Потустраничье

Рената Роз

Книжная обложка – всегда порог, и всякий раз не знаешь, что ждёт тебя в новом путешествии. Растрогают ли тебя слова автора до слёз, станешь ли ты хохотать над героями или останешься равнодушным? А может быть, в книге кроется тайна, которая изменит всю твою жизнь.Вы тоже из тех, кто ждёт от книги чудес? Тогда приглашаем вас в Потустраничье!

Квартира №40

Виктория Данген

Пусть бабушка внучкину высосет кровь.

(Граф А. К. Толстой)

Жирная чёрная муха, одурев от весеннего солнца, звонко билась в оконную раму. Оттолкнётся, покружит и дзынь по стеклу. И что-то такое радостное, счастливое было в этих попытках выбраться из душного класса. На волю, на воздух, навстречу жизни. Так думала Катенька, неотрывно наблюдая за насекомым. Слушать мушиное жужжание было куда интересней, чем бубнёж директора.

— Екатерина Александровна! — директор нахмурил кустистые брови. — Так что у вас с методическими рекомендациями по географии?

Катенька вздрогнула и испуганно заморгала.

— Всё почти готово. Немного осталось, и я всё сдам.

— Давайте не затягивать.

Директор кашлянул, пригладил широкой ладонью несуществующие волосы на лысине и продолжил совещание. А Катенька вернулась к созерцанию мухи и к невесёлым мыслям.

Учебный год подходил к концу. Каждое лето Екатерину Александровну мучила одна-единственная проблема — деньги. Школьники выходят на каникулы, а учителя идут в продолжительный отпуск. И если первых содержат родители, вторых никто содержать не собирается. Да, платят отпускные, но сущие копейки! Конечно, можно остаться в школьном лагере. Но молодых туда не пускают старшие коллеги. Просто оттесняют. И остаётся только одно — куда-нибудь устроиться.

В прошлом году Катенька подрабатывала продавцом у кавказца в овощном ларьке. Хорошая была работа, денежная. И Карен Ашотович оказался добрым человеком, сочувствующим. Почти каждый день мужчина угощал субтильную учительницу свежими фруктами или овощами. Она уже думала договориться и на следующий год, но… Как-то раз к ней подошла женщина с подростком. Подросток оказался Катиным учеником.

— Здрааавствуйте, Екатерина Александровна! — елейным голоском протянул пацан.

Его мамаша встрепенулась, словно квочка на насесте.

— А? Что? — и, присмотревшись к маленькому белёсому личику Катеньки, так же мерзко затянула: — Ах, Екатерина Санна, здравствуйте. Не узнала я вас сразу. Богатыми будете.

Сказала и фыркнула. А Катенька густо покраснела.

— Ну-ка, взвесьте вы нам два килограмма помидорок! — развеселилась родительница. — Вовик страшно любит помидоры!

Вовик растянул лягушачий рот в подобии улыбки.

— А я помню, как вы нам говорили, что родина помидоров Тунис.

— Перу, — тихо поправила Катя.

Она протянула пакет с овощами, взяла деньги и начала высчитывать сдачу.

— Не нужно, Екатерина Санна. Оставьте себе, — милосердно разрешила родительница.

Они с сынком чинно удалились, а Катя была готова разрыдаться от унижения. И зареклась торговать.

Собрание давно закончилось. Семейные коллеги поспешили домой. Катеньке спешить было некуда. Из родственников никого у неё не осталось. Правда, есть тётка на Дальнем Востоке. Когда она её видела в последний раз? Лет в семь? Даже сестру, Катину маму, та хоронить не приехала… Катя всё сделала сама. Сама обмыла, нарядила, заказала гроб…

Парочка воробьёв шумно чирикали, купаясь в мелкой лужице.

«С мужем было бы проще!» — подумала Катя. Вот Ингу Степановну, ровесницу Кати, темы летнего заработка не волнуют. Её муж содержит круглогодично. По заверениям самой Инны, если бы она бросила школу и села дома, муж был бы в полном восторге. Но та всё мечтает о педагогической пенсии.

«Дура. А будет ли эта пенсия?» — мысленно возразила Катя коллеге. Неожиданно в кармане брюк зазвонил телефон. На табло высвечивалась фотка бывшей коллеги. Каринка, душа-человек, предлагала подработку — агитатором на избирательном участке её дядьки. Ему на старости лет захотелось стать местным депутатом. Работа несложная: клеить листовки, всякую рекламную макулатуру по почтовым ящикам раскидывать, опрашивать жителей. А месячная зарплата — как две школьных. Повезло, ничего не скажешь!

Повеселевшая девушка убрала телефон обратно в карман, собралась идти дальше. Но тут её внимание привлек птичий крик. Длиннохвостая сорока пронеслась над Катиной головой. В когтистых лапах чёрно-белая воровка несла птенчика, воробьёнка. Оба родителя безрезультатно пытались догнать хищницу. Остальная стайка истошно шумела, не вмешиваясь.

— Бедные родители… — вздохнула Катя и пошла домой.

Прошла неделя, как Катенька устроилась агитатором. Её участок находился далеко от школы, поэтому она не волновалась о случайной встрече с учениками. Рекламные материалы были тяжёлыми, но хрупкую девушку это не пугало. Она складывала бумажки в спортивный рюкзак, надевала любимые джинсы, удобные кроссовки — и вперёд. За два часа Катя обходила весь избирательный участок и была абсолютно свободна. Знакомство с жителями участка тоже проходило легко. Все дома были из старого фонда, и их населяли в основном пенсионеры. А старому человеку всегда за радость поговорить! Миловидную девушку так и норовили затянуть в гости, напоить чаем да рассказать о далёком, дорогом, прошедшем.

В квартире под номером 40 дверь ей ещё ни разу не открывали. В очередной обход Катюша поначалу хотела оставить попытки достучаться до хозяина негостеприимной квартиры, но решила не халтурить и нажала на дверной звонок. Дверь открыли в соседней квартире. Белоголовая старушка высунула тоненькую сморщенную шейку в дверной проём и скрипуче запричитала:

— Чего ты тут всё звонишь? Не звони ей! Не буди, не трогай!

— Здравствуйте! А вы не переживайте, я и к вам загляну. Вот сразу после этой квартиры…

— К чёрту заглянешь ты после этой квартиры, а не ко мне! — перебила бабка девушку. — Уходи. Подобру-поздорову. Не ходи к сороковым.

Катенька хотела объяснить, успокоить взволнованную старушку, но в сороковой квартире раздались торопливые шаги. Услышав это, любопытная соседка быстро втянула шею в свою квартиру и бесшумно захлопнула дверь.

— Иду, иду! Кто там у нас?

Добротная дверь заветной квартиры отворилась, и на пороге появилась хозяйка, высокая женщина лет шестидесяти. Растрёпанные длинные чёрные волосы, золотистый шёлковый пеньюар. Длинный крючковатый нос с широкими чувственными ноздрями придавал лицу женщины восточный колорит.

Агитатор начала заученное приветствие:

— Здравствуйте! Меня зовут Екатерина, я работаю агитатором на вашем избирательном участке. Вы же знаете, скоро выборы в городскую думу. Я хотела бы уз…

Женщина ловко собрала свои волосы в пучок, подколола их и внимательно осмотрела непрошеную гостью.

— А что это мы стоим в подъезде? — перебив Катю, затараторила хозяйка. — Пройдёмте в дом, милая, и там всё основательно обсудим.

Катя кивнула и зашла в квартиру. Светлый коридор, пушистый палас и много комнатных растений. Из кухни доносился приятный аромат выпечки. Девушка потянула носом и непроизвольно сглотнула слюну. Это быстрое движение не ускользнуло от хозяйки.

— Давайте пройдём в кухню. Я как раз пеку печенье. Вы любите «Дамские пальчики»?

Розовая и глянцевая, словно пятачок новорождённого поросёнка, кухня блестела стерильной чистотой.

— Какая у вас кухня… Словно кукольная! — восхитилась Катя.

— Да? Вам нравится? Немного девчачья, — хозяйка трескуче рассмеялась. — Но я живу почти одна, сын всё время в командировках, дома бывает редко. В сущности, цвет кухни для него не имеет значения. А я всегда мечтала о розовой.

Женщина поставила перед Катей цветастую фарфоровую чашку с чаем, пододвинула тарелку с тёплым продолговатым печеньем. Катя взяла одно, аккуратно откусила кусочек и положила на край блюдца. Печенье было пресным.

— Я хотела напомнить вам, что скоро вы… — начала Катя.

— Какая вы хорошенькая! Просто прелесть! — хозяйка не сводила тёмных маленьких глаз с девушки. — Как вас зовут?

— Катя, — смущённо улыбнулась гостья.

— Катерина! Прекрасное имя! И улыбка очаровательная. А меня зовут Мира. Мира Аполлоновна, но для тебя просто Мира. Кем работаешь?

— Я учитель географии в средней школе.

— Самая лучшая профессия для женщины! — Мира всплеснула руками, и Катя отметила большое количество колец на холёных пальцах женщины. — Я в своё время мечтала быть учителем литературы, но… в общем, не получилось. Но я пишу стихи. Позволишь прочитать?

Катя не любила стихов. Она вообще была далека от литературы, предпочитая реальные миры книжным, выдуманным. Но отказать новой знакомой не могла. Стих был длинный, витиеватый. Кажется, про любовь, хотя Катя не была в этом уверена.

Мира закончила декламировать и, в ожидании оценки, по-птичьи наклонила голову.

— Очень красиво, — вежливо сказала Катя.

— Этот стих я посвятила своему сыночке. Мой самый любимый мужчина на свете! Ах, Катенька, если бы ты знала, что такое любовь матери к сыну! У тебя, кстати, дети есть?

Катя отрицательно мотнула головой.

— Я не замужем, и детей нет.

— У такой красавицы — и нет мужа? И куда эти мужики смотрят? — как-то наигранно удивилась Мира. — Но я бы на твоём месте не волновалась, такие, как ты, одни долго не бывают. Вот я познакомилась с отцом Оси совершенно неожиданно!

Девушка деликатно посмотрела на часы. Ей предстояло обойти ещё полдома, а общительная хозяйка сороковой квартиры явно готова была болтать весь день напролёт.

— Тебе нужно спешить, да?

— Я бы ещё с удовольствием задержалась, но работа… — Катя почувствовала себя неловко, словно она оскорбила гостеприимную женщину.

— Конечно-конечно! Это всё я — тра-та-та да тра-та-та. Тараторка, — она рассмеялась, запрокинув голову назад. — Только позволь, я тебе кое-что дам…

Женщина ушла в комнаты, быстро вернулась, неся что-то небольшое в руке.

— Это мой любимый поэт. Осип Мандельштам. Вся моя жизнь пронизана его творчеством. Я даже сына назвала в его честь!

Катя поблагодарила женщину, пообещала непременно прочитать книгу от корки до корки и вышла. Мира просунула голову в дверной проём, сощурилась и произнесла:

— Попрошу с возвратом.

Катенька часто закивала, и дверь квартиры под номером сорок глухо захлопнулась.

С той встречи прошла неделя. В штабе раздали агитационные материалы — яркие календарики с глупыми лозунгами. Нужно было разнести. Томик Мандельштама благополучно покоился на дне рюкзака. Катя его даже не доставала. Но, делая обход, вспомнила про обещание и смело нажала звонок знакомой квартиры. Дверь отворилась на удивление быстро. В проёме возник симпатичный мужчина.

— Ой, — растерянно произнесла Катенька. — А я к Мире Аполлоновне. Она дома?

— Вы к маме? — мужчина очаровательно улыбнулся. — Проходите, пожалуйста.

Мира в привычно пёстром одеянии вышла к незваной гостье.

— Катенька, милая, как ты вовремя! Мы с Осей как раз чай пить садились. Ося торт принес. Вкусный, шоколадный. Ты любишь шоколад?

И растерявшуюся Катю затянули на кухню. Мира хлопотала у плиты, поминутно рассказывая сыну про Катю, а Кате — про сына. Из её рассказа выходило, что они с Катенькой знакомы сотню лет. Иосиф дружелюбно улыбался, подливал девушке чая и подкладывал самые вкусные кусочки. Гостья много смеялась, с удовольствием ловя заинтересованные взгляды молодого мужчины. Час пролетел незаметно. Неожиданно Катенька вспомнила про недоделанную работу и засобиралась.

— Такая хрупкая — и с такой тяжеленной ношей, — хозяйка недовольно покосилась на пузатый от макулатуры рюкзак.

— Ничего-ничего, я сама. — Катенька привычным жестом взвалила на плечо поклажу и попятилась к двери. — До свидания, спасибо за чай.

Иосиф протянул было Кате руку для прощального рукопожатия, но Мира решительно стянула рюкзак с Катиной спины.

— Нет уж, Осип тебе поможет. Правда, Ося?

Мужчина закивал головой и с готовностью шагнул к Кате. Он легко взял рюкзак в руку и галантно пропустил девушку вперёд. Выходя из квартиры, Катенька заметила, как быстро захлопнулась соседняя дверь. Или ей только так показалось.

Через три месяца Катенька с Иосифом расписались. Свадьбы не было. Без лишних трат, да и, по выражению Миры, «молодая не настолько молода, чтобы надевать подвенечный наряд». А Катенька и не возражала: она упивалась долгожданным женским счастьем. Колкости свекрови не замечала. Жили молодые отдельно. Пусть и в однокомнатной, но в просторной и уютной квартире. Семейная жизнь была сытой и спокойной. Супруг много работал, часто бывал в командировках. А Катя бросила работу в школе, с удовольствием исполняла роль заботливой жены и хозяйки. Через полгода боль в груди заставила Катеньку обратиться к гинекологу. Врач мягко пожурила её за незнание собственного менструального цикла и поздравила с беременностью. Катя закрыла лицо ладошками и впервые расплакалась от счастья.

— Алло, Ося. Ты можешь говорить? — прижимая телефон к ещё мокрым щекам, зашептала она. — Знаешь, я была у врача. Нет-нет! Всё в порядке. Даже лучше, чем в порядке. Я беременна.

В трубке замолчали.

— Осип, алло! Алло! Ты слышишь? У нас будет малыш!

Супруг что-то промычал и сказал, что перезвонит.

Катенька была немного разочарована реакцией мужа. Её Ося, такой внимательный, такой чуткий…

«Испугался, наверное, — подумала Катенька, и на душе стало сразу спокойно и светло. — Конечно, испугался! И я тоже хороша. Без предупреждения. Мужчины же — как дети. К таким новостям нужно подготавливать». Она решила загладить свою вину, купив что-нибудь вкусненькое к ужину. Но ужина не получилось. Осип позвонил к вечеру и сообщил, что срочно уезжает по делам в другой город. На неделю, не меньше.

Катенька раздумывала, не обидеться ли ей на мужа, строго в воспитательных целях. Но тут в дверь позвонили. На пороге с шикарным букетом стояла Мира.

— Деточка моя! Милая! Как же я рада! — свекровь залетела в квартиру, сгребла растерянную Катю в охапку и звонко расцеловала в щёки. — Мне когда Ося сказал, я так и разрыдалась от счастья. Это он тебе купил, — Мира протянула невестке букет, — заехал попрощаться и просил букетик передать.

«А ко мне даже не заехал», — обиженно подумала Катенька.

Но Мира будто не замечала расстроенного личика невестки. Она щебетала о счастье материнства, о том, на кого будет похож ребёночек, и о своей ответственной роли единственной на всю семью бабушки. Катя кормила свекровь ужином, предназначавшимся для мужа, и испытывала тоску.

Ночью Кате плохо спалось. Она то и дело вздрагивала от стуков в окно, ей мерещился шорох птичьих крыльев. А утром позвонил Осип. Как обычно, ласковый. Он извинялся за вынужденную командировку и спрашивал о её самочувствии. А цветы? Ей понравились его цветы? О, он так долго их выбирал! Купил самые красивые. И обмякшая от нежности, льющейся в трубку, Катенька простила глупую обиду.

— Сегодня ночью я слышала стук в окно.

— Какой стук? Мы живем на восьмом этаже. Тебе приснилось всё, котёночек.

— Нет-нет. Это был стук. Словно… Словно птица клювом стучит в окно! Да, и шум крыльев я тоже слышала.

— Нашла чего испугаться. Ну птица какая-нибудь села на карниз. Голубь, скорее всего.

— Ося, я вспомнила. Мама моя говорила, что птица, бьющаяся в стекло, — к беде.

Муж помолчал, вздохнул.

— Катенька, не стоит верить в глупые приметы. Ты же современный человек, с высшим образованием. Ну какие приметы? Чушь это всё. Не бери в голову.

Молодая женщина молчала.

— Ну хочешь, я попрошу маму, она останется ночевать с тобой?

— Нет, Ося. Спать с мамой в нашей однушке — это неудобно. Ты, пожалуй, прав. Глупости это всё.

День закружил домашней рутиной. А ночью молодую женщину разбудил непрерывный, навязчивый звук.

«Да что же это такое!» Катенька с раздражением вскочила с кровати. Она быстро подошла к окну и отдёрнула занавеску. Большая сорока, размером с откормленного кота, не меньше, сидела на карнизе и стучала в окно. Увидев человека, птица не испугалась. Она нагло посмотрела Кате в глаза, раскрыла глянцево-чёрный клюв и закричала. Истерично, визгливо. По-людски. Катя в ужасе попятилась, уткнулась спиной в стену и тихо сползла по ней. Утром её нашла свекровь. Соседи слышали женский крик, позвонили Иосифу, а тот вызвал маму.

— Обычный обморок, такое с беременными бывает, — приговаривала Мира, укладывая бледную Катеньку в кровать. — Сейчас я тебя чаем напою, сладким-сладким. И тебе полегчает.

— Там… в окне… была птица. Сорока. Большая такая. Я встала… и…

— Встала резко, голова закружилась, и ты сознание потеряла.

— Нет, нет! Она кричала! Так страшно кричала, я испугалась очень.

— Деточка, ну какая птица? Это ты кричала. Соседи всё слышали. Приснилось тебе или привиделось. Ося, конечно, совершенно не прав. Оставлять беременную женщину одну нельзя. Ты становишься такой впечатлительной, мнительной и рассеянной. Самочувствие и настроение портятся. Да я сама такой была!

Катя беспомощно посмотрела на свекровь.

— Значит, так, детонька, — Мира решительно осмотрела комнату. — Собирай вещи, всё, что тебе необходимо на первое время, и поехали ко мне. Будешь жить в детской комнате Осипа.

И, погладив Катю по голове, добавила:

— Хотя бы первое время. Пока Осип не вернётся из командировки.

«Пока Ося не вернётся, пока Ося не вернётся», — повторяла Катя про себя, собирая вещи и укладывая их в дорожную сумку.

Супруг задерживался. Сначала на одну неделю, потом на другую. Приехал на три дня, суматошный и взволнованный. Отдохнул и снова собрался в длительную командировку.

Катенька тихо негодовала. Ося был явно рад переезду супруги к матери и не спешил возвращать жену. Непостижимо! Внутри неё растёт, развивается новая жизнь, другой человечек, микрокосмос. А муж не принимает в этом таинстве никакого участия. Словно теперь это не его проблемы. Вся Катя — не его проблемы.

В день командировки Осип традиционно заехал попрощаться. Свекровь усадила сына завтракать. Вспомнив, что хлеб закончился ещё вчера, отправила невестку в соседний магазин. Катенька уже вышла из подъезда, когда сообразила, что кошелёк оставила дома. Шёл четвёртый месяц беременности, и Катенька всё чаще замечала за собой лёгкую рассеянность. Она нашла это забавным и в весёлом расположении духа вернулась в подъезд. Она собиралась нажать на звонок, когда соседняя дверь тихо приоткрылась и всё та же сухонькая старушонка просунула свою седовласую голову на черепашьей шее.

— Не послушалась меня, да? — прошамкала соседка. — Спуталась…

Катя растерянно смотрела на старушку, не зная, что ей ответить. Старый, одинокий человек… Только посочувствовать. А старуха, окинув Катю цепким взглядом, вдруг поджала губы, мелко затряслась.

— Что же ты натворила, глупая. Вот уже и приплод… Кормёжка ведьме! — и всхлипывая, оттягивая уголки тонких губ к морщинистому подбородку, произнесла нараспев: — Прям как моя Иришка!

«Сумасшедшая!» — подумала Катя и схватилась за дверную ручку своей квартиры, сильно потянула её вниз. Дверь оказалась незапертой. Катенька поспешила внутрь, подальше от чокнутой соседки. Дома её появление осталось незамеченным. Мира и Осип что-то эмоционально обсуждали на кухне.

— Ося, ты же понимаешь, как это важно для меня! — свекровь истерично подвизгивала. — Неужели тебе сложно? Для меня, для родной матери?!

— Хватит, мам, перестань, сколько можно?

— О, милый, ты же всё понимаешь, — голос свекрови стал мягким, нежным.

Катеньке не хотелось быть невольной соучастницей семейной ссоры. Она собиралась выйти, когда услышала всхлипывания Миры.

— Это дитя, родной мой, необходимо мне. Шестой месяц — критичный срок. После этого срока я… уже… — Мира то ли всхлипнула, то ли взвизгнула. А Катя замерла в коридоре.

— Мне не жить без твоего ребёнка. Неужели ты хочешь моей смерти?

До Кати доносились приглушённые всхлипывания и утешительное бормотание Осипа. Девушка ещё послушала с минуту и тихо вышла из квартиры.

«Словно чавканье вантуза в забитой раковине», — подумала Катя и устыдилась. Ничего смешного в этой некрасивой сцене не было. Но почему же ей не жаль эту плачущую женщину?

Вечером этого же дня Мира Аполлоновна хлопотала на кухне. По её заверениям, она готовила особенный ужин. Напевала что-то себе под нос, размешивая еду в кастрюльке. Катенька рассеянно водила пальцем по узору скатерти и не понимала причину своей хандры.

— Мира, что вы такое напеваете? Мотив знакомый, а слов не разобрать, — от нечего делать спросила Катя.

— Да так, детская потешка. Старая-престарая, мне её ещё моя бабушка пела. Про сороку-белобоку.

— Которая кашку варила?

— Именно, деточка. Только моя бабушка не про кашку пела. Совсем не про кашку.

И Мира засмеялась. Гортанно, по нарастающей, не открывая рта, растягивая губы в изогнутую улыбку. Катя неприятно поёжилась.

— Вот, — свекровь поставила на стол перед девушкой тарелку с бурой студенистой смесью. — Ешь.

— А что это? — поморщилась Катя.

— Коливо. Блюдо такое. Очень полезное для тебя и для ребёночка. Лучше всякой аптечной химии!

Мира задумалась на секунду и добавила:

— Особенно для развития мозга.

— Раз полезно…

Катя зажмурилась и быстро проглотила пару ложек угощения. Блюдо имело неприятное металлическое послевкусие, но в целом было съедобным.

Этим же вечером Катенька застала свекровь за расчесыванием волос. Мира полностью отдавалась этому процессу. Она блаженно прикрывала глаза, немного закидывала голову назад и что-то тихо нашёптывала. Шёпот нарастал, становился всё громче, и вот уже Катенька могла разобрать слова:

Сорока-белобока

Коливо варила,

Под порог поскакивала,

Гостей посматривала:

Не вышли ли гости? Не несут ли гостинцы?

Вылезли гости,

Привезли нам кости.

«Ну и потешка! — подумала Катя. — Похлеще серенького волчка. А если она этот бред будет нашему ребёнку петь? Нужно будет поговорить об этом с Осипом». Катенька не стала мешать свекрови и не прощаясь ушла спать в свою комнату. Всю ночь ей снились кошмары: огромные сороки раскрывали хищные, остро заточенные клювы, щёлкали длинными, похожими на кольчатых червей, языками. Под мощными крыльями скрывались чёрные когтистые лапы. Одна из сорок схватила гнилостно-зелёную человеческую руку с посиневшими ногтями, погрузила её в котёл и принялась помешивать варево. Приторно-сладкие миазмы пахнули на Катеньку. Остальные сороки нетерпеливо скакали у котла.

Сорока-белобока

Коливо варила,

Под порог поскакивала,

Гостей посматривала:

Не вышли ли гости? Не несут ли гостинцы?

Вылезли гости,

Привезли нам кости.

Этому кишки,

Этому потрошки,

А этому недостало.

Поди, там есть колодец,

Напейся водицы.

Тут пень,

Тут колода,

Тут мох,

Тут болото,

Тут студёная водица

Захлебнуться, не проснуться.

«Проснуться! Срочно проснуться!» — скомандовала себе Катя и открыла глаза. На кровати сидела свекровь и гладила её по руке.

— Ну чего ты? Чего? Приснилось что дурное? — участливо спросила Мира.

— Что вы тут делаете?

— Ты кричала во сне, я зашла, попыталась тебя аккуратно разбудить, да, видимо, всё равно напугала. Водички будешь?

Катя кивнула и выпила предложенную воду.

— А теперь спи, спи, детонька. А я рядом посижу.

Катенька думала, что после увиденного заснуть не сможет, но новый сон сморил её быстро. Поначалу она ничего не видела, только тьму, но вот заблестел маленький голубой огонёк, и Катенька устремилась к нему. Огонёк рос, приближался. Можно было увидеть кукольную головку, сжатые ручки и ножки. Игрушка шевелилась, открывала крохотный ротик, зевала. Малыш! Это же живой младенчик! Катя посмотрела на свой живот. Из него вилась голубая ниточка, связывающая её и младенчика. Катенька протянула руки к малышу, но в ту же секунду вздрогнула от сильной боли. Ниточка, прекрасная голубая ниточка беспомощной плетью повисла вдоль живота.

Сон, сон. Это всё опять дурной сон. Боль не уходила. Катя перевернулась на другой бок и почувствовала холодную липкую лужицу под поясницей.

***

В больничной палате было тесно. Четыре койки с одной стороны и четыре с другой занимали женщины разных возрастов. Беременные на сохранении, одна после аборта и двое после операции: бабулька семидесяти лет и Катя. Врач, строгая, подтянутая, вошла в палату и направилась к Катеньке.

— Как самочувствие? — женщина аккуратно присела на край кровати и принялась изучать документы. Девушка молчала. — Слава Богу, операция прошла удачно.

— А ребёнок?

Женщина закрыла карту и сочувствующе посмотрела на девушку.

— Вы не были беременны.

— Неправда, — прошептала Катя.

— Это был пузырный занос. Сложное заболевание, при котором…

— Неправда! — Катя взвизгнула. Вся палата внимательно смотрела на скандалистку. — Ребенок был, мне врачи говорили. И УЗИ, я делала УЗИ.

— К сожалению, мы живем в такое время, где не каждый специалист является таковым. Мне очень жаль.

Женщина встала и направилась к выходу.

— Доктор, я ещё смогу иметь детей? — спросила Катенька.

— Нет никаких гарантий. С таким большим заносом мне не приходилось сталкиваться в своей практике. Но при адекватном лечении есть шансы сохранить репродуктивный потенциал с возможностью последующей нормальной беременности. Будем надеяться на лучшее.

Ося не навестил Катю ни разу за всё время её пребывания в больнице. Свекровь единожды позвонила. Сказала, что она так и знала, она видела, кого берёт её сынок, и вся вина лежит полностью на Кате. И вообще, нужно было сначала проверить её, затребовать анализы, а потом звать замуж. Достаточно было взглянуть на эту малахольную, чтобы понять: из неё ничего путного не выйдет. Монолог продолжился рассуждением о неполноценности семьи без детей и завершился издевательским вопросом: понятен ли Кате её намек или ей требуется пояснить более конкретно? Катя даже не плакала. И совсем не удивилась, по выписке из больницы обнаружив свои вещи в свекровиной квартире. Упакованные в пакеты у стенки. Подхватив пакеты, Катенька вышла из ненавистной сороковой квартиры. Она в нерешительности постояла на лестничной клетке и надавила на дверной звонок сумасшедшей соседке. Но дверь не открывали. В школу Катя так и не вернулась. А ещё через полгода шумный плацкартный вагон увозил её далеко-далеко, к северным холодным водам.

***

— Вера Борисовна, можно? — курносая медсестра просунула голову в приоткрытую дверь.

— Да, Надюша. Что там у тебя? — женщина сняла очки, зажмурилась и потёрла переносицу.

— Пришёл повторный гистологический анализ Балабановой.

— А, это той девушки с пузырным заносом. Ну давай сюда.

Медсестра нерешительно протянула бумагу.

— Вера Борисовна, результат тот же. Это не трансформированный хорион. Это… кусок свинины…

Вера Борисовна внимательно просматривала результаты. А медсестра растерянно продолжала свой монолог:

— Свинина в матке — кому скажи, не поверят. Хотя… Помню, бабушка мне рассказывала, что есть ведьмы такие, они детей в утробе материнской воруют. И меняют на кусок свинины или уголь. Если уголь — то мать умирает, а со свининой ничего… Выживает.

Врачиха в недоумении подняла глаза на медсестру.

— Надя, что вы чушь какую-то мелете. У вас работы нет?

Смутившись, медсестра поспешила удалиться из кабинета.

— Да уж, специалистов с каждым годом становится всё меньше и меньше.

И, с раздражением положив на рабочий стол гистологическое заключение, Вера Борисовна принялась писать вменяемый отчёт.