Светские манеры

Рене Розен, 2021

Увлекательная история, основанная на реальных событиях, о соперничестве двух самых влиятельных дам Нью-Йорка в эпоху Золотого века. 1876 год. В роскошных гостиных высшего света Манхэттена женщин ценят за их родословную, деньги и связи в обществе. И нет более могущественной дамы, чем Каролина Астор. Но на сцене появляется Альва Вандербильт, которая лишь недавно вышла замуж за представителя одной из богатейших семей Америки. Кто же победит в этой схватке за контроль над нью-йоркским обществом?

Пролог

Светская хроника

1876 г.

Нас называют «прекрасный пол». В равной степени лестное и раздражающее определение. Утонченные, хрупкие, слабые создания. Да будет вам! Если на мужчине туго затянуть корсет, ужав его талию на четыре дюйма, он при первом же вздохе упадет в обморок. Что уж говорить про муки деторождения? Прекрасный пол, изящные турнюры.

Мы — жены и дочери богатых людей, хотя состояния наших семейств имеют недавнее происхождение. Еще одно-два поколения назад наши матери и бабушки стряпали на дровяных кухонных плитах, штопали носки, вязали шерстяные одеяла. Наши отцы и деды в большинстве своем трудились в поте лица, занимаясь законным ремеслом, — хотя кто-то, возможно, не брезговал использовать в своих интересах обстоятельства, сложившиеся после войны между Севером и Югом. Так сказать, «наживались на войне», как говорят многие. А, по нашему мнению, просто «пользовались моментом».

Мы — нувориши. Новые богатеи. В противовес традиционной нью-йоркской финансовой аристократии. Извечные враги никербокеров — несносных снобов, вызывающих всеобщую зависть.^[1]

Соперничая со старой гвардией, мы, как и они, свои календари подстраиваем под два светских сезона: зимний и ньюпортский. Зимний сезон проходит на Манхэттене и длится всего лишь три месяца. На светских мероприятиях, которые начинаются в ноябре, те из нас, кто впервые выходит в свет, предстают во всей своей красе в надежде подцепить мужей. Джентльменам, которые ищут жен, все равно, сколь бегло мы изъясняемся на пяти иностранных языках или вообще таковых не знаем. В принципе, некоторых больше устраивает последнее. Им не важно, что мы учились во Франции, музицируем на арфе и фортепиано, прекрасно танцуем. Для этих соискателей главное, чтобы за потенциальной невестой приданое дали посолиднее и она могла похвастать лебединой шеей и огромными выразительными глазами — обычно этот эффект достигается с помощью капель из сока ягод белладонны. Слава богу, к началу первого вальса слезоотделение и жжение в глазах проходит и к нам обычно возвращается нормальное зрение.

Те из нас, кто уже замужем, спокойны и даже, пожалуй, немного кичатся собой. Пусть мы не сидим за письменными столами из красного дерева и не занимаем высокие посты в крупных корпорациях, но мы все равно зарабатываем валюту — валюту другого типа. Светскую валюту. Это — наше золото. Платежное средство — за более значимые приглашения, за более высокий статус, за более широкое влияние.

Богатство налагает определенные обязательства, и нужно привыкнуть их исполнять, о чем тебя никто не предупреждает, когда ты впервые становишься состоятельной. День богатой дамы протекает в своеобразном ритме, подчинен установленному распорядку, в котором нет места спонтанности и отклонениям. Мы усваиваем, что всё делается по предписанным правилам — и под «всё» подразумевается любое действие, любой шаг: как одеваться, как сидеть, как и что есть, как приветствовать джентльмена на улице и т. д. Это — цена, которую мы платим за то, чтобы сохранить свое влияние.

Скажете: тоска? Ничего подобного. Наша жизнь наполнена всяческими удобствами, какие только душа желает. Ливрейные лакеи, гардеробные, забитые новинками французской моды. Благодаря камеристкам в наших шифоньерах каждая вещь на своем месте: шляпки лежат страусиными перьями и эгретками наружу; утренние туалеты отделены от дневных и тех, что мы надеваем на чаепитие. В стенных шкафах из кедра — складные саквояжи с бальными платьями, оберегающие от порчи ткани и изящную отделку из бус; сами наряды переложены папиросной бумагой и духами-саше, точно так, как они были упакованы при доставке из Парижа, откуда они прибыли без единой мятой складочки.

Конечно, ни один предмет одежды и даже ни одна пара лайковых перчаток не принадлежит непосредственно нам. Все это — собственность наших мужей. Равно как и мы сами. С их милостивого позволения мы предаемся удовольствиям. И еще как предаемся! Мы бросаемся в бой. Пируем на банкетах из девяти блюд, танцуем до рассвета, продолжая кружиться и по возвращении домой. А, может, это просто комната кружится перед глазами от того, что мы перепили шампанского. В наших светских календарях каждый день расписан по минутам. Днем мы посещаем обеды, чаепития и сольные концерты; вечерами — приемы, званые ужины и балы. И, конечно, вечер понедельника — неизменно самый особенный.

В понедельник вечером мы идем в оперу. Мы надеваем наши лучшие туалеты и драгоценности. Нас сопровождают мужья, отцы или поклонники, а также суровые пожилые компаньонки, зорко следящие за тем, чтобы, не дай бог, мы с кем-нибудь не соприкоснулись руками или не допустили еще какую непристойность.

По снегу, присыпанному угольной пылью и сажей, мы пробираемся к конным экипажам, которые доставят нас в Музыкальную академию. Туда мы прибываем ровно через десять минут, после того как в половине девятого открываются двери зала. Оркестр уже исполняет увертюру, но это не имеет значения. В оперу мы ходим не музыку слушать. Боже упаси. Многие из нас оперу вообще не любят. Однако мы исправно посещаем Музыкальную академию, потому что так принято в обществе. Наше присутствие там — это часть игры. А мы намерены принимать в ней участие. И победить. В конечном итоге.^[2]

Наши места — в партере, где сидят все, кому средства позволяют приобрести билет. На первый взгляд, пурпурно-золотой зал — само воплощение роскоши. И лишь по более пристальном рассмотрении мы замечаем истертость ковров, трещины в штукатурке и облупливающуюся краску. Театр вмещает 4000 тысячи зрителей, и, будьте уверены, к концу второго акта, когда появляется самый почетный гость Академии, вы не увидите ни одного свободного кресла. Под оркестровое крещендо она входит в обитую бархатом ложу на балконе, расположенном высоко над нами, и мы все разом оборачиваемся к ней с задранными головами, словно цветы, тянущиеся к солнцу.

И нашим взорам предстает она — Каролина Уэбстер Шермерхорн Астор. Миссис Астор.

Пока наши предки ждали благоприятного случая в Европе, ее прародители — первые голландские переселенцы, прибывшие в Нью-Йорк, — уже ходили по этим самым улицам. А значит, миссис Астор из никербокеров, представляет элиту американского высшего общества.

Мы всегда с нетерпением ждем антракта, тяжело ведь подолгу сидеть в креслах: старые пружины врезаются в мягкое место. И пока аристократия выстраивается в очередь у ложи миссис Астор, чтобы засвидетельствовать свое почтение правящей королеве, мы толпимся в фойе — разминаем ноги, общаясь между собой. Рабы привычки, мы будем беседовать о том же, о чем говорили в прошлый понедельник, и в позапрошлый. Пенелопа Истон заметит, что, если бы исполняли Вагнера, сейчас еще шел бы второй акт, а Мэйми Фиш сообщит, что ее любимый музыкальный инструмент — расческа. Сюрпризов ждать не приходится.

Однако сегодня вечером после того, как в третьем акте Фауст соблазнил Маргариту, мы все в унисон вскидываем лорнеты. В партере, через проход, шурша платьем из золотой парчи с отделкой из серебристого тюля, появляется Альва Смит. Ой, простите. Альва Вандербильт. Новоявленную миссис Вандербильт сопровождает супруг — красавец-мужчина. Ее голову с ярко-рыжими волосами венчает тиара, шею обвивает жемчужное ожерелье, которое, по слухам, некогда принадлежало самой Екатерине Великой. Корсаж переливается бриллиантами, в ушах сверкают бриллиантовые серьги, руки поверх тонких перчаток украшают с полдесятка браслетов. Если бы возможно было нарядиться в оперу слишком пышно, это был бы тот самый случай.

Для многих спектакль — более интересное зрелище, и большинство глаз снова обращаются на сцену, но те из нас, кто все еще наблюдает за Альвой Вандербильт, становятся свидетелями — на несколько секунд — ее вопиющего поступка. Она обращает взор на балкон, где восседает миссис Астор, и, глядя прямо на гранд-даму, улыбается. Внезапно гремят цимбалы и литавры, и нас на мгновение охватывает страх, что это миссис Астор выплескивает свой гнев. Но потом вступают флейты, скрипки и другие инструменты, вновь привлекая наше внимание к сцене, и мы, успокоенные, готовимся слушать последний акт.

И лишь гораздо позже, когда луна, выскользнув из-за облаков, насылает предрассветные тени в окна наших спален, выходящие на Пятую авеню, мы сознаем, что произошел некий неуловимый сдвиг. Предвестник перемен. Просто нам пока неведомо, что это могут быть за перемены.

Примечания

1

Никербокер (Knickerbocker) — прозвище потомков первых голландских переселенцев Нью-Йорка, в более широком смысле уроженцев или жителей этого города. Связано с именем Дитриха Никербокера, вымышленного автора «Истории Нью-Йорка от сотворения мира до конца голландской династии», написанной амер. писателем Вашингтоном Ирвингом (1783–1859) и впервые опубликованной в 1809 г.

2

Музыкальная академия (the Academy of Music) — оперный театр в Нью-Йорке на Манхэттене. Зал на 4000 мест был открыт в 1854 г. и тогда стал одним из крупнейших концертных залов в мире. В 1926 г. здание театра было снесено.