Лизол и розы. Крымская сага

Райнхард фон Лоэнграмм

Путешествие в Крым для сибиряка? Ему есть, с чем сравнивать, для начала. О том, как подарок отца едва не обернулся гибелью, и чем опасны радужные мечты – эта повесть. Как сказал Анатолий Алексин – «Чтобы уйти от человека, надо иногда придумывать ложные причины. Потому что истинные бывают слишком жестоки. Но чтобы прийти, ничего не нужно придумывать.». Даже, если этот человек из другого мира. Эта книга – о том же. Книга содержит нецензурную брань.

Прибытие в Крым

Дальше было очень скучно — с одной стороны, потому что поезд превратился в тихохода-электричку, который останавливался чуть ли не на каждом полустанке между перегонами. В него подсаживались грузные чумаки с мешками в руках и мешками же за спиной. Моего проводника они снабжали за проезд варёной кукурузой, авоськами полными баклажанов и сырыми раками. Вид у них всегда был смурной и унылый, казалось, они могут перезаразить хандрой половину мира. Над металлической крышей вагона круглосуточно рябило марево, она не успевала остынуть за ночь. Кондиционеры? Не, не слышали, ибо в 1984 году совецкому человеку их не полагалось. Газеты стали цениться не как способ убить время за чтением — на него мозг оказался не способным в жаре — а как предмет, позволявший обмахиваться. Окна в вагоне фактически не закрывались, но небо было безоблачным, солнце палило, и высовываться из них уже не спасало. С другой стороны, я был спасён Славиком до самого Симферополя — потому что у него прибавилось хлопот по вагону, а я мог охранять его проводничью обитель весьма успешно. Чем я с радостью и занимался.

Днём мы читали, пили остывший чай, жевали кукурузу, травили байки и орали песни под гитару, которая вдруг обнаружилась у моего проводника…

Я выучил до кучи Визбора, Городницкого и Кукина в итоге. Потому что Славик был уже на 4 курсе педа со всеми вытекающими и выползающими. Причём я уже знал когда поезд остановится — когда Славик едва слышно давал команду подпевать «Абакан-Тайшет». Я старался, мне помогали какие-то подружки Славика, мы устраивали настоящий концерт с прихлопыванием и приплясыванием, в итоге на новом раскалённом перроне на добрый километр был слышен наш звонкий ор про туманы и Тайшет-Абакан, про то что мы едем за туманом, часто мы сразу переходили на «Полярное кольцо», «Хамар-Дабан», потом орали уже про холеру и зелёный поезд что виляет задом…

Или тоже задачка, спеть известные вирши фактически в стиле рок:

Поезд, длинный смешной чудак,

Извиваясь твердит вопрос:

«Что же, что же не так, не так,

Что же не удалось?»

Тогда я не знал слова «троллинг» и просто принимал команду как должное… Сейчас мне поведение Славика более чем понятно. Ведь я видел как еле слышно, но зло шипели, словно закипевшие чайники, эти самые его незаконные пассажиры, стоило ему отвернуться. Славик выходил к ним в одних закатанных до колена холщовых штанах и шлёпанцах, торговался как самый жадный в мире чёрт, рычал что его-де поезд тут не один нынче в неделю едет, не хотите мол — ждите электричку… Почему-то от его услуг всё же ни один жаждущий проехать несколько километров в вагоне не отказывался, только громко и горестно вздыхая, вручал ему ещё один мешок, который нёс в руках или привязывал к поясному ремню… А мы, трое-четверо обычно, высунувшись в коридор, тем временем орали на весь вагон: «Рельсы упрямо режут тайгу…»

По темноте в проводницкой начинались пиры. Славик учил меня варить раков, пить местное домашнее вино и закусывать дольками груш, которые он доставал из мешков и, ошпарив кипятком, резал очередным кинжалом с наборной из разноцветного оргстекла ручкой производства «ГУЛАГ СССР», при этом его движения напоминали священнодействия некого проворного языческого жреца. Завернувшись в казённую простыню, участники пира произносили тосты с силлогизмами, не уступая в красноречии мифическим или не очень античным ораторам. Потом на разделочных досках появлялось сало всех сортов и мастей, домашний хлеб и огромные помидоры — не хуже абаканских, хотя говорить об этом было табу. Помню, один раз мать застала меня посреди веселья — так же как и председатель пира, в сандалиях на босу ногу, трусах и простыне, я был хорошо осоловевший и уже полулежал на полке, приобняв кого-то из девчонок в сарафанах. Честно говоря, я всерьёз опасался скандала или ещё чего-то в этом роде — но Славик проворно вылетел вон как пробка из бутылки с шампанским, увлекая мать за собой и что-то воркуя ей при этом… Инцидент был исчерпан, а я уснул на пару-тройку часов, не шевелясь даже… Откуда потом у Славика взялась фляжка коньяка из вагона-ресторана, я так и не понял, ведь мой проводник брезговал на свои средства там что-то приобретать… однако он проворчал что-то невнятное про идиотов-дембелей из пятого вагона «инда нефиг щёлкать хлебалом», и больше я ничего не узнал.

Пейзаж за окном доставал однообразностью и унынием, сухие кустики бессмертника с солончаков девчонки как-то вплели в мои лохмы, однообразная плоскость меня начала угнетать не хуже жары, и я был рад тому что фактически мной было кому заниматься. Кусты и пирамидки тополей на поселковых станциях совсем не вдохновляли. Они мне потом конкретно надоели, ведь я люблю кедры, ели и багульник. Перегоны напоминали автотрассу Усолье-Тыреть в июле, где у нас в области рассованы основные солевые рудники. Вроде и нет ощущения что ты на плоском открыто совсем блюдце, но когда вагон поехал покосившись на 11%, мне стало лихо. Так что обществу в вагоне я был очень благодарен. Но что меня совсем огорчило — у меня закончилась ангарская вода для питья. Местная была поистине ужасна. Её ставили на несколько часов в холодильник, помню, сластили, крапили лимонной кислотой — но запах сероводорода был тошнотворен. Наши источники в Тункинской долине были с приятной кислинкой и шипучкой, как знатная газировка. Там можно было выпить полтора литра и не заметить, даже если и не было жажды. Здесь хотелось пить постоянно, но больше двух-четырёх глотков осилить было невозможно — мутило и слезились глаза. К моему ужасу, так обстояло дело на всей этой грёбаной Тавриде, и я отказывался понимать, что нашёл в этой местности хорошего рифмоплёт Волошин. Ну да, офигенного цвета закаты — только я уже слышал мудрёное слово «рефракция» и знал, что это от тучи пыли в атмосфере такое, у нас в промзонах тоже обалденные краски вечерами, вот только почему-то сосны умирают и люди тоже высыхают в них… Славик сочувственно смотрел на мои мучения, потом доставал из ниоткуда (иногда у меня было ощущение что он их откуда-то телепортирует) банку яблочного сока… помогало ненадолго. «По прибытии пей только пепси! — напутствовал он меня после, когда мы притащились в Симферополь. — Иначе тут сдохнуть можно за месяц на этой вонючке! И промывай всегда голову после моря на ночь, иначе соль съест кожу и волосы!» — с тем я и вышел из вагона, в сумеречный рассвет чужого города, когда ещё ночная мгла задёргивает очертания предметов и стен.

Вокзал неприятно поразил своим кислым размахом, напоминавшим теорему о подобных треугольниках… Куча арок ни о чём — такой была моя первая мысль. Потому что я привык к зданиям в Ангарске и Слюдянке — изящные, компактные, уютные…

С приятной водой в фонтанчике внутри — у нас везде можно пить воду фактически из-под крана…

Чем мы часто и занимаемся, шокируя столичных снобов…

Впрочем, родня оттуда всегда по приезде припадала к холодному крану надолго…

Я говорю это потому, что Салгир тогда произвёл на меня удручающее впечатление…

Он и раньше был не лучше…

Фотографировали Салгир всегда осенью, когда дожди заполняли русло — так бывало и со Слюдянкой, что постоянно уходила под камни, вглубь земли…

Но меня Салгир встретил несколькими лужами…

Да, Слюдянка пряталась, но её иной раз можно было слышать в подвалах домов Рудоуправления, её берега были выложены блестящим ясным мрамором и гранитными булыжниками, там росла шикша и кусты смородины.

Да и вообще…

И вот это — оказалось лишь рекламной открыткой…

Вместо обещанного открыткой лягушатника — пересохшее болото, которое ещё и воняет, как всякая лужа среди глинистых почв…

А вообще они обычно были потемнее:

Как тут можно жить? Превратившись в улитку? А их было колоссальное количество — они гроздьями покрывали фонарные столбы, стволы деревьев, стены у тротуаров… от мелких до до размеров теннисного мяча.

Это выглядело мерзко, на фото хоть какой-то элемент эстетики ещё формируется…

Так что после оленьей стройности ТрансСиба вокзал Симферополя был похож на разжиревшего хряка, которого вот-вот зарежет очередной мрачный чумак перед поездкой куда-нибудь в Запорожье…

Скамейки — топорные, после моей привычки к Иркутской Набережной, она же бульвар Гагарина…

Громада здания вокзала нависает над тобой, напоминая предбанник преисподней.

Всё было серым, серым, давящим и веявшим безысходностью.

И вовсе не потому что мы вышли в серый свет утра. Оно и под солнцем такое же серое…

После нашей Середины Земли

я почувствовал что попал на её край, в самом лучшем случае…

Вот сюда я так и не сходил, тоже мне коробка зиккурата…

Театр должен быть таким:

Вот он, краса и гордость города, точнее, что от него ещё оставалось в моё время…

и поближе…

А не вот этот вот позор… сарай сараем.

И в общем, вот эти открыточки оказались симпатичнее…

Хотя и на них видно, как оно давит на тебя в реальности.

Я понял, почему отец сказал мне «край вертухаев», почти сразу…

Они смотрели на нас сверху, с барельефов… От них так и веяло той же злобой, что и в учебнике истории от портрета Робеспьера. Как выяснилось, наша электричка до Евпатории должна отчалить только около семи утра… В каменном мешке против ожидания не было прохладно, ещё и душно, и лампы светили тускло и безжизненно. Почему-то вокзальные киоски не работали, что расстроило меня ещё больше — Маська бы наверняка пришла в восторг от раковин рапана и значков с местной символикой. Однако, увидев цену милой ракушки… 3 рубля 89 копеек… я стушевался. Бутылка пепси тут стоила 63 копейки, а была на один глоток, 0.33 литра — правда, за пределами вокзала уже 35 копеек, но для этого пришлось бы выбираться отсюда на троллейбусах, в которые были очереди — от их вида потом уже у меня была оторопь, ничего подобного в родном городе не было отродясь. Тащиться же вон равно как и в комнаты ожидания, смысла не было. Дома работало что-то вроде вокзального кафе, здесь оно было закрыто до 9 утра.

Это я влепил панорамку что Вы поняли, почему довольно скоро мы остались одни в пустоте чужих стен. Кресел не предвиделось, мы смирились с необходимостью остаться на месте. Я говорил матери что-то о том что мне здесь не нравится, что мы приехали куда-то где нам не будет хорошо, что это какое-то старое место старого света и нужно было ехать в Нилову пустынь в ущелье Ихэ-Ухгунь, а не сюда, и она приобняла меня только чтоб я не продолжал и не начинал ругаться уже в голос. И тут мы вдруг вынуждены были понять что не одни…

— Гражданочка, отцепитесь уже от хахаля-то, будет! — прозвенело противным писклявым тембром в чужом басе…

Я психанул и увидел впереди себя какой-то нехороший белый свет, и в общем так и не смог сообразить на ходу, что же я делаю-то? Очухался я уже лицом на полу с хорошо заломленными руками и разбитой в кровь губой. Какой-то мрачный хмырь что-то вещал матери про молодого уголовника что она-де вырастила…

— Шо ти казав, свиня недоросшіх? — прохрипел я автоматически, вспоминая говор из соседских бараков по району Гидростроителей… — Оборобив тебе на Магадані у нас!

Повисла пауза. Меня подняли на ноги и потом даже отпустили. Сатрапы в ментовской форме ещё дружно пялились на меня, пока их начальник, резко сменив тон на дружелюбный, тараторил уже совершенно радушно:

— Ну что ж Вы сразу не сообщили-то, что к родне приехали, гражданочка? Пройдёмте, сейчас выясним, нет ли кого из таксистов до Прибрежной…

Таксистов не оказалось, но зато нас попотчевали рассыпной картошкой со свежим укропом и какой-то маринованной рыбиной на чёрном хлебе, напоили краснодарским чаем с кизиловым вареньем и даже подсадили на нужную электричку. В карманах куртки у меня поселились аж три рапаны для Маськи…

Мать всю дорогу в электричке как-то задумчиво смотрела на меня и ничего не говорила. Я лупился в окно на чахлый пейзаж, думал всякую фигню и молчал.

Я опять уверился в том, что поездка мне не понравится.

И я оказался прав.