Ярость и рассвет

Рене Ахдие, 2015

Эпическая история любви, вдохновленная книгой «1001 и 1 ночи». В королевстве Хорасан правит безжалостный халиф. Каждый день он берет в жены новую девушку и казнит ее на рассвете. После гибели единственной подруги шестнадцатилетняя Шахразада клянется, что отомстит тирану. Чтобы убить кровавого правителя, она добровольно соглашается стать его невестой. Но сначала Шахразаде нужно придумать, как избежать собственной гибели. Она рассказывает халифу историю за историей, обрывая их на интересном месте. Вскоре девушка начинает догадываться, что за жестокостью халифа скрывается страшная тайна. Шахразада проникается сочувствием к нему и хочет разорвать порочный круг смерти. Сможет ли любовь восторжествовать в мире, наполненном ненавистью, ложью и предательством? Бестселлер The New York Times. «100 лучших фэнтези романов всех времен» по версии журнала TIME. Победитель премии YALSA в номинации Best Fiction for Young Adults Pick. Young Adult книга года – выбор Amazon. «Ярость и рассвет» – новая дилогия от автора бестселлера «Красавица» и «Падший».

Единственная

Сокол парил в выцветших полуденных небесах, ловя потоки воздуха и вглядываясь в заросли. При малейшем признаке движения хищная птица складывала крылья и сизо-серой молнией падала на добычу, выставив лапы с острыми когтями.

Вскрикивающая, покрытая шерстью жертва не имела ни малейшего шанса ускользнуть.

Вскоре послышался приближавшийся стук копыт. Взметнув клубы песка, двое всадников остановились на почтительном расстоянии от сокола и его добычи.

Первый из мужчин, сидящий верхом на лоснящемся темно-гнедом арабском жеребце породы Аль-Хамса, отвернулся от солнца, вытянул левую руку и тихо свистнул.

Сокол вскинул голову, прислушиваясь, и снова взмыл в небо, подлетел и опустился на руку наездника, крепко впиваясь когтями в мангалу^[4] — кожаную манжету, закрывающую его предплечье от запястья до локтя.

— Будь ты проклята, Зорайя. Снова заставила меня проиграть пари, — проворчал второй всадник, обращаясь к птице.

Ее владелец ухмыльнулся Рахиму, лучшему другу с самого детства, и заявил:

— Хватит жаловаться. Сам виноват, что никак не можешь усвоить один-единственный урок.

— Тебе повезло, что я такой глупец, Тарик. Никто иной не сумел бы выносить твою компанию так долго.

— В таком случае, — рассмеялся собеседник, — пожалуй, следует перестать обманывать твою матушку, уверяя ее, что ты являешься светочем премудрости.

— Конечно. Твоей-то я никогда и не пытался солгать.

— Неблагодарный. Отправляйся и подними добычу Зорайи.

— Я что, слуга? Сам этим занимайся.

— Хорошо, тогда подержи пока ее, — сказал Тарик и вытянул предплечье с соколом, терпеливо ожидающим на привычном насесте.

Как только Зорайя поняла, что хозяин пытается передать ее, то встопорщила перья и протестующе заклекотала.

— Эта богомерзкая птица ненавидит меня, — воскликнул Рахим и отпрянул.

— Потому что прекрасно разбирается в людях, — улыбнулся Тарик.

— А еще обладает характером склочной старухи, — проворчал его друг. — Клянусь, твоя Зорайя даже хуже, чем Шази.

— Еще одна девчонка с прекрасным вкусом.

— Подобная оценка льстит твоему самолюбию, тебе так не кажется? — покачал головой Рахим. — Учитывая, что им обеим нравишься именно ты.

— Подобные сравнения, скорее всего, и служат причиной того, что Шахразада аль-Хайзуран тебя недолюбливает. Уверяю, они с Зорайей имеют гораздо больше общего, чем моя скромная персона. А теперь прекрати тратить время, слезай со своей чалой и отправляйся за добычей, чтобы поскорее отправиться домой.

Не прекращая ворчать, Рахим спешился и потрепал свою лошадь ахалтекинской породы по шее. Серая шкура блестела на пустынном солнце, как отполированное олово.

Тарик обвел взглядом раскинувшиеся до самого горизонта пески. Пейзаж изредка разбавляли скудные сухие кусты. От этого океана всех оттенков коричневого исходили волны жара, отчего по небу с облаками бежала голубая и белая рябь.

Надежно упрятав добычу Зорайи в кожаную седельную суму, Рахим взлетел в седло со сноровкой молодого вельможи, которого с детства обучали подобному мастерству, и протянул:

— Что же касается пари…

— Нет, только не это, — простонал Тарик, заметив решительное выражение на лице друга.

— Потому что знаешь, что проиграешь?

— Ты лучший наездник, чем я.

— Зато у тебя скакун выносливый. И отец эмир. А еще я уже один раз проспорил сегодня. Дай мне шанс сравнять счет, — настаивал Рахим.

— И долго ты планируешь продолжать эту игру?

— Пока не одолею тебя. Во всем.

— Тогда состязание затянется навечно, — поддразнил Тарик.

— Негодяй, — едва сдерживая ухмылку, бросил Рахим и натянул поводья. — Из-за такого оскорбления я готов забыть о честной борьбе. — С этими словами он пришпорил кобылу и поскакал в противоположном направлении.

— Покажем этому глупцу, — рассмеялся Тарик.

Он подкинул птицу в воздух, прижался к шее жеребца и щелкнул языком, натягивая поводья. Арабский скакун встряхнул гривой, фыркнул и встал на дыбы, прежде чем стремительно броситься в погоню. Из-под копыт вихрем взметнулся столб песка и пыли.

Белая накидка-рида Тарика развевалась, грозя улететь, несмотря на кожаную налобную ленту, крепившую капюшон к голове.

Преодолев последнюю дюну, всадники помчались к окруженной стеной крепости из сырцового кирпича, чьи башни высоко вздымались над песком. Медные купола уже покрылись зеленовато-голубой патиной^[5] от времени.

— Сын эмира скачет! — выкрикнул один из сторожевых, завидев Рахима и Тарика, которые стремительно приближались к боковым воротам.

Створки едва успели распахнуться, скрипя железными петлями, как оба всадника пронеслись внутрь. Слуги и мастеровые разбегались с их пути. Наземь полетела корзина с хурмой, и все содержимое рассыпалось в разные стороны. Пожилой мужчина выругался вслед юнцам и с трудом наклонился, чтобы подобрать своевольные оранжевые плоды.

Не заметив устроенного погрома, молодые вельможи остановили лошадей в центре большой площади.

— И каково это — проиграть глупцу? — издевательски поинтересовался Рахим, его темно-голубые глаза победно сверкали.

Тарик улыбнулся уголком губ, спрыгнул с седла и сбросил за спину капюшон риды. Затем провел рукой по непокорной волнистой шевелюре. Из спутанных прядей ему на лицо посыпался песок, заставив юношу заморгать, отражая внезапное нападение пустыни.

За его спиной раздался ехидный смех Рахима.

Тарик наконец разглядел перед собой служанку, которая поспешно отвела глаза и покраснела. Поднос в ее руках задрожал, и стоявшие на нем серебряные стаканы с водой зазвенели.

— Благодарю, — улыбнулся сын эмира, беря один из них.

Румянец служанки стал еще гуще, а дребезжание усилилось.

Рахим подошел ближе, забрал оставшийся стакан и кивнул девушке, которая тут же развернулась и бросилась прочь со всех ног.

— Вот ты увалень, — упрекнул друга Тарик, толкая его плечом.

— Полагаю, бедняжка немного влюблена в тебя. Так что тебе следует возблагодарить судьбу за сей щедрый дар после демонстрации такой бездарной верховой езды.

Проигнорировав выпад Рахима, Тарик обернулся, разглядывая площадь. Справа от себя он заметил пожилого слугу, который собирал рассыпанную хурму, и устремился к нему на помощь. Встав на одно колено, юноша принялся складывать оранжевые плоды в корзину.

— Спасибо, сагиб, — с поклоном поблагодарил мужчина, прикасаясь кончиками пальцев правой руки ко лбу жестом почтения.

Взгляд Тарика смягчился. В тени серебристая радужка казалась особенно выразительной: светлый оттенок возле зрачка постепенно переходил в пепельно-серый по краям. А длинные угольно-черные ресницы еще больше подчеркивали необычные глаза. Широкий лоб придавал юноше суровый вид, но впечатление смягчала улыбка, редко сходившая с губ. Дневная щетина затемняла квадратную челюсть, привлекая внимание к изящным и симметричным чертам лица.

Тарик кивнул пожилому мужчине, в свою очередь используя уважительный жест.

Над их головами Зорайя оглашала небеса пронзительными криками, требуя немедленного внимания. Ее хозяин покачал головой с притворным неодобрением и громко свистнул. Птица тут же устремилась вниз с диким клекотом, который распугал оставшихся на площади людей, опустилась на мангалу протянутой руки Тарика и принялась чистить перья, пока тот нес своевольную питомицу в клетку, чтобы покормить.

— Ты не находишь, что Зорайя немного… избалована? — поинтересовался Рахим, наблюдая, как сокол молниеносно расправляется с целой полоской сушеного мяса.

— Она лучшая охотничья птица во всем халифате.

— Как по мне, так этой треклятой твари простят даже убийство. Ты этого дожидаешься?

До того как Тарик успел возразить, в арочном проеме ближайшего здания появился советник отца.

— Сагиб? Эмир желает видеть своего сына.

— Что-то случилось? — нахмурился юноша.

— Из Рея недавно прибыл гонец.

— И все? — хмыкнул Рахим. — Вряд ли очередное письмо от Шази достойно послужить причиной для столь официального приглашения.

Тарик внимательно вгляделся в лицо советника, отмечая глубокие морщины на лбу и нервно стиснутые пальцы.

— Так что произошло?

— Заклинаю, сагиб, пройдемте со мной, — уклончиво отозвался собеседник.

Рахим последовал за другом через украшенный мраморными колоннами вестибюль мимо галереи с фонтаном, выложенным мозаичной плиткой. Искрящиеся струи воды падали из пасти льва, выполненного из позолоченной бронзы.

Наконец все трое очутились в главном зале. Назир аль-Зийяд, эмир четвертой по значимости и богатству крепости Хорасана, сидел вместе с женой за низким столиком. Яства стояли перед ними нетронутыми.

— Отец, в чем дело? — спросил Тарик, резко останавливаясь при виде заплаканной матери.

— Сын, сегодня мы получили послание из Рея, — вздохнул эмир, поднимая глаза на вошедших. — От Шахразады.

— Позволь прочесть, — просьба прозвучала тихо, но твердо.

— Оно было адресовано мне. Присутствует отрывок и для тебя, однако…

— Как такое могло произойти? — мать Тарика снова залилась слезами.

— Что? Что произошло? — настойчиво спросил юноша и потребовал, повысив голос: — Отдай мне письмо.

— Слишком поздно. Ничего уже нельзя поправить, — снова вздохнул эмир.

— Сначала Шива. Потом моя бедная сестра, обезумев от горя, покончила… — всхлипнула мать, ее плечи вздрагивали. — А теперь и Шахразада… Как такое могло произойти? Почему?

Тарик окаменел.

— Ты сама понимаешь почему, — хрипло произнес эмир. — Она поступила так именно из-за Шивы. Ради Шивы. Ради нас всех.

После слов мужа мать Тарика поднялась и убежала. С каждым шагом ее рыдания становились все громче.

— О Шази, что же ты натворила? — прошептал Рахим.

Тарик так и стоял без движения, с застывшим, непроницаемым выражением лица.

— Сын, ты… — начал было эмир, направляясь к нему.

— Отдай мне письмо, — повторил юноша.

Назир аль-Зийяд сдался и неохотно протянул ему свиток.

Знакомый почерк Шахразады бежал по странице, такой же властный, резкий и с сильным нажимом, как обычно. Тарик прекратил читать, когда добрался до предназначенного ему отрывка с извинениями. Со словами сожаления о совершенном предательстве. С благодарностями за понимание.

Довольно. Это было невыносимо. Только не от нее.

Тарик скомкал свиток в кулаке.

— Ничего нельзя исправить, — вновь попытался воззвать к сыну эмир. — Свадьба состоится сегодня. Если Шахразада исполнит задуманное… Если она…

— Замолчи, отец. Молю тебя.

— Ты должен это услышать. Истина должна прозвучать, как бы тяжела она ни была. Чтобы пережить это вместе, всей семьей. Твои тетя и дядя так и не сумели справиться с потерей Шивы. И посмотри, какая судьба их постигла.

Тарик закрыл глаза, отец же продолжал:

— Даже если Шахразада останется в живых, мы ничем неспособны ей помочь. Все уже случилось. Остается лишь принять ее решение и смириться с неизбежным. Мне известны твои чувства по отношению к ней. Понимаю, что потребуется время, прежде чем ты осознаешь: счастье возможно обрести и с другой. В мире еще немало юных прекрасных дев.

— Я уже все осознал.

— Что ты имеешь в виду? — с удивлением воззрился на сына эмир.

— Я понял твои намерения. Теперь тебе следует понять мои. В мире, вне всякого сомнения, достаточно прекрасных юных дев. И я действительно способен обрести толику счастья с кем-то из них. Полагаю, все возможно со временем.

— Рад видеть подобную прозорливость, — кивнул эмир. — Иногда худшее оборачивается великим благом, сын.

Рахим потрясенно уставился на мужчину, не заметив, как вспыхнули серебристые глаза друга.

— Пойми и еще вот что, — продолжил Тарик, — мне нет дела до всех прекрасных юных дев. Не существует другой, похожей на Шахразаду. Она — единственная в своем роде.

С этими словами он отшвырнул смятое послание на пол, развернулся и резко толкнул створки двери.

Рахим обменялся с эмиром взглядами и последовал за другом. Они тем же путем вернулись на площадь. Тарик взмахнул рукой, веля привести лошадей. Оба юноши молчали, пока скакуны не оказались рядом.

— Каков план? — наконец нарушил тишину Рахим. — У тебя он хотя бы есть?

— Ты не обязан ехать со мной, — после короткой паузы отозвался Тарик.

— И кто из нас теперь глупец? Думаешь, только тебе дорога Шази? И была дорога Шива? Я тоже считаю их семьей, хоть и не прихожусь им родней по крови.

— Спасибо, Рахим-джан, — кивнул Тарик, оборачиваясь к высокому, долговязому другу.

— Не торопись благодарить, — улыбнулся тот. — Нам все еще требуется план. Скажи, что ты собираешься предпринять? — После секундной заминки он добавил: — Что-то вообще можно предпринять?

— Покуда правитель Хорасана дышит, всегда можно кое-что предпринять, — заявил Тарик. На его челюсти заходили желваки, а левая рука потянулась к изящной сабле на бедре. — То, что мне удается лучше всего.

Примечания

4

Значения выделенных курсивом слов указаны в разделе «Глоссарий».

5

Па́тина, или пати́на — пленка или налет на меди и ее сплавах.