Прошедшее время

Рена Арзуманова

Писатель не профессия, а состояние души. Авторы нескольких книг, лауреаты и дипломанты литературных конкурсов не профессиональные поэты и писатели, однако любовь к слову стала для них значительно большим, чем увлечение.Их чувства и мысли, фантазия и юмор в рассказах этого сборника, рассчитанных на широкий круг читателей.Если Вы любите открывать новых авторов, эта книга для Вас.Некоторые рассказы Рены Арзумановой были опубликованы в авторском сборнике «Мост через жизнь».

Иллюстратор Марина Бойченко

© Рена Арзуманова, 2020

© Александра Ходорковская, 2020

© Марина Бойченко, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-7993-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перед вами книга коротких рассказов двух авторов: Рены Арзумановой и Александры Ходорковской. Обе живут в Соединенных Штатах, пишут давно и обе в этом году вышли в финал Международного литературного конкурса имени Исаака Бабеля. У каждого из этих авторов — свой стиль, своя манера, свои тематические предпочтения, и спутать их невозможно.

Александра Ходорковская работает в жанре автобиографии. Запоминаются детали, фразы, парой мазков нарисованные портреты близких людей. Удивительно точно «схвачена» эпоха и страна, из которой мы все родом.

Рассказы Рены Арзумановой — это, скорее, «скрытая драматургия». Они напоминают сжатую пружину, которую если распрямить — получится мини-пьеса: будь то трагедия или комедия. Авторов связывает многолетняя дружба, это своеобразный тандем, поэтому и книга получилась удивительной: цельной, и в то же время выстроенной на контрастах двух стилей, манер и художественных миров.

Я желаю книге «Прошедшее время» счастливого плавания и благодарных читателей, а Рене и Саше — творчества и неиссякаемого жизнелюбия.

Людмила Свирская (Прага),Член Союза Российских писателей.

Приблуда

Пса, который лежал под лавкой, Ольга Михайловна заметила издалека. И сразу же испортилось настроение. Вечно к ней кого-то прибивает: к ней самой, ее квартире, ее могилам.

Ольга Михайловна не торопясь шла проложенной между оградами дорожкой, скользкой из-за утренних заморозков, и думала, что на кладбище ни души, а от этой собаки не знаешь, чего и ждать. А вдруг она бешеная? Или злая? А лопата лежит под той же самой лавкой, под которой затаилась собака. Получается, что собака вооружена и клыками, и лопатой, а она сама, как всегда, не готова к нападению. Мама так и говорила — живешь, как ковыль на ветру. Ни камня у тебя за пазухой, ни мыслей хитрых в голове. Оттого, по мнению мамы, к ней одни дураки липли. Другие, кто поумнее, от дураков отбивались, а Ольга… Но в этом вопросе Ольга Михайловна с мамой была не согласна. Правда, не возражала, в спор не вступала, отмалчивалась, но… Не соглашалась, нет. Никакие дураки к ней не липли. Она как вышла замуж за Михаила, так и прожила с ним тридцать лет, как один день. И, уж если быть честной, к ней и до Михаила никто так уж сильно не лип. И замуж она вышла не рано. Мама всех, кто появлялся на ее горизонте, приглашала в гости и давила интеллектом. Так давила, что тихо и интеллигентно выдавливала всех кандидатов на любовь и семейное счастье из жизни Ольги. А Михаил неожиданно остался. Сидел, глядя в угол, будущей теще не возражал, эрудицией не блистал, но и не искал путей к отступлению.

А еще Ольга Михайловна думала о том, что в городе уже весна, а на кладбище зима все еще хозяйничает. Все еще диктует свои условия. Почему так? Ольге Михайловне нравилось задавать самой себе вопросы, на которые не существовало однозначного ответа. Нравилось витать в облаках, как считала мама.

— Ну? — обратилась она к собаке, остановившись у ограды. — Иди отсюда! Иди давай! Тебя мне еще не хватало. Приблуда!

Собака, не издав ни звука, еще глубже забилась под лавку. Ее била крупная дрожь, и морду покрывал иней.

— Господи, — проговорила Ольга Михайловна и обреченно вздохнула. — И давно ты тут лежишь? Земля-то совсем холодная. Снег только-только сошел. Живешь-то ты где?

Собака жалобно заскулила и забила хвостом по земле. Ей очень хотелось сочувствия в виде чего-нибудь вкусного.

— Недавно… — Ольга Михайловна по-своему поняла собаку. — А мои тут давно лежат. Папа уже пятьдесят лет как умер. Я совсем девочкой была. Мамы десять лет как не стало. А Мишенька, муж мой, год как меня оставил. Вот так вот. Твоих тут нет. Ты, приблуда, могилой ошиблась. Шла бы ты подобру-поздорову.

Собака аккуратно выползла из-под лавки, села у могилы Михаила и опустила голову. Агрессии она не проявляла.

— Так я войду? — спросила Ольга Михайловна и, выждав минуту и убедившись, что собака продолжает смотреть внимательно, но не зло, открыла калитку в ограде и прошла к лавке. Поставила сумку, достала из нее аккуратно сложенное старое полотенце и бутылку с водой.

Собака внимательно следила за Ольгой Михайловной. Шевелила ушами и не проявляла никакого желания покинуть территорию.

— Сейчас мы с тобой памятники помоем, а потом помянем. Ты, поди, голодная? Я вот не очень голодная. Я, честно говоря, вообще как-то без аппетита в последнее время живу. Без интереса. Одной жить скучно. Помолчать не с кем. А как стало не с кем помолчать, я такой разговорчивой заделалась. Даже самой смешно. Так что можем с тобой поговорить, пока я памятники мою. Я вот тебе признаюсь, что при отсутствии аппетита дома, на кладбище я почему-то ем с удовольствием. Ем немного, но в охотку. Даже и не знаю почему. Вроде как на природе. Вроде как пикник. И тишина вокруг очень интересная. Птицы поют, электричка гудит вдалеке. И вроде как не одна… Со своими… — Ольга Михайловна смочила полотенце водой из бутылки и начала с памятника мужа. — Я вообще люблю на кладбище приходить. Тебе, приблуде, могу признаться. Да ладно, ты хвостом-то не бей. Я сама знаю, что странно это. Но мне тем не менее нравится. Может, конечно, потому, что мне больше ходить не к кому. Мои все тут лежат. Не к Райке же ходить? Райка не в счет. Я к ней ходить не люблю. Да и не хожу почти. Райка — это сестра моя. Двоюродная. Ехидна такая. Всю жизнь у нас в квартире юбкой мела. Тю-тю-тю да тю-тю-тю. Сколько раз и я, и мама ей на порог указывали, а с нее — как с гуся вода. Она даже одно время на Мишу моего навострилась. Так мне казалось. Райка, конечно, отказывалась. А кто в такой ситуации отказываться не станет? Миша в ее сторону даже и не смотрел. Верным он был очень. Но мама говорила, что не верный он, а себе на уме. Кто же из теплой квартиры да от полной тарелки уйдет? А я маме возражала, что у Райки, мол, тоже квартира. И готовить она любит. Но мама моих возражений не слушала, только рукой на меня махала. Мишу она не любила. Приблудой называла. Потому как лимитчиком он был. Без квартиры. Ну и что с того, что без квартиры, правда? Вот и ты со мной согласна. Киваешь. Да и как тебе не согласиться, если ты и сама приблуда. Самой жить негде. Так вот. Мама мужа моего просто не выносила. А Райка во всем ей поддакивала. Я так понимаю, что она свой интерес имела. Все надеялась, что Миша не выдержит и уйдет. От меня к ней уйдет. А он остался. И мама, как мне сейчас кажется, поэтому Райку и привечала, что рассчитывала нас развести.

Ольга Михайловна, закончив протирать могилы, выжала уже ставшее грязным полотенце, аккуратно сложила его в сумку. Села на лавочку. Собака внимательно смотрела на женщину. Помнила, что после уборки начнут поминать. Что такое «поминать», собака не очень понимала, но хотелось попробовать. Вдруг это «поминать» окажется вполне себе вкусным.

— Хорошо-то как, — тихо проговорила Ольга Михайловна. — Люблю я спокойно посидеть после уборки. Не знаю, подходит ли к кладбищу определение «благостно», но мне тут благостно. Только одна мысль все время мучает: кто меня хоронить будет? Я, конечно, помирать еще не собираюсь, но все же? Райка, поди. Больше и некому. А кто Райку потом похоронит? Эх, поторопился Миша. Права была мама: никакой от него пользы не случилось. Ты знаешь, пока мама жива была, я Мишу любила, а как мамы не стало, что-то со мной произошло. Начала его мамиными же словами попрекать. И приблуда он, и ленивый, и безрукий. И как-то раз в сердцах сказала, что и не мужик он вовсе. А после того, как и его не стало, все думаю: что же произошло со мной тогда? Получается, что я мужа любила вопреки маме? Чтобы ее позлить? Так у меня же и в мыслях не было злить ее. Для чего? И что со мной тогда произошло, что я стала вдруг вести себя, как мама? Молчишь? Не знаешь, что сказать? Вот и я не знаю…

Собака выжидательно смотрела на Ольгу Михайловну. Когда их взгляды встречались, собака красноречиво переводила взгляд на сумку. Она, конечно, готова была поддержать разговор с этой суматошной женщиной, но не на пустой же желудок. На пустой желудок на такие серьезные вопросы, которые перед ней ставит незнакомка, и не ответишь. Собака знала за собой эту черту: когда она голодная, она не может трезво рассуждать. Все, что в жизни с ней плохого случалось, — случалось на голодный желудок. А из сумки, которая стоит на скамейке, доносятся такие изумительные запахи! Сумка пахнет домом и любовью. Мясом и чем-то сладким. Если ей, собаке, предоставят выбор, то она, конечно, выберет мясо. А потом любовь и дом. А потом уже что-то сладкое. Но это на голодный желудок. А если бы она делала выбор на сытый желудок, то, само собой, сразу бы выбрала любовь. Она успела заметить, что к любви в этой жизни непременно примешиваются и дом, и мясо, и что-то сладкое для баловства.

— И деток у нас с Мишей не случилось. Это плохо, — вздохнула Ольга Михайловна и достала из отдельного пакета очередное чистое полотенце. Смочила его оставшейся в бутылке водой, протерла лицо и руки. — Если бы были детки, то я бы не беспокоилась, кто хоронить меня будет. Хотя, конечно, хочу я тебе сказать, случаются и такие дети, что и не захочешь, чтобы они тебя хоронили. У Райки тоже детей нет. Да Райка и замужем-то не была. Не нашлось на нее кандидата. Я вот в последнее время часто думаю: если бы я была с Мишей своим подобрее, может, он и пожил бы еще. Чего мне не хватало? Какого рожна? Ну, тихий он был. Неприспособленный. Зато и не ругался никогда. Я ему слово, а он в ответ молчит. Я — два, а он только плечами пожимает. Недоуменно так пожимает. Получается, что всю жизнь мужик недоумевал: за что ему жена с тещей такие сварливые попались? И как мне теперь с мыслями этими жить? Все мы, скажу я тебе, задним умом сильны. Или вот еще о чем думаю: если бы Миша устал от моего ворчания и ушел к Райке, может, у них и детки бы родились. И было бы кому нас с Райкой похоронить. И я бы сейчас не с тобой Мишу поминала, а с его детками. Или не поминала бы. Кто поминает бывших мужей?

Ольга Михайловна достала из сумки кусок старой клеенки, расстелила на лавке. Выложила на клеенку толсто нарезанную и завернутую в кальку колбасу, два вареных яйца, домашние пирожки и одно пирожное-картошку. Собака, шумно сглотнув слюну, не отводила взгляда от импровизированного стола. Она прекрасно понимала, что самой хватать продукты нельзя. Даже и думать об этом не стоит. За такое можно и по морде получить. В людях собака разбиралась хорошо. Знала, что никто не потерпит такого разнузданного поведения. А она потерпеть еще несколько минут вполне себе может. Когда уже понятно, чем твое терпение вознаградится, тогда и голод уже не так страшен. Собака подумала, что ей сегодня крупно повезло. Наткнуться на такого доброго человека, который руками не машет, не кричит да еще ласково называет приблудой, — это большая удача! Она, собака, о людях много чего знает. Много чего нелицеприятного. Но говорить об этом не торопится. Не в ее это правилах.

— Голодная, поди? — спросила Ольга Михайловна. — Если бы я знала, что буду не одна поминать, то больше бы продуктов захватила. А так беру всего понемногу. Пирожные вот мама любила. Приношу одно. Михаил большим любителем пирожков был. Очень он мои пирожки уважал, правда, я их ему нечасто пекла. Из вредности. А теперь, как на кладбище собираюсь, пеку. И все думаю: а оно ему теперь надо? Или это мне надо? Эх, кабы знать, что он так торопливо уйдет. Ничего мне напоследок не сказал. Ни слова. Молча жил, молча ушел. И мне не дал возможности повиниться при его жизни. Не захотел снять груз с моей души.

Ольга Михайловна вздохнула и посмотрела на фотографию мужа на памятнике. Где-то там, за горизонтом, прокричала электричка. Собака навострила уши. Она этот звук не любила. Столько с электричками неприятного связано. Последний хозяин привязал ее к лавке в вагоне и ушел. Для чего привязывал, спрашивается? Ему достаточно было просто ворота дома открыть, и она бы сама ушла. Или не ушла? Предавать и уходить — это не в собачьих правилах. Повезло с хозяином — твое счастье. Не повезло — тоже счастье. Жить без хозяина — это последнее дело. Собака позволила себе тихо заскулить. Гораздо тише, чем скулила эта электричка. Надо же как-то человеку о себе напомнить? Напомнить о том, что они собрались поминать, а не разговоры разговаривать.

Ольга Михайловна вздрогнула, оторвала взгляд от фотографии и принялась чистить яйца. Собака глубоко вдохнула воздух. Все, что было выложено на клеенке, очень вкусно пахло. Гораздо вкуснее, чем снег и свежий воздух, которым так любят наслаждаться люди. Но собака людей за это не осуждала. Она знала, что люди слабо разбираются в запахах. О чем говорить, если они не могут по запаху определить любовь. А это, на взгляд собаки, самый важный запах. Даже важнее запаха домашних пирожков и колбасы.

— А что любил папа, я не очень помню. Ему приношу колбасу. Мне кажется, что колбасу все мужчины любят. А яйца приношу для порядка. Какой пикник без яиц? Правда?

Ольга Михайловна протянула очищенное яйцо собаке. Та аккуратно взяла яйцо с ладони и проглотила. Даже разжевывать не стала.

— Какая же ты голодная! — поразилась Ольга Михайловна. — А я, честно говоря, даже и не думала, что собаки яйца едят. У меня собак никогда не было. Как-то раз хотела кошку завести, но мама сказала, что ей и мужа моего хватает. Сказала, что одного приблуды в доме достаточно.

Собака, отреагировав на уже полюбившееся слово «приблуда», забила хвостом и позволила себе негромко поскулить. Совсем-совсем негромко. Просто чтобы подтвердить, что яйца она любит. И колбасу любит. И домашние пирожки. И ей, собаке, совсем неважно, с чем эти пирожки. Она всякие за свою жизнь ела: и с картошкой, и с вареньем, и с сосиской. И даже пару раз ей перепадали пирожки с мясом. Свежими они уже, конечно, не были. Попахивали даже. Но ей, если уж быть откровенной, все равно мясные пирожки очень понравились. Гораздо больше, чем свежие с вареньем. Собака вообще считала себя не капризной. Считала, что очень подходит для любви и домашнего проживания. Она никого не переделывает на свой лад, в еде непривередлива. Честная и очень верная. В ней есть все те качества, которые люди упорно ищут друг в друге и не всегда находят. А если и находят, то тут же начинают сомневаться — любит, не любит. Верит, не верит. Это потому, что не различают запахи. Эх, если бы она, собака, могла говорить по-человечески, она бы людям все разъяснила. Хотя, с другой стороны, лучше не говорить. Любой разговор — себе дороже. Ей, собаке, достаточно и общения с себе подобными. Вот как-то раз, когда она еще жила на даче со своим хозяином, еще до того, как он ее привязанную в электричке оставил, собака, которая жила на соседнем участке за забором, рассказала, что ей хозяйка кашу варит. На мясном бульоне. Она, конечно же, соседской собаке сразу поверила. Собаки не врут. Но представить кашу на мясном бульоне не получилось никак! Она в дырку в заборе на соседскую собаку посмотрела. Такая замухрышка! Маленькая, ушки торчком, шерсти нет, только хохолок птичий торчит. А ей — кашу на мясном бульоне! Нет, людей понять очень сложно.

Ольга Михайловна, немного подумав, протянула собаке пирожок. Пирожок оказался мясным. Проглотив пирожок, собака от восторга закатила глаза и почувствовала готовность следовать за этой доброй женщиной хоть на край света. На самый-самый край. Туда, где нет электричек, хохлатых собак, но есть каша на мясном бульоне. Есть верность, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Есть дом. Или будка во дворе. Или коврик у порога. Собаке никогда не было важно, где спать.

— Что же мне с тобой делать? — Ольга Михайловна сначала внимательно посмотрела на собаку, затем на продукты, выложенные на клеенке. — Я, конечно, могу все тебе отдать. Мне не жалко. Но вдруг тебе потом плохо станет? С непривычки?

Собака, поразившись сказанному, тихо гавкнула. Как это — станет плохо с непривычки? От еды? Плохо может быть только от голода, от нелюбви окружающих. Собака, вытянув шею, положила голову на колени женщины. Она не знала, как еще в этой ситуации объяснить, что она, собака, без каких-либо неприятных последствий для здоровья, может съесть все. Если ей, конечно, предложат. Если не пожалеют.

— Ах ты Боже мой… — Ольга Михайловна от неожиданности вся подалась назад и чуть не упала с лавки. Затем, подавляя страх, положила руку на собачью голову. Собака зажмурила глаза. Женщина погладила собаку. Наткнулась на веревку, обвязанную вокруг шеи. Под густой свалявшейся шерстью веревка была не видна. — Ах ты Боже мой!

Собака замерла. В этом, во второй раз произнесенном женщиной «Ах ты Боже мой» ей почудился явный запах любви. Запах был гораздо сильнее, чем от «приблуды».

— Кто же это тебе веревку на шее так затянул? Какой такой умник? Какой такой зверь?

Ольга Михайловна повела рукой вдоль веревки, чтобы нащупать узел, вдруг удастся развязать. Узел оказался крепким. Завязывали так, чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь. Рядом с узлом болтался металлический жетон, на котором было выбито слово «Миха».

— Миха! — поразилась Ольга Михайловна. Она вскрикнула так громко, что собака моментально открыла глаза и отпрянула от женщины. — Тебя зовут Миха?

Собака смотрела во все глаза. Что-то изменилось. Что-то эту женщину так потрясло, что до ненависти остался всего один шаг. Или до любви. До такой любви, которая надолго. Собака замерла. Она боялась сделать что-то не так. Ненависти ей совсем не хотелось. Тем более сейчас, когда они так славно начали поминать и угощаться яйцами и пирожками. Наверное, лучше не признаваться, что ее зовут Миха. Ей, если честно, и самой это имя не нравится. Ни у кого не получалось произносить это имя нежно, с любовью. С той самой любовью, которая изумительно пахнет, когда женщина произносит «приблуда» или «ах ты Боже мой».

— Ах ты Боже мой! — повторила Ольга Михайловна и перевела внимательный взгляд с собаки на памятник. Она смотрела на портрет мужа и что-то сама себе придумывала. Затем взяла в каждую руку по пирожку и протянула собаке. Собака не заставила себя уговаривать. Она с удовольствием приняла угощение. К ее радости, и эти пирожки оказались мясными. Ольга Михайловна погладила собаку по голове.

— Извини меня. Извини меня, дуру. Я теперь буду часто печь пирожки. При жизни тебя не баловала, так хоть сейчас…

Собака подошла ближе, вновь положила морду на колени женщины и счастливо заурчала. Она очень любила урчать на сытый желудок и от счастья.

Ольга Михайловна не распознала в собачьем вое запаха счастья. Она уловила что-то совсем другое. Прикрыла лицо руками и горько заплакала. Плакала и понимала, что это как раз те слезы облегчения, которые она так ждала весь последний год. Собака подвывала.

— А знаешь что? — проговорила Ольга Михайловна сквозь слезы и нежно обняла собаку. — Пойдем домой! Пойдем домой, мой дорогой! Я буду тебя баловать и никогда больше не назову приблудой!

— Ах ты Боже мой, — радостно взвизгнула собака. — Ах ты Боже мой! За тобой — хоть на край света! Какая же ты замечательная!

* * *

— Какая же ты дура! Для чего ты привела в дом этого пса? Ты посмотри на него — грязный, облезлый! Еще, небось, и блохастый!

— Сама ты блохастая! — сорвалась на крик Ольга Михайловна.

— Вот обзываться ты всегда была мастерицей! А подумать, прежде чем что-то сделать, — это нет! Это не твое! Ноги моей больше не будет в твоей квартире! Ты и так чистоплотностью не отличалась, а уж с собакой твоя квартира в хлев превратится!

— И не приходи! Подумаешь! Тебя и сегодня никто не приглашал!

— Что значит — не приглашал? — Райка явно растерялась. — Сегодня же год, как Миши не стало. Помянуть надо. С кем еще тебе мужа поминать, как не со мной.

— Я вот с собакой уже помянула! — не сдержалась Ольга Михайловна. — С собакой куда лучше, чем с тобой! Спокойнее!

— С собакой лучше? С собакой спокойнее? — Райка вновь перешла на крик. — Ну и поминай с этой собакой приблудной! А я домой пошла.

Райка резко отодвинула стул и присела к столу. Поджала губы. Ни на сестру, ни на собаку она не смотрела. Смотрела на портрет Михаила, который висел на стене.

Собака тоже старалась ни на кого не смотреть. Она забилась в угол, мелко тряслась и думала, как бы не сделать чего лишнего, чтобы из дома не выгнали. Надо сначала разобраться, кто кому кем приходится. Эта горластая Райка, которая пришла незваной, только прикидывается злой, а на самом деле она добрая. Собака своему нюху доверяет. Надо бы, конечно, на эту Райку полаять для порядка, чтоб не очень-то она голос повышала. А вдруг она хозяйкина дочь? На ребенка гавкнешь, а тебе в ответ — по морде. Люди иногда не понимают, что полаять можно и для пользы дела. Не со зла, а в воспитательных целях. А в родственных хитросплетениях и разнице в возрасте собака не разбиралась вообще. Это не собачья тема. Ее дело — любить и защищать. А Олю, которая накормила и привела домой, собака уже полюбила всем сердцем.

— Где ты этого пса подцепила? — спросила Райка и пододвинула к себе сумку, которую, как пришла, так у дивана в сердцах и бросила. Вид этой облезлой собаки испортил ей настроение.

— На кладбище, — спокойно ответила Ольга Михайловна. Она знала, что Райка отходчива, и сама тоже никогда в бутылку не лезла.

— Оля! — Райка всплеснула руками. — Что ж ты дурная такая! С кладбища ничего нельзя домой приносить.

— Я ничего и не приносила. Собака своими ногами пришла.

— Своими ногами… — передразнила Рая и полезла в сумку.

Собака подалась вперед. Она давно почувствовала, что из сумки очень вкусно пахнет.

Рая аккуратно вынула и поставила на стол бутылку красного вина, банки с винегретом и салатом. Завернутую в фольгу и все еще теплую буженину. Достала маленькую кастрюлю с куриными котлетами, которые очень любила Ольга Михайловна. В отдельной кастрюле — картофельное пюре, заправленное жаренным на сливочном масле луком.

Собака громко сглотнула обильную слюну и забила хвостом по полу.

— Как ты все это донесла? — спросила Ольга Михайловна.

— Донесла. Не в первый раз. На тебя в плане еды положиться нельзя.

— Почему это? — моментально обиделась Ольга Михайловна. — Я с утра пирожков напекла, какие Миша любит. И еще у меня колбаса есть.

— Колбаса… — вновь передразнила Райка. — Неси свои пирожки. А колбасу собаке оставь.

Собака довольно заурчала. Она поняла, что не ошиблась в этой Райке. Нормальная женщина. Не вредная. Не может быть вредным человек, который не жалеет еды для незнакомой собаки.

— А ты мне не указывай, что делать! — вскипела Ольга Михайловна. — Колбасу тоже на стол поставим. А собаке я кашу потом сварю. На мясном бульоне. У меня бульон остался.

Собака замерла. Даже дышать перестала. Боялась неверным движением спугнуть то самое счастье, на которое даже не надеялась, но неожиданно дождалась. Она не могла ошибиться — Ольга говорила именно о каше на мясном бульоне. Видать, не только облезлым и хохлатым такое сытое счастье приваливает. Но и таким красивым, как она. Собака искренне считала себя очень красивой.

— Ты? Ты будешь варить кашу? — в голосе Райки слышался сарказм. — Ты даже мужу кашу не варила, а собаке будешь?

— Буду! Этой собаке буду!

Собака подошла к сидящей на диване хозяйке, положила морду ей на колени и преданно посмотрела в глаза. Ольга Михайловна нежно погладила собаку и улыбнулась. Вдруг подумалось: как давно она не улыбалась. Ей очень хотелось рассказать Райке, что это не просто собака. Это Мишина душа к ней вернулась. А раз вернулась, значит, простила все прочие обиды и прегрешения. Безгрешных людей не бывает. Но души умерших возвращаются только к тем, кто этого заслуживает. Только к тем, кто прощен. И, вдохновленная этим, в принципе, самой себе назначенным прощением, Ольга Михайловна решила быть впредь доброй и терпеливой со всеми, кто ее окружает. А окружают ее только Райка и собака. Райка окружает давно, а собака — с сегодняшнего дня. Очень хотелось рассказать сестре все, о чем она передумала с того самого момента, как прочла на жетоне имя «Миха». Но что-то останавливало. Наверное, боялась быть непонятой.

Райка внимательно смотрела на сестру. Что-то новое появилось в выражении ее лица. Что-то совсем Ольге несвойственное. Мягкость какая-то. Влюбилась она, что ли? И в кого? На старости-то лет? Уже пять лет на пенсии, а туда же… Хотя эта Оля всегда была какой-то блаженной. Как хотела, так и жила. И все ей легко давалось, в то время как Раю жизнь обошла по всем фронтам.

— А почему Мише кашу не варила, а этой собаке будешь?

— Мише не готовила, потому что дурой была.

— А теперь поумнела? — Райка с удивлением смотрела на сестру. На ее памяти Оля впервые высказала критику в свой адрес.

— Поумнела.

— И кого за это благодарить надо?

— Миху, — произнесла Ольга Михайловна после недолгого колебания и нежно почесала собаку за ухом.

— Какого Миху? — испуганно спросила Рая. Умом, что ли, Оля тронулась?

— Мужа моего. Покойного. — Ольга Михайловна улыбалась. Ей вдруг стало все равно, что о ней подумает сестра. Собака учуяла блаженство, исходящее от хозяйки, и счастливо прикрыла глаза. Она не любила плакать на людях, но так хотелось! Ей впервые хотелось плакать от счастья.

— Как пса-то назвала? — спросила Райка.

Ольга Михайловна вздрогнула и посмотрела на собаку. Та напряглась и отвела взгляд от хозяйки. Решалось что-то важное. Такие моменты собака хорошо чувствовала. Очень напряженный запах. Как бы не выгнали… Райка с удивлением смотрела то на сестру, то на собаку. Такое ощущение, что промеж ними есть какая-то тайна. Смешно, конечно. Какая такая тайна может быть у Ольги, да еще с собакой.

— Приблудой назвала. Как же еще? — Ольга Михайловна погладила собаку по голове и мысленно попросила у нее прощения за это маленькое предательство. Обещала ведь, что не будет называть приблудой. Ну, не повернулся язык назвать настоящее имя собаки.

Собака облегченно вздохнула и лизнула руку хозяйки. Она не ошиблась! Не зря ей сразу же понравилось слово «приблуда». Не зря! Теперь она знала точно, что Приблудам кашу варят. Приблуда — это тебе не Миха. Это что-то совсем другое. Это новая жизнь. Лучшая жизнь.

— В этом ты вся! Вся твоя вредная сущность. Мишу всю жизнь приблудой называла, теперь собаку! Найдешь у живого существа больное место — и бьешь по нему. Если ты ей действительно будешь кашу варить, то она этой кашей подавится!

Собака от возмущения зарычала. Ольга Михайловна придержала ее за веревку, которую до сих пор руки не дошли срезать.

— О! И собака тебе под стать! Ни добра в ней, ни порядочности. Рычит на меня! Ей дай волю — она и покусает.

Ольга Михайловна, продолжая удерживать собаку за веревку, гладила ее по голове. Поглаживанием призывала к молчанию. Успокаивала. Успокаивала собаку и прислушивалась к себе. К своим новым мыслям. Новым чувствам. Почему-то совсем не хотелось вступать с этой суматошной, но, в принципе, такой привычной Райкой в перепалку.

Собака думала, что, судя по всему, эта Райка совсем не последний человек в жизни хозяйки. Если не ребенок, то явно любимица. Иначе Ольга не стала бы ее, собаку, успокаивать. Иначе дала бы вволю полаять и порычать. Люди часто склонны выяснять отношения с недругом чужими клыками и лапами. Надо попробовать порычать еще раз. Громче и смелее. И внимательнее принюхаться к реакции. Собака глубоко втянула воздух. Вкусно пахло чем-то мясным и спокойствием, которое исходило от хозяйки.

А от Райки пахло недоумением. Она никак не могла уловить настроения Ольги. На скандал не ведется, непривычно тихая и даже какая-то умиротворенная. Точно влюбилась. А она, Райка, все время пролетает мимо любви. А ведь младше Ольги. Как-то не так она живет, что ли? Что-то не то делает?

Райка вздохнула о чем-то своем, затем положила котлету на кусок хлеба и протянула сестре. И собаку осенило! Видимо, Райка хозяйку подкармливает! Вот она ей кто! Поэтому хозяйка столь терпелива. И собака с ней согласна. На того, кто обеспечивает еду в твоей миске, голос лучше не повышать. Нет, пожалуй, больше не будет она рычать на их, теперь уже общую с хозяйкой, кормилицу.

Райка тем временем открыла бутылку вина и разлила по бокалам. Один из бокалов протянула сестре и, неожиданно для самой себя, достала из кастрюльки еще одну котлету и протянула собаке.

— Ешь, Приблуда. Твоя хозяйка кашу тебе еще не скоро сварит. Да ты, поди, к кашам и непривычная. А раз непривычная, то нечего и баловать.

Собака пропустила мимо ушей это «нечего и баловать». К котлетам она, между прочим, тоже непривычная. Котлетами ее прежде тоже не баловали. Собака порадовалась, что не ошиблась в Райке: ворчливая, но добрая. Она без лишних уговоров съела котлету и всхлипнула. Не могла поверить своему счастью. Боялась, что не справится с эмоциями и на радостях сделает лужу. А это уж точно никому не понравится. Жизнь собаку не баловала и многому научила.

Ольга Михайловна с бокалом в руке продолжала сидеть на диване. Думала, что уже очень давно они с сестрой так мирно не сидели. Все время что-то делили. Собачились. Не уступали друг другу ни в чем. А теперь, с появлением собаки, все изменится. Ольга почему-то была в этом уверена. С собакой в доме они все будут жить дружно. По-человечески жить будут, как под Мишиным присмотром. Ох, как она перед ним виновата! Как виновата! Замучила она его своими придирками. И ведь сама от злости своей удовольствия не получала. Ольга Михайловна смахнула слезу. Собака заскулила.

— Давай, Оленька, Миху твоего помянем, — Райка, не чокаясь, отпила из бокала вино. — Хороший был мужик. Спокойный. Терпеливый.

Собака навострила уши, перестала бить хвостом по полу и настороженно посмотрела на Райку. Она только сегодня познакомилась со словом «поминать», и оно ей очень понравилось. Поминать — это вкусное яйцо и мясные пирожки. А Миха — это ее прежнее имя. И как ее имя связано с поминками — она не понимала. Не понимала и очень боялась, что это непонимание выйдет ей боком. Боялась сделать что-то не так. Она готова не реагировать на имя Миха, но не реагировать на слово, которое пахнет мясными пирожками, у нее не получится. Она это точно знает.

— Хороший, — подтвердила Ольга Михайловна и тоже отпила вино и, неожиданно для себя самой, спросила: — Райка, скажи мне, хотела ты Мишу моего увести?

— Мишу? Увести? Куда? — Рая выглядела очень растерянной.

Ольга Михайловна не стала отвечать. Подумала, что Райка сейчас и сама все поймет. Поди, не дура. И, честно говоря, уже жалела о том, что спросила. Какой смысл сейчас, когда Миши нет, отношения выяснять.

Рая потрясенно смотрела на сестру. До нее начал доходить смысл вопроса.

Собака внимательно следила за женщинами. Понимала, что уже полюбила обеих. Такие они добрые, суматошные и беззащитные. И настроение у них меняется очень часто. Ну, ничего, она, собака, со временем во всем разберется. Все разнюхает. И будут они жить под ее присмотром и защитой. А когда человек под защитой, то и настроение хорошее. Собака это точно знает.

— Ты что такое говоришь, Оля? Как тебе такое в голову пришло?

— Прости меня. Прости меня, дуру, — Ольга Михайловна погладила сестру по руке и пожала плечами так, как когда-то пожимал Миша. Она вдруг поняла, что это пожатие помогает не втянуться в склоку. Помогает сохранить мир.

— Он всего раз ко мне пришел, — тихо произнесла Рая. Ольга Михайловна вздрогнула и моментально отдернула руку. — Без тебя пришел. Давно. Лет двадцать назад.

— А ты?

— А что я? Я борщ ему налила. Полную тарелку. Я как раз с утра борща наварила.

— А он?

— А что он? Начал есть. А как доел — закрыл лицо руками и заплакал.

— Кто заплакал? Миша?

— Да.

— А ты?

— Я не знала, что делать, когда мужчина плачет. При мне прежде никогда никто не плакал. А потом вдруг сказала ему: «Если хочешь — оставайся». Сдуру сказала, Оленька. Поверь мне, сдуру!

— А он?

— А он погладил меня по руке и сказал: «Пойду я. Оля тоже хорошо борщ готовит. А может, еще и детки будут. Не старые мы еще». А потом добавил: «Не могу я предавать. Мне, наверное, надо было собакой родиться».

— А ты? — Ольга Михайловна прикрыла глаза и негромко заплакала.

— А что я? — Райка пожала плечами. — Я-то ведь знала, что ты борщ варить не можешь. И этим было все сказано.

— И что? — спросила Ольга Михайловна и отдала собаке надкусанную котлету, которую все еще держала в руке.

— Ничего. Поняла, что он тебя любит.

— А я вот ничего не поняла из того, что ты тут наговорила.

Ольга Михайловна посмотрела на собаку. Собака моментально положила морду ей на колени и преданно заглянула в глаза.

— Грязная она какая-то, собака эта, — произнесла Рая. Она торопилась сменить тему неприятного разговора.

— Грязная, — согласилась Оля.

— И в проплешинах вся. Болеет, поди. Надо бы ее марганцовкой обработать. Или еще чем.

— Обработаю.

— Давай помогу.

— Давай, — Ольга Михайловна внимательно посмотрела на сестру. Вспомнила, как они вместе обрабатывали маме пролежни. Как она вообще могла об этом забыть?

— Только надо бы ее искупать сначала.

— Искупаем. Вода, слава богу, есть.

Собака сидела у ног Ольги и боялась спугнуть удачу. Если женщины планируют ее искупать и что-то чем-то будут ей обрабатывать, значит, точно не выставят ее на улицу. А обработку она потерпит. Это не самое страшное в жизни. И не надо ей никакой каши! Не надо! И подстилки красивой не надо! Ей достаточно знать, что она теперь Приблуда. Достаточно ладони хозяйки на голове, поминок, надкусанных котлет и той любви, которая сейчас витает в воздухе. Такой сильной любви она прежде и не встречала.

— Марганец-то у тебя есть?

— Есть.

— Молодец, — похвалила Рая. — Хозяйственная ты.

Ольга Михайловна улыбнулась и пожала плечами. Ее очень давно никто не хвалил. То ли было некому. То ли было не за что.

— А знаешь что? — неожиданно произнесла Ольга. — Переезжай-ка ты к нам жить. Что мы с тобой, как два сыча, по разным углам ютимся?

— К кому это — к вам? — уточнила Рая. Казалось, что предложение сестры ее ничуть не удивило.

— К нам — это ко мне и к Михе. Собака вздрогнула, но тут же взяла себя в лапы. Она давно уже научилась прощать ошибки и оговорки людям. Миха так Миха. Она не будет спорить и выяснять отношения. Собака еле заметно пожала плечами и улеглась так, чтобы находиться в одинаковой близости к обеим женщинам.

Рая внимательно смотрела на сестру. Какой Миха? Что-то Оля начала заговариваться. Может, что с головой не то. Они уже, конечно, обе не девочки. Действительно, надо бы съехаться. Ольге и самой уже пригляд нужен, а тут еще и собака прибилась к ним. Да, именно к ним.

— А квартиру твою сдавать будем, — Ольга Михайловна оживилась. — Какой-никакой, а доход. Ты сможешь с работы уйти. Будем с тобой гулять, на кладбище ходить вместе. И Михе, наверное, радостно будет.

Собака, услышав слово «гулять», моментально поднялась на лапы. Погулять бы ей совсем не помешало. Женщины продолжали сидеть. В воздухе сильно пахло тихой любовью. Собака могла различить много оттенков запаха любви. Гулять с ней никто не торопился. Ничего, подумала собака, она со временем приучит их к дисциплине. Любовь любовью, но и порядок должен быть во всем.

— Переезжай, Рая. Не сомневайся, — Ольга Михайловна погладила сестру по руке.

— Ну, если ты считаешь, что Михе от этого будет радостно…

Собака, не справившись с нахлынувшими на нее чувствами и запахами, громко залаяла и, подскочив к Райке, лизнула подбородок. Собака не любила, когда хозяева плачут. Даже если эти слезы не пахли ни обидой, ни злобой.