Ведунья и богатырь

Регина Грёз, 2021

Нечай спас в лесу молодую травницу, она залечила его рану и проводила в город. А после вызвалась вместе идти на опасное княжеское задание. По пути придется спросить совета у старого колдуна, которого земля не принимает, да оживить ладью, брошенную морскими разбойниками. Увлекательная история по мотивам народных сказок, чувственная романтика, городок над рекой, быт Древней Руси, хороший финал. Традиционный подход и новое прочтение известных преданий. Две любовные линии, гордый крылатый змей и строптивая княжна.

Глава 5

Драная шкура

На большой дороге было оживленно. К Городцу двигались повозки с разной поклажей: рыба и мясо, битая птица, мед и пенька, глиняная и деревянная утварь, ведра, лопаты и бревна. Звенели в мошнах у торгашей бронзовые и серебряные гривны. Зорко посматривали вокруг воины наемной охраны, не блеснет ли среди оголенных дубов и кленов лезвие разбойничьего топора, не шелохнется ли еловая ветка от дубинки с ржавыми железными клепами.

Изрядно поотстав от богатых обозов, плелись по колдобистым колеям на двух телегах скоморохи-гудошники. Люд оборванный, но шумливый. На первую телегу к ним подсадили Неладу, а Нечай со второй пошел, рядом с рыжебородым щуплым мужиком.

Не так важен казался скоморох, как его толстопятый спутник, — на длинной гремучей цепи за телегой вперевалочку брел исхудавший медведь с разорванным левым ухом. Сонно бурчал-жаловался на свое унылое житье, на железное кольцо, продетое в губу да на острый кол строгого хозяина.

Слушал Нечай звериные обиды, а потом обратился к Рыжему.

— Худо кормишь Мишку, едва на лапах держится. Стар и хвор, отпустил бы в лес помирать, все равно он уже не работник.

— А тебе какая печаль до моего кормильца? — посмеивался Рыжебородый. — Мы с ним каждую зиму лихо устраиваемся в Городце, потешаем народ на праздниках. Ежели суждено протянуть когти, так пусть наперво хозяину харч заслужит. А на миру и смерть красна. Верно ли говорю, Безухая Шкура?

Медведь рыкнул обиженно, морду в сторону отворотил, засопел, втягивая вольный дух леса, а Нечай различил слова:

— Может, я и безухий, а все ж не глухой… А роща-то как мани-и-ит, укрыться бы мхами прелыми да палой листвой, сбежать от чужого веселья, схорониться под буреломом в овражине, навеки уснуть.

И такая человеческая тоска послышалась Нечаю в медвежьем рокоте, что у самого в горле ком собрался, ни глотнуть, ни вздохнуть, как следует. Хоть и обученный всяким проказам зверь, а тяжко ему под старость в цепях шутом служить на площадях.

— Была не была! — решился Нечай, бросил об колено шапку. — А продай мне свою животину, все одно ему скоро подыхать…

— А купи, коли жалость берет, — пошлепав губами, равнодушно вымолвил Рыжий. — Дорого не возьму, две денежки серебра вынь да положь.

— Многовато будет, нынче я казной не богат, — грустно усмехнулся Нечай, виновато поглядывая на понурившегося медведя. «Неужто речь мою разобрал?»

Заслышав торг, и Нелада соскочила с телеги, сразу к Рыжему сунулась, застрекотала, как сорока.

— Ты, дяденька, нос-то не задирай, впереди лужа, как бы не упасть. Я вот смотрю, телом ты слаб, глаза у тебя желтые, не болит ли под правым ребром? Рыбкой малосольной часто ли балуешься? А то ведь с червем в животе скотинку свою ненадолго переживешь. Сбавь цену, я тебе травку целебную подскажу, нутро очистишь, веселей будешь ходить.

Совсем спал с лица задиристый скоморох, обвисла рыжая бороденка клочьями, подбородок затрясся — не то от страха, не то в лютом гневе. Нечай даже подосадовал на ведунью, сейчас прогонят ее с воза, придется пешком топать или другим обозникам кланяться. И чего лезла в мужской разговор, сам бы управился. Много о себе девка мнит!

Но после вмешательства ее дело скорее сладилось. Советов знахарских Рыжий слушать не стал, а медведя согласился отдать за сапоги, которые Нечай в память о названном отце взял из дома. Рыжему-то они как раз впору пришлись. Скоморох будто нехотя отцепил ржавую цепь от телеги и вручил конец Нечаю. Только тогда довольно осклабился, делая вид, что пускает слезу.

— Владей моим добром, молодец! От сердца отрываю, как брата родного любил… Прощай, Безухий, худого не помни.

Нечай молча повел медведя в лес, на ходу открывая суму, надо было достать долото и нож, вынуть кольцо из губы зверя. На прежнего своего хозяина тот даже не оглянулся. Нелада осталась ждать у обочины, натянула на самые глаза башлык, куталась от студеного ветра. И чего ей на телеге в соломе не сиделось? Чудная.

Только железо сняли, Мишка сразу в свободу поверил, облезлыми лапами седую морду потер, слизнул с драной губы кровь и, благодарно склонив голову, проворчал еле внятно:

— Нечем мне тебя отдарить за спасенье, так попробую верный путь подсказать. На задах Городца у самой реки стоит Телячий заулок. Там живет усмарь Шатун — хмурый вдовец, к нему просись на работу, он сладит тебе годные сапоги, а лебедушке твоей мягкие рукавички на белы рученьки.

— Благодарствую, — растерянно прошептал Нечай, поправляя на себе заветный змеиный пояс, редко кто из лесной живности в степенные разговоры с человеком пускался.

Разве что мыши из подпола верещали, чтобы не звал в дом кота, обещали зерно не портить сверх меры, да Пушок напоследок поплакался на свое несчастье, ругал-костерил глупых баб, которые его на пороге зажали и лишили мужеской чести безо всякого основания. Или сом, который в прошлое лето из водяной ямы лезть не хотел, как его Нечай не упрашивал…

Ушел медведь в лес, остался на суку висеть клок бурых волос, скоро снесет его ветер наземь, засыплет красной листвой, следа не оставит.

«Вот и я отцово наследство раздал, так, глядишь, из памяти и селище родное сотрется, матушкины песни забудутся… Свой бы дом поставить на взгорке у реки, завести хозяйство, найти по душе милую… А чем еще жить? Чем другие люди живут? Отец плотничеством да пахотой, матушка любила огород, Ставр развел полон двор скотины, Спиря — охотник и рыболов. Надо бы теперь к городским приглядеться».

В просвете между деревьями показалась тонкая фигурка Нелады, долетел с дороги встревоженный окрик:

— Эгей! Сюда, богатырь! Уж не с косолапым ли в берлогу залечь собрался? Только ответ дай, зря дожидаться не стану.

— Сказал же, в город одну не пущу.

— Ух, строгий какой… Ну, давай гудошников догонять, кто быстрей добежит, тому и сидеть на возу.

— Если пустят тебя, языкастую! Не могла уж смолчать…

— Тебе подсобить хотела, вижу — люб ледащий медведь, свет застил…

— Уймись! Посажу на дубок, не слезешь годок.

— А ты сперва догони, хваста!

Дразнила, ровно девчонка, еще и толкнула легонько в грудь, Нечай нарочно руку не перехватил, фору дал до пяти шагов, а после пожалел, конечно.

Будто летела Нелада, только у первой телеги и сграбастал в охапку. Зацеловать бы теперь, как подсказывали веселые мужички-гусляры на возу, но темные глаза распахнулись студеными омутами под густой опушкой бровей, запретили озоровать.

— Ты чего бежал как подстреленный? Рана откроется.

— Так ведь сама позвала, — выдохнул Нечай, сжимая ладонью растревоженный бок.

— На всякой ли зов побежишь… Хотела испытать, а ты принял за правду. Молчи уж, садись на мешки да завороти рубаху, я сальцем барсучьим смажу. Горе луковое!

Подвинулись скоморохи, уступили местечко в телеге, сперва перешептывались меж собой, а потом затянули песню о храбром витязе, что один целой дружины стоил. Нечай веки смежил, думал про себя о нелегком ратном труде. Так ведь и усмарь не даром хлеб ест. Сапоги, ремни да колчаны воинам тоже требуются.

"Возьмет ли Шатун в ученики… А как крепко на ноги стану, поставлю свою избу, свое дело открою".