Обладать и принадлежать

Рената Литвинова

В сборник вошли сценарии и новеллы «Офелия, безвинно утонувшая», «Третий путь», «О мужчине», «Две, кому-то нужные», «Обладать и принадлежать», «О счастье и о зле», монологи из фильма «Увлеченья» и другие произведения Ренаты Литвиновой.

Ждать женщину

новелла

Фаина курит, перед ней чашка кофе. Сидит она у себя на кухне прямо перед окном и смотрит на улицу, не отрываясь. Не глядя берет новую сигарету, прикуривает от старой — пачка уже почти пустая.

Рядом с ней стоит ее муж Михаил. Он говорит:

— Почему ты никуда никогда не выходишь? Что ты все время сидишь на кухне? Куда ты смотришь все время?

— Зачем мне зря выходить на улицу? Когда будет работа, тогда выйду.

— Так нельзя. — Михаил смотрит на наручные часы. — Остается не так много времени. Ты ведь собралась пойти в ванную или?..

— Да, я хотела побыть одна…

— Иди сейчас, а то не успеешь. Скоро нам нужно будет собираться.

— Я собрана. Ну?!

— Тогда поговорим. Что ты думаешь?

Он присел перед ней на корточки.

Она заговорила:

— Я предчувствую, что опять получится грязь.

— Да ладно тебе! Разве из людей выходит грязь? Это же не грязь!..

— Нет, везде грязь и все грязь. Зачем ты согласился на мужчину? Ты же знал, что я не могу работать с мужчинами! Ты не стал ждать женщину, а согласился на мужчину. — Она сжимала и разжимала «веером» пальцы с коротко остриженными ногтями. Встала, оглядевшись, заметила: — У нас не убрано. Все грязное. И беспорядок.

— Ты куда? — спросил Михаил.

— Я должна вымыться.

Он взял ее за руку, она отняла ее, трагически-жалобно пропев:

— Ах, оставьте меня!

В сумерки они оказались в назначенном месте. Фаина вышла из машины, Михаил остался за рулем и проследил, как она зашла в подъезд.

Он глянул на часы — время пошло.

Некоторое время Михаил смотрел на окно на третьем этаже. Когда оно распахнулось, он даже вздрогнул от неожиданности. В окне мелькнуло плечо Фаины. Кусок шторы. Потом — спина какого-то невысокого полного мужчины, и тоже пропала; больше Михаил ничего не мог рассмотреть и очень беспокоился.

В это время в комнате перекошенное от злобы лицо Фаины склоняется над человеком, лежащим под подоконником:

— Но ты меня все-таки довел, — с ненавистью произносит она, — и теперь я должна нюхать твою кровь! — Голос ее переходит в ужасный шепот. Мужчина, лежащий вверх белым лицом, загипнотизированно молчит, не отрывая от нее своего взгляда.

— Скотина! — вся кипя, сказала она и выстрелила.

После выстрела она повела себя очень странно — тут же отпрыгнула от тела насколько могла дальше, выказывая спортивные достижения. Зажала руками лицо, нос, ее стало колотить… В конце концов она не сдержалась и ее вырвало.

Бледная, с мокрыми губами, она села в машину, за рулем ее ждал очень нервный Михаил. Тут же тронулись.

— Ну что? — через некоторое время спросил он.

Она не отвечала, не отвечала, потом заговорила сама:

— Я так не хотела. Он меня еще сильнее разозлил. Никогда со мной такого еще не было. Я оскорбляла его словесно, но это не относилось к нему лично, — сообщила она потрясенно.

— Ты меня пугаешь, Фаня. Для чего ты с ними разговариваешь вообще? Это уже получается не просто заказ. — Помолчал. — Конечно, он не стал бы прыгать из окна никогда, ты зря надеялась. Мне даже дико, ты что, ему выдвинула два варианта: либо вывалиться из окна либо — что? Как все это выглядело, не могу себе представить! — начал было разглагольствовать он, но осекся, испугавшись своих слов. И, уже заискивающим тоном, добавил: — Мне, конечно, надо было продумать этот момент!

— Какой момент? — спросила она, тихо заводясь.

— Ну, маску тебе какую-нибудь придумать на лицо или респиратор, если тебе так плохо; но вообще странно… Как это ты так остро чувствуешь запах крови? — Муж каждый раз спохватывался и пытался смягчить упрек. — Ты же вроде говоришь, что и не внюхиваешься даже?

Она не отвечала.

— Ну, моя милая, не расстраивайся. — Он помолчал, проезжая светофор. — А, может, это у тебя признак какой-нибудь болезни? Знаешь, отвращение к мясу, например, у некоторых означает внутреннее заболевание, а у тебя отвращение к крови! То есть нет! Рвота от запаха крови, ведь не от вида же крови? Ты же любишь красные платья? Помнишь, я тебе подарил? — Не найдя отклика, муж вздохнул: — Ну что же делать? Надо тебе проветриться. Ведь у тебя раньше такого не было.

— Я не хотела, чтобы из него текла эта кровь, и поэтому — и только поэтому и не почему другому — всегда пытаюсь сделать дело бескровно. Даже от маленькой пулевой раны разит вонью. В крови вся грязь. Но он меня довел, он мне все нервы вымотал, обосрал всю комнату, и я нюхала. Он меня вывел из себя. Он не оставил мне надежды. — В голосе ее слышалось отчаяние.

— Не надо было с ним разговаривать. Ты напугала и его, и меня.

— Всегда так! А на самом деле это ты виноват! — сказала она.

— Я? Интересно, в чем же это я виноват?

— Я говорила, что не хочу больше работать с этими мужиками. С ними всегда грязь! Они не тонкие.

— Не изводи меня! Не ной, пожалуйста, Фаня.

— Ты не нюхал, а я нюхала!..

— Господи, что за странные упреки?..

— С мужчинами всегда не чисто, — перебивает Фаина. — И ты знаешь, что я не могу с ними ладить. С женщинами я лажу, а с мужчинами не могу! Всегда с ним кровь. Кровь! Кровь!

Она помолчала, опять заговорила:

— Никогда не встречала чистой крови. — Задумалась о чем-то, потом снова завелась: — Все равно одно и то же повторяется каждый раз! Я тебя о чем просила? Не бери заказ на мужчин, я не буду их нюхать, не буду, и нет — опять мужик! Ты всегда такой, думаешь только о себе. Я уже наизусть знаю, что ты сделаешь на ЭТИ деньги. — Она выдержала паузу. — Купишь новую машину!

— Зачем машину? У нас уже есть эта машина.

Михаил так занервничал, что не справился с управлением машины, и на повороте они въехали в какую-то колдобину, — машина завалилась и уткнулась в столб. Все, как водится, произошло очень быстро. Тишина. Муж лежал на руле, усыпанный осколками. Причем весь в крови. Фаина, абсолютно невредимая, только глянула на него и сразу выскочила из машины, сражаясь с приступами рвоты. Пока ее тошнило, он пришел в себя, поднял голову, стал выбираться из машины, размазывая по лицу кровь. Когда он вышел, качаясь, Фаина предусмотрительно отбежала еще на несколько шагов в «безопасную» для себя зону. Он прокричал ей:

— Перевяжи меня, Фаня! — и сделал ей навстречу шаг.

— Не приближайся ко мне, не приближайся, а то меня сейчас вырвет опять!

Он остановился и, подумав, сел на землю. Она осталась стоять метрах в пяти от него. Помолчали под уличный шум. Встретились взглядами, и она, вздохнув, сообщила ему:

— Слушай, Миша, какая у тебя, оказывается, вонючая кровь!

Когда она возвращалась домой, было уже поздно. На лестнице Фаина встретила пожилую соседку с помойным ведром. Открывая ключом дверь и улыбаясь, Фаина поделилась с ней:

— Мы с мужем сегодня попали в автокатастрофу. — Соседка ахнула. — Мужа оставили в больнице, — довольным тоном продолжала она, чуть оживившись на этой фразе, — я тоже пострадала. Очень простудилась на аварии — так долго простояла на ветру у машины в одной только кофточке. — Она закашляла.

Соседка, заслушавшись, отпустила ручку своей двери, и та с душераздирающим скрипом отворилась. Фаина увидела внутренность ее квартиры: одинокая узкая постель в перспективе комнаты, коврик, картина на стене, яркая трехрожковая люстра, светившая над всем этим, и чистота.

На Фаину это отчего-то произвело сильное впечатление — она зачарованно смотрела мимо соседки внутрь ее покоев, будто лично для нее случилось откровение. Наконец, оторвала взгляд и как будто пьяным голосом спросила:

— А вы одна?

— Да, я живу одна…

— Как вам, наверно, хорошо!

— Отчего, отчего вы так решили? — пропела соседка польщенно.

— Так. Чисто. Нет совсем грязи. Чисто. Нравится мне. — Вздохнув и кивнув на прощание, она ушла к себе.

Утром, когда Фаина в счастливом одиночестве пила чай, сидя на своем любимом месте и глядя в окно, вдруг во входной двери повернули ключом. Это вызвало у нее мгновенную панику — за три секунды она была выбита из колеи. Вошел счастливо улыбающийся муж. Не успел он еще ничего сказать, как Фаина из кухни спросила его:

— Тебя что? Уже отпустили?!

— Да, — сказал Миша, но вид у него был таинственный.

— Так у тебя там ничего не успело срастись, — перейдя на повышенный тон, заметила ему жена, показывая себе на темя.

Муж потрогал марлю на голове с пятнышком крови, подумал, взял с полки какой-то одеколон и обильно побрызгал то место, где была кровь.

— Чтобы не воняло тебе, — сказал он послушно и, помявшись, все же вошел к ней на кухню. — А ты что такая… грустная?

Фаина, прищурившись, стала приглядываться к нему, не стала говорить запланированные дерзости, а спросила:

— А что ты такой весь таинственный? Что с тобой произошло? Ты где-то еще был?

— Я?.. — невинно, как бы придуриваясь, переспросил ее Миша.

— Я знаю тебя наизусть, — сказала Фаина. — Ну?..

— Ты меня всегда раскусываешь! — с восторгом, но потом резко серьезнея произнес муж. — Я перед тем, как идти к тебе, уже где-то побывал! В общем, я всегда тебе пробалтывался сразу! Фаина, ты дождалась женщину.

— Да?.. — только и произнесла Фаня.

Помолчали.

— Сколько ты ждала этого дня? А? — Так характерно для многих людей — не вовремя снижая пафос сцены, начал Миша.

— Три года, — ответила она. — Я ждала женщину три года.

А когда он стал считать деньги, а при этом Миша всегда открывал балкон, и от ветра денежные бумажки у него в руках шевелились, как живые, Фаина ушла в ванную.

Пересчитав, Михаил подошел к двери ванной и постучал:

— Фаня, хочешь посмотреть на деньги?

— Нет! — ответила она.

–…а то я их прячу, — сказал муж.

— Отстань от меня! — закричала Фаина, бухнув о ванную что-то железное.

До аэропорта он провожал ее в такси. На коленях у нее подрагивал от езды букет цветов.

— Единственное, — говорила она, — не люблю куда-то уезжать.

— Да, ты как кошка, привыкаешь к месту, а не к человеку, — сказал Михаил.

— Дай сигарету, — она закурила. Спичку выбросила в опущенное окно.

Прощаясь у такси, повертев в руках букет, вернула его мужу.

— Жалко его. Завянет. Возьми домой.

— Фаина, скажи мне что-нибудь хорошее на прощание.

— Ну… — подумав, сказала Фаина, — пока.

В чужом городе она поселилась в самой скромной гостинице на окраине. Ближе к сумеркам Фаина вышла из гостиницы.

В кафе она поела, села у стеклянной стены, разглядывая прохожих.

Какая-то женщина подсела к ней за столик, когда она уже допивала кофе. Женщина была пьяная.

Фаня, вставая и оставляя на столе деньги за ужин, зачем-то сказала ей:

— Какая вы жалкая!

— Да, я жалкая, — ответила быстро женщина, мотая головой. Фаине она была неинтересна.

На улице Фаина сначала пошла в одну сторону, потом, остановившись, застыв, вернулась и пошла в противоположную.

К нужному дому она подошла пешком. Дом был многоподъездный. В некоторых окнах уже горел свет. Она шла мимо длинного дома и видела, как в окнах первых этажей сидят и, глядя на улицу, чего-то ждут пожилые женщины.

Она зашла в нужный подъезд. Покрутилась и вдруг, с гневом что-то обнаружив, проговорила:

— Первый этаж?.. — Она еще раз посмотрела на номер квартиры. — Скотина, — сказала она тихо и вышла на улицу.

Окна не горели. Она прошла дальше, к помойкам, у которых работал мусоросборщик. Она спросила у водителя, когда тот выбрался из машины:

— Вы когда приезжаете по утрам?

— В пять завтра… — сказал тот покорно и прошел мимо.

Фаина ушла подальше от дома.

Вернулась она уже глубокой ночью. Было полнолуние. Фаина, подойдя к самому дому, заглянула в низкие незарешеченные окна.

Увидела, что это кухня. Свет горел в ванной комнате. Фаина быстро вошла в подъезд. Ключом открыла замок, довольно легкий и банальный, бесшумно вошла в квартиру. Закрыла дверь. В полной темноте прошла в коридор, прислушиваясь к шуму воды. Постояла так, держа руки в карманах. Вошла на кухню, подняла голову, высматривая стеклянный проем, соединяющий ванную и кухню. Пододвинув табуретку, встала на нее и заглянула в ванную. Быстро спустилась, быстро пошла в единственную комнату, прошлась по ней, вдруг услышала стоны из ванной. Она замерла, слившись с темнотой. Вернулась на табуретку и некоторое время наблюдала через стекло за своей жертвой.

Потом спустилась, опять ее что-то повлекло в комнату. На ходу, не заметив, полой сбила с тумбочки легкую прозрачную вазу, похожую на стеклянную колбу. Мелкие осколки усыпали, блистая, пол. Фаина спряталась под вешалку, где висели пальто, в коридоре.

Вода в ванной выключилась. Дверь со скрежетом отворилась, показалась мокрая голова женщины, испуганно осматривающейся по сторонам. Наконец, и сама она вышла, завернутая в простыню. Сначала, оставляя мокрые отпечатки ног, заглянула в кухню, потом пошла прямо на Фаину, не видя ее, но в ее сторону, и вдруг наступила на осколки. Женщина коротко вскрикнула, сделала шаг назад, схватилась за пораненную ногу, а Фаину, закутавшуюся в пальто, тут же начало мутить — запах крови долетел до нее за несколько мгновений, и начался ее обычный мучительный приступ.

Женщина, ступая теперь только на пятку, снова вернулась в ванную, включив воду, подставила ногу под кран.

Воспользовавшись этим, Фаина выскользнула из квартиры.

Потом Фаина некоторое время сидела на скамейке под фонарем, курила. Дошла до гостиницы пешком. Постель так и осталась нетронутой. Фаина за всю ночь даже не присела на нее.

Вымыв руки, она разложила что-то из своей сумочки перед зеркалом на столе и начала приготовления.

Специальный лейкопластырь, приклеив на висках, стянула на затылке так, что глаза ее получились раскосыми. Проверяя все это устройство на «прочность», страшно гримасничала лицом, мотала головой. С левой стороны лента отклеивается — она снова сделала из свежей ленты «подтяжку». Опять подергала мускулами лица. Надела парик из темных волос, закрывающий виски. Походила в нем по своему скромному номеру.

Затем опять села; сделала себе макияж, как боевую раскраску — ярко подкрасила черными стрелками глаза, обвела бордовой помадой узкие губы. Выбелила лицо. Долго разглядывала, изучая себя. Фаня стала похожа на идола: не на человека, а на воплощение чего-то… Из-за раскосых глаз, натянутой кожи лицо отчасти лишилось мимики. Маска.

Закончив с гримом, Фаина садится к окну, положив одну руку на подоконник, второй поднося сигарету ко рту. Так она всегда сидела дома. Так до самого рассвета.

Утром, выждав момент, когда с этажа отошла дежурная, она положила свои ключи ей на стол, быстро сбежала по лестнице, не воспользовавшись лифтом.

Фаина — у современного высотного дома. Она стоит сбоку от здания, выискивая взглядом какое-то определенное окно, потом внимательно оглядывает площадку под этим окном. Даже подходит ближе и прохаживается по ней — квадратные асфальтовые плиты.

Множество людей снует около здания. Фаина смотрит на часы. Подъезжают машины. Шумно. Яркое полуденное солнце. В одной из подъехавших машин она замечает женщину — та выходит из машины и, прихрамывая, зажав под мышкой папку, в сопровождении двух охранников идет ко входу.

Через некоторое время в здание входит и Фаина. В окошке она говорит:

— На мое имя заказан пропуск. Женский журнал, да-да!

Проходит сквозь контроль, охрану, железную рамку. Поднимается на нужный этаж.

В приемной с секретаршей сидит против света, иногда поглядывая в окно, из которого видно полгорода, — так это высоко.

Из приоткрытой двери до нее доносятся обрывки разговора между ее жертвой и какой-то посетительницей. Фаина прислушивается, потому что разговор очень странно близок ей. Чей-то плаксивый голос, принадлежащий, по-видимому, уже немолодой женщине, говорит:

–…и я бы давно уже выбросилась из окна у себя дома, но как подумаю, как я ухну на землю к нам под окно во… что-нибудь, ведь у нас столько кустов, столько кустов, и вот как я себе это представлю!

Секретарша резко встает и закрывает дверь плотнее. Фаина пытается улыбнуться ей. Если бы она видела себя со стороны, как пугающе неестественна улыбка-гримаса на ее переделанном лице.

Секретарша отводит глаза.

Когда Фаина заходит в кабинет к жертве, та, опустив голову, разговаривает по телефону.

Когда та опустила трубку, Фаина, уже оказавшаяся у окна, мягко заметила ей:

— Одинокие женщины долго разговаривают по телефону.

Женщина вздрогнула, увидев перед собой лицо «журналистки», но быстро взяла себя в руки.

— Я из журнала для женщин. Мне было назначено, — официальным голосом пояснила Фаня, не отходя от окна. — Просто тема нашего следующего номера, где мы хотим поместить ваше интервью, будет посвящена… теме женского одиночества, не обижайтесь, — несколько нетипично сформулировала Фаня, входя в образ раскосой обрусевшей репортерши.

— Да, я одинокая, — женщина склонила голову набок, — но я думаю, любви нет. Садитесь, — добавила она, удивленно уставившись на Фаню.

— Нет, не могу, — чуть морщась и обмахиваясь от жары ладонью, доверительным голосом проговорила Фаня.

— А что такое? — спросила ее с любопытством жертва.

— Послушайте, вы ведь где-то недавно поранились? — морщась, спросила Фаня.

— Да. Откуда вы знаете? — холодно сказала жертва и вся выпрямилась.

— Я не переношу запаха крови, вот что. — Фаня закрыла рукой рот, потом открыла, чтобы набрать воздуха в легкие, продолжила: — Кровь… ее запах я чувствую… так сильно, что у меня даже начинается рвота! Простите, я не знала, что вы ранены… — Она стала задыхаться, все более поворачиваясь к окну. — Если бы я знала, я бы не пришла, о Боже!..

Жертва, вконец испуганная, что Фаину начнет рвать прямо у нее в кабинете, хромая, выскочила из-за стола, подбежала к окну и сама своими руками стала открывать его, наконец, распахнула, и Фаина высунулась в него чуть ли не по пояс, вдыхая свежий воздух сотого этажа. Через несколько мгновений она «вернулась» в комнату.

— Спасибо, — стараясь не улыбнуться, сказала Фаина, — как хорошо работать с женщинами, нежели с мужчинами. — Она сняла свою сумочку, достала блокнот, потом что-то острое, при этом продолжая разглагольствовать: — Мужчины не тонкие, а женщины тоньше. Интервью с женщинами мне удаются несравненно лучше… — Она осеклась и протянула жертве тонкий острый штырь, сделанный из пластмассы, сантиметров восемь длиной. — Видели такую ручку?

— Ручку? — спросила женщина, не дотрагиваясь до штыря, и уже готовая отойти от окна.

— А вы посмотрите, здесь просто ближе к свету, ручаюсь, никогда не видели… — обаятельно заубеждала Фаина и положила на подоконник эту свою вещицу, сама на полшага отодвигаясь.

— Ну, все это очень странно… — произнесла жертва, взяв в руки штырь. — И это ручка? — воскликнула она, наконец, сняв очки и нагнувшись над ним.

И в этот самый момент, когда она склонялась над штырем, острый конец которого был направлен прямо ей в лицо (а женщина была близорука и наклонилась почти вплотную к нему), Фаина с силой ударила ее по затылку так, что острие впилось той в лицо, и она закричала от боли.

С полсекунды Фаина рассматривала ее, кричащую, потом толкнула на окно и натренированным движением перекинула через подоконник в ею же открытое окно. Когда в кабинете наступила тишина, Фаня как бы «ответила» ей:

— Да, ручка.

После женщины на подоконнике осталась только одна ее туфля.

Не зная, куда ее спрятать, Фаина кладет ее к себе в сумку, идет к двери. Схватившись за ручку, стоит некоторое время, приготавливаясь, затем выходит и, развернувшись, напоказ, специально для секретарши, говорит в пустоту кабинета:

— Вы убедили меня, что одиночество — это то, что мне нужно. — И уважительно тихо прикрывает дверь. Схватившись за левый висок, где натяжение лейкопластыря стало ослабевать и глаз заметно стал обрусевать, теряя раскосость, Фаина расхлябанной походкой вышла из кабинета.

Коридор был пуст. Она понеслась по нему, спустившись по лестнице на пару этажей, вбежала в один из туалетов, у зеркала сорвала парик, клейкие ленты у глаз.

Когда, уже переодетая и невосточная, Фаина вышла из здания, толпа стояла у того самого намеченного места падения, где на асфальтовых плитах лежало тело.

Он встретил ее в аэропорту с цветами.

— Это те самые? Не завяли?.. — спросила она, взяв букет.

Они сели в новую машину. Уже наступила ночь. Первое, что она спросила, когда они остались наедине и могли спокойно говорить:

— А ты, Михаил, знал, что у нее первый этаж?

Он молча выруливал и был как будто занят и не слышал, но потом кивнул и сказал:

— С первого этажа она вряд ли бы… как это… ликвидировалась бы, да?

— Да.

— Как ты вообще съездила? Что там?

— Их вообще никогда не умеют охранять, — ответила она и через паузу добавила: — Отдохнула. Походила по городу. Не торопилась.

— А я раз пошел в церковь. Ад есть, но в нем никого нет, — вдруг добавил Михаил, — женщины бывают раз в три года, что ты сейчас думаешь? Больше не будешь работать? Будешь ждать эту свою женщину?

— А зачем мне работать? Я не хочу работать. Мне нравится ждать.

— А деньги? Или? Это не твои мотивы? Или?..

— Я тебе не скажу о своих мотивах. У меня нет мотивов.

— Фаня, женщин и убивать даже как-то нехорошо. Или?.. Что ты думаешь?

Она молчала. Наконец:

— Дай закурить.

Он протянул ей свою примирительную сигарету. Она вдавила прикуриватель. Подождала, пока он сработает. Прикурила. Опустила боковое стекло и выбросила прикуриватель от новой Мишиной машины прямо в окно.

Михаил резко ударил по тормозам.

— Не поооо-оняяял! — говорит он.

— Ой! — говорит Фаня. — Я спутала со спичкой!

Михаил быстро выходит из машины и начинает шарить вокруг, а Фаина задумчиво наблюдает за ним. Потом пересаживается за руль, дает задний ход и сбивает Михаила, потом, еще раз переехав его, глушит мотор, поставив машину так, что проезжающим мимо не видна лежащая фигура.

Выходит на шоссе. Склоняется над ним. Он лежит на боку, глаза у него открыты. Он старается как-то повернуться к ней, изменившимся хриплым голосом повторяет и повторяет:

— Что ты сделала? Что ты сделала? Что ты сделала?.. — Переводит дыхание.

— Мир в свою душу внесла, вот что я сделала, — сказала Фаня.

Он ничего не отвечает, а только тяжело дышит. Она заглядывает ему в лицо, рассматривает некоторое время, сидя на корточках. Потом полным сострадания голосом спрашивает:

— Скажи, страшно тебе?

Михаил смотрит на нее беспомощно, лицо его почти все в тени. Он тихо говорит:

— Вообще-то да… Страшно… Немного…

— Не бойся, это не страшно, это вообще не страшно, — говорит она ему и берет его за руку. И держит ее до тех пор, пока не замечает, что мужа ее, Михаила, больше нет, и она достигла, наконец, полного одиночества.

Возвратившись к себе на квартиру, она села в свое любимое кресло у окна. В сущности, любой вид из окна действовал на нее гипнотически.