Белый

Ренат Корицин

Где-то среди лесов Англии есть дом. Там живёт старая женщина Пози Найт и мёртвый мальчик, у которого нет имени и обуви. Пози готовится к своим похоронам, а мальчик помогает ей. Самое важное, что должна сделать Пози до того, как умрёт, – найти преемника, человека, который будет ухаживать за домом после неё, ведь дом не простой, а – живой.

Благодарности: маме — главному вдохновителю по жизни.

Брату и тёте — за моральную поддержку и ценные замечания.

П. С — без него ничего бы не было.

В доме так заведено: у каждого своё место.

Раз: Эйл Харрингтон

— Миссис Найт была похожа на высохший бонсай. День ото дня пиджаки её костюмов становились больше, а сигареты — толще её пальцев. По утрам я заходил в Вязаную комнату, и неважно, сколько было времени — пять часов или девять — миссис Найт всегда сидела за швейной машинкой. Она любила шить, красила губы морковной помадой и подпевала музыке, в которой не было слов. Её пироги пахли Рождеством даже летом…

— Достаточно, — говорит миссис Найт и открывает глаза. — Для начала, ни один надгробный камень не выдержит столько болтовни. Он просто рухнет замертво от скуки. Ну и ещё — цвет моей помады не морковный, а коралловый.

— Хорошо, — говорю я. — Исправлю на коралловый.

— Не надо. — Она тянется к столику за сигаретой. Сигарета тянется ей навстречу. Я жду, пока миссис Найт прикурит и сквозь густой дым вокруг рта скажет: — Мы сделаем ещё проще — напишем: «Жила».

Я делаю пометку в блокноте, который дремлет у меня на коленях. Он уже старый и часто засыпает в разгар важных записей.

— «Пози Найт», — читаю я потом. — Дальше идут даты рождения и смерти, а внизу большими буквами…

Миссис Найт снова меня перебивает.

— Никаких больших букв, — говорит она, резко выдохнув дым.

— Даже в начале? — спрашиваю я.

— Господи! — Миссис Найт не верит в Бога и часто обращается к нему всуе. Возможно, именно об этом следует написать на её надгробном камне. — Какой же ты бестолковый, мальчик. Заглавная буква всегда заглавная — жэ.

Она диктует мне по буквам всё слово и затем взмахивает рукой, будто выпускает из ладони птицу.

— Жила, как летала, — предлагаю я.

— Какая чушь, — отвечает миссис Найт. — Наипошлейшая чушь.

Она отворачивается и сбивает с сигареты пепел коротким щелчком ногтя. За это время я успеваю написать: «Жила», и ниже: «И не давала жить другим». Мне нравится смотреть на свой почерк: чернила в ручке делают его красивым.

Когда миссис Найт оборачивается, то тут же заглядывает в блокнот и говорит:

— Так могли бы сказать обо мне мои ученики, но они были настолько тупые, что не додумались бы.

Уже полгода миссис Найт готовится к своим похоронам. Я помогаю ей чем могу.

В четыре руки мы вырыли могилу и накрыли её досками, чтобы не залило дождём и не засыпало снегом. Затем сколотили самый простой гроб, который покрыли прозрачным лаком. Из двух толстых веток нашего кухонного дерева миссис Найт сделала крест и его никак не стала обрабатывать. Я думал, крест — это временно, ведь она попросила меня написать эпитафию. А сегодня вечером разгромила её в пух и прах, и теперь я понимаю, что никакого надгробного камня не будет и даже не планировалось. Это было всего лишь очередным домашним заданием, за которое мне всё равно не полагалась высокая оценка. Ведь миссис Найт их никогда и никому не ставила.

Костюмы для похорон она меняет каждый вечер, перед тем, как лечь спать, а по утрам сообщает мне об этом. Я записываю в блокнот новый костюм и зачёркиваю предыдущий. У миссис Найт их много. Возможно, и в моём шкафу водилась приличная одежда, но я, скорее всего, не подготовился заранее к своим похоронам и поэтому умер, одетый как попало. В чёрных бриджах, белой рубашке с коротким рукавом, галстуке-бабочке и босой. Миссис Найт называет меня викторианским мальчиком. Мы часто смотрим фильмы о той эпохе, но пока я в них ни разу не видел, чтобы в те времена было принято умирать без обуви. А у миссис Найт только одна пара — чёрные лодочки, в которых она пришла в дом. Классика, и подходят к любому костюму и гробу.

С причёской тоже всё в порядке. Миссис Найт носит короткую стрижку и попросила только причесать волосы, чтобы не торчали в разные стороны. Я знаю, что она сама это делает всякий раз, как ложится вздремнуть. А вот с гримом пришлось нелегко. Губы у миссис Найт тонкие и широкие, неудобные для того, чтобы их красить. Она заставила меня тренироваться, и после нескольких испорченных тюбиков её морковно-коралловой помады я набил руку.

Ещё есть прочие атрибуты похорон. Их так называет миссис Найт. Это — музыка, вино и погода. О погоде нужно позаботиться в первую очередь — она должна быть солнечной и безветренной. А с музыкой миссис Найт определилась сразу — «Лунная соната» Бетховена. Поначалу я решил, что это такая же классика, как её чёрные туфли: в фильмах часто играет на похоронах «Лунная соната». Но миссис Найт выбрала её по другой причине.

— Ещё в молодости я фантазировала о том, как меня хоронят под Лунную сонату. Знаешь, под неё рыдать удобнее всего. И вот я представляла, как все мои недруги и завистники давятся слезами и утайкой стирают их платком, чтобы никто, упаси Бог, не решил, будто они скорбят по мне.

И, наконец, вино, обязательно красное. Миссис Найт каждый вечер выпивает бутылку, а с утра ставит под крест новую. Крест висит у входной двери и не возражает. Один раз, будто бы в шутку, я предложил повесить его на саму дверь, как рождественский венок. Миссис Найт ничего не ответила и ушла в свою комнату. Я подумал, что она обиделась. Такое вполне могло случиться: я не всегда понимаю, нравится миссис Найт то, что я говорю, или наоборот. Она может рассмеяться, а потом вдруг назвать меня бестолковым или бессовестным. Или молчать, нахмурившись, с минуту, а затем похвалить меня. Или вообще — нахмуриться, помолчать и упрекнуть. А в тот раз спустя какое-то время миссис Найт вышла из комнаты с рождественским венком. Она сделала его из веток нашего кухонного дерева и листьев лимона, который растёт на подоконнике. Повесила венок на дверь и сказала мне: «Приколешь к кресту, когда я умру». Я так и не понял, по-хорошему её вдохновил тогда или назло себе.

Больше всего миссис Найт волнует, кто будет ухаживать за домом после её смерти. Миссис Найт нужен наследник, и она ищет его в газетах с объявлениями о работе. Садовники, горничные, сиделки, повара — любой, кто хочет работать в «приличном доме», может подойти. Миссис Найт надевает очки, кладёт рядом с пепельницей пачку сигарет, берёт карандаш — и вычёркивает неугодных одного за другим. Карандаш старается, чтобы линии были ровные и жирные. Я сижу на диване и слушаю комментарии миссис Найт в адрес претендентов. Например:

«Этот заискивает. Вот подхалим».

«Этот, очевидно, проспал все уроки: делает ошибки на каждом шагу».

«У этого — предложения, как у Рапунцель волосы: проще повеситься, чем добраться до сути».

«Этот слишком самоуверен, с такими запросами он никогда не найдёт хорошую работу».

«А этот сам не знает, чего хочет, дурак безнадёжный».

Бывает, попадаются объявления, которые нравятся миссис Найт. Тогда она щёлкает пальцами, требуя телефон, звонит и назначает собеседования в кафе «Подорожник». Это самое ближнее к дому кафе и находится оно очень далеко. На встречи миссис Найт надевает свой самый строгий костюм, чёрную шляпу с самыми широкими полями и солнцезащитные очки с самыми чёрными и огромными стёклами. Она опасается, что её может узнать кто-то из бывших знакомых, если они, конечно, забредут в такую глушь.

Когда миссис Найт возвращается с собеседований, она громко топает у порога каблуками своих лодочек, чтобы я вышел её встретить. Потом она сдёргивает с лица чёрные-огромные очки и что-нибудь говорит. Например:

— Заики нам точно не нужны.

— В животе ребёнок, а в голове пусто, даже ветра нет.

— Курит чаще меня.

Однажды она приходит и произносит только имя:

— Эйл Харрингтон!

Я не понимаю, что не так. С именем или с фамилией. Возможно, проблема в сочетании имени и фамилии? Так зовут какую-то кинозвезду? Оказывается, не так то, что какая-то Эйл Харрингтон понравилась миссис Найт.

— Почти круглая сирота, — говорит она. — Мать пару месяцев назад скончалась после тяжёлой болезни, а отец давно их бросил, подонок. Младший брат — абсолютнейший недотёпа. А она сама, хоть и не красавица — знаешь, конопатая вся, как загаженные насекомыми книги, — но не дура. На первый взгляд. Порядок любит, поэтому, говорит, и хочет работать горничной. Это же то, что мы искали!

— Точно, — отвечаю я. — Никто не хватится, а брата-недотёпу, если что, закопаем в саду.

— Господи, как тебе не стыдно говорить такое!

Миссис Найт глядит на меня с осуждением, затем идёт к себе в комнату. Я слышу, как она тихо посмеивается над моей шуткой.

* * *

— Мы ждём горничную, а не королеву, — говорит миссис Найт утром следующего дня.

— Королеве бы понравилось, — говорю я.

Полы везде начищены до скрипа, а воздух пропах пирогами со смородиной, которые миссис Найт пекла полночи.

— Скройся, мальчик, — миссис Найт машет рукой. — Твой выход нескоро.

И я ухожу в Деревянную комнату, но в кладовку не лезу. Когда миссис Найт провожает Эйл Харрингтон на кухню, и дверь за ними закрывается, я тихонько возвращаюсь, чтобы увидеть всё своими глазами в замочную скважину.

Эта девчонка, ещё один живой человек, она переступила порог, и дом теперь её не отпустит.

Эйл и правда конопатая, от ногтей до корней волос. Волосы у неё завязаны, как мешок с картошкой, и цветом — как мешок с картошкой. Огромная тёмно-синяя рубашка висит на острых плечах, а туфли вообще мужские и тоже огромные. Миссис Найт привела Эйл сначала на кухню, потому что кухня самая нестранная. Кроме дерева, которое проросло внутрь. Эйл его сразу замечает.

— Это… — говорит она и смолкает. Только приподнимает руку, показывая на стену. Та в глубоких и мелких трещинах по краям ствола.

Миссис Найт достаёт очки из внутреннего кармана пиджака, прикладывает их к глазам и чуть щурится.

— Их всё время становится больше, я не успеваю следить, — говорит она. Потом убирает очки и кивает на стул: — Садись, милая. Пей чай, ешь пирог, пока всё не остыло.

Она готовилась к приходу Эйл, волновалась. Но сейчас говорит с ней свысока и как будто упрекает в том, что чай и пирог могут остыть — вообще в принципе. Эйл пытается вежливо отказаться, но миссис Найт ей этого не позволяет.

— Не говори, что неголодна! — говорит она страшным учительским голосом, и Эйл сдаётся.

— Хорошо, я съем немного пирога, спасибо.

Наверняка она съела бы и немного мышьяка, лишь бы миссис Найт перестала так смотреть.

Все вещи притворились мёртвыми, как собака, которой дали команду «Умри!». Эйл садится на край стула и задвигает под него ноги, будто вдруг застеснялась своих больших мужских ботинок. Мне они нравятся.

Эйл ест пирог, а миссис Найт въедливо разглядывает её неопрятные волосы и одежду. Мне хочется быть там, на кухне, и переглядываться с миссис Найт, и переглядываться с Эйл, чтобы у неё вспотели ладони, и, может быть, она подавилась бы пирогом.

Доев, Эйл благодарит и отодвигает от себя тарелку. Но миссис Найт взмахивает деревянной лопаткой, словно тесаком, и предлагает ещё кусочек. Эйл снова ест пирог, а миссис Найт скрещивает пальцы на краю стола и начинает рассказывать о доме.

— Всего здесь три комнаты. У каждой есть имя.

— Как в отеле? — спрашивает Эйл.

— Это не отель, девочка.

— Я понимаю. Но, знаете, в некоторых отелях комнатам дают названия, такие забавные порой…

— Самую дальнюю зовут Газетная, — говорит миссис Найт.

— Там вместо обоев газеты, что ли? — с улыбкой спрашивает Эйл.

Миссис Найт строго глядит на неё, и Эйл перестаёт улыбаться.

— Не только, — говорит миссис Найт. — Потолок, стены и пол обклеены газетами. Не пытайся их прочитать. Вряд ли ты знаешь этот язык, его даже я не знаю. Далее, мебель и шторы также сделаны из газет. Книги обёрнуты газетами, цветочные горшки обёрнуты газетами, ручки, карандаши, часы — всё обёрнуто газетами. Надеюсь, ты понимаешь, что главный враг этой комнаты — вода?

Эйл молчит, но она должна ответить: миссис Найт ждёт этого.

— Ты понимаешь? — переспрашивает миссис Найт.

— Да, ладно, — Эйл кивает, спохватившись. — Никакой воды. Значит, там можно только пылесосить.

— Пылесосить нельзя нигде, — говорит миссис Найт. — В доме нет пылесоса. Если ты собираешься работать горничной, ты должна знать, что пылесос только разводит грязь. Ты будешь подметать каждую комнату и мыть полы в Деревянной и Вязаной.

— Какие интересные названия. — Эйл отпивает чай, как могла бы хлебнуть коньяка для храбрости, и спрашивает: — Позвольте угадать? В Деревянной комнате всё сделано из дерева, даже ковёр и постельное бельё?

Миссис Найт не оценивает её остроумие. Я вижу, что она нервничает, и, скорее всего, сильно хочет курить. Но сигареты остались в Вязаной комнате, а меня вообще как будто бы нет, так что принести я их не могу.

— В Деревянной комнате, — говорит она размеренно, — деревянное всё, кроме того, что не может быть деревянным. Так же, как в Газетной комнате и в Вязаной, постельное бельё льняное, а цветы живые и нуждаются в том, чтобы их поливали.

— И в Газетной комнате тоже? — спрашивает Эйл. — Я так поняла, воду туда вообще нельзя приносить.

— Господи! В Газетной комнате нельзя делать влажную уборку. И если у тебя нет проблем с руками, ты можешь принести туда лейку с водой, чтобы полить цветы.

Эйл краснеет, и взгляд у неё становится обиженный и грубый. Миссис Найт словно не замечает этого и продолжает тем же поучительным тоном:

— Будь внимательна, когда убираешься в Деревянной комнате. Полы и мебель там не покрыты лаком, смотри не занози себе руки. Лучше надевай перчатки. Если вдруг всё-таки поранишься, перекись водорода и спирт в аптечке, вот здесь на полке, — она взмахивает рукой в сторону шкафа. — В Вязаной комнате тоже нельзя перебарщивать с водой. И почаще проветривай её. Следи, чтобы воздух не перегревался, иначе шерсть сядет.

Эйл кивает. Она всё ещё красная и сердитая, и давно позабыла о своём пироге.

— В любом случае, — говорит миссис Найт, — я буду следить за тобой. Что ж, а теперь время экскурсии.

Она накрывает пирог салфеткой и встаёт из-за стола. Эйл за её спиной корчит рожу. Я, пригнувшись, на цыпочках бегу в Деревянную комнату.

Сначала миссис Найт показывает Эйл Газетную комнату, так что я не вылезаю из кладовки. Эта комната самая маленькая и смотреть там особо не на что. Миссис Найт напоминает о враге-воде и объясняет, как правильно открывать дверь: чуть приподнять ручку, нажать плечом, плавно потянуть на себя, а затем резко толкнуть. Эйл приходится повторить и только после этого они идут в Деревянную комнату. Я прошу дверь кладовки исчезнуть и прижимаюсь глазом к замочной скважине, которая снаружи теперь простой сучок.

— Кровать из продуктовых ящиков? — спрашивает Эйл, приподняв край покрывала. Ей явно не нравится кровать, а миссис Найт явно не нравится её тон.

— Ящики прочно скреплены друг с другом, — отвечает миссис Найт. — Только человек со слоновьими замашками сможет разломать их.

Я тихонько даю пять дверной ручке. Вешалка за моей спиной шикает. Я оглядываюсь и шикаю на неё в ответ. А, когда снова заглядываю в замочную скважину, натыкаюсь глазом на острый ноготь миссис Найт.

— Все эти вещи, — говорит Эйл, — полки, горшки, ножки стола и вот эти штуки, в которые засунуты свечи, — всё это такое необыкновенное.

Я слышу, как у неё перехватило дыхание, кажется, ей уже всё нравится, но я не могу увидеть её лицо, потому что миссис Найт заслонила обзор.

— Я сделала их сама, — отвечает она довольно сухо. Ещё сердится за кровать.

— Правда?

— Ничего удивительного. Я старая, и у меня уйма свободного времени.

— Ну я бы точно не додумалась сделать стул из обычного пня!

— Это самое простое, — говорит миссис Найт. — Когда ты идёшь по лесу и чувствуешь, что устал, ты же первым делом станешь искать пенёк, чтобы присесть и перевести дух.

— Но пень в доме!.. Я как будто попала в сказку.

— Здесь действительно как в сказке, дорогая.

Эйл понравился дом, а она начинает нравиться миссис Найт. Я хочу увидеть это мгновение. Я щёлкаю пальцами по замочной скважине, но миссис Найт откашливается, чтобы заглушить меня, и плотнее встаёт к стене. Эйл просит ещё раз показать Газетную комнату, и они уходят. Теперь мне не на что смотреть, я только слушаю, как Эйл восхищается вещами, и угадываю, какими именно.

— Он такой огромный!

Аппликация на всю стену у окна. Фламинго, собранный из фрагментов разных газет.

— Ого, и правда показывает правильно.

Газетный компас.

— Неужели прямо точь-в-точь?

Копия дома, сложенная из одного газетного листа.

— Там внутри как будто тоже газета.

Подушка. Наволочку миссис Найт сшила из льняной ткани с газетным принтом. Внутри никакая не газета, а обычный гусиный пух.

Потом они идут в Вязаную комнату. По голосу миссис Найт я понимаю, что она уже устала. Отвечает через раз и простыми «да-нет». В доме немного темнеет, хотя сейчас всего полдень, и за окнами — ясно. Я сажусь на корточки, обхватываю пальцами колени. От этого я не становлюсь меньше, не становлюсь живее или мертвее. Эйл нужно уйти, а она всё восхищается и восхищается абажурами, салфетками, чехлами для кресел — всем, что попадается на глаза. В ней столько жизни. А голос миссис Найт совсем ослаб, он почти не достаёт до Деревянной комнаты.

Наконец они прощаются. Замок во входной двери уже начал ржаветь. Я выбегаю из кладовки, из комнаты, бегу через коридор и перехватываю пальцы миссис Найт, сам поворачиваю ключ трижды налево.

— Ты портишь мне всё представление о смерти, — говорит миссис Найт. — Проклятый викторианский мальчик.

Конец ознакомительного фрагмента.