Тайна Свинкса. Спасти Андрейку

Регина Сервус, 2023

Иногда детям хочется сбежать от реальности. Почему это происходит? А если у ребенка есть волшебный кот, способный отправить его куда угодно, то что ждет его там, в чудесном мире сказок? Есть ли какие-то проблемы у местных жителей или там добро действительно всегда побеждает зло? Сможет ли главный герой вернуться обратно в свой мир, и кто поможет ему в этом? Все ответы в этой книге.

Реалистическая сказка в воспоминаниях, желанных и тех, что хочется поскорее забыть, очень важных и тех, что лучше никогда бы не было; с персонажами хорошо знакомыми и изменившимися до неузнаваемости; о предательстве и верности; о первом трепетном чувстве и последнем заветном желании. Автор хотел бы предупредить, что хотя кое-что из написанного основано на реальных событиях, за все остальное он никакой ответственности не несет, ибо фантазия, получившая полную свободу, залетает иной раз в края дальние, в места запредельные, где царят дива дивные и происходят чуда чудные, человеческому уму неподвластные и ни одним экспертом или, тем более, литературным критиком необъяснимые. Впрочем, в настоящей сказке все оказывается намного проще, чем кажется на первый взгляд.

Часть 1.

Виктоша.

***

Идти становилось все труднее. Железные калоши проржавели и рассыпались на каждом шагу, отчего ноги зудели и ныли. Подошвы пылали, как будто она пробиралась по раскаленным углям. Факел чадил и почти совсем уже не давал света, от этого каменные своды пещеры неумолимо сдвигались, угрожая раздавить и проглотить. То и дело что-то хрустело под ногами, и Виктоша старалась не думать, о том, чтобы это могло быть.

Чтобы как-то отвлечься, она начала думать о брате. Мысли были безрадостные, но заставляли наперекор всему упрямо переставлять ноги и двигаться вперед и вперед… Что ждало ее там, впереди? Об этом даже не хотелось думать! Она представляла, как они встретятся, как вернуться домой…

Как она догадалась, что что-то было не так? Просто почувствовала… Вернее, чувствовали все: мама иногда спрашивала шепотом: «Алый, тебе наш Андреевский Флаг ничего не рассказывал? У него все в порядке?» Она не раз замечала, как папа пристально смотрел на сына, но потом встряхивал головой, как будто прогонял от себя невеселые мысли, и улыбался. Они все чувствовали, но ничего не понимали, а вот она сразу догадалась. Ну… не сразу… Главное — догадалась!

Пришлось устроить котенку допрос с пристрастием. Хотя какому котенку! За время, что прошло с их незабываемого приключения, он значительно вырос, окреп. Превратился, если и не во вполне взрослую по котиным меркам особь, то находился как раз в самом противном, по людским меркам, возрасте: подростковом. Пришлось попотеть, пока она все узнала.

Оказывается, все началось очень давно, тогда, когда они стали свидетелями той ужасной аварии…

Глава 1. Воспоминание первое, из тех, что хочется поскорее забыть.

— Алый! Погода — супер! Хватай брата и рванем на пляж! Встретимся у торгового центра! — голос мамы буквально звенел в телефонной трубке, рассыпая предложения с одними восклицательными знаками на конце.

— Да, мамочка, — проговорила Виктоша, не открывая глаз.

— Глаза открыть! — скомандовала мама, как будто находилась с нею в одной комнате. — Бегом в душ! Встречаемся через полчаса!

— Ну, мамочка… — начала было Виктоша, но в трубке уже запищали короткие гудки.

Она села на кровати, потянулась, открыла глаза и чуть не подпрыгнула на месте: прямо перед ней стоял брат.

— Тьфу ты, Андрейка! Надо же так пугать! — рассердилась она.

— В поход? — поинтересовался Андрейка. — Когда выступаем?

— Да прям счас! — проворчала Виктоша. — Сбор через полчаса у торгового центра.

— Ура-а-а! — закричал брат. — Значит, не тратим время на всякое там умывание и чистку зубов! Вперед!

— Ну-ну! — строго сказала Виктоша. — Грязнуль на пляж не берем — нечего реки загрязнять! Живо умываться! Лучше не будем тратить время на лишние препирательства! — на корню пресекла она попытки брата вступить с ней в спор.

— Есть, товарищ комардир! — Андрейка шутливо отдал ей честь и убежал в ванную. Через несколько секунд забулькала, зашумела вода, и раздалось знакомое мычание песни про капитана, который сколько-то там раз тонул, убивал акул или они его там чуть-чуть не съели — в общем, той самой песни, которая сопровождала каждое появление брата в ванной.

Иногда Виктоше казалось, что стоит ему открыть кран в ванной и посмотреть на себя в зеркало, как он вместо себя видит там этого капитана, потому и поет на весь дом одну и ту же песню.

Ванная была занята. Наверх идти так далеко… Можно одну секундочку, пока брат умывается, подремать… подумать… Виктоша прикрыла глаза…

Белоснежный лайнер раскачивался на волнах. Пенились морские буруны, кричали чайки. Роскошно одетая публика прогуливалась по многочисленным палубам, а на самом верху, на капитанском мостике стоял Андрейка в огромной капитанской фуражке, которая то и дело сползала ему на глаза, и важно поглядывал на набегающие волны. Одна волна поднялась особенно высоко, вспенилась и окатила Виктошу с головы до ног.

— Тону! Тону! — закричала девочка и вскочила на ноги. Перед ней стоял Андрейка и хитро улыбался, за спиной он, явно, прятал кружку, из которой и окатил сестру.

— Ну, погоди у меня! — рассердилась Виктоша и кинулась за братом. Он ловко вывернулся, бросился к лестнице на второй этаж и через две ступеньки поскакал наверх. Виктоша добежала до лестницы и погрозила брату кулаком.

— Ну, погоди у меня! — снова повторила девочка, развернулась и пошла в ванную.

«Ну, вот, душ я уже, вроде как, приняла, — подумала она. — Наверное, надо просто почистить зубы, причесаться и можно, как выражается Андрейка, выступать». Так она и сделала.

Брат заслужил прощения — он самостоятельно собрал необходимые на пляже вещи, и уже нетерпеливо приплясывал на крыльце, когда Виктоша вышла из дома. Она притворно нахмурилась, но он уже знал, что она не сердится.

Всю дорогу Андрейка о чем-то без умолку тараторил, задавал кучу всяких вопросов, ответов на которые у него не хватало терпения дождаться, так как на подходе были все новые и новые вопросы.

Вдали уже показалось двухэтажное бетонное строение, гордо именуемое здесь как «торговый центр».

— Что это? — вдруг воскликнул Андрейка и с силой дернул Виктошу за руку.

Только тут она поняла, что уже давно слышит какой-то странный дребезжащий стук или грохот, и он все нарастает и нарастает. Она проследила глазами за взглядом брата: по дороге неслась легковушка с разбитым лобовым стеклом, на ее капоте, дребезжа и подпрыгивая при каждом резком скачке машины, лежал велосипед. Легковушка с разгона пролетела через лежачего полицейского, велосипед взлетел высоко в воздух, упал на мостовую, легковушка переехала его и понеслась дальше.

— Это что? — Андрейка продолжал дергать сестру за руку. — Это теперь так велосипеды что ли возят? Это новая перевозка, да?

— Пойдем! — Виктоша решительно потянула его за собой. — Пойдем скорее!

«Мамочка…» — с тревогой думала Виктоша.

Она неслась вперед и вперед, не замечая ничего вокруг, притихший Андрейка семенил следом.

«Мама! Мамочка! — одна мысль билась у нее в голове. — Что же я скажу Андрейке?.. И папе… Какого цвета был велосипед? Машина, кажется, была синяя… А вот велик?..»

Они вылетели на перекресток за торговым центром и резко остановились.

На перекрестке уже стояли две машины скорой помощи, валялся еще один велосипед.

«Черный, — отметила про себя Виктоша. — А у мамы зеленый. Какой же был тот?..»

Из-за «скорой» выглядывали носилки, покрытые белой простыней. Рядом нервно курил один из водителей скорой помощи. Врачи суетились поодаль вокруг кого-то, кто еще лежал на земле.

Стараясь держать Андрейку позади себя, чтобы он как можно меньше видел, Виктоша начала потихоньку пробираться к месту происшествия. Внезапно он снова резко дернул ее за руку.

— Смотри! Смотри! Что это?

Виктоша повернулась к нему. Он был бледен, и от этого его широко открытые то ли от удивления, то ли от страха, глаза казались просто огромными. Он стоял, не двигаясь, и лишь потрагивала его вытянутая вперед рука.

— Это кровь?.. — прошептал он, не столько спрашивая, сколько пытаясь не верить в увиденное. — Это кровь! — в ужасе закричал он.

Несколько голов повернулись в их сторону. Виктоша начала отступать и потянула за собой брата, но тот стоял, как вкопанный, и мелко-мелко дрожал.

— Пойдем, Деинька, пойдем, — уговаривала Виктоша, стараясь увести брата подальше от этого страшного места.

Внезапно она почувствовала, как кто-то обнял ее за плечи. Виктоша обернулась.

— Мама!

Андрейка тоже увидел маму. Подбежал. Крепко обхватил ее руками.

Она нежно, но крепко обняла их и повела прочь.

— Что там, мамочка? Почему там кровь? Откуда она взялась? — возбужденно тараторил Андрейка, выстреливая по шестьдесят слов в секунду. — А почему так много народу? А скорая помощь зачем? Кто-то заболел?

— Мамочка… Я так за тебя испугалась… — тихо прошептала Виктоша, прижавшись к маме.

— Глупенькая… со мной все в порядке, — мама поцеловала ее в висок.

— А, мы видели машину, — продолжал Андрейка. — Она везла на капоте велосипед! Почему она везла его на капоте? Ведь надо на багажнике, да? На багажнике ведь?

Они подошли к маминому велосипеду. Он валялся прямо на обочине. Вероятно, она ехала вдоль тротуара, высматривая в толпе своих детей, и, услышав возглас сына, бросила велик и побежала на голос.

Андрейку усадили в детское кресло на раме, Виктоша села на багажник, и они поехали прочь. Мама начала рассказывать, сколько всего она переделала за это утро, где была и что видела. Андрейка постепенно отвлекся и забыл о только что увиденном происшествии. Так, по крайней мере, им тогда показалось…

***

Вечером, подъезжая к своей калитке, они увидели тетю Наташу, которая тут же сделала вид, что вовсе не бродит здесь в одиночестве чуть ли не с самого утра, а подошла только что, и встретились они совершенно случайно.

— Майстаниславна! — закричала она, едва увидев их велосипед. — И как вы решаетесь ездить на велосипеде? Да еще с детками! Ведь что же такое творится-то! Вы слышали?!?

Виктоша чувствовала, что маме вовсе не хочется говорить с тетей Наташей о происшедшем, тем более при Андрейке, но просто проехать мимо, сославшись на неотложные дела или что-то еще, она не могла. А тете Наташе, как известно, вовсе не требовалось чье-либо желание или согласие, чтобы начать разговор. Даже не дав маме никакой возможности что-либо ответить, она затараторила:

— Кошмар-то какой, Майстаниславна! Кошмар!!! Вы слышали? Слышали?? Анастасия-то, жена депутата нашего опять дел натворила! Мужа с женой на перекрестке сбила! Он-то сразу… Царствие ему небесное. А она-то, сердечная, в «скорой» померла… Вот чуть-чуточки не довезли! Чуть-чуточки! А Анастасия-то умчалась, зараза такая, на пешеходную дорожку на повороте выскочила — как только Бог хранил — никого там не оказалося! — в дерево въехала, там ее и повязали! Ох, горе-то! Горе какое! Что на белом свете деется! Одни говорят, пьяная в стельку, другие, что чуть «под шафе». Но все равно — креста на ей нету! Вот горе-то злосчастье!

Мама лишь рассеянно кивала, ссаживая Андрейку с велосипеда и отпирая калитку.

— И как вы, Майенька, не боитесь с детками по этим дорогам окаянным ездить! С таким-то движением! Да с такими-то водителями! А с Анастасией, дурехой, что будет теперь-то?

— Да, ничего не будет, — сухо отрезала мама. — Вы Наталья Петровна, как будто не знаете: опять муж отмажет! Кому надо даст, кому надо позвонит…

(Она тогда, как в воду глядела, не смотря на повторное правонарушение, да еще со смертельным исходом, дали ей полтора года условно. Весь поселок и весь городок неделю «стояли на ушах», обсуждая неслыханное решение суда).

— Ой, да-да-да! — опять зачастила тетя Наташа. — Креста на них нет! Прошлый-то раз два человека инвалидами остались — и, как с гуся вода! А в этот-то раз чего натворила! Двух детишек сиротками сделала! Что же это творится на белом свете, люди добрые! Что творится!..

— Как это «сиротками сделала»? — неожиданно спросил Андрейка.

Тетя Наташа замолчала и удивленно уставилась на него, как будто только сейчас обнаружив его присутствие. Едва она хотела открыть рот, чтобы просветить несчастное дитя, как мама решительно проговорила:

— Мы, пожалуй, пойдем, Наталья Петровна — дел невпроворот. Вы как-нибудь заходите. На днях.

— Ой, да-да, Майстаниславна! Мне уж тоже пора! Я ведь тут как раз к Иванне из восьмого коттеджа бежала, — заторопилась тетя Наташа. — Давно что-то не видно ее. Вот проведать собиралась. Надо бежать!

И она заспешила дальше, на ходу что-то бормоча о том, как все-таки страшно жить на белом свете.

— Мама! А как все-таки делают сироток? — вновь спросил Андрейка, едва они вошли в дом.

— Ну, ты, что маленький что ли? — попыталась спасти положение Виктоша. — Сказок не читал? Ничего про сироток не знаешь?

— Знаю, конечно, — важно проговорил Андрейка. — В сказках часто бывает какая-нибудь сирота — нет у нее ни отца, ни матери, и все жалеют ее. Нет. Сначала обижают: мачеха там, сестры всякие. А потом появляется какой-нибудь принц или королевич… или купец, хотя бы… Ну кто их делает этих сироток?

— Жизнь, Дейка. Жизнь делает, — грустно сказала мама. — А пойдемте-ка чай пить? Там где-то очень вкусное печенье прячется в глубинах буфета. Кто его раздобудет?

— Я! Я раздобуду! — весело закричал Андрейка, скрываясь в столовой.

На этом тот неприятный разговор закончился. Или это тоже только показалось?

Глава 2.

***

Задумавшись, Виктоша ступила в сторону от тропинки, споткнулась обо что-то твердое, охнула… Ржавая калоша слетела с ноги и, стукнувшись о землю, рассыпалась. В ту же секунду, как по волшебству… (Собственно, почему это «как»?) пропала вторая калоша и сломался железный посох. Виктоша повела факелом, от которого было больше дыма нежели света и в полумраке пещеры разглядела валун более или менее пригодный для сидения, обтерла его рукавом и села, блаженно вытянув ноги. Ну, что теперь? Просвира? Она залезла в карман и двумя пальцами извлекла оттуда круглую, как колобок, железную просвиру. Крест-накрест по экваторам ее опоясывали таинственные знаки, выдавленные на поверхности. Конечно, сейчас Виктоша не могла их разглядеть, но она знала, что они там, пальцами ощущала их шероховатую поверхность. Так… Что там сказала?.. (Вот ведь даже язык не поворачивается произнести: «Баба Яга»!) Сунь целиком в рот и ни о чем не думай? (Хорошо хоть, не «положи под язык и расслабься»!) Виктоша осторожно лизнула шероховатую поверхность… (Здравствуйте, микробы! Сколько вас там ни собралось за время скитаний — все здравствуйте! Узнай мама, чем она тут занимается… Ну, лучше не думать о маме!) Виктоша закрыла глаза и решительно засунула просвиру в рот…

Воспоминание второе — края дальние.

Сначала клубок катился по знакомому, родному лесу. Здесь Виктошу возили в коляске, потом, стоя на раме маминого велосипеда, потом она самостоятельно топала по дорожкам, бегала с друзьями, гоняла на собственном велике… Сейчас все ее мысли были об одном: «Только бы не встретить кого-нибудь из знакомых!» Она краем глаза следила за клубком. Его белые бока то и дело мелькали в траве. «И как только он умудряется оставаться таким белым?» — недоумевала девочка. — «Вот бы кое-кому из моих знакомых… (не будем называть ничьих имен!) такую способность!» — думала она. Иногда девочка просто ориентировалась по едва уловимому шороху листьев и треску сухих сучьев, изо всех сил делая вид, что просто гуляет здесь и дышит свежим воздухом. Хорошо еще, что он не пищал противным голосом, как современные навигаторы: «Через тридцать метров поверните налево, держитесь правее, а то рискуете вляпаться в собачьи какашки!» Этого бы она никогда никому не смогла бы объяснить, а так… Кому какое дело, где она гуляет и куда идет! И наплевать, что хорошая асфальтированная дорожка всего в двадцати метрах — она хочет гулять именно здесь: лезть через бурелом, топтать черничник (прости меня, черничник, прости!), пробираться по грязи… Может быть, она всю жизнь мечтала пройтись по собачьим какашкам!

Но к моменту, когда она по ее собственным подсчетам, уже должна была пересечь их небольшой лесок и выйти к дороге на Москву, Виктоша начала замечать, что лес по сторонам стал значительно выше, темнее. Трава сменилась старой хвоей, которая, подобно гигантскому ковру, устилала всю землю. Виктоша все чаще и чаще натыкалась на сухие ветви. Они так и норовили выколоть ей глаза, разодрать одежду, вцепиться в волосы. Теперь она во все глаза следила за клубком, боясь отстать и потеряться в этом новом, чужом лесу. Она не узнавала этих деревьев, она никогда не видела подобных зарослей. Какое-то шестое или какое там по счету чувство подсказывало ей, что она была уже совсем в другом лесу, совсем в другом месте, совсем в другом… мире? Противный клубок упорно не хотел катиться по тропинкам или дорожкам (да и были ли они здесь?), он так и норовил завести Виктошу в самую непролазную глушь, в самую чащобу! Чтобы до места (куда бы он ни вел ее) она добралась вся оборванная, исцарапанная, злая-презлая — сущая Баба Яга!

Вспомнив этого, мягко говоря, неприятного персонажа русского фольклора Виктоша поежилась. Лес, меж тем, слегка поредел и сквозь стволы стал пробиваться свет. Мало-помалу клубок вывел ее к поросшей травой лесной просеке или дороге, по которой можно было проехать разве что на велосипеде или на лошади. Виктоша скрестила пальцы: «Ну, пожалуйста! Пожалуйста!..» Клубок покатился по дороге, и она радостно выдохнула: сработало! Как ей не хотелось снова лезть в чащу!

Сначала она увидела дым. Подбежав ближе, различила небольшой домик, из трубы которого и поднимался дым. Клубок, словно почуяв скорый конец пути, покатился быстрее, Виктоша только и успела заметить, как он свернул за угол. Она тоже прибавила ходу. По мере того, как она приближалась к дому, он казался ей все более и более странным — ни окон, ни дверей, только труба на крыше. Свернув вслед за клубком за угол, Виктоша наконец увидела дверь. Она была полуоткрыта. От самого порога в трех разных направлениях разбегались три новые дороги. Клубка нигде не было видно, и Виктоша предположила, что он закатился в дверь.

Не успела она и подумать, что делать дальше, как из-за двери вышел высоченный мужик. В одной руке он держал огромный молот, а на ладони другой лежал ее белый клубок.

Мужик подкинул клубок в воздух, тот превратился в белого голубя и, сделав круг над домиком, скрылся вдали.

Девочка, открыв рот, наблюдала за происходящим. Мужик проводил взглядом улетающего голубя, наблюдая за ним из-под руки, и затем обратил свой взгляд на Виктошу. Взгляд его был добрым и немного насмешливым. Поначалу Виктошу испугала его густая окладистая борода, лохматая седая шевелюра и нависающие на глаза кустистые брови, но сами его глаза казались внимательными и веселыми. В них прятались забавные озорные искорки. Протяни он сейчас руку и скажи: «Дед Мороз!» Она бы ни капли не удивилась.

Мужик играючи перекинул огромный молот в левую руку, отер правую о штанину и протянул девочке.

— Баба Яга, — сказал он неожиданно тихим и мягким голосом.

Виктоша открыла было рот, чтобы представиться, но так и осталась стоять с открытым ртом, автоматически пожимая протянутую крепкую руку.

— Но неча на дороге топтаться, — проговорил мужик, не замечая или делая вид, что не замечает Виктошиной растерянности. — Пришла — проходи! Что ты: дело пытаешь, али от дела лытаешь?

Мысли в голове у Виктоши путались, она напрочь забыла, что надо говорить в таких случаях и послушно поплелась следом за великаном, представившимся Бабой Ягой.

Едва переступив порог странного жилища странной Бабы Яги, девочка почувствовала нестерпимый жар. Огляделась — прямо перед ней большая печь, меха, наковальня, но мужик повел ее в дальний от печи угол, постучал в стену.

— Гости у нас, — проговорил он своим странным мягким голосом.

Стена как будто засветилась, замигала, покрылась дымкой и пропала. Мужик прошел сквозь нее и поманил за собой Виктошу. В очередной раз помянув котенка недобрым словом, гостья поскребла по сусекам и, набрав с кулачок мужества и отваги, шагнула следом.

Она и сама не знала, что ожидала увидеть: то ли разверзшуюся пасть железной печи, в которой ее будут жарить, то ли гору пшеницы, которую ей предстояло очистить от чернушки, но оказалась в обыкновенной деревенской избе. Длинный деревянный стол, вокруг лавки, позади стола окно с белыми шторками, расшитыми алыми петухами, справа печь русская, белая — не страшная совсем. На верху, на печи, за шторкой кто-то шепчется, хихикает да за ней наблюдает, лишь рыжие вихры торчат, покачиваются.

— Гости у нас! — более строго повторил мужик. — А, ну! Что есть в печи — все на стол мечи!

Шторка колыхнулась, отодвинулась. Вниз с печи, как горошины из стручка, посыпались мальчишки лет десяти: один, второй, третий… Виктоша насчитала шестерых и подивилась, как они там только все помещались — видать тоже фокус какой, как со стенкой в кузнице — не иначе! Мальчишки забегали, захлопотали. Один покрыл скатертью стол, второй уже тащил большой каравай, третий шуровал ухватом в печи…

— Егорка! — окликнул мужик. — А ну, проводи гостью к умывальнику! Дай полотенце, мыло. Видать дорога была длинная да сложная — пусть с дороги умоется.

Рыжеволосый вихрастый парнишка, смущаясь, проводил Виктошу в угол, где над большим тазом висел обыкновенный умывальник с пупочкой — Виктоша такой в музее видела: пихнешь вверх пупочку — вниз вода потечет. Сбоку от умывальника девочка углядела зеркало, и не задумываясь решила посмотреть на себя. Из зеркала на нее глянуло грязное лохматое пугало с расцарапанным лицом. Она ойкнула и поспешно принялась приводить себя в порядок. Парнишка, на долю которого выпало исполнять роль ее горничной, послушно подал ей мыло, белое полотенце в таких же, как на шторах, алых петухах, большой деревянный гребень. Когда она закончила наводить красоту, все уселись за стол. Во главе сел Баба Яга, указав ей почетное место гостя — по правую руку от себя. Остальные быстренько расселись на уже заведомо известные им места.

Мальчишки, рассаживаясь, потихоньку продолжали перешептываться и хихикать, поглядывая на ее джинсы и рюкзачок с плюшевым мишкой, который она взяла, собираясь, как сказал бы Андрейка, в поход.

— А, ну, цыц, мелюзга! — прикрикнул на них Баба Яга. — Возблагодарим Рода за пищу нашу и приступим к трапезе, — велел он.

Мальчишки притихли. Склонили головы, о чем-то сосредоточенно думая. Еле заметным кивком головы мужик дал разрешение приступить к еде. Некоторое время только еле слышное постукивание ложек нарушало нависшую тишину.

Виктоша и подумать не могла, насколько была голодна. Ей казалось, что таких вкусных щей и такой гречневой каши она никогда в жизни не ела! А хлеб! Что это был за хлеб: горячий, пушистый — он прямо таял во рту как большое белое облако. Молоко здесь тоже показалось Виктоше особенным. Или всему виной был голод и долгая беготня по лесу? Сделав последний глоток, она ощутила приятную тяжесть в желудке и почувствовала, как неудержимо начали слипаться глаза. «Не спи! Не спи!» — твердила она себе. — «Спать нельзя! Еще не хватало уснуть здесь: прямо за столом! Открой пошире глаза! Трижды три — девять, пятью пять — двадцать пять, шестью девять… шестью… девять…»

Большие сильные руки подхватили ее. Она провалилась в глубокий сладкий сон.

Проснувшись, Виктоша еще некоторое время лежала, соображая, где она находится и вспоминая, что с нею приключилось за последние сутки. «Да я же в доме Бабы Яги!» — внезапно вспомнила она и лихорадочно принялась себя ощупывать. Но руки, ноги и прочие части тела оказались целыми и невредимыми — никто ни кусочка не отрезал и не съел. Лежала она на печи, а не сидела взаперти в клетке. Ну, накормили! Где же тут преступление? И не факт, что усыпили ее специально — она так набегалась, что и на бороне бы уснула! Хотя зря! Столько драгоценного времени потеряно! Андрейку спасать надо!

Кляня себя на чем свет стоит, Виктоша спустилась с печи.

В доме никого не было. Она выглянула в окно. Высокие стройные сосны да пушистые ели плотным кольцом окружали дом.

За спиной послышалось сдержанное покашливание. Виктоша резко обернулась. Давешний мужик, представившийся Бабой Ягой, стоял посреди горницы.

— Выспалась, красавица? — ласково проговорил он.

Девочка кивнула.

— Умыли тебя, накормили, спать уложили, — продолжал, меж тем, Баба Яга. — Теперь присядем, — он указал на лавку, — поведаешь мне, как тебя звать, величать, куда путь держишь и как забрела в наши края.

Виктоша послушно опустилась на лавку. Что говорить? Как отвечать? А вдруг что не так скажет? Тысячи мыслей роились в ее голове. С чего же начать?..

— А, где все? — неожиданно для самой себя выпалила она. — Мальчики? Ведь здесь были мальчики? Один — вихрастенький такой… рыжий! Вы его еще Егоркой звали? Не приснились же они мне…

Мужик ничего не ответил. Походил немного по комнате. Подошел к зеркалу, провел по нему ладонью. Потом вернулся к столу, сел на лавку напротив.

— Нету мальчиков, — коротко бросил он. — Нету!

«Неужели сожрал? — ужаснулась Виктоша. — А меня на десерт оставил! Не зря же зовут его Баба Яга!» Она инстинктивно отпрянула, стараясь сесть как можно дальше от страшной Бабы Яги. Мужик вдруг громко, раскатисто расхохотался.

— Да ты никак боишься меня, девица? — насмешливо спросил он.

Ну, что ему ответить? Боюсь, бабушка? Тьфу ты! Даже звучит странно! А если еще и видеть, к кому сия речь обращена!.. Она вернулась на прежнее место и дерзко посмотрела ему в глаза.

— А, почему я должна вас бояться? — спросила она.

— Нас? — удивился мужик. — Дак… Я здесь один… Вот один опять остался… — как-то грустно проговорил он. Виктоше его даже жалко стало, но она тут же одернула себя: «Не поддавайся! Вот разжалобит, а потом скажет: «Будешь со мною жить, мне щи да кашу варить!» Знаем мы вас! Читали!»

Мужик вновь поднялся и снова прошелся туда-сюда по комнате. Виктоша не спускала с него глаз. Он остановился возле окна и, глядя вдаль, проговорил:

— Мальчиков я в лес дремучий отвел. Кто к дому вернется, уже не мальчиком зваться будет — мужчиною!

— Да как же так… — оторопела Виктоша. — Да ведь они же еще маленькие!..

Мужик повернулся и с интересом уставился на нее.

— Да откуда ж ты такая смешная взялась? — спросил он, вновь опускаясь на лавку. — Маленькие! Слово-то какое… Ма-лень-ки-е, — медленно проговорил он, как будто пробовал каждый слог на вкус. — Их время пришло на охоту ходить, свой род кормить, матерей и сестриц кормить, защищать. А для этого надобно мужчиною стать, ясно?

— Ясно… — пролепетала Виктоша. — А вот этого, вот этого вы случайно в лес дремучий не уводили? — заспешила она, доставая из кармана маленькую фотографию Андрейки.

Мужик взял своими огромными пальцами маленькую фотографию, повертел ее перед глазами.

— Забавная какая картинка! — констатировал он. — И что за мастер так чудно изобразил мальца… Углем поди?

— Углем, углем, — соврала Виктоша. Ну не читать же ему, в самом деле, курс по физике! Не рассказывать же о светописи, позитивах, негативах и прочих даже самой Виктоше непонятных вещах. — Так уводили? Нет?

— Нет, не уводил, — ответил мужик, возвращая Виктоше Андрейкин портрет.

— А кто он тебе?

— Брат… — всхлипнула Виктоша и тут же одернула себя: «Не смей плакать! Радуйся — не растерзали дикие звери нашего Андрейку, не сгинул он в лесу, провалившись в медвежью берлогу или волчью яму или… того хуже…» Виктоша и не заметила, как слезы сами собой побежали из глаз.

— Ну, полно! Полно тебе, девица, — проворчал мужик-Баба Яга. — Давай-ка рассказывай все, как есть, а мы уж вместе думать будем, как твоему горю помочь.

Виктоша утерла слезы и рассказала ему все про свой мир, про котенка, про Андрейку, маму и папу. Он слушал, не перебивая, иногда недоверчиво покряхтывал, иногда хмурил брови и что-то возмущенно бормотал себе под нос. Когда Виктоша закончила свой рассказ и вопросительно уставилась на него, он запустил пятерню в свою густую шевелюру, озадаченно почесал бороду, снова совершил прогулку от окна к умывальнику и обратно, затем вернулся за стол и проговорил:

— Это тебе к моим старшим сестрицам надобно обратиться! Ни одна, так другая что-нибудь да обязательно слышали! Только добраться до них нелегко. Путь туда труден и опасен. Готова ли ты, девица?

— Ну, конечно, готова! — Виктоша в нетерпении вскочила с места. — Скорее расскажи мне, как добраться до твоих сестер?

Мужик подошел к стене и постучал в нее.

— Есть дело, — сказал он.

Стена, как и в первый раз, засветилась, замигала, покрылась дымкой и пропала. Виктоша вновь увидела знакомую кузнецу и смело последовала следом за мужиком.

Они подошли к большому кованому сундуку, что стоял недалеко от горна. Кузнец открыл его и долго там что-то искал. Наконец он разогнулся и повернулся к Виктоше.

— Путь к моим сестрицам труден, — повторил он. — Пока по паре железных башмаков не сносишь, по железному посоху не сломаешь и по железной просвире не съешь, к ним не попасть!

Говоря все это, он выкладывал перед Виктошей на крышку сундука все перечисляемые предметы: три пары огромных, похожих на калоши, башмаков, три железные палки и три круглые просвиры. При виде их Виктоша вытаращила глаза и буквально лишилась дара речи.

— Но не пугайся, красна девица, — продолжил Баба Яга, увидев ее явное замешательство. — Открою я тебе один секрет…

Глава 3. Места запредельные…

Железная просвира заполнила весь рот, Виктоша еле-еле сомкнула губы, было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы сглотнуть накапливающуюся слюну. Внезапно она почувствовала, как просвира начала таять, наполняя рот чем-то вязким и сладким, очень похожим на мед. Она без особого удовольствия глотала приторную массу, которая с каждым глотком придавала ей силы.

Факел в последний раз ярко вспыхнул и с шипением погас. Виктоша прикрыла глаза, чтобы дать отдых и им. Когда она их открыла, ей показалось, что где-то вдали она видит бледный призрачный свет. Она встала и, осторожно переступая босыми ногами, вытянув руки, чтобы не наткнуться на стены пещеры, пошла вперед.

Вскоре она вышла на воздух. Ярко светила Луна, заливая все своим холодным, таинственным светом. Перед ней была лесная поляна. Деревья, стоявшие вкруг нее, при свете Луны походили на высокий забор из острых кольев, а макушки елей напоминали чьи-то лохматые головы. Виктоша поежилась. В центре поляны на высоком толстом пне, корни которого, как цепкие лапы расползлись во все стороны, стояло нечто отдаленно напоминающее избушку с одним окном.

— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом, — ни на что не надеясь, прошептала Виктоша.

Ничего и не произошло. Лишь повеял легкий ветерок, слегка растрепал волосы, раскачал ветки деревьев, прошуршал опавшими листьями, Луна скрылась за набежавшим облаком.

— Ты что здесь забыла, милая? — услышала Виктоша позади себя хриплый надтреснутый голос.

Она резко обернулась. В нескольких шагах от нее, опираясь на палку, стояла женщина в длинном пальто, укутанная платком. Лица ее не было видно, но длинные седые пряди выбивались из-под платка. От неожиданности Виктоша попятилась.

— Что, такая я страшная? — усмехнулась женщина, делая пару шагов по направлению к Виктоше.

Девочка удивилась, как она не услышала ее шагов. Шагала та тяжело, приволакивая ногу, и всем весом опираясь на палку.

— А, то пойдем ко мне в сторожку, — предложила женщина, — коль не боишься, — с насмешкой в голосе добавила она.

— В эту? — пролепетала Виктоша, указав на избушку у себя за спиной.

— В эту? — хмыкнула незнакомка. — А не рановато тебе? Да и занята она уже.

Виктоша в недоумении обернулась. Вновь выглянувшая из-за облака Луна осветила то, что раньше девочка приняла за избушку — высокий склеп с остатками старых истрепанных венков у входа. Она в ужасе огляделась вокруг — больше не было лесной поляны, повсюду, сколько хватало глаз, тянулись могилы, над которыми высились кресты и памятники, возвышались склепы и мавзолеи с гипсовыми статуями.

— Ну, что встала, как вкопанная? — проворчала, меж тем, незнакомка. — Дай-ка, я обопрусь о тебя.

От страха Виктоша не могла пошевелиться. Она лишь почувствовала, как ее взяли под руку, и начала механически переставлять ноги. Пробираясь между могил, ведомая таинственной незнакомкой, девочка даже думать боялась о том, куда ее сейчас приведут и что с нею будет.

Наконец, они подошли к крыльцу, над которым болтался тусклый фонарь. Женщина отпустила ее локоть и загремела ключами.

«Что делать? — лихорадочно соображала Виктоша. — Бежать? Куда?.. И как теперь искать Андрейку? Где?.. Похоже, она снова дома… то есть в своем мире — вон фонарь светит: электричество! Опять к котенку и по кругу?..»

— Ты не тушуйся, милая, проходи, — женщина подтолкнула ее в спину, открывая дверь своего жилища.

Виктоша робко сделала шаг вперед и ойкнула, наступив на что-то острое.

— Да ты никак босая! — всплеснула руками незнакомка.

Она подхватила Виктошу под мышки, усадила на табурет посреди своей маленькой каморки, закатала ей джинсы. Откуда-то возник эмалированный таз с горячей водой, и хозяйка велела Виктоше опустить туда ноги. Вода была жутко горячая, но через некоторое время ноги привыкли, и девочка почувствовала, как блаженное тепло разливается по ногам и по всему телу.

Хозяйка еще несколько раз подливала в таз горячую воду из чайника, сыпала какой-то порошок и травы, осуждающе качала головой и что-то тихо ворчала себе под нос. Виктоша исподтишка наблюдала за ней. Здесь при свете такой же тусклой, как и над крыльцом лампочки, она могла ее хорошо рассмотреть. Была она совсем седая. Ее длинные волосы закручивались сзади во что-то, что должно было именоваться «пучок» или «узел», будь оно сделано так, как должно, но так как хозяйку волос, очевидно, совсем не заботило, как выглядела ее прическа со стороны, то волосы из пучка торчали во все стороны, а самые длинные, непослушные пряди постоянно спадали ей на глаза. От этого казалось, что она грозно смотрит на тебя, как противник на поле боя, зорко наблюдающий из укрытия за действиями своих врагов. Резкие глубокие морщины покрывали ее лицо и узловатые худые руки. Сбросив пальто, она оказалась в длинной латаной юбке и шерстяной кофте с разнокалиберными пуговицами, впрочем, из-под юбки выглядывала еще одна, а кофта была надета на другую да, наверное, еще и не на одну. Время от времени она доставала то одну, то другую Виктошину ногу из таза, оценивающе смотрела на нее, цокала языком и опускала обратно.

Наконец состояние ног девочки, видимо, удовлетворило старуху. Она принесла откуда-то длинные шерстяные чулки, велела надеть их и только после этого позволила Виктоше сесть за стол.

— Ну, уж ты не обессудь, красавица! Не знаю, к каким ты там разносолам привыкла, а у нас все по-простому, — говорила она, расставляя на столе миску с вареной картошкой, тарелку с селедкой щедро посыпанной луковыми кольцами, соленые огурцы и банку шпрот. Последняя окончательно доконала Виктошу. Увидев эти, такие знакомые, такие родные консервы одного из прибалтийских заводов, она залилась слезами.

— Что ты! Что ты! — оторопело забормотала старушка. — Кто тебя так обидел, милая?

— Я… я… я была… — еле-еле сквозь слезы выговорила Виктоша. — Мой брат та-ам!.. А теперь что же-е-е… Как я обратно попаду-у-у, бабушка-а-а?.. Мне брата выручать надо-а-а-а…

— Брата! — хмыкнула старуха и хлопнула ладонью по столу.

В ту же минуту комната самым волшебным образом преобразилась: место железной кровати в углу заняла старая закопченная печь, под Виктошей оказалась почерневшая от времени лавка, стол тоже постарел на сотню лет, не говоря уже о том, что на нем стояло. Но самые поразительные перемены произошли со светом: лампочка над столом исчезла, а вместо нее Виктоша увидела череп с горящими глазницами, насаженный на длинную жердь, что торчала из забитого наглухо окна.

— Так тебе больше нравится, красавица? — грозно вопросила старуха.

Слезы Виктоши моментально высохли, в изумлении она оглядывалась по сторонам.

— Так вы и есть сестра Бабы… Баба Яги? — только и смогла выговорить она.

— Какой еще Бабы Яги?! — сердито заверещала старуха. — Я и есть Баба Яга! Одна единственная! Неповторимая! Ненаглядная!

Виктоша быстро рассказала ей о своей встрече со странным мужиком назвавшимся Бабой Ягой.

— Я ему сразу не поверила! — тараторила она. — Мужчина, вроде… А тут «Баба Яга!» — говорит. Да какой он Баба Яга! И не похож ни чуточки! Вот вы, бабушка — Баба Яга! То каждый скажет! Самая настоящая Баба Яга — единственная и неповторимая…

— Подлизываешься, значит? — ехидно поинтересовалась Баба Яга. — Думаешь, коли подлижешься, то не съем?

— А, что… Съедите? — уныло проговорила Виктоша, с трудом сглотнув, так как во рту вдруг почему-то резко пересохло.

— Да, больно надо! — махнула рукой Баба Яга! — Не возражаешь?

Она вновь хлопнула рукой по столу — все вернулось на свои места.

— Я вот лучше водочки выпью, — сказала она, извлекая откуда-то граненый стакан и самую настоящую бутылку водки (но после шпрот Виктоша уже ничему не удивлялась!) — Тебе не предлагаю. Рано еще! А вот я выпью…

Она налила в стакан прозрачной жидкости, крякнула, опрокинула содержимое в рот и, закусив соленым огурцом, улыбнулась.

— Привыкла я уже вот так… — она обвела рукой свое скромное жилище. — И еда мне эта нравится… И водочка… Ты кушай! Кушай! Не стесняйся. Испугалась поди? То, что ты от Васьки придешь, я наперед знала… Ну, не знала, что ты, а так… Думала малец какой прибежит али Ивашка какой очередной… много их тут ходит-бродит!.. Кто Васька-то? Так братец мой! Младшенький он у нас! Бобыль он. В лесу живет. А детишки-то, те, что он в лес таскает, его уважительно Ага зовут, вот и получается Бобыль Ага — Баба Яга, значит! А как ж иначе… Я вот тоже Баба Яга… Ягаю понемногу… лечу то есть… кого вылечить можно… А кого уже нельзя, помогаю в мир иной перейти, да присматриваю за ними… да за могилками… Вот так и живу… А вообще-то Верушкою меня нарекли. Потому как верить человеку надо. Во что-нибудь да верить. Кто верит, тот исцеляется, тот своей цели всегда достигнет… Вот так. И ты верь. Верь в себя, в свои силы. Тогда со всем справишься! Ну, вона! У тебя уже, девка, совсем глаза слипаются! Завтра! Завтра расскажешь мне, с чем пожаловала — утро вечера мудренее! Вон на кровать мою ложись. Там сетка панцирная — красота! А я себе печку вон в тот угол поставлю, вместо шифоньера. Ну, спи… Спи! Ишь, ты: «Бабушка…»

Виктоша проснулась. В окно светила Луна. Баба Яга… Вторая Баба Яга что-то старательно растирала в деревянной ступе. «Еще рано. Еще ночь», — сказала себе Виктоша и вновь закрыла глаза.

Когда она снова их открыла. Все еще была ночь. На столе Бабы Яги стояло стеклянное сооружение, очень напоминающее самогонный аппарат, внутри него что-то кипело, потело и капало. «Все еще ночь? — удивилась девочка. — А я больше совсем не хочу спать!»

— Выспалась? — услышала она знакомый хриплый голос.

— Спасибо, бабушка, — сказала Виктоша, поднимаясь с кровати.

— Ну и здорова же ты спать! — засмеялась Баба Яга.

— Это уже другая ночь? — встревожилась Виктоша.

— Здесь у меня все время ночь, — ответила Баба Яга. — И все время светит полная Луна. Нравится мне так.

— Как же вы узнаете время? Сколько же я спала? А сами «утро вечера мудренее» сказали… — всполошилась Виктоша.

— Ничего, ничего, милая, — просипела старуха. — Иногда хорошо выспаться — это уже полдела сделать! А время… Зачем его мерить! Оно то течет неспешной рекой, то летит вольной птицей — в клетку его не посадишь и ковшом его не измеришь. А для меня как стала, так и утро! Накось — поешь да расскажи, с чем пришла. Вместе покумекаем, как твоему горю можно помочь.

Поглощая нехитрую снедь, выставленную на стол Бабой Ягой, Виктоша принялась в очередной раз излагать историю своих злоключений. Старуха слушала внимательно, не перебивая, иногда вставала, что-то подкручивала в своем «самогонном аппарате», но ни на минуту не спускала с Виктоши пронзительных глаз.

Девочка закончила завтрак, но все еще говорила и говорила, но вот и ее неспешный рассказ подошел к концу. Она замолчала. Баба Яга тоже молчала, обдумывая услышанное.

— Эх, Желя да Кручина… — просипела она, наконец. — Страшные дела творятся у вас… Я бы тоже сбежала, наверное, а тут дитя малое… Тебе определенно к сестре нашей старшей надобно, но не попасть к ней, минуя среднюю, а к ней особый подход нужен… Нервная она у нас! Да, ладно — не тушуйся! Я научу тебя, что делать надобно. Как железками-то Васяткиными пользоваться помнишь еще? Ну и отличненько… Я вот тебе мази наварила ножки смазать — не так больно будет… да и не простудишься, если чо… Мы вот тебе их сейчас смажем и с собою возьми баночку — пригодится, когда к старшей нашей сестрице пойдешь. И еще возьми пузырек с волшебными каплями — раны они заживляют, мертвого на ноги поднимают, душевные болезни исцеляют… короче, всегда пригодиться могут. Только мало их получается — расходуй с умом! Раны заживить — одна капля, мертвого оживить — одна капля, душевные болезни излечить — одна капля! Три капли тебе, три брату твоему. Потерять их не бойся — они завсегда к хозяину вернуться, потому их никто украсть не сможет, да и работают они лишь по воле хозяина своего — в чужих руках они все равно, что водица ключевая. Все поняла? Ну, давай, присядем на дорожку! Я тебе путь укажу, а дальше сама… Ну, помоги тебе Мокошь, сердечная!

***

Теперь она пробиралась по дну старого оврага. С двух сторон нависали крутые склоны, поросшие то ли кустами, то ли кривыми деревьями. Под ногами снова хлюпало и хрустело, но ноги благодаря волшебной мази Бабы Яги больше не ныли и не чесались. Над головой сияли звезды, да полная Луна время от времени выглядывала из-за облаков. По сравнению с первым переходом — это был сущий курорт! Да и что ей было теперь бояться — после кладбища!

Мысли мало-помалу вновь вернулись к Андрейке и к тем событиям, что заставили его бежать из реальности…

Глава 5. Воспоминания другие, желанные и те, которых лучше бы не было…

Это было ясное солнечное утро. Первое Андрейкино школьное утро. А ее первый день в медицинском колледже.

Лет с шести Виктоша твердо знала, что будет врачом, да не абы каким врачом, а самым лучшим! Ветеринаром! Мама сначала посмеивалась и говорила, что в шесть лет тоже мечтала быть… балериной! А папа рассказывал, как очень долго хотел, когда вырастет, продавать мороженое. Но Виктоша из года в год на каждый дежурный вопрос: «Кем ты хочешь стать?» упрямо продолжала отвечать: «Венетирарным врачом… Веритенарным врачом… Ветеринаром!» И родители смирились.

Первой сдалась мама. «Послушай, Серый, — сказала она однажды. — А ведь наша дочь вывела из нас некое среднее арифметическое!» «Ну, да, ну, да, — поддакнул папа. — Чтобы овцы были целы, и волки сыты! И никому не обидно: эдакая продолжательница сразу обеих династий».

Виктоша тогда, разумеется, ничего не поняла — ее родители всегда изъяснялись на каком-то странном языке загадок и иносказаний — вроде все по-русски, а ничего непонятно! Единственное, что было ясно: больше ее никто не будет отговаривать от поступления в ветеринарную академию, а наоборот начнут всячески «способствовать»: заставлять зубрить биологию и химию, смотреть полезные фильмы и посещать умные лекции, папа возьмет как-нибудь в морг, а мама… Куда ее могла взять мама? В зоопарке она итак уже была, как своя, клетки чистить и кормить зверей с раннего детства почитала за удовольствие!

Она и подумать тогда не могла, что приготовила ей мама! А она однажды объявила: «Завтра весь день будешь сидеть на приеме с дядей Вовой, вернее, с Владимиром Петровичем. Я договорилась».

Дядя Вова, вернее, Владимир Петрович был ветеринаром. Нет, не ветеринаром зоопарка! А именно, что обыкновенным ветеринаром, который арендовал кусочек подвала в торговом центре маленького городка, расположенного неподалеку от их коттеджного поселка, где они проводили почти каждое лето. Ну, что интересного могло ее ждать на приеме у обыкновенного городского ветеринара! И, конечно же, на завтра полил неимоверный дождь! Хороший хозяин и собаку не выгонит из дому в подобную погоду! Но мама надела на Виктошу плотный дождевик с большим капюшоном, дала ей свой зонтик и выставила за дверь.

«Вот так в детях убивают мечты… — уныло думала девочка, топая по направлению к торговому центру. — Придумала-таки, как разрушить мой воздушный замок…»

Мама, мама! Ты и предположить не могла тогда, что именно в тот день, в такой ужасный дождливый день в эту заштатную, самую захолустную из всех захолустных ветлечебницу принесут на операцию сразу двух котов: одного с грыжей, а другого на кастрацию.

Когда Виктоша, поздно вернувшись домой (они уже начали беспокоиться!), начала взахлеб рассказывать, как ей позволили смотреть первую операцию и ассистировать на второй, как она теперь может пойти и кастрировать всех псов и котов — и, вообще, всех, кто нуждается в кастрации, ее судьба была окончательно решена.

«Только не будем тратить еще два года на сидение в школе, — предложила мама. — Лучше пойти в медицинский колледж: и среднее образование получит, и профессию, да и поймет, наконец, сможет или нет».

Так в их семье стало, как сказал сам Андрейка, на одного «первоклассника» больше.

— Ты должна быть самая красивая! — авторитетно заявил Андрейка, как только они вернулись в Москву. — Ты, конечно, итак самая красивая, но первого сентября ты должна быть и одета лучше всех: твои учителя сразу подумают, какая умная девочка и будут тебе одни пятерки ставить!

— Какие глупости! — возмутилась Виктоша. — Кто же пятерки за красивые шмотки ставит? Оценивают ведь ум и знания.

— Ум и знания — это потом! — не уступал братик. — А встречают по одежке! Так тетя Наташа всегда говорит.

— Ну, у меня все-таки не настоящий «первый раз в первый класс», — сопротивлялась сестра. — Такое только один раз в жизни быть может! Значит, собирать и наряжать надо тебя!

— Но я мальчик, и меня особенно наряжать не надо! — не сдавался Андрейка.

В конце концов, пришла мама и положила конец всем спорам.

— Мы, что такие бедные, что не сможем собрать и нарядить сразу обоих? — строго спросила она. — Ну, что же тогда я не вижу иного выхода, как отправить вас не работу. Будете мыть полы в папиной клинике, а по ночам разгружать вагоны. Еще можно устроить вас клетки чистить в зоопарке…

Бедный Андрейка вытаращил глаза, с испугом посмотрел на свои маленькие ручки, но потом мужественно спрятал их за спину и решительно произнес:

— Если мы и вправду такие бедные, я готов!

Виктоша не выдержала и прыснула в кулак. Мама тоже рассмеялась и обняла сына.

— Ну, что ты, глупышка! — прошептала она ему на ухо. — Мы ведь специально приехали на две недели раньше, чтобы одеть и собрать вас!

— Но Виктоша должна быть самая красивая! — упрямо проговорил Андрейка.

— Ну, раз должна — будет! — согласилась мама.

Какое это было счастливое время: всей семьей ходить по магазинам, выбирать одежду, ранец для Андрейки, рюкзак для Виктоши, тетради, ручки, карандаши — всю ту мелочь, без которой нельзя себе представить современного школьника. Мама, как маленькая, визжала при виде ластиков и точилок.

— Серый, Серый, — кричала она на весь магазин. — Ты только посмотри, какие здесь зайчики! Можно купить зайчика-ластик и зайчика-точилку и обоих прикрепить к концу карандаша! О-о-о… А здесь из ластиков можно собрать целый зоопарк! У меня в детстве была точилка-луноход, так все мне жутко завидовали, а вот, посмотри: ракета, спутник, робот… что-то такое совершенно непонятное с глазками…

— Майечка, — останавливал ее папа. — Кто тут у нас в первый класс собирается? Может, мы все-таки обратимся к «виновникам торжества»?

— Знаешь, Серый, — вздыхала мама. — Как жаль, что меня больше не возьмут в первый класс! Я бы сейчас с удовольствием пошла и поучилась — столько красивых штучек появилось… А тетради! Алый, ты не хочешь вот эти с собачками?

— Мам, ну, что я маленькая? — обижалась Виктоша. — Мне нужны тетради с блоками и цветные разделители, а с собачками купи лучше Андрейке.

— Нет, я хочу с роботами! — сопротивлялся брат.

И кто бы мог подумать, что покупку обыкновенного букета можно превратить в событие мирового масштаба! Сначала долго спорили, надо ли вообще Виктоше идти в колледж с цветами.

— Ну, это по-детски как-то… — ныла Виктоша. — Вот увидишь, там никого с цветами не будет, а я, как подлиза какая-нибудь…

— Ну, почему сразу «как подлиза»! — спорила мама. — Разве сделать людям приятное — это подлизываться? Как ты не понимаешь: дарить подарки, видеть радость в глазах людей — это подчас намного приятнее, чем получать подарки самому!

— Да, кто там будет этому радоваться! — удивлялась Виктоша. — Сейчас цветами никого не обрадуешь — это же не «Мерседес»!

— Напрасно ты так, — огорчалась мама. — Это ваше поколение растет по принципу: ты — мне, я — тебе, и все деньгами меряет, а люди более старшего поколения, они простому вниманию умеют радоваться: улыбке, открытке, цветам…

— Мам! Ну, ты, как будто на другой планете живешь, честное слово! — возмущалась Виктоша.

— Мама у нас, конечно, все немного идеализирует, — наводил мосты папа. — Но и плохо думать о людях, которых ты еще даже не знаешь, тоже не очень-то хорошо! Давай купим для твоего педагога какой-нибудь скромный, но милый букет, а там посмотришь, как она к нему отнесется… В случае чего, подаришь ей Андрейкин «Мерседес». Ты, как, Андриан Сергеич, не против?

— Я-то не против… — притворно вздохнул Андрейка. — Только, боюсь, у Виктошиной учительницы нет таких маленьких человечков, чтобы катать в этом"Мерседесе". Или что, человечков ей тоже дарить?

— Человечков не надо! — рассмеялся папа. — Да и по поводу «Мерседеса» я тоже пошутил. А ты, как считаешь, надо Виктоше покупать букет?

— Конечно, надо! — совершенно безапелляционно заявил Андрейка. — К женщинам всегда надо приходить с букетом. Особенно в первый раз!

— Это откуда такие познания? — опешил папа.

— Так дядя Юра говорит, — важно сказал Андрейка. — А ты всегда говорил, что дядя Юра у нас самый умный.

Папа закашлялся, а мама сердито постучала его по спине.

— Ну, раз вопрос о необходимости обукетить обоих с повестки дня снят, — сказала она. — Идем, в конце концов, покупать эти букеты!

Само собой, на покупку цветов ушла еще уйма времени, но кто его тогда жалел! Ведь это было так здорово всем вместе рассуждать, чем розы лучше гладиолусов, а гладиолусы лучше, хризантем, а те, в свою очередь, лучше орхидей и чем орхидеи лучше роз, и можно ли их всех вместе совместить в одном букете.

— Эх, возьму-ка я завтра еще один отгул, — мечтательно протянул папа, — и мы поедем в Нескучный кататься на роликах!

— А, в кафе-мороженое пойдем? — сразу оживился Андрейка.

— И в кафе-мороженое! — согласился папа. — А потом заберем маму от ее студентов и поедем…

— В зоопарк! — сказала мама. — Вы, что, забыли, что все мои первокурсники проходят «боевое крещение» зоопарком?

— Можно и в зоопарк, — согласился папа. — Кому когда-нибудь мешал зоопарк? Ты будешь дрессировать своих студентов, а мы со зверями будем на вас смотреть.

Уставшие, но счастливые вернулись домой. С трудом уложили Андрейку спать. Он несколько раз вскакивал, проверял свой новенький школьный ранец, интересовался, не завянут ли до завтра цветы, перекладывал на стуле одежду — ему всякий раз казалось, что ее будет утром долго надевать.

— Надо, чтобы за сорок секунд — раз, и все! — объяснял он.

— Ты ничего не перепутал? — сердилась Виктоша. — Ты завтра в школу идешь, не в армию.

— А, почему в армию надо быстро собираться, а в школу нет? — спрашивал Андрейка.

— Потому что в армии враги могут напасть, вот и побежишь без штанов, если не оденешься, — решила напугать его сестра.

— Тогда надо уже сейчас тренироваться, — совершенно серьезно сказал брат.

Виктошу тоже пораньше отправили в кровать, но она особо и не сопротивлялась. Ей хотелось самой отвести Андрейку в школу, увидеться со своими бывшими учителями, а потом уже бежать в колледж, на свою собственную «линейку».

Среди ночи она проснулась от того, что брат настойчиво толкал ее в бок.

— Ну, что еще?.. — не открывая глаз, спросила она. — Все люди спят! И ты спи! Я тоже хочу… спа — а — ать… — она сладко зевнула и попыталась повернуться на другой бок.

Но брат и не думал отступать, он ловко вскарабкался на кровать и залез к ней под одеяло.

— Я вот знаешь, что думаю, — проговорил он бодрым голосом, положив руки под голову и мечтательно глядя в потолок. — Ведь получается у нас завтра самый редкий день в жизни! Он должен быть самым счастливым!

Виктоше не хотелось спорить с братом, а очень хотелось спать.

— Угу, угу, — сонно пробормотала она и все-таки повернулась на другой бок.

Но Андрейка уже не обращал на нее никакого внимания — жажда философии обуяла его.

— Мы с тобой завтра первый раз идем учиться: я вообще первый раз, а ты первый раз идешь учиться своей будущей работе. Первый и единственный! Ведь такого первого больше не будет! Я познакомлюсь с новыми друзьями, с новыми взрослыми, узнаю столько всего — и все новое! И все в первый раз. Санька Петров из второго подъезда — он взрослый, он уже во второй класс пойдет! Он говорит, тебе еще надоест эта школа, хуже горькой редьки! Ты еще плакать будешь и просить дома остаться! А я говорю, ну и что! Это еще когда будет! Может, через день, может, через два — когда все уже старое будет, а завтра все еще новое, все в первый раз…

Он еще что-то долго лопотал о всеобщем счастье, об общем празднике, который «просто, как Новый год», но потом сон понемногу сморил его, и он уснул. Кот, потерявший своего хозяина, заглянул в Виктошину комнату и тихонько вернул Андрейку на место.

Утро выдалось на редкость солнечным и теплым. Отовсюду слышалась радостная музыка. Нарядные школьники торопились каждый к своей школе. Важно шествовали первоклассники в окружении мам, пап бабушек — всех родственников, которые хотели разделить с ними этот праздник. И уже где-то звучало из динамика:

— «Ты помнишь, было вокруг море цветов и звуков.

Из теплых маминых рук учитель взял твою руку…»

Было первое сентября две тысячи четвертого года…

В то утро в школе номер один города Беслана учителя не успели взять за руку своих учеников, чтобы повести их к знаниям. Их схватили жесткие безжалостные руки подонков и потащили к смерти. Более тысячи человек¸ включая стариков и грудных детей, оказались запертыми в душном, тесном спортзале.

Не помня себя, Виктоша примчалась домой. Там уже, приникнув к телевизору, обхватив руками голову, сидела мама.

— Этого не может быть, этого просто не может быть… — то и дело, ни к кому не обращаясь, повторяла она.

Андрейка сидел поодаль и круглыми от ужаса глазами смотрел на экран. Папа со своим командировочным чемоданчиком вышел из комнаты. Он улетал в Беслан. Мама подняла глаза от экрана.

— Этого не может быть?.. — в очередной раз полувопросительно, полу — утвердительно сказала она, заглядывая папе в глаза. Он ничего не ответил. Молча поцеловал ее, обнял Виктошу. Андрейка вскочил, подбежал к нему и, крепко обхватив его руками, уткнулся носом ему в живот. Папа осторожно убрал его руки, присел на корточки, повернул к себе заплаканное лицо.

— Ты остаешься за мужчину, — строго сказал он. — Я вернусь.

— Я — не мужчина, я — маленький мальчик, — сказал Андрейка и отвернулся.

Такого никто не ожидал. Папа выпрямился и как-то беспомощно и растерянно посмотрел на маму. Она подошла и взяла сына на руки. Он не сопротивлялся, не говорил, что он уже взрослый, большой, что мама хрупкая и маленькая, и ее надо защищать… Он вообще ничего не говорил. Он даже не плакал. Просто слезы текли из его огромных глаз.

Папа вышел из подъезда. Они стояли на балконе и смотрели ему вслед. Он махнул им рукой. Мама с Виктошей помахали в ответ. Андрейка на минуту поднял голову, потом вновь уткнулся в мамино плечо.

До самой ночи он так и не проронил ни слова. Уложив сына спать, мама еще долго сидела на его кровати, что-то нежно шептала на ухо, гладила по голове. Потом пошла спать.

Виктоше не спалось. Она ворочалась и все думала о тех несчастных людях, которые сидели сейчас в спортзале бесланской школы. Внезапно она услышала тихий голос — Андрейка разговаривал с котом. Девочка прислушалась.

–… они не сказали мне, — говорил Андрейка. — Но я теперь знаю, как делают сироток. Приходит кто-то злой с автоматом и убивает родителей… или наезжает на них машиной… и им ничего за это не делают.

Он замолчал, видимо, кот что-то отвечал или что-то говорил ему, но так как ее «связь» с котом была «выключена», она не слышала, его слов.

— А, еще они делают сиротками родителей, — продолжал Андрейка. — Вот так живешь, радуешься жизни, идешь на праздник…

Она услышала, как он заплакал. Нет, не заревел в голос, а заплакал тихо-тихо, так плачут взрослые, чтобы никто не знал, что они плачут. «Ну, наконец-то, — подумала она. — Теперь будет легче».

Но легче не стало. На следующий день он продолжал молчать. Мама оставила его дома и вызвала врача.

Вернувшись из колледжа, Виктоша первым делом рассказала маме о том, что ей удалось узнать о Беслане. Сейчас все об этом только и говорили. Мама телевизор не включала, боясь усугубить положение Андрейки.

— Врач сказал, сильный стресс, — пояснила она. — Но все должно нормализоваться… Со временем. Я думаю, вот приедет папа, и все встанет на свои места. Он сейчас рисует. Врач сказал, пусть выплеснет все на рисунке — будет легче. Он очень впечатлительный, — виновато добавила она, как будто лично была в этом виновата.

Виктоша потихоньку вошла в комнату брата. Он сидел за столом и рисовал. Она, стараясь ступать, как можно тише по мягкому ковру, подошла сзади и через плечо заглянула в его рисунок. Она ожидала увидеть солдат, огонь, взрывы, что-то еще более ужасное, черное, смерть с косой, наконец, но оказалось Андрейка рисовал… цветы! Старательно, чуть-чуть высунув язык, он тщательно вырисовывал листочки, длинные зеленые стебли с колючками…

Также неслышно Виктоша вернулась назад.

— Мама, он рисует цветы! — взволнованно сообщила она.

— Цветы? — удивилась мама. — Он никогда раньше не рисовал цветы… Но, может, это и к лучшему? А? Ты, как думаешь?

Она просительно заглядывала Виктоше в глаза, как будто хотела сказать: «Я знаю, что это ненормально, но ты скажи, что все в порядке! Скажи! Ну, что тебе стоит?..»

— Ну, конечно, к лучшему! — Виктоша постаралась предать своему голосу, как можно больше уверенности и радости, поэтому получилась полная фигня, или как сказала бы Виктошина подруга Лариса: «Наиграла, как собака!» Это у них так в театральной студии говорят, куда Лариска ходит уже третий год и поэтому давно считает себя профессиональной актрисой.

— Да, да… — только и сказала мама и отвернулась к окну, скрывая набежавшие слезы.

Скорее бы что ли папа приезжал! Он покажет Андрейку, кому надо или сам вылечит его… Мама, наверное, думала то же самое, так как в очередной раз принялась протирать чистую и сухую посуду.

— Мам, ты на ней дырку протрешь! — проворчала Виктоша, отодвигая маму в сторону. — Дай-ка, я ее в буфет уберу. И помоги мне с биологией, что-то на первых же занятиях за нас так крепко взялись, а я, кажется, за лето все позабыла.

И она настойчиво потянула маму в свою комнату.

Ночью она встала попить и услышала, как Андрейка опять шепчется с котом. «Да, что ему может сказать это животное! — рассердилась Виктоша, но тут же вспомнила, что этому животному пришлось пережить, и горько вздохнула. — Да… пожалуй, он выбрал себе самого опытного в таких делах собеседника… Но все равно, нельзя пускать эти беседы на самотек!» И она решительно вошла в комнату брата.

Он тут же притих, притворившись спящим. Виктоша присела на край кровати и осторожно провела рукой по его непослушным волосам, которые по своему обыкновению торчали во все стороны. Андрейка заворочался и открыл глаза. В них не было ни капли сна, лишь немой вопрос: «И чего ты приперлась?»

— Во-первых, не «приперлась», а пришла… — отвечая на его мысли, начала Виктоша тоном старшей сестры и осеклась. Нет, не с этого надо было начинать!

Она забралась на его кровать с ногами и села, привалившись спиной к стене.

— Мне обидно, что со Свинксом ты разговариваешь, а со мной нет, — сказала она. — А мне так нужно, чтобы со мной поговорили… Мне тоже страшно…

— Тебе? — удивленно протянул Андрейка.

Ну, слава Богу! Лед тронулся…

— Ты же большая…

— А, ты думаешь, большим не бывает страшно?

— Бывает?

— Еще как…

— Как же так можно жить? — грустно сказал Андрейка. — Жить и бояться…

— А, не надо бояться! — уверенно проговорила Виктоша. — Они этого и хотят! Хотят, чтобы мы боялись! А мы не будем бояться!

— Кто они? — спросил Андрейка. — Свинки говорит, силы зла. Значит, аура зла вернулась?

— Это те, кто хочет, чтобы она вернулась, но она не вернулась! Нет! Еще нет…

— Они что, совсем дураки? — удивился Андрейка. — Как можно хотеть, чтобы вернулась аура зла? Они совсем не понимают, что может произойти? Им не жалко нашу планету? Они сами не хотят жить? У них нет детей?.. Хотя, да. Точно нет. Если бы у них были дети, они никогда бы не напали на школу… Тем более в такой день… Что им сделали эти дети и их мамы, и их учителя? Они, наверное, были ужасными двоечниками — тупыми претупыми, поэтому и ненавидят школу и учителей, и тех, кто хочет учиться…

— Они вообще не люди, Андрейка, — вздохнула Виктоша. — Они — нелюди!

— А, это кто? Инопланетяне?

— Нет… Гораздо хуже… Они родились и живут на нашей планете… Но…

— А, чего они хотят? Чтобы не было школ?

— Ну, вообще-то, по-моему, они хотят каког-то передела земли… признания чего-то…

— А, при чем тут школа? — искренне удивился Андрейка. — Ведь дети и учителя, и родители детей — они ведь не могут дать им землю, признать то, чего они хотят?

— Не могут… — растерялась Виктоша.

— А, кто может?

— Ну, президент, наверное…

— Тогда почему они не захватывают президента? Почему детей?

— О-о! — рассмеялась Виктоша. — Попробовали бы они захватить президента! Им бы так дали!

— Значит, президента нельзя… а детей можно… — медленно проговорил брат. — Президент — один, а детей много…

— Ну, мы с тобой сейчас договоримся… — Виктоша от возмущения закатила глаза. — Что ты с больной головы, да на здоровую! Президент-то тут при чем?

— Президент, наверное, ни при чем, — отмахнулся Андрейка. — Но и дети ведь ни при чем! И школа ведь ни при чем! И учителя тоже ни при чем! А они напали!.. В праздник!… Как волки… Нет! Как шакалы — на слабых! На тех, кто ответить не может! Трусы! Гады! Гады!!!

Его трясло, слезы градом катились по щекам. «Ну, вот утешила, называется!» — рассердилась на себя Виктоша. Она схватила Андрейку, прижала к груди. Он не сопротивлялся, вскоре вся ее ночная рубашка была мокрой от его слез. «Может, позвать маму?» — мелькнуло в голове у Виктоши, но она тут же пресекла эту мысль на корню. — «Вот ее слез нам тут только и не хватало! Надо его как-то отвлечь… Что-то сказать…»

— Покажи мне, что ты нарисовал сегодня, — попросила она. — Мама говорит, ты рисовал…

Он еще раз шмыгнул носом, обтер слезы рукавом пижамы и спустил ноги на пол, подбежал к своему письменному столу, вытащил из ящика листок. Прижимая его к груди, подошел к Виктоше.

— Только ты никому не говори, — предупредил он.

— Я не скажу, — пообещала Виктоша.

Андрейка включил ночник и протянул ей листок.

Да, это были цветы. Розы. Он очень хорошо нарисовал их. Каждый лепесток, каждую колючку… Но это не был букет. Они как будто лежали на земле, а вокруг них, повсюду: на лепестках, на стеблях, на колючках — на всем свободном от цветов пространстве алели ярко красные пятна.

— Это что? — осторожно спросила Виктоша, ткнув пальцем в эти яркие пятна.

— Это слезы, — сказал брат.

— Слезы? — удивилась девочка.

— Там розы плакали кровью… — сказал Андрейка. — Я видел…

На следующий день из-за взрывов в спортзале здание школы начало рушиться, был произведен штурм. Заложников освободили. Более трехсот человек, включая сто восемьдесят шесть детей погибли.

Глава 6. Где чуда чудные и дива дивные…

Под ногами все больше и больше хлюпало. Вероятно, сначала она пробиралась по дну ручья, который все наполнялся и наполнялся, и вот она уже брела почти по колено в воде. Русло ручья, меж тем, становилось все шире, а течение все сильнее. Она пыталась держаться берега, одной рукой цепляясь за ветки деревьев, свисающие к самой воде. Второй рукой, в которой был посох, она нащупывала дорогу. Посох то и дело проваливался в подводные ямы. Еще немного, и ей попросту некуда будет ступать. «Интересно, — подумала Виктоша, — а смогу ли я плыть в этих ужасных калошах?» Основным условием было: ни при каких обстоятельствах самой не снимать их, идти пока они сами собой не развалятся и не исчезнут. «А если я поплыву, и они свалятся, это будет считаться? Хотя, как плыть с этим жутким железным посохом? А его тоже нельзя выпускать из рук…»

Посох, очевидно, «подслушал» ее мысли и оскорбился, так как пропустил очередную подводную яму, и Виктоша почувствовала, как земля ушла у нее из-под ног. В ту же минуту вода подхватила, закружила и понесла ее. Из последних сил пыталась она ухватиться за ветки, но руки лишь скользили по мокрому глинистому берегу, не находя ни малейшей травинки, ни сучка, ни корешка. Течение усиливалось. Водоворот тянул ее все дальше и дальше от берега. Она начала захлебываться, замахала руками, пытаясь вырваться на поверхность и плыть.

В какое мгновение она потеряла калоши и посох, она не заметила, надеясь, что они все-таки исчезли по волшебству и тогда, когда надо. Борясь с течением, она залезла в карман, достала просвиру и быстро сунула ее в рот. Почувствовала противный вкус ржавого железа, и тут же просвира начала таять. Виктоша судорожно проглотила вязкую массу, вкус которой на этот раз совсем не был медовым. На что он было похож в этот раз, разбираться было недосуг — круговорот продолжал крутить и вертеть ее, изо всех сил стараясь утопить, сил бороться с ним оставалось все меньше и меньше. «Неужели я все-таки просто потеряла эти проклятые калоши и посох…» — с тоской подумала Виктоша. — «Как жалко маму и папу, они так никогда, наверное, и не узнают, что лишились своих детей…» Волна накрыла ее с головой…

— Тону! Тону! — закричала Виктоша и вскочила на ноги. Перед ней стоял Андрейка и хитро улыбался, за спиной он, явно, прятал кружку, из которой только что окатил сестру.

— Ну, погоди у меня! — рассердилась Виктоша и кинулась за братом. Он ловко вывернулся, бросился к лестнице на второй этаж и через две ступеньки поскакал наверх. Девочка кинулась за ним. У лестницы резко затормозила. Что это? Потрясла головой. Да какая разница! Кинулась наверх. Догнала. Схватила. Крепко-крепко прижала к груди.

— Андрейка, милый! — не помня себя от радости, закричала она. — Мы все-все исправим! Ничего не будет! Я знаю, что надо делать. Первым делом надо предупредить велосипедистов! Сиди дома. Я скоро вернусь.

Она поспешно вернулась в спальню, скинула с себя пижаму, надела сарафан и выбежала на улицу. Только бы успеть!

На перекрестке за торговым центром в это солнечное утро было много велосипедистов. Кто-то ехал на дачу, кто-то на пляж, кто-то просто выехал всей семьей на прогулку.

Их должно быть двое: мужчина и женщина, у одного из них велосипед черный, а у второго… Какого цвета был тот велосипед на капоте машины? Виктоша никак не могла вспомнить. Она беспомощно оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, кто ей нужен, к кому бежать. Да и что она скажет? Не надо ехать на перекресток вас сейчас собьют? В лучшем случае ее примут за сумасшедшую! И потом, как не ехать на перекресток, если она уже на перекрестке! Надо бежать туда, откуда они выехали! Но… откуда они выехали? Она не знала…

Надо, чтобы остановили машину! Надо найти сотрудника Госавтоинспекции или простого милиционера! Она заметалась по тротуару. Надо остановить синюю машину! Резко остановилась. Она помнила только цвет машины, но не ее марку. Потребовать остановить машину жены депутата… остановить все движение на перекрестке!

Воспользовавшись паузой в движении велосипедов и автомобилей, Виктоша смело шагнула на дорогу и начала танцевать. Сначала коряво и неуверенно, но постепенно откуда-то из глубины души начали возникать звуки, аккорды, они звучали все громче, искусно переплетаясь и рождая красивую ритмичную мелодию, под которую руки и ноги сами начали выписывать замысловатые искусные па.

Прохожие останавливались, водители высовывались из окон, велосипедисты тормозили. Кто-то нетерпеливо гудел, кто-то показывал на нее пальцем, кто-то крутил пальцем у виска, а кто-то просто смотрел, завороженный магией ее движений…

Визг тормозов заставил ее обернуться. Дальше она видела все, как в кино, когда движения замедляются… Кажется, всезнающая Лариска — будущая звезда сцены и кинематографа, говорила, что это называется «в рапиде». Со стороны их коттеджного поселка бежал Андрейка (конечно, он не мог усидеть дома и всю дорогу крался за ней, а теперь решил присоединиться к ее так называемому «флеш-мобу»!), а наперерез ему, от леса на огромной скорости несся синий автомобиль, который уже не успевал затормозить…

***

Внезапно тьма окутала ее — не было ни перекрестка, ни Андрейки. Все тело ныло и болело, голова раскалывалась. Она открыла глаза. В предрассветном сумраке увидела несколько склоненных над ней лиц. Дернулась, попытавшись вскочить. Какая-то женщина в длинном темном плаще с капюшоном наклонилась к ней и помогла сесть.

— Ну, как ты? — спросила она. — Оклемалась? Мы уж думали, не выкарабкаешься.

— Где я? — хрипло спросила Виктоша и обессилено откинулась назад, как будто этот простой вопрос высосал из нее остатки сил. Ее подхватили и помогли прислониться спиной к дереву.

Полуприкрыв глаза, Виктоша разглядывала окружавших ее людей. Помимо женщины, что стояла ближе всех к ней, здесь были в основном мужчины в холщовых штанах, заправленных в высокие сапоги, широких рубахах, поверх которых были надеты кольчуги, некоторые в руках держали остроконечные или рогатые шлемы. Женщины стояли поодаль и как та, что помогала Виктоше, кутались в длинные темные плащи с капюшонами. То место, где она находилась, очень смахивало на партизанский лагерь. Когда-то, читая книги о войне, Виктоша видела подобные картинки: разбросанные по поляне костры, вокруг которых копошились люди, шатровые шалаши, наполовину прикрытые густым слоем лапника, кто-то чинил сапоги, кто-то точил топор… Вокруг непроглядной стеной возвышался глухой лес. Где-то совсем рядом журчала река, и встающее из-за нее солнце слегка золотило верхушки старых елей и берез.

— А ты, кто такая, что вопросы тут задаешь? — прищурился один из мужиков и, наклонившись к ней, грозно погрозил черным то ли от копоти, то ли от грязи пальцем. — Мобудь, шпиенка какая, а?

— Я брата ищу, — просипела Виктоша. — Мне к Яге надо… К Бабе Яге… сестре средней…

Мужчины, как по команде, резко отступили от нее прочь. Женщина поспешно наклонилась и зашикала на нее:

— Тише! Тише! Нельзя так! Никто не смеет Ягу Виевну бабой называть! Неровен час, услышит — не сносить тебе головы! Да и нас за то, что вытащили тебя из воды, не помилует!

Виктоша испуганно замолчала и огляделась по сторонам.

— А, вы, что стоите тут? Представление смотрите? — накинулась женщина на мужиков. — Бредит девка-то! Бредит! Чай сколько времени в ледяной воде провела… Дана отпустила ее, спасибо ей — теперь все в порядке будет. Идите по своим делам! Идите!

Все послушно расползлись по лагерю. Лишь Виктошина собеседница осталась с ней и села, привалившись к стволу, с другой стороны дерева.

— Я тут с тобой посижу, — сказала она. — Не возражаешь? Может, понадобится что… воды хочешь?

Она протянула Виктоше глиняную фляжку. Виктоша покосилась на фляжку и отрицательно покачала головой.

— Не-а… Воды я уже наглоталась…

— Да… Не повезло тебе! И как это тебя угораздило? Брата, говоришь, ищешь?

— Да… брата… Андрейку…

Девочка вздохнула и, как-то само собой, слово за слово, рассказала своей спасительнице все: и про свою жизнь, и про свои скитания, про встречу аж с двумя бабами ягами, одна из которых оказалась довольно милой сторожихой кладбища, а вторая и вовсе мужиком, поделилась своими сомнениями по поводу правильного пути и страхами перед встречей с новой Бабой Ягой.

–… вот и думаю я, — не столько уже рассказывала она, сколько рассуждала вслух. — Какая она? Поможет ли мне? Я уж думала, что и вовсе куда-то не туда попала, совсем было с белым светом простилась… Спасибо, что вытащили меня! Такая я неуклюжая!

Виктоша с досадой хлопнула ладонью по земле и почувствовала, как чья-то мягкая, но крепкая рука легла на ее руку.

— А, ты надейся, — глухо из-под своего капюшона проговорила женщина. — Надейся на лучшее. Надежда еще никогда никому не помешала. Кстати, в детстве меня Наденькой кликали… Надеждой.

Виктоша ясно услышала тихий вздох.

— У тебя тоже горе? — осторожно спросила она. — Неприятности?

— Неприятности — это что? — спросила Надежда. — Если то, когда повсюду неприятели, то да. Они самые. Неприятности.

В этот момент в лагере началась суета. Мужики в срочном порядке натягивали шлемы, кольчуги, сапоги, хватали кто меч, кто булаву, кто топор.

— Видать бой начинается, — спокойно проговорила Виктошина собеседница.

Она встала и скинула с себя плащ. У Виктоши перехватило дыхание — такая красавица стояла перед ней: черты лица изящные, нежные, губы алые, глаза огромные, синие, брови тонкие черные, такие же черные густые волосы собраны на затылке и заплетены в толстую, в два запястья косу, высокая, стройная! Вот только одета как-то странно: затянута в черную кожу, как в комбинезон, высокие, как ботфорты сапоги да длинные, выше локтей перчатки. Подобный наряд, конечно, выгодно подчеркивал ее красоту и женственность, но вряд ли годился для военных действий. Завершая свой костюм, новая знакомая достала откуда-то железный шлем с устрашающего вида рогами и вырезами для глаз, скрутила в пучок свою прекрасную косу и водрузила шлем на голову.

— Ты с мужиками пойдешь! — коротко распорядилась она. — На, вот — сапоги тебе! А, то гляжу босая ты. Небось в реке обувку-то свою утопила. Да, и вот кольчугу надень. Великовата, конечно, да ничего… От шальной стрелы прикроет да и от кинжала спасет. Хотя, может, не дойдет до этого. Стрелы подавать будешь али еще на что сгодишься. Под ногами только не путайся да в первые ряды не суйся.

Сказав это, она топнула точеной ножкой, вкруг себя завертелась и взлетела в воздух черным драконом. В ту же минуту Виктоша увидела, как и другие женщины, что были в черных плащах, сбросили их на землю, и одна за другой взмыли в небо.

К ней уже от соседнего костра спешил один из мужиков, что стояли подле нее, когда она пришла в себя.

— На тебе, девица, дубинку, пожалуй, по руке тебе будет, извиняй, легче ничего нету! — проговорил он на бегу, подавая ей оружие.

Виктоша подхватила довольно тяжелую дубину, из верхней более толстой части которой во все стороны торчали острые шипы, и побежала следом за ним.

— Сейчас тебя на позицию поставлю, — продолжал мужик. — Как появиться кто — бей!

— Вот так сразу бить? — удивилась Виктоша.

Мужик через плечо покосился на нее.

— Нет, сначала чаем напои! — ехидно проговорил он.

— А, как я узнаю, кого бить, а кого нет?.. — неуверенно пробормотала себе под нос девочка, боясь, что мужик услышит ее и вновь отпустит какое-нибудь колкое замечание, но он услышал.

— Да, что ты за непонятливая такая! — рассердился он. — Али тебе все мозги выполоскало, пока ты в речке плавала? Я же тебе по-русски толкую: «Как появится — бей!» Вот здесь стой. Будешь задние ряды прикрывать, коли прорвется кто.

Он оставил Виктошу в небольшой рощице неподалеку от линии костров, а сам понесся дальше. Девочка огляделась. Никого рядом не было, только пихты да ели, кусты рябины да боярышника. Здесь ощущался дым костров, хотя самих костров уже видно не было, слышались отдаленные крики, да время от времени лес озаряли огненные всполохи. Но все это было далеко. Здесь никакой опасности не ощущалось. Виктоша встала, широко расставив ноги, удобно перехватила свою дубину двумя руками и угрожающе насупила брови: «Ну, кто тут на наших?»

И только она это подумала, как совсем рядом с ней, что-то замерцало, и прямо перед ней возник человек в железном шлеме, в железных латах, из-под которых выглядывала кольчуга, в кожаных штанах и высоких сапогах. Он поднял свой огромный меч и замахнулся…

Нет. Ее сковал не страх. Она вдруг поняла, что это не шутки. Сейчас она должна ударить настоящего живого человека. Должна ударить она или ударит он.

Времени на раздумья не было. Она должна защитить себя ради Андрейки, ради мамы и папы. Да и не убьет же она его, в самом деле: он — в латах, она — с дубиной! А вот его меч против ее кольчужки… Она смело подняла дубину как раз в ту минуту, когда меч незнакомца готов был обрушиться на ее голову. Щепки полетели во все стороны. Незнакомец вновь занес меч над ее головой… Она съежилась и закрыла глаза…

Ее обдало жаром. Приоткрыв один глаз, она увидела лишь черную горстку пепла на земле. Открыла оба глаза и интуитивно взглянула вверх — за деревьями мелькнул на мгновение черный драконий хвост. Ноги отказывались держать ее, она упала на колени и ее стошнило.

«Зачем все это? — думала она, приходя в себя. — Эта война… Это сражение…» Она ведь даже не знала за кого и против кого она вынуждена воевать. А этот человек… Ведь он же был живым! Кто-то ждал его, кто-то любил… Он, наверное, строил планы, о чем-то мечтал… И вот лежит теперь черной кучкой пепла! Она вспомнила, как Андрейка тогда сказал: «Всем тем, кого посылают на войну, надо просто отказаться воевать — и войны не будет! Ведь обычно тех, кто посылает, кто хочет войны ради каких-то своих планов, их гораздо меньше, какая-нибудь жалкая кучка! Они испугаются идти воевать одни! Будут сидеть и от злости грызть свои автоматы и пушки, пока все зубы себе не переломают, когда переломают — умрут от голода! Ведь таких некому любить, потому что они сами никого кроме себя не любят, у них нет детей, а, значит, никто не будет жевать для них морковку! Ну, и пусть умирают! Таких, кто хочет войны, кто нападает на мирных людей, не жалко!.. Жалко лишь тех, кто гибнет, защищая свою страну, своих детей…» И вот теперь она, даже не разобравшись, кто прав, кто виноват, отправилась воевать! Ну, почему, почему она не сказала той красавице: «Нет, уж простите! Это ваша война! Хочется вам воевать — воюйте, а я тут в теньке, под деревом посижу… посмотрю, чем дело закончится… А то, что вы меня спасли, ничего не значит!..»

Конец ознакомительного фрагмента.