Проектирование социальных систем. Людологическое эссе

Р. П. Чернов

Настоящая работа посвящена анализу структурирования таких социальных систем как: государство, религия, общество в многообразии его проявлений. Автор анализирует возможности Homo faber с точки зрения людологического (ludo – играю, logos – знание) метода познания. Центральной является проблема т.н. «социальной радиации» (свойство изменчивости человеческого благодаря творческой функции). Специальным образом рассмотрены изолированные социальные системы.

8

Изменять — всегда означает действовать и видеть явление в таком свете, чтобы понимать его экзистенцию, сущность того, что обеспечивает его бытие, это означает всегда наносить удар в самое сердце системы. Все, что не убивает систему — делает ее сильнее, осведомленнее, иными словами, развивает ее, адаптирует к форме активного знания о незнании. Чтобы изменить, надо понимать, что все в системе сцеплено таким образом, что нарушение именно этой связи убивает системность. Очевидно, что система существует в нескольких формах бытия, учет которых необходим, так как все они — проявления той сущности, которую и необходимо разрушить в каждой форме такого существования.

Лучше всего данный тезис могут пояснить примеры преобразования мира на основе религии. Еще раз отмечу, что само по себе отрицание Бога как управляющего начала бытия подобно заявлению малолетнего ребенка своим родителям о его полной самостоятельности и независимости, это прямой путь к жизни полной страданий и только.

Западному человеку Бог ближе всего в костюме христианства. Немногие разделят доктрину Освальда Шпенглера о том, что было три разных христианства. Первое как знание, учение, идея, носителем которого был Иисус Христос и его ученики (в той или иной степени), второе как общественное учение, идеология группы, гонимой и преследуемой повсеместно (христианство до императора Константина), и наконец, христианство как государственная религия. Пролонгируя подобную форму рассуждения в связи с популяризацией и конституционным закреплением идеи светского государства, можно признать, что существует и четвертое христианство — primus inter paris в прошедшие 150 — 200 лет. Все гениальное со временем становится очевидным, и Шпенглер был абсолютно прав в своем утверждении. Но мы постараемся заглянуть и проникнуть в его мысль, используя доступную нам методологию.

Познание явления возможно через анализ его парадигмы бытия. Парадигма бытия включает в себя структурный анализ по четырем причинам бытия Аристотеля, динамический анализ по энтелехии (то, как располагаются причины относительно друг друга), структурный людологический анализ, проработка взаимосвязи процессов, взаимодействия парадигмы явления с другими явлениями.

Прежде всего, парадигма христианства представлена нам в ее историческом результате развития, что с успехом отметил Шпенглер. Очевидно, что христианство прошлого относится к христианству настоящего как форма зарождения, рождения, развития, управляемого развития и так далее вплоть до наших дней. Сущностью данной парадигмы является ее форма. Можно отметить, что сущностью любой религии-сообщения является ее формальная причина, а не содержание. Это качественное отличие от мифа, где формальная причина всецело и изначально схвачена и помещена в область обрядовой ритуальности и тотемности, культа, а основанием для сходства и различия одного мифа от другого выступает именно содержание. В религиях-сообщениях, наоборот, содержание практически не имеет значения, но формальная сторона парадигмы определяющая, именно поэтому процесс ответвления и появления новых толкований весьма значителен. Не следует понимать под формальной причиной то, как религиозный культ обставляет свое бытие во времени и пространстве, христианские церкви в этом отношении — лишь наследие традиции многобожия Рима (использовали остатки материально — технической базы олимпийских Богов). Речь о другом.

В мире человека сходство и различие, в основе которого лежит сущность воспринимаемого, определяется разницей качества, а иногда и уровня бытия в возможности исследуемого объекта. Бытие в возможности полностью совпадает и является в замкнутом анализе самой парадигмы целевой причиной бытия. Неизвестно почему, но бытие в возможности с необратимостью стремится быть реализованным в область действительного. Такова природа человека. Любая мысль, которая схватывает интерес в человеке, купирует его на себя, соотносится в нем с достаточной степенью подобности и встречности, приобретает для него желательность для реализации. И это весьма важно, так как бытие в возможности становится целевой причиной только тогда, когда бытие в возможности становится содержанием мыслительной деятельности индивидуума, соответствует его интересам, уровню действенного содержания встречности и подобия. Этот важный аспект у Платона является первоисточником Бога. Чистые эйдосы бытия «хранятся» и принадлежат Богу, а люди способны лишь видеть их воплощения, и сами в той или иной степени пытаться их реализовать, например, путем искусства скульптуры. В целом же бытие в возможности первоисточника и бытие в возможности целевой причины любого другого участника необходимо различаются в объеме как большее к меньшему. При этом сам первоисточник в своей предельности анализа является так же человеком, даже если не является собственником бытия в возможности. Мир работы с социальными системами — это мир работы с продуктами жизнедеятельности, как бы ни хотелось допустить обратное (теологическая концепция происхождения государства, например). Христос, как раз и являлся тем человеком, который был первоисточником бытия в возможности, которое в дальнейшем составило целевую причину христианства, сначала для его учеников, затем для Организации в целом. Целевая причина бытия имеет так же еще один признак. Она есть предтеча действия. Если само по себе бытие в возможности может быть законсервировано на достаточно продолжительный срок без ущерба для своего содержания — например, рукопись которая вполне устраивает автора (труды Аристотеля пролежали 150 лет в подвале), то целевая причина, как бытие в возможности, прошедшее путь от первоисточника к воспринимающему, составляет необходимость деяния. Мысль запускает процессы. Здесь лежит принципиальная методологическая разница в технике приобщения к области бытия в возможности. Само по себе написание и само по себе письмо является формой структурирования бытия в возможности относительно способности к его познанию со стороны третьих лиц. Доведение текстов, как текстов, до третьих лиц и приобщение их текстуальным образом к бытию в возможности, пусть даже по определенным правилам, безусловно имеет действенное значение, но не определяющее. Дело в том, что в текстуальном плане бытие в возможности всегда остается самореализованной относительно самое себя парадигмой, в которой присутствуют все четыре причины бытия, составляющие бытие. Это отдельная парадигма текста. В тексте целевая причина практически на 100% совпадает с материальной (результат реализации), формальная представлена самим текстом, его оформлением, правилами обращения, допуска к нему (поэтому, например, так изощренно регламентировано чтение Корана и других священных книг, документов, содержащих государственную тайну и так далее). Движущая причина представлена с одной стороны автором, с другой — читателем. При этом соответственно относительно автора существовала в свое время одна формальная причина (написание), которая в парадигме привела к материальной (текст); для читателя в процессе чтения существует совершенно другая формальная причина — включенность в процесс чтения, окружающая обстановка. Любопытно, что текст в виде книги (элемент, составляющий формальную причину чтения) до сих пор остается наиболее действенным и надежным способом включения в парадигму авторского текста неограниченного числа лиц (нет зависимости от электричества, нормального функционирования сети глобальной коммуникации и так далее). Процесс чтения можно усилить игровыми элементами, назвать его оглашением (например, приговора суда, хотя, в сущности, это простое сообщение представителя государства о том, что последнее думает по этому поводу), или сообщить необходимые требования к чтению (Коран в Исламе), либо регламентировать во времени и пространстве (пьеса в театре), либо сделать из него коммуникацию с Богом (христианство). Книга соединяет в себе таким образом три парадигмы бытия, увязывая их относительно одного и того же времени и пространства читающего, позволяя при этом преодолевать время (между автором и читателем, временные провалы реализации текста самого читающего, некоторые читают книги десятилетиями), пространство (распространение тиража), и все это без потери качества перехода бытия в возможности в действительность. Но при этом авторский контроль сводится лишь к тому, чтобы последовательно донести видимое бытие в возможности до формы текста. В некоторых случаях править сам текст для автора не представляется возможным, — так, в сущности, возникла современная юриспруденция, как право Римского Сената толковать текстуально записанные традиции, обычаи. В Исламе до сих пор толкование Корана имеет огромное значение. Именно поэтому самым эффективным способом для формирования целевой причины у не-носителя бытия в возможности (а при вновь создаваемом бытии в возможности это всегда так) является личное общение. Специальные службы государств до сих пор это понимают и используют, ведь заочно перевербовать человека нельзя. Иными словами, если мы говорим о структурировании социальной системы (при том, что один человек, включенный в общественные отношения сознательно, это уже социальная система), тексты как таковые не годятся, они лишь один из инструментов. В условиях же ограниченных возможностей (отсутствие ресурсного административного аппарата, подавляющая безграмотность населения, враждебность по отношению к тому бытию в возможности, которое будет составлять суть учения), это мало эффективный инструмент. Личное общение позволяет структурировать и управлять сознанием объекта воздействия непосредственно, включая его в область совместного бытия. Передача бытия в возможности здесь носит прямой и подконтрольный характер. Усиливающими ходами является не просто беседа а сосуществование, которое само по себе дает возможность удачного воздействия на сознание человека (снимает фактор случайного воздействия, которое может помешать беседе, позволяет регламентировать область восприятия — «сытое брюхо к учению глухо», формировать цепь простых доказательств и так далее). Данный принцип в его неуправляемом понимании широко используется в современных социальных системах — армейской службе, корпоративной культуре, семейных отношениях и так далее. Единобытие во времени и пространстве, даже в случае его насильственного характера (тюрьмы, например) с необходимостью продуцирует особенности восприятия у любых субъектов единобытия, с любой степенью численности и деления (начиная от разведгруппы, заброшенной в тыл врага, и заканчивая самобытностью народов). Понимание этого и уяснение сущности формирования таких особенностей, управление ими, позволяет с достаточной степенью управляемости осуществлять формирование необходимой целевой причины из доступного бытия в возможности. При этом Единобытие является первым шагом к этому, но отнюдь не единственным и достаточным основанием. Единобытие — это область формальной причины, ограниченной содержанием деяний, временем и пространством, на его основе возможно создавать усиливающие конструкции, как поведенческого плана, отграничивающие и усиливающие изоляцию группы, так и типа общей принадлежности (ярчайшие примеры ХХ века — национал-социализм и большевизм).

Перед посланником Господа, Иисусом Христом, стояла вполне конкретная задача — донести истину людям. Бытие в заблуждении относительно жизненно-важных ориентиров ведет только к одному — самоликвидации, где внешней силой, с которой связывают все напасти, являются продукты собственной жизнедеятельности. На самой сбалансированности христианства как социальной системы, мы остановимся чуть позже.

Арсенал средств и методов Христа был весьма ограничен. Он столкнулся все с теми же факторами препятствия. Две тысячи лет назад текстуальное изложение чего-либо носило в высшей степени сакральный характер. Это особенно касалось иудеев, как людей, организованных по типу Восточной Деспотии, где письменность служила задачам именно государственного управления, фигура писца всегда публична, это служитель власти, действия которого не служат целям праздности, а фиксируют и обеспечивают коммуникацию между правителями и управляемыми. Если в Риме к тому времени каждый гражданин Рима владел возможностью письма, письменность приобрела форму абсолютной коммуникации вплоть до памфлетов и анекдотов на стенах общественной бани, то на Востоке, в частности в Палестине письменность по-прежнему служит исключительно задачам государственного управления, является особым навыком, обеспечивающим и составляющим сущность отдельной профессии, должности. Поэтому многоходовая комбинация последователей Иисуса, одним из основных элементов которой являлась личная проповедь в районах, подобных Палестине, и переписка с теми регионами, где уровень грамотности был на надлежащем уровне, — весьма удачна. Одним словом, по причинам, описанным выше, и в связи с безграмотностью иудеев, Христос понимал, что поставленные цели и задачи одним формированием текста, подлежащего к распространению, не выполнить. Возможна ли была позитивная критика Ветхого Завета, пересмотр его текста с тем, чтобы указать на заблуждения, и таким образом привести к истине? Так же маловероятно, так как толкование Священного писания, культ в отношении него, всецело составляло прерогативу священнослужителей. В культуре того времени священнослужитель, жрец — лицо, управляющее силой убеждения. Если сегодняшняя государственная власть узурпировала и убеждение, и принуждение (СМИ, меритель технических и правовых стандартов, владелец и управленец аппарата принуждения), то в древней культуре государственная власть, а особенно власть Военной машины, которой был Рим, покоилась на принуждении, культе силового превосходства. Конкурировать с Римом в данной области Иисус не мог. Иными словами, поднимись весь иудейский народ на восстание, это не дало бы никаких результатов, кроме полного военного поражения иудеев. Таким образом, путь к Ветхому Завету, как с точки зрения лиц, его обслуживающих как текст, так и с точки зрения целесообразности его использования (против мироустройства выраженного римским протекторатом), был лишен своей перспективности (не забудем, истина вечна) в масштабе поставленной задачи. Что оставалось Иисусу Христу? Как ему было выполнить свое предназначение? Молиться? Но нет еще ни культа, составляющим элементом которого является снятие напряженности верующего, управление им, ни понимания кем-либо, кому молишься и зачем. Было только одно — понимание, знание истины, была задача от Бога, миссия. Ну и конечно, неизбежное. Иисус понимал, что если он не выполнит того, что составляет его сущность как посланника, он умрет, и последнее, что потревожит его перед смертью, будет знание того, что он не справился. Истина обременяет. Можно было бы развлекаться, как все философы нашего времени — убивать себя медленно всю жизнь депрессиями и алкоголем, но не забудем, речь идет о Палестине, весьма строгом и весьма регламентированном государстве. Для носителя бытия в возможности, которым обладал Иисус Христос, а это бытие в возможности было бытием Бога, знанием о Боге, степень давления на личность предельна. Бытие в возможности с необходимостью реализуется в действительность. То знание, которым обладал Иисус, жаждало своей реализации. Человек ничто перед волей Бога. Постепенно, с течением жизни Иисуса знание Бога сделало из Христа носителя бытия в возможности Бога. Вся его жизнь, все его действия стали подчиняться бытию в возможности, которое было в нем. Все, противное этому, ему, его природе, не могло быть сопоставлено его мышлению, не входило в его круг исполнения, и потому было чужеродно ему. Какова была профессия Иисуса? Чем он зарабатывал себе на жизнь до 32 лет? Жизнь Христа — это жизнь орудия Господа, жизнь человека, понимающего, что путь, который ему предстоит, займет всю его жизнь. Он понимает, что до конца жизни он никуда не денется от того, что знает; каждое мгновенье лености, простоя, неуверенности в себе, внутренних поисков — мучительная пытка. С одной стороны, он, знающий, как должен быть устроен мир, понимающий всю пагубность сегодняшнего состояния миропорядка, но лишенный всего — профессии, которая открывала бы ключ к институтам власти, денег, которыми можно было бы открыть многие двери, знатного происхождения, которое бы давало возможность статусного участия в коммуникациях… а с другой стороны — целый мир, сотни тысяч людей, армия, стражники, могущество, многовековая история, все… и каждый раз мир действительного, окружающего тебя доказывает тебе, что он может стереть тебя с лица земли либо руками человеческими (разбойное нападение, голод, нужда, просто случайная смерть), либо по воле Господа (люди просто внезапно смертны). Что делает Иисус? Он проверяет отношение Бога к себе. Он скитается по пустыням, по миру пустых идей, до тех пор пока не понимает, что ничто его не убивает, но делает только сильнее в его вере (ах, как Ф. Ницше понимал Иисуса Христа). Он испытывает отношение Бога к себе, и нигде Бог не покидает его, нигде страдания тела, голод и нужда не становятся острее тревоги его предназначения, ни ради чего на свете Иисус не готов отказаться от Бога, и ничто на свете не мешает ему быть с Богом. Но везде он наталкивается на то, что вызывает в нем негодование, ибо ничто из того, с чем он сталкивается, не устроено согласно его знанию. Жизни явно не хватит, чтобы переубедить всех и каждого, чтобы до всех и каждого донести неправоту его позиции, обратить в веру, даже если потратить всю жизнь на личное общение, то для того, чтобы поговорить с каждым жителем Палестины, уйдет несколько сот жизней. Бытие в вакууме знания об истине с течением времени становится нестерпимым. Доступа к системам, проносящим бытие в возможности через пространство и время (книгопечатание), тогда еще не было.

Нетрудно догадаться, что единственным выходом для Христа было формирование собственной управляемой социальной системы. Практика проведения диверсионных мероприятий в современный период времени показывает, что максимальная эффективность разведгруппы достигается при численном составе 7 — 8 человек, включая командование группы. Боеспособность группы зависит от множества факторов, но первым из них является непосредственная управляемость группы, с точки зрения знания командованием психотипов членов организации, предельных интересов и возможностей. Командир должен знать, за что умрет боец, за что не умрет, каковы его слабы и сильные стороны. В условиях оперативной работы, не исключающей фактор предательства (действие не в полевых условиях, а например, нелегальная гражданская агентура), немалую роль играет возможность непосредственного поведенческого контроля. С учетом уровня развития медицины в Древней Палестине, высокой смертности населения, состав учеников Иисуса Христа был количественно больше, но в целом он соответствует критериям, которые есть и в современное время. В то же время, если исключить тот факт, что апостолы не занимались специальными силовыми акциями, а всего лишь проносили учение через время и пространство, то есть занимались деятельностью, направленной на познание, то следует отметить, что история современности, выраженная в форме такой конструкции познания, как суд присяжных, наилучшим образом зарекомендовала подобный численный состав.

Первой задачей для создания своей социальной системы является приобщение сознания ее участников к бытию в возможности, которым обладаешь, формирование из него целевой причины бытия их жизни. Как мы видим, это было с успехом достигнуто Иисусом. Апостолы не разбредаются по домам и встречаются регулярно, они всегда вместе с Христом. Он получает доступ к жизни этих людей. Сам образ жизни, и это важно, преодолевает пространство. Иисус понимает, что в дальнейшем преодоление времени будет задачей, тесно увязанной на выживаемость (ни одна вечность не длится дольше жизни человека), а выживание в условиях террора и гонения будет обеспечиваться мобильностью подразделений (кочевой образ жизни). Поэтому его группа не привязывается к домам, имуществу, ценностям (да и не имеет пока к этому прямой возможности), но неизменным остается ее сплоченность, единобытие. Нет штаба, все ресурсы находятся при ее членах — все свое ношу с собой. Жизнедеятельность группы обеспечивается получением радости (принцип удовольствия). Ничто не приносит большей радости человеку, чем познание, уверенность в том, в чем он хочет быть уверенным (что он самый любимый, богаты, умный, сильный и прочее), в архаичной культуре это тем более развито. Апостолы Иисуса в своей повседневной жизни лишены какой-либо радости подобного рода, они, подобно Сизифу, заняты только одним — «камнем выживания», где каждый новый день заставляет только задумываться о дне следующем. Излишки производства у них не образуются в том количестве, чтобы позволить себе праздность и, в конечном счете, приобщение к философии и так далее. Вместе с тем Иисус открывает им мироустройство, познание которого не только меняет их мир, но и в этом мире их бытие становится благополучным, радостным, без потери навыков к выживанию. В то же время есть сброс балласта — не надо больше кормить собственные семьи, родителей, платить налоги и так далее (Христос сам, давая пример, отрекается по существу от матери своей и брата своего прилюдно). В условиях архаичной культуры человек мог прокормить себя натуральным хозяйством, элементарными функциями охоты и собирательства. Новая жизнь апостолов приносит им радость, что является немаловажным фактором. Так же не забудем о таких чувствах, как собственная значимость, чувство исполненного долга и так далее. Мы сейчас не анализируем содержание учения Христа, можем лишь пока отметить, что в свете учения христианства вышеизложенное вдвойне эффективнее.

Итак, группа сформирована. Она представляет собой замкнутую систему. Это классическая парадигма бытия. При этом отметим, что Христос не ставит в известность членов группы о своих ближайших планах, зацикливая их на самобытие. Численность группы ограничена возможностями управления и самообеспечения, масштабностью задачи. Что дальше? Представьте себе, что проведена проверка группы, все работает, каждый готов умереть за Христа, достигнут надлежащий уровень мобильности, выживаемости, сплоченности, но что же делать дальше? Потерять управление, расширяя численный состав? Подвергнуться эффекту «испорченного телефона», вступить в диспут с действующей властью? Ограничиться тем, что и дальше кочевать из города в город? Что?⁵

Необходимо было сформировать надежную систему верификации положений Учения. Наивысшая форма проявления воли человека, согласимся здесь с господином Ф. М. Достоевским, — это смерть. Но не просто смерть в акте самоубийства от абсурдности мироустройства, как проявление воли отрицающей, разума, понимающего, что все суета сует и нет никакой разницы, — а именно процесс самоубийства, настолько долгий и настолько мучительный, что есть еще множественность шансов все прекратить и все закончить, все остановить, но воля проходит точки своего контроля до конца. У Христа было несколько шансов спастись от смертной казни. И при задержании он мог все отрицать, и на первом допросе у первосвященника заявить, что его неправильно поняли, и у прокуратора изменить показания, и у Ирода заявить о своей реабилитации, и обратиться к толпе, требующей его распятия. Но Христос не делает всего этого, он не ведет никакой защиты. Если Сократ пытался оправдаться и доказать, что обвинения против него есть в сущности недопонимание его учения, того чем он занимается, то суд над Христом — это часть плана самого Христа. Это проявление такой веры и такой воли, которой не может быть наделен человек обычный (прибавим сюда автоматизм понимания обычности в то время). Это проявление Бога в нем. Это не сиюминутное желание расстаться с муками и броситься вниз, повеситься, — нет, это финал долгого пути. И с каждым шагом ситуация Христа, как подследственного, ухудшается, но взамен он получает то, что каждое его слово, сказанное накануне, на «Тайной вечере» превращается в предзнаменование, в пророчество, а необычность его поведения при телесных наказаниях, допросах, вызывает изумление и приковывает к нему внимание каждого участника процесса над ним. В мире, где homo homini lupos est появляется подсудимый, спокойствие и превосходство которого над государством обусловлено не психическим заболеванием, не неподсудностью его дела, а его внутренним знанием о том, что все, что происходит с ним и вокруг него, управляется им же. Ничто не ломает его воли, ни упрека, ни просьбы, ни слова в свою защиту. Только одно — молитва о тех, кто убивает его мучительной и страшной смертью. Проповедь с креста. И это не бравада закоренелого преступника, выкрикивающего проклятия в адрес своих палачей, отрицающего и доказывающего, это все та же кротость, что и ранее на проповедях среди толпы, это все та же ясность мысли, та же улыбка, те же истины. Где же сила государства? Где рычаги системы, которые позволяют управлять, если какой-то безродный сын плотника доказал, что даже над ним нет у Рима никакой власти, и что бы с ним не сделали, он счастлив в своей Новой вере? Вера, которая дает абсолютную власть над Римом, против Рима! Христос в рамках своей судьбы продемонстрировал, что только Бог может иметь влияние на его судьбу, что только мысль Бога, только его откровения с Богом имеют значение при любых обстоятельствах.⁶

Стоит ли говорить о том, что такая смерть пробуждает любопытство по отношении к тому Учению, которое позволяет претерпевать такие муки именно таким образом? Легко, безбоязненно, с радостью? Сейчас это звучит кощунственно, но в архаичной культуре, дохристианской, отношения с Богом носят исключительно деловой характер. Жертва богам приносится именно как плата за что-то, во имя чего-то. Пожертвовавший и сегодня нередко предъявляет счет и жалуется на перипетии судьбы; а в то время жертва практически считалась «авансом успешности» (самая близкая аналогия сегодня — взятка по конкретному делу). Все было в плену богов, любое действительное истолковывалось мистически. Надо ли говорить, что принесение себя в жертву именно таким образом, с предвидением этого накануне и прочее, и прочее, с последующей медиатизацией этого события апостолами, заставляла задуматься о том, что такой «аванс» сделан ради намного большего выгодоприобретения.

Прибавим к этому последующий запрет Христианской церкви на самоубийство, обязательность присутствия священника при казнях в форме физических истязаний и расправ, доступность священника в больницах, тюрьмах и прочее. Религия не есть форма познания Бога, религия есть форма причастия к Богу.

Основывая новое учение, конкурирующее с правом определения меры должного и возможного, начиная от размера налогов и заканчивая мерой отношения к собрату, Иешуа обрек его на успешность, устранив для его последователей самое главное — страх преследования за его проповедование и причастность к нему. 95% составляющей наказания — виновность преступника. Нельзя наказать невиновного, наказание — это всегда отмщение. Вина — необходимая составляющая, как для терпящего наказание, так и для наказывающего, иначе это садизм, болезнь, отклонение. Систематические гонения на христиан в отсутствии к тому их какой бы то ни было формально-юридической виновности, сыграли роль развивающего фактора, так как они были изначально предусмотрены самим Иешуа. Каждый распятый христианин проходил путь Христа и получал при жизни точное знание о смерти, определенной смерти, превращая как и Христос свою казнь в коммуникацию с неперсонифицированным кругом лиц (тогда не было свободы митингов и собраний). Будучи по своей сути религией надежды, кооптируя в свои ряды наиболее массовую прослойку населения — нищих, преступников, больных и так далее, христианство было конкурентно способнее любого известного к тому времени культа, требовавшего определенного имущественного ценза для любого, кто желал кооптироваться в него. Но, самое удивительное и гениальное было в том, что формальная причина бытия жизни христианина давала ему превосходство над предельностью влияния на него любого государства, ранний христианин не боялся быть принесенным в жертву, он желал этого. Христос точно уловил как организован был мир тогда — на страхе смерти от рук властей и на страхе Бога, поменяв два этих организующих начала управления, системно продемонстрировав, что власть не имеет над ним никакой власти, а Бог есть любовь, а не страх, Христос изменил социальную систему, христианство затем ее заменило. Прекрасный пример проектирования социальных систем.

Теперь рассмотрим подробнее (людологически) парадигму бытия христианства как социальной системы, начиная с Иешуа и заканчивая настоящим временем.

Примечания

5

«Заметили ли вы, что только смерть пробуждает наши чувства? Как горячо мы любим друзей, которых отняла у нас смерть. Верно? Как мы восхищаемся нашими учителями, которые уже не могут говорить, ибо у них в рот набилась земля. Без тени принуждения мы их восхваляем, а может быть, они всю жизнь ждали от нас хвалебного слова. И знаете, почему мы всегда более справедливы и более великодушны к умершим? Причина очень проста. Мы не связаны обязательствами по отношению к ним. Они не стесняют нашей свободы, мы можем не спешить восторгаться ими и воздавать им хвалу между коктейлем и свиданием с хорошенькой любовницей — словом, в свободное время», — Альбер Камю «Миф о Сизифе: Философский трактат. Падение: Повесть/ Пер. с фр. С. Великовского, Н. Немчиной. — СПб.: Издательский дом «Азбука — классика, 2007 стр. 166—167.

6

«Не думайте о том, что Вы умрете, вы уже умерли, все, что мы можем сделать — это выбрать как мы умрем» — Гай Юлий Цезарь, типовое обращение к солдатам перед битвой.