Золото Дункеля

Рафаэль Тимошев, 2021

Гражданская война в России. При освобождении одного из городов чекистами обнаружен любопытный документ – личное поручение адмирала Колчака обеспечить проход тайной группы к войскам главнокомандующего Северной области генерала Миллера. Соединение с англичанами и Миллером было важным стратегическим замыслом «Верховного правителя России»… Получена информация, что с ними особый груз – ящики с драгоценностями, – а возглавляет группу отъявленный негодяй – некий штабс-капитан контрразведки Дункель.

Глава 4

В Глуховку возвращались в молчании. Не то от усталости, не то от оглушающего рокота мотора, а может, от вида покачивающегося внизу, в проеме носового отсека, серого свертка, с которого Дарья не сводила глаз — так или иначе, говорить не хотелось. Только, когда слева показались избы поселка и мотор, недовольно чихнув, перестал реветь, Павел, обернувшись, спросил Трофима:

— И куда мы теперь?

Даша удивленно покосилась:

— Разве не домой?

Павел кивнул на сверток:

— А с этим как?

Трофим развернул лодку в сторону гаражей и пожал плечами:

— Васильич у реки живет; если у себя — сразу и отдадим…Если нет — зайдем в его контору…

Дом участкового действительно находился невдалеке от лодочных гаражей. В одном из них, разгрузившись, рыбаки сложили походный скарб, выкатили из-под навеса старенький, с разбитой люлькой ИЖ и, оседлав его, застрекотали надрывно и гулко по склону холма к деревне. Въехав на вершину, свернули на главную улицу, тянувшуюся параллельно берегу, проехали еще немного и вскоре, пофыркав глушителем, остановились у небольшого бревенчатого дома, отличавшегося от остальных разве что широкой остекленной верандой. Во дворе маячила чья-то согнувшаяся фигура.

— Жена Васильича, — сказал Трофим, заглушив мотоцикл. — Сейчас и спросим.

Он перекинул ногу через сиденье, соскочил и, подмигнув молодоженам, направился к забору.

— Теть Нюр! — зычно прокричал он, закидывая руки поверх ограды. — Здорово ли живете?

Круглая мешковатая фигура в фуфайке разогнулась и медленно повернулась:

— Ты, что ли, Трошка? Да ничего живем. И тебе того же…

— Теть Нюр, а Васильич не дома?

— У себя, в конторе с утра. Скоро уж и прийти должен, обедать.

Женщина подошла к забору и, щуря усталое морщинистое лицо, спросила:

— А это кто с тобой?

— Не узнаешь, теть Нюр? Дашка с мужем приехала. Ездили вот порыбалить.

— Дарья? Что ты! Какая стала! Красавица… Здравствуй, Даша! Погостить, что ли?

Даша сошла с люльки:

— Погостить, теть Нюра, здравствуйте!

— Здравствуй, здравствуй, милая… Меня и не помнишь небось?

Ямочки на щеках девушки округлились:

— Как же не помнить, теть Нюра, помню! Как же можно забыть?

— Так ведь поди лет семь прошло… — Она кивнула на стоявшего позади Павла. — Говорили — замуж вышла… Не он ли это? Как звать-то?

— Павлом.

— Здравствуйте! — смущенно улыбаясь, кивнул Павел.

— Здравствуй! Москвич, значит? Когда же пожениться успели?

— Три месяца назад.

— Как хорошо-то! Медовый месяц, значит… У нас решили провести?

— Да вот решили. Отпуск взяли.

— Хорошо. И какой же твоя фамилия стала?

— Клычкова, теть Нюр.

Женщина встрепенулась:

— Так вы, может, зайдете? И Васильич скоро явится…

— Нет, теть Нюр, — замотал головой Трофим, — поедем. Только вернулись. А к Васильичу мы сейчас завернем — контора все одно по пути.

— Ну, смотрите. Время будет — заглядывайте…

— Зайдем!

Мотоцикл покатил по безлюдной улице — вдоль заборов с калитками и лавками, мимо серых изб с садами и амбарами… Вскоре свернули налево, в узкий проулок, проехали еще несколько дворов и, наконец, чихнув мотором, притормозили у крыльца неказистого дома, окна которого в отличие от других изб были без ставен и обычных занавесок.

Трофим вытащил ключ зажигания.

— Приехали! Пошли вместе, что ли? Только захвати ее… эту штуку… — кивнул он Павлу.

Трофим вошел в избу без стука, пройдя по узким сеням, остановился перед обитой войлоком дверью и подождал замешкавшихся родственников.

В просторной комнате, напротив входа, стоял заваленный бумагами стол, над доброй третью которого нависал широкий запыленный плафон старомодной канцелярской лампы. На передней стенке висел пожелтевший портрет «железного Феликса»; вдоль правой стены — почти до двери в смежную комнату — ряд потемневших от времени стульев.

За столом, склонив голову, сидел мужчина лет сорока пяти в милицейской куртке; на плечах одинокими полосками краснели погоны старшего лейтенанта. Мужчина поднял тронутую сединой голову и посмотрел на вошедших добрыми серыми глазами.

— Здравствуй, дядь Захар! — бодро поздоровался Трофим.

— Здравствуй, молодец! — ответил милиционер, уставившись на смущенно вошедшую за ним пару. — А это никак Дарья со своим мужем?

— Знаете уже?

Милиционер усмехнулся:

— Как не знать? Вся округа говорит…

— Ладно тебе, Захар Васильевич! Дело у нас, поговорить надо…

— Ну, раз надо — садитесь. Берите стулья, да подсаживайтесь.

— Спасибо, — почему-то покраснев, сказала Даша.

Они придвинули стулья.

— Зовут-то как? — спросил Дарью участковый, кивнув на парня.

— Павел.

— Это хорошо… — улыбнулся милиционер. — Ну, слушаю вас, пострелы. Какое такое дело у вас?

Ребята переглянулись.

— Здесь вот какая штука, Захар Васильевич… — начал Трофим. — Мы тут на Гнилуху ходили, порыбалить…

— На Гнилуху? — поднял брови участковый. — И что вас туда-то понесло?

— Пашке захотелось… Короче, стали мы бредень таскать… так Пашка оступился — да под воду с головой!

— Это криминал… — усмехнулся Захар Васильевич.

— Да погоди, дядь Захар: оступился-то он от крика, вот ее, — Трофим кивнул на сестру. — Она закричала — и тот оступился…

Участковый с любопытством поглядел на девушку:

— И с чего же кричала?

— Так ведь череп она нашла на берегу человеческий! — не дав ей ответить, воскликнул парень.

— Череп?

— Вот он… Паша — давай!

Павел привстал, осторожно выставил круглый сверток перед милиционером и развернул его.

Лицо участкового стало серьезным.

— Однако подарочек…

— Смотри, дядь Захар, — подскочил парень, — здесь и отверстие есть… Никак пуля?

Милиционер поднялся, осмотрел потемневшие останки; вытащив со стакана карандаш, развернул им череп лобовой частью на себя, затем вновь развернул.

— Что скажешь, дядь Захар?

Дядя Захар молча рассматривал отверстие в затылочной части.

— Череп — это серьезно, — пробурчал он. — Где нашли-то? Небось у поляны?

— У поляны.

— Худое место, однако… Череп старый… совсем даже… На Гнилухе пропадало два охотника… но этот — совсем старый… — Захар Васильевич поднял голову. — Что-нибудь еще находили?

Ребята вновь переглянулись.

— Находили! — не удержалась Даша.

Участковый вопросительно посмотрел на нее, затем уставился на Павла.

— Он нашел… — смутившись, торопливо кивнул на Трофима Павел. Васильич перевел взгляд на охотника.

— В прошлом году еще было — пострелять ходил, дядя Захар. С километра два отошел от мыса, где Гнилуха петлю делает, вверх по течению, значит, и у камня, на берегу, нашел вот это…

Трофим расстегнул пуговицу нагрудного кармана и осторожно достал завернутую пластину.

— На кобуре, видно, была прибита, маузера… Здесь и буквы есть… смотри! — Трофим ткнул пальцем в находку. — Павел говорит, что здесь написано: «За храбрость штабс-капитану Дунк. Ю. 1918 год»…

— Это только предположение, конечно, — замялся Павел.

— Понятно… — протянул Захар Васильевич, не отрывая глаз с пластины. — «Дунк. Ю.»… Неужели… правда?

— Что именно?

— Да, так… ходили здесь слухи… до меня еще. Так вы хотите сказать, этот «Дунк» как-то связан с черепом? — Он показал глазами на сверток.

— Возможно, это подскажет экспертиза? Если совпадают по времени, то быть может… — Павел замолчал, почувствовав, что невольно дает советы профессионалу.

— Это, конечно… — словно не заметив этого, согласился Захар Васильевич. Он отложил пластину, опустился на стул и окинул ребят взглядом:

— Поговаривали здесь об одном штабс-капитане…

— Штабс-капитане? — переспросила Даша.

— О нем… Хотя уже и не вспомнить в связи с чем… Кажется, что-то искал в этих местах… Знаете что… — участковый помедлил, — находки ваши останутся, пожалуй, у меня. Мы их на экспертизу отправим. Но что касается пластины с буквами… с ней надо сходить к деду Прохору…

— Прохору? — отчего-то смутился Трофим.

— К нему. А что это ты так раскраснелся? — усмехнулся Захар Васильевич. — Уж никак внучка прохоровская запала?

— Ничего не запала! — вспыхнул Трофим. — Скажешь еще, дядя Захар!

Супруги переглянулись.

— А зря, — как ни в чем ни бывало, заметил милиционер. — Девка она — ничего…

— Дядя Захар! — взвизгнул Трофим.

— Ладно, ладно… Это ваши дела. Только Прохор кое-что знает об этой истории…

— Какой истории? — спросила Дарья. — Он знает, кто погиб там… на реке?

— А вот у него и спросим… Если кто и знает о капитане, так это он. — Он помолчал. — Давайте так сделаем. Сейчас сходим поснедаем, а после я наведаюсь к старику. Ну а понадобитесь — кликну вас. Добро? Только — чур! — по поселку небылицы не разносить! Уговор?

Трофим быстро заморгал:

— Уговор-то уговор, Захар Васильевич, да только мы точно понадобимся!

— Уверен? — улыбнулся участковый.

— Уверен, Захар Васильевич. Дед точно захочет узнать чего-нибудь еще!

— Охота вам время терять? Только вернулись ведь.

— Мы не устали, — поспешно заверил Павел. — Правда, Даш?

Даша неопределенно кивнула.

— Вот видите!

Захар Васильевич лукаво повел глазами по лицам нежданных гостей.

— Ну, бог с вами! Делайте свои дела — да через час — у деда. Идет?

— Идет!

Через час они стояли у калитки прохоровского дома. Погода, начавшая меняться еще с утра, теперь окончательно испортилась: небо заволокло свинцовыми тучами, готовыми пролиться осенним дождем, вокруг потемнело, холодный ветер нервными порывами заходил по опустевшим дворам, поднимая то там, то здесь столбы пыли и листьев.

— Что-то запаздывает участковый, — поеживаясь, сказал Павел.

— Придет, — буркнул Трофим. — Васильич человек аккуратный.

— Шла бы ты домой, — поправляя воротник жены, сказал Павел, — прохладно…

Даша покачала головой:

— Нет, я с вами.

— Смотри, а то шла бы…

— Во! — фыркнул Трофим, презрительно уставившись за спины жавшихся друг к другу супругов. — Идет, коза!

Павел и Дарья обернулись: по улице, с набитой продуктами авоськой, в мужской охотничьей куртке шла миловидная девушка лет семнадцати — тонкие черты лица, легкий румянец на щеках, полные чувственные губы… Но высоко поднятая голова, уверенная поступь, смелый взгляд больших карих глаз, сверкающих из-под натянутой до бровей шапочки — все это предавало ей вид независимой, знающей себе цену недотроги.

— Кто это? — поинтересовалась Даша.

— Настя, внучка прохоровская… Язва еще та!

В голосе Трофима послышались нотки скрытого восхищения, явно не вязавшиеся со смыслом произнесенных им слов. Молодожены переглянулись и вопросительно уставились на Трошку.

— Сами увидите! — торопливо добавил тот.

Девушка тем временем замедлила шаг.

— Чего это вы здесь? — нарочито ни на кого не глядя, спросила она.

— Ты бы поздоровалась сперва — люди из Москвы приехали! Для приличия, что ли! — проворчал Трофим.

— Здравствуйте, дорогие москвичи! — повернувшись к супругам, картинно поклонилась Настя. — Добро пожаловать в нашу Глуховку! — Она выпрямилась и, как ни в чем не бывало, спросила обалдевшего Трошку:

— Что теперь? Собрались-то чего?

— Не боись, не к тебе!

— И на том спасибо!

— К деду мы твоему, Прохору Николаевичу. Дома ли?

— А где ему быть? С постояльцами небось… А вам-то что?

— Дело у нас к нему важное. Сейчас и Васильич подойдет…

Девушка фыркнула и, гордо пройдя мимо ребят, отворила калитку. Уже у крыльца она обернулась:

— Заходите, что ли… чего стоять-то на ветру…

— Нет уж, мы подождем Захара! Вместе зайдем!

Настя, не ответив, хлопнула дверью.

— Видали? — выдавил Трофим. — Ерш, да и только! — И вдруг потеплевшим голосом добавил: — Смела, как черт… Одна на зверя ходит — ни хрена не боится!

— Сама на зверя? — недоверчиво спросила Даша. — Совсем ведь девчонкой была!

— Ага. Прошлой зимой двух волков забила — прохоровская порода… Даром, что девчонка…

— Нравится? — спросил Павел.

— Кто? Она? Скажешь еще! — быстро проговорил Трофим. — Собачимся каждый день!

— Так уж и каждый день?

— Так ведь соседи! Хошь не хошь, а глаза мозолит!

Разговор прервал голос участкового:

— Заждались, пострелы?

Друзья обернулись.

— Не очень, — ответила за всех Дарья.

— Зашел в контору, справился о «вертушке»: через три дня отправим ваши «сюрпризы» в центр… — Участковый кивнул в сторону дома. — Хозяин-то у себя?

— Настя говорит — у себя, — ответил Трофим.

— Настя? Видели, что ли?

— Успели уже… Она всегда, как гвоздь в…

Трофим осекся и покосился на Дашу.

Васильич усмехнулся:

— Раз дома — пошли…

В небольшой, но уютной комнате, пахнущей деревом, щами и еще чем-то неуловимым, чем обычно пахнут старые избы, их встретил высокий, ссутулившийся старик лет семидесяти. Поначалу он Павлу не понравился: с виду обычный ворчливый и злой старикашка — крупное землянистого цвета лицо; из-под сползающих на глаза седых нечесаных лохм — хмурый пронизывающий взгляд; в серо-желтых от седины и курения усах и бороде — скупая полоска темных губ… В довершение — противный скрип суставов и могучие плечи. Ни дать ни взять — дряхлое, корявое, но все еще крепкое дерево…

Он стоял в телогрейке; на ногах вместо тапочек — обрезанные по щиколотку валенки. Смотрел на входящих людей угрюмо, неприветливо.

Но вот в комнату прошел Захар Васильевич, и дед неожиданно преобразился. В глубине бесцветных глаз сверкнули искорки, в бороде шевельнулась улыбка, и он, вдруг оживши, на удивление добродушно проговорил хриплым баском:

— Гостей-то сколько! Здравствуйте, здравствуйте… в избу проходите, сделайте милость… У порога стоять — только время терять…

Все поздоровались. Старик, повернувшись, прошаркал короткими валенками к столу и жестом пригласил всех сесть:

— В ногах правды нет… Сейчас и подхарчимся заодно… Уже солнце на ели, а мы все не ели… Настя! — прокричал он в сторону кухни. — Тащи-ка нам на стол чего!

— Нет-нет, Прохор Николаевич, — замотал головой Захар Васильевич, — только из-за стола, спасибо!

— Ну, чайку тогда…

— Чайку можно.

— Настя! Чаю!

Все расселись. Дед перевел взгляд на Дарью.

— Уж не Звонарева дочка? — поинтересовался он.

— Она самая — Дашка, — закивал Трофим. — Не узнал?

— Как сказать… Узнал вроде, но уж больно хороша стала. Приехала, значит… — Он взглянул на Павла. — Ну а ты, мил-человек, чей же будешь?

— Это муж мой — Павел, — ответила за него Даша.

— Муж и жена, получается?

— Да-да, — закивали молодожены.

— Я вас сразу узнала, — сказала, улыбнувшись, Даша.

— Вот даже как?

— Только… — она смутилась.

— Борода, что ли, поседела? Хм… Время, дочка, тем только и красит… Дерево — листвой, а нас — сединой. Стареем… Павел, значит?

— Павел.

— Хорошее имя, апостольское…

Из кухни, гремя подстаканниками, вышла Настя. Ни на кого не глядя, она опустила посуду перед дедом и затем, шустро оббежав гостей, расставила стаканы.

— Чего не здороваешься? — незлобно проворчал старик.

— И ты туда же? — не глядя на него, фыркнула внучка. — Один уже спрашивал сегодня… Сговорились, что ли? Здрасте, Захар Васильевич…

Она демонстративно кивнула участковому и, гордо повернувшись, прошла на кухню.

— А с остальными, что же?

— Видались уже! — прокричала она из-за двери.

— Вот коза-то выросла! — усмехнулся Прохор. — Достанется же кому-то…

Он покосился на Трофима; тот сразу отвернулся к окну. Дед, хмыкнув, кивнул на парня и лукаво подмигнул Захару:

— Вот, значит, какие дела, Васильич!

Участковый, улыбнувшись, развел руками: что, мол, поделаешь…

Прохор, кряхтя, повернулся к приоткрытой двери смежной комнаты.

— Иваныч, а ты снедать будешь? — прокричал он.

За ней кто-то кашлянул:

— Нет пока, Прохор Николаевич, позже. Не буду мешать…

— Ну, смотри… Охотники у меня гостят, — пояснил Прохор, — из столицы. Этот — Савелий Иванович… С приятелем приехал — тот на реке сейчас. Хорошие люди, солидные…

Настя внесла самовар.

— Варенья не забудь, земляничного, — напомнил дед.

— Не забуду, — буркнула уже из кухни внучка.

Через некоторое время на столе появились горшочки со сладостями и огромное блюдо с горой пышущих жаром пирожков.

— Однако хозяйка… — похвалил довольный Прохор, когда девушка вышла. — Жаль, что родителей нет… Со следующего года в город поедет, учиться. Хочет, на медсестру… Ну, не стесняйтесь, гости дорогие, угощайтесь… Чай у нас добрый, таежный…

Он потянулся к самовару и снял заварочный чайник. Подставляя стакан под краник, спросил:

— Так чем старый Прохор обязан таким почетом? Ведь не только решили старика проведать…

— Не только, Прохор Николаевич, — подливая заварки, согласился участковый. — Ребята, вот, на Гнилухе рыбачили…

— На Гнилухе-то? — Старик отпил чай. — И что же?

— Нарыбалили одну находку — череп человеческий, прострелянный, похоже… На поляне, что у самого устья…

Прохор молча отпил чай. Васильич также сделал глоток.

— Но мы, в общем-то, не за тем, Николаич. С этим-то мы разберемся… Дело у нас другое: Трошка, вот, невдалеке от того места одну штуковину нашел…

— Пластину, Прохор Николаевич, — вставил Трофим, — от кобуры наградной…

Участковый недовольно глянул на перебившего его парня и покачал головой.

— Так вот, Прохор Николаевич, хлопцы считают, что она от маузера некоего штабс-капитана… Вот, глянь…

Он развернул сверток и протянул находку старику. Тот неторопливо поднес пластину к глазам, уставился, но тут же вернул:

— Не вижу я… Что на ней?

— Можно? — спросил Павел.

Захар Васильевич кивнул. Павел придвинул стул:

— Прохор Николаевич, судя по оставшимся буквам, мы думаем, что надпись была такая: «За храбрость штабс-капитану Дунк. Ю. 1918 год»… — Павел помедлил. — Только, кто этот «Дунк. Ю.» — сказать трудно. Захар Васильевич говорит, что вы что-то знаете…

Старик вновь отхлебнул напиток и, поставив стакан, медленно отодвинул его в сторону.

— Дункель это… — произнес он. — Штабс-капитан Дункель… Имени не знаю…

Стало тихо.

— Прохор Николаевич, — осторожно начал Захар, — ходили здесь разные слухи… Это не о нем?..

Дед отвалился на спинку стула и неторопливо скрестил руки.

— Может, и о нем…

— А что это за история? — спросила Даша.

Прохор скосил на нее глаз.

— История, может, и была, а может и нет… Не знаю. Мне-то отец про нее рассказывал, а ему и самому пятнадцати не было, когда она случилась…

— Что за история все-таки? — не удержался Трофим.

— История нужна, значит? — Прохор обвел гостей взглядом. — История-то занятная… Только с далека начинается… Вам по порядку али как?

— По порядку! — закивали все.

— Ну, раз по порядку… — Старик некоторое время молчал, поглаживаю бороду. — Ладно, слушайте…

На этот раз старик молчал долго, словно собираясь с мыслями. Наконец, отвалившись на спинку стула, он стал говорить:

— В революцию дело было… Хозяйничал здесь мироед один — Чалый, кажется. Всю пушнину округи скупал, всех промысловиков в кулаке держал. Ну а как дело дошло до этой самой революции, а потом и Гражданской, хозяйство его, понятно, зашаталось. Но вот какая штука выходила: он, как ни в чем не бывало, так и ходил хозяином — ничто его не брало; даже когда сельсовет глуховский появился, советская власть, так сказать… А при Колчаке-то, он и вовсе всех придавил! Ненадолго, правда — тут и того Колчака бить стали. Но в девятнадцатом году вдруг останавливается у него отряд, из белых, значит, человек семь вроде. А за главного в том отряде — вот этот самый Дункель, штабс-капитан, и был… Многое уже позабылось в жизни, а вот, подишь ты, фамилия намертво в память врезалась!

Прохор усмехнулся и, казалось, стал думать о своем. Но потом встрепенулся.

— Говорят, — осень была, вот как сейчас, — вновь заговорил он. — При отряде — телега… — Он неторопливо взялся за подстаканник, мелкими глотками отпил чай. — В ней, в телеге, как отец сказывал, — не то мешки какие-то, не то ящики. Папаша мой, Николай Михайлович, сам видел — у Чалого при дворе состоял. Один он у матери был: отец со средним братом в тайге пропали, старший брат — на войне был; вот и батрачил с малолетства, мать кормил… Так вот. Встал на постой этот самый Дункель у Чалого, богача, и стоял с неделю, наверное…

Старик вдруг смолк, о чем-то задумавшись, но ненадолго — из дверного проема неожиданно вынырнула голова Насти:

— Дед, ты чего умолк? Болит что?

Прохор повернулся всем туловищем:

— И ты слушаешь, что ли?

— Как ни слушать, если уши есть! И не слыхала я что-то этой истории… Болит?

— Пройдет сейчас… заломило в ноге что-то… К непогоде никак… — На этот раз он, кряхтя и вытягивая под столом ногу, поморщился.

— Это и вся история? — спросил Трофим.

Старик помотал головой:

— Не вся… Через неделю Дункель с людьми своими зашевелился. Вроде как засобирался уходить. В поселке даже вздохнули спокойней, хотя, надо сказать, вели себя беляки тихо, никого не трогали. И действительно: вскоре Дункель с людьми ушел в тайгу, к Собачей горе. И вроде как и бог с ними! Да только удивила всех одна странность… — Старик помолчал. — Дня через три-четыре — вернулся из лесу солдатик, от Дункеля, значит, попросил трех лошадей с провожатым. Чалый также подивился, но дал: думал, для женщин кони нужны…

— Женщин? — переспросил Васильич. — С ними что же — женщины были?

— Отец говорил — были. Одна постарше, другая ребенок еще, возраста его самого, или чуть постарше; сестры вроде бы. Отца и послали вместе с солдатом да провожатым — тем самым, что и привел беляков в Глуховку. А нашли они их все там же — на поляне, у Гнилухи… Тогда-то он и узнал, что Дункель на Собачью гору собрался. Только женщин и еще одного офицера — прапорщика, кажется, с ними уже не было… И лошадей их тоже не видел. Так-то вот!

— Неужели этот череп… кого-то из них? — Даша запнулась. Прохор внимательно посмотрел на нее.

Дед пожал плечами.

— Не знаю, врать не стану… Может, и их кого, может, и нет. Дело темное… А вы чаёк-то пейте, с пирожками Настиными… Уж и остыли небось…

Трофим заерзал на стуле:

— Прохор Николаевич, а что с этим Дункелем сталось?

Старик сощурился:

— А здесь, парень, самое паршивое и есть. Пока мой покойный отец на Гнилуху ходил, Чалый в деревне убийством занялся: двух людей убил — председателя сельсовета да брата его. Забылось уже, а ведь это корень ваш, с Дарьей-то. Прабабка-то ваша — Таисья — дочерью была того первого председателя.

— Как? — Трофим и Даша переглянулись.

— Не знали, что ли?

Оба замотали головой.

— Хотя, кажется, слышала что-то… — неуверенно сказала Даша. — Только в общем…

Прохор покачал головой:

— То-то и оно, что «в общем»… Плохо, что колен своих не знаем… — Он вздохнул. — Немудрено, однако: молодежи не надо, а старшим и самим неведомо — им не передали в свое время… А с вашим коленом — и вовсе путано. Бабка Таисия, сказывали, после замуж вышла, за командира красного, с ним уехала. А как погиб муж да умер их первенец — вернулась; второй раз замуж вышла, за Звонарева уже — двух пацанов родила. Один в Отечественную погиб, а младший и есть ваш дед — Трофим Звонарев. В честь него-то и назвали твоего братца Трошкой…

Старый охотник потянулся за пирожком.

— Это-то я знаю, — сконфуженно пробубнил Трофим. Он помолчал. — Только что здесь «паршивого»?

Дед неторопливо прожевал:

— В имени — ничего. Только мы про предка вашего — убитого председателя… Фамилию и не вспомню уже…

— Ну, про него… — растерянно кивнул Трофим, ничего не поняв.

— С убийства этого все паршивое и началось… — Прохор вновь помолчал. — Сделал свое подлое дело Чалый — и в тайгу со своими бандитами, вслед за Дункелем! Только дело политическое! Шутка ли — на советскую власть руку поднял! Вскоре, значит, и отряд в Глуховку прибыл чекистский, за Чалым, как все поняли. А командиром у них — кто бы вы думали? — дядька мой родной — старший брат отца — Круглов Григорий Михайлович! Во как!

— Занимательно выходит, однако, — покивал головой участковый. — И что же, нашел он этого Чалого?

Старик опустил ложку в стакан и долго мешал зачем-то остатки чая.

— Нашел, — сказал наконец он тихо. — Только сам не вернулся — на горе Собачьей остался: там они с Чалым и схлестнулись… Их человек пятнадцать было, чекистов; так из них шесть только и вернулось всего. В этом-то и есть вся «паршивость» истории… Почти весь отряд полег. — Старик оглядел всех загадочным взглядом. — Только, оказывается, не за Чалым они приходили вовсе, вот в чем штука-то! Было что и поважнее: отец говорил — сам слышал от брата…

— Неужели — Дункель? — встрепенулась Даша.

— Он самый, — кивнул Прохор.

— Чем же он был важнее?

Старый охотник вновь посмотрел на Дашу. В его беспокойно забегавших глазах она разглядела внутреннюю борьбу — говорить или не говорить?..

— Прохор Николаевич! — не выдержал Трофим. — Так чего было в Дункеле?

— И то правда! — неожиданно поддержала его Настя; Трофим с изумлением покосился на нее. — Чего тянешь-то?

Старик сделал движение головой, пытаясь обернуться, но, не сумев, вновь поворотил взгляд на Дашу.

— Золото… Дункель вез золото!

Стало тихо.

— Вот это да — золото! — выдохнул Трофим.

— Чье золото? — тихо спросил Павел.

— А кто его знает, чье! Родитель говаривал, будто дядька мой со своими командирами все о золоте судил; мол, спрятал или не спрятал Дункель? Это, однако, так и осталось скрытым…

— Выходит, не нашли Дункеля? — Захар Васильевич помедлил. — Убили его, судя по пластинке… Ограбили, что ли? Может, Чалого рук дело?

Прохор замотал бородой:

— Не Чалого. Чекисты привезли из тайги своего израненного командира. Думали, не довезут — оставили в избе председателя, у прабабки вашей Таисьи, тогда еще совсем юной. Она-то его и выходила, за него и замуж пошла… Так вот он и рассказал — и как дядька мой Чалого порешил, и как сам смерть свою нашел, и что Дункеля они по случайности убили…

— Убили, значит…

— А про золото… командир говорил? — Трофим даже привстал.

— Говорил.

Все обалдело уставились на старика.

— Ну ты даешь, дед! Чего же молчал столько лет! — Трофим возмущенно шмыгнул носом.

— Вот-вот, — затряс седой головой Прохор. — Вам только скажи! С той поры лет десять по тайге копали! И Гнилуху-то звать стали проклятой через это… Слава богу, позабылось все! — Он легонько похлопал по руке внучки, тихо обвившей его шею сзади. — Вот ведь что, гости дорогие…

— Так что говорил-то про место? — не выдержал Трофим.

— Тебе-то на что оно, место?

Трошка беспомощно заморгал. Выручил участковый.

— Прохор Николаевич, — негромко сказал он, — дело все-таки государственное…

— Особенно, если это «золото Колчака»… — неожиданно вставил Павел. — Сколько лет ищут, а оно, может, здесь, под носом…

Все поглядели на историка.

— Напомни, парень, если чье «золото»? — тихо спросил старик.

Павел растерянно огляделся:

— Это вроде бы известное дело… Большая часть золотого запаса Российской империи… Оно в 1915 году было вывезено из Петрограда в Казань; потом, в октябре 1918-го, доставлено в Омск. Около сорока тысяч пудов золота, плюс тридцать тысяч серебряных слитков…

— А Колчак при чем? — тихо спросил дед.

— Так ведь там, в Омске, Колчак и стал Верховным правителем России… В его руках золота почти на шестьсот пятьдесят миллионов рублей оказалось! — Павел обвел всех взглядом. — Правда, когда его расстреляли, новой власти досталась лишь часть этого. Почти двести пятьдесят миллионов рублей золотом исчезло…

— Ух ты! — восхитился Трофим. — Двести пятьдесят миллионов! Где же они?

— В том-то и дело! Частью было потрачено Колчаком на армию; сорок пять миллионов золотыми достались атаману Семенову… В общем, пошли слухи, что большая часть могла быть укрыта где-то в районе истоков рек Печоры… Может, Вишеры и Лозьвы. В то время Колчак хотел пройти северным путем в сторону Архангельска, захваченного англичанами. Ничего из этого, как известно, не вышло, так что золото ему пришлось, видимо, припрятать… Лежит где-то теперь…

— И никто не знает где? Даже приблизительно?

Павел пожал плечами:

— Были свидетели, конечно… Например, один полковой писарь… Тот якобы лично участвовал в захоронении двадцати шести ящиков золота. Но поиски так ни к чему и не привели… А тут выясняется, что и у вас был отряд с ящиками!

Трофим вскочил:

— А дед Прохор еще и место знает, да молчит!

— Погоди… — остановил его Захар Васильевич и, помолчав, повернулся к старику: — Действительно, Прохор Николаевич, что это за место?..

Дед не спеша снял с плеч руки внучки:

— А чего меня совестить? Не знаю я.

— Как это! — Трофим чуть не задохнулся. — Сам же сказал, чекист о золоте говорил!

— Слушали ушами, да услыхали сапогами! — сердито проворчал Прохор. — О золоте-то он говорил, да только не о том судил!

— Как это может быть! — возмутился Трофим.

— А, так! Он всего-то и сказывал, что слыхал о золоте; но не о том, где оно. Будто слышал от пленного бандита, что Дункель поднялся ночью на Собачью гору, нашел там какой-то пояс с мечом, да куда они указали — там и зарыл клад. Про то каким-то макаром вся деревня прознала — вот и началась лихоманка! Вся округа повалила «пояс с мечом» искать, все камни простукали! Только искать-то искали, да сами пропадали! А ты говоришь — место! Сейчас скажи — вы первые и попретесь, как дурни! Лучше уж молчать всем, не будоражить людей!

В избе вновь стало тихо. Все смотрели на деда, который, словно желая остудиться от горячей речи, сердито отхлебывал остатки остывшего чая. Наконец Захар Васильевич поднялся:

— Ну, с «поясом» — это ерунда, конечно… Дело старое и темное, вряд ли мы разберемся.

За дверью послышался тихий кашель, вдруг напомнивший, что в доме был еще один человек.

— Иваныч! — обернувшись, прокричал Прохор. — Простыл, что ли?

— Нет, поперхнулся только, — послышался глухой голос за стенкой.

— Дед… — в наступившей тишине позвала Настя. — Может, и вправду лежит рядом, на Собачьей горе…

Трофим с удивлением покосился на соседку и одобрительно кивнул:

— На Собачью гору надо идти!

— Во-во! Я об том и говорил! — в сердцах вскрикнул Прохор.

— Ходили уже, хлопец, — поморщился участковый. — А вот костью заняться следует, это точно! Если и не дункелевское это дело, то может статься, что и посвежее… Тогда совсем другой оборот… А по сему, место посмотреть надо: вдруг чего еще объявится… И хорошо бы это сделать до «оказии» — вертолет будет через два дня… Значит, так. Завтра я съезжу к лесорубам — заглянуть надобно, уже договорился; а вот послезавтра… Только мне показал бы кто место… Как, Трошка, сходишь со мной?

— А то! — встрепенулся Трофим. — Отчего не сходить!

— А мне можно? — тихо спросил Павел. — Интересно, все-таки… Как историку!

Участковый оглядел супругов.

— А жена молодая как же? Отпуск-то, чай, не резиновый…

— И я с вами! — поспешно воскликнула Даша.

— Ну, братцы — это уж перебор! Ни к чему таким табором-то…

Молодожены переглянулись.

— Нам-то что, — пожал плечами Павел, — прогулка одна…

— Намучаешь жену…

Даша торопливо замотала головой:

— Ничего страшного!

— Послезавтра, говоришь? — неожиданно спросил Прохор. — Я вот что подумал, Захар Васильевич. Мы с Настей собирались зимовник поглядеть, так, может, и мы с вами, на Гнилуху-то? Крюк небольшой, да и… дела вроде не сторонние для нас… И причина есть… Как ты, Настюха? А?

— Здорово! — Настя подскочила к деду и громко чмокнула в щеку.

— Никак промысловать собрался, Прохор Николаевич? — усмехнулся участковый. — Силы-то еще есть?

— От чего же нет! Схожу. Может, в последний раз…

— Чего несешь, деда! — возмутилась внучка. — Ты у меня до ста лет доживешь! Понял?

— Понял, понял, дурешка, — улыбнулся Прохор. Он ласково похлопал ее по спине.

В соседней комнате закашляли.