Отработанный материал. Тень защитников Отечества

Раян Фарукшин

Обратная сторона медали. Тень защитников Отечества.В сборнике «Отработанный материал» автор рассказывает о буднях молодых ветеранов современных войн. Об их стремлении к сохранению памяти о павших товарищах; об их борьбе с равнодушием и лицемерием местных чиновников; о пресловутом посттравматическом синдроме; о желании жить и быть полезным Родине и после войны. О том, как парни отказываются быть теми, кого в нашем «добропорядочном обществе» презрительно называют отработанным материалом. Книга содержит нецензурную брань.

ЧЕЧЕНСКАЯ ЧЕЧЁТКА

Мистер, всегда тактичный и пунктуальный, прежде чем войти в кабинет, негромко постучал пальцем в приоткрытую дверь:

— Разрешите?

— Здоро́во! Заходи, не тормози!

Мистер переступил через порог. Приветливо улыбнулся, протягивая руку:

— Добрый вечер!

— Ты чего стучишься-то? — пожав его крепкую пятерню, я возвёл руки к небу. — Интеллигент, прям, деревенский! Распахнул, да вошёл, вот и все проблемы!

— Воспитание, моё старое светское воспитание не позволяет вести себя иначе, — скороговоркой ответил Мистер тоном криминального персонажа Андрея Миронова из фильма «Бриллиантовая рука».

— Рассказывай, чего нового, хорошего?

Аккуратно повесив куртку на плечики в шкафу, Мистер пожал плечами:

— Нового? Ничего. Всё, как всегда. Работа, работа, работа! Насосы, штанги, промывки, глушение.

— Раян, чего он там тебе лапшу вешает, а? Опять сочиняет про то, что подземники — самые лучшие нефтяники? Это, хочу заметить, довольно спорно, — звонко бряцая железными шипами на грубых рабочих ботинках в родной Клуб воинов-интернационалистов, или, как говорят в народе — «Клуб Афган», завалился Бабай. С красной от усталости, ветра и мороза физиономией, но в хорошем настроении. В отличие от помощника бурильщика бригады по подземному ремонту скважин Мистера, Бабай трудился мастером в цехе эксплуатации и ремонта зданий и сооружений, но планировал, получив второе высшее образование, перейти в нефтегазодобывающий промысел. Работу промысловика он считал наиболее ценной и важной.

Бабай размотал с шеи метровый шарф, стянул перчатки. Разминая околевшие пальцы, жестом поприветствовал товарищей:

— Салам, мужики!

— Добрый вечер, Бабай, — откликнулся Мистер. — И я никогда не устану повторять, что подземники — лучшие нефтяники!

— Ага, подземники! Всё начинается с добычи, а подземный ремонт — дело десятое, — вслед за Бабаем в кабинет ворвался промысловик Валера, оператор по добычи нефти и газа. — Всем салют!

— Привет, нефтепромыслы!

— Слушай, дружище, — обращаясь к Мистеру, Валера кашлянул, — вы же сами, «ломастеры», скважины так чудовищно ремонтируете, что потом по три раза за год на одно и то же место вас на повторный ремонт ставят. Нет?

— Да вы все, парни, без прокатно-ремонтного цеха — никто! Скважины и качалки, без текущего обслуживания и ремонта, просто груда никчёмного металлолома, — послышался из-за отворяющейся двери весёлый голос Мамонта, слесаря-ремонтника. — Привет-привет, передовики!

— Ты, давай, помалкивай, — пожал ему руку Валера, — стахановец небритый!

— Парни, мы просто молоды и горячи. У нас полно сил и энергии. И огромное желание сделать хоть небольшую, но карьеру, заработать деньжат на квартиру и машину, укрепиться в обществе, стать независимыми от обстоятельств. Это нормально, — начитанный Мамонт, как обычно, сверкал отточенными мыслями. — Но лет через пять, годам к тридцати, запал прогорит. Страстные споры и переживания о работе, свободное времяпрепровождение в сообществе ветеранов и баскетбольные тренировки по вечерам останутся в далёком прошлом. Они сменятся стиркой колготок для вопящих деток, перебранками с жёнами и бесконечным мелким ремонтом в наших жилищах.

— Ничего себе, перспективы, — присвистнул Валера, бросив спецовку и шапку на стул. — Яркие и многообещающие.

— Ладно, хватит о работе и мечтах, не для этого собрались, — втискиваясь в приоткрытую дверь, пресёк шутливые интонации коллег-нефтяников Кэмэл. — Меня дома малыши дожидаются. И жена со сковородкой. Рассказывайте, сделали чего-нибудь? Как и договаривались, Раяныч?

— Вот, составил план дальнейших боевых действий, — я раздал парням копии листов машинописного текста с броским заголовком «Положение о проведении мероприятий ко дню Защитника Отечества». — Читайте, может, чего добавите.

Первым, естественно, прочёл шустрый Мамонт. Обведя товарищей лукавым татарским прищуром, он провозгласил:

— Нормально всё, и законно. Можно бежать по большим начальникам и их мелким холопам. Одобряю!

— И мне нравится. Пойдём с этим письмом к мэру? Когда? — посмотрел на часы Кэмэл.

— А чего время терять? Сейчас и пойдём, — в задумчивости погладив пепельно-чёрные усы, заключил Бабай.

— Всем привет, привет, — в помещение, один за другим, вошли Усман, Андрюха-татарин, Элвис и Лев.

— Здорово, «опоздуны»!

— Вы что-то без нас решили? — потирая замёрзшие ладони, поинтересовался Лев. — Тема собрания?

— Раяныч придумал на 23 февраля план. Мы вместе пойдём к мэру подписывать этот план, прямо сейчас, — десантник Валера, как обычно, был стремительно решителен. — Слушайте сюда! Если вкратце, мы с вами будем устанавливать мемориальную доску памяти Айгиза Зайнутдинова на доме, где сейчас живут его родители.

— А родители Айгиза согласны? Их вы спросили? Мнение родителей, полагаю, первостепенно, — строго высказался Кэмэл.

— Спросили.

— Текст надписи на доске придумали родители Айгиза, — подтвердил Бабай.

— Вот, слушайте план, — обведя всех заговорщицким взглядом, я начал рассказывать опоздавшим нюансы. — Всем «чеченцам» нужно собраться утром у дома Айгиза. К семи часам. Ясно? Только не забудьте оповестить ребят за пару дней, чтобы с работы успели отпроситься. Вот, к одиннадцати приглашаем выпускные классы школ, милицию, военкома, мэрию, совет ветеранов войны и труда, начальников предприятий, батюшку и муллу, одноклассников Айгиза, прессу. Поставим микрофон и аппаратуру, чтобы всем всё слышно было.

— Не слишком рано собираемся? — поинтересовался Усман, перечитывая план.

— Доска, под белым покрывалом, уже должна висеть. Мы прикрутим доску заранее, утром, это займёт время. Нужны будут стремянка, дрель и свёрла, анкера и покрывало.

— Логично. Я возьму инструменты, — поднял руку Бабай.

— Первым даём слово мэру, потом военкому, потом кто-то из нас должен будет подрастающему поколению речь о патриотизме толкнуть, потом Мистер, как однополчанин погибшего, снимет с мемориальной доски покрывало.

— Нормально, — согласился Усман.

— Потом объявим минуту молчания. Дадим ответное слово родителям. Потом, может, кто-то из пришедших захочет что-то сказать. Посмотрим на месте.

— Люди стеснительны на подобных мероприятиях, — подал голос Мамонт, выходя из задумчивой паузы. — Надо сразу подобрать выступающего, подготовить его.

— Резонно, — поддакнул Усман.

— Затем мы садимся в заранее заказанный автобус и с митинга едем на кладбище. Бабай, ты с нефтяниками про автобус договаривайся, это тебе задание. Вот, приезжаем, возлагаем на могилу цветы. Минута молчания. Едем в спортзал.

— Зачем в спортзал? Там Айгиза поминать будем? По сколько будем скидываться на посиделки? — Лев выковырял из кармана кошелёк.

— С этого понедельника и до 23-го февраля, посчитай, две недели, будем проводить Первый баскетбольный турнир имени Айгиза Зайнутдинова. Если получится, сделаем турнир ежегодным, как память. Команды будут, я уже разговаривал со спортсменами в цехах, все согласны и хотят играть. Мы с вами выставим свою сборную ветеранов! С призами тоже определился, спонсоров нашёл, призы будут. Так вот, финал турнира отыграем, затем и помянем Айгиза! Вопросы и предложения есть?

— Не зря, наверное, тренируемся? Думаю, сыграем, — Мистер потёр подбородок, — и выиграем.

— Есть вопросы, — закричал Мамонт. Когда волновался, тише говорить он не умел, поэтому и закричал, а не заговорил. — Важно, чтобы дорога от асфальта до кладбища была очищена от снега! И дорожку от ворот кладбища до могилы Айгиза прокопать не мешает! Могилу в порядок надо привести! Люди придут, телевидение. Пусть знают, что мы своих пацанов помним, что у нас всё по-людски.

— А разве мы не помним? Сам, лично всё раскопаю! От ворот до могилы. И плиту от инея протру, и цепи на оградке. Вот Льва в помощники возьму. У нас на работе ещё два «чечена» трутся, их припашу. Вчетвером справимся. А вот до кладбища лучше трактором пройтись, чтобы лопатами не мучиться, там метром двести набегает, — высказался Кэмэл. — Трактор найдём?

— Будет трактор, договорюсь, — пообещал я. — Что ещё забыли? Ничего?

— А зачем мы к мэру попрёмся? — полюбопытствовал Андрюха. Андрюха — парень тихий и незаметный, не любил светиться перед малознакомыми людьми и грозным начальством.

Я ткнул пальцем на графу «Утверждаю» в начале документа:

— Пусть мэр подпишет наш план, что он не против. Чтобы всё законно было. Всё-таки, это массовое мероприятие на его территории. Если на бумаге будет его подпись, бумага станет документом. А нам и трактор легче найти будет, и автобус бесплатно просить. Может, прогнём мэра на подарок родителям погибшего. Администрация не обеднеет, если мэр с подарком к родителям Айгиза придёт.

— Этот чинуша — тот ещё жёлудь. Работать для людей он не привык. Ничего он нам не подпишет, — поделился своими опасениями Бабай.

— Отнесём план с закорючкой мэра на предприятие, где Айгиз до армии работал, чтобы они родителя подарок сделали на 23 февраля! Пусть и они помнят, — предложил Кэмэл.

— Да, давай, сделаем Айгизу стенд! А лучше — два! Один здесь, в Клубе повесим, второй пусть в конторе его предприятия висит, напоминает, что там герой работал! — оглушил своим предложением Мамонт. — А?

— Хорошая идея. Допечатаю её в план!

— Если мы сами всё делаем, сами копаем, сами турнир проводим, сами стенды колотим, для чего нам мэр и его подпись?! Чтобы потом он всё себе приписал? — вспылил Кэмэл. Его очки запотели, а уши побагровели от гнева. — Я с этим перцем уже сталкивался один раз, когда в администрации заявление на постановку в очередь на получение места под строительство капитального гаража писал. Сразу после армии. Зашёл к нему, попросил поставить меня, как имеющего ранения и награждённого государственными наградами, в льготную очередь. Он отказал, сказал, что я не «афганец», чтобы такими льготами пользоваться, и послал меня подальше. Больше я к нему в глухую стену стучаться не хочу!

— А мы не будем никуда стучаться! У нас чёткий план, и подпись его нужна больше для проформы! Мы же грамотные люди, знаем, без бумажки — мы какашки, вот и идём. И вообще, пусть знает, что мы есть, и будем. Будем жить стоя, а не молча забившись в угол!

— Я помню, какие речи мэр на похоронах Айгиза толкал! О вечной памяти защитникам Отечества! О поддержке родителей! Пусть теперь докажет, что помогает! Айгиз — не бандюган, убитый в подворотне! Он кавалер ордена Мужества, погибший за Родину! И он достоин памяти. Будет мемориальная доска — это же замечательно, — я блестел воспалёнными глазами. — Кто из подростков знает о подвиге Айгиза? Никто! Зато о «подвигах» местных отморозков дети в курсе! Дети знают их поимённо!

— Красота, героя не знают, а их — пожалуйста!

— Вот пусть теперь мимо дома Айгиза в школу ходят и видят, знают, помнят!

— Да, ты прав, Раяныч! Салаги знают бандитов, и не знают героев. Дети стесняются говорить, что их отцы воевали в Афгане, а братья воевали в Чечне. Дурдом! По их мнению, мы какие-то недоумки и неудачники, раз мы где-то там далеко воевали, вместо того, чтобы наживать богатства здесь. Это больно и неприятно! Но стереотип неудачников надо ломать. И мы сломаем, — Мамонт разошёлся в праведном гневе. Была бы трибуна, он бы уже стучал по ней башмаком. — Сломаем! Мы им не алкаши у пивнушки, не дождутся! Мы — люди!

Минут десять ушло на внесение в план поправок, предложенных пацанами. Пока я печатал, они обсуждали детали: откуда взять лопаты, кто купит цветы, что подарить родителям погибшего.

Распечатав и проверив текст на наличие орфографических ошибок, мы отправились в местную администрацию.

Пришли, потоптались на пороге. Решили не пугать народ, вдесятером толпой в кабинеты не вваливаться. Половина ребят отправилась домой, половина — на приём к мэру.

Мистер, Бабай, я и Валера, как избранные делегаты, вошли в небольшую приёмную самой главной «шишки» нашего рабочего посёлка. Сняли головные уборы, расстегнули куртки.

— Здравствуйте, уважаемая, добрый вечер, — Бабай культурно поздоровался с пожилой секретаршей мэра на родном — татарском — языке. Он, как родившийся в глухой татарской деревушке, прекрасно говорил по-татарски. — Судя по графику, сегодня у мэра приёмный день. А мы записывались на 17:00, и именно на сегодня. Участники боевых действий в Чеченской Республике. Четыре человека. Можете проверить по журналу?

— Здравствуйте! Да, я помню о вас. Сейчас спрошу у главы администрации, и если он свободен, он вас примет. Подождите в коридоре, я вас сама приглашу.

Минут пятнадцать мы неуверенно жались к стене в узком, плохо освещённом коридоре, молча ожидая вызова. Волновались. Опыта общения с прожжёнными чиновниками нам недоставало.

Место расположения администрации было выбрано интересное: второй этаж двухэтажной «хрущёвки», серой и неприметной. На первом этаже — отделение милиции. В коридоре второго этажа, сквозь тонкие брусчатые стены и перегородки отчётливо были слышны раздражённые голоса милиционеров, выкрики и проклятия задержанных алкашей, скрип открываемых дверей, редкие глухие удары. После каждого из таких ударов мы с парнями неловко переглядывались.

Секретарь мэра выглянула в коридор:

— Проходите, ребята, вас ждут!

Дверь в кабинет «шишки» оказалась открытой. Мы вошли, поздоровались.

Мэр величественно поднялся из-за широкого письменного стола и, с немного ехидной улыбочкой на тёмном лице, жёстко пожал каждому руку, при этом коротко кивая головой:

— Присаживайтесь, места хватит.

Мы сели на стулья напротив хозяина кабинета, нас разделял его стол. На стене за нашими спинами висело большое прямоугольное зеркало в деревянной рамке, в которое мэр, усаживаясь в своё удобное кресло, неприметно глянул.

Высокий, крупный, плотный, самоуверенный, с истинно пролетарскими очертаниями лица, чуть седоватый. Среднего возраста. Да, внешне мэр был хорош, и наверное, нравился женщинам неопределённого возраста. Но его колхозное прошлое — а он действительно когда-то работал агрономом — выдавал несвязанный единым стилем костюм: коричневые брюки, зелёный шерстяной пиджак, тёмно-жёлтая рубашка и серый галстук в горизонтальную полоску.

Опустившись в высокое кожаное кресло с деревянными вставками, мэр поднял трубку телефона внутренней связи:

— Пригласите ко мне заместителей. Да, пусть оба послушают, чего ребята хотят.

Заместители мэра: худая женщина лет тридцати пяти и сухой, пожилой мужчина с невнятной физиономией, вооружившись блокнотами и ручками, внимательно смотрели на нас. По напряжённым позам было заметно, они ждали подвоха. Не понятно только, какого!

— Уважаемый глава администрации, — посопев, негромко начал Бабай, — мы являемся участниками чеченской войны. Как вам известно, летом прошлого года мы провели собрание и объединились с ветеранами войны в Афганистане в общественную некоммерческую организацию. Сейчас мы восстанавливаем помещение нашего Клуба, делаем ремонт, чтобы было, где собраться, посидеть, поговорить, потренироваться самим и потренировать детей, нашу смену в армии.

— Да, я знаю, что руководители наших уважаемых нефтяников выделили вашему Клубу спортинвентарь, — показа свою осведомлённость мэр.

— Совершенно верно. Дети, под руководством двух ветеранов боевых действий, скоро будут заниматься рукопашным боем и тяжёлой атлетикой. Группа желающих уже набрана. Занятия для всех бесплатные, три раза в неделю, по вечерам. Приглашаем и вас посетить Клуб, посмотреть, что к чему, поправить физическую форму, — более уверенно продолжил Бабай. — Мы давно занимаемся военно-патриотическим воспитанием молодёжи, хотя и сами из молодёжного возраста ещё не вышли. За прошедший год мы провели несколько мероприятий. Среди них — крупнейшее в этом десятилетии спортивное мероприятие юго-востока республики — военизированная игра «Зарница-2000». В игре, направленной против распространения наркотиков и рекламирующей здоровый образ жизни, мы задействовали около двух тысяч юношей и девушек, и все остались довольны.

— Да, да, я знаю, я видел вашу «Зарницу», было очень интересно, — мэр наклонился вперёд, демонстрируя мнимую заинтересованность. Он сделал многозначительный жест: «отлично». А его заместители стали усиленно черкать что-то в блокнотах.

— К празднику Защитника Отечества мы готовим новое большое мероприятие. Хотим вас ознакомить с планом и, если это возможно, заручится вашей поддержкой, — я положил распечатку плана мэру на стол. Он, бегло оценив текст, протянул бумагу своим заместителям.

— И что вам нужно от нас? Конкретно, что?

— Если вы согласны с нашим планом, подпишите его, пожалуйста, и нам будет проще осуществить задуманное в техническом плане. Деньги на организацию турнира мы нашли, подарок для родителей — выбьем с последнего места работы Айгиза, а на мемориальную доску — скинемся сами.

— Торжественное открытие мемориальной доски — дело большое, я должен посоветоваться с главой города и района, всё-таки мы, посёлок, входим в его подчинение, — мэр поднял свои маленькие и жёсткие точки карих глаз к потолку. — Вы сможете зайти ко мне послезавтра? В это же время. Я завтра переговорю с главным, и отвечу вам послезавтра.

— Сможем, — ожидаемо согласился Бабай.

— А по турниру, — мэр откинулся на спинку кресла, — думаю, вряд ли вы сможете собрать команды. Но, если сможете — будете джигитами. Хотя, вряд ли. И ещё — кто придумал дизайн мемориальной доски и текст? Из вашего плана видно, что доска чёрного цвета. Почему? Сколько будет стоить её изготовление?

— Так положено, традиция — изготавливать из чёрного мрамора. Стоить это удовольствие будет около пяти тысяч рублей, не особо дорого. Слова не броские, зато по-человечески тёплые, их подсказала мать погибшего, это строки из её стихотворения о сыне. Нам слова понравились.

— Да, слова хорошие, — мэр в короткой улыбке обнажил зубы, подбирая выражения, — и мне понравились. Сначала я подумал, вы текст у поэта какого-нибудь взяли. А написала мать, надо же! Я знаю эту семью, был на похоронах, — скорбно прикрыв веки, мэр покачал головой. — Пять лет ведь будет его гибели? И кому нужна была эта жестокая война…

— Я помню похороны, — сказал я, — и выступление ваше помню. Вы тогда громко говорили, надеюсь, поможете нам сейчас.

— Помогу, джигиты, помогу, вы делаете очень нужную работу. Помогу. И то, что вы хотите старшеклассников пригласить, ответственных лиц и руководителей предприятий — это правильно, героев должны знать. И не только павших, и вас люди должны знать в лицо, — слащаво заливал мэр, рисуя карандашом каракули в ежедневнике.

— Спасибо.

— У школьников как раз на этот день зарница намечается, сразу после неё — они подойдут к вам. Я дам распоряжение директорам школ. Пусть вместе посмотрят, поучаствуют, послушают вас, — мэр тяжело поднялся с тёплого места, намекая на окончание разговора. — Ну, до свидания! Счастливо вам, джигиты, за неравнодушие!

— До свидания. Спасибо за встречу!

Мы вышли на улицу.

Стемнело. Подморозило. Ветер швырял за шиворот быстрый колючий снег. Тонкий серп луны проглядывался сквозь пылевидную полоску невзрачных облаков. Звёзд исчезли за пеленой снежной пыли. Пальцы коченели в дешёвых перчатках.

Постояв на крыльце, помёрзнув, мы обменялись впечатлениями и расстались, чтобы послезавтра встретиться на этом месте вновь. Бабай и Валера поспешили в одну сторону — они проживали в соседних домах. Я и Мистер потопал в другую. Мистер, пока холостой и не обременённый хозяйством, жил с родителями недалеко от меня. К тому же, мы решили заглянуть к ещё одному товарищу — Пуху. Он приглашал погреться, попить чайку.

— Классно, что мэр нас поддержал. Я даже удивился слегка. С виду — мутный персонаж, а на деле, вроде, нормальный мужик, — делился со мной своими впечатлениями Мистер.

— Вряд ли на таком посту будут держать нормального, — ответил я. — Посмотрим.

В гостях о мероприятии договорились не упоминать, расслабиться. Расслабились, весь вечер азартно резались в покер. Проигравший обязывался начистить и нажарить картошки с луком и накромсать бутербродов с колбасой. Победители брали на себя непростые обязательства поглощения всего съестного.

Проиграл, как ни странно, хозяин квартиры, человек доброй души, Пух. Пока мы шутили, смеялись и смотрели музыкальные клипы, он приготовил отменное блюдо по собственному рецепту. Под чёрный хлеб с салом и чесноком, «жарёха-картоха от Пуха» ушла на ура. Бутерброды доели, попивая чай.

Через день — с хорошим настроением и верой в удачу — мы встретились у крыльца поселковой администрации. В тот же час, после работы. Бабай, Мистер, я и Валера.

Ждать в коридоре пришлось около получаса. Мэр, вместе со своими замами и заместителем главы администрации города и района по социальным вопросам, приехавшим специально для встречи с нами, принимал группу разгневанных высокими тарифами ЖКХ пенсионеров.

— Выходят. Наконец-то, — выдохнул Бабай. Он был голоден и зол.

Пенсионеры дружной стайкой выпорхнули из кабинета начальства. Постукивая клюшками и палками, покрякивая, громко перетирая меж собой личность мэра, они удалились.

— «Чеченцы», проходите, вас приглашают.

Сквозь неприкрытую дверь я заметил, что в кресле мэра восседает ссохшаяся пожилая женщина с взбитыми в высокую воздушную шапку фиолетовыми волосами.

В легко затемнённых очках с толстыми линзами в большой некрасивой оправе, крючковатым носом и жалким подобием улыбки она встретила нас, входящих, скупой командой:

— Рассаживайтесь!

По голосу изморённого учителя начальных классов, обращающегося к нашкодившим мальчонкам, нетрудно было определить, что нас она считает не более чем неграмотными деревенскими выскочками.

— Спасибо.

Мэр съёжился рядом с «фиолетовой женщиной» в кресле пониже и подешевле, его замы — левее своего шефа, на стульях.

— Иерархию соблюдают, — прошипел Валера, — хана ждёт нас сегодня!

— Ух ты, фиолетовая женщина, — хохотнул Мистер. — Надо же, ну и причёска!

— Добрый день, — открыл рот Бабай, но фиолетовая женщина начальственно прервала его:

— Я изучила ваш, так называемый документ, и у меня, как у человека, проработавшего на своей должности более двадцати лет, и повидавшего множество различных мероприятий, возник ряд вопросов. Потрудитесь выслушать меня и ответить.

— А мэр не здоровается даже. И смотрит по-другому. Обломают они нас, — не унимался Валера. — Ты посмотри на её вид, меня уже воротит!

Валера почувствовал себя не в своей тарелке, ему стало тесно в своей собственной шкуре. Каждая мелочь раздражала его, дробила терпимость на мелкие кусочки, причиняла обидную боль.

— Тише, давай послушаем, — я и сам чувствовал некоторое напряжение, витавшее в воздухе, но событий не торопил.

— Первое. Какие цели вы преследуете своим мероприятием? — начала загибать пальцы власть имущая дама. — Патриотическое воспитание молодёжи, как я полагаю, просто прикрытие. Второе. Зачем вам своей доской теребить память родителей погибшего? Зачем им ваш мемориал? Ваша затея абсолютно бесполезна! Сына вы им не вернёте, а напоминанием — сделаете больно. Уверена, родителям ваша прихоть не понравится! Или вы хотите довести их до истерики? Натравить родителей на администрацию? Если им станет плохо, кто и на какие средства их будет лечить?

— Мы…

— Третье! Кто составил текст для мемориала? Мне те слова абсолютно не нравятся, в них не видно ни военного патриотизма, ни любви к Родине, ни воззвания к потомкам. Слёзы одни. И боль. Где же ваше, так называемое, воспитание молодёжи? Вы их собрались учить плакать? Они и без вас плакать умеют!

Мэр посёлка еле сдерживал уничижительную ухмылку, разглядывая нас и победоносно кивая после каждого восклицания «фиолетовой леди», его замы — выпучив глаза, внимали каждому слову городского босса, записывая в блокноты отдельные выражения.

— Четвёртое! Вам никто бесплатно не выделит технику! Автобус и трактор, о которых вы тут пишите. Социализм давно кончился, а ваш долгожданный капитализм требует денег. Деньги у вас есть? У нас — в бюджете — денег на ваши «хотелки» нет! Вы сами видели, кроме вас, у нас, в администрации, море дел и проблем. Это и пенсионеры, и инвалиды, и все типы бюджетников, и «чернобыльцы», и «афганцы».

— В посёлке три учреждения дополнительного образования, детская коррекционная школа, шесть садиков и три средних школы, — мэр предъявил доказательства обилия бюджетников.

— Пятое. Кто вам разрешил собирать массу команд на турнир? Вы согласовали его с комитетом по спорту при администрации города? Знаю, не согласовали. Я говорила с председателем городского спорткомитета, он не в курсе ваших неожиданных соревнований. Почему не согласовали? А с больницей? Медработник на соревнованиях будет? Вдруг кому-то станет плохо? — всё строже и строже выговаривала ответственная чиновница. — Шестое. Вы зарегистрированы как общественная организация? Нет? Вы обращались в военкомат? Взаимодействовали? Нет! Сами везде ходите, что-то копаете, что-то требуете, народ баламутите. Добровольно ли? Интересно, а на какие средства ваша организация функционирует? Кто вас спонсирует? Какие цели ваш спонсор преследует дестабилизацией гражданского общества? Потрудитесь ответить быстро и внятно, у меня на вас не более четверти часа!

Мы растеряно смотрели ей в сохлый рот, ловили вылетающие слова. Не поймали. Своим уверенным наездом она морально придавила нас к полу, шипя едкой кислотой, разъела хорошее настроение, заставила потеряться в собственных мыслях.

Своё дело тётка знала, факт. Унизив нас нашей неподготовленностью к разгромному поражению, дамочка сидела, довольно потирая кончиками пальцев края цветастого старческого платка, накинутого на шею сзади.

— Цели у нас одни! Моральная, психологическая и материальная поддержка ветеранов локальных войн и членов их семей, патриотическое воспитание молодёжи! Никаких скрытых политических амбиций нет, — робко оборвал зазвеневшую тишину Бабай. — Никого мы не прикрываем. Никто нас не финансирует.

— Установкой мемориальной доски мы хотим напомнить о павшем герое не родителям, а обществу, которое старается нас забыть как можно быстрее, — короткостриженый, со сжатыми в молотки кулаками, крепыш Валера поднялся на ноги. — Для его родителей, как и для нас, важна память! И если вы этого не понимаете…

— Молодой человек, говорите сидя, мне на вас неудобно смотреть снизу вверх! — приказным тоном попросила фиолетовая женщина. — И не повышайте голос! У меня со слухом нормально! Мне демагогия не нужна. Давайте чёткие ответы на заданные вопросы!

— Вы действительно не понимаете, — Валера в сердцах махнул кулаком у носов ни издающих ни звука заместителей мэра. — Или притворяетесь! Вам так удобней! И не валите на проблемы с пенсионерами и инвалидами, решать их проблемы — это ваша работа! Подозреваю, вы и с ними обращаетесь так же, как с нами!

— Где ваши аргументы и факты? Ваши обвинения — голословны! Администрация заботится об инвалидах и стариках по мере сил и возможностей, — завизжал мэр, выстреливая слова с сильным татарским акцентом. Когда он терял самообладание, всегда путал русские слова с татарскими, и говорил скороговоркой с акцентом.

— Мы с вами не слышим друг друга, — Валера насупился, казалось, он готов боднуть заплутавшего в своих посулах чиновника.

Мэр испугался. Его щёки прибрели цвет, идентичный волосам городской чинуши. Он буквально ракетой подлетел со своего места. Тыча указательными пальцами обеих рук в освободившееся кресло, мэр закричал:

— Если вы думаете, что сумеете справляться с должностными обязанностями руководителя посёлка лучше, чем я, я готов уступить вам своё место!

— Ни стыда у вас, ни совести, одни штампы, отмазки и обвинения, — Валера, двумя двухметровыми шагами скакнул к выходу. — Вы обвиняете нас в собственных страхах потерять ваши должности. До свидания!

Штукатурка, после мощного удара двери об косяк, осыпалась под обоюдное молчание противоборствующих сторон.

Мэр вспотел, его замы зафиксировали происшествие в записных книжках, властная дама, не меняя постную маску безразличия, пролаяла:

— Завершайте.

Ровным голосом, пытаясь сбить внутренне волнение, пять минут я говорил о высоких материях, Родине, памяти, любви.

— Вот что, молодые люди, я всё прекрасно понимаю. Все ваши устремления. Но! Детей привлекать в ваши политические авантюры — я вам запрещаю! Никаких детей!

— Конечно, конечно, я уже распорядился школьников после зарницы распустить по домам! Телефонограмма директорам разослана, — подал голос мэр.

— С турниром у вас ничего не выедет, никто к вам не приедет играть! А доску прибить, кто вам, в конце концов, разрешит портить архитектурную композицию и крепить что-то на стене дома? Я — против, — чиновница побарабанила пальцами по столу. — И ребят ваших в рабочее время с работы не отпустят!

— Отпустят, мы поговорим с руководителями цехов, «чеченцев» не так много, надеюсь, они нас поддержат.

— Тогда я настойчиво попрошу милицию организовать охрану общественного порядка во время открытия мемориальной таблички и проведения турнира, если он состоится.

— Будьте уверены, состоится, — буркнул Бабай. — Назло всяким бюрократам.

— Не надо тут на меня бурчать. Я старше вас. И по возрасту. И по должности. Имейте уважение. И не смейте здесь свой посттравматический синдром выплёскивать, если вас что-то беспокоит — обращайтесь к соответствующему врачу.

Я подскочил, словно ударенный обухом по голове:

— Классики настаивали, что вес человека в обществе определяется его поступками, а не наименованием должности, званием или рангом.

— Вы вправе иметь своё мнение, а я — своё, — чиновница пожала плечами. — Исходя из жизненного опыта.

Бабай чихнул в кулак. Флегматичный Мистер, погрузившись в мрачное одиночество, отключился и задремал.

— Как вы считаете, — обратилась «фиолетовая женщина» к мэру, — нужна эта доска посёлку?

— Вряд ли нужна. Она может негативно настроить подростков к мигрантам, особенно — к переселенцам с Кавказа. Чёрного цвета, с туманным текстом…

— Как, «с туманным текстом»? — проснулся Мистер. — Вы же нам говорили, что вам слова понравились!

— Я не говорил! — мэр, без всякого зазрения совести, посмотрел Мистеру прямо в глаза. — Мне ваша идея не понравилась сразу!

— Вот дела! Вот власть. Не слуги народа, а какие-то изменники, — Мистер напрягся, угрожающе сконцентрировал пальцы в кулаки. Бабай незаметно прижал его кулаки своим локтем к коленям. Призывая к спокойствию, я толкнул Мистера плечом в плечо.

— Хорошо, мы всё организуем сами, и без всяких ваших подписей! До свидания! — Мистер, давимый внутренними пружинами, вскочил, вышел вон. За ним последовали мы с Бабаем.

Дверь в кабинет мэра захлопнулась.

Молча и быстро, втроём мы шагали до общежития, в котором жил Бабай. Погода не баловала, ветер толкал в спину, норовил сбить с ног.

— Парни, забегайте на чай, — предложил Бабай.

Мы с Мистером в нерешительности остановились у крыльца общаги. Заходить в гости, не заходить? Сын Бабая был совсем крохой, а его жена ещё не восстановилась после родов, и мы не решились их тревожить. Лучше не заходить.

— Сдаваться не будем! — Мистер широко открыл рот и, тяжело дыша, подставил лицо навстречу ветру.

— Завтра поеду в город к главе администрации города и района. Добьюсь приёма. Расскажу о сегодняшней встрече с его замом, — топал я ногами для согрева, — с этой фиолетовой дамочкой. Оставлю бумагу ему на подпись. Посмотрим, что он сделает! Скоро выборы, и вряд ли он пойдёт на конфликт, конфронтация им не нужна. Буду биться, пока не подпишет — кабинет не покину!

— Вместе поедем, вдвоём. Давай, я после обеда с работы отпрошусь, и на моей машине поедем. Лады? — протянул руку Бабай. — И Валере позвони, успокой буйного!

— Конечно! А ты — жене своей привет передай, усатый!

— Передам. Ну, тогда, до завтра! — Бабай пожал нам руки и побежал домой, к любимой супруге и её коронному блюду — татарскому супу.

Пряча руки в карманы, кутаясь в воротник, надвинув поверх шапки капюшон, я собрался домой. Мистер опустил уши меховой кепки, втянул шею в пуховку, поёжился.

— Слушай, Раяныч, пошли ко мне. Мама пирожков напекла. Чай попьём с пирожками, согреемся, — предложил он. — Нервы подлатаем.

— Пирожков? Пошли!

До квартиры Мистера не шли, бежали, коченея от ветра…

Чайник вскипел. Пока я наливал чай, мыл и нарезал лимон, Мистер почистил лук, нарезал копчёного сала, достал из духовки противень с пирожками.

— Классный ужин! Бабая надо было позвать!

Мистер, взяв пульт, включил небольшой кухонный телевизор. Телик встретил нас новостями. Напомаженная телеведущая, подглядывая в монитор ноутбука, сообщила трагичным голосом: «Сегодня в Чечне погиб один военнослужащий федеральных сил, трое — получили ранения различной степени тяжести, один из них — в критическом состоянии»…

— Суки! — пульт полетел в телевизор.

Глухо ударившись об экран, дистанционник срикошетил на пол. Мистер опустился на ковёр. Прислонившись спиной к стене, он отвернулся от меня и зарычал в сторону телевизора:

— Один военнослужащий федеральных сил… Суки! Сидят теперь в кабинетах, задницами дымят! Руководят страной! Руками влево! Руками вправо! Порят всякую чушь, промывают мозги! Слышал, что она сказала, дура фиолетовая? «Вы портите нам фасад здания». Здания! А жизнь они нам не испортили?

Мистер, вцепившись в ковёр до посинения пальцев, дышал громко, с присвистом. Душой он был далеко. Может, в учебке в Тольятти. Может, в бригаде за Нижним Новгородом. Может, под обстрелом в Грозном. Может, на операционном столе в Моздоке.

— Мы же все оттуда… такие… кто — двухсотый, кто — трёхсотый… Нормальных нет, Раяныч. Нормальных нет! Ранены либо в башку, как я, либо в душу. Все ранены, все — осколочным — в душу! Плевками! Равнодушием! Молчанием!

Мистер ушёл на балкон. Промёрзнуть, чтобы отрезветь, успокоиться, вернуться.

Чай пили молча. Настроение Мистера испортилось окончательно, глаза ненормально блестели, широкий лоб покрылся испариной, носки ступней сердито выстукивали об пол чечётку. Злую, лихорадочную, нервную. Чеченскую.

Я схватил Мистера за плечи, поднял за подбородок опущенную голову и, глядя ему в глаза, тихонько потряс:

— Всё получится, не переживай!

— Война, война ни фига не закончилась… Война тут, с нами. Но они не дождутся, мы не сдадимся… Мы их, Раяныч, порвём, сделаем… сделаем…

— Сделаем. Ты прав. Ни шагу назад. А сейчас, давай, спать иди, отдохни.

Поговорив с мамой Мистера, я объяснил ей, что к чему. Она, понимающе кивая, улыбалась мне, благодаря за многолетнюю дружбу. В ответ, поблагодарив её за вкусный ужин, я попрощался с Мистером и ушёл.

Утром по телефону Бабай записался на приём к главе администрации города и района. Вечером следующего дня мы с ним поехали в город, в администрацию.

Просидев два с половиной часа в коридоре на жёстких стульях, в кабинет к главе мы не попали. «Часы личного приёма граждан закончились», — объявил нам его помощник, откормленный молодой человек с зализанными вбок волосами, не пропустивший нас даже в приёмную. Конечно, кто мы такие, чтобы нас впустили «в святая святых» просто так, без недельного ожидания счастья увидеть главу живьём? Никто!

Но нам повезло. Мы, воспользовавшись оплошностью охраны, а нас никто не попросил покинуть здание, подремали в коридоре ещё полчаса и дождались окончания рабочего дня главы. Как только глава показался в коридоре, мы остались с ним нос к носу, решительно оттеснив его слащавого помощника назад в приёмную.

— Извините, товарищ начальник, что обращаемся к вам в коридоре, но простым смертным в ваш кабинет не пройти, — Бабай вложил в открытую ладонь главы нашу драгоценную бумагу.

— Как не пройти? — удивлённо вскинул мохнатые брови глава, человек достаточно возрастной, но опрятный, бодрый и вежливый. — Пожалуйста! Запишитесь заранее, лучше за неделю, или за две, и пройдёте.

— Мы — ветераны боевых действий. У нас срочный вопрос и нам необходима ваша поддержка.

— Хорошо, я выслушаю вас, пройдёмте в кабинет. Я даю вам три минуты.

Я заучил текст своего выступления заранее, и в три минуты уложился. Старался говорить без эмоций, и его подчинённых ни в чём не обвинять, представив их немного не разобравшимися в сложной ситуации.

— Товарищ начальник, нам нужна, прежде всего, ваша моральная поддержка. И одобрение нашего мероприятия, — прибавил к моему выступлению свои «три копейки» Бабай.

— Ну, и мы убедительно просим власти оплатить стоимость изготовления мемориальной доски. Вот документы на оплату, — совсем обнаглел я. — Айгиз погиб героем, защищая интересы нашего государства, и заслуживает памяти и потомков, и самого государства.

— Понятно, — глава бегло ознакомился с нашим «Планом мероприятий». — Хорошо. Я завтра попрошу мэра вашего посёлка выйти на фирму, в которой вы заказали мемориальную доску и оплатить расходы по её изготовлению. Сколько там нужно денег?

— Порядка пяти тысяч рублей.

Политик, стоявший у руля города и района почти двадцать лет, переживший на своём посту Андропова, Горбачёва и Ельцина, прекрасно понимал перспективу сотрудничества с молодыми и активными ветеранами, тем более для этого нужны были всего-то плёвые пять тысяч рублей. Он расписался в плане мероприятий.

— Отправьте ваш план по всем предприятиям посёлка, пусть все знают о таком важном событии, — предложил глава, снимая очки. — Сам я приехать не смогу, но присутствие своего заместителя и представителя военкомата — обеспечу. Довольны?

— Да, спасибо вам, до свидания.

— До свидания.

Мы покидали город радостными. Получилось!

Две недели, всеми правдами и неправдами, в рабочее и нерабочее время, мы с Бабаем готовились к мероприятию.

С начальниками цехов «перетёрли» мысль об освобождении ребят-ветеранов с работы на этот день «на после обеда». С заместителем начальника нефтегазодобывающего управления по социальным вопросам решили проблему с автобусом, трактором и музыкальной аппаратурой на озвучку. Договорились со спортивным залом, собрали команды и начали играть турнир. Прибравшись на кладбище, сходили к родителям погибшего. Обговорили детали сценария с директором Дома Культуры. Встретились с директором фирмы ритуальных услуг. Он под «честное слово» изготовил и отдал нам мемориальную доску, пожелал удачи и пообещал, что сам выбьет свои деньги у администрации.

В общем, к торжественному открытию мемориальной доски мы приготовили всё от нас зависящее. О чём и доложили на очередной встрече, где присутствовали мэр, его заместители, заместитель начальника нефтегазодобывающего управления и угрюмо промолчавшая всё совещание «фиолетовая женщина».

23 февраля 2001-го года. Раннее утро. Кэмэл, Лев и Саид, вооружившись лопатами, уехали на кладбище, проверить, не замело ли за ночь, открыта ли дорога, расчищенная бульдозером ночью. Руслан, заместитель директора предприятия, на котором Айгиз работал до армии, привёз на кладбище рабочих, они лопатами разгребли у обочины снег, организовали парковку, хорошо посуетились, помогли нам. Мемориальную доску Бабай поместил в железную окантовку, которую рабочие его цеха вмонтировали в стену дома между первым и вторым этажами. Мистер и я помогли подъехавшим звукооператорам установить и настроить аппаратуру, накрыли доску белым покрывалом, поставили тумбу под живые цветы.

К одиннадцати часам, как и планировали, у дома, где проживали родители Айгиза, собрались большинство местных ветеранов-«чеченцев»: семнадцать человек. Также подъехали разного рода начальники, заместитель военкома, мэр посёлка и «фиолетовая женщина» из администрации города и района. Школьников не было. Мэр, хоть накануне снова обещал нам «подогнать» школьников, сделал по-своему — наложил строжайший запрет на участие учащихся в мероприятии. Как мы узнали позже, он «опасался беспорядков из-за пьянства ветеранов». Видимо поэтому, целый взвод милиционеров окружил кольцом дом и перегородил проезжую часть. Людей, вместе с представителями сил правопорядка, набралось более ста человек. Нормально, сойдёт для сельской местности.

Первым речь толкнул мэр. Он, со скорбной миной на морде лица, сообщил, что проделывает огромную работу по увековечиванию памяти героев и регулярно помогает семьям погибших и умерших в разных войнах. Обещал поддержать любые патриотические мероприятия и поощрять активистов спорта и культуры. Обещал процветания посёлку, краю, улицам, и увеличения зарплаты бюджетникам. Обещал, обещал, обещал. Как обычно, болтал не по теме, преувеличивая и приукрашивая. Ну что же, у него работа такая — много говорить, мало делать! Никого не оскорбил — и то ему плюс!

Подполковник из военкомата говорил меньше и лучше. Он избежал командировок в «горячие точки», к молодым ветеранам относился сдержанно, с опаской, но держался по-свойски.

От молодёжи и ветеранов боевых действий выступил Бабай. Пять предложений, которые я подготовил для него накануне, он вызубрил досконально, и прочёл их наизусть.

Родители погибших поблагодарили всех, особенно мэра, за память, всплакнули.

«Фиолетовая женщина» не сказала ни слова. Она, крепко сжав тонкие бесцветные губы, стояла чуть поодаль, рядом с напыщенным начальником милиции.

Автобусы подоспели вовремя. Мы поехали на кладбище. Там тоже всё прошло согласно сценарию. Оттуда поехали на стадион.

В спортзале собрались зрители, ждали финала. Финал выдался классным, боевым, зрелищным. Мужики играли красиво, задиристо, мощно.

Финальный свисток. Награждение победителей, подарки и цветы родителям Айгиза, слова благодарности, фото на память и для будущих стендов.

Дело сделано!

В девять вечера, сидя на скамейке в раздевалке спортзала, я чувствовал необыкновенное удовлетворение от проделанной работы, радость за себя и за пацанов, за то, что мы сумели достичь поставленной цели.

Рядом, с кружкой водки в натруженных рабочих руках, улыбался Мистер. Вряд ли он вспоминал мэра, «фиолетовую женщину» и остальных участников противостояния «бюрократы против ветеранов», но точно думал о командирах и боевых товарищах, благодаря которым он из несмышлёного мальчишки вырос в зрелого, крепкого мужика.

Усман, прошедший и проползший чёртову Ичкерию вдоль и поперёк, участвовавший во всех мыслимых и немыслимых кавказских переделках, думал много, а говорил, по-обычному, мало. Говорил о погибшем в новогоднюю ночь взводном, которого очень уважал. О погибшем месяцем позже лучшем друге Сашке, которого очень любил. О сгоревшем в чёрную пыль весельчаке Толяне, который теперь часто снится по ночам и приглашает к себе в гости, в рай.

Усман говорил о чеченской чечётке, которая, однажды ворвавшись в нашу жизнь, планомерно выстукивает в ней свой смертоносный ритм, и уже никогда не отпустит.

Кэмэл пил молча. Большой и широкий десантник лишь раз за весь вечер выронил слово. «За любовь!» — ухнул он, залпом опустошая двухсотграммовый стакан водки.

Молчаливость Кэмэла объяснялась просто. Закрывая глаза, он вспоминал бой далёкого чеченского лета, где он, сам облепленный ватой и лейкопластырем, в жарком полубреду следил за перевязкой командира, легендарного полковника Шаманова, посечённого осколками мины в спину, плечи и руки. «Во, бляха-муха, ранили, бляха-муха!» — бубнил Шаманов. «Ранили!» — вторил ему Кэмэл.

Валера, яростный сторонник силового метода решения любых проблем, пил стоя. Клялся в верности молодой жене и мечтательно говорил о сыне, которого вырастит «в папу» и отправит служить в десантуру. Ещё Валера грозился настучать «по репе» дезертирам или откупившимся от армии, если им не посчастливится сейчас оказаться в спортзале.

Бабай, старшина по званию и складу ума, пёкся о еде и выпивке, чтобы всем хватило. Он наливал, разрезал, отламывал и накладывал. Командовал процессом, как привык командовать, будучи лучшим заместителем комвзвода бригады, окопавшейся на гребне сырого Терского хребта знойным летом 1995-го.

Мамонт откровенно грустил. Отсутствие вредных привычек заставляло его жевать чёрный хлеб и глотать невкусную минералку. Сыр, сосиски и копчёную колбасу ему, как непьющему, не выделяли. В ответ на голодный паёк, Мамонт закатил пылкий доклад о неладном состоянии желудка бойца, завалившего и зажарившего целую корову. Истекая слюной, он припоминал разрушенный Гудермес, сочные шашлыки и травку, которую курили все, даже такой джентльмен, как сам Мамонт.

Лев, Рыжий, Элвис и остальные пацаны лопотали, шумели, отмечали День Защитника Отечества. Отмечали свой праздник. Праздник памяти о лучших днях своей жизни.

Уже на улице, перед тем как разойтись, Усман попросил заключительного слова. Ему сунули в руки бутылку. Хлебнув с горла, Усман поморщился, вздохнул свежего воздуха и выдал:

— Что наша жизнь, мужики? Это рождение и смерть. Это взлёты и падения. Это восходы и закаты. Это детский сад и школа. Это армия и война. Это свадьба и дети. Это встречи и расставания. Это мы с вами! Мы, по судьбам которых Чечня отплясалась чечёткой, оставив в душе каждого свой, непохожий ни на чей другой, отпечаток.

(2005 год, сентябрь)