Проектирование социальных систем. Людологическое эссе

Р. П. Чернов

Настоящая работа посвящена анализу структурирования таких социальных систем как: государство, религия, общество в многообразии его проявлений. Автор анализирует возможности Homo faber с точки зрения людологического (ludo – играю, logos – знание) метода познания. Центральной является проблема т.н. «социальной радиации» (свойство изменчивости человеческого благодаря творческой функции). Специальным образом рассмотрены изолированные социальные системы.

9

Социальная система всегда существует как парадигма бытия. Парадигма бытия, состоящая из взаимоувязанного бытия в возможности и бытия в действительности — элементарная частица любой системы. Систему образуют связи парадигм, их отношения доминирующего и подчиняющегося звена, виды форм конгломератов парадигмы и прочее. Об отдельной системе можно говорить лишь там, где формы сочленения парадигм бытия обеспечивают цикл жизнедеятельности человека. В зависимости от того, каков этот цикл, можно отдавать предпочтения той или иной системе, но основное качество неизменно, человек должен в этой системе выживать, иначе это система по уничтожению человека, и социальной ее можно назвать в относительном смысле этого слова. Другими словами, целевой причиной социальной системы всегда является жизнь человека, человек в этой системе предполагается как субъект мыслительной деятельности, ибо бытие не существует вне мысли, а мысль вне бытия. Промежуточные жертвы и тому подобное (классификация по субъектам, например) в данном случае конечной роли не играют.

Поскольку жизнь, это то, что происходит, пока мы строим планы (Дж. Леннон), следует понимать, что акция универсального анализа и в особенности философского всегда купирована в рамках бытия в возможности субъекта познания. В области познания всего три эффективных формы познания предельных основ бытия.

1.Познание мира в целях установления представления о мире в целом. Это философия. Здесь мир как форма сочленения и сцепления парадигм, состоящих из области бытия в возможности и области бытия в действительности, располагается с одной стороны и представляет для познающего предмет исследования, а сам субъект познания с другой стороны. Таким образом, мир в отношении познающего предстает в двух формах — как собственно продуцируемое знание о мире и как мир, предмет познания. Собственно — продуцируемое знание о мире в дальнейшем может быть ретранслировано неперсонифицированному кругу лиц, составить основу идеологии, реформы и тому подобное. Представление о мире, полученное подобным образом, является базовым и первым шагом к построению социальной системы, но, как правило, жизни отдельно взятого человека хватает только на то, чтобы продуцировать такое представление. Это наиболее распространенный путь развития общественного, который предусматривается самим обществом (функция мессии и так далее);

2. Вторая форма более сложная. Для того чтобы быть счастливым, — мало знать, как осчастливить других. Многие знания рождают печаль. Познать мир, сообщить миру о том, что он заблуждается, или о том, как он устроен, — есть форма собственно удачной жизни. Жизнь людей познания всегда печальна и грустна. Будучи носителями отвлеченных форм бытия в возможности, практически не применимых в повседневности, они либо совершенно выключаются из области повседневного, что ведет к гибели (нищета, голод и так далее), либо погибают от рук представителей традиционных взглядов, в попытке донести свое видение до ответственных лиц, просто до каких-либо лиц. Познать себя для них означает познать себя вместе с этим миром, осознание себя всего лишь как социальной аномалии, труды которой, возможно, в будущем будут признаны и оценены (посмертно, разумеется), является не для всех знанием по силам, поэтому самопознание становится стадией, непреодолимой для многих. Или же это выливается в какие-то причуды восприятия, граничащие с психическими расстройствами. В любом случае, любое, даже самое куцее представление о мире в целом, проходя через стадию самопознания субъекта, трансформируется в неизбежность восприятия деяния. Субъект начинает требовать реализации собственности знания.

Это нормально, так как в первой форме связи выглядят следующим образом.

Здесь все бытие субъекта сведено к движущей причине парадигмы бытия, к тому какое орудие он избирает для формирования картины мира (проповеди, тексты и так далее), какой образ жизни ведет, когда занимается построением картины мира и прочее. Следует отметить, что именно от выбора организации формальной причины зависит вообще успешность реализации всей парадигмы. Некоторые всю жизнь что-то делают в целях достижения картины мира, умерев на этом пути. Мы просто о них мало что знаем. Само по себе познание — великий труд, который надо пережить (не покончить с собой, не убить себя алкоголем и депрессиями, не искать подсознательно смерти, не впадать в одиночество, ну, и так далее).

Но следует понимать, что вышеизложенная схема в формуле выглядит следующим образом.

…(Vx — Dx) = (V3D) — DV1 — …

где:

«-» — переход бытия в возможности в действительность с различной степенью алеантности.

Vx — множественность знаний о мире, бытие в возможности мира, обеспечивающее его существование в беспредельности (любое индивидуальное бытие в возможности уже общественного).

Dx — множественность предметов мира, начиная от продуктов жизнедеятельности человека, включая процессы, циклы, и заканчивая объектами природы, опосредованными мыслью (для познающего нет разницы, является ли гром проявлением гнева богов, или электрическим разрядом).

V3D — результат собственности восприятия хаоса мира, урезанная отрицанием приобщения к такому миру, несогласие. 3D — это три области действительного, которые неизменно реализуются таким бытием в возможности для познающего, являются автоматическим редуцированием, не требующим участия воли: отрицание, необратимость стремления, сомнение. Именно постоянное несогласие с миром, необратимость стремления к формированию нового представления, вечное сомнение относительно своих способностей, приводит в конечном счете к формированию собственного представления о мире. При этом субъект сам, как выраженное противоречие миру, каждое из его состояний — воплощенное в действительность противоречие миру.

DV1 — результат, бытие в действительности, которое в данном случае может быть представлено, как текстом (самореализованное бытие в возможности), так и просто уверенностью; главное здесь, что полученное таким образом представление обладает для субъекта однозначностью, отсутствием противоречия (которое для субъекта всегда в данной ситуации субъективно), является для него истинным.

Вместе с тем D1 — это только представление, которое в дальнейшем продуцирует с необходимостью непосредственно новую парадигму бытия, так как само является бытием в возможности не только для любого стороннего наблюдателя, но, спустя какое-то время, и для самого субъекта реализации.

…{(Vx — Dx) = (V3D) — DV1} — V1 — (?)

Где:

V1 — собственно продуцированное представление о мире.

И вот именно здесь субъект либо переходит ко второй форме познания, становясь субъектом реализации собственно — продуцированного бытия в возможности (меняет хотя бы свой modus vivendi согласно своим истинам), либо становится просто автором, распространителем и тому подобное. Но кто поверит в твою веру, если сам ты не живешь ею? В первом случае создается новая парадигма бытия стандартного вида.

— V1 — D1-

Данная форма готова к тиражированию и связям с другими парадигмами (вместо многоточия переходы обозначены «-»), то есть чего-то пришло, во что-то превратится, но в рамках жизни человека (хотя бы одного) уже существует и определяет его повседневность (2-я форма творческого познания).

3. При осуществлении третьей формы познания сущность процесса сводится к тому, чтобы полученное бытие в возможности заменило бытие в возможности лиц не участвовавших в его создании, которые по отношению к нему являются враждебными формами реализации ранее уже отвергнутого при первой форме познания бытия в возможности. При этом следует понимать, что человек — существо, управляемое идеями и образами (что с успехом доказал Карл Юнг), поэтому он не чувствует искусственности того или иного бытия в возможности, редуцируемого по собственной воле в действительность. В высшей степени проявляется в знаменитом высказывании Г. В. Ф. Гегеля «все разумное — действительно, все действительное — разумно». Представляя, по сути, неизменный набор форм сочетания алгоритмов увязки переходов бытия в возможности в действительность, управляемый человек способен только менять их содержание, но не сам тип и метод опознавания, мышления. Именно поэтому уже успехом считается проникновение в данную операционную область того бытия в возможности, которое составляет продукт реализации по первой форме познания. Ярко видно на примере идеологического зомбирования ХХ века (национал — социализм, коммунизм, большевизм, сталинизм и прочее). Здесь задача весьма сложна, так как речь идет фактически о кооптировании системы критического мышления объекта в область операционного арсенала познающего, управление системой координат «истина-ложь» другого человека предполагает наличие большого ресурса. По большому счету вся система судопроизводства государства имеет целью именно это — формирование единообразного представления у неперсонифицированного круга лиц о должной форме организации действительного. Сделать собственно — рожденные истины формой бытия других людей, которые к ним отношения не имеют, весьма сложно. И первое, что необходимо сделать — отказаться от собственности на бытие в возможности, полученное в первой форме познания. Заметим, что алгоритм восхождения таким образом выглядит в форме Гегелевской триады, где тезисом выступает универсальное представление о мире, полученное на первой стадии. Затем тезис противостоит антитезису — собственно субъекту, бытие которого теперь должно поменяться полностью, если он желает воплотить в жизнь полученные результаты. И, наконец, как только он добился того, что его образ жизни стал верификацией его истин, ему приходится отказываться и от него, если он хочет донести свои истины людям. Ничто не рождает в мире большего недоверия, чем собственное мнение в высокой степени оригинальности по теоретическому вопросу. При этом нельзя требовать от будущего последователя такой же познавательной способности, которой обладаешь сам, или тех же усилий, которые приложены тобою, но, тем не менее, твое учение должно стать самым дорогим для него, тем, за что он должен будет при необходимости отдать свою жизнь. Поэтому те средства и методы, которыми достигается подобное отношение, всецело должны соответствовать ожиданиям субъекта, более того, составлять его сущность, что находится уже давно в полной противоположности познающему субъекту, утрачено им еще в процессе первой стадии познания. Вместе с тем, процесс носит необратимый характер. Рано или поздно представление о мире, обладающее достаточной степенью универсальности для того, чтобы снимать противоречия по области бытия в действительности, и хоть в какой-то степени доступное неперсонифицированному кругу лиц, находит своих носителей, и, соответственно, начинает оживать в парадигмах бытия, составляющих жизнь воспринимающих субъектов, в последующем заменяя их. Задача самого источника такого представления о мире (создателя) — продуцировать систему снятия противоречий, которая позволила бы сохранять чистоту изначально полученного знания, так как каждый последователь и субъект новой системы, воспринимая ее как собственную истину, будет осознанно или неосознанно привносить в нее собственные качества. Поэтому необходимо создание определенных систем снятия внутренних противоречий по всем элементам парадигмы бытия, продуцируемой таким бытием в возможности, с учетом того, что внешним наблюдателем любое проявление системы реализации такого бытия в возможности воспринимается именно как свойство системы, без учета возможности девиации такого проявления по отношению к самой системе. Следует понимать, что «обращение в веру» по неперсонифицированному объекту происходит в геометрической прогрессии, процесс практически необратим, и единожды будучи запущенным, он не подлежит управлению, корректировке силами создателя первоначального представления. Если не предусматривать всего этого с самого начала, то вполне можно оказаться в ситуации, когда сталкиваешься со своим учением в людях и не узнаешь его. Жизнеспособность идей проверяется непосредственным образом именно в том, как те или иные социальные теоретические конструкции влияют на жизнь лиц, персонифицируемых ими. Ярчайший пример неправильной реализации — это учение Карла Маркса в исполнении большевиков в России. Совершенно адекватная социальная система, исполненная по первому этапу познания, была совершенно неадекватно реализована в области действительного, что привело к тому, что современный мир больше напоминает «Божественную комедию» Данте, чем чудо творения Господа. Причина все в том же — ограничение познания самореализованным бытием в возможности (написание книги в данном случае и ее медиатизация), без его верификации во второй и третьей форме познания. Необходимо оживлять своими истинами души людей, заставлять их жить и дышать одним и тем же воздухом с тобой, чтобы понять, насколько то, что рождено тобой, пригодно для жизни в судьбах других, насколько это лучше или хуже для них. Или надо перепоручить это, как сделал Иешуа, удачно избежав при этом возможных разочарований. Иначе получится то, что происходит с учением К. Маркса — прививка к нему продержится еще лет 150—200. Познание всегда должно проходить сквозь человека, иначе это шаманизм для окружающих, смерть для познающего субъекта. Выработать зачетные схемы и критерии, благодаря которым субъект, приобщающийся к новой форме бытия в возможности, понимает, что он причастен — одна из самых трудных задач. Религия преодолевает это ритуальностью. И, как мы увидим, не случайно (действует закон: чем выше степень игровых действий, составляющих формальную причину в парадигме бытия, тем лучше переходит бытие в возможности в действительность, тем полнее материальная причина отражает целевую).

По правде сказать, любое социальное явление устроено таким образом, что рождает собою основание для своего отрицания по содержанию к своей парадигме таким образом, что в противоречия кооптируются элементарные части (естественная девиация), но никогда вся парадигма в целом. Для лиц, не участвующих в данном процессе, противоречие может быть со стороны и абсолютным, и казаться таковым. Синтез же, в своей сути, лишь улучшает жизнеустойчивость, но ничто не существует в области действительности в форме противоречия, — только в форме снятия противоречий. Именно поэтому человек, озираясь в свое прошлое, находит некоторую согласованность, отсутствие противоречивости. По тем же причинам была придумана и теория эволюции. Основное отличие систем не в их содержании, а в том, как они определяют и снимают противоречивость основного элемента парадигмы, с которым они работают — бытием в возможности. Третья форма познания, как раз учит и апробирует эту устойчивость системы к жизни. Любое бытие в возможности полно противоречий, это его суть, в этом отношении социальная система — это всего лишь трафарет, который накладывается на хаос и в дальнейшем воспринимает только то, что усматривается из трафарета, считая его своим, системным, а все, что в трафарет не попадает — чужеродным, хотя вполне возможно, что с точки зрения трафарета с большими возможностями, различия не так существенны.

Просчетом того, какое количество систем, конгломератов, видов и прочее составляет ту или иную ситуацию, занимается специальная наука — людология, вкратце мы еще коснемся этого вопроса, в настоящее время вернемся к христианству.

Итак, первой парадигмой бытия христианства было бытие в возможности, носителем которого в мире людей был Христос. Откровения Господа постепенно вытеснили из сознания Иешуа мотивы обычного поведения, они свели его социальную активность в миру к движущей причине парадигмы собственности судьбы в целом. Целевой причиной было Евангелие, формальная причина во времени была представлена биологической жизнью Христа, предметной стороной энтелехии (пространство с его содержанием), материальной причиной на данном этапе (с учетом понимания транзакции к любому человеку) — слово, то, что являлось источником для познания. Цикл жизни, все те парадигмы, в которых участвовал Иешуа, были таким образом весьма упрощены и не сообщались с бытием в возможности, которое представляло ценность для других людей (деньги, власть, наслаждение женщинами и прочее). Иешуа, в конце концов, стал сам материальной причиной, проводником, посланником, представителем и не более. Все в нем было подчинено одному — донести слово Бога. Вверив себя только Господу, освободившись от всего, что могло затормозить его, Иешуа сталкивается с проблемой коммуницирования с людьми. Известно, что пророки (в частности Мухамед) не имели возможности записывать, надиктовывать свои откровения. Это связано не с физическими недостатками, безграмотностью и прочее. Скорее всего, дело в том, что и сейчас письмо, как таковое, является отдельной активной парадигмой бытия. В самом акте написания слова просматривается тысячелетняя история реализации в едином месте, в одном и том же временном континууме общественного наследия, отработанного миллионами жизней до тебя (правила грамматики до сих пор не вызывают сомнения у любого, неправильное произношение подлежит автоматической коррекции и так далее). Иными словами, письменное слово несет в себе стандартные общественные поведенческие и мыслительные стереотипы, преодолеть которые весьма сложно, когда описываешь то, что не связано с опытностью сотен поколений до тебя (пользователя письменного языка до тебя и твои современники). Именно поэтому, чем выше индивидуальность, как субъекта написания, так и объекта, о котором идет речь, тем сильнее коррозия письма, то, что в последующем может быть названо авторским стилем изложения. Автор пытается как бы выбежать за рамки слова, сформировав в тексте некоторую тягучесть ритмов и задержек смыслов, формируя свою ритмику написания, чтения, а, в конечном счете, и восприятия. Это тоже неосознанно игровые техники для самого автора, которые он от себя не отделяет, но они вполне узнаваемы читателями, которые их связывают с индивидуальностью стиля. Другие избегают напряжения столетий путем надиктовывания своих мыслей, что, по общему мнению, является более легким способом изложения, но, вместе с тем, записанный таким образом текст страдает ущербностью, трансформируется в систему распоряжений (так появляется бюрократический язык власти, рождается право — текст как форма записи распоряжений правителя, адресованный тем, кто изъят из непосредственного времени и места самого распоряжения). Текст никогда не заменяет личного общения, тем более обставленного определенным образом (нагляднее всего это видится в суде присяжных, так, например, речь защиты напечатанная, розданная присяжным и прочитанная защитником вполне может погубить даже очевидно невиновного, но вдохновенно сказанные слова, которые запустят в мышлении присяжного необратимые процессы сомнения, могут спасти самого закоренелого преступника). Текстуальные проповеди были невозможны для Иешуа, как мы уже отмечали ранее, и в силу исторических реалий того времени (ограниченность доступа к чтению широких масс и прочее). Само по себе состояние откровения, когда, с одной стороны, ты весь такой плотский и предельно конкретный, а с другой стороны то, что невозможно объять мыслью, но что вполне осязаемо тобою мышлением, создает такую разницу давления между бытием в возможности и бытием в действительности, что стремительность перехода не дает возможности поддерживать ее скорость в рамках написания, а иногда и в рамках понимания того, что говоришь. Это достаточно часто наблюдается у людей. Наиболее подходящее сравнение для состояния откровения — холодная ярость. То есть, накал такой же, как у разъяренного человека, которому из оружия доступно только слово, но при этом отсутствует выход эмоции. Наоборот, каждое слово не облегчает состояние (выговориться), а, наоборот, усиливает глубину состояния без причинно-следственной связи (источник «ярости» постоянен, находится всегда в области досягаемости воли индивидуума). С учетом разницы по бытию в возможности и в действительности (инструментарий слова непригоден даже для выражения любви, не говоря уже о Боге, хотя христианство опять же очень тонко уловило это, связав любовь с областью чувствования, которая не поддается рациональной идентификации) остро встает вопрос терминологии. Более того, до тех пор, пока область мысли опосредует вопросы повседневной материальной жизнедеятельности (без учета внутренних переживаний субъектов), вопрос терминологии не возникает вовсе. Но, как только мысль человека попадает в области, которые никак не увязаны с повседневностью и с эмпирическими возможностями рядового субъекта, возникает вопрос о терминологии, как о способе передачи вновь получаемого бытия в возможности. Таково становление науки. Например, именно тогда, когда наука достигла в области технических возможностей предельности невооруженного чувственного познания, появилась необходимость в создании мета-языка науки, обладающего собственностью значений.

Очевидно, что Иешуа не мог найти научных соратников и, тем более, воспроизвести общественно-когнитивную форму познания, те термины, которые бы он вводил в оборот, умерли бы вместе с ним, ибо термины живут только в области науки в том виде, как мы ее знаем последние 400 лет (человек изъясняющийся в повседневности, скажем в постели, научными терминами — персонаж анекдотов). Единственным способом корреспонденции добытого бытия в возможности являлось личное общение. Но каким образом общаться так, чтобы избежать споров, как превратить известную тебе истину в откровение, в аксиому? Современность, да и история, изобилует примерами, когда «избранники божии» создавали вокруг себя секты, группы и прочее, насыщая умы своих умственно-отсталых последователей такой ересью, что это зачастую приводило к летальному исходу или неприличным извращениям, о которых и поминать-то не хочется. Все эти опыты группирования вокруг себя общественных животных не приводили к созданию социальной системы, которая бы свое Единобытие распространила на половину мира. В чем секрет?

Все в тех игровых элементах следует четко помнить при исследовании закон энтелехии, согласно которому, чем выше уровень алеантности перехода (игровая эмоциональная напряженность), тем неизменнее вид передаваемого, реализовываемого бытия в возможности в область материальной причины. Если же игровые действия отсутствуют полностью, то при одном субъекте реализации — это навык (при множественности субъектов для стороннего наблюдателя такие субъекты могут вообще не учитываться, даже с точки зрения движущей причины, а быть всего лишь предметной стороной энтелехии, оружием, вещами). Наивысшая форма алеантности в любой деятельности бывает лишь тогда, когда субъект, обладающий полнотой бытия в возможности действия, совершает его впервые. Это легко уяснить себе на примере первой половой любви. Если субъект не знает о сексе (в силу малолетнего возраста, например), то и сам половой акт не будет сопровождаться для него каким-либо, связанным с ним, волнением (в случае отсутствия, конечно, непосредственного насилия), пройдет незамеченным событием. Напротив же, когда субъект уже мечтает о сексе, преисполнен его бытием в возможности, то первый половой акт, сам его факт представляет для него высшую эмоциональную степень, а при определенной технике исполнения — наивысшую. Со всеми остальными областями человеческой деятельности — то же самое, при том условии, что наступление того или иного события завязано на действия, совершаемые субъектом (это и позволило в свое время Зигмунду Фрейду допустить в качестве достаточного основания для универсального суждения о мире сексуальное влечение индивидуумов друг к другу). Схема усиливается многократно, если мы говорим не о первом случае, а о первом и последнем случае для субъекта при тех же исходных данных (наполнен в достаточной степени бытием в возможности, желает наступления события). И приобретает мультипликационный эффект усиления, если предположить, что это первый и последний раз в жизни не только конкретно этого субъекта (сравните с идеей смерти в жизни человека), но для всех остальных, ныне живущих, тоже первый и последний раз. Здесь уже формируется понятие избранности. Если же все это усилить тем, что эта парадигма бытия исключает субъекта не только для ныне живущих, но и для всех тех, кто жил ранее, и будет жить потом, то эффект реализации становится абсолютным, приобретая уникальность и исключительность высшей степени, усиливая тем самым энтелехию любого процесса до предела в части эмоционального накала.

Именно это было воплощено Иешуа, с усиливающим ходом в отношении умерших, устранение смерти как возможности сбежать от свершившегося факта (прихода мессии).

Высокая степень алеантности, таким образом, была достигнута приобщением и реализацией бытия в возможности, которое не принадлежало и разрабатывалось самим Иисусом (предсказание о приходе мессии). Само предсказание мессии является защитным механизмом социальной системы, это т. н. «управляемая девиантность». Все архаичные системы предусматривали ее. Сущностью является формирование надстроечного элемента управления на основе принципов сходства и различия объектов управления, продуцируемых механизмами встречности и подобия индивидуумов. То есть, когда все летит к чертям, система сохраняет за собой право корректировать и устранять все, используя высвобождающуюся энергию алеантности (т. н. «энтузиазм»), получаемую за счет веры в то, что теперь-то все будет положительно, по-новому. Множество революций последних 300 лет были осуществлены именно благодаря этому.

Таким образом, с точки зрения проведения операции по формированию новой социальной системы, Иешуа действовал весьма политически грамотно. Этого было явно недостаточно для того, чтобы создать мир социальной системы, но более чем достаточно для того, чтобы захватить политическую власть. Грамотный вход под прикрытием в область общественного бытия в возможности — это хорошо, но необходимо сообщить нечто большее для того, чтобы поменять мир. Здесь мы вплотную подходим к пониманию социальных систем.

Прежде всего, социальная система управляет своим содержанием, тем, благодаря чему она позволяет опознавать мир, ибо мир человека — это мир предметов и вещей опосредованных мыслью, мир опредмеченных мыслей в той или иной общей форме стабильности. Помните, мысль не существует вне бытия, а бытие вне мысли. Что должен был заложить в свою систему Иешуа, какие элементы, чтобы управлять бытием людей?

В области предметов присутствуют достаточно сбалансированные социальные системы, абсолютизирующие свою власть в рамках пределов влияния — правовые системы; в области войны так же есть свои верифицированные системы, эффективность которых доказывается весьма наглядно. Скажем сразу, христианство не регулирует общественные вопросы, и никогда не стремилось к этому. Христос сосредоточил свою социальную систему вокруг следующих вопросов, которые полностью составляют бытие мысли и только бытие мысли:

— Бог (Бог в тебе — абсолютная встречность и подобие, присутствие, но не руководство, личная форма ответственности перед Богом).

— Любовь (Бог есть любовь, любовь как форма отношения к миру при конечности мира).

— Ненависть (не противление злу насилием, практика самообладания).

— Надежда (Спасение, отсутствие смерти).

— Смерть (жизнь, «Я»).

В следующей главе мы подробно рассмотрим все эти элементы, сейчас же еще раз подчеркнем, что Учение Христа — это потрясающе сбалансированная практика управления бытием в возможности человека, при том, что и субъект управления и объект управления совпадают. Но нигде христианство не касается общественных вопросов, при том, что личное проявляется в общественном, а общественное в личном. Сбалансированность христианских заповедей (10 заповедей) более напоминает стыковочный шлюз между двумя мирами, но не составляет образа жизни христианина, так как предполагает прямые внеличностные оценки (квалификацию, это то, на чем потом построила свою власть Церковь, как организация). Десять заповедей — это больше специальное отвлечение на сторонний объект, чем содержание социальной системы. Это надо запомнить для того, чтобы успешно осуществлять дальнейшее исследование Учения Христа.