Коварный обольститель

Рене Энн Миллер, 2018

Весь лондонский свет понимал: когда-нибудь эскапады обаятельного повесы и гуляки Хейдена Милтона, графа Уэстфилда, кончатся плохо. Так и вышло: раненный выстрелом брошенной ревнивицы, граф отлеживается у себя в имении и скучает… пока его внимание не привлекает прелестная новая сиделка, София Камден. София, поглощенная необычной для девушки XIX века мечтой – стать врачом, мало внимания обращает на ухаживания своего знатного пациента. И тогда коварный искуситель предлагает ей опасное пари: если за десять дней она докажет ему свое призвание к медицине, он ей поможет. А если нет – станет любовницей графа, что, по мнению Хейдена, куда более завидный жребий для молодой красавицы. Игра начинается…

Глава 4

У Софии пересохло в горле. До этого момента она и не знала, что грудная клетка мужчины может быть лучше, чем у «Давида». Она видела статую в музее Южного Кенсингтона и сейчас, глядя на Уэстфилда, поняла, что великолепно сложенное тело юного Давида блекнет при сравнении с фигурой графа. Широкие плечи, как и отменно развитые мышцы груди и живота, производили неизгладимое впечатление. Кроме того, перед ней была не холодная мраморная скульптура, а живой человек с теплой кожей и тонкой полоской коротких волос, уходившей вниз под символическое прикрытие из ткани. Хейден широко и вполне доброжелательно улыбнулся.

— Ох, мисс Камден, я голоден как волк.

Она постаралась скрыть вожделение, безусловно сквозившее в ее взгляде.

— Где ваша ночная рубашка, милорд?

— Мне стало жарко, и я ее снял. А поскольку я похож на малыша Эдварда, которого вы недавно купали, то решил, что вы не станете возражать.

София обернулась к лакею.

— Мистер Мэтьюз, будьте добры, принесите его светлости ночную рубашку.

— Я не стану ее надевать. Если вы хотите работать здесь, вам придется смириться с моей наготой — в любом случае, вы всегда можете уволиться.

Мэтьюз поспешно направился в гардеробную, а София отвернулась, чтобы поставить поднос с завтраком на большой стол красного дерева. Наконец ей удалось осмотреться. На стенах висело немалое количество картин, в основном это были пейзажи. Впечатляющая коллекция, руку одного мастера она определенно узнала: великолепный пейзаж Каналетто с видом Темзы. И тут ее взгляд наткнулся на нечто до боли знакомое. Это была одна из работ ее деда, одна из тех, которые София, к сожалению, продала. В груди все сжалось. Женщина поборола желание подойти к картине. Если бы она знала, что пейзаж оказался у Уэстфилда, она бы дополнила ставку в их пари. Спустя минуту вернулся Мэтьюз, неся ночное одеяние графа, Уэстфилд недовольно взглянул на слугу.

— Мэтьюз, у тебя так же плохо со слухом, как у мисс Камден? Я же сказал, что не желаю надевать это.

Он раздраженно взмахнул рукой, прогоняя слугу. От этого, казалось бы, легкого движения, под кожей очертились плечевые мускулы, а мышцы живота напряглись, и стали заметны ровные кубики пресса. От такого зрелища София просто не могла оторвать взгляд. Кто-то из слуг буквально вчера обмолвился при ней, что его светлость состоит членом лондонского гребного клуба. Неужели занятие этим элементарным видом спорта помогло ему так развить мускулатуру, или господь расщедрился в момент его сотворения? Тепло разлилось внизу живота, а по коже в странном контрасте пробежало холодящее покалывание. Это было уже слишком! София выхватила из рук направившегося к выходу Мэтьюза рубашку и повернулась к Уэстфилду. Стараясь скрыть смущение, которое вызывала его нагота, она, тем не менее, не смогла не взглянуть на неширокую полоску волос, которая спускалась до… Граф негромко хмыкнул. София моментально подняла глаза: глядя на сиделку, негодяй ухмылялся, словно карнавальный шут. Она бросила ему на грудь рубашку и тут заметила прислоненные к стене костыли. Ага, так вот, значит, каким образом он смог перебраться в эту комнату. Интересно, откуда они взялись? София бросила косой взгляд на Мэтьюза, который тут же покраснел и отвел глаза в сторону. Женщина решительно подхватила костыли. Уэстфилд недовольно нахмурил брови.

— Что вы делаете, мадам?

Игнорируя его вопрос, она подошла к столу, примостив деревянные ходунки к столешнице.

— Извините, сэр, но вам нельзя вставать.

Вспомнив наконец о завтраке, она приподняла серебряную крышку одного из блюд, где исходила паром яичница из трех яиц с тонкими, почти прозрачными ломтиками великолепного бекона. Сочный аромат моментально заполнил комнату.

— Кажется, ваш повар из простейшего создал настоящий шедевр. — Она обернулась к застывшему в дверях Мэтьюзу. — Как вы считаете, мистер Мэтьюз?

— Да, мисс, — ответил тот, снова вытирая лоб платком.

София разрезала бекон на маленькие кусочки и, поддев один из них на вилку, поднесла к губам.

— Вы не получите завтрака, сэр, пока не наденете рубашку. Еда настолько аппетитна, что я, пожалуй, сама ее попробую, так что чем дольше вы будете тянуть с одеванием, тем меньше вам останется.

Граф с нескрываемой злобой взглянул на сиделку и попытался встать. София отреагировала моментально и протестующе вскинула руку.

— Не стоит этого делать сэр, швы могут разойтись, и ваше выздоровление пойдет медленнее.

Хейден оставил попытки подняться.

— Мисс Камден, если вы не прекратите…

Она поднесла вилку к губам и со вкусом стянула ломтик с фамильного серебра.

— М-м-м, не знаю, сколько вы платите месье Лорану, но ваш повар стоит каждого фунта. Бекон приготовлен идеально. — Она повернулась к лакею. — Мистер Мэтьюз, не желаете попробовать?

Лицо Мэтьюза моментально стало бледным как полотно. Судорожно сглотнув, он посмотрел на хозяина, у которого рот раскрылся в возмущенном удивлении.

— Мэтьюз, попробуй съесть хоть крошку, хоть понюхать, и твой тощий зад сегодня же окажется на улице. А сейчас забери у этой ненормальной мой завтрак и подай мне!

Бедный лакей снова был на грани обморока. София догадывалась, что бедолага не может понять, почему граф до сих пор не уволил ее, как увольнял тех, кто отказывался пресмыкаться перед титулованным хамом. Не желая втягивать слугу в их принципиальный спор, София с предельной твердостью произнесла:

— Милорд, я не выпущу из рук этот поднос, пока вы не наденете ночную рубашку.

— Мэтьюз, подай мне мои костыли, — рявкнул Уэстфилд.

София бросила на Мэтьюза извиняющийся взгляд.

— Милорд, чего вы ожидаете от Мэтьюза? Что он силой вырвет их у меня?

— Да, черт побери, если потребуется.

Мэтьюз промокал вспотевший лоб спасительным платком и переводил взгляд с хозяина на сиделку, словно следил за теннисистами на хэмптонском корте.

— К-кажется, меня зовут. Иду! — крикнул слуга и пулей вылетел из комнаты.

— Будь ты проклят, Мэтьюз! Бесхребетный слизняк! Ты бы не победил в стычке с этой мегерой, но мог хотя бы попробовать!

Граф гневно взглянул на Софию, но она лишь улыбнулась и подняла крышку второй тарелки, специально звякнув ею о ребро подноса.

— О, колбаски, восхитительно.

— Не смей этого делать, чертовка.

— А вам известно, что месье Лоран ушел на рынок? — Она покачала головой. — Конечно же нет, в вашем-то заточении. Но ведь вы же должны понимать, что это значит? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Это означает, что на кухне нет никого, кто мог бы приготовить такие вкусные блюда. — Лицо Уэстфилда приняло еще более грозное выражение, если такое вообще было возможно. — Впрочем, не стоит волноваться, безусловно на кухне осталось немного каши. — Она поморщила носик. — Хотя, наверное, она уже сильно подсохла и стала похожа на загустевший клейстер.

Еле сдерживаясь, Уэстфилд схватил ночную рубашку и натянул ее на себя.

— Вам, дорогая моя, повезло, что я не могу ходить, потому что иначе я бы свернул вашу изящную тонкую шейку.

На короткое мгновение по спине Софии пробежал холодок испуга. У Уэстфилда были действительно сильные руки, такими граблями можно не только переломить ей шею, но и свернуть соверен в трубочку. Она отбросила пугающие мысли и промокнула уголки рта лежавшей на подносе салфеткой.

— Я скажу, чтобы принесли чистую вилку и салфетку.

— Не стоит, просто отдайте мне мой завтрак, — сказал он, застегивая ночную рубашку до самого горла. Софию такое скрупулезное следование ее требованию несколько разочаровало.

— Предупреждаю, мадам, я сниму рубашку, как только закончу завтракать.

— Хейден! — раздался от двери женский голос. — Ты ведь это не всерьез!

Уэстфилд откинулся на подушки шезлонга, и расслабленно вытянул вдоль тела свои мощные длани, глаза его неожиданно потеплели при виде женщины, которая входила в кабинет.

— Скажи мне, Эдит, неужели я был таким плохим братом, что заслужил быть закованным в узы этой несносной женщины?

Леди Прескотт вздохнула:

— Хейден, вопрос должен стоять иначе: какое затмение на меня нашло, когда я предложила такой милой и безупречно воспитанной девушке ухаживать за тобой? Мне следовало нанять санитарку одного из лазаретов Ист-Энда с ручищами молотобойца и лексиконом моряка.

Леди Прескотт стянула с рук лайковые перчатки темно-зеленого цвета, в тон выходному платью с турнюром и многочисленными складками на подоле. Она пригладила каштановые волосы, свитые в сложный элегантный пучок.

— Мне очень не нравятся твои манеры, твое поведение выходит за рамки приличий, даже для такого субъекта, как ты. — Она повернулась к Софии. — Простите бесстыдство моего брата, мисс Камден, я вознесу молитву Господу, чтобы такого больше не случилось, но вы помните, я честно предупреждала, что ваша работа не будет легкой. Но я и представить не могла… нечто подобное.

Ее светлость молитвенно сложила ладони и горестно возвела взгляд, затем посмотрела на Софию.

— Надеюсь, дорогая, вы не собираетесь уволиться.

— Нет, леди Прескотт, я не собираюсь этого делать, вот только думаю, что вынужденное заточение несколько уязвило самолюбие графа и привело к некоторым странностям поведения. Полагаю, теперь нам остается лишь молиться и надеяться, что при правильной обработке раны здоровье сэра Уэстфилда быстро пойдет на поправку.

Леди Прескотт прижала руку к груди и облегченно вздохнула.

— Хорошо, моя дорогая, я знала, что могу рассчитывать на вас. — Она погрозила пальцем брату. — Мы должны благодарить Господа, что мисс Камден обладает таким огромным христианским милосердием, Хейден. Ты должен испытывать чувство стыда.

— В настоящий момент, дорогая, я испытываю лишь чувство голода. — Он указал на поднос. — Мой завтрак, мисс Камден.

София поставила поднос ему на колени и обернулась к леди Прескотт.

— Могу я спросить, как ваше самочувствие, миледи?

— Совсем неплохо. Простуда прошла окончательно.

София улыбнулась.

— Рада это слышать.

Уэстфилд подцепил большой кусок бекона вилкой.

— Эдит, я бы предложил тебе позавтракать, но повар ушел на рынок. Не хочешь ли горячего шоколада, чаю или тостов?

Он опустил кусок бекона в рот.

София деликатно кашлянула.

— Прошу прощения, милорд, не хочу показаться дерзкой, но, кажется, месье Лоран еще не ушел.

Уэстфилд едва не подавился.

— Что? — спросил он, откашливаясь, словно вдруг проглотил кусок лошадиного копыта. — Вы же сказали, что Лоран ушел на рынок.

София слегка всплеснула руками.

— Прошу прощения, сэр, наверное, я неясно выразилась. Мистер Лоран собирался идти за продуктами только через час.

На мгновение Софии показалось, что сейчас Уэстфилд швырнет в нее одну из тарелок, но вместо этого он широко осклабился.

— Вы достойный противник, мисс Камден. Очень достойный.

Леди Прескотт удивленно посмотрела на брата.

— Противник? Ради всего святого, о чем ты говоришь, Хейден? Мисс Камден, может, у вашего пациента горячка? Наверное, стоит вызвать доктора Тримбла?

— Эдит, я в полном порядке, и никакой горячки у меня нет, как и нет желания видеть доктора Тримбла. Может, ты все-таки позавтракаешь со мной?

Леди Прескотт глубоко вздохнула.

— Нет, спасибо, — сказала она, садясь в мягкое кресло, стоявшее рядом с шезлонгом.

— А теперь, — София несколько замялась, — прошу прощения, сэр, но я должна оставить вас, чтобы ехать в Уайтчепел.

— Мисс Камден, — обратился к ней граф. — Я не привык, чтобы мои служащие работали по собственному расписанию.

— Ради бога, Хейден. — Сестра шлепнула его по руке перчатками. — Это я нанимала мисс Камден, и она предупредила меня о своей работе в миссии. — Леди Прескотт повернулась к ней и улыбнулась. — Я считаю похвальным, что вы с доктором Тримблом так много времени уделяете этим несчастным. Ты ведь помнишь, Хейден, что я патронесса уайтчепельской миссии, и многие уважаемые мной люди поддерживают меня в этом.

Равнодушно пожав плечами, Уэстфилд наколол на вилку остывшую колбаску.

— Конечно, дорогая, ты, доктор Тримбл и мисс Камден просто ангелы, посланные самим Господом.

Неужели этот заносчивый аристократ не испытывает к несчастным ни малейшего сочувствия? Стоит лишь один раз побывать в Ист-Энде, чтобы увидеть, как они страдают. Она видела молодых работниц, руки которых были в шрамах и порезах, полученных от фабричных машин. Видела и мужчин, искалеченных тяжким трудом, но самое тяжелое впечатление на Софию произвели грязные, недоедающие дети, в глазах которых не читалось ничего, кроме страха и безнадежности. Вряд ли Уэстфилд хоть раз побывал в Уайтчепеле или его окрестностях. Тут же София вспомнила о своей сестре и племяннице и тех ужасных трущобах, которые они называли своим домом. Она поджала губы, едва сдерживаясь, чтобы не высказать графу все, что она о нем думает. Стараясь не выдать охватившего ее раздражения, молодая женщина обратилась к леди Прескотт:

— Рада была вас снова видеть, миледи.

— Я тоже, моя дорогая.

Как только мисс Камден вышла из комнаты, Эдит сердито взглянула на брата.

— Ты что, получаешь удовольствие, прикидываясь черствым чурбаном? Почему ты так старательно нарываешься на осуждение? Ты же вовсе не такой! И почему ты скрываешь, что являешься едва ли не самым крупным благотворителем уайтчепельской миссии?

— Ты считаешь, что эти моралисты простят мне все прегрешения, если узнают о моих пожертвованиях в пользу бедняков? Разве деньги могут принести мне отпущение грехов? Разве могут они уничтожить тот факт, что я оставил жену менее чем через месяц после рождения Селии? Да ты фантазерка, моя дорогая.

Эдит вспыхнула.

— Но у тебя есть оправдание: если бы Лаура рассказала правду, ты бы не оставил ее и Селию.

Хейден нахмурился. Похоже, сестра собиралась ступить на запрещенную территорию, предлагая возложить вину на Лауру.

— Хейден, ты добрый и заботливый человек, однако всем, кому это известно, не позволено говорить об этом. Если бы ты простил себя, то предстал бы перед окружающими в совершенно ином свете и никогда не стал бы объектом насмешек. Я понимаю, почему ты так груб с мисс Камден. Ты хочешь, чтобы она лишний раз подтвердила общее мнение, что ты зол и безнравственен. Когда же ты сочтешь, что достоин прощения?

В его памяти всплыло залитое слезами лицо Лауры. Нет, он не заслуживает прощения.

— Я должен был понять, что отец сделал с ней, но в тот момент меня ослепило ощущение ее предательства.

— Трудно принять, что отец мог так поступить, а то, что такое можно сделать с невестой сына, и вовсе в голове не укладывается.

В теплых глазах Эдит блеснули слезы.

— Ты сомневаешься в честности Лауры, в том, что она забеременела от отца?

Хейден не мог заставить себя произнести слово «изнасиловал». Он отодвинул тарелку и до боли в суставах сжал кулаки.

— Отец временами бывал очень жесток, особенно в отношении тех, чей социальный статус был ниже. Твое решение жениться на обычной деревенской девушке привело его в ярость. Я, к сожалению, верю в то, что все произошло именно так. Стоит лишь взглянуть на Селию, чтобы заметить явное фамильное сходство. Но ведь ты не оставил бы Лауру, если бы она рассказала тебе…

— Она знала, что я с превеликим удовольствием отправил бы его прямо в ад.

Он разжал пальцы и снова сжал кулаки, словно пытался задушить кого-то. Эдит охнула.

— Ты бы не посмел.

— Похоже, моя жена знала меня лучше, чем ты, и потому молча страдала. А я ушел.

— Потому что решил, что она тебе изменила, но что ты еще мог подумать? Что? Лаура родила ребенка не от тебя, в такой ситуации большинство мужчин отреагировали бы так же. Ты должен простить себя, иначе не обретешь покоя до самой смерти. Тогда, решив наказать себя, ты завел отношения с этой сумасшедшей Адель Фонтейн. — Хейден упрямо вздернул подбородок. — Ох, братец, об этом достаточно легко догадаться по выражению твоего лица. Я видела тебя с ней несколько месяцев назад, вы стояли перед отелем «Кларидж». Полное безумие заводить связь с такой психически нестабильной женщиной. Ты живешь так, словно у тебя нет будущего. Если тебе наплевать на себя, подумай о тех, кому ты дорог. Подумай о своих обязательствах перед Селией — я знаю, что после смерти Лауры ты поклялся позаботиться о ребенке.

— Я всегда знал, что ты позаботишься о малышке, если со мной что-нибудь случится. Я правильно полагаю, что ты бы не возражала взять ее к себе навсегда?

— Ты же знаешь, что я бы с радостью взяла Селию, ведь я ее так люблю, но ты ее единственный родитель.

— Родитель? — горько усмехнувшись, переспросил он.

— Хейден, — мягко сказала она, положив свою ладонь поверх его руки. — Ты отец в истинном понимании этого слова. Когда ты рассказал мне о письме Лауры и обо всем, что с ней случилось, я поклялась, что унесу этот секрет с собой в могилу и никогда не расскажу об этом ни ей, ни кому-либо еще.

Он отвернулся, чтобы она не увидела гримасу боли, исказившую его лицо. Эдит была права: он любит Селию как собственного ребенка. Но достаточно ли этого? Пять лет назад, после смерти Лауры, у него была мысль попросить Эдит взять Селию к себе на воспитание. Из Эдит вышла бы прекрасная мать, но, к сожалению, она не могла иметь детей. Однако в тот момент, когда после похорон Лауры он увидел Селию в Уинком-Мэнор, то сразу ощутил связь с этим ребенком. Он помнил, как няня, добродушная немолодая женщина, произнесла:

— Селия, скажи: «Привет, папа».

Женщина осторожно приобняла ребенка за хрупкие плечики и слегка подтолкнула вперед. Селия, которой тогда было всего лишь три годика, отвернулась и ухватилась за юбки няни, словно увидела перед собой какое-то страшилище.

— Все хорошо, мисс Пенвози, — сказал он, усаживаясь в кресло, стоявшее в углу довольно большой комнаты. — Селия давно меня не видела, нам придется знакомиться заново.

В течение трех дней он просиживал в детской все время, пока ребенок не спал. В первый день она играла на полу, изредка поглядывая на него, словно он был какой-то диковиной или чем-то совершенно неуместным, как жук в тарелке с супом. На второй день, когда он сидел в том же кресле, проверяя бухгалтерские книги поместья, Селия тихонько подошла к нему и, нырнув под стол, коснулась манжеты его шерстяной брючины, словно именно грубая ткань заинтересовала ее. Он заглянул под стол и нежно улыбнулся ей, но Селия тут же убежала. На третий день она осмелела, подошла к нему и, словно желая убедиться, что этот человек не является плодом ее фантазии, дотронулась до его руки своими крошечными пальчиками. Он хотел посадить малышку к себе на колени, но сдержал свой порыв, решив, что лишь напугает Селию. Вместо этого Хейден притворился, что ему щекотно, и они наконец улыбнулись друг другу. А тем же вечером после ужина она сама забралась к нему на колени с книгой в руках и робко посмотрела на него. Именно тогда он понял: в его сердце поселилась любовь к этому невинному ребенку, поэтому он заберет Селию в Лондон и будет заботиться о ней лучшим образом.

— Хейден, — голос Эдит вернул его в действительность, — прошу тебя, в будущем веди себя благоразумнее, если не ради себя, то ради тех, кто тебя любит. — Сестра встала и расправила юбку. — Мне пора идти, Селия ждет меня внизу, я обещала, что она сможет зайти проведать тебя, прежде чем мы отправимся за покупками.

Он кивнул. Улыбнувшись, словно они вели всего лишь ни к чему не обязывающий разговор о погоде, Эдит наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Умоляю тебя прислушаться к моим словам.

Хейден погладил ее по руке. Она права: если он не изменит свой образ жизни, то не выполнит данное у могилы Лауры обещание позаботиться о Селии и вновь подведет свою жену.