Мрачный залив

Рейчел Кейн, 2021

Они охотятся за убийцей-невидимкой – настолько скрытным и неуловимым, что лишь череда жутких преступлений доказывает его существование… Машина, найденная в заброшенном пруду. Тела двух девочек, лежащие на заднем сиденье. Загадочное отсутствие их матери, исчезнувшей без следа. Несчастный случай – или убийство? Разгадка этой тайны может дорого обойтись Гвен Проктор и ее подруге, офицеру полиции Кеции Клермонт… На первый взгляд в жизни Гвен все наладилось. Ее двое детей и любимый мужчина рядом, а все кошмары и ужасы остались в далеком прошлом. Но именно темное прошлое Гвен не дает покоя кому-то невидимому… и неудержимому. Тому, кто хочет добраться до нее – и поставить перед жутким выбором…

6

СЭМ

Мой клиент, занятие с которым назначено на восемь тридцать, — богатый пожилой мужчина, спокойно оплачивающий названную мной ставку и, по счастью, ответственно относящийся к своим обязанностям начинающего пилота. Он приходит вовремя и подготовленным, и те полтора часа, в которые я его тренирую, проходят быстро. Десять часов утра, чудесный погожий день. Я загоняю «Сессну» обратно в ангар, мы завершаем урок, пожимая друг другу руки, и он уходит прочь бодрой пружинистой походкой.

Мое настроение тоже улучшается. Летать — невыразимое удовольствие для меня, что-то вроде терапии, которая приносит душе истинный покой. Когда я возвращаюсь на землю, это состояние быстро улетучивается, но оно действительно полезно мне.

Я составляю отчет, прежде чем уйти — на сегодня у меня больше не записано ни одного клиента, — и тут голос за спиной застает меня врасплох:

— Здравствуйте, вы Сэм Кейд? Летный инструктор?

Я оборачиваюсь и отвечаю:

— Да. В чем дело?

Я слегка резок, потому что не люблю, когда посторонние вот так подходят ко мне. Но потом немного успокаиваюсь, потому что он не выглядит подозрительно. Одежда на нем простого покроя, но дорогая: брюки цвета хаки, рубашка-поло и куртка-бомбер; наверное, он считает, будто в ней похож на летчика. Образ дополняют дорогие поляризованные очки в стиле «пилот». Это белый мужчина, молодой, лет тридцати. Коротко стриженные темные волосы едва видны из-под бейсболки с эмблемой клуба «Флорида гейторс».

— Я хотел узнать, не найдется ли в вашем расписании времени для меня, — говорит он. — То есть я хочу учиться летать. Меня зовут Тайлер Фарос.

— Извините, вы сейчас не вовремя, — отвечаю я ему. — Но мы можем назначить встречу и провести пробный полет со мной в качестве пилота, чтобы я мог объяснить вам весь процесс. Вам также нужно записаться на наземные тренировки. Это не очень дешево, и большинству людей требуется не меньше шести недель, чтобы их пройти, не считая собственно летного обучения. — Я излагаю это без запинки, потому что знаю последовательность наизусть. Мне часто звонят люди, считающие, что научиться летать — это легко и быстро. Мало кто лично приходит на летное поле, но меня не удивляют и такие случаи.

— О… — произносит он. — Прошу прощения. Полагаю, мне следовало позвонить перед тем, как прийти. — Голос у него не высокий и не низкий, с региональным американским акцентом, который я пока не могу распознать. Он протягивает руку, и я пожимаю ее. Мы почти одного роста, но за поляризованными стеклами очков я не могу рассмотреть выражение его глаз.

— Интересная фамилия — Фарос, — замечаю я. — Греческого происхождения?

Мое предположение, похоже, ничуть не задевает его.

— Ха, большинство людей не могут распознать такие тонкости.

Я пожимаю плечами.

— Я много путешествовал. — Полагаю, службу в армии можно описать и так. Повидать мир, поубивать людей… — Я дам вам бланки, которые нужно заполнить для поступления на наземное обучение, если вас интересует, хорошо?

— Вы тоже будете учить меня там?

— Я вполне могу это сделать. Обычно лучше, если один и тот же инструктор проводит наземную подготовку и летное обучение, поскольку тогда можно быть уверенным, что мы ничего не упустим.

— Думаю, это вполне годится, — отвечает он.

Мы входим в маленький офис, который я делю с несколькими другими инструкторами, и я собираю все нужные бланки и прайс-листы. Он медленно и внимательно просматривает их. Я чувствую себя чуть более спокойно — но ненамного, и это странно. Обычно я неплохо разбираюсь в людях, но этого человека никак не могу распознать. В эмоциональном плане он — чистый лист. Полностью нейтрален.

У меня нет сейчас оснований сомневаться в нем, но в инструкторской работе есть одно правило: ты должен с самого начала оценить человека. Мне плевать, богат он или беден, раз уж в состоянии заплатить за урок, но дело не в этом… мне нужно видеть его характер, уровень напряженности или расслабленности. Вдобавок в глубине моего сознания постоянно присутствует необходимость узнать, зачем тот или иной человек хочет летать. Я не хочу обучать самоубийцу или, хуже того, террориста.

Пока что он не похож ни на того, ни на другого, но что-то меня настораживает.

— Извините, мистер Фарос, но сейчас я не могу уделить вам больше времени, — говорю я ему наконец. — Мне нужно ехать по другим делам. Вы можете заполнить бумаги и переслать мне их, если решите пройти обучение.

— Хорошо, — кивает он, — я понимаю.

Мы снова пожимаем руки, но он не уходит — просто стоит и смотрит на меня. Я не могу понять выражение его лица.

Потом он произносит:

— Я знаю, кто вы.

«О господи». Я подбираюсь и отвечаю, стараясь сохранять нейтральный тон:

— Лицензированный пилот? Вам лучше надеяться, что это так, если вы хотите, чтобы я вас учил.

— Вы живете с женой серийного убийцы.

Я собирался отмахнуться от этого, видя, куда он клонит, но неожиданно чувствую, как волосы у меня на затылке встают дыбом, словно шерсть ощетинившегося волка.

— Гвен Проктор — моя семейная партнерша, а не его жена.

— С бывшей женой, я имел в виду, — говорит он. — Извините.

Я хочу проворчать в ответ что-нибудь еще, но не делаю этого. Просто жду. Я до сих пор не вижу от него проявления каких-либо особенных эмоций, даже сейчас, когда большинство людей продемонстрировало бы что-нибудь… неловкость хотя бы.

— Я не намеревался вас оскорбить, — продолжает он.

— Вижу, — соглашаюсь я, и — чудо из чудес! — мой голос звучит совершенно ровно. — Так что да, вы знаете, кто я такой. И я предпочел бы не впутывать свою личную жизнь в работу, если вы не против.

— Конечно, — говорит он. — Извините. Я не должен был спрашивать.

— Все нормально, — говорю я. Раньше никто не давал мне определений через мои отношения с Гвен и детьми, и это неприятно. Я начинаю в очень отдаленной степени понимать, как постоянно чувствует себя Гвен. — Извините, мне действительно нужно идти. И, я думаю, вам лучше найти другого летного инструктора. Ничего личного, я просто… не хочу смешивать такие вещи.

В первый раз я вижу в нем проблеск чего-то похожего на чувства.

— Ничего. Мне жаль, что я вас побеспокоил. Я просто думал, что вы сможете мне помочь.

Я знаю, что не должен делать этого, но что-то в его подавленном тоне задевает меня. Я спрашиваю:

— Помочь с чем?

— Я… — Он делает вдох, потом медленно выдыхает, прежде чем выговорить следующие слова: — Моя сестра тоже была убита.

Эти слова пронзают меня, словно пуля, и на секунду я теряю способность дышать. В моей голове вихрем проносятся картины — фотографии с места преступления, кошмарно изуродованное тело моей сестры, лицо Гвен, снимок Мэлвина Ройяла в зале суда… и я понимаю, что молчание затянулось слишком надолго.

— Мэлвином Ройялом? — спрашиваю я.

Мне казалось, что я знаю всех родственников жертв, но Тайлер Фарос мне вроде бы незнаком.

— Нет, — говорит он. — Просто… кем-то. Его так и не нашли.

Такой кошмар мне не довелось пережить — не знать, кто убил мою сестру. Не увидеть, как его предали правосудию. В течение пары секунд я даже не могу найти ответ, потом говорю:

— Извините. Должно быть, это ужасно тяжело. — И тут до меня доходит. — Вы… пришли сюда не ради обучения полетам, верно?

— Нет, — подтверждает он почти шепотом. — Я… кое-кто рассказал мне о вас, и я подумал, что вы сможете помочь. Что с вами можно поговорить. Потому что я больше ни с кем не могу поговорить о ней.

«Я неправильно оценил его», — думаю я. Он не бесчувственен. Он просто наглухо замкнут, закован в эмоциональный бронежилет. Боится проявить хоть толику чувств, поскольку если он хотя бы приоткроет эту дверь, то, вероятно, не сможет контролировать то, что вырвется наружу.

И я понимаю это, потому что был на его месте. Я так жил некоторое время, до того как перешел к более мрачным чувствам, о которых не люблю вспоминать.

— Вы пробовали обращаться к врачам? Пройти терапию? — спрашиваю. Я знаю, что многие мужчины против этого — особенно если винят в случившемся себя. Мне понадобилось много времени, чтобы двинуться в нужном направлении. — Потому что, если вам кто-то нужен, у меня есть контакты хороших специалистов…

Тайлер уже мотает головой.

— Нет-нет, все нормально. Я просто… я подумал, что вы, возможно, поймете. Что мы сможем немного поговорить. Но если вы заняты, я пойму.

Я занят. Но не настолько. Я, по крайней мере, могу уделить ему несколько минут. В свое время скорбь исказила мой внутренний мир, сделав его темным и неправильным, и мне понадобились годы, чтобы уйти от этого. Долгий, трудный подъем к относительной стабильности. В моей голове проносятся инструкции, которые стюардессы в самолете дают пассажирам: «Сначала наденьте кислородную маску на себя, потом на других». Я пока не уверен, что полностью надел свою кислородную маску. Или что в нее поступает кислород.

Но в то же время я вижу скорбь этого парня, даже если не могу почувствовать его боль. Может быть, потому, что он сам не смеет чувствовать ее.

Поэтому я говорю:

— Давайте выпьем кофе и поговорим об этом, хорошо?

Тайлер испускает долгий прерывистый вздох и кивает.

— Спасибо, мистер Кейд.

— Сэм, — поправляю я его. — Зовите меня Сэмом. Как звали вашу сестру?

— Клара, — отвечает он. — Я не… на самом деле, я хочу поговорить не столько о ней, сколько… Просто о том, как вы справляетесь с этим. Особенно когда не можете выкинуть все это из головы. Вы ведь не можете, верно?

— Иногда — да, — говорю я. — Иногда я могу не думать об этом часами. Иногда могу подумать пару раз за весь день. Но вы правы. Оно никуда не уходит.

Мы входим в маленький уголок отдыха, устроенный специально для персонала, берем по чашке кофе и садимся. Тайлер, похоже, все еще чувствует себя неловко. Он наконец-то снимает свои солнечные очки и без них выглядит совсем молодым. Уязвимым. Глаза у него усталые — как будто они видели слишком многое.

— Я злюсь, — признается он. — На то, что с ней случилось. Это нормально?

Господи, до чего же это нормально!

Я делаю глубокий вдох и начинаю объяснять ему, почему это плохо.

Не уверен в том, что объясняю хорошо. Парень слушает меня. Реагирует он слабо, но я теперь вижу значение этих реакций: того, как он чуть заметно вздрагивает или опускает взгляд. Не открывается, хотя я почти ощущаю, как бы ему этого хотелось. Но он сохраняет свою маску.

Когда мы слишком близко подходим к моим собственным ранам, я направляю разговор в другую сторону. И когда мои часы жужжат, напоминая мне о срочных делах, я с удивлением обнаруживаю, что прошел целый час. Кофейная чашка, стоящая передо мной, по-прежнему полна, хотя кофе уже остыл; Тайлер выпил свой кофе полностью. Я выливаю свой напиток в раковину и говорю ему, что теперь мне действительно надо идти.

Он благодарит меня за то, что я уделил ему время, но на этот раз не предлагает рукопожатие. Однако, как и прежде, немного колеблется, потом задает еще один вопрос:

— Как вы думаете, ваша сестра обиделась бы? Если б узнала о…

Он не заканчивает фразу, вероятно, понимая, что переходит черту. Потому что это действительно так, и я знаю, что меня это должно разозлить. Но почему-то не злит.

— Если б моя сестра узнала, что я счастлив с Гвен? — угадываю я. Он кивает. — Честно? Я не знаю. Хотел бы думать, что она пожелала бы мне счастья, потому что я желал счастья ей. Но я не знаю.

Тайлер кивает.

— Спасибо, Сэм. Я… я никогда раньше не говорил об этом. Вот так вот, с кем-то, кто понимает… — Он перекатывается с пятки на носок и обратно, и на секунду я вижу подлинное страдание, которое он таит. Потом достает из кармана солнечные очки, надевает их и в один момент снова прячется в свою броневую скорлупу. — Я знаю, что это было нелегко. Спасибо, что поговорили со мной.

Он не ждет моего ответа. Просто поворачивается и уходит.

Этот разговор оставляет у меня странное ощущение. Но и хорошее тоже почему-то. Может быть… может быть, эта часть меня действительно начинает исцеляться. Прошло уже достаточно много времени.

Но я обнаруживаю, что гадаю: действительно ли я помог ему или причинил боль? Потому что я не знаю. Просто не знаю.

* * *

Мой трудовой день завершен; пройдя занятия на симуляторе, я направляюсь домой. Дышать стало легче, и я снова чувствую себя почти — почти — нормально. На половине дороги мой сотовый телефон звонит. Номер незнакомый, и я уже собираюсь сбросить звонок, но все-таки нажимаю кнопку на гарнитуре и отвечаю:

— Алло?

— Здравствуйте. Можно мне поговорить с Сэмом Кейдом?

— Вы с ним разговариваете.

— О, спасибо. Я Эмори Осгуд из газеты «Теннессиец». — Голос у женщины на другом конце линии молодой, в нем слышится наигранная печаль. Я моментально настораживаюсь, хотя это не похоже на один из этих проклятых автоматических спамерских звонков. — Если вы не против, я проверю произношение имени. Гвен Проктор. Обычно я не стала бы спрашивать, но в сообщении, полученном нами, оно написано двумя разными способами. — «Какого черта она звонит мне?» Я уже хочу спросить ее об этом, однако повторяю имя Гвен по буквам. Прежде, чем успеваю задать вопрос, женщина продолжает: — О, спасибо. Конечно же, очень важно, чтобы мы составили объявление правильно. Вы не могли бы еще подтвердить название похоронного бюро?

Во рту у меня пересыхает. Не думая, я сворачиваю с дороги на стоянку у бакалейного магазина, заняв первое же попавшееся свободное место. Дрожащей рукой дергаю вверх рычаг ручного тормоза.

— О чем вы говорите?

— Я звоню по поводу некролога, — объясняет она. — Относительно мисс Проктор… — Сейчас ее голос звучит неуверенно, словно она застигнута врасплох. Мое сердце неистово колотится, на теле выступает холодный пот, меня подташнивает.

— Что с ней случилось? — спрашиваю. Я не могу узнать собственный голос, он кажется мне чужим. — Когда?

— О, сэр, простите, мне казалось… подождите, разве это не вы подали объявление? Так не должно было произойти, я просто… я не знаю, что сказать. Я прошу прощения за то, что так поступаю с вами… Вы в порядке? — Теперь в ее голосе слышится неподдельный ужас.

— Не я… — Я загоняю назад неожиданный всплеск ярости. Глаза у меня горят, все тело содрогается. — Что случилось, черт возьми?

— Я… — Я слышу, как она делает глубокий вдох. — Сэр, у меня действительно нет никаких сведений. По электронной почте на мой компьютер поступила заявка на то, чтобы разместить в газете некролог, и ваше имя указано в качестве лица, с которым можно связаться по этому поводу, вот почему я вам звоню. Я не понимаю, что происходит…

Я вешаю трубку. Только с третьей попытки набираю номер сотового телефона Гвен. С трудом втягивая воздух, слушаю далекие пустые гудки. Как будто весь мир вокруг меня проваливается в темный колодец.

А потом она отвечает.

— Сэм? Привет, как у тебя прошел день?

Как будто все в порядке. Как будто ничего не случилось.

Потому что ничего не случилось. Слава богу!

Горло мое сжимается от облегчения, и я не могу даже говорить, потом откашливаюсь и произношу:

— Отлично, милая. Все отлично. Я… я еду домой. Ты там?

— Да, — говорит она. — Собираюсь готовить ужин. Что ты думаешь насчет…

— Да что угодно, на твой вкус, — искренне отвечаю я. Я не могу рассказать ей о том, что случилось минуту назад. Не хочу портить ей настроение. — Мне нужно ехать, я скоро буду дома, ладно?

— Ладно, — говорит Гвен, и я слышу, как ее тон слегка меняется. Она понимает: что-то не так. Я обрываю звонок, пока она не спросила еще что-нибудь.

Потом набираю номер мисс Эмори Осгуд, и меня переключают на нее с основного коммутатора «Теннессийца», нашей местной газеты.

— Эмори, это Сэм Кейд, — говорю я. Она снова пускается в пространные извинения, но я, не слушая, обрываю ее. — Кто-то прислал заявку на некролог. Каким образом?

— Ну… на нашем сайте есть бланк; его нужно заполнить, потом мы проверяем заявку, вот почему я позвонила вам — потому что ее имя в одном месте было напечатано так, а в другом по-другому, а указанный номер похоронного бюро неправильный. В заявке указано ваше имя и телефонный номер. Сэр, что случилось…

— Гвен Проктор жива, — говорю я ей. — И я не посылал эту заявку.

— О боже мой, мистер Кейд, я еще раз прошу прощения… я… зачем кому-то так поступать?

— Жестокий розыгрыш, — объясняю я ей. — Просто удалите эту заявку. И не принимайте никаких объявлений о моей смерти, смерти мисс Проктор или ее детей, Ланни и Коннора, пока я или она не подтвердим их. Считайте все это злобной шуткой, потому что, скорее всего, так оно и есть. Хорошо?

— Хо… рошо. Ничего себе! Я никогда не слышала, чтобы что-то такое случалось. И еще раз извините…

— Все в порядке. — Все совсем не в порядке, но я не хочу, чтобы Эмори расстраивалась из-за этой ситуации. Она не сделала ничего плохого. Я потираю затылок, разминаю закаменевшие, ноющие мышцы шеи. — Полагаю, кто-то освоил новый крутой трюк. Нужно запомнить это на будущее. Нам обоим.

— Да, сэр, — говорит она. — Я рада, что со всеми все в порядке.

— Я тоже рад, Эмори. Я тоже рад.

Теперь, когда шок миновал, реальность снова обрушивается на меня во всей своей мрачности. Я надеялся, что никто не начнет заново этот крестовый поход против Гвен, но я ошибался.

Чертовски ошибался.