Лига перепуганных мужчин

Рекс Стаут, 1935

Ниро Вулф, страстный коллекционер орхидей, большой гурман, любитель пива и великий сыщик, практически никогда не выходит из дому. Все преступления он распутывает на основе тех фактов, которые собирает Арчи Гудвин, его обаятельный, ироничный помощник с отличной памятью. В результате жестокой шалости соучеников по колледжу Пол Чапин на всю жизнь остался калекой. Прошли годы, и бывшие студенты начинают получать от Чапина стихотворные послания с угрозами. Двое уже погибли, а третий загадочно исчез. Перепуганные мужчины обращаются к Ниро Вулфу с просьбой уберечь их от смертельной опасности…

Глава 2

На следующее утро, в субботу, после завтрака я какое-то время развлекался с отчетностью по оранжерее, а затем вернулся на кухню допекать Фрица.

Вулф, естественно, до одиннадцати не спустится. Крыша старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, где он проживал вот уже двадцать лет, а последние семь из них и я, была застеклена и разбита на секции, в которых под бдительным присмотром Теодора Хорстмана поддерживались различные температурные и влажностные режимы для десяти тысяч орхидей, выстроившихся рядами на стойках и стеллажах. Вулф как-то заметил мне, что орхидеи суть его наложницы: бессодержательные, дорогостоящие, паразитические и темпераментные. Он доводил их, во всем многообразии форм и окрасок, до пределов совершенства и затем просто раздавал — ни одной ни разу не продал. Его терпение и искусность, подкрепляемые преданностью Хорстмана, приводили к потрясающим результатам и прославили оранжерею в разнообразнейших кругах тех, чьи интересы сосредоточивались на кабинете внизу. В любую погоду и при любых обстоятельствах четыре часа в день на крыше с Хорстманом — с девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести дня — оставались непреложными.

В то субботнее утро я в конце концов вынужден был признать, что добродушие Фрица мне не по силам. К одиннадцати часам я снова оказался в кабинете и старательно делал вид, будто там есть чем заняться, если поискать, однако в притворстве преуспел не особо. Меня одолевали следующие мысли: «Леди и джентльмены, друзья мои и клиенты, я вовсе не требую от вас настоящего дела со всякими хлопотами, деятельностью и наживой. Просто подкиньте нам хоть что-нибудь! Я даже выслежу для вас хористку или устрою засаду в ванной на вора зубной пасты, все вплоть до промышленного шпионажа. Все…»

Вошел Вулф и пожелал доброго утра. Просмотр почты много времени у него не отнял. Затем он оставил автограф на паре чеков, что я выписал на счета, отложенные им днем ранее, со вздохом поинтересовался, каков банковский баланс, и продиктовал несколько коротких писем. Я перепечатал их и вышел из дому бросить в почтовый ящик. Когда я вернулся, Вулф, откинувшись в кресле, как раз принимался за вторую бутылку пива, и мне показалось, что я заметил его взгляд из-под прикрытых век. По крайней мере, утешился я, он хоть опять не взялся за эти прелестные снежинки. Я уселся за стол и убрал пишущую машинку.

Вулф начал лекцию:

— Арчи, можно узнать все на свете, что только возможно узнать, если достаточно долго ждать. Единственный недостаток в буддийском недеянии как в способе приобретения знаний и мудрости — это прискорбно малый срок человеческой жизни. Он отсиживает первую строфу первой песни прелюдии и затем отправляется на встречу с… скажем так, с неким аптекарем.

— Да, сэр. Вы хотите сказать, мы всего лишь будем сидеть здесь и многое узнаем.

— Не многое. Но с каждым веком чуточку больше.

— Вы — может быть. Но только не я. Если я просижу здесь еще хоть два дня, то, черт возьми, настолько отупею, что больше ничего не узнаю!

В глазах Вулфа мелькнула слабая искорка.

— Не хотел бы показаться загадочным, но в твоем случае не означало бы это рост?

— Конечно, — проворчал я. — Если бы вы однажды не велели мне никогда больше не посылать вас к черту, сейчас я именно так и поступил бы.

— Хорошо. — Вулф залпом выпил пиво и вытер губы. — Ты обижен. Значит, вероятно, и пробужден. Мое вступительное высказывание было чем-то вроде комментария на недавнее событие. Ты наверняка помнишь, что в прошлом месяце пробыл десять дней в командировке, оказавшейся весьма неприбыльной, и что в твое отсутствие твои обязанности здесь выполняли два молодых человека.

Я кивнул. И ухмыльнулся. Один из них был телохранителем Вулфа от столичного агентства, а другой — стенографом от Миллера.

— Конечно помню. На короткой дистанции смогли управиться двое.

— Совершенно верно. В один из этих дней сюда пришел мужчина и попросил спасти его от нависшего рока. Он выразился не так, но суть заключалась именно в этом. Взяться за его заказ оказалось невозможным…

Я уже открыл ящик своего стола, извлек из него скоросшиватель, пролистал бумаги.

— Да, сэр. Нашел. Я прочитал этот отчет дважды. Он немного обрывочен: стенограф Миллера оказался не слишком расторопным. Он не смог записать…

— Фамилия — Хиббард.

Пробежавшись по напечатанным страницам, я кивнул:

— Эндрю Хиббард. Преподаватель психологии в Колумбийском университете. Приходил двадцатого октября, в субботу, то есть ровно две недели назад.

— Прочти это.

— Viva voce?^[1]

— Арчи, — Вулф устремил на меня взор, — где ты этому нахватался, где ты научился произношению и что, по-твоему, это означает?

— Мне прочитать эту запись вслух, сэр?

— Но только не громко, черт возьми! — Вулф осушил бокал, откинулся в кресле и сплел пальцы на животе. — Приступай.

— Понял. Сначала идет описание мистера Хиббарда. «Невысокий джентльмен, около пятидесяти лет, острый нос, темные глаза…»

— Хватит. Для этого я могу напрячь свою память.

— Да, сэр. Судя по всему, мистер Хиббард начал со слов: «Здравствуйте, сэр, меня зовут…»

— Пропусти любезности.

Я пробежал глазами страницу:

— Отсюда пойдет? Мистер Хиббард сказал: «Мне посоветовал обратиться к вам один друг, чье имя упоминать нет необходимости, но движущей силой послужил обычный страх. Меня привел сюда ужас».

Вулф кивнул. Я начал читать с отпечатанных листов.

М и с т е р В у л ф. Да. Расскажите о них.

М и с т е р Х и б б а р д. Как вы могли понять по моей визитке, я работаю на кафедре психологии в Колумбийском университете. Поскольку вы специалист, то, возможно, замечаете на моем лице и в манерах стигматы страха, граничащего с паникой.

М и с т е р В у л ф. Я вижу лишь, что вы расстроены. И я не могу знать, хроническое это состояние или нет.

М и с т е р Х и б б а р д. Хроническое. По крайней мере, становится таковым. Поэтому-то я и прибегнул к… к вам. На меня обрушилось непосильное бремя. Моя жизнь в опасности… Нет, не так, еще хуже: я лишен права на жизнь. Я признаю это.

М и с т е р В у л ф. Конечно. Я тоже, сэр. Все мы.

М и с т е р Х и б б а р д. Чушь! Простите. Я не подразумеваю первородный грех. Мистер Вулф, меня хотят убить. Некий человек собирается меня убить.

М и с т е р В у л ф. Вот как. Когда? Как?

Тут Вулф вмешался:

— Арчи… Можно обойтись без «мистеров».

— Да, конечно. Этот стенограф потрудился на славу, ни одного не пропустил. Наверное, его вышколили всегда относиться к своему нанимателю уважительно, примерно сорок четыре часа в неделю, в зависимости от обстоятельств. Ладно.

Х и б б а р д. Этого я не могу вам сказать, потому что не знаю. В этой истории есть также некоторые аспекты, о которых я вынужден умолчать. Я могу рассказать вам… Что ж… Много лет назад я причинил вред, и вред непоправимый, одному человеку. Я был не одинок. В этом замешаны и другие, но волей случая основная ответственность лежит на мне. По крайней мере, я так считаю. То была мальчишеская выходка… С трагическим исходом. Никогда себе этого не прощу. Равно как и другие причастные — по крайней мере, большинство из них. Не то чтобы я так болезненно к этому относился, ведь это произошло двадцать пять лет назад. Я психолог, а потому слишком занят болезнями других, чтобы отвлекаться на свои. Так вот, мы покалечили того мальчишку. Погубили. По сути. Естественно, мы ощущали свою вину, и на протяжении всех этих двадцати пяти лет некоторые из нас вынашивали мысль загладить ее. Мы действовали в соответствии с этой мыслью… Иногда. Ну, вы понимаете: мы занятые люди, большинство из нас. Мы никогда не отказывались от этого бремени, и время от времени кто-нибудь из нас старался его нести. Это было нелегко для дола… Другими словами, по мере взросления мальчик становился все более странным. Я выяснил, что еще в начальной школе он проявлял признаки таланта, и, несомненно, в университете… то есть, насколько мне известно, после травмы, он обладал сущей гениальностью. А потом гениальность его хотя и сохранилась, однако извратилась. В определенный момент…

Вулф прервал меня:

— Секундочку. Вернись-ка назад на несколько предложений. Начиная с «Это было нелегко для дола»… Там действительно стоит «дол»?

Я нашел место.

— Именно так. «Дол». Не понимаю.

— Стенограф тоже не понял. Продолжай.

–…В определенный момент, где-то лет пять назад, я пришел к вполне определенному выводу: он психопат.

В у л ф. И после этого вы продолжали с ним общаться?

Х и б б а р д. О да. Многие из нас продолжали. Кто-то виделся с ним часто, а один-двое даже близко с ним общались. Примерно в это же время его скрытая гениальность, судя по всему, и созрела окончательно. Он… хм… он делал вещи, вызывавшие восхищение и интерес. Как бы ни был я убежден, что он психопат, я все же беспокоился о нем меньше, нежели долгое время до этого, ибо он, как мне казалось, по-настоящему добился достаточного — по крайней мере, компенсирующего — успеха. Пробуждение пришло внезапно. Произошло воссоединение — собрание — нашей группы, и один из нас погиб… умер… Несомненно, как мы единодушно решили, в результате несчастного случая. Но он — я имею в виду человека, которого мы покалечили, — присутствовал там, и через несколько дней каждый из нас получил по почте сообщение, в котором говорилось, что он убил одного из нас, за ним последуют и остальные. Что он взошел на корабль мести.

В у л ф. Вот как. Определение «психопат» наверняка стало представляться едва ли не эвфемизмом.

Х и б б а р д. Именно. Но мы не могли ничего поделать.

В у л ф. Поскольку у вас было доказательство, то обратиться в полицию было бы не так уж и рискованно.

Х и б б а р д. У нас не было доказательства.

В у л ф. А сообщение?

Х и б б а р д. Оно было отпечатано на машинке, без подписи и выражено в таких двусмысленных фразах, что совершенно не годилось для использования в качестве доказательства. Он даже изменил свой стиль, и весьма искусно. Но у нас это письмо сомнений не вызвало. Его получил каждый — не только присутствовавшие на собрании, но и все члены лиги. Конечно же…

В у л ф. Лиги?

Х и б б а р д. Я оговорился. Это пустяк. Много лет назад, когда некоторые из нас обсуждали происшествие, кто-то, расчувствовавшись естественно, предложил нам назваться Лигой искупления. Ну, выражение в некоторой степени и привязалось. Последнее время его только и использовали что в шутку. Теперь, полагаю, шутки закончились. Так вот, я хотел сказать, что, конечно же, не все из нас живут в Нью-Йорке, примерно половина. Один получил точно такую же угрозу в Сан-Франциско. Некоторые из нас, живущих в Нью-Йорке, собрались и обсудили положение. Мы провели нечто вроде расследования, увиделись… с ним и поговорили. Он отрицал, что разослал угрозы. Нам показалось, что он забавляется в своей темной душе, хотя внешне оставался спокойным.

В у л ф. «Темная душа» — довольно необычное выражение для психолога.

Х и б б а р д. По выходным я выступаю на поэтических собраниях.

В у л ф. Тогда понятно. И?..

Х и б б а р д. Какое-то время ничего не происходило. Три месяца. Потом погиб еще один член нашей лиги. Его нашли мертвым. Полиция сочла его смерть самоубийством, и как будто все указывало на это. Однако через два дня мы все получили второе предостережение; то же самое содержание и, несомненно, тот же самый источник. Оно было составлено весьма талантливо, просто гениально.

В у л ф. На этот раз, естественно, вы обратились в полицию.

Х и б б а р д. Почему «естественно»? У нас по-прежнему не было доказательств.

В у л ф. Это вы не обратились. Один или даже несколько из вас все-таки поступили так.

Х и б б а р д. Да. Я был против, но они все равно обратились…

В у л ф. Почему вы были против?

Х и б б а р д. Мне представлялось это бессмысленным. Кроме того… хм… я не смог заставить себя присоединиться к требованиям расплаты — возможно, даже жизнью — от человека, которого мы покалечили… Вы понимаете…

В у л ф. До некоторой степени. Во-первых, для полиции не было доказательств. Во-вторых, она могла бы их найти.

Х и б б а р д. Что ж, я вовсе не сочиняю эссе по логике. Человек способен не допустить бессмыслицу в хранилище своего разума, но отнюдь не в сферу собственных побуждений.

В у л ф. Хорошо сказано. И что полиция?

Х и б б а р д. Они ничего не добились. Он выставил их полными ослами. Он пересказал мне их вопросы и свои ответы…

В у л ф. Вы продолжали с ним встречаться?

Х и б б а р д. Конечно. Мы были друзьями. О да. Полиция занялась расследованием, допросила его, всех нас, изучила все, что только могла, и осталась ни с чем. Некоторые из них — из группы, я хочу сказать, — наняли частных детективов. Это было две недели назад, точнее, двенадцать дней назад. Детективы добьются того же, что и полиция. Я уверен в этом.

В у л ф. Безусловно. Что за агентство?

Х и б б а р д. Это не имеет отношения к делу. Важно то, что кое-что произошло. Я мог бы распространяться о мрачных предчувствиях, предупреждениях и так далее, мне известно множество слов подобного характера, и я даже мог бы описать ситуацию в психологических терминах, но дело просто-напросто в том, что я слишком напуган, чтобы продолжать распространяться. Я хочу, чтобы вы избавили меня от смерти. Я хочу нанять вас для защиты своей жизни.

В у л ф. Да. Что же произошло?

Х и б б а р д. Ничего. Ничего существенного для всех, кроме меня. Он навестил меня и кое-что сказал. Вот и все. Повторять это не имеет смысла. Мое постыдное признание заключается в том, что на протяжении вот уже долгого времени я до смерти напуган. Я боюсь ложиться спать и боюсь вставать. Боюсь есть. Мне нужны все меры безопасности, какие только вы можете предоставить за плату. Я привычен к упорядочиванию слов, и необходимость разумной беседы с вами воссоздала видимость порядка и учтивости в некоем отделе моего мозга, однако вокруг и ниже этого порядка царит сущая паника. После всех моих исследований — научных и псевдонаучных — сего исключительного феномена, человеческой души, одержимой бесами или воспаряющей к небесам, я низведен до единственного простого и примитивного беспокойства: я ужасно боюсь быть убитым. Друг, который посоветовал мне прийти сюда, сказал, что вы обладаете поразительным сочетанием талантов и что у вас только одна слабость. Она не назвала ее алчностью, я не помню, как она выразилась. Я отнюдь не миллионер, но, помимо оклада, я обладаю и достаточным личным состоянием, а потому торговаться не намерен.

В у л ф. Деньги мне всегда нужны. И это дело, конечно же, по мне. Я обязуюсь высадить этого джентльмена с корабля мести, прежде чем он причинит вам какой-либо вред, за сумму в десять тысяч долларов.

Х и б б а р д. Высадить его? Это невозможно. Вы его не знаете.

В у л ф. Равно как и он не знает меня. Можно устроить встречу.

Х и б б а р д. Я вовсе не имел в виду… Ха-ха! Потребуется больше чем встреча. Потребуется больше, как мне представляется, чем все ваши таланты. Но это к делу не относится. Увы, мне не удалось ясно изложить свою позицию. Я не собираюсь платить десять тысяч долларов или любую другую сумму, чтобы вы передали этого человека… правосудию. Ха! Назовем это правосудием. Слово, отдающее вонью гниения. Так или иначе, в этом участвовать я не намерен, даже перед лицом собственной смерти. Я не назвал вам его имени. И не назову. Я и без того, пожалуй, рассказал слишком много. Ваши услуги мне нужны для обеспечения моей собственной безопасности, а не в качестве средства его уничтожения.

В у л ф. А если одно потребует другое?

Х и б б а р д. Надеюсь, нет. Молю, чтобы не потребовало… Могу я помолиться? Нет. Я разучился молиться. Естественно, я не ожидаю, что вы гарантируете мне полную безопасность. Однако ваш опыт и умение… Уверен, они стоят того, сколько бы вы ни запросили…

В у л ф. Вздор! Мое умение ничего не будет стоить, мистер Хиббард. Я правильно вас понимаю: вы хотите нанять меня защищать вашу жизнь от враждебных замыслов этого человека, не предпринимая никаких шагов по его разоблачению и заключению?

Х и б б а р д. Да, сэр. Именно так. И еще мне сказали, что стоит вам применить ваши таланты в деле — и любая попытка перехитрить вас окажется тщетной.

В у л ф. У меня нет талантов. Я либо гений, либо ничто. В данном случае ничего. Нет, мистер Хиббард. Хотя мне действительно нужны деньги. В чем нуждаетесь вы, если так упорствуете в своем донкихотстве, так это, во-первых, в приличной страховке жизни, если у вас имеются иждивенцы, и, во-вторых, в смиренном признании факта, что ваша смерть — всего лишь вопрос времени. Это, конечно же, верно в отношении всех нас, все мы разделяем с вами эту болезнь, вот только ваша, судя по всему, уже достигла острой стадии. Я бы посоветовал вам не тратить времени и денег на меры предосторожности, раз уж он решил убить вас. Если он обладает заурядным интеллектом, не говоря о той гениальности, что вы ему приписываете, вы умрете. Существует столько способов убийства ближних! Гораздо больше, нежели для большинства наших обычных занятий вроде подрезки деревьев, молотьбы пшеницы, заправки постели или плавания. За свою карьеру я часто поражался той легкости и беззаботности, с которыми совершается обычное убийство. Сами посудите: чтобы прихлопнуть муху, зачастую требуется минут восемь-десять, в то время как обычное убийство, насколько я могу судить, занимает десять-пятнадцать секунд от силы. При использовании медленного яда и прочих подобных средств смерть, конечно же, затягивается, но сам акт убийства в большинстве случаев весьма недолог. И еще вот над чем поразмыслите: существует всего лишь два-три способа убийства свиньи, а вот человека лишить жизни можно сотнями методов. Даже если ваш друг хотя бы наполовину гениален, каковым вы его считаете, и, в отличие от обычного преступника, не ходит по проторенной дорожке, то от него можно ожидать самых неожиданных действий, причем раньше, чем ваша лига сократится наполовину. Может, он даже изобретет что-нибудь новенькое. И еще одно: мне все-таки представляется, что у вас есть хороший шанс. В конце концов, он может до вас отправить на тот свет еще нескольких. И вполне вероятно, что где-то в этой череде он совершит ошибку или ему просто не повезет. Или какой-нибудь другой член вашей лиги, менее обремененный донкихотством, чем вы, воспользуется моими услугами. Это могло бы вас спасти.

Я оторвался от страницы и взглянул на Вулфа:

— Великолепно, сэр. Просто замечательно. Я даже удивлен, что это его не проняло, наверняка тот еще упрямец был. А может, вам следовало зайти дальше. По сути, вы упомянули только яд, а могли бы обратиться к удушению, кровопусканию, проломленному черепу, конвульсиям…

— Продолжай.

Х и б б а р д. Я буду платить вам пятьсот долларов в неделю.

В у л ф. Нет, простите. Вплоть до данного момента моя казуистика вполне довольствовалась убеждением, что деньги, которые я кладу в банк, заработаны. И я не осмелюсь отягощать ее подобным.

Х и б б а р д. Но… Вы ведь не отказываетесь? Вы не можете отказываться от такого. Боже мой! Вы моя единственная надежда. Я не осознавал этого, но так оно и есть.

В у л ф. И все же я отказываюсь. Я могу взяться за обезвреживание этого человека, чтобы снять угрозу…

Х и б б а р д. Нет! Нет!

В у л ф. Очень хорошо. Небольшой совет: если будете страховать жизнь на крупную сумму, причем на совершенно законных основаниях, по возможности постарайтесь, чтобы этому событию нельзя было придать правдоподобный вид самоубийства. А поскольку вы не узнаете о событии задолго, вам придется постоянно быть начеку. Это всего лишь практичный совет, чтобы страховку не смогли аннулировать и ее получатели не оказались ни с чем.

Х и б б а р д. Но… мистер Вулф… послушайте… вы не можете так поступить. Я пришел к вам. Говорю вам, это несправедливо…

Вулф прервал меня:

— Достаточно, Арчи.

Я поднял на него взгляд:

— Осталось совсем немного.

— Знаю. Мне тягостно выслушивать это. Коль скоро я отказался от пятисот долларов, а возможно, и тысячи. Я отстоял свою позицию, и твое чтение вызывает у меня излишнее расстройство. Не заканчивай. Дальше ничего нет, кроме сбивчивых протестов мистера Хиббарда и моей восхитительной непреклонности.

— Да, сэр. Я читал. — Я бросил взгляд на оставшиеся строчки. — Но я удивлен, что вы позволили ему уйти. Как-никак…

Вулф потянулся к столу, нажал кнопку вызова Фрица, немного поерзал в кресле и снова откинулся:

— Сказать по правде, Арчи, я забавлялся идеей.

— Ага, я так и знал.

— Но из этого ничего не вышло. Как тебе известно, чтобы моя кобылка скакала, ее нужно пришпоривать, но вот бока ее так и остались непотревоженными. Тебя тогда не было, а после твоего возвращения данный случай не обсуждался. Довольно странно, что ты невольно и по чистой случайности послужил причиной, что мы все-таки вернулись к нему.

— Не понимаю.

Вошел Фриц с пивом. Вулф достал из ящика открывалку, наполнил бокал, залпом его опорожнил и снова откинулся на спинку кресла, потом продолжил:

— Ты донимал меня тем человеком на свидетельской трибуне. Я смирился с твоей вспышкой гнева, потому что было почти четыре часа. Как ты знаешь, пришла книга. Я прочел ее прошлой ночью.

— Зачем же вы ее прочли?

— Не изводи меня. Я прочел ее, потому что это книга. Я как раз закончил «Возвращение туземца» Луиса Адамича и «Принципы человеческой природы» Альфреда Росситера^[2], и я вообще читаю книги.

— Ну да. И?..

— Это тебя позабавит. Пол Чапин, человек на свидетельской трибуне, автор «К черту неудачников!», и есть злодей из истории Эндрю Хиббарда. Психопатический мститель за старую тяжелую травму.

— Черта с два! — Я посмотрел на него с подозрением, так как знал, что порой он любит приврать. — Почему же он?

Веки Вулфа чуть приподнялись.

— Мне что, объяснить тебе устройство Вселенной?

— Нет, сэр. Дубль два. Как вы поняли, что это он?

— Без всяких полетов. Прозаичными мыслительными процессами. Тебе они нужны?

— Был бы весьма признателен.

— А как же. Достаточно лишь нескольких деталей. Мистер Хиббард употребил необычную фразу — «взойти на корабль мести», и она дважды встречается в книге «К черту неудачников!». Мистер Хиббард вовсе не сказал, как записал стенограф, «это было нелегко для дола…», что, конечно же, бессмысленно, он сказал: «Это было нелегко для Пола» — и спохватился, что произнес имя, которое не собирался раскрывать. Так же он сообщил кое-какие факты, указывающие, что этот человек — писатель: например, когда говорил об изменении его стиля в угрозах. Далее, мистер Хиббард упомянул, что пять лет назад этот человек добился компенсирующего успеха. Этим утром я созвонился с несколькими людьми. В тысяча девятьсот двадцать девятом году была издана первая успешная книга Пола Чапина, а в тысяча девятьсот тридцатом — вторая. Кроме того, Чапин — калека вследствие травмы, полученной им двадцать пять лет назад в Гарварде. Если этого мало…

— Нет. Премного благодарен. Я понял. Все правильно. Теперь, когда вы знаете, кто этот парень, все гладко. Не так ли? Кому вышлете счет?

Две складки на щеках Вулфа немного растянулись, так что я понял: он, по его мнению, улыбается. Я продолжил:

— Но вы все равно можете быть довольны, потому что знаете, что на ланч у нас кукурузные лепешки с анчоусным соусом и до него осталось лишь десять минут.

— Нет, Арчи. — Складки медленно сжались. — Я упомянул, что забавлялся идеей. Она может оказаться плодотворной, а может и не оказаться. Как обычно, ты предоставил тот самый укол шпорой. К счастью, наша ставка будет незначительной. Есть несколько возможных подходов, но, полагаю… Да. Дозвонись до мистера Эндрю Хиббарда. В университете или дома.

— Хорошо, сэр. Говорить будете вы?

— Да. А ты слушай и записывай, как обычно.

Я нашел номер в телефонной книге и набрал его. Сначала в университет. Однако застать Хиббарда не удалось. Меня перекинули на два-три внутренних номера, и я пообщался с четырьмя или пятью его коллегами, в результате чего лишь выяснилось, что поблизости его нет и никто не знает, где его можно найти. Я попытался позвонить ему домой, в академический городок в том же районе. Какая-то безмозглая женщина почти взбесила меня, настаивая, чтобы я сказал ей, кто я такой и что мне нужно. На мои вопросы она отвечала крайне невразумительно и наконец выдала, что мистера Хиббарда, скорее всего, нет дома. Вулф слушал окончание разговора по своему телефону.

Я повернулся к нему:

— Я могу попробовать еще раз, и, может, мне повезет больше.

Он покачал головой:

— После ланча. Уже две минуты второго.

Я встал и потянулся, размышляя, что сам-то мог бы обрушить шквал уничтожающей критики на кукурузные лепешки, в особенности с соусом Фрица. Именно в этот момент идея Вулфа и решила снизойти на него, не дожидаясь, пока он сам до нее дойдет. Естественно, имело место совпадение, хотя это уже не важно. Должно быть, она пыталась дозвониться до нас, пока я разговаривал.

Зазвонил телефон. Я вновь сел и снял трубку. Послышался голос женщины, желавшей поговорить с Ниро Вулфом. Я поинтересовался ее именем и, когда она произнесла «Эвелин Хиббард», попросил ее не вешать трубку, закрыл ладонью микрофон и ухмыльнулся Вулфу:

— Это какая-то Хиббард. — (Он поднял брови.) — По имени Эвелин. Голос молодой, возможно дочь. Возьмите трубку.

Он снял свою трубку, а я приготовился слушать, достав блокнот и карандаш. Когда Вулф поинтересовался, чего она хочет, я уже в который раз отметил, что из всех встречавшихся мне людей он единственный, кто говорит с одной и той же интонацией как с женщинами, так и с мужчинами. У него было множество голосовых вариаций, но ни одна из них не определялась полом. Я поспешно переводил услышанное в каракули в блокноте, большей частью понятные лишь мне.

— Я узнала о вас от подруги, мисс Сары Барстоу. Вы должны ее помнить, мистер Вулф, вы… Вы расследовали смерть ее отца. Я могу с вами увидеться прямо сейчас? Если возможно. Я звоню из магазина «Бидуэлл», на Пятьдесят второй улице. Я могла бы приехать к вам через пятнадцать минут.

— Простите, мисс Хиббард, но я занят. Не могли бы вы зайти в четверть третьего?

— О-о! — Последовал вздох. — Я надеялась… Я решилась всего лишь десять минут назад. Мистер Вулф, это очень срочно. Если бы вы могли…

— Если вы расскажете, в чем заключается срочность.

— Боюсь, нет, это не телефонный разговор… Хотя это глупо. Мой дядя, Эндрю Хиббард, он приходил к вам две недели назад. Может, вы помните? Он исчез.

— Вот как. Когда?

— Во вторник вечером. Четыре дня назад.

— И вы не получали от него никаких вестей?

— Никаких. — Голос мисс Хиббард упал. — Совсем никаких.

— Понятно. — Взгляд Вулфа скользнул на часы — было четыре минуты второго — и затем к двери, на пороге которой уже стоял Фриц, готовый объявить ланч. — Поскольку прошло уже девяносто часов, можно рискнуть и еще одним. Так как насчет четверти третьего? Так будет удобно?

— Раз уж вы не можете… Хорошо. Я приду.

Две трубки одновременно легли на рычаги. Фриц, как обычно, провозгласил:

— Ланч, сэр.

Примечания

1

В устной форме (лат.). — Здесь и далее примеч. перев.

2

Луис Адамич (1899–1951) — американский писатель и переводчик словенского происхождения, друг Рекса Стаута; по-видимому, именно влиянием Адамича на Стаута Ниро Вулф и обязан своим черногорским происхождением. Альфред Росситер (1882–1960) — американский психолог, муж Рут Стаут-Росситер (1884–1980), сестры писателя; скорее всего, названная книга — вымышленная.