Тот, кто полюбит все твои трещины

Рафаэль Боб-Ваксберг, 2019

Рафаэль Боб-Ваксберг – создатель, сценарист и продюсер анимационных сериалов «Конь БоДжек» и «Отмена». «Тот, кто полюбит все твои трещины» – его первая книга, молниеносно утвердившая Боб-Ваксберга среди самых изобретательных авторов нашего времени. В ней: жених и невеста противостоят родственникам, требующим провести на свадьбе ритуальную церемонию заклания козлов; влюбленный сотрудник парка развлечений рискует потерять работу из-за мутанта, созданного из ДНК десяти президентов Америки; начинающая рок-группа получает супергеройские способности (но пользоваться ими можно, только будучи пьяным в стельку) – и еще 14 остроумных, забавных и пронзительных рассказов о любви (и одна поэма!). Книга содержит нецензурную брань.

Самое СЧАСТЛИВОЕ И ЗНАМЕНАТЕЛЬНОЕ СОБЫТИЕ

Итак, если вы хотите услышать кучу мнений о том, Как Правильно Сыграть Свадьбу, лучший способ это сделать — сказать людям, что вы собираетесь жениться, и я гарантирую, что вы окажетесь в советах по уши. Что касается лично меня, то желание выслушивать мнения окружающих не было основной причиной, по которой я предложил Дороти выйти за меня — я сделал это, потому что люблю ее, — но как только мы говорим кому-либо о женитьбе, все воспринимают это как переданную лично в руки письменную просьбу рассказать, что именно мы должны сделать.

— Вы должны выставить свечи вдоль прохода, — говорит Никки, лучшая подруга Дороти, типа, как только мы сообщаем ей о свадьбе, даже еще не поздравив нас. — И свечи в проходе должны стоять по высоте, как символ того, что ваша любовь и преданность становятся сильнее и ярче с каждым днем.

— Мы не хотим ничего большого и навороченного, — говорю я. — Мы правда не хотим, чтобы наша свадьба превратилась в какой-то сложный спектакль.

— Но, Питер, у вас должны быть свечи, — говорит Никки. — Иначе как полуслепой демон любви запишет ваши имена в Книге Вечной Преданности?

— А-а-а, — ежится Дороти. — Я и забыла о записи имен в Книге Вечной Преданности полуслепым демоном любви.

Я морщусь:

— Тебе не кажется, что это немного старомодно? У моего двоюродного брата Джереми на свадьбе не было свечей, и с его браком все оказалось в порядке, даже без записи имен демоном любви.

Дороти бросает на меня резкий взгляд, и я знаю, о чем она думает. Разве мой двоюродный брат Джереми не жаловался всего неделю назад на новые ковры, купленные его женой для второго Святилища Размахивания Руками, что они обустроили в своей наземной Молельной Хижине? Возможно, они бы лучше понимали друг друга, если бы у них на свадьбе были свечи, при свете которых демон любви смог бы точно записать имена в свою книгу. Я знаю, что эту битву не выиграю, но подчеркиваю еще раз:

— Очевидно, что мы не сможем сделать всего. Мы пытаемся не усложнять.

Никки не сдается:

— Хорошо, но неужели так сложно поставить свечи? Я не говорю, что вам нужно арендовать дирижабль или что-то типа того. Это всего лишь свечи. Их можно купить в ближайшем Rite Aid^[1].

Дороти смотрит на меня своими большими орехово-шоколадными глазами, и я понимаю, что это то, чего она хочет, хотя именно она с самого начала говорила, что нам не стоит усложнять.

— Давай посмотрим, что есть в Rite Aid, — предлагаю я.

Дороти начинает светиться как Рождественский Горящий Боров, и я смиряюсь с идеей, что на нашей свадьбе вдоль прохода будут расставлены свечи по высоте.

Но главное, о чем у всех есть свое мнение, это на каком этапе церемонии приносить козлов в жертву Каменному Богу.

— Лучше сделать это как можно скорее, — говорит моя мать. — Так вы пораньше с этим закончите, и все будут знать, что Каменного Бога умилостивили, а значит, это законный и благословенный брак.

— Ты шутишь? — говорит мой младший брат. Он учится в университете на факультете заклания козлов, поэтому, естественно, у него на все есть свое мнение. — Вы знаете, сколько будет крови? Нужно проводить обряд в конце, иначе поскользнетесь на козлиных кишках во время Танца Лесного Эльфа-Рогоносца, ваши свадебные мантии будут в крови, и в итоге видео с вашей свадьбы окажется в одном из этих блогов о свадебных фейлах.

В этот момент я не нахожу в себе душевных сил сказать ему, что мы не планируем исполнять Танец Лесного Эльфа-Рогоносца, что мы, скорее всего, не будем надевать традиционные свадебные мантии и что мы точно не будем нанимать видеооператора.

Мама качает головой.

— Не так уж и много там крови, — она смотрит прямо на брата, — если нанять хорошего заклателя.

Его лицо заливается краской, как бывает всякий раз, когда ему кажется, что никто не воспринимает его всерьез.

— Даже если нанять лучшего заклателя в городе, — говорит он, — даже если нанять Джозефа Навеки Освященного…

— Я тебя умоляю, — усмехается мама. — У Джозефа Навеки Освященного запись на месяцы вперед.

— Да даже если бы не было, — говорит брат. — Я тебе говорю, будет очень много крови.

Дороти накрывает свою пасту маринара салфеткой:

— Я больше не голодна.

— Прости, — говорю я по дороге домой из Olive Garden. — Я знаю, что мои родные иногда слишком наседают.

— Я люблю твою семью, — говорит Дороти. — Они всего лишь пытаются помочь.

— Мы должны были просто сбежать вместе, — говорю я. — Мы бы обошлись без всей этой суматохи, а деньги пустили на медовый месяц. — Еще не закончив эту фразу, я уже понимаю, что это глупость, потому что а) какие деньги? Единственная причина, по которой мы вообще можем позволить себе свадьбу, это то, что отец Дороти единолично заправляет и/или ворочает делами Пророческой Рунной Компании и может проспонсировать нас из бюджета своего филиала. Поначалу я испытывал смешанные чувства по поводу корпоративного спонсорства нашей свадьбы, но все-таки это папа Дороти — не то чтобы мы продавались LensCrafters или кому-то еще, — и если это означает, что мы сможем провести свадьбу в Хорошей Церкви с витражными окнами и комфортными скамьями вместо общего зала местного дома отдыха, который, сколько бы свечей в нем ни зажгли, всегда пахнет хлоркой и творогом — как если бы кто-то попытался вывести запах творога хлоркой, но потом стало слишком пахнуть хлоркой, поэтому туда принесли еще творога, и по сей день в муках стараются добиться идеального соотношения творога и хлорки, — в общем, если нам удастся избежать всего этого бардака, может быть, это и стоит нескольких стильных баннеров Пророческой Рунной Компании и краткого упоминания в наших клятвах многих преимуществ и применений дважды освященных пророческих рун (доступных по разумным ценам). Однако далее, б) даже если бы мы могли позволить себе поехать куда-то на медовый месяц, мы оба знаем, что у меня не получится взять отпуск. Я и так планирую работать на Урожайной Неделе, потому что в каменоломне во время праздников полуторная ставка, и я рассчитываю на нее, чтобы было чем платить за квартиру, пока Дороти получает степень магистра по социальной работе.

— Честно, единственное, что не дает мне покоя, — это козлы, — говорит Дороти. — Как только мы разберемся, что делать с козлами, все остальное встанет на свои места.

Внезапно мне приходит безумная идея. Настолько безумная, что мне кажется, я даже не могу произнести ее вслух, но как только она оказывается у меня в голове, у меня возникает ощущение, что я уже не могу ее не произнести, поэтому выпаливаю:

— А может, обойдемся вообще без козлов?

Дороти замолкает на мгновение, и я уже знаю, что, как только остановлю машину, она выскочит, убежит и больше никогда не заговорит со мной, и в следующий раз я увижу ее только на обложке какого-нибудь вульгарного таблоида, лежащего на кассе в супермаркете, с заголовком «Мой жених не хотел приносить в жертву козлов!».

Но вместо этого Дороти говорит:

— А так можно?

И я говорю:

— Дороти, это наша свадьба. Мы можем делать что захотим.

Она улыбается, и я чувствую себя так же, как наверняка чувствует себя Кларк Кент^[2], когда слышит, как кто-то болтает о Супермене.

Но желание делать что захотим оборачивается лютой головной болью, стоит нам обратиться за разрешением на вступление в брак.

— Сколько козлов вы собираетесь принести в жертву Каменному Богу? — спрашивает Женщина в Окне № 5.

— Мы не будем жертвовать козлов Каменному Богу, — гордо говорю я. — У нас не такая свадьба.

Женщина опускает глаза на свой бланк, затем снова поднимает на нас:

— Значит, около пяти?

— Нет, — говорит Дороти. — Ноль.

Мужчина в очереди за нами издает протяжный стон и демонстративно смотрит на часы.

— Я не понимаю, — говорит женщина. — Вы имеете в виду, один-два? Каменному Богу не понравится получить так мало козлов.

— Нет, — говорю я. — Не один и не два. Ноль. Мы принесем в жертву ноль козлов Каменному Богу.

Она морщит нос:

— Ну, в бланке нет варианта «ноль», поэтому я отмечу «пять».

Глазом моргнуть не успели, как к нам наведывается Никки, лучшая подруга Дороти:

— Я слышала, вы хотите принести в жертву всего пять козлов.

— Нет… — начинаю я, но она не дает продолжить:

— Если вы не принесете в жертву хотя бы тридцать восемь козлов, моя мама не придет. Вы знаете, она очень консервативна в таких вопросах.

— Ну, мы играем свадьбу не для твоей мамы, — отрезает Дороти. — Мы не хотим заморачиваться с козлами, и если она не может принять это — не может принять нас, — тогда твоей маме не стоит приходить.

— Вау, — говорит Никки, а затем повторяет для пущего эффекта: — Вау.

Естественно, мой младший брат убит горем:

— Что я должен сказать всем своим друзьям в классе жертвоприношений, когда они узнают, что мой родной брат не будет приносить в жертву козлов на свадьбе? Я стану посмешищем!

— Все это делается не для тебя, — говорю я. — Все это делается только для двоих людей, которые собираются пожениться.

— Ты выглядишь напряженным, — говорит мама. — Ты уверен, что тебе не полегчает, если ты просто принесешь в жертву десять козлов?

— Десять?! — возмущается брат. — Это оскорбление! Честно, если так пойдет, вам проще не жертвовать ни одного и надеяться, что Каменный Бог ничего не заметит.

— Да, — говорю я. — В этом и идея.

— Хорошо, — говорит мама, — забудем о козлах. Но я волнуюсь за вас с Дороти: вы организуете всю свадьбу сами, без помощи.

— Нет никакой «всей свадьбы», — говорю я. — В том-то и весь смысл, что нет никакой «всей свадьбы».

— Почему бы вам не встретиться с организатором свадеб? Может быть, помощь еще одного человека снимет с вас двоих часть напряжения.

— Нет у нас никакого напряжения, — говорю я чересчур громко и чересчур быстро, так что начинает казаться, что напряжение определенно есть.

— А кажется, что есть, — отмечает брат. Когда он обучится приносить в жертву козлов, ему будет полезно обучиться еще и науке не лезть в чужие дела.

— Все напряжение — снаружи, — говорю я. — Это внешнее напряжение. Между нами двумя нет никакого напряжения. Кроме того, кто заплатит свадебному организатору? Я не могу снова просить денег у отца Дороти.

— Так и не нанимай, — говорит мама. — Просто встреться с одной из них и послушай, что она скажет.

Итак, мы назначили встречу с Клариссой, что Планирует Свадьбы.

— Первое, что вам необходимо о нас знать, — говорит Дороти Клариссе, что Планирует Свадьбы, — это то, что мы правда не хотим большую сложную феерию с кучей деталей, — и я так рад, что Дороти говорит это, еще раз подтверждая, что у нас и правда ни капельки нет никакого напряжения.

— Окей, — говорит Кларисса. — Чего же вы хотите?

— Все очень просто, — говорю я. — Мы идем по проходу. Дороти выглядит великолепно. На мне костюм. Священник говорит немного о любви. Затем я немного говорю. Затем Дороти. Возможно, тетя Эстель читает стихотворение Гертруды Стайн. Затем священник говорит: «Итак, вы любите друг друга?» Я говорю: «Ага». Дороти: «Ага». Потом мы целуемся, все хлопают, а потом мы танцуем…

— Танец Лесного Эльфа-Рогоносца?

— Нет. Не Танец Лесного Эльфа-Рогоносца. Обычный нормальный танец. Под “ Twist and Shout” или “Crazy in Love”. Что-то такое. Мы делаем это еще несколько часов, а потом все расходятся по домам. Базовая универсальная икеевская свадьба.

— Но это так неромантично, — говорит Никки, лучшая подруга Дороти, которая тоже почему-то присутствует на встрече.

— Вообще-то это очень романтично, — говорю я, — потому что это только про нас. Это не имеет никакого отношения к тому, что не имеет никакого отношения к нам.

— А какое отношение к вам имеет Гертруда Стайн? — фыркает Никки.

Дороти улыбается:

— Мы оба любим Гертруду Стайн. На одном из первых свиданий мы пошли посмотреть «Доктор Фауст зажигает огни».

— Я в восторге от этой части, — говорит та, что Планирует Свадьбы. — Это так необычно, так по-вашему, и с особым смыслом. Но я бы хотела вернуться к идее не проводить большую церемонию. Насколько вы в ней уверены по шкале от одного до десяти?

— Десять, — говорю я.

— Десять, — говорит Дороти.

— Окей, то есть довольно уверены, но, может, вы допускаете хотя бы немного пространства для маневра?

— Нет, — говорю я.

— Нет, — говорит Дороти.

— Окей, мне нравится, что вы на одной волне. Просто хочу убедиться, что вы подходите к этому практически, потому что одна из причин проводить большую церемонию в том, что свадьбу в любой момент может прервать внезапный приступ Рева, Рыданий и Размахиваний Руками от Визжащего Хора. Рев, Рыдания и Размахивания Руками от Визжащего Хора могут продолжаться по меньшей мере минут двадцать — поэтому, если у вас больше ничего особенно не запланировано, вся церемония внезапно оказывается посвящена Визжащему Хору, и тогда не получится добиться той особенной интимности, которую бы вы хотели. Поверьте мне, я такое видела.

Дороти сползает по спинке стула, а я стараюсь держаться за нас обоих:

— Но это как раз то, о чем я говорю. У нас не будет Визжащего Хора.

Дороти поворачивается как луч маяка и светит мне в лицо:

— Подожди, у нас правда не будет Визжащего Хора?

— Но это половина веселья на свадьбе! — возмущается Никки.

— Нет, не половина, — протестую я, но Никки добавляет:

— Буквально пятьдесят процентов веселья на свадьбе в том, что ты никогда не знаешь, когда Визжащий Хор начнет Рев, Рыдания и Размахивания Руками. Если у вас не будет Визжащего Хора, зачем вообще устраивать свадьбу?

— Потому что мы любим друг друга, — робко возражаю я и чувствую, что если мне придется сказать это еще раз, нам не понадобится Визжащий Хор, потому что я сам начну Реветь, Рыдать и Размахивать Руками.

Дороти все еще обдумывает услышанное.

— Наверное, мне никогда не приходило в голову, что у нас не будет даже небольшого Визжащего Хора. Без него и правда нет ощущения свадьбы.

Та, что Планирует Свадьбы, делает вид, будто ей очень неловко, что мы обсуждаем это в ее присутствии, словно это первый раз, когда она видит, как пара спорит о деталях свадебной церемонии:

— Похоже, вам двоим еще есть что обсудить друг с другом, прежде чем я пойму, как мне вам помочь.

— Определенно, — гордо говорит Никки, и я думаю, что, если Никки так нравится Кларисса, может, это им стоит пожениться, и тогда они смогут пригласить такой Визжащий Хор, какой только захотят.

После такого нам обоим нужно чем-то поднять настроение, поэтому я отвожу Дороти в салон церемониальных яиц, чтобы присмотреть Яйцо Обета. Я знаю, что формально, согласно приметам, невеста не должна видеть свое Яйцо Обета до свадьбы, но становится все очевиднее, что у Дороти, возможно, есть больше Соображений по Поводу Свадьбы, чем она давала понять с самого начала, когда мы Вместе Решили, что Оба Согласны на Очень Простую, Очень Маленькую Свадьбу без Наворотов и Сложностей, и более того, становится все очевиднее, что, если я выберу Яйцо Обета без ее участия, я накосячу, и тогда оно будет находиться на витрине в нашей гостиной до конца брака как свидетельство того, как же сильно я накосячил, косячу и буду косячить вечно.

В магазине церемониальных яиц все очень дружелюбны и рады за нас.

— Поздравляю! — говорит Сабрина, Та, что Продает. — Вы, ребята, удивительная пара, я уже это вижу, и я хочу помочь вам найти идеальное Яйцо Обета. Скажите мне, что вы ищете. Просто забросайте меня словами, не сдерживайтесь.

— Что-нибудь небольшое, — говорю я, — может, полметра в высоту?

Сабрина кивает:

— Маленькие яйца сейчас в моде; у вас прекрасный вкус. Смотрим серебро? Платину? Розовое золото?

Я каким-то чудом нахожу в себе уверенность пробубнить:

— Мы думали, может быть, мы могли бы начать с медных?

Сабрина и бровью не ведет:

— Конечно! У нас есть очень милые медные яйца, это прекрасное начало. Я принесу вам несколько вариантов.

— Извините, — говорит Дороти, — я знаю, у вас, наверное, процент с продаж.

Сабрина смеется.

— Мы найдем что-нибудь изумительное, я обещаю. — Она пожимает руку Дороти и удаляется в заднюю комнату.

— Тебе не обязательно извиняться, — говорю я.

— Мне неловко.

— Мы имеем такое же право быть здесь, как и все остальные, — говорю я Дороти и самому себе.

Сабрина, Та, что Продает, показывает нам несколько медных яиц, каждое из них чуть-чуть дороже, чем я надеялся заплатить, каждое чуть-чуть не то самое Яйцо Обета, которое бы хотела Дороти. Она делает вид, что всё в порядке, но я слышу разочарование в ее голосе:

— Это похоже на Яйцо Обета моих бабушки с дедушкой.

Сабрина кивает:

— Ну, медные яйца, как правило, делают немного более… традиционными.

В другом конце магазина еще одна пара вовсю развлекается в секции платиновых яиц. Мужчина пытается поднять метровое яйцо и постоянно корчит рожи. Они выглядят так, как будто специально нарядились для шопинга, либо сразу после покупки яйца они отправятся плавать на яхте, или играть в гольф, или еще что-нибудь такое, либо они просто всегда хорошо одеваются. Я внезапно замечаю, насколько грязные у меня джинсы.

— Может быть, у вас есть что-нибудь чуть лучше этих? — спрашиваю я. До этого я бывал в домах с медными яйцами, и они всегда казались довольно неплохими, но здесь, в магазине, рядом со всеми остальными яйцами, становится ясно, насколько они невзрачные и заурядные. Я наблюдаю, как Дороти проводит пальцем по незатейливой литой бабочке на одном из яиц, и понимаю, что она думает о том же самом, хотя никогда в этом не признается.

— Может быть, хотите взглянуть на серебряные? — спрашивает Сабрина. — Я понимаю, что вы не хотите ничего слишком вызывающего, но у нас есть несколько достаточно сдержанных вариантов в серебре.

Дороти смотрит на меня, как бы спрашивая: а можно?

— Давайте посмотрим на серебряные яйца, — говорю я, и эта фраза немедленно взлетает на вершину списка Самых Тупых Вещей, Которые Я Когда-либо Говорил, с небольшим отрывом обгоняя «Можно мне поострее?» и «Мне нравилась твоя прежняя прическа».

Сабрина, Та, что Продает, отводит нас в заднюю комнату, и первое, что она нам показывает, это серебряное яйцо Феликса Вожновски из коллекции 1954 года, с редкими драгоценными камнями и религиозными сюжетами.

— Это, наверное, слишком броское, вам не кажется? — говорю я, уверяя всех в комнате, что моя основная забота — избежать показухи, а не высокой цены.

— Не знаю, — говорит Дороти, — мне кажется, оно хорошее.

— Да, — говорю я, — оно определенно хорошее, но, может, все-таки немного слишком броское?

— Как насчет этого? — спрашивает Сабрина. — Это новый тренд: оно посеребренное, поэтому выглядит элегантно, но не кажется слишком тяжелым.

Дороти кивает:

— Слышал, Питер? Посеребренное.

Я улыбаюсь и бегло смотрю на ценник: оно в девять раз дороже самого дорогого медного яйца.

— Да, это отличные варианты, — говорю я. — Нам теперь нужно много о чем подумать.

Но Дороти больше не собирается думать.

— Я хочу, чтобы это было сюрпризом на свадьбе, поэтому я подожду в машине. Питер, я уверена: мне понравится любое яйцо, которое ты выберешь.

Она направляется к выходу, а Сабрина улыбается мне и говорит:

— Посмотрим на несколько платиновых вариантов?

Меня слегка корежит:

— Видели бы вы нашу квартиру. Люди вроде нас обычно не покупают подобные Яйца Обета.

— Ну, нередко Яйцо Обета становится самым дорогим предметом в доме, — любезно делится мнением Сабрина.

— Как вы думаете, если я выберу медное яйцо, Дороти будет ненавидеть меня до конца жизни?

— Конечно нет! Она сказала, что будет рада любому яйцу, которое вы выберете, и я считаю, людям важно верить.

Я киваю.

— Но я не могу не заметить, — продолжает она зачем-то, — ее глаза загорелись, когда она увидела то яйцо Вожновски.

Я думаю о Дороти. Я думаю о нашем первом свидании, когда я хотел отвезти ее в кинотеатр под открытым небом, но моя кредитка не прошла. Я чувствовал себя идиотом, однако она предложила заехать на холм и посмотреть фильм без звука оттуда. Мы сами придумывали диалоги, что оказалось еще веселее и по-глупому романтичнее, и я пообещал себе в ту ночь, что сделаю все возможное, чтобы любить эту женщину до конца моих дней.

— Можете пока отложить Вожновски? — спрашиваю я. — Я не могу позволить его себе — сейчас, — но я хочу его купить.

Сабрина делает вид, что колеблется.

— Я не могу… но вы, ребята, кажетесь такими влюбленными… Может, я могу его куда-нибудь припрятать на пару недель. — Она подмигивает мне, на душе у меня порхают пташки, и я делаю в уме пометку написать хороший отзыв на Yelp и назвать нашу первую дочь в честь Сабрины, Той, что Продает.

Я проскальзываю в машину, и Дороти говорит:

— Не рассказывай мне, какое купил. Я хочу, чтобы это был сюрприз.

— Никакое не купил, — говорю я. — Я решил сделать яйцо сам из картона и ершиков.

— Ха-ха. — Затем: — Ты ведь шутишь, да?

— Я думал, ты хотела сюрприз.

— Здорово, наверное, здесь работать, — говорит Дороти. — Весь день проводишь со счастливыми влюбленными парочками и помогаешь им спланировать совместное будущее.

Я говорю:

— Ага, и тебе даже не нужна степень магистра по социальной работе.

Дороти бросает на меня взгляд: окей, приятель.

А я смотрю на нее: я просто сказал!

А она смотрит на меня: и что мне с тобой делать?

Хорошая новость заключается в том, что на следующий же день в каменоломне происходит несчастный случай и Фрэнки Шрафф ломает малую берцовую кость. Определенно плохая новость для Фрэнки, ведь у нее и так муж-инвалид, или для Джоуи Злотника, который теперь должен лезть на лестницу и обновлять табличку «___ ДНЕЙ С ПОСЛЕДНЕГО НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ», потому что пока он пытается управиться с гигантским нулем, он сам падает и ломает малую берцовую кость — но это отличная новость для меня, потому что это значит, что я могу взять дополнительные смены в каменоломне. Это само по себе палка о двух концах, я знаю, потому что чем больше я работаю, тем выше вероятность, что со мной самим приключится несчастный случай с последующим переломом малой берцовой, но, на мой взгляд, преимущества перевешивают недостатки. А преимущества таковы:

1. Я буду выглядеть пробивным парнем и командным игроком перед Дэвидом и Дэвидом из главного офиса.

2. Мне больше заплатят. Это главное, потому что я смогу покрывать незапланированные расходы по мере их появления, а они возникают, например, когда моя невеста внезапно решает, что она хочет Яйцо Обета от Вожновски или Визжащий Хор на свадьбе, хотя знает, что бюджет не рассчитан ни на то, ни на другое.

3. Мне больше заплатят. Этот пункт связан с предыдущим, но отличается от него. Предыдущее «мне больше заплатят» — это практический аспект, а это скорее духовный. Пока я работаю дополнительные смены, я могу думать о том, что я получаю больше денег и зарабатываю на свадьбу и на жизнь, которую я собираюсь провести со своей будущей женой. Это дает мне приятное ощущение добытчика в семье, что само себе так старомодно и неловко, и, если кто-нибудь меня спросит, я буду все отрицать, но, по правде говоря, это приятное чувство.

4. Так у меня будет меньше возможностей спорить с Дороти о свадьбе. Этот факт доставляет мне меньше радости, но правда заключается в том, что чем ближе свадьба, тем больше мы ссоримся. Наша последняя ссора была о том, будем ли мы принимать участие в традиционной Неделе Возлежания с Верховным Жрецом Кенни Соргенфреем.

— Я должна возлежать с Верховным Жрецом Кенни Соргенфреем, — говорит Дороти, — чтобы он мог доказать всей деревне, что я девственница.

— Но ты не девственница, — говорю я. — Я тоже не девственник.

— Дело не в этом, — говорит она. — Это традиция. Если Верховный Жрец Кенни Соргенфрей не скажет всей деревне, что я девственница, моя мать сгорит со стыда.

Поэтому она идет возлежать с Верховным Жрецом, а я работаю в каменоломне дополнительные часы.

Я прихожу в гости к Фрэнки Шрафф с запеканкой. Возможно, это ошибка, потому что, хоть Фрэнки и очень рада видеть друга с работы, вся ситуация вгоняет меня в печальные раздумья. Она живет в малюсенькой квартирке с мужем и тремя детьми. Мне не нравится судить, поскольку, конечно же, все мы крутимся как можем, но в раковине у них гора посуды, на стенах разводы — еще раз, это не вина Фрэнки или ее мужа, который правда отличный парень, но самое худшее — это Яйцо Обета на витрине в углу. Я узнаю его: это медное яйцо из магазина — то, что я наполовину уговорил себя купить для нас с Дороти. В магазине оно выглядело простым, неброским, даже элегантным — но в квартире Фрэнки я вижу его таким, какое оно есть на самом деле: дешевым.

Я возвращаюсь в салон и покупаю Вожновски. Снимаю деньги с двух кредитных карт. Думаю, что если я возьму все дни отпуска на рабочие дни, то смогу работать в праздники и получать сверхурочные.

Хочу ли я заплатить дополнительные пятьдесят долларов, чтобы выгравировать наши имена на яйце Феликса Вожновски коллекции 1954 года из чистого серебра? Еще как хочу. Хочу ли я также купить специальную подставку для него? Безусловно. А кто будет держать яйцо во время церемонии?

— Мы можем дать вам в аренду евнуха через Церковь Бога Вина, — предлагает Сабрина, Та, что Продает. — Они знают, что делают. Вожновски тяжелее, чем кажется, и я видела, скажем, больше чем одну свадьбу, которая была испорчена тем, что просили какого-то дядюшку подержать яйцо, а он уронил его в середине церемонии.

— Хорошо, — говорю я. — Давайте возьмем евнуха!

В эту ночь я слишком взволнован, чтобы спать, поэтому я еду к ущелью и смотрю на воду. Я думаю о Дороти, которая сейчас возлежит с Верховным Жрецом и понятия не имеет, что ее будущий муж только что сделал для нее. Я знаю, что яйцо не имеет значения; я знаю, что имеет значение только то, как сильно я люблю ее; но яйцо — это символ этой любви, и, когда я думаю о том, какой отличный символ я приобрел, я испытываю гордость, чувствую себя удачливым, чувствую себя счастливым. Я думаю о Дороти — думаю о том, как она кладет голову мне на грудь, когда мы засыпаем, — и испытываю гордость, и чувствую себя удачливым, и чувствую себя счастливым.

Потом случается худшее, что может случиться: на двойной смене в каменоломне Гэвин Качефски вырубается за механическим перфоратором, и в итоге еще пять человек ломают малые берцовые кости.

Дэвид и Дэвид собирают рабочее собрание.

— Больше никаких двойных смен, — говорит один из Дэвидов, Дэвид, который говорит. — Слишком много сломанных малых берцовых костей.

Толпа стонет, и второй Дэвид, Дэвид, который не говорит, шепчет что-то на ухо первому Дэвиду.

— Также, — говорит Дэвид, — с сегодняшнего дня мы больше не предоставляем полуторную ставку за работу на праздниках.

— Это нечестно! — кричу я. — Я рассчитывал на эти деньги.

— Я тоже! — кричит Хосе, чья кухня недавно провалилась под землю.

— Мы все рассчитывали! — кричит Дэб, чей ребенок постоянно что-то себе ломает.

— Дело не в деньгах, — говорит Дэвид. — Дело в вашей безопасности. Мы здесь одна большая семья, и если мы продолжим ломать малые берцовые на работе, ставки по медстраховке взлетят к небесам и придется начать сокращать людей. А мы очень не хотим этого делать, потому что, еще раз: мы семья.

— Значит, вы хотите сказать, что мы не можем работать по праздникам?

Дэвид, который не говорит, шепчет что-то на ухо Дэвиду, который говорит, и тот кивает.

— Нет, вы определенно можете, — отмечает он. — По правде говоря, мы были бы вам очень благодарны; мы просто не будем платить вам полуторную ставку, потому что это может вас стимулировать.

— Невероятно! — говорит Кэт Чанг.

Кэт — настоящая подстрекательница толпы, и на доли секунды кажется, что она вот-вот начнет мутить воду, но прежде, чем у нее появляется шанс, Дэвид, который не говорит, громко объявляет: «Это не обсуждается», — и мы все понимаем суровость ситуации, потому что, когда Дэвид, который не говорит, начинает говорить, ты понимаешь, что все по-настоящему серьезно.

Я возвращаюсь в магазин яиц. Сабрина, Та, что Продает, приветствует меня широкой улыбкой.

— Привет, здоровяк! Захотел еще раз взглянуть на свой шедевр?

Я не могу смотреть ей в глаза.

— Мне нужно его вернуть. Оно слишком дорогое.

Она смотрит на меня, как будто я говорю на другом языке.

— Его нельзя вернуть. На нем уже сделали гравировку.

— Хорошо, ладно, могу я хотя бы вернуть деньги за евнуха? Он нам не нужен. Мы просто поставим яйцо на стенд.

— Это было пожертвование Церкви Бога Вина. Нельзя его просто взять и забрать.

— Сабрина, вы должны мне помочь. Вы можете мне хоть чем-нибудь помочь?

Сабрина смотрит по сторонам, затем наклоняется ко мне и шепчет:

— Я могу дать вам 20 % скидку на следующую покупку.

Я взрываюсь:

— С чего мне захотеть покупать еще одно Яйцо Обета?!

Не зная, что еще делать, я бегу в Пророческую Рунную Компанию, лифт несет меня на последний этаж. Отец Дороти в своем кабинете, окна которого выходят на производственный цех, наблюдает за полировкой и благословением Пророческих Рун.

— Питер! Чем я могу помочь?

— Ну… я насчет свадьбы.

— М-м?

— Насчет денег.

— Хм.

Я начинаю бубнить:

— Бу-бу-бу Яйцо Обета бу-бу-бу не могу себе позволить.

Отец Дороти садится. Он выглядит огорченным.

— Яйцо Обета символизирует обет, который ты даешь моей дочери, — обет обеспечивать и защищать ее. Если я за него заплачу, что оно будет символизировать тогда?

— Я могу его отработать, — говорю я. — После смены в каменоломне позвольте мне приходить сюда поработать на полировке. Дороти даже не обязательно об этом знать.

Он глубоко вздыхает и смотрит на меня, как будто я салат, в котором он только что нашел дохлого жука и теперь пытается понять, имеет ли смысл звать официантку и отправлять меня обратно на кухню.

— Питер, я бы очень хотел, чтобы ты еще раз подумал насчет козлов.

Это меня ошарашивает, потому что к этому моменту я правда был уверен, что мы договорились насчет козлов.

— Что касается всех этих козлов… — начинаю я, но меня немедленно выбивает из колеи то, как странно начинать предложение с фразы «Что касается всех этих козлов». Это был неудачный выбор. Я думал, что у меня получится достойно закончить эту фразу. У меня не получилось достойно закончить ее.

— Послушай, — говорит он. — Я все понимаю. На нашей свадьбе мы тоже не хотели ничего усложнять, поэтому принесли в жертву всего двенадцать козлов. Но если не принести в жертву нисколько козлов, Каменный Бог рассердится, нашлет проклятие на ваш дом, и первенец родится статуей. Вот этого я просто не могу допустить.

— Сэр, — говорю я, и мне странно называть его сэром, потому что когда мы с Дороти объявили о помолвке, он крепко меня обнял и велел называть его Папой, но я знал, что в этот момент было бы еще страннее назвать его Папой. — Сэр, при всем уважении, это когда-нибудь случалось? Действительно ли были люди, которые не стали приносить в жертву козлов, и у них родилась статуя?

— Это случилось с Женой Кайла в двенадцатой главе, стихе восьмом Книги Кайла.

— Да, разумеется, естественно, это случилось в Книге Кайла, но я имею в виду, случалось ли такое с кем-нибудь, кого вы знаете, в вашей жизни?

Он долго затягивается сигарой, все время глядя мне прямо в глаза.

— Все, кого я знаю, — говорит он, — приносили жертву Каменному Богу.

Он достает ручку, которая, возможно, стоит больше, чем я получаю в год, и быстро пишет в чековой книжке.

— Вот что я тебе скажу, — говорит он. — Ты хочешь принести в жертву козлов, я заплачу за козлов — я заплачу за столько козлов, сколько ты хочешь, и я даже накину неплохие чаевые заклателю. Ты попросишь своего брата забить козлов и используешь деньги на что-нибудь еще, на что — твое дело…

— Я ценю это, но все, чего я прошу, это только…

— Это довольно разумное предложение, — говорит он.

Я киваю, чувствуя себя неловко из-за того, что попытался торговаться с человеком, который, по сути, руководит местным отделением Пророческой Рунной Компании.

— И я предпочитаю считать себя разумным человеком. Современным, утонченным, здравомыслящим человеком. Но моя дочь не выйдет замуж без жертвоприношения.

Я еду в дом Соргенфрея. Кенни открывает дверь в халате.

— Привет, брат.

— Мне нужно поговорить с Дороти.

— Оу-у, не получится, приятель. Жених не должен видеть невесту, пока она возлежит с Верховным Жрецом.

— Я должен с ней поговорить. Скажи ей, что это срочно.

Кенни Соргенфрей надувается, прищуривается, глядя на меня, затем закрывает дверь. Через несколько минут выходит Дороти в халате.

— Что такое? Что случилось?

— Во-первых, привет. Ты выглядишь великолепно.

— Питер, что происходит?

— Я думал о свадьбе, и я считаю, что мы должны устроить жертвоприношение.

Дороти мгновенно превращает слово «бешенство» в глагол и прямо-таки бешенствует на меня:

— Это срочно?

— Ну, свадьба через две недели, и мне нужно сделать заказ в оптовом магазине козлов…

— Окей, значит, когда я хочу возлежать с Верховным Жрецом, это глупо и старомодно, но из-за того, что твой брат забивает козлов, внезапно…

— Дело не в этом.

— Разве не ты выступал за то, чтобы не устраивать ничего большого?

— Вообще-то, — говорю я, — это ты не хотела ничего большого. Но мы можем забить всего десять козлов. Что тут такого? Это многих обрадует.

Она затягивает свой халат.

— Если сегодня мы скажем, что забиваем десять козлов, завтра их будет уже двадцать восемь, и потом мы глазом моргнуть не успеем, как наша свадьба превратится в одну из тех свадеб, где две сотни козлов и бо́льшая часть церемонии уходит на то, чтобы их забить.

— Я просто говорю, что, если Каменный Бог действительно наложит проклятие на наш дом и первенец родится статуей, это тебе придется его рожать.

Она делает глубокий вдох, и на секунду кажется, что на этом будет все, но затем она говорит «Послушай», и если я хоть что-то знаю об отношениях, так это то, что ни одно хорошее предложение не начинается со слова «послушай». Никто никогда не говорит «Послушай, это отличная мысль! Ты прав! Давай перестанем спорить!».

— Послушай, — говорит она. — Я много думала. Отчасти сама, отчасти… в беседе с Верховным Жрецом Кенни Соргенфреем.

— В беседе? Какой беседе?

— В одной из многих бесед, Питер.

— Почему ты много беседуешь с Кенни Соргенфреем? Предполагается, что ты просто возлежишь с ним — не обязательно с ним беседовать.

— Иногда после возлежания мы беседуем.

— Это не обязательно. Это не входит в ритуал. С каких пор это надо делать?

— Некоторые парни, — говорит она с надрывом в голосе, — любят поговорить после, вместо того чтобы просто засыпать. Вообще-то это довольно мило.

— Окей, вы беседуете. И о чем же вы беседуете?

— Как ты знаешь, Кенни возлежит со многими невестами — типа, с большинством невест, — и он говорит, что обычно не встречает невест с таким количеством… сомнений.

Итак, есть еще одна вещь, которую я знаю об отношениях: когда тебе говорят «У меня есть сомнения», это даже хуже, чем когда тебе говорят «Послушай».

— У тебя есть сомнения?

— Да, у меня есть некоторые сомнения.

Внезапно у меня появляется ощущение, что я говорю с какой-то другой Дороти — с новой, непохожей на прежнюю, Дороти, с которой я не умею разговаривать. Я пытаюсь посмотреть ей в глаза, но она не смотрит на меня.

— Ты беседуешь, у тебя есть сомнения — что с тобой происходит?

— Последнее время ты так много времени проводишь в каменоломне. Мне кажется, я тебя совсем не вижу, и… Я думаю, что это не знаменует ничего хорошего для нашего брака.

— Это «не знаменует ничего хорошего»? Кто вообще говорит «знаменует хорошее»? Это Кенни Соргенфрей сказал?

— Ну, он это сформулировал, но я сама уже думала, что знаменование из этого всего и правда не слишком хорошее.

— Я из кожи вон лезу в каменоломне, чтобы сделать идеальную свадьбу для тебя.

— А мне так не кажется. Мне кажется, что ты работаешь допоздна, потому что не хочешь проводить время со мной.

— Ты думаешь, я не хочу проводить время с тобой?

— Я просто говорю, что мне так кажется!

— Так если я не хочу проводить с тобой время, почему я вообще на тебе женюсь?

— Я не знаю! — кричит она. — Какие у тебя на то причины?!

В голову немедленно приходит сотня Ужасных Мыслей, но у меня не получается призвать хотя бы одну Хорошую Мысль, даже если бы моя жизнь зависела от этого. Поэтому вместо этого я выкрикиваю самую не-Ужасную Мысль из всех Ужасных Мыслей, пришедших мне в голову, которая звучит как: «У меня на то нормальные причины!»

Я никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь говорил что-то с таким презрением, с каким Дороти выплюнула мне в лицо:

— У тебя на то нормальные причины?

— Да, — говорю я. — Нормальные. Типа я люблю тебя и хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Ну вот все эти тупые клише, что, даже когда я злюсь на тебя, я люблю тебя и что лучший момент каждого дня — это просыпаться рядом с тобой. И меня убивает, что это все — нормальная, типичная фигня влюбленных, потому что я хочу верить, что наша любовь особенная — что она больше и интереснее всех остальных, — но жестокая правда в том, что моя любовь к тебе именно такая — последовательная, предсказуемая и скучная.

Я вижу, как Дороти немного смягчается, что хорошо, потому что я не знаю, что еще сказать.

— Ты поэтому хочешь козлов на нашей свадьбе?

— Что касается всех этих козлов… я пообещал твоему отцу, что они у нас будут. Мне пришлось попросить у него еще денег, потому что я купил Яйцо Обета от Феликса Вожновски, а я не мог его себе позволить.

Дороти подносит руку ко рту. Ее глаза расширяются.

— Ты купил Вожновски?

— Да, — говорю я. — Это глупо. Все это глупо, но… Я люблю тебя.

Дороти улыбается.

— Ну, в этом нет ничего глупого, — говорит она отстраненным тоном, который, как я знаю, она использует в те моменты, когда хочет выглядеть невозмутимой, но, поскольку ее голос дрожит, а глаза блестят от слез, это выглядит так искренне, как только может быть.

— Нет? — спрашиваю я, и она качает головой.

— Ты шутишь? — она говорит мягко и нежно. — Я, блин, в восторге.

Так, позвольте сказать, если раньше я считал Дороти красивой, то теперь, когда я стою у алтаря и вижу, как она входит в Хорошую Церковь в свадебной мантии — а за спиной у нее виднеются витражи, — тут уж хоть до ста лет доживи, а все равно ничего прелестнее не увидишь. И в этот момент я думаю: это самый лучший из всех возможных способов отпраздновать свадьбу, потому что это свадьба с Дороти.

Мой младший брат сам проводит жертвоприношение — мы останавливаемся на пятидесяти козлах, хорошее круглое число, — и все проходит без сучка и без задоринки, однако спустя полчаса, пока тетя Эстель читает стихотворение Гертруды Стайн, оказывается, что один из козлов не умер до конца, он сваливается с жертвенного алтаря и начинает волочиться по проходу туда-сюда, блея, визжа и разбрызгивая кровь повсюду. Младший брат вскакивает с места и пытается справиться с ним, но этот скользкий паршивец отлично смазан кровью и кишками остальных сорока девяти козлов. Кровь брызжет повсюду, а моя мать наклоняется ко мне и шепчет: «Именно поэтому надо было нанимать профессионального заклателя».

Естественно, один из парней в Визжащем Хоре не выдерживает. Он начинает Реветь, Рыдать и Размахивать Руками. А затем его сосед начинает Реветь, Рыдать и Размахивать Руками. Не успели оглянуться, как все двенадцать лезут через скамьи с закатившимися глазами — и все Ревут, Рыдают и Размахивают Руками.

Тем временем тетя Эстель все еще читает стихотворение Гертруды Стайн, она не знает, что делать, поэтому просто читает все громче и громче.

Моя мать наклоняется ко мне и шепчет: «Бога ради, поможешь ты уже своему младшему брату или нет?»

Я выбегаю в проход, и мой брат загоняет козла прямо ко мне в руки. Я поскальзываюсь на крови и падаю на задницу, но крепко держу извивающееся существо, чтобы оно не сбежало. Брат дрожит, и я слишком поздно понимаю, почему большинство пар ждут окончания свадьбы, прежде чем отдать церемониальный нож для заклания самому младшему кузену, чтобы тот выбросил его в ущелье. Это мне всегда казалось очень блеклым окончанием церемонии, поэтому мы отправили маленького Такера домой пораньше, но теперь я все понимаю. Нож нельзя было уносить слишком рано.

— Что теперь? — спрашивает брат.

— Я не знаю! — кричу я, стараясь получше обхватить бьющееся в конвульсиях животное. — Ты у нас главный эксперт по козлам!

Затем Дороти выкрикивает что-то, что я не могу расслышать поверх всего этого хаоса и голоса тети Эстель. Дороти кричит снова и показывает на евнуха в конце зала, и я ору брату: «Яйцо!»

Он бежит туда и пытается вырвать большую серебряную штуку из рук евнуха. Евнух поклялся Богу Вина защищать яйцо до конца церемонии любой ценой, поэтому он не отдает его без боя, однако брат бьет его кулаком по лицу, и тот отшатывается. Меня передергивает от мысли, как это все выглядит со стороны родственников Дороти — не говоря уже о Боге Вина, если Он действительно существует, — и я уверен, мама считает, что хорошо воспитывала детей и им никогда не опуститься до такого, но иногда отчаянные времена требуют двинуть евнуху по лицу и стащить у него гигантское серебряное яйцо, чтобы пристукнуть им козла.

К этому моменту Визжащий Хор занимает Рыданиями и Размахиванием Руками весь проход, поэтому у брата остается иного выхода, как обежать весь зал, чтобы вернуться к нам с козлом.

Я ложусь на спину и пытаюсь расположить извивающееся животное таким образом, чтобы брат смог быстро проломить череп. Он замахивается яйцом, но козел судорожно вглядывается ему в лицо, и внезапно брат тает.

— Давай! — кричу я, пока козел брыкается у меня в руках и пинает живот. — Чего ты ждешь?

— Я не могу, — говорит мой брат. — Я не могу этого сделать.

Он падает на колени и обнимает яйцо как младенца. Мне жаль его, но еще я не могу не думать обо всех тех деньгах, которые мои родители спустили на ветер, отправив его в университет учиться на факультете жертвоприношений.

— Да пошло оно, — говорит Никки, лучшая подруга Дороти. — Я это сделаю.

Никки протискивается в проход и выхватывает яйцо, но, увлекшись, опрокидывает одну из свечей, что расставлены вдоль прохода по высоте, — пламя задевает подол платья, и оно тут же вспыхивает, как Рождественский Горящий Боров. Никки бросает яйцо и бежит к алтарю, объятая пламенем. Она вопит, козел тоже, а потом и все остальные присоединяются — разве что кроме тети Эстель, у которой, Господь ее храни, есть важная миссия, и она во чтобы то ни стало дочитает Гертруду Стайн.

Я смотрю на невесту, замершую у алтаря с раскрытым ртом — широко раскрытым ртом — серьезно, клянусь, вы никогда не видели, чтобы кто-то так широко раскрывал рот.

Она смотрит на меня большими глазами цвета лесной чащи: ты можешь в это поверить?

А я смотрю на нее: ну а чего мы ожидали?

Козел бьется в судорогах у меня в руках, и Дороти начинает смеяться. Затем она поднимает руку и выпячивает подбородок, как будто вот-вот пустится в Танец Лесного Эльфа-Рогоносца, и я начинаю смеяться. Она смеется, и я смеюсь, и, клянусь Богами, я самый счастливый мужчина на свете. Я смотрю на нее, освещенную огнем, измазанную кровью, оглушенную Визгами Хора и воем умирающего козла, и жалею, что не могу жениться на ней еще раз. Я хотел бы жениться на ней еще сто тысяч раз.

Примечания

1

В рассказе упоминаются реально существующие торговые сети, рестораны, аптеки. — Здесь и далее примечания редактора.

2

Персонаж комиксов DC, альтер-эго Супермена.