Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 3. Корабль мертвецов

Рик Риордан, 2017

Уж что только не выпадало на долю славного эйнхерия Магнуса Чейза. Но корабль из ногтей мертвецов – это что-то совсем из ряда вон! И все же именно его нужно отыскать Магнусу и его друзьям, чтобы раз и навсегда покончить с коварными планами Локи, бога обмана, мечтающего лишь об одном – начать Рагнарок. Чтобы добраться до Нагльфара, судна, кишащего мертвецами, друзьям придется столкнуться с такими испытаниями, которые и в кошмаре не приснятся. И если бы речь шла только об убийцах-великанах и утаскивающих на дно моря водяных лошадях! На этот раз каждому из друзей придется столкнуться со своими самыми потаенными страхами… Чего же им будет стоить спасение Девяти Миров?

Глава III

Я получаю в наследство тушу волка и кучу синих глаженых трусов

— Это что-то новенькое, — сказал Алекс.

Парадная дверь особняка была распахнута настежь, на ней безжизненно болталась поломанная задвижка. А в прихожей на персидском ковре распростерлась мертвая волчья туша.

Меня всего передернуло.

В Девяти Мирах, куда ни кинь топор, мимо волка не промахнешься. Волк Фенрир, волки Одина, волки Локи, оборотни, большие нехорошие волчары, ну и разные мелкие волки-фрилансеры, которые за хорошую цену и отца родного не пожалеют.

Мертвый волк в прихожей дяди Рэндольфа очень уж смахивал на тех тварей, которые два года назад напали на мою маму. И мама тогда погибла.

Синее свечение окутывало черную косматую шкуру. Пасть застыла в вечном рыке. На лбу у волка красовалась выжженная викингская руна. Шерсть вокруг клейма сильно опалило, и я никак не мог разобрать, что это за знак. Вот моему другу Хэртстоуну это было бы раз плюнуть.

Алекс обошел здоровенную тушу. Попинал ее в ребра. Зверь остался мертвехонек. Очень любезно с его стороны, вы не находите?

— Тело не развоплотилось, — заметил Алекс. — Обычно чудовища растворяются почти сразу, как их убьешь. А у этого еще шкура паленым пахнет. Должно быть, он тут совсем недавно.

— Думаешь, эта руна — ловушка, куда он угодил?

— Твой дядюшка вроде в магии чуток разбирался, — ухмыльнулся Алекс. — Волк сиганул на ковер, руна сработала и БА-БАХ!

Пока я был бездомным, мне случалось наведываться в дом к дяде Рэндольфу. То еды стащить, то обшарить его кабинет, то просто нервы ему потрепать. И ни на какой БА-БАХ я ни разу не нарывался. Если честно, по части охранных систем дядя Рэндольф так себе эксперт. А вот сейчас у меня все немножко плыло перед глазами. Еще чуть-чуть — и грохнусь на ковер с дымящейся руной во лбу.

Помнится, Рэндольф уж очень настаивал, чтобы мы с Аннабет непременно посетили его недвижимость, прежде чем вступать в права наследования. Интересно, это из-за руны-ловушки или как? Может, дядюшка мстил нам с того света?

— Как считаешь, не опасно идти дальше в дом? — спросил я.

— Опасно! — просиял Алекс. — Давай же, вперед!

На первом этаже больше дохлых волков нам не попалось. И даже руны не взрывались у нас под носом. Единственным обнаруженным нами воплощением кошмара оказался дядин холодильник, где просроченный йогурт, скисшее молоко и плесневелые морковки наперегонки стремились к тотальному разложению. До чего гнусный тип этот Рэндольф! Хоть бы шоколадку оставил!

На втором этаже мы не заметили никаких серьезных перемен. В кабинете Рэндольфа солнечный свет струился сквозь витражное окно, расцвечивая красным и оранжевым книжные полки и витрины с древнескандинавскими артефактами. Один угол загромождало надгробие с резными рунами и злорадной красной мордой — волчьей, конечно же. Стол был завален потрепанными картами и пожелтевшими пергаментами. Я порылся в бумагах: вдруг найдется что-нибудь новое и важное. Но ничего не нашлось.

Мне вспомнились строчки из завещания дяди Рэндольфа, которое прислала мне Аннабет.

«Очень важно, — писал дядя Рэндольф, — чтобы мой возлюбленный племянник Магнус как можно скорее произвел ревизию моего земного имущества. И пусть уделит особое внимание моим бумагам».

Понятия не имею, что заставило Рэндольфа так написать. Я перерыл все ящики его письменного стола. Никакого письма для меня. Даже никакой прочувствованной записочки типа: «Дорогой Магнус, я так сожалею, что сначала стал причиной твоей гибели, потом предал тебя, связавшись с Локи, потом пырнул мечом твоего друга Блитцена, ну и еще разок устроил все так, что тебя снова едва не укокошили».

Он, между прочим, мне даже пароля от вай-фая не оставил.

Я выглянул из окна кабинета. Через улицу, на бульваре Коммонуэлс, народ гулял с собаками, бросал фрисби и всячески радовался погожему деньку. Бронзовый Лейф Эрикссон по-прежнему возвышался на пьедестале, гордо выпятив облаченную в металлический бюстгальтер грудь, обозревал поток машин на Чарльзгейт и, по всей вероятности, гадал, как это его из родной Скандинавии занесло в Бостон.

— Ну так что? — Алекс подошел и встал рядом. — Ты теперь у нас богатенький наследничек, да?

По пути сюда я разъяснил Алексу в общих чертах насчет завещания дяди Рэндольфа. И все равно Алекс косился на меня как-то подозрительно. Чуть ли не обиженно.

— Рэндольф завещал дом нам с Аннабет, — пояснил я. — А я… ну я как бы умер. Поэтому дом достается Аннабет. Адвокаты Рэндольфа связались с ее отцом. Отец все рассказал ей, а она — мне. И Аннабет попросила меня посмотреть, что тут и как, и… — Я пожал плечами. — И придумать, что теперь со всем этим делать.

Алекс взял с ближайшей полки фото в рамке — дядя Рэндольф с женой и дочками. С Кэролайн, Эммой и Обри мы никогда не встречались. Они утонули в шторм много лет назад и мне являлись только в кошмарах. Их-то Локи и использовал как наживку, чтобы подцепить на крючок моего дядюшку. Наобещал Рэндольфу: дескать, помоги мне избавиться от пут, а я тебе помогу воссоединиться с семьей. В каком-то смысле Локи не соврал. В последний раз, когда я видел Рэндольфа, он кувырком летел прямехонько в Хельхейм — мир, где обитают бесчестные мертвые.

Алекс перевернул снимок, очевидно, надеясь найти что-нибудь на обороте. Когда мы были в этом кабинете в прошлый раз, за фотографией мы отыскали приглашение на свадьбу. И в результате огребли все мыслимые и немыслимые неприятности. Но на блекло-коричневой бумаге никаких секретных посланий не обнаружилось. Зато смотреть на оборот фотографии было не так больно, как на смеющиеся лица моих сестренок, которых больше нет.

Алекс вернул фото на полку.

— И что, Аннабет все равно, что ты сделаешь с домом?

— Ну, не совсем. Просто у нее куча забот в колледже и в придачу все эти полубожеские дела. Она просила дать ей знать, если я найду что-то интересное: старые фотоальбомы или что-то, связанное с семейной историей, ну, в таком роде.

Алекс наморщил нос.

— Семейная история… — По его лицу было видно, что ему вроде как все это противно, но в то же время и любопытно. С таким же лицом он пинал мертвого волка внизу. — А там наверху что?

— Точно не знаю. Когда я был маленьким, нас выше второго этажа не пускали. А в те несколько раз, что я сюда вламывался… — Я развел руками. — Мне, в общем, было не до того.

Алекс смерил меня взглядом поверх очков. Карий глаз и янтарный глаз как две непохожие луны скользили вдоль горизонта.

— До чего интригующе. Пошли посмотрим.

На третьем этаже были две спальни. Одна безупречно чистая, холодная, безликая. Две одинаковые кровати. Комод. Голые стены. Может, это комната для гостей, хотя сомнительно, что дядя Рэндольф был таким уж радушным хозяином. Или, может, это бывшая спальня Эммы и Обри? Если так, то Рэндольф позаботился стереть следы их присутствия, оставив посреди дома белую пустоту. Задерживаться там мы не стали.

Вторая спальня, видимо, принадлежала самому Рэндольфу. Пахло здесь старомодным гвоздичным одеколоном. К стенам тут и там привалились башни из уже заплесневелых книг. Корзина для мусора была полна обертками от шоколадок. Небось Рэндольф прикончил все свои тайные запасы перед тем, как разрушать мир на пару с Локи.

И тут я дядюшку вполне понимаю. Я сам все время говорю: «Съешь шоколадку, и пусть весь мир подождет».

Алекс влез на кровать с балдахином, попрыгал на ней, и пружины жалобно заскрипели.

— Ты что делаешь? — удивился я.

— Шумлю, — отозвался Алекс. Он оживленно копался в ящике прикроватной тумбочки, что-то приговаривая себе под нос. — Ну-ка поглядим. Капли от кашля. Скрепки. Поюзанные платки «Клинекс», фу-у, ну их, пусть валяются. И… — он присвистнул. — Средство от расстройства желудка! Магнус, и все эти сокровища — твои!

— Странный ты все-таки.

— Мне больше нравится «восхитительно неординарный».

Мы проверили каждый закуток спальни, хотя не очень-то представляли, что ищем. «И пусть уделит особое внимание моим бумагам», — гласило завещание Рэндольфа. Ну, вряд ли он под бумагами подразумевал скомканные одноразовые платки.

Аннабет так и не сумела вытянуть всю правду из дядюшкиных адвокатов. Рэндольф определенно внес в завещание изменения накануне смерти. По всей вероятности, наш дядюшка догадывался, что жить ему уже недолго, терзался чувством вины передо мной и хотел оставить мне нечто вроде посмертной записки. А может, он переписал завещание по указанию Локи. Ладно, пускай завещание — это ловушка, но волк-то что тут делает?

В стенном шкафу никаких секретных бумаг не оказалось. В ванной я тоже не обнаружил ничего примечательного, если, конечно, не считать целой горы полупустых бутылок от «Листерина»^[8]. Бельевой комод был буквально забит темно-синими трусами-брифами — хватило бы, чтобы упаковать целую армию Рэндольфов. Причем все трусы были тщательно отутюжены, расправлены и аккуратно сложены. Есть в мире вещи, которые умом не понять.

Этажом выше располагались еще две спальни, обе пустые. Без всяких волчьих туш, пылающих рун и глаженых трусов.

На самом верху раскинулась библиотека. Вот именно что раскинулась — она была даже больше, чем та, в кабинете дяди Рэндольфа. На полках разместилась довольно хаотичная подборка художественной прозы. Один угол занимала крошечная кухонька с мини-холодильником, электрическим чайником и — БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, РЭНДОЛЬФ! — без малейшего намека на шоколад. Из окон открывался вид на зеленые черепичные крыши Бэк-Бэя. Лестница в дальнем конце библиотеки, судя по всему, вела на крышу.

Перед отделанным мрамором камином стояло уютное кожаное кресло. Посредине в мраморе была вырезана (кто бы сомневался!) оскаленная волчья башка. На каминной полке возвышалась серебряная трехногая подставка, а на ней покоился скандинавский рог для питья. С кожаным ремешком и в серебряно-рунной оправе. Таких рогов в Вальгалле хоть пруд пруди. Но здесь, на камине у дяди Рэндольфа, рог смотрелся диковато. Рэндольф вроде никогда не славился страстью к медовухе. Может, конечно, он эрл-грей из этого рога потягивал.

— Мадре де Диос^[9]! — выдохнул Алекс.

Я уставился на него в изумлении. Он при мне никогда не говорил по-испански.

Алекс постучал пальцем по одной из фотографий на стене и обратил ко мне лицо со злорадной ухмылочкой:

— Ой, не могу! Это же ты, да?

На фотографии была моя мама с ее вечной мальчишеской стрижкой и сияющей улыбкой, в джинсах и походной фланелевой рубашке. Она стояла в полом стволе сикаморы и держала на руках малютку Магнуса со светло-золотистым пучком на голове. Малютка Магнус пускал слюни, и его серые глазенки красноречиво говорили камере: «Ну и какого лешего вы меня сюда приволокли?!»

— Ага, я, — признался я.

— Ты был таким милашкой, — хихикнул Алекс. — Эй, ты чего?

— Ха-ха.

Я разглядывал фото на стенах. Надо же, дядя Рэндольф развесил наши с мамой снимки как раз напротив своего кресла. Как будто мы и впрямь для него что-то значили.

С другой фотографии на меня смотрели трое маленьких Чейзов, два брата и сестра: Натали, Фредерик и Рэндольф. Все в военной форме и машут игрушечными винтовками. Это, наверное, Хэллоуин, догадался я. Рядом висело фото моих бабушки и дедушки; оба одеты в шотландку по последнему крику моды семидесятых. Будто собрались в церковь или на дискотеку «Для тех, кому за 60».

А теперь шокирующее признание: я бы не взялся точно сказать, где на фото бабушка, а где дедушка. Я их живыми не застал. Судя по фотографиям, они были из того разряда супругов, что с годами становятся все больше похожи, а в конце их вообще не отличить. Одинаковые седые стрижки под горшок. Одинаковые очки. Волоски одинаково торчат над верхней губой. На снимке за спиной бабушки с дедушкой висело на стене несколько викингских артефактов, в том числе и рог, теперь стоявший на камине. Вот не знал, что бабушка с дедушкой тоже были в этой древнескандинавской теме. Может, и им довелось постранствовать меж Девятью Мирами? Тогда понятно, почему у них такое замешательство на лицах и глаза немного в кучку.

Алекс внимательно изучал корешки на книжных полках.

— Есть что приличное? — спросил я.

Он пожал плечами:

— «Властелин колец». Очень даже неплохо. Сильвия Плат^[10]. Прелестно. О, «Левая рука тьмы». Обожаю эту книгу^[11]. А остальное… ну так. На мой вкус многовато мертвых белых мужчин^[12].

— Кстати, я тоже мертвый белый мужчина, — заметил я.

Алекс поднял брови:

— Вроде того.

А я ведь как-то и не думал, что Алекс любит книги. Я чуть было не кинулся расспрашивать его о читательских предпочтениях. Вдруг ему, как и мне, нравятся «Скотт Пилигрим» или, скажем, «Песочный человек»?^[13] И тот и другой восхитительно неординарные. Но я решил, что создание общества книголюбов мы отложим до лучших времен, а сейчас есть дела поважнее.

Я проверил полки на предмет дневников и тайников.

Алекс одолел уже все изгибы лестницы и ступил на последний марш. Тут он посмотрел наверх, и лицо его сделалось едва ли не зеленее волос.

— Магнус, ты только погляди!

Я встал рядом с ним.

Сразу за лестницей был люк с выгнутой плексигласовой крышкой. Этот люк вел на крышу. И прямо за ним стоял еще один волк.

Примечания

8

«Листерин» — ополаскиватель для полости рта.

9

Матерь Божья (исп.).

10

Сильвия Плат (1932–1963) — известная американская поэтесса, автор лирических стихов в жанре «исповедальной поэзии».

11

Ну еще бы. Главный герой этого великолепного романа Урсулы Ле Гуин, как и Алекс, периодически превращается то в мужчину, то в женщину.

12

Среди западных интеллектуалов бытует такое понятие: «мертвые белые мужчины». Это писатели, поэты, философы, художники, музыканты (скажем, Шекспир, или Микеланджело, или Данте) — словом, величайшие творцы западной культуры. В нашу эпоху политкорректности выражение «мертвый белый мужчина» произносится чаще всего с иронией: ну правда же, при всем уважении к Шекспиру, есть ведь еще мертвые белые женщины, живые цветные мужчины и прочие. И они тоже вносили и вносят не меньший вклад в развитие западной культуры. Так что «мертвый белый мужчина» — это символ этакого западного мужского снобизма, на что и намекает Алекс.

13

«Скотт Пилигрим» — шеститомная серия комиксов Брайана Ли О’Мэлли, повествующая о жизни молодого канадского бездельника. «Песочный человек» — изысканная мрачноватая серия, созданная по сценарию великого фантаста Нила Геймана. В 1991 г. «Песочный человек» стал единственным комиксом, получившим Всемирную премию фэнтези (а это что-то да значит: ведь престижнее награды для литературы в жанре фэнтези просто быть не может).