Счастье больше не секрет

Рима КорсаК

Шоумен с мировым именем Ярослав Мудрый намерен разгадать главную загадку всех времён и народов: секрет счастья. Он придумывает грандиозное шоу «Главный Ответ, чтобы каждый мог сказать: «Счастье больше не секрет». Как и всякому дерзкому герою, отважившемуся на великое дело, ему препятствуют низкие людишки из высоких кабинетов. А помогают всего лишь высшие силы и яростное желание стать счастливым. В погоне за счастьем шоумен Мудрый умудряется прожить не только свою жизнь, но и жизнь своего мистического двойника из другого времени. Он проходит через душераздирающие семейные драмы, подвергается испытанию шокирующей правдой, заводит дружбу с загадочной и прекрасной Бронзовой Незнакомкой и шаг за шагом благодаря шоу «Главный Ответ» обретает себя настоящего и, наконец, разгадывает все секреты счастья.

Часть первая

«Главный вопрос»

1

Да, счастье больше не секрет!

Теперь оно доступно каждому.

Все это знают.

Но не все знают, с чего всё началось. И как это стало возможным.

Но я же обещал говорить разгадками…

Конечно, я немного преувеличил, вернее, преуменьшил свой статус обычного человека. Ведь я — тот самый Ярослав Мудрый — шоумен с мировым именем. В глазах публики — излучающий успех, баловень судьбы, эрудит и балагур, в котором видят кого-то больше, чем симпатичного счастливчика по ту сторону экрана. Мало кто посмеет сказать: «Ну что вы в нём нашли?». В лучшем случае выдавят: «Уж слишком его много». Одним словом, я привык быть любимцем многоликой публики.

Но этого мне показалось мало. В один прекрасный момент я вдруг решил, что могу стать счастливым. И пригласить каждого, кто пожелает, присоединиться ко мне. Ко мне, простому, по сути, человеку. Такому же профессиональному несчастному, как многие, но профессионально исполняющему роль счастливчика.

Что была моя жизнь ещё совсем недавно? В ней было всё. И не было ничего. Всё есть для жизни. Но жизни самой будто нет. Дела идут в гору, но не покидает чувство, что дело моё дрянь. Не покидает с самого раннего утра, как только открываю глаза. И что я вижу в этот прекрасный момент, когда жизнь только начинает свой новый день? Ничего нового — сплошные обязанности, нанизанные на этот самый день. Нет, прямо на меня нанизанные, как на дедушкин рыболовный кукан. Под видом важных дел, встреч, разговоров на мне болтается всего лишь пузатая мелочёвка, стесняя друг друга и беспомощно толкаясь хвостами. А я всё жду с моря погоды, жду, что вот-вот наклюнется матёрый зубастый трофей, надеюсь на свои далеко плывущие планы, что терпение моё вознаградится настоящим уловом — вожделенной золотой рыбкой, и я, наконец, ухвачу эту скользкую удачу за хвост. И лишь иногда мелкими пузырьками в моём взволнованном мутноватом сознании всплывает подозрение: море — никакое не море, а рыбопитомник; здесь нет никаких золотых рыбок, а только рыбоподобные ленивые твари; вокруг — не берега, а ограждения; крик чайки — лишь звуковой сигнал, сообщающий о том, что жена хочет меня слышать и речь сейчас зайдёт об ещё одном долге — семейном. Иногда думаю, что я блесна — хорошо начищенная дедовская блесна, сияющая, манящая, соблазняющая на свой цепкий крючок жирную рыбу элитных сортов. Я всегда хотел быть блесной, я только и делал, что поддерживал свой лоск, оттачивал крючочек, целыми днями я работал на то, чтобы быть самой лучшей блесной. Но добившись своего, чувствую, как весь изнемогаю под тяжестью липкой и скользкой добычи элит-класса. Пусть смутно, но приходит догадка: на самом деле я — кукан. Потрёпанный вонючий кукан… И весь этот бред живёт в моей голове, со всей своей чешуёй. Вот тебе и пробуждение к жизни. Как сказали бы древние индейцы, сегодня хороший день для того, чтобы умереть.

Кстати об индейцах. Точнее, о самых мудрых из них. За последние лет семь я перезнакомился со всеми колоритными и уважаемыми мудрецами из разных концов света. Они проливали свет на мою затемнённую душу всеми цветами радуги. В итоге, объездив, можно сказать, весь мир, я понял…, что ничего не понял. Слова этих мудрецов прекрасны, как их безмятежные лица, но в то же время загадочны, как их лукавые улыбки. Просветления не наступило. Как и очередного конца света.

В одной из таких поездок я общался со старым мексиканским индейцем, который ко всему прочему не был похож ни на мексиканца, ни на индейца, ни тем более на мудреца. Старик довольно почтенного возраста, однако одет был совершенно несуразно, на манер ищущего свой стиль подростка. И это о нём так восторженно шумели на весь мир много повидавшие искатели истины!? Я, признаться, был сильно удивлен, увидев сухонького старого мальчика, который, выслушав мой получасовой доклад, отдающий запахом рыбы, сделал экспертное заключение: «Ты слишком долго плавал, любитель криминальной икры и русской водки! Почувствуй свои корни! Почувствуй свою силу!». Старик Паитас, конечно, задавал те самые традиционные заковыристые вопросы с двойным дном. Например, «Ты, говоришь, из большого города с тридцати миллионным населением? Так значит, там твои корни? В квартире твоего дедушки?». Или: «Ты уверен, что приехал сюда не за истиной, а за текилой? Прежде найди свои корни, безродный искатель удовольствий!». И надо признаться, тогда я не на шутку заробел перед этим морщинистым пареньком. По двум причинам. Во-первых, я действительно привёз с собой пару баночек икры для местных коллег, правда, вполне легальной, и они уже успели ответить мне текилой. Даже мелькнула мысль: как хорошо, что я успел выложить те бутылки и не звякнул ими в самый неподходящий момент. Ну, а главное, и мне стыдно было признаваться в этом, дальше одноимённого дедушки с его куканами и блёснами я никого в своём роду не знаю.

«Почувствуй свои корни» — так и звучало в моей голове. И что имел в виду старец Паитас, когда настаивал на этой загадочной фразе. Неужели для того, чтобы мне хоть в чём-то разобраться, нужно заняться поиском своих предков, узнать, кто я такой, то есть откуда родом? Но это же старо как мир, мы давно проходили все эти генеалогические древа, весь этот фольклор в костюмах предков с поиском ветвей, конечно же, благородных старинных фамилий. Или тут дело гораздо тоньше и корни уходят в землю. А в земле они, как известно, черпают силу. Сила — в земле, в земле же корни, из земли всё живое происходит и в неё же должно возвращаться. А это значит, мне нужно не по миру «плавать», а отыскать на этой земле что-то действительно своё. Тот её клочок, откуда идут мои корни. Может, если я увижу его, пройдусь по нему, то узнаю что-то действительно важное. Или дело здесь в чём-то ещё? Может, есть какой-то корень во мне? Только во мне…

Ну, уж нет! Голова кругом! Всё перемешалось и запуталось окончательно! Ведь ради того, чтобы найти себя, свой корень, я и объездил весь мир! Сколько разных людей пришлось впутать, организовывая деловые поездки и столь экзотичный отдых для моей совсем не экзотичной семьи. Я даже в космос слетал ради того, чтобы посмотреть на всю Землю разом! И чего добился? Стало лишь страшнее жить. Я своими глазами увидел, как наша планета выглядит со стороны — вся в ожогах, шрамах и язвинах. Именно тогда меня посетила мысль, которая все ещё не даёт покоя: для себя я всё могу поменять, почти всё, что пришло в негодность, устарело, надоело. Но могу ли я поменять свою обветшалую планету на что-то более подходящее? Мне жутко на неё смотреть, и от страха этого я поскорее хочу домой, в своё уютное безопасное место. Но, о, ужас, я вдруг понимаю: то, что я вижу с высоты незабываемого космического полёта и есть мой дом. И я спускаюсь на Землю уже совсем другим человеком.

И что мне остаётся? Много повидал, везде побывал. Кроме места, где жили мои предки. Ну, на самом деле, не в квартире же оно моего дедушки, в укромном уголке среди его удочек. И не в том рыбопитомнике, где мы с ним ловили разведённых щук. «Тогда где?» — спрашиваю родителей. Молчат, глазами хлопают. «Где, спрашиваю, деды ваши жили, помните? Бывали там?». Мамаша вообще не поняла вопроса: «Как где жили? Тут и жили». Через пару дней на отца снизошло озарение. В виде смутного, правда, воспоминания о некоем селе Ростки на южном Урале. Там, по туманным рассказам папаши, и жил его прадед с семейством. Вскоре отыскался архив фотографий и небольших видеофрагментов почти столетней давности, начиная с две тысячи седьмого года. Но вот проблема. Исторические кадры есть, а что за люди на них — не известно. Кто таким писклявым голосом поёт? — не знаю. Кто натуральное мясо на углях жарит? — понятия не имею. А вот этот мальчик, наш дедушка или не наш? Да вроде он. Ну, или… Что ну?.. Ну, может этот, светленький?.. Что ж они так все похожи?..

Я был взволнован, словно находился на пороге грандиозного события. Причём, не видя ни намёков на это событие, ни самого порога. Нетерпеливое ожидание. Свербящее предчувствие. Это можно объяснить только после того, как всё случилось. А то, что случилось — произошло внезапно, перевернуло мою жизнь и изменило её навсегда. Наверное, таким и бывает предчувствие счастья. Счастья, которого желаешь всей душой. Но сам ещё об этом ничего не знаешь.

В ближайший выходной я уже стоял у дорожного знака «Ростки». Этот воскресный день стал самым знаковым в моей жизни. И о нём я бы хотел рассказать как можно подробнее.

2

Деревня, надо сказать, оказалась не в богом забытом месте. Всего двести пятьдесят километров от аэропорта Усть-Уфимска — делового центра южного Урала. Половину дороги проехал по скоростной трассе с типичным степным и унылым пейзажем. Но сразу после намеченного в путеводителе поворота, я оказался в стране холмов и высокой дикой травы. Желтовато-зелёные возвышенности волнами накатывались на ветровое стекло. И чтобы усилить удовольствие, схожее с прыжком в морскую стихию, я даже добавил оборотов в электротурбины. Странно, но погода здесь виделась другою. Густое небо нависало и при подъёме вверх казалось необычайно ярким. Холмы то обрастали лесом, то лысели, то наливались озёрами, по краям плотно утыканными камышом. Дороги петляли, но населённых пунктов почти не встречалось. Изредка можно было наблюдать робко выглядывающие из-за холмов деревушки, существование которых уверенно подтверждали синие таблички.

Находясь под мощным впечатлением от дикой и вместе с тем будто до глубины корней родной красоты, мне пришла в голову неожиданная мысль: «Ведь я впервые еду не куда-то в ашрам, монастырь, пещеру, где жили чьи-то прародители. Наверняка жили, конечно же, жили. Чьи-то, но не мои. Я впервые еду в такое место, куда никто кроме меня не желает попасть, где нет очередей и оживления. Где я уверен, не торгуют оберегами, амулетами и другими памятными сувенирами. Я еду по дороге, на которой нет почти никакого движения. Такое чувство, будто на самом деле возвращаюсь. Еду к своим. Или даже к себе. Не к странному мексиканцу, загадочному гуру или лукавому монаху, которые, так или иначе, надо мной потешаются и перед которыми, признаться, я всегда робею. Теперь понимаю почему: может быть, и я смогу так же как они безмятежно улыбаться, подшучивать над теми, кто слишком много плавал и слишком мало стоял на твердой земле, когда сам узнаю, что значит стоять на ней. Когда, наконец, почувствую свои корни, свою землю».

Эти мысли создали картину радостной встречи с горячо любимыми родственниками, которые от переполняющих их чувств уже хлопали меня по спине, троекратно целовали и по старинному русскому обычаю подносили хлеб-соль и стакан водки. Я уже было потянулся приложиться губами к этой запотевшей прохладе, но меня отрезвил внезапно открывшийся вид на грандиозные заострённые возвышенности — скалистые, высокие, торжественные. Настоящие Уральские Горы. Путеводитель, наверное, тоже был ошеломлён этим величием, раз так взволнованно подал сигнал к повороту, за которым через несколько километров просёлочной дороги и показалась табличка «Ростки».

Я остановился. Дорогу в деревню преграждал бескомпромиссного вида шлагбаум с явно дистанционным управлением. Не такой уж я и свой. Немного покрасовался перед камерами наблюдения, в надежде, что во мне признают не своего, так хотя бы Ярослава Мудрого из популярного шоу «Fast&Good». Ну, дам возможность хорошо меня рассмотреть, а пока свяжусь с женой, чтобы не волновалась, в её положении это ни к чему.

— Связи нет!

Я даже вскрикнул в ответ на материализовавшиеся прямо из воздуха слова и оглянулся на звук. В пяти метрах от меня у обочины стоял человек. Уверенно и мощно. Как будто был из той же самой породы, что и скала за его плечами. И вот стоят они передо мной неподвижные — один впереди, другая — позади, и оба смотрят. Лишь ветер шевелит растительность на их макушках.

— Связи нет, добрый человек! — словно эхом повторил незнакомец.

Это звучало как: «Сопротивление бесполезно!», но прибавка «добрый человек», всё-таки вселяла надежду.

— Как нет? Даже экзосферной? — решился заговорить с родственником скалы я, — Смотри-ка, точно нет. Как такое возможно? Вы здесь в каком году живёте?

— Так же, как и вы, в две тысячи сто третьем, — невозмутимо и шевеля одними губами, как анимированными скальными рисунками, ответил мне человек, который всё больше и больше казался необычным, и которого хотелось разглядеть ещё ближе. Потому я рискнул и первым направился в его сторону.

— Разрешите представиться! — отчего-то на старинный манер произнёс я, — Ярослав Му…, простите, Ярослав Якин.

Я вдруг подумал, что настоящая фамилия в данных обстоятельствах уместнее и возможно даже произведёт какой-то эффект, как в старых добрых фильмах: «Ба, а не будешь ли ты нашему Якину, мил человек, родственником?». Рассчитывал на удивление собеседника, а услышав его ответ, удивился сам:

— Позвольте тогда и мне отрекомендоваться. Вы будете смеяться, но тоже — Ярослав. Бабаев Ярослав Владимирович.

Он сказал это так, словно ничуть не удивился совпадению. Ведь имя Ярослав очень редкое. Я, например, не встречал ни одного тёзку, кроме своего деда, в честь которого и был назван.

— Вы можете воспользоваться моей связью. У нас на горе собственная антенна.

Пока новый знакомый рассказывал, как устроено местное соединение с миром, я, наконец, рассмотрел этого удивительного человека в деталях. Первое, что бросалось в глаза, это высокий рост — мужчина был почти с меня, а ведь я всё-таки метр девяносто. Поражала его идеально ровная спина, уверенно расправленные плечи, переходящие в необычайно длинную сильную шею — так красиво стоят не в обычной жизни, а на рекламных картинках. Это был довольно худой, но при этом мускулистый и крепкий человек. Явно взрослее моих родителей, но бодрый и свежий, с ровной гладкой кожей и необычными красивыми зубами. Я даже прикинул, сколько они могли бы стоить. Не высшего класса, конечно, но, тем не менее, мастерски сделанные. Причёска вообще вызвала недоумение. Удлинённая, почти до плеч. Что за новая технология? Его волосы так легко отзывались на движения ветра. Свободные, пушистые, красивые в своём полёте. Волосы из другого мира, из другой культуры. Таких я никогда не видел. Тем более, на человеке столь преклонного возраста, ведь судя по глазам, ему точно за шестьдесят. Взгляд пронзительный, глубокий и спокойный. Такое выражение лица я видел лишь у стариков-отшельников, которые непросвещённого человека ещё могут сбить с толку своей натянутой кожей, сияющей бритой головой и такой же светлой улыбкой. Но люди — моя профессия. Теперь я чётко вижу — передо мной старик, но не старенький недоросль, как Паитас, скорее, наоборот, настоящий старец, но с молодой душой.

Он меня заинтриговал своей необычной внешностью, заинтересовал как человек. Чёрт возьми, мне давно никто не был так интересен — какой-то прохожий старик и всего лишь за пару минут пустых разговоров. Я вгляделся в нового знакомого ещё пристальнее, вполне отдавая отчёт, что уже не могу оторвать от него своего любопытного взгляда. И каково же было моё очередное удивление, когда заметил, что этот человек-скала волнуется. Да, волнуется. Его выдавала лёгкая дрожь в пальцах, когда мужчина вертел в руках причудливое устройство связи, показывая, как им пользоваться. Это не было похоже ни на озноб, ни на то, как чувствует себя человек на следующий день после текилы и даже не на то, что человек много лет проработал статистом-испытателем вибромассажных перчаток для состоятельных дам. Так не волнуются поклонники, желающие со мной сфотографироваться. Его дрожь была больше похожа на переживания близкого человека, который долгое время ждал нашей встречи. Хотя, скорее всего, он просто совсем не знает, как себя вести с представителем совершенно другой культуры…

–…И поэтому, вам осталось только ввести нужные данные. Пожалуйста, говорите! — старик вежливо отошёл к шлагбауму.

Я же сделал несколько шагов в сторону и чуть отвернулся, но так, чтобы продолжать наблюдение. Жена вышла на связь.

— Маячок, как ты там? Приветствую тебя со святой земли предков! Я только…

— Почему ты говоришь со мной на английском? И почему я вижу изображение какого-то улыбающегося волосатого мужика, вместо тебя? Ты что на своей земле предков нашёл очередного святошу? Что вообще происходит? Где ты? Покажи мне картинку!

— Пожалуйста, успокойся, Маечка. Я с чужого нэмера, рядом — незнакомые люди. А у меня е-нот отключился. Не знаю, по какой причине. Ты за меня не волнуйся, здесь живут нормальные цивилизованные люди…

— Ну, Яри, ну когда ты приедешь? — захныкала моя Майя.

— Но я же только…

— Почему ты не показываешь себя? Ты же говорил, что будешь на южном Урале. Ты вообще там? Или где? Почему я не вижу сигнала?

— Подожди секунду… Извините, — обратился я уже к Ярославу-старшему, который к тому времени улёгся прямо на землю и безмятежно рассматривал горы. — Извините, можно включить камеру? Как это делается?

— Так вот же, пожалуйста, я же говорил вам, — он необычайно легко вспорхнул на ноги из положения лёжа, и уже успел в моих руках подключить камеру, — Вот же, вот же, всё просто.

И столь же быстро и ловко оказался в исходном положении лёжа.

— Маячок, ну вот, смотри, ты видишь горы? Уральские! А вот он я, — жена смотрела так, что для меня было бы лучше завершать чувствовать свои корни. Поэтому я поспешил доложить обстановку визуально.

— Я так и знала, ты опять нашёл очередного святошу! Вон он греется на солнышке и медитирует. Сейчас и тебя будет учить, как нужно правильно расслабляться на земле предков. Компания каких-то чокнутых бездельников, Яри, тебе всегда милее. Ты должен со мною быть, со мною рядом.

— Ну что ты говоришь такое. Он не святоша. Я даже его не знаю. Это просто человек, который помог мне связаться с тобой. Тише, это хоть и деревня, но тут могут понимать английский… Ладно, я не буду здесь задерживаться и постараюсь скоро связаться с тобой… Ну, не сердись, в конце концов, всё, что я делаю, я делаю и для тебя тоже. Пока не могу этого объяснить, только чувствую, что это так. Не волнуйся, Маячок.

Я посмотрел в сторону моего нового знакомого, тот всё также невозмутимо лежал на травке.

— Жена, — объясняю. — Беспокоится.

— Иностранка?

— Вроде того. Не очень меня понимает.

— А вы её?

Небрежный вопрос старика сбил меня с толку. То ли это очередная издёвка очередного мудреца, то ли элементарная деревенская невоспитанность.

— Женщины…, — ответил я многозначительно и даже немного свысока, — они же вообще не думают, когда говорят. Что остаётся нам, мужчинам? Только терпеть их, этих женщин. Ну, вы понимаете…

— Я понимаю, — старик снова вытянулся передо мной во весь рост, — Прекрасно понимаю. Как человек, который только что избавился от этого тяжкого бремени. Пару недель назад я овдовел. Жена ушла на водопад и не вернулась. Полиция констатировала несчастный случай. Провалилась, говорят, как сквозь землю, во время купания — эффект рыхлой воды от внезапного выброса пузырьков природного газа, может, слыхали о таком явлении? Полости там под скалой и подземные озёра на большой глубине, туда её, говорят, и затянуло.

И опять это было сказано так обыденно, при этом невозмутимо и оптимистично, что я на некоторое время потерял дар речи. Как может человек так легковесно относиться к смерти? К столь трагическому событию, которое произошло внезапно, совсем недавно, при таких странных обстоятельствах и главное, не с кем-нибудь, а с близким человеком?

— Простите. То, что вы сказали, так неожиданно. Сколько вы прожили вместе? — ничего лучше я в тот момент не придумал.

— Всю жизнь. Столько, сколько себя помню. Такое ощущение, что даже больше, чем одну жизнь, ведь мы с ней почти не расставались, всё делали вместе, всегда были рядом, — проговорил старик.

Я смотрел на этого странного человека. А тот вглядывался в видимое только ему документальное кино, словно проматывал сцены из прошлой жизни. Одну за другой, перебирая любимые фрагменты и с трепетом пересматривая некоторые из них. Я будто сам увидел, как на его лице проступают отблики этих картин. Невероятно, но я почувствовал себя свидетелем тех эпизодов. Если бы меня спросили: о чём они? Я ответил бы: точно не знаю, но о том, о чём каждый мечтал бы. Хотя бы очень робко. О чём-то очень тёплом и нежном.

— Мы были вместе и рядом не просто физически сопровождая друг друга, — продолжал старик. — Мы были заинтересованы друг в друге, увлечены и пропитаны друг другом, поэтому у нас всё было общее, не только дети и дом. Одинаковые ценности, взгляды, интересы. Даже не было такого понятия, как «твоё» и «моё», было всё «наше». Никакой твоей жизни. Никакой моей жизни. Общая жизнь, одна на двоих.

— Простите мою бесцеремонность… это так прекрасно, то, что вы описываете… Однако вы не выглядите безутешным вдовцом…

— Вот что я вам скажу на это, — уверенно начал мой собеседник, — А не кажется ли вам, что не только моё, но и ваше положение становится неутешительным?

— Простите, не понимаю о чём вы?

— А тут не понимать, тут чувствовать надо. Вы не думали о том, что можете получить удар?

Я даже машинально отставил одну ногу назад. Может, этот дюжий старик от горя выжил из ума и сейчас-то я и почувствую землю своих предков.

— Удар. Солнечный удар. А вы что подумали? Скоро полдень. И здесь не самое лучшее место для экскурсии по земле предков. Поэтому на правах местного жителя приглашаю вас к озеру, которое раньше было деловым центром деревни. Помимо всего прочего, там прохладно и есть где отдохнуть с дороги.

Может, и впрямь солнце припекло мне голову, ведь я не заметил, как принял приглашение, съехал с дороги и направился вместе со своим проводником мимо деревни, в сторону холмов вдоль узкой полоски берёзового леса. В смятении я смотрел на дорогу прямо перед собой, тем более, управляться с ней было трудновато — дикая, без покрытия, проложенная по основанию холмов, крутая и покатая.

— Откуда вы узнали про землю предков? — наконец решился спросить я.

— Элементарно, добрый человек! — в своём стиле продолжал загадочный спутник, — Я много что про вас знаю.

— Так, значит, вы меня узнали?!

— Вас все знают. Во всяком случае, те, кто считает, что недостаточно быстр, недостаточно хорош и ещё не всего достиг в этой жизни. Как обещает ваше шоу, «Fast & Good: Change Your Mind & Mood». Как я понимаю, измени своё мышление и настроение, чтобы стать быстрее и лучшее. И будет тебе успех и счастье. Правильно понимаю? Я смотрел русскую версию, в английском не силён.

— Простите, вы узнали меня и вас это ни капельки не смущает?

— Меня вообще ничто не смущает в этом мире, — тихо, но убедительно произнёс он. И сразу же добавил, — Считай, приехали, добрый человек!

— Вы меня упорно называете «добрым человеком». Я какой угодно, но вряд ли добрый. И потом, хотелось бы узнать, как мне к вам обращаться?

— Зовите просто — Бабаев. А впрочем, как вам удобно. Меня ведь ничто не смущает, вы же теперь знаете. Конечно же, добрый, какой ещё вы можете быть, если нашли время приехать на землю предков?.. Держите курс на беседку, видите её? Там, возле сосен и остановимся.

И только сейчас я обратил внимание, что мы оказались в ещё более живописном месте. Горные вершины и лысоватые холмы остались позади. А перед нами неожиданно вырос пригорок, из которого торчали высоченные деревья-карандаши. Они равномерно от края до края покрывали всю площадь пригорка, и потому беседка едва проглядывалась. «Где же озеро?», подумал я. Но стоило нам пешком подняться на самый верх, и оно соизволило появиться во всей своей красе. Как в лучших традициях хорошо продуманного шоу — в самый нужный момент, когда его уже успели заждаться: «Ladies and gentlemen! Представляем вашему вниманию Озеро Ваших Предков!»

— Красота-то какая! — вырвалось у меня.

— Располагайтесь. А я пока попрошу, чтобы нам привезли поесть.

— Да у меня еда с собой, не стоит беспокоиться, — поспешил отказаться я.

— Но вы же особый гость на своей земле предков. А она щедрая на угощения. Скоро всё будет.

Он отошёл, видимо, чтобы обратиться в местную службу доставки, а я никак не мог решить, на чём сосредоточить свою мысль и вертел головой. Озеро было небольшое, может, чуть больше стадиона, но не такой правильной формы, немного с кривизной. Пригорок, казалось, всем своим весом и ростом навалился на воду, чуть изменил очертания берега и создал тем самым зрительный эффект панорамного обзора на само озеро и окрестности. Уютная беседка была своего рода смотровой башней, откуда открывался впечатляющий вид на объёмную декорацию волнообразных холмов — плавных, оливкового оттенка, местами ощипанных, временами с густой зелёной растительностью. И, видимо, для усиления зрительного эффекта, всё это дублировалось на голубом экране озера. Там, у самой кромки воды сосны даже отступили от берега, чтобы не создавать помехи на этом идеальном изображении.

Отдохнув в прохладе хвойного воздуха, я почувствовал, что не могу им надышаться. И поймал себя на мысли, что готов его даже съесть, проглотить, насытиться им про запас. Да и просто хоть чего-нибудь поесть, признаться, тоже уже хотелось. Интересно, служба доставки у них оперативно работает?

Но никакой службы доставки не было. Бабаев сам поднимался по пригорку с увесистым ящиком в руках.

— Откуда это у вас? — поинтересовался я.

— Это мои бабаевцы.

Я посмотрел вниз и увидел ярко оранжевый прогулочный вездеход, с которого радостно махали руками два то ли подростка, то ли молодых человека.

— Подумал, будет лучше отправить их домой, — продолжал Бабаев, — поскольку есть ещё вещи, которые могут смущать этих молодых людей. Например, живой Ярослав Мудрый. Я сказал им, что у меня важная встреча и попросил подготовить угощение — то, что выросло на нашей земле. Как вы и хотели.

— Откуда вы знаете, чего я хотел? И почему, собственно, вы со мной возитесь? Я же свалился вам на голову, и должно быть отвлекаю от дел.

— Какие у меня теперь могут быть дела? У меня никогда не было собственных, отдельных от жены занятий. И можно сказать, несколько дней назад я полностью отошёл от всяких дел. Поэтому смело распоряжайтесь моим временем. И угощайтесь.

И весёлый вдовец принялся ловко накрывать стол в беседке. А я удивлялся представленной, как на элитном прилавке, экзотике.

— Неужели всё это растёт здесь? — спросил, показывая на изобилие изысканных фруктов и ягод. Яблоки и груши — маленькие, большие, красные, зелёные, пятнистые. Жирные гроздья винограда. Чёрный жемчуг смородины, ароматная малина, клубника крупными сердечками. Шершавая солнечная дыня, гигантские и мелкие помидоры. И ещё много чего, очень вкусного, редкого, дорогого даже для меня, вполне состоятельного человека.

— И это всё настоящее?! И вот так запросто здесь растёт? — не переставал удивляться я, не зная с чего начать.

— Угощайтесь, угощайтесь. Вот тарелка. Вот, пожалуйста, ножичек, салфетки, вода, если захотите помыть. Хотя всё чистое. Вот свеженький арбузный сок. Уверен, такого вы ещё не пробовали.

Я жадно набросился на аппетитные лакомства, хотелось всего и сразу.

— Угощайтесь, угощайтесь, — приговаривал Бабаев, придвигая ко мне то одно, то другое, — теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил: всё как вы хотите. Ну, чувствуете?

— Ага… Вкусно, — мычал я набитым ртом.

— Чувствуете, какая она, земля предков, особенная? Всё ведь из неё. Вся жизнь от неё. Сила — в земле, в земле же корни, из земли всё живое происходит и в неё же должно возвращаться. И здесь происходит всё именно так! — как эхом отзывалось каждое слово Бабаева.

— Я это уже где-то слышал! — застыл я с грушей в руке и сливой во рту, — Де жа вю какое-то. Со мной это точно было.

— Конечно с вами, с кем же ещё.

— Со мной? — в раздумье проговорил я и отчего-то спросил, — Может, вы и про меня всё знаете? Конечно, помимо того, что знают все про Ярослава Мудрого, — признаться, я даже почувствовал, что уже нервничаю. Ведь я до сих пор не представляю, с кем всё это время имею дело. Кто этот Бабаев? Почему Бабаев? Местный житель, проходимец? Почему он так дорого и молодо выглядит? Ну, конечно, если торгует фруктами, то может себе позволить всё что угодно, в том числе такие волосы и зубы. Но не наглость же, чтобы так бесцеремонно общаться с незнакомым человеком, тем более со звездой. И вообще, я уже не знаю, чего ожидать от него в следующую минуту.

— Всё, знаю, всё, добрый человек.

— Ну почему вы настаиваете на том, что я добрый?

— Вы же настаиваете на том, что вы Мудрый. А разве вы мудрый? Я всего лишь предлагаю вам более объективную характеристику — добрый. Доброта — хоть и не мудрость, но половина мудрости.

Это суждение застало меня врасплох. Я задумался. И Бабаев застыл и вновь превратился в скалу. Лишь в глазах его струилась жизнь, как вода в родниках бурлит и плещется среди окаменевших скальных пород, где-то там, в потаённых местах, у себя на уме. Я подумал, что никогда не видел таких глаз — с двойным дном, но не с подвохом. Наоборот, глубоких и ясных, приглашающих, обещающих каждому, кто осмелится туда заглянуть, открыть и второе, и третье, а кто пожелает и поглубже.

— А как вы думаете, что могут сказать ваши глаза? — прервал ход моих мыслей Бабаев.

От неожиданности я машинально зачерпнул горсть малины, закинул её в рот, вероятно, чтобы повременить с ответом. И упёрся глазами в дыню, пытаясь взглядом просверлить в ней дырку, наверное, в надежде, что могу часть своих мыслей, самую сокровенную, перепрятать в полость этого сочного плода, где-то между семенами. И тут на моих глазах дыня рассеклась на две ровные половины. Сок брызнул, часть мыслей вместе с ним растеклась по столу. Неужели мои глаза на такое способны? Лишь в следующую секунду я заметил, как Бабаев с ножом в руке продолжал рассекать дыню, но уже на более мелкие кусочки. Один из них, причём именно тот, что из самого центра — он ловко поднёс ко рту и съел. Вместе с моими сокровенными мыслями, как в тот момент показалось.

— Так вот, ваши глаза говорят о подлоге, — продолжил Бабаев.

— Простите?..

— О подлоге, который вы совершаете ежедневно. Вся ваша жизнь — подлог. Но искусная, надо сказать, подделка, очень напоминающая подлинник. Вот что я вижу в ваших глазах. Разве вы не за этим сюда приехали, на землю предков?

— За чем «за этим»? Какой подлог? Что вы имеете в виду?

— Разве не затем вы приехали, чтобы внести кое-какую ясность в свои мысли, в свою жизнь? Попытаться найти себя настоящего? В настоящем месте ваших настоящих предков. Вся ваша жизнь — подлог и есть! Вот что вас беспокоит, понимаете вы это или нет.

— Ну, в чём же подлог? — возмутился я неожиданной беспардонностью, — моя жизнь меня устраивает! Я живу там, где хочу, с кем хочу, занимаюсь тем, чем хочу. Да нет ничего такого, чего я не могу себе позволить.

— Даже позволить себе быть счастливым?

— Да, я счастлив! Я доволен своей жизнью! — выпалил я в ответ почти не думая.

— «Если я так счастлив и свободен, то почему так напряжены и суетливы дни мои». Слыхали такое выражение? Вот в этом-то и есть подлог! Каждый день убеждать себя в том, что ты счастлив. Но чувствовать при этом, что счастливей от этих слов не становишься, — Бабаев сказал так, будто имел на это все основания. И тут же продолжил, — Ну, посудите сами, что вы можете себе позволить? Только настоящего, того, что делает человека счастливым? Вы можете себе позволить говорить правду тогда, когда захотите, тому, кому захотите и столько, сколько захотите? Можете себе позволить отпуск не на две недели, а на два года? Или выключать средства связи тогда, когда захотите и на столько, на сколько захотите? Можете себе позволить скинуть чешую Ярослава Мудрого, наконец, и вновь стать самим собой, Славой Якиным? Ведь даже имя Ярослав Мудрый вам не принадлежит. Поправьте меня, если это не так. Или скажете, если вам доступны любые сервисы, отыщется среди них и такой, что избавит вас от страха, сомнений и тревог? С хорошей скидкой за предоплату на год вперёд? — последнюю фразу он произнёс с той же праздничной интонацией, с которой обычно я сам произношу рекламные тексты.

— Уж не хотите ли вы, Бабаев, сказать, что именно сейчас, в эту самую минуту, я вижу перед собой человека, который никогда не врёт, ничего не боится, не зависит от обстоятельств и всегда делает только то, что хочет?

Ничуть не смутившись, Бабаев коротко ответил:

— Да. И счастлив от этого!

— Ну вот, приехали! Ехал на землю предков в Уральские горы — приехал в какой-то уральский ашрам. По всей видимости, вон та гора — уже не столько южно-уральская, сколько северно-Гималайская! А вы тот самый святой старец, который знает о счастье всё! — я сказал это, как если бы: «Я, конечно, сижу за вашим столом и ем ваши фрукты, но это не значит, что мне можно скормить всё, что взбредёт в вашу голову!»

— Да, я счастлив. И счастье для меня никакой не секрет, — сказал Бабаев так, будто произнёс: «Хороший сегодня денёк, не находите ли?». Это совсем сбило меня с толку. Я всегда хотел встретить человека, который, наконец, скажет, что знает о счастье всё. Но думал, что тот мудрец, всё-таки, произнесёт эту особенную фразу как-то по-другому: загадочно, многозначительно, может быть даже высокомерно. Но уж никак не закусывая её виноградом.

— У вас на днях умерла жена. Как вы можете быть счастливы? — я попытался подловить этого деревенского счастливчика.

— Вам может быть это не совсем понятно, но счастливого человека ничто не может сделать несчастным. Тем более такое естественное событие, как смерть, пусть и близкого. Это повод для грусти, для прощания со старой жизнью, но не для несчастья. Я вижу, настало время немного рассказать о себе, ведь всё-таки вы сидите за моим столом и едите мои фрукты.

Я опять насторожился, а Бабаев продолжал:

— Вы у меня в гостях, так получилось, потому разрешите отрекомендоваться. Я живу здесь около пятидесяти лет, это земля и моих предков тоже. А родился и вырос, примерно как вы, в большом городе. Учился, осваивал профессии, кем только не был: рабочим на разных заводах и стройках, пробовал себя артистом, музыкантом, певцом и даже шоуменом. Из этого, правда, ничего толкового не вышло. Но я угодил в интересную творческую среду и постепенно освоил новые профессии. Стал заниматься рекламой, дизайном, даже созданием развлекательных проектов, да, примерно как вы. И, знаете ли, кое-чего добился и уже начал думать, что могу многое себе позволить, в свои-то молодые годы. В общем, вы понимаете… Но, как-то проснулся утром и подумал: «Сегодня хороший день для того, чтобы умереть».

На этих словах меня уже передёрнуло, будто ток пробежал по позвоночнику, но я старался не подавать вида и собрал всю свою профессиональную хватку в кулак, не желая сдаваться.

— Я вдруг ясно увидел: вся моя жизнь — подлог, — продолжал Бабаев, — И такая жизнь меня больше не устраивает. Да что там жизнь, я сам себя не устраиваю. И однажды вместо того чтобы в очередной раз усесться за рабочий стол, я насел на себя. И не слез, пока не изменился сам и не изменил всю свою жизнь.

— И стали счастливым, хотите сказать? Вы, наверное, потеряли свою работу и поэтому…

— Я потерял свои страхи, добрый человек. И перестал бояться того, чего не существует. В один прекрасный день я просто принял решение стать счастливым.

— За один день? Вот так моментально стали бесстрашным и счастливым? — я не переставал искать слабые места, за которые можно было бы ухватить этого самоуверенного человека.

— За один день я только понял, что если и вправду захочу, могу стать бесстрашным и счастливым. А вот на то, чтобы стать таковым, потребовалось, конечно, куда больше времени. Но это отдельная история.

— А вы точно понимаете, с кем сейчас говорите? Ведь «Fast&Good» — не единственное моё шоу. Всё-таки я занимаюсь, и весьма серьёзно, другими направлениями, куда более тонкими.

— Тоньше, чем леска на дедушкиных удочках? — спросил и будто проткнул взглядом Бабаев. Я даже покрылся холодным потом, как росой, где-то внутри задрожал, услышал стук собственного сердца и подумал: «Вот меня и насадили на кукан!»

— Вы кто: экстрасенс, телепат? Откуда вы знаете про дедушкины удочки? Откуда знаете про землю предков? Как вы вообще можете всё это знать?!

— Так же, как могли бы знать и вы. Про кого угодно. В том числе, и про меня. И ничего здесь удивительного. Вам же доводилось видеть таких людей и раньше, в ваших любимых ашрамах. Их лица говорили вам о том, что эти люди знают обо всём на свете. Но просто никто из них не сказал вам в лицо, что знает всё о вас. Некоторые лишь намекали на это, не правда ли? И отправляли вас назад, к своим корням, к примеру. Ведь так? Не потому ли вы здесь?

Я не знал, что сказать на это. Не знал, что и думать. Что делать дальше.

— Называйте как угодно, — продолжал Бабаев, — ясновидением, сверхспособностями, психологическими фокусами. Видеть человека насквозь — совершенно естественно. Стоит только осмелиться пошире открыть глаза и немного иначе сфокусировать свой взгляд. Вам действительно это интересно?

Я поймал себя на мысли, что уже не считаю этого человека возмутительным хвастуном. Наоборот, готов внимательно слушать каждое его слово. И он видится мне всё интереснее и интереснее.

— Вам действительно это интересно? — повторил вопрос Бабаев, — Или вы приехали сюда всё же не за этим?

«А ведь я и впрямь не понимаю, зачем приехал», — мелькнуло в голове, в которой уже случилась полная неразбериха. Я не успевал задавать возникающие вопросы, не мог толком на чём-то конкретном остановить своё внимание.

— Знаете, Бабаев, — сказал я вслух, — до сих пор не понимаю, зачем я здесь. Я окончательно запутался. Но то, что я от вас слышу, мне интересно.

— Хороший вопрос «зачем». Почаще бы его себе задавали, и, может, не пришлось бы летать в космос, преодолевать часовые пояса в поисках того, не знаю чего и вот так вот, как вы сейчас, морщить лоб. Ну, скажите себе хоть раз, зачем вам называться Мудрым, когда вы далеки от мудрости? Зачем вы тратите так много времени на то, чтобы увеличивать ряды своих обожателей? И так мало на то, чтобы действительно стать хоть чуточку мудрее?

— Но это же моя работа!

— То есть ваша работа — это натянуть на себя лучшие достижения косметологии, стоматологии и прочие биотехнологии, вылезти вон из кожи и умножать поголовье ротозеев вокруг вашей персоны? Назвались бы тогда Ярослав Дивный! Зачем же сразу Мудрый?

— Да как вы можете говорить такое! — вспылил я, — Как вы можете осуждать то, чем пользуетесь сами?

— Чем, вы полагаете, я пользуюсь?

— Ну как же. Ваши волосы, рост, кожа, мышцы, ваши зубы, наконец. Не один фургон фруктов, видимо, ушёл на то, чтобы так выглядеть.

— Да, вы правы. Вы даже сами не знаете, насколько правы. Пришлось съесть не один фургон фруктов, чтобы так выглядеть. И заметьте съесть, а не продавать. Кстати, я не торгую овощами и фруктами. Думаю, это удивит вас, но всё, что на мне и при мне — настоящее.

— Ну, уж в это я не поверю! Даже не надейтесь! Таких зубов в природе не существует! Как впрочем, волос и всего остального! Тем более, в вашем возрасте. Ведь, как я понял, вам далеко за шестьдесят. Вы должно быть намного старше моих родителей, хотя и выглядите чуть моложе.

— Да вы раскусили меня! Мне далеко за шестьдесят. И я уж точно не буду, как ваши ротозеи открывать рот пошире, чтобы вы разглядели мои зубы, во всей их натуральной красе. Вы не только слишком долго плавали, Ярослав, вы слишком далеки от природы…

Теперь я точно заглядывал ему в рот. А Бабаев продолжал:

–…от природы, которая способна щедро одаривать не только зубами. Скажите, зачем вы покупаете воздух для спальни?

— Странный какой-то вопрос вы задаёте! Чтоб дышать…

— Перепрессовка с весьма сомнительными ароматизаторами — это у вас, чтоб дышать. А структурированная водка, значит, за тем, чтобы пить? — не унимался этот ясновидец.

— Ну, если я могу себе позволить дышать более качественным воздухом или пить безопасную водку, почему бы и нет?

— Безопасную? Водку? — засмеялся Бабаев.

— Что вы смеётесь? Это забота о здоровье, это признак уровня жизни, в конце концов.

— Уровень жизни это ещё не жизнь. Жизнь начнётся тогда, когда ответите на вопрос, зачем она вам такая, которая не нравится и не устраивает.

— Откуда вы знаете про мою жизнь? Меня по большому счёту всё в ней устраивает, — с вызовом сказал я, как боец, который напрашивается на удар, заранее зная, что способен увернуться.

— Что вы тогда по этим мудрецам, как по бабам таскаетесь, когда вас свои три бабы дома ждут?

— Простите? — удивился я, и сразу почувствовал, что пропустил удар, — У меня жена и дочь.

— Две дочери. Вторая вот-вот на подходе. Рисковое дело, не правда ли, в наше-то время рожать самой. И вместо того, чтобы быть рядом с ней, вы опять проводите выходной в компании очередного старика.

Это был настоящий удар матёрого профессионала, который сбил с ног и ещё некоторое время я отходил от него. В семейную тайну про беременность жены были посвящены только самые близкие и группа личных врачей. Зачем людям знать, что жена Ярослава Мудрого, как древний человек вынашивает и рожает сама? Что про меня подумают? Что я дикарь, женоубийца или сектант, чтобы ради бредовых идей заставлять жену рисковать собственной жизнью? Как я объясню, что случилось настоящее чудо? Что произошло совершенно естественное зачатие без всякой стимуляции? Доктора долго не могли поверить, как такое стало возможно помимо их участия. Но, глядя в свои приборы, всё-таки пришли к выводу, что организм моей жены хоть и не подготавливался специально, как у профессиональных рожениц, но вполне может справиться с вынашиванием ребёнка. Под ежедневным наблюдением врачей, конечно же. И вот, жена там, с докторами, на третьем месяце, а я здесь, с человеком, который утверждает, что знает всё. В том числе, и об этой весьма щекотливой ситуации в моей семье и даже больше, чем я. Как-то очень странно и жутковато всё это.

— Так у нас будет девочка? — только это я и смог выдавить.

— Прекрасная здоровая девочка. Можете ни о чём на этот счёт не беспокоиться.

Мне стало ещё тревожнее, захотелось услышать голос Майи, сказать, как я желал бы сейчас быть рядом.

— Могу я поговорить с женой?

— Конечно, — ответил Бабаев, протянув своё подозрительное устройство связи.

Я решил спуститься к озеру, чтобы уединиться. Но сделал это не машинально, как люди, которые хотят скрыть свои тайны от посторонних, а вполне осознанно, чётко представив, что хочу находиться там, среди этой сверкающей чистоты. Я сбежал с пригорка и остановился у самой кромки воды. Озеро посмотрело на меня ясным взором и дыхнуло необыкновенной свежестью. Сосны-карандаши деликатно отвернулись и сделали вид, что заняты своими делами, как бы извиняясь за то, что не могут покинуть свой пост и отойти чуточку дальше. Природа словно помогала настроиться на разговор с любимым человеком, даже холмы напротив, казалось, вжались в землю, чтобы не давить своим авторитетом. Я чувствовал — вокруг всё живое, до последней песчинки под ногами, и всё это со мной заодно.

«Ну как ты, милая? Я так по тебе соскучился! Посмотри, красота-то какая! Я бы так хотел, чтобы ты сейчас была рядом!». Впервые в жизни мы поговорили о том, что касалось только нас, наших чувств и переживаний. Не о том, кто и чем был занят в последние часы, с кем проводил время или связывался, не о планах и обязанностях на сегодняшний и завтрашний день. Я это понял не сразу. Лишь после того, как Майя сказала, что не торопит меня и просто ждёт, когда я завершу дела. Я почувствовал себя настолько благодарным природе предков, что, почти не раздумывая совершил безумный шаг — снял обувь, засучил штанины и зашёл в воду по самые колени. И в этот миг мне совсем не пришло в голову, что залезать в дикие водоёмы элементарно опасно для здоровья. Наоборот, я чувствовал себя легко и свободно, радость перебегала волнами от пяток прямо до самых ушей, щекотала всё тело и устремлялась обратно в ноги, а оттуда ещё глубже вниз, в обволакивающий бархат песка.

— А! — вскрикнул я, — и впрямь что-то щекочет ноги.

— Не бойтесь, это рыбки, посмотрите! — услышал знакомый голос. Бабаев уже стоял у самой воды и широко блестел зубами, — Это мальки, посмотрите, их хорошо видно. Вы им интересны, они приветствуют вас! Совсем ещё детки.

Приглядевшись, я увидел полупрозрачных рыбок, они облепили мои ноги, и время от времени их то ли целовали, то ли покусывали, как задорные котята, готовые к игре.

— А вон там, посмотрите подальше…

— Где?

— Да вон, в паре метрах от вас, — указывал рукой Бабаев, — там другие, постарше. Полосатенькие, видите? Им уже года три. Сделайте шаг вперёд, посмотрите, как вы им интересны. Что видите?

— Они отплыли.

— Правильно, продолжают наблюдать. А теперь сделайте шаг назад. Что теперь вы видите?

— Чёрт, они приближаются! — удивился я тому, как рыбы держали примерно одинаковую дистанцию, видимо ту, которая им наиболее удобна для того, чтобы лучше рассмотреть новый объект в большом аэрариуме, установленном над их домом-озером.

— Вот видите, они хотят с вами познакомиться. И смотрят не на ноги, как малыши. Эти уже способны увидеть большее — то, что над водой. Возможно, и ваше лицо.

— Ух ты! И впрямь, они изучают меня! — и мне впервые пришла в голову интересная мысль: ещё неизвестно, кто на кого смотрит в этих подводных стеклянных галереях — туристы на диковинных рыб или наоборот, редкие рыбы на постоянно новых туристов. Теперь я понимаю, почему они так активно подплывают к стеклу и вглядываются в лица зевак, ведь каждые полчаса картинка для них полностью меняется. Другие люди, цветовые пятна, сочетания форм и размеров. Тот еще, наверное, для рыб аттракцион.

С этими забавными открытиями я вышел на берег. Бабаев внимательно посмотрел на меня и спросил:

— Вам, правда, интересно, о чём я говорю?

— Про рыбок?

— Про то, чтобы научиться видеть глубже.

— В воде? — не понимал я.

— Я не хочу, чтобы вы смущались от того, что я всё про вас знаю, — продолжал Бабаев, — Я могу научить вас искусству видеть гораздо больше. И после этого, вы будете способны узнать всё про меня, если захотите. Про других. Про себя. Про кого угодно. И это очень просто, поверьте. А лучше проверьте.

— Что я должен для этого делать? — я уже был готов выполнить любой магический обряд, лишь бы действительно обладать хотя бы десятой долей таких возможностей.

— Для начала вам следует обуться. И давайте вернёмся в нашу прохладную беседку. Никакой магии здесь нет, — продолжал по дороге Бабаев. — Концентрация мысли на предметах и ощущениях. Ловкий ум, и никакого мошенничества.

— Вы всё больше и больше меня запутываете.

— Сейчас я вас распутаю. Будем говорить разгадками, — мы сели в беседке за стол друг напротив друга.

Бабаев предложил мне взять в правую руку понравившееся яблоко, и сам сделал то же самое. Засучив рукава, как фокусник перед началом номера, он начал по-хозяйски, будто между делом ощупывать фрукт и разглядывать его со всех сторон.

— Попытайтесь запомнить это яблоко не только глазами, но и руками. Какие оно имеет особенности формы, цвета, текстуры, блеска. Какое оно на ощупь, насколько мягкое или жёсткое. Запомните его правой рукой. И затем переложите в левую.

Я в точности следовал его инструкции. В моей голове яблоко даже приняло объёмные формы, как в анимационной программе, которую я изучал недавно на работе. Я даже постарался тактильные параметры объекта выставить построчно.

— А теперь продолжайте изучать яблоко, только левой рукой. Запомните его. Как следует запомните, вместе с плодоножкой. Вот. Осталась самая малость. Вы держите яблоко в левой руке, так? Теперь сделайте, чтобы мысленно точно такое же появилось в вашей правой руке. И не только появилось. Но и почувствовалось. Со всеми знакомыми уже ощущениями. Получается что-нибудь?

— Не совсем.

— Это не так просто, как может показаться. Людям гораздо легче пересечь океан, куда-то умчаться, чем удерживать внимание на предмете. Пятнадцать-двадцать минут кажутся им вечностью. Вам нужно достичь такого эффекта, чтобы в каждой руке ощущалось полноценное яблоко. Вместе с плодоножкой!

Он помолчал немного, дав мне возможность сконцентрироваться. Через некоторое время мне показалось, я даже услышал звук, похожий на скрип яблока в правой руке.

— Вот, чувствуете? У вас получается, — продолжал Бабаев. — А теперь медленно переведите взгляд на меня. При этом продолжайте наблюдать яблоко в вашем воображении. Если всё делаете правильно, вы не будете видеть моего лица, только его размытые очертания. Получается?

— Да.

— Оставайтесь в этом состоянии и подумайте о том, что хотели бы узнать обо мне.

Я ничего лучше не придумал, как спросить: «Что за человек передо мной? Сумасшедший или нормальный? Чего от него ждать?». Поначалу ничего не происходило. Я прислушивался, даже принюхивался и пытался повторить тот же вопрос, только с другого конца: «Ждать-то от него чего? Чего ждать?». Вскоре картинка перед глазами стала видоизменяться, как будто резко прыгала яркость на экране. Только изображение Бабаева оставалось одинаково тусклым и размытым. Я думал, вот-вот увижу какие-то образы, даже услышу обрывки фраз, я готовил себя к тому, что буду считывать едва уловимые тексты и мне надо постараться их запомнить или даже быстро записать. Но ничего подобного не случилось. Возникло лишь едва уловимое ощущение безопасности, комфорта, надёжности. Это всё я сформулировал для себя только после того, как вышел из необычного состояния. В процессе я не мог думать, только, как тонкая антенна улавливал неведомые ранее сигналы.

— Ну, что расскажете обо мне? — окончательно привёл в чувства голос Бабаева.

Я посмотрел на него ещё раз обычным сфокусированным взглядом. Передо мной был уже не тот Бабаев — не странный и непонятный тип с необычной внешностью. А какой-то другой. Я стал его осматривать. Вроде, всё то же: те же пронзительные глаза, вытянутый овал лица, порхающие на ветру пушистые волосы. Но вот выражение лица, выражение глаз стали другими. Какие же это глаза? Кристально чистые. Я вгляделся в его родники еще пристальнее.

— Родники в горах — в них столько жизни, они имеют нескончаемый запас живительной влаги. Не потому что целыми днями пытаются пролезть во все щели и дыры, не потому что суетятся по поводу «своей» и «чужой» воды. Взмокшие, но не усталые, они бегут, вприпрыжку, сутками напролёт, не соперничая друг с другом «у кого круче» круча. Они не копят воду годами, но воды у них всегда предостаточно. Потому что свободны. Свободны по-настоящему. От мнений. От страхов. От идей разных. Родники они. Обычные родники. И не ищут себе другого счастья, чем просто жить и помогать жить другим.

— Совсем неплохо для первого раза. Вы — настоящий мудрец, господин шоумен.

— И это сказал я?! Вслух?! Что это?.. Кто вы на самом деле?

И вдруг я совсем по-новому посмотрел на своего собеседника. Как если бы видел этого человека далеко не впервые, а уже давно приятельствовал со стариной Бабаевым. Это такой уровень знакомства, при котором можно с лёгкостью сказать: «Как же! Старина Бабаев! Знаю-знаю. Рекомендую. Милейший человек». Он мне действительно казался милейшим. Более того, я уже чувствовал, что это добрый человек, открытый, я могу на него положиться и даже то, что он может быть мне полезен. Почему хороший, каким образом может быть полезен — это мне было ещё непонятно. Но я точно видел перед собой абсолютно нормального человека. А те странности, что бросались в глаза прежде, обрели ясность. Они стали его особенностями, больше того, достоинствами. Передо мной сидел не странный старик, а самый настоящий мудрый старец. Я уже чувствовал не только правой и левой рукой, как яблоко, кожей чувствовал, что это тот самый человек, которого я искал все эти годы. Сложно поверить, но я приехал именно к нему. Я и раньше слышал подобные сказки о том, что встречи не случайны, что случайностей вообще не бывает, что есть цепь событий… Неужели это всё правда, и то, что сейчас со мной происходит, подчиняется тем же законам, законам судьбы. Я приехал сюда к нему. Не к предкам. А к нему. «Почувствуй свои корни» — это был лишь зазывающий лозунг с рекламного плаката с изображением торговой марки Ростки и фотографиями вполне реальных улыбающихся персонажей-родственников, которые приглашали совершить увлекательную экскурсию по местам предков. Обещалась не простая развлекательная программа, а погружение в настоящий духовный мир, с настоящей Чашей Грааля, философским камнем в глубине южно-уральской Шамбалы.

Всё это время Бабаев сидел молча, не шелохнувшись, настороженно, внимательно наблюдал за мной. То ли продолжал читать мои мысли, то ли боялся вмешаться в процесс осмысления такого необычного для меня опыта. А может, волновался за результаты психологического эксперимента, проведённого с неопытным и малознакомым человеком.

— Думаю, Бабаев, — наконец заговорил я, — вы — мудрец и обладаете тайными знаниями.

— А, понятно, вы решили, что я местный гуру. И, наверное, даже обрадовались своей удаче. Неожиданный разворот событий, подарок судьбы. И где? В каком-то уральском захолустье! А? признавайтесь! — весело заглянул он мне в глаза.

— А разве не так? — смутившись, спросил я.

— Понимаете, какая тут штука… Знать-то я знаю. Видеть — вижу. А вот учительство не практикую. Посмотрел на вас и подумал: добрый человек, можно показать ему кое-что нехитрое, а потом, если захочет, сам всему остальному научится.

— Чему научусь?

— Всему, чему только пожелаете научиться.

— А чему я пожелаю?

— Вот это, Ярослав мой Мудрый, очень хороший вопрос. Вам всё кажется, что я говорю загадками. Но главная загадка — та, которую вы только что озвучили. Вы говорите, не знаете, чего хотите. Это ваше незнание и порождает все остальные загадки вокруг вас. Сформулируйте вопрос, и вы получите разгадку. Нет вопросов — нет ответов. Нет загадок — нет и разгадок. При помощи этого вы сделаете очень многое для себя, — с этими словами Бабаев бросил мне яблоко. Я поймал его, — Всё верно, вы — правша. Начинайте с правой руки, перекладывайте в левую. И задавайте свои вопросы.

— Нет вопросов… А у меня нет вопросов? — растерялся я.

— А что, разве есть? Ну, посудите сами, Ярослав, разве успех вашего шоу не зависит от того, насколько чётко вы ставите вопросы? Я не имею в виду, конечно, «Fast&Good». Но в других, смысловых, вы же для начала готовитесь, формулируете вопрос, и только потом его задаёте или ищете ответ. Декорации, оформление — прекрасно, без них невозможно в вашем деле. Но грамотно поставленный вопрос — это уже половина успеха. И никаких загадок. Всё верно? Распутываю я вас?

— Да, кажется, понимаю. А скажите, Бабаев, если бы я сформулировал свои вопросы, а потом задал бы их вам, вы бы ответили мне на них?

— Я-то отвечу на любой вопрос, не в этом дело. Но по-настоящему ответить на интересующий вопрос, можете только вы сами. Всё, что в моих силах — просто ускорить этот процесс, — Бабаев будто увидел непонимание на моём лице и продолжил, — Представьте, вы задаёте мне интересующий вопрос, я на него отвечаю, и перед вами сразу возникает выбор: верить или не верить такому ответу, устраивает он вас или нет, хотите вы такого ответа или не хотите. В любом случае, мой ответ нужно будет проверить, а это уже придётся сделать вам. Именно поэтому все те мудрецы так туманно отвечали на ваши туманные, заметьте, вопросы: они подталкивали вас к размышлениям, к самостоятельным выводам. Но поскольку у них таких, как вы — целая очередь, то вряд ли они могут быть полезны людям, которые не умеют даже вопрос сформулировать. Ну, вспомните, ваша стандартная ситуация: вы говорите, причём большим количеством слов, одну единственную фразу: «Я устал от такой жизни». Мудрецы спрашивают, вероятно, с одинаково хитрой улыбкой: «Не от той ли, которую сам же себе и создал? От неё ты устал?». Вы им, ясно дело, говорите: «От неё, стало быть». А они вам что? «Так ты, мил человек, так не напрягайся, вот и не устанешь». Каков вопрос — таков ответ.

— А какой же должен быть вопрос? — не понимал я.

— Вот в том-то и штука, что именно вопрос должен быть, а не рассказ о том, как провёл последние годы. У всех из этой очереди к старцам рассказ один и тот же: все делают в жизни что-то такое, чего не хотят и от чего устают. Те, у кого есть вопрос — получают ответ. А вернее, направление, в котором они могут постараться его отыскать. Сами отыскать, заметьте. И вероятно, отыщут. Ведь отыскали же возможность сформулировать вопрос.

— Так какой должен быть вопрос? — не унимался я.

— Какой угодно, но именно ваш. Вопрос, который вы сами сформулировали и вывели. Я же говорю: вы про себя рассказываете какую-то историю и полагаете, что она лично ваша. На самом деле — не ваша, а типичная для всех ищущих.

— Что ищущих?

— Одного и того же. Счастья.

— Вы думаете, люди всё ещё ищут счастье? — с видом специалиста по общественному мнению, спросил я.

Бабаев на мгновение задумался, что мне показалось удивительным, ведь всё это время он отвечал на любой вопрос почти мгновенно, опять посмотрел сквозь меня и сказал:

— Я не знаю, как вам это объяснить, не знаю, поймёте ли вы, но люди всегда будут искать счастье. Если угодно, это потребность. И она заложена в каждом человеке с рождения. Потребность быть счастливым, чувствовать удовлетворённость от собственной жизни.

«Удовлетворённость! Какое точное слово!» — подумал я, а вслух сказал:

— Выходит, счастье — это всего лишь удовлетворённость?

— Вы схватываете на лету, шоумен Мудрый. А вам этого мало? Слово-то простое, но так ли просто быть удовлетворённым собой и всем, что с тобой происходит? Всем без исключения. Представляете задачку? — по-доброму улыбался Бабаев.

— Это что же получается… В целом я удовлетворён. Но в то же самое время я не удовлетворён… И значит, я что?.. Из этого выходит, я не могу считать себя счастливым?

— Считать вы можете себя кем угодно. И даже можете убедить всех вокруг считать про вас то же самое. Считать и называть вас счастливым, к примеру, или мудрым. Но назначить себя счастливым, мудрым, здоровым — невозможно. Можно только являться таким человеком. И чувствовать при этом удовлетворение от своей жизни. А чувствовать — это не то же, что считать, не правда ли?

— Я никогда об этом не думал. А как же мне тогда достичь этого удовлетворения? Как стать счастливым?

— Это, конечно, вопрос интересный, но очень общий. На него ваши мудрецы ответили бы примерно так: научись быть счастливым. Но вас ведь не устраивает такой ответ.

— А как, разве этому можно научиться? — пытался вникнуть я.

— Научиться как раз можно. Точно так же, как вы научились быть шоуменом, богатым, знаменитым. Так же и счастью можно научиться.

— Что для этого нужно? — спросил я, вновь готовый выполнить все рекомендации лишь бы заполучить десятую долю этих знаний.

— Не так много. Желание. И умение задавать вопросы.

— И всё?

— И всё. Ведь посмотрите, как вы стали успешным шоуменом. Сначала захотели им стать, без этого не бывает. Второе — вы упорно задавали вопрос: как им стать? В самой разной форме. И стали получать ответы. Тоже в разной форме. Не вы первый, не вы последний шоумен, ответы и подсказки всегда есть. Вам ничего не оставалось, как применить полученные ответы. Ведь первое условие — желание — оставалось в силе, а значит, вы уже действовали согласно полученным ответам. И стали тем, кем пожелали. Сейчас вы говорите, что хотите стать счастливым. Осталось только более-менее чётко представить себе, что такое счастливый человек, задавать вопросы и двигаться в нужном направлении. Всё в точности также.

«Вот так просто!?» — подумал я, посмотрел на голубой экран озера и услышал откуда-то изнутри собственный голос: «Дамы и господа! Ladies and gentlemen! Представляем вашему вниманию человека, который сумел стать счастливым! Все ответы на вопросы всех времён и народов! Впервые и только в нашем шоу: счастье больше не секрет! Ему можно научиться! Забросьте все свои дела, которые наскучили вам и уже вызывают отвращение! И научитесь быть счастливыми! Почувствуйте свои корни…».

— Пойдёмте, почувствуйте свои корни, — услышал я вдруг в своей голове голос Бабаева, — Пойдёмте! У меня прекрасная мысль. Вы же приехали на родину предков, так я, наконец, покажу вам её. Вооон с того небоскрёба.

Он махнул рукой в сторону уже знакомой горы.

— Как мы туда попадём? — я даже испугался, прикинув, что высота горы может быть полкилометра.

— Как и заведено в небоскрёбах — на лифте, — невозмутимо отвечал Бабаев.

Я, честно говоря, подумал, что он в своём стиле подшучивает надо мной, ну какой может быть лифт в этих Ростках; что под лифтом, скорее всего, подразумевается увлекательный подъём на специальных приспособлениях, которые со скрипом поднимают меня метр за метром, при помощи моей же мускульной силы, вскоре я выдыхаюсь и болтаюсь, как парашютист на дереве, и в ожидании спасателей беспомощно озираю просторы. Ну, а местные жители крупными муравьями-переростками бегают где-то снизу, толкаются, занимая выгодные позиции для съёмки моего невыгодного положения. И своим муравьиным умишком уже подсчитывают возможный гонорар за блестящую операторскую находку для шоу наших конкурентов «И смех, и грех». Я даже представил комментарий: «Крутой зависач Ярослава Мудрого на крутой скале предков! Или о том, как известный шоумен перемудрил в поисках истины!».

Я переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать и с тоской посмотрел на стол с фруктами.

— Фрукты мы возьмём с собой! — Бабаев принялся укладывать их обратно в коробку, а я представил, как вскоре он вытащит откуда-то из ближайших кустов туристические рюкзаки, и сюжет с зависающим на скале Ярославом Мудрым украсят выпадающие из рюкзака фрукты. И что после этого цена такого сюжета значительно подрастёт на радость ловким сельским синематографистам.

— Этими можно перекусить во время нашей экскурсии, — в очередной раз перебил мои мысли неугомонный Бабаев, — и такой же ящик, только побольше, уже возле вашего карвейта. В подарок.

«А может не надо?» — хотел было сказать я, всё ещё не понимая, как можно подниматься в гору да ещё с фруктами наперевес, но тут же опомнился:

— Ящик с фруктами возле карвейта?

— Да, подарок с земли предков.

Мы спустились с пригорка. На траве возле карвейта действительно стоял большой контейнер, наполненный угощениями. «Видимо, дело рук бабаевцев», — мелькнуло в голове.

— Ваша жена будет довольна. Такого она точно не пробовала.

Я был несколько смущён и озадачен. Ведь мне нечем отблагодарить его. Снять с руки часы или протянуть клубный билетик с годовой подпиской? Рука не повернётся. Ведь это не поклонник, которому любой брошенный мною предмет принесёт удовольствий и впечатлений на год вперёд. Осчастливить приглашением на «покупашечки» и фирменной раскладной шапочкой было совсем уж глупо. Я только и сказал:

— Спасибо, Бабаев. Большое вам спасибо. Даже не знаю…

— Ничего не нужно, — перебил он, — не беспокойтесь. У нас такой обычай — угощать добрых людей фруктами, ведь здесь их предостаточно. Фруктов, я имею в виду. Ешьте на здоровье. Ну, поедемте. Здесь недалеко, чуть больше километра.

Я оглянулся. Сосны стройными рядами едва заметно покачивались в ответ. Мне стало грустно уезжать, казалось, я оставляю здесь что-то или кого-то очень близкого, может даже себя. Озеро, холмы, деревья, которые так деликатно приняли меня, рыбки, которым я был интересен — это место, однозначно, стало для меня не чужим. Я почувствовал себя своим. И даже на миг подумалось: «Раз здесь так хорошо, и раз я здесь свой, почему бы не жить среди этой красоты?» Глупость, конечно, наивная, но что только не придёт в голову вдали от дел на свежем воздухе.

— Красивое место, не правда ли? Я люблю тут бывать больше всего, — заговорил по дороге Бабаев, — Но у нас есть ещё много чего интересного. Поверните и езжайте вдоль лесочка. За ним и находятся Ростки, то есть мы сейчас движемся вдоль деревни. И заедем в неё со стороны питомника.

Вскоре я увидел невысокий лес. Деревья в нём были посажены ровно, довольно редко и имели ухоженный вид. Издалека даже вырисовывались разноцветные и яркие пятна яблок.

— Это и есть наш плодовый питомник, вот они яблоньки. Там в глубине и груши, и сливы, и вишня, а за деревьями такой же длинный виноградник. Есть ягодные и арбузные поляны.

Вдоль сада я обратил внимание на равномерно расставленные высокие мачты. Приглядевшись, такие же заметил и в глубине плодового леса, примерно метрах в тридцати друг от друга.

— Что это? — решил не мучиться догадками, — Похоже на освещение.

— Это вместо солнца, когда его не особо хватает. И освещение, и отопление — всё вместе. У нас заморозки в межсезонье случаются, так мы продляем лето и сглаживаем непогоду. Дальше, смотрите, подземные хранилища, — продолжал Бабаев, — а прямо на них стоят теплицы, тоже с инфракрасным отоплением.

Вскоре я увидел первые признаки сельской жизни. Несколько деревянных домов, в интересном старинном стиле, похожие на теремки из народных сказок.

— Это и есть Ростки?

— Это у нас такой пригород. Бабаевка. Мои фамильные владения. Здесь всего пять домов — мой и моих детей. Все тут Бабаевы, на окраине Ростков, вот и прозвали микрорайон Бабаевкой.

Я немного замедлил движение. Мы проезжали мимо невысокого, но очень красивого резного длинного забора. За ним в шахматном порядке стояли дома, три больших и два поменьше, с одинаковыми деревянными украшениями на окнах, аккуратными красными крышами, небольшими остроконечными башенками, на макушках которых поворачивались красочные флюгера. Вокруг виднелись ещё какие-то небольшие постройки, и всюду были деревья. Как в лесу, хотя нет, скорее как в парке, где каждое деревце на своём месте, где есть тропинки, беседки и какие-то крошечные домики. Эта удивительная сказка так быстро началась и так быстро закончилась, что я даже не успел ни прокомментировать увиденное, ни задать вопроса, только чуть не свернул себе шею, захваченный диковинным зрелищем.

— А вот мы заезжаем в Ростки. Село достаточно вытянутое, расположено как раз между озером, на котором мы с вами только что были и горой, куда сейчас направляемся. Медная Гора, мы её так называем. Видите, у неё характерный цвет. За ней начинается хребет, который тянется тысячу километров на север. А деревню осматривать лучше сверху. Езжайте прямо, не сворачивая. Это центральная улица.

Я остановился, прежде чем пересечь широкую улицу. Мне было непривычно отсутствие движения и дорожных знаков. Признаться только сейчас поймал себя на мысли, что никогда прежде не бывал в наших русских деревнях. Видел в кино, читал, что-то себе представлял, но явно не то, что сейчас перед моими глазами. Я двинулся дальше, и только в этот момент обратил внимание — мы уже давно ехали по современному дорожному покрытию. Центральная улица была ровной, широкой, по краям её располагались земельные наделы, огороженные низкими прозрачными заборчиками. Поражало обилие деревьев, кустарников, цветов — перед домами и за заборами. Дома были самые разные — большие, малые, современные, старые, но при этом не ветхие. Всё смотрелось добротным, аккуратным, чистым, ухоженным. Улица была пустынна, но в некоторых местах я замечал силуэты людей, занятых своей жизнью. Мы продолжали ехать в сторону горы, она уже демонстрировала нам свой медный шлем, а деревня все ещё показывала свои задворки. В глубине дворов я заметил много больших железных конструкций, напоминающих ангары, другие хозяйственные постройки и несколько мачт ветряных электрогенераторов. Мы подъехали к красивому мосту с коваными ажурными перилами, под которым пробегала речушка. Узкой лентой она очерчивала границы деревни и обозначала новые владения — владения Медной Горы.

— Скоро увидите всё в самом лучшем виде! — пообещал Бабаев.

После моста дорога уходила направо, вдоль пограничной полосы реки. Её загораживали крепкие массивные деревья, которые стояли, казалось, рука об руку, заслоняя собой солнце. Мы словно попали в тёмный коридор между густым дубовым строем и красноватой скалистой стеной. Но, не успев насладиться прохладой, я увидел свет в конце тоннеля. Бабаев загадочно молчал, лишь еле заметно улыбался. Как будто приготовленный для меня рюкзак со снаряжением был в конце этого самого тоннеля и уже отсвечивал всеми своими новыми металлическими карабинчиками, подавая знаки, куда двигаться: сюда, мол, сюда, искатели приключений, сейчас мы вам поможем подняться на небывалые высоты.

Но высот я уже больше не хотел, не интересны мне были и все остальные достопримечательности Ростков. Увиденного вполне достаточно: на озере был, деревню посмотрел, общее представление о том, как живут люди, имею; мост вполне сойдёт за местную диковинку, а Бабаевка тянет на музей деревянной архитектуры и зодчества. Я думал, как бы сказать: «Всё же есть, что ещё нужно? Фрукты, берег, какая-никакая река. Пикник. Давайте устроим пикник. И поговорим о счастье. Вы же знаете все ответы. Какой ещё альпинизм?». Но предложить это я так и не успел, мы подъехали к самому концу живого тоннеля. Здесь скала немного выступала вперёд, как бы преграждая путь.

— Вот и приехали, — наконец заговорил Бабаев, — Следуйте за мной. И прихватите фрукты.

Он направился прямо к скале, а я поторопился за ним, чтобы успеть отговорить от поспешных действий. Но дойдя до выступа, который преграждал дорогу, Бабаев свернул налево, будто зашёл в потайную дверь Медной Горы или сказочную пещеру. Я проследовал за ним, и мы оказались в некоем углублении, словно прорубленном в самой нижней части скалы, из которого, как из гаража, и тут я встал как вкопанный,… торчала голова огромного грузовика. Да, именно грузовика, я не ошибся. Неотёсанные угловатые формы явно свидетельствовали о том, что ему лет пятьдесят, но выглядел он свеженьким, налакированным, как богатая молодящаяся старушенция, воспользовавшаяся всеми известными миру косметологическими услугами. Массивная голова была окрашена в цвет медного загара, наверное, тщательно подобранного под главный оттенок Медной Горы. Тонированные очки — ветровые стёкла, видимо, из последней коллекции, украшали эту немолодую даму и даже придавали ей загадочности и шарма в модном нынче стиле пятидесятых. Я принялся оглядывать этот нелепый объект так, будто пытался найти хоть какой-то изъян в его деланной красоте, как это обычно бывает, когда мы видим перед собой откровенно старую развалину, эдакую моложавую старуху, собравшую себя по кусочкам и пытающуюся всем доказать, что жизнь её только начинается. Покрутившись, присев пару раз, я увидел, что это никакой не гараж и не грузовик — ни кузова, ни колёс, да и пещеры там никакой нет, просто отвесная стена. А на меня смотрела только кабина, очевидно крепко пристёгнутая к этой стене. Я поднял голову и заметил, как по скале уходят вверх, в самое небо, две параллельные линии, внешне напоминающие рельсы.

— Это что, и есть тот самый лифт? Прямо по горе?! Это не опасно? — удивлению моему не было предела.

— Не беспокойтесь, грузоподъёмность одна тонна. Мы с вами вместе со всеми фруктами весим гораздо меньше. Кстати, а где же фрукты? Ну да ладно, залезайте пока в кабину, обживайтесь, а я схожу за едой, ведь за разговором вы мало поели.

Когда Бабаев отошёл, я робко заглянул за кабину и убедился, что она действительно пристёгнута к рельсам достаточно надёжным с виду механизмом. Сами рельсы намертво срослись с горной породой. Вся конструкция выглядела серьёзно, добротно, высокотехнологично. В общем, это не те верёвочки, которые я себе представлял. Здесь и в помине не было ни тросов, ни канатов, ни цепей. Я открыл дверцу и заглянул внутрь кабины, ожидая увидеть там ещё что-нибудь интересное. Но всё выглядело, как и должно было быть, по-видимому, в настоящем старом грузовике: руль, система управления, сиденье.

— Ну что же вы, прошу на борт! — испугал меня Бабаев своим очередным внезапным появлением, — Боитесь что ли?

— Вовсе нет, — выпалил я и мигом забрался на пассажирское сиденье. Хотя волновался жутко, и поймал себя на мысли, что предпочёл бы пристегнуться.

Бабаев легко забросил коробку с фруктами, дались они ему, уселся на своё кресло, закрыл дверцу, а я инстинктивно вжался в своё сидение.

— Беспокоиться нечего, конструкция проверена годами, — с этими словами он нажал что-то на своём устройстве связи, приборная панель под рулём загорелась, и тишину неожиданно взорвали ритмы зажигательного мотивчика, раздавшиеся откуда-то с потолка.

Бабаев убавил громкость и рассмеялся:

— Похоже, молодёжь развлекалась. Ну, полный вперёд! — он дёрнул ручку справа от себя и надавил на педаль. Мы стали плавно подниматься под мерный гул двигателя и набирать скорость. Как на обычном лифте небоскрёба или туристическом подъёмнике. Дубы сползли вниз, вновь появились ангары, ветряные мельницы, вслед за ними жилые дома, какие-то здания, улицы, уже знакомые поля, холмы, леса. Я стал искать глазами озеро, пытаясь сориентироваться на местности с высоты птичьего полёта. Всё казалось другим, но вместе с тем знакомым. Голубое блюдечко едва проблёскивало через лес сосен, который сверху казался гораздо более густым и объемным. Вся карта местности развернулась передо мной в объёмном виде, да так живописно и натурально, что даже захотелось погладить холмы по их стриженым головкам, пощекотать кудрявые заросли степей, подвигать деревянные игрушечные фигурки домов в Бабаевке и прокрутить пальцем пропеллеры ветряных мельниц.

За этими забавными фантазиями я не заметил, что гул механизмов поменял тональность на более низкую, кабина замедлила темп и мягко остановилась.

— Ну, как вам наши красоты? — Бабаев выдвинул из-под панели маленький столик, и, по-хозяйски раскладывая на нём фрукты, продолжал, — Угощайтесь, вы, наверное, всё-таки голодны. Отдохнём после долгой дороги.

Я машинально схватил первую попавшуюся грушу и стал оглядываться. Справа от меня в боковом окне увидел площадку, на уровне которой мы остановились. Она представляла собой некое подобие смотровой — ровная, с перилами и ограждениями, размером с небольшую террасу, просторная, расположенная на естественном выступе скалы. У дальнего края на крепкой подставке стоял необычный предмет, напоминающий пузатый телескоп.

В этот момент Бабаев покрутил рулём, сначала налево, потом направо. Кабина лифта поворачивалась вслед за этими движениями то в сторону площадки, то обратно, увеличивая нам возможности обзора.

— Всё как на ладошке, — объяснял он, — Высота — примерно сто семьдесят метров. Считайте, это второй этаж Медной Горы. Есть ещё и третий. Но туда мы подниматься не будем, он для технических нужд, там у нас антенны, энергоуловители, преобразователи и прочая скукотища. Всё, кстати, сами сделали, своими руками — с гордостью продолжал крутить рулём Бабаев.

— Как сами сделали? Что именно? Антенны?

— И антенны, и вот этот лифт. Лифт — наша особая гордость.

— Как лифт? Самостоятельно? — в ужасе я посмотрел с двухсотметровой высоты вниз, — Как такое возможно?! Если бы я знал, точно не рискнул бы сюда забираться! — разнервничался я.

— Да не волнуйтесь вы так. Мы много чего смастерили собственными руками, и всё прекрасно работает, так что беспокоиться не о чем. Лифт — это даже не последнее слово техники, а улучшенная модель последнего слова. Представьте себе, некоторые из местных жителей целыми днями только этим и занимаются — придумывают, конструируют, испытывают. Я — один из них.

— Так значит, вы не фермер?

— Когда вожусь с растениями, чувствую себя фермером. Когда изучаю и придумываю что-то новое, чувствую себя изобретателем. А когда играю в ансамбле на барабане или трубе — то музыкантом. Ну, или фотохудожником, когда снимаю природу, людей, животных. И здесь все так живут: просто занимаются тем, чем хочется и никем особым себя не называют. Думаю, самое время рассказать вам о том, что за жизнь в Ростках и что есть земля ваших предков сегодня.

— Да, было бы интересно, — и мне действительно уже очень хотелось узнать, что это за местность такая и что за чудные люди в ней обитают.

— Деревня, как вы видите, небольшая, — провёл рукой по лобовому стеклу Бабаев и с видом опытного экскурсовода продолжил, — Вытянута с запада на восток, с одной главной улицей и несколькими примыкающими. Ростки с этой точки зрения сильно не изменились. Раньше, лет сто назад, здесь было примерно двести пятьдесят дворов, сейчас втрое меньше. Тогда коренные жители постепенно покидали деревню и в поисках лучшей жизни уезжали в ближайшие города, один за другим, целыми семьями. Какое-то время здесь ещё жили оставшиеся старики, примерно до тридцатых годов, а потом практически всё вымерло. А в это время в больших городах уже возникла мода на переселение в экологически чистые районы, подальше от мегаполисов, поближе к горам и лесам. Как сами видите, Ростки — идеальное место для такого проживания, здесь и природа нетронутая и не так далеко от цивилизации. Райцентр Беляшево в тридцати километрах, а до города Усть-Уфимск около трёхсот. Вот и приглянулось это место свободным художникам, обеспеченным людям, отошедшим от дел и прочим чудакам. В общем, сюда приезжали люди, замученные жизнью в промышленном Усть-Уфимске и других уральских городах, но предприимчивые, самостоятельные и успешные. Постепенно они строились, развивали хозяйство, устав от городской ненатуральной еды, кормились в основном тем, что выращивали на земле. Ну, вы я вижу, понимаете, — улыбаясь, сказал Бабаев в тот самый момент, когда я причмокивал сахарными помидорками.

— Угу, таких помидор я никогда не ел, — оправдывая свой набитый рот, пробубнил я.

— Ну, и примерно в начале пятидесятых сюда приехал я. Тогда Бабаевки никакой, естественно, не было. В этой деревне тоже когда-то жили мои предки, именно поэтому мы с семьёй здесь и обосновались. Тем более, нам понравились люди, которые уже успели тут поселиться. Нас тогда было в общей сложности дворов двадцать на всю деревню. Я построился на окраине, на пустыре, потому что сразу хотел заложить большой яблоневый сад. А потом разошёлся не на шутку и сад со временем превратился в настоящий плодово-ягодный питомник на восемь гектар. Не много по меркам фермерского хозяйства, но хватает на всю деревню. И нас тут сейчас почти четыреста человек — больших и малых проростков, как мы себя в шутку называем, — с удовольствием и с отеческой улыбкой закончил Бабаев.

— Чем же вы тут занимаетесь? Куда же ваши «проростки» на работу ходят?

— Никуда дальше своего участка в основном и не ходят.

Я почему-то не переставал смотреть на ангары, которых, как оказалось сверху, было намного больше, чем я представлял. Своей индустриальностью и унылым видом они явно выбивались из общего деревенского колорита. Как если художник задумал написать безмятежный деревенский пейзаж, но в самый разгар работы муза покинула его, и вместо дивного восхода солнца на фоне полей, лесов и рек, он изобразил уродливый полукруг ангара, отсвечивающий холодным железным блеском.

— Однако, как я вижу, из города уехали, а промышленность вместе с ангарами с собой прихватили что ли? — съехидничал я, — Чтоб занятость населения обеспечить? Это вы удачное место выбрали: на задворках, прямо на берегу реки. Ну, и что помимо стоков выпускает местный промышленный городок?

— А, вы об этом. Только не промышленный, а научный городок. Эти ангары, хоть и уродливая, но крайне удобная штука. И безопасная, в них нет ничего вредного для природы. Это мастерские, у каждого свои: кто-то там изобретает, кто-то ставит опыты, для кого-то это спортзал или хранилище. В общем, место для интересных занятий. Кстати, в одном из таких ангаров и был сконструирован лифт. Это уж потом, поднялись на нём и увидели: люди есть люди, вы правильно заметили, куда ни придём, а всё по-своему изменим. Согласен, сверху смотрится не очень, но с улицы ангары почти не видны. И, кстати, не только они служат мастерскими. Некоторые расположились вон в таких старых домиках. Их почти не сносили в своё время, просто реконструировали и теперь они прекрасно работают для разных нужд, видите, прямо вдоль дороги маленькие домишки? В них кипит интересная жизнь. Обратили внимание, на улице-то почти никого нет, все заняты своими увлекательными делами.

— Все что, изобретают? У вас здесь академгородок?

— Как вам сказать? — вздохнул он, — Давайте попробую объяснить на конкретном примере. Если уж про академгородок заговорили, есть у нас здесь один настоящий академик — доктор математических наук, Камиль-сан.

— Иностранец что ли?

— Да нет, это мы его так уважаем. Он местный, настоящий усть-уфимский доктор наук. Автор современных методик, преподаёт математику, читает лекции для престижных учебных заведений вон из той синенькой избушки прямо напротив школы, видите? В этой же школе учит маленьких проростков математике и физике. Вот кто он, по-вашему?

— Преподаватель математики и физики, понятно дело, — я даже удивился лёгкому вопросу.

— Не всё так просто. А теперь посмотрите, что вы видите рядом с той избушкой?

— Ну, если избушка — это рабочее место, значит рядом, по-видимому, жилой дом, огород, постройки, что там ещё может быть. О, и какая-то огромная оранжерея… или зимний сад…

— Правильно, в теплице на треть гектара этот самый преподаватель математики выводит новые сорта овощей и фруктов. И весьма успешно, его продукция пользуется не меньшим спросом, чем учительский талант. Кстати, помидорки сахарные, которые вам так понравились — его рук дело. Есть ещё и салатный сладкий лучок «Камильфо», как мы его называем, лимонные сливы, которые не боятся мороза, крупный виноград и много чего ещё. Кто он в этом случае?

— Генный модернизатор, наверное?

— Да нет, скорее селекционер. Но и это, Ярослав, ещё не всё. Мост, по которому мы с вами проехали, с красивыми коваными перилами, помните? Ведь эту красоту он своими руками выковал. И вон те ворота перед клубом. И так далее. Получается, Камиль-сан ещё и кузнец. И искусный. Удивлю вас сильнее — он, ко всему прочему, писатель, да-да, детский писатель, сочиняет сказки в стихах и сам же рисует к ним иллюстрации. А пока мы с вами болтаем, скорее всего, бродит по лесам и лугам и собирает лечебные травы. «Травушки-муравушки», как он их ласково величает. Потом сушит, делает сборы, систематизирует, что против каких болячек и описывает в специализированных изданиях. Его травяные сборы пользуются большим спросом не только у местных, их заказывают из других регионов и стран, говорят, любого на ноги поставят. Ну, как его, скажите, одним словом охарактеризовать? Художественно математический поэт-ботаник?

— Ну, это у вас, значит, настоящий гений живёт!

— Да в том всё и дело, что и сосед его гений, и сосед его соседа не менее гениален. И так вся деревня, — прищуривая глаз, всё к чему-то клонил мой рассказчик, — Если про каждого говорить, у вас голова кругом пойдёт. Такого, чтобы человек занимался лишь одним делом, найти сложно. Разве только некоторые. Есть у нас, к примеру, увлечённый художник, его, пожалуй, кроме картин и скульптур мало что интересует. Сейчас я вам покажу, — с этими словами Бабаев включил что-то на приборной панели, и вдоль лобового стекла появилась широкая чёрная полоса, на которой проступило изображение, — В автомобильных фарах лифта установлены спаренные камеры и мы можем приблизить то, что захотим. Смотрите, слева — школа, а справа, уже в увеличенном виде, фрагменты аллеи, наша Аллея Мудрецов.

Вдалеке сквозь деревья проглядывались, выстроенные в две ровные линии скульптуры. Бабаев увеличил изображение, и я увидел бюсты на каменных постаментах, выполненные в одном стиле — обычные, как мне показалось, серые и скучные статуэтки.

— Константин Високосный — автор этих работ, — продолжал Бабаев, — Благодаря ему в Ростках собралась отличная компания: Толстой, Лао-Цзы, Никола Тесла, Леонардо да Винчи, Бетховен, Шекспир, Сократ: дюжина высоких лбов с невысоких постаментов каждый день весело смотрят на нас. Косте это занятие по душе, а значит, со временем их будет ещё больше. Поглядите, — и он максимально приблизил картинку, статуэтки мгновенно ожили и уже совсем не казались скучными. Лица этих умнейших людей всех времён и народов смотрелись непривычно весело и озорно. Гениев почему-то принято изображать обременёнными великими идеями, с нахмуренными густыми бровями и такими морщинами, которые от старости не заведутся, они — результат изнурительной работы мыслителя. Смотришь на этого мудреца снизу вверх и думаешь: мне такая гениальность точно не под силу. А бюсты, которые я видел сейчас, изображали совсем других людей — простых, темпераментных, жизнерадостных и возможно даже счастливых.

— Как вам? Правда, он гений? — отвлёк от размышлений Бабаев.

— Кто? Сенека? — прочитал я с таблички очередного бюста.

— Да художник Високосный. Хотите знать, почему эти великие ребята получаются у него такими живыми? — я кивнул, — Так с кого вы думаете, он их лепит?

— С картинок или из воображения своего. Он же художник, он так их видит.

— Ошибаетесь! С натуры! С самой настоящей натуры!

— Это как?

— В том-то и штука. Знаете, как работают медиумы? Так наш художник пошёл ещё дальше, он не просто разговаривает с духами гениев, он уговаривает их попозировать. А те охотно соглашаются и предстают перед ним, как мы видим, в приподнятом настроении духа.

— Художник-спиритист! Уму непостижимо! Просто дух захватывает! — у меня в очередной раз пробежали по спине мурашки. Хоть все и знают, что медиумы существуют, и что они реально общаются с духами умерших, но об этом как-то не принято говорить, — Послушайте, Бабаев, откуда вы знаете, что всё именно так? Видеть духов — это уже отклонение. Может, ваш художник сумасшедший, как многие гении? Может, эти образы — его больное воображение?

— Такие вещи легко проверить. И это уже многие сделали. Например, Високосный написал портрет моего отца, которого никогда не мог видеть. Сходство, скажу вам, потрясающее. Причём, папаша предстал не таким, какого из себя всю жизнь строил. Он всегда хотел казаться суровым, жёстким, властным главой семейства. Для убедительности топал ногами, хлопал дверями, грозно хмурил лоб и вращал глазами. Он, знаете ли, был крупной шишкой из большого кабинета, и все свои барские замашки тащил в дом. Таким и остался не только в памяти, но и на фотографиях: тут у нас Его Превосходительство Владимир Владимирович на подписании важного государственного документа, там — на званом приёме у высших должностных лиц, а здесь — в окружении верноподданных членов семейства. Ну, вы представляете. Но другое дело на портрете Високосного: тот же самый мужчина, но уже без орденов и знаков отличия, без самодовольной улыбки и царственных поз. Красивый, по-настоящему красивый, обаятельный, жизнерадостный. Отец выглядит таким, каким я его видел в детстве, в те редкие минуты, когда он снимал с себя маску важности и становился заботливым и нежным папой. Поэтому этот портрет мне дороже всего.

— Но ведь этот портрет не соответствует действительности!

— Той действительности, которую все видели — нет, а тому, какой отец был на самом деле — соответствует. В том-то и дело: он являлся как раз таким, как на портрете, но жизнь положил на то, чтобы казаться другим. Вся его жизнь была подлогом, понимаете, Ярослав, подлогом. Не с самого начала, конечно. На старте большой карьеры он временами выходил из своего образа и хотя бы на пороге дома снимал маску важного чиновника. Иногда забывал это делать, а в один прекрасный момент так разошёлся и растопался, что больше никогда уже не смог вернуться в нормальное состояние, настолько породнился со своим подложным образом. Освобождение пришло самой собой. После смерти, — и опять Бабаев хитро прищурил правый глаз, — Иногда нужно умереть, чтобы стать самим собой. Вот так. А теперь представляете, насколько востребован художник, который может восстановить любую историческую фигуру? Он очень известен в своих кругах, примерно, как и вы — на международном уровне. Пишет иногда портреты исторических персон разных стран. А началась его слава с того, что он воссоздал образ местного народного героя Салавата Юлаева. Представляете, сколько теперь желающих получить портрет какого-нибудь далёкого предка? Между прочим, портрет настоящего Шекспира — его рук дело, просто об этом мало кто не знает. А чем бы вы думали Константин увлечён сейчас? Яйца рисует. В профиль и фас. Вообразите себе картину, на которой изображены одни только яйца? На разном фоне, конечно, с разным освещением и настроением. Таких полотен он написал сотни две. И каждое новое яйцо не похоже на предыдущее. А знаете почему? — я покачал головой, — Он доводит до совершенства свою новую технику многослойных полупрозрачных красок. Выглядит завораживающе, на полиформе «ИскусствоЕд» можете посмотреть. И покупают прямо из-под рук, в очереди стоят за его яйцами. Прям, как в голодные годы. Вот, это самый узкоспециализированный житель нашей деревни. Хотя, если так посмотреть, — Бабаев указательным пальцем описал в воздухе загогулину, видимо, дорисовывая какой-то недостающий штрих в своём воображении, — у Кости есть ещё одна специализация — он у нас атлет-Аполлон, у которого есть авторская программа построения здрового и красивого тела. При помощи своих фирменных упражнений.

— Вы рассказываете какие-то сказки! Как можно всё это успевать?

— А у нас никто и никуда не спешит. Многие ещё в питомнике работают, ради удовольствия повозиться с растениями. По вечерам вместе с детьми мы ходим в клуб. У каждого там свои интересы: играем в ансамбле, поём, танцуем, рисуем, ставим спектакли и концерты, занимаемся в спортзале. Всё как у вас в городе, только немного по-другому. Сами поддерживаем чистоту и порядок в клубе, сами организуем праздники и вечера, сами занимаемся с детьми и взрослыми, сами ведём кружки и занятия. Такая у нас самоорганизующаяся система. И никто никого ни к чему не принуждает.

— Коммунизм у вас какой-то. Или секта нового образца. В такое невозможно поверить, — в моей голове никак не укладывалось всё то, что я слышал и видел, — Получается, у вас тут целыми днями все только и делают, что развлекаются? Кто же за всё это платит?

— А за что тут платить? Развлечения у нас бесплатные. А наши увлечения приносят немалую прибыль. Тот самый художник, которого вы можете посчитать сумасшедшим, не удивляйтесь, но богаче, чем вы, проверьте, если хотите. Только ему никто не завидует, здесь просто некому этого делать. Завидовать умеют только бездельники, а наши проростки, кого ни возьми — весьма занятые и обеспеченные люди. Ну, и счастливые, конечно же, — и опять он прищурил правый глаз, будто испытывал меня зорким левым.

— Ну, я могу допустить, что художник богат, ему повезло, у него действительно есть талант и, возможно, его яйца разлетаются быстрее перелётных птиц. Но не могут же быть талантливы все?! Тем более, получать за свои способности хорошее вознаграждение? И вообще, где это сейчас так щедро платят за таланты, что люди могут себе позволить никуда не выходить и целыми днями развлекаться? Что-то вы преувеличиваете, по-моему, Бабаев.

— За талант, конечно, не платят, по крайней мере, щедро, как вы выражаетесь. Но платят за реализованный талант: за готовую картину, за выведенный сорт сладких помидор, за литературные переводы, за патенты, в конце концов. То есть за конкретный продукт. Знаете, сколько стоит патент на подъёмный механизм, который нас сюда доставил? Или на вон ту тепловую установку? Пойдёмте, выйдем и посмотрим.

Я несмело приоткрыл дверцу и с опаской ступил на смотровую площадку, осторожно прощупывая её ногами, как это делал, когда пару лет назад на свой страх и риск садился на самодельный верёвочный паром на Амазонке. «Угораздило же меня здесь оказаться», — как тогда подумал я. Надо признаться, в кабине чувствовал себя гораздо спокойнее, словно в лифте небоскрёба, откуда высота воспринимается всего лишь как вид за окном или как приятное дополнение к интерьеру.

На площадке было ветрено и оттого неуютно. Не то, чтобы холодно, скорее приятно и свежо. Но безграничное пространство на такой высоте пугало своей реальностью. Стоя на ветру, на этой самодельной открытой площадке, я словно онемел, как артист или докладчик, который от волнения, выйдя на сцену, тут же забыл текст. Было ощущение, что в этот момент от меня чего-то ждут, целый мир смотрит и слушает меня. И я впервые оказался с ним один на один, без камер, помощников, без сценария и подсказок суфлёра; впервые не в замкнутой тёмной студии, а на открытом пространстве, ярко освещаемом солнцем.

— Быть на высоте и чувствовать себя комфортно можно только в одном случае, когда на эту высоту поднимаешь себя сам. Да ещё если знаешь, зачем сюда забрался, — считал и прокомментировал мои чувства Бабаев, — Вот прекрасный образец того, как человек, ваш, кстати, ровесник, поднялся на небывалые высоты во всех смыслах этого слова. Поглядите.

Мы подошли к тому самому большому телескопу, на который я обратил внимание, как только поднялись сюда.

— Вот она — тепловая установка. Её сконструировал молодой человек, когда ему было всего шестнадцать лет. Вроде, ничего нового — фокусируемый инфракрасный обогреватель, подобные обычно используют во время мероприятий на открытых площадках. Но у этого мощность в сто раз больше за счёт маленького изобретения тогда ещё юного Данилы-мастера. В общем, если сильно не вдаваться в технические сложности и простыми словами — это такая штука, которая не даёт тепловой энергии задерживаться внутри вот этого реактора, — Бабаев похлопал по утолщённой круглой части пушки, — Электромагнитная линза, так он её назвал, собирает, фокусирует и выталкивает скопившийся жар наружу. С помощью этого изобретения мы можем поднять температуру, к примеру, вон там, в винограднике градусов на десять-пятнадцать, — он показал в сторону питомника, — между садом, который мы проехали и ореховым лесочком, видите? Там виноград южный, крупный, сладкий, такой на Урале в естественных условиях не вызреет.

— А что же ваш селекционер-математик какой-нибудь холодостойкий сорт не вывел?

— В этом смысле с природой не поспоришь — не будет достаточно света и тепла, не будет и сладкого винограда. Есть другой сорт от Камиль-сана — «Синяя Борода» — растёт прекрасно, без дополнительного обогрева, морозостойкий, урожай даёт стабильно высокий. Ягодки вытянутые, плотно прилегают друг к другу, словно греются в своей остроконечной бороде, но не такие сладкие, на любителя. Жаль не могу угостить, он созреет лишь через месяц.

— Я в этом плохо понимаю, но для такого обогрева, наверное, требуется много энергии. Неужели может быть выгодно отапливать улицу? Какие-то золотые подвески, а не виноград получается. Не проще ли обойтись «Синей Бородой»? — съехидничал я.

— Отапливать улицу — почему бы и нет, когда это ничего не стоит. Мы не покупаем электричество, если вы об этом, его нам любезно предоставляют наши друзья-горы. Эти ветряки — только для виду, им уже лет сорок, а в пещере за нашей спиной — мощная якорная электростанция, — большим пальцем он показал на отвесную скалу позади себя, — Но с золотом вы хорошо сказали, правильное сравнение. Ведь изначально золото в природе бесплатно существует, также как воздух и вода, или электричество. Остаётся его, это золото, только добыть, ну и превратить в подвески или слитки.

— Вы тут ещё и золото добываете?! — я уже, признаться, готов был и в это поверить.

— Здесь полно золота, но мы его не добываем, ещё много чего драгоценного есть, Уральские Горы, все-таки. Но нас это всё не интересует. Мы с вами, например, стоим на полудрагоценном камне, яшма называется. Есть и малахит, и горный хрусталь, бирюза, агат, даже уральские изумруды, если хорошо поискать. Только зачем всё это нам?

— Как зачем? Вы были бы богатейшими людьми мира! С вашими-то разработками и технологиями, если вы все тут такие изобретатели, можно же горы свернуть!

— Прекрасные горы, зачем их сворачивать? К примеру, электростанция, которая аккуратно припрятана за нашей спиной способна дать в сотню раз больше энергии, чем нужно. И что нам теперь включить её на полную катушку? Заставить гору на нас работать? А ведь так недолго и самим разучиться что-то делать. И потом, слыхали про Хозяйку Медной Горы? А, наверное, нет, это древние сказки, — посмотрев на моё озадаченное лицо, махнул рукой Бабаев, — Народная мудрость во все века говорила об одном и том же: кто хочет взять у природы для наживы, и себя потеряет, и для мира будет потерян. Мы сюда приехали не за самоцветами, а за тишиной и чистым воздухом, чтобы развивать себя, а не горные месторождения. Разве для счастья нужно становиться шахтёрами, всей деревней ходить на вахту на горные прииски, а Ростки превратить в спальный район для старателей? Прииски — это же всегда бардак, выпивка, криминальная обстановка, сами догадываетесь. Хотели бы жить в таком месте? Вот и мы не хотим. В таких условиях не до счастья. У природы не забирать надо, а учиться. Учиться создавать. Но своё, человеческое.

— Получается, для счастья нужно вот эту пушку смастерить?

— Да. Для того чтобы почувствовать себя человеком, а не примитивным добытчиком, нужно стремиться создавать, а не только пользоваться уже имеющимися благами. Нужно научиться умножать, а не делить уже кем-то созданное. Самому стать источником своего богатства.

— Это как?

— Как раз пушка и есть хороший пример: парень в шестнадцать лет получил свой первый патент и последующие шестнадцать лет имеет приличный доход, с него и с других изобретений. Патенты — это его самоцветы. И заметьте, на эти самоцветы никто не может претендовать, никто не в силах захватить его месторождение, ведь оно у него в голове. Разве полезет такой Данила в шахту или котлован рисковать своей головой, пусть даже за изумрудами? Ведь он сам — чистый изумруд.

— И что, он счастлив?

— А вы как думаете? Вспомните себя, когда занимались тем, что было интересно только вам, и больше никому. Вспомните свои шестнадцать лет, свой первый настоящий документальный фильм, который сняли потому, что только вы этого хотели, вам это было нужно. Именно юношеское увлечение, несерьёзное и глупое, как говорили ваши родители, и сделало вас звездой среди молодёжи. Представьте, вы трудитесь над своим проектом, реализовываете идеи, которые вас захватили, пишите сценарий, придумываете новые режиссёрские ходы, находите единомышленников, а вам говорят, бросай ты это всё, пойдём на прииски, там ребята крепкие требуются, платят золотыми слитками. Что вы скажете?

— Неожиданный вопрос… Мне ведь самому тогда очень нужны были деньги на фильм. Правда, я вышел из положения, занял у дедушки… Скорей всего, отказался бы. Думаю, теперь понимаю вас, конечно же, было бы большой глупостью бросить заниматься своей собственной целью, — ответил я после недолго раздумья.

Этот Бабаев, действительно, всё про меня знает, подумал я. Тяжёлый камень воспоминаний сдвинулся с места и сдавил грудь. Я сделал глубокий вдох и выпускал воздух тонкой струйкой — выход оказался завален. Так случалось всякий раз, когда я опрометчиво возвращался в тот момент своей жизни, где было легко и радостно дышать полной грудью. В шестнадцать лет, создавая свой первый фильм, я практически всё делал сам: писал сценарий, снимал, режиссировал, находил нужных людей, платил, договаривался, продвигал и проталкивал всё, что нужно было двигать. Тогда я не чувствовал себя уставшим, а был полон сил, энтузиазма, был уверен в себе и свободен в своих действиях. В итоге мой «План Б» получился таким, каким я его хотел видеть, и даже чуточку лучше. Прошло много лет, а мой фильм до сих пор кто-то да смотрит, значит что-то в нём для себя находит. Пусть он наивен как первые юношеские усики, но тем же интересен. Для меня «План Б» — больше, чем первый хит в школьной рок-группе, больше, чем моя главная роль в фильме детской студии кинотворчества. Это первое ощущение, что ты совершил настоящий выход к публике и можешь подняться ещё выше. Именно тогда я решил стать шоуменом, но уже шоуменом мирового уровня. По тем принципам, по которым меня признали несколько тысяч человек, по тем же самым признает и весь остальной мир: «Дай только миру эту возможность! Покажи, на что ты способен!», — сказал я себе и наметил новую высоту. И мне очень скоро это удалось. «Запасной выход» — мой второй проект уже на двух языках — обеспечил настоящий выход в безграничный и сияющий космос шоубизнеса. Мне казалось, вокруг меня, восемнадцатилетнего парня, вращается целая вселенная — зрителей, поклонников, продюсеров, трепортёров, а звёзды наблюдают за всем этим и даже, как мне представлялось, нервничают. А я — центр этого кругового движения, я — создал свежий формат, я — произнёс новое слово, я — нащупал свободную нишу и тому, что зрело у людей в головах, я помог родиться и вытащил этого младенца наружу. Я — Якин Слава за это и получил почётное прозвище Ярослав Мудрый! «Запасной выход» в течение двух лет дал мне финансовую независимость и признание, но тогда было ещё что-то, что радовало и наполняло меня, позволяло дышать полной грудью и беззаботно порхать, как мотыльку в лучах своей славы. Где сейчас этот мотылёк? Не в том ли окаменелом куске янтаря, который застрял у меня в груди и не даёт надышаться даже этим прекрасным горным воздухом. Я видел подобные камни в музее. Выставленные на всеобщее обозрение, они смотрелись волшебными произведениями искусства создательницы-природы. Я так же, как все любовался ими и удивлялся: надо же, одно насекомое и обычный янтарный камушек становится драгоценностью. Казалось бы, удачное стечение обстоятельств. Но для кого и для чего? Для выгодной торговли диковинками, для привлечения зевак и ценителей прекрасного? А застывший в комочке смолы мотылёк или сверчок — лишь расходный материал для любителей поглазеть на высокое искусство? Некогда порхающий и свободный, он оцепенел в красивой позе, польстившись на блеск и аромат сияющей смолы. Он влип по-крупному и отдал свою счастливую жизнь. Но ради чего? Ради новой красиво упакованной жизни? Чтобы увеличить количество посетителей в музее? Чтобы его расправленные крылья под глянцевой глазурью служили примером для подражания? Не оттого ли давит в груди, что радость свободного и счастливого полёта мотылька до сих пор заменить ничем и никак не получается.

— А где сейчас этот парень? — я попытался повернуть пушку в сторону озера и тем самым сменить направление мыслей.

— Данила-то? Пушка, кстати, управляется дистанционно, руками её не повернёте.

Оказывается, Бабаев наблюдал за мной и читал эти тяжкие мысли. А я считал с его лица, что старик не просто всё понимает, а сопереживает. По-отечески, как дедушка, который глядит на разбитую детскую коленку ласково, успокаивающе, мол, сейчас всё исправим, и исправляет, молча, без паники. Мне даже захотелось поделиться с ним переживаниями.

— А ведь у меня была своя золотая жила, Бабаев, пусть маленькая, но своя. И я её, получается, променял на работу в прииске. Да, я просто стал золотобытчиком на богатом месторождении, покрылся алмазной пылью и превратился в знаменитую диковинку. Что такое «ЭнергоПром»? Самый большой прииск в Евразии. Некоторые думают, что только энергетика, строительство и транспорт. На самом деле это целый унисорциум, который негласно объединяет банки, страхование, торговые центры, общепит и, конечно же, развлечения, все, какие хочешь. Место в издательстве развлечений «Рецепт Энерджи» — вот на что я променял свою золотую жилу.

— Золотая жила по-прежнему в вашем распоряжении, Ярослав, — успокаивающе похлопал меня по плечу Бабаев, — Просто вы ещё не научились эффективно распоряжаться её богатствами. Вы спрашиваете про Данилу. Он много времени потратил на то, чтобы приобрести навыки управления своим сокровищем. Можно сказать, с самого детства только этим и занимался. Ему в этом смысле повезло чуточку больше, чем вам — парню попались хорошие учителя. Здесь его, прежде всего, учили быть самим собой, а уж потом помогали осваивать науки. Те, заметьте, что нравились ему, а не те, за которые сулили золотые слитки. Но в шахту он всё-таки забрался…

— Как, и он?..

— Забрался-забрался, в самые Альпы. Только он отправился туда не затем, чтобы обогатить счёт в швейцарском банке, счёт уже давно пополняется без участия его желания, а затем, чтобы обогатить свой опыт и продолжать разрабатывать свою золотую жилу. Год назад Данила устроился простым сотрудником в серьёзный научный центр и там, в глубине альпийских руд, продолжает учиться и развиваться в интересных ему направлениях. То есть Данила свою жилу не променял, она всегда при нём, где бы он ни был. И вы тоже не променяли, хоть склонны думать иначе.

— Как же не променял, когда променял! Я только сейчас начинаю это понимать. Мне было двадцать лет, и я ни о какой золотой жиле не думал. Чего я точно хотел, так это прорваться вперёд. Мне нравилось реализовывать свои идеи, я был ими окрылён и результат превзошёл все ожидания. Когда поступило предложение от «Рецепт Энерджи», я чуть не выпал из штанов от счастья: своё настоящее шоу в настоящей студии, при поддержке лучших продюсеров и мастеров шоу-производства, стабильность, престиж, слава. О чём ещё может мечтать молодой человек из семьи простых служащих? Я нырнул в эту красивую жизнь, смело влился в её мощный поток и на ходу осваивал законы и тонкости новой среды обитания. Года через два я чувствовал себя как рыба в воде, уже не мальком, а набирающим силу зубастым хищником.

— Очевидно, этот зубастый хищник и проглотил мотылька, и даже не заметил, — Бабаев посмотрел на меня, как тот самый дедушка, который всё это время возился с расшибленной коленкой внука, а сейчас сказал: «Всё, можешь надевать штаны! До свадьбы заживёт!». Я вздохнул глубоко и растерянно, и так же долго выдыхал, как будто всё ещё хныкал и думал, натягивать мне штаны или продолжать выпрашивать жалость. А дедушка тем временем успел рассердиться и топнуть ногой: «Ну-ка, надевай штаны, кому сказали! Бегом марш раскапывать свою золотую жилу! Ишь, что придумал, соплями тут капать!». Раскапризничавшийся мальчик тут же послушно запрыгнул в штаны, а я пришёл в себя и постарался собраться с мыслями.

— Если б я тогда понимал, что у меня есть шанс развиваться самостоятельно, что я смогу достичь тех же высот и без помощи могучего покровителя, то всё равно не решился бы, если честно. Нет, не решился бы. Теоретически, да — это возможно, но практически… Где гарантии? Где гарантии, что такое возможно? И что жила вдруг не иссякнет?

— Я вспоминаю себя в двадцать лет, мне тогда вообще никакая путёвая мысль в голову не приходила. Утром — как бы не сильно опоздать на завод, а вечером — с кем бы весело выпить, да с кем бы пожарче раздуть свой уголёк. Вот и все мысли, — задорно сверкнул глазами Бабаев, — Но это я. Вы же — дело другое. Вы и сейчас думаете, что гарантий нет?

— Да я вообще не верю, что у меня есть эта жила. За всё в жизни надо платить. Я отказался от неё в обмен на гарантии в «ЭнергоПроме».

— Ярослав, поймите, это вы предоставили гарантии «ЭнергоПрому». То есть не «ЭнергоПром» дал вам гарантии, а наоборот, вас взял в качестве гарантии — гарантии успеха своего проекта. Заметьте, уже не вашего, ваше там только лицо, ну, и жила ваша. Они её оценили как гарантированную инвестицию и взяли в разработку. Точно как в банке — вам дают ровно столько, во сколько банк вас оценивает. В этом смысле вам ещё повезло, далеко не все, как вы были настойчивы в своих поисках и нарыли золото. Большинство ничего не искали, кроме гарантированного жалования и рабочего места на кем-то разработанных месторождениях. А вы все эти тринадцать лет работаете на своём прииске. Но только на его поверхности, всё ещё ковыряетесь в том месте, которое успели раскопать тогда в юности. А вглубь даже не пытаетесь заглянуть, новые залежи не открываете. Зачем, думаете, ведь за это уже не платят, платят за то, что на виду. И никто, даже вы, понятия не имеете, чего на самом деле стоит ваше сокровище. По миллиметру собираете остатки золотоносного слоя и несёте его на дальнейшую обработку в свой энергопромовский цех.

— Да вы даже не представляете, насколько правы! — подхватил я слова Бабаева, так они были мне ясны и казались столь справедливыми, — Мне часто говорят: «Какая у вас интересная работа!». Интересная работа, — уже кипятился я, — знали бы они, чем я занимаюсь на самом деле. Собственно в производстве я уже и не участвую, и мне поначалу это даже льстило — дорос-таки до своей команды: один за тебя пишет текст, второй собирает материал, третий — составляет всё в общую картину и вводит тебя в курс дела, на что уходит не больше полутора часов, пока на меня наводят лоск перед съёмкой. А дальше ты с дежурной улыбкой вываливаешь на площадку и зажигательно повторяешь одну и ту же глупость: «Fast and Good: Change Your Mind and Mood».

— Но ведь «Fast and Good» — не единственное ваше шоу, — подбадривая, подмигнул старик.

— Да нет там ничего моего! Одно лицо, вы правы. Я лишь как говорящая голова перекатываюсь из одного шоу в другое — здесь поговорили о том, как преуспеть, там, как вкусно покушать, а тут, как весело развлечься. А когда начинаю с хлеба и зрелищ переходить на то, как дальше жить со всем этим сытым и радостным счастьем, так меня продюсеры попрекают неоправданными расходами, мол, плохое твоё шоу, ни просмотров, ни доходов, какой смысл делать этот твой «Смысл», если в нём смысла никакого нет. И что толку, когда я говорю: «Не может жизнь быть без смысла, просто надо правильно его подать», — всё горячился я, — Ничего не понимают, и главное, не хотят понимать.

— Иностранцы что ли?

— Вроде того. Продюсер один с иностранной фамилией. Гриша Маузер. Тремя языками владеет, а самых простых вещей не понимает.

— А вы-то его понимаете?

— Я как раз понимаю. Личная выгода его интересует. Да ещё кое-что.

— Женщины. Понимаю. Так это скоро пройдёт.

— Да ему уже сорок девять лет…

— Так и я о том, — улыбнулся Бабаев, — уголёчек-то сколько не раздувай, а всё равно придёт срок — погаснет. Продюсеры — тоже люди, и ищут счастья по-своему, продюсируют там себе всякое, пока ещё сил хватает. А между делом вам говорят на профессиональном продюсерском языке, что шоу с громким названием «Смысл» не имеет под собой реального смысла.

— Как это не имеет?! — закипал я и чувствовал, как возмущение, обида и раздражение бурлили во мне и наверняка уже проступили красными пятнами на лице. «Эх вы, Бабаев, — вздохнул про себя, — я с вами как с дедушкой, на чистоту, а вы!»

— Не кипятитесь вы так раньше времени, сейчас объясню, что имею в виду. Шоу, особенно, со смыслом — дело тонкое. Если автор сам до конца не понимает, о чём говорит, что остаётся зрителю? Неужели верить в ваши сказки? А что остаётся продюсеру, как не отчитать за плохо выполненную работу? Смысл — это хорошо и, конечно, его нужно уметь преподносить. Вот представьте, вначале вы говорите: «В нашем новом шоу мы попытаемся воспроизвести некоторые древние традиции. На ваших глазах мы выложим настоящую русскую печь и затопим её настоящими берёзовыми дровишками. А затем возродим рецепт приготовления настоящего русского каравая с пылу с жару да из печного дыма и пару». Весь первый выпуск вы ищете чертежи, скитаетесь по Руси-матушке в поисках печника, но удаётся найти только красивые изразцы.

Конец ознакомительного фрагмента.