Лесной хозяин

Р. Л. Тоалсон, 2019

Весь мир Леноры переворачивается с ног на голову, и она вынуждена отправиться жить к чудаковатому родственнику – дяде Ричарду. Тот живёт в богатом поместье. Дядя вечно занят и лишь запрещает племяннице ходить в лес – больше из него и слова не вытянешь. Очень скоро одиночество и печаль по прошлому приводят девочку именно туда, куда ей не велят ходить, – к загадочной чаще. Таинственный зов открывает Леноре чудесное царство волшебства и радости под сенью леса, где она даже встречает друга – удивительное существо под названием «скорламандра». Здесь так здорово, что Ленора могла бы остаться тут навсегда… Вот только как быть с дядей – не может же она бросить его? И почему весь дом дяди Ричарда наполнен тайнами, а сам он так печален? Похоже, Леноре предстоит сделать непростой выбор, чтобы снова обрести место, которое можно назвать домом.

Замковое поместье, Накодочес

7

Машина качнулась и встала.

— Приехали.

Голос донёсся до неё сквозь завесу дрёмы. Ленора открыла глаза, ничего не соображая и не помня, где она. Со своего водительского места к ней повернулся Ллойд:

— Отсюда открывается самый милый вид на поместье, ваш новый дом, мисс, и я подумал, вам понравится, — сказал он, махнув рукой в окно.

— Это не мой новый дом, — ответила Ленора и сама удивилась, как резко прозвучали её слова.

Ллойд кашлянул. Она совсем не хотела снова показаться невежливой, но как-то же надо до них донести. Она здесь ненадолго.

Дядя Ричард издал неопределённый звук, вроде рыка. Ленора тут же испугалась, что могла рассердить его своим грубым поведением. Отец всегда учил их, что самое главное — соблюдать хорошие манеры. И сейчас он бы её не похвалил.

Но дядя Ричард на самом деле спал и вряд ли слышал её резкое заявление. В руках у него еле держалась большая тетрадь, а на самом краешке тетради качался карандаш.

Ленора повернулась к окну, за которым виднелся особняк. Такого большого и красивого дома она никогда прежде не видела. Собственно, целиком она не видела его и сейчас, так как с обеих сторон от мощённой булыжником дорожки, ведущей от улицы к парадному крыльцу, выстроились пышные деревья, которые скрывали из виду края здания. Ветви деревьев тянулись друг к другу через дорожку, словно руки, образуя изящный арочный навес. На крыльце у парадного входа Ленора насчитала восемь белых колонн, по бокам высились две башенки, причём именно с кровлей домиком и рядом одинаковых мелких окошек — ну точно как на картинке! — а к входным дверям вели шесть массивных ступеней. Второй этаж обвивала лента балкона, а все восемь узких окон, что выходили на эту сторону, обрамляли тёмно-зелёные ставни, сейчас широко распахнутые.

Какой же он, наверное, роскошный внутри, этот домина, подумалось Леноре. Точнее, как там они его называют? Особняк.

— В особняке двадцать шесть спален, — произнёс Ллойд.

— И во всех кто-то спит? — не удержалась Ленора. С того момента, как она научилась говорить, из неё сыпались вопросы, и любопытство было частью её натуры. Маму это иногда раздражало, а вот папа её вопросы любил. Или, по крайней мере, говорил, что любит.

— Нет, только в двух, — ответил Ллойд.

Во всём огромном доме только два человека? Должно быть, скука смертная. Да и одиноко наверняка. У Леноры пересохло в горле. Что ж, ничего. Она всё равно ненадолго.

— А вы тоже здесь живёте? — спросила она у Ллойда.

— Нет-нет, — поспешил ответить тот. — Я живу в городке. Приезжаю только когда нужно отвезти куда-нибудь вашего дядю. — Тут он понизил голос: — Сам-то он не очень любит водить.

И опять Леноре показалось это странным — как и всё, что она уже успела узнать о своём дяде, теперь любопытство тянуло её сразу в две разные стороны. Она решила вернуться к первой.

— Так кто же здесь живёт?

— Ваш дядя, разумеется. И миссис Джонс.

— А это кто?

— Кухарка.

— В этом особняке есть отдельная кухарка? — Ленора уставилась на Ллойда.

— Да. — Он снова понизил голос: — И отменная. Отличные торты умеет делать. Попросите её сделать клубничный… пока вы у нас.

Ленора вдруг вспомнила, что так и не отметила свой день рождения как полагается, с тортом. Мама как раз собиралась сделать клубничный тем самым вечером, и они должны были его съесть все вместе за ужином в тот день, когда случился взрыв.

День рождения. Теперь её день рождения навсегда связан со взрывом. Перед глазами помутнело.

Голос Ллойда сказал:

— Полагаю, миссис Джонс приготовила что-нибудь к вашему приезду. Хотя обеденное время уже прошло.

Нормального обеда Ленора не видела уже несколько дней. В животе было пусто, совсем как в жизни после этого взрыва. Что это — боль от трагедии или просто голод? Ей уже трудно было бы определить разницу.

— Я никогда не жила в доме с кухаркой, — призналась Ленора еле слышно.

— Моя жена просто мечтает об этом, — сказал Ллойд. Они встретились взглядами в зеркале автомобиля. Его глаза сияли.

— Должно быть, дядя Ричард очень богатый, — предположила Ленора.

Ллойд снова кашлянул.

— Э-м, да, мисс. — Он повёл шеей, оттянул воротник. — Ваш дядя — выдающийся человек. И дом принадлежит семье Коулов уже несколько столетий.

— Вот этот, Замковый особняк?

— Ваш отец, разумеется, вам об этом рассказывал. — Ллойд снова взглянул на неё в зеркальце. — Он сам здесь вырос.

Не рассказывал. Папа никогда ничего не рассказывал ни о дяде Ричарде, ни о Замковом поместье, ни тем более об особняке. Всё, что ей было известно, — что у папы есть брат. Об этом брате папа не вспоминал с теплотой — скорее, напротив, в те редкие случаи, что он называл имя брата, его лицо темнело, хмурилось, а порой Ленора замечала слёзы у него в глазах.

Ленора обернулась на дядю. На вид он не был таким уж плохим, каким, наверное, его считал отец. Как будто просто спящий человек, просто папин брат. Морщины вокруг глаз разгладились, и в его лице вдруг явственно проступили папины черты.

— Почему папа никогда ничего мне не рассказывал? — спросила вслух Ленора. Вопрос повис в воздухе. Дядя Ричард открыл глаза.

— Время лечит, но и ожесточает в неменьшей степени, — прорычал он спросонья.

Слова звучали непонятно, но Ленора уже поняла, что многое касательно дяди Ричарда — да и папы тоже — будет ей непонятно. Может быть, пока она здесь, в Замковом поместье, кое-что из этого прояснится.

Ллойд снова пустил машину вперёд. Ленора разглядывала из окна особняк, который поворачивался к ней разными углами. Всё-таки здание было необычайной красоты. Оно так отличалось от дома, где жили они с родителями. Воображение уже рисовало ей длинные пустые коридоры, тайные ходы и просторные спальные комнаты, которые ни с кем не надо делить. Ах, как бы всем тут понравилось — и Джону, и Чарльзу, и Рори.

А маме понравилось бы иметь кухарку — как жене Ллойда. А папе…

В груди зашевелилась прежняя боль. По щекам поползли первые капли. Ленора как следует поморгала. Ей не хотелось сейчас плакать, но порой сдержать слёзы просто невозможно.

Она и оглянуться не успеет, как вся семья приедет сюда к ней, и они с Джоном, Чарльзом и Рори будут бегать по коридорам, тайным ходам и просторным спальням, играть в прятки в темноте, как раньше, когда они играли в заброшенном магазине рядом с их домом, куда мама с папой строго-настрого запрещали им залезать. (Послушная Ленора всегда стойко торчала снаружи, пока внутри не наступал самый разгар веселья. Всё-таки одно дело — следовать правилам, а другое — упускать всё самое интересное.)

Ллойд зарулил за дом, в небольшой мощёный дворик, где дорога замыкалась в кольцо, и припарковал машину под навесом. Ленора не могла оторвать глаз от густой чащи деревьев, что обступала особняк и покрывала всё обозримое пространство вокруг. В общем-то, свободным от чащи оставался только подъезд к парадному крыльцу.

Она вылезла из машины, Ллойд придержал ей дверь.

— Замковый лес, — сказал он, кивая в ту сторону, куда был устремлён её взгляд.

— Лес опасен, — оборвал его дядя Ричард. Голос его прозвучал резко, даже требовательно. — Не ходи туда.

Ллойд заметно напрягся и одёрнул край жилетки, как бы оправляя её, хотя она и так сидела идеально ровно.

— А почему опасен? — спросила Ленора. Ей лес казался загадочным. Лесные деревья с виду отличались от тех, что росли по краям дорожки и вокруг дома. Они были выше, тоньше, и листья у них больше походили на иголки. Их ровный строй с царственным величием окружал особняк и людей в нём и этим напомнил Леноре её дом. Точнее, местность близ Техас-Сити, которую не успели застроить жилыми кварталами и промышленными зонами — она выглядела почти как Замковое поместье.

Далеко ли отсюда до Техас-Сити? Она даже не обратила внимания на то, сколько они ехали.

Ленора повернулась к дяде. Тот смотрел на лес с таким беспокойством, что она отвернулась, чтобы снова не заплакать.

— Не ходи туда, — повторил дядя Ричард. Больше он ничего не сказал, только повернулся и пошёл к дверям Замкового особняка.

8

А Ленора никак не могла оторваться от леса, всё смотрела назад. Разве такая красота может быть опасна? Но потом ей вспомнился дым над Техас-Сити и взрыв, уничтоживший всё, что ей было знакомо.

Красота обманчива.

— Миссис Джонс, — послышался голос дяди Ричарда, и Ленора мигом обернулась. Перед ней стояла хрупкая женщина с седыми волосами, завязанными в пучок на затылке, в уголках голубых глаз было столько морщинок, что казалось, эта женщина всю жизнь только и делала, что смеялась. Тонкие губы растянулись в улыбке.

— Пойдём внутрь, лапушка, — проговорила женщина.

— Это Ленора, — вставил Ллойд. Он сам ухмыльнулся миссис Джонс и, проскользнув мимо неё, исчез за дверью.

— Небось и сама знаю, — бросила ему вслед миссис Джонс, успев шлёпнуть его по спине. Простота обращения так позабавила Ленору, что ей тоже захотелось улыбнуться. Миссис Джонс протянула ей запачканную ладонь, и когда Ленора взяла её, притянула девочку к себе, крепко обняла и поцеловала в лоб. На какое-то мгновение Ленора сжалась, но затем расслабилась. Всё-таки приятно, когда тебя обнимают, хотя бы на короткий миг. Даже если тебя обнимает незнакомый человек.

А точно ли они не знакомы?

— Я служила в Замковом особняке ещё когда твой папа был мальчиком, — сказала миссис Джонс, как будто отвечая на её мысли. — Ты так на него похожа.

Ленора просияла, но довольная улыбка быстро рассеялась. Папа. Как же его не хватает.

Уйдёт ли когда-нибудь эта боль?

Уйдёт, как только они за ней приедут.

Они же приедут.

Похоже, миссис Джонс почувствовала её горе. Лицо женщины потемнело, в уголках глаз затаилась какая-то своя печаль. Она обвила рукой Ленору за плечи.

— Ну что ты, золотце, — проговорила она. — Пойдём, я тебе всё покажу.

И они вместе поднялись по ступенькам, и, когда вошли в двери, миссис Джонс сказала:

— Добро пожаловать, Ленора, в Замковый особняк.

К счастью, она не сказала: «Добро пожаловать домой».

Ленора подняла глаза — на потолке вестибюля сверкала шикарная люстра, причём так высоко, что даже у папы не получилось бы допрыгнуть, хотя дома он мог в прыжке дотронуться до лампочки. На столике в прихожей не было ни пылинки — Ленора проверила, провела пальцем по столешнице. (Дома вытирать пыль поручали ей, и она не очень-то справлялась со своим заданием.) Под ногами расстилался ковёр — он словно манил ступить дальше, зазывая своими яркими узорами — красными, зелёными, синими, золотыми завитушками. Ленора медленно пошла вперёд: ей хотелось рассмотреть каждую частичку этого потрясающего места, где вырос папа. Почему он никогда ей ничего не рассказывал об этом доме?

Над столиком висела целая коллекция часов в латунных оправах, и все показывали одно и то же время, но не то, что было сейчас, не 2 часа 49 минут, а 3 часа 7 минут. Стрелки не двигались. На столике стоял золотой телефонный аппарат с рожком, чтобы говорить, и длиннющей трубкой, чтобы слушать. Проходя, Ленора дотронулась до него кончиками пальцев.

— Красиво, правда? — проговорила миссис Джонс и улыбнулась одними глазами.

— Очень, — подтвердила Ленора.

— Здесь будет твой дом, — сказала миссис Джонс. — У нас есть бильярдная, библиотека…

— Я ненадолго. — Леноре очень не хотелось перебивать, но надо же было внести ясность, ведь ничего из того, что она говорила в машине, миссис Джонс не слышала. — Но раз уж я пока что здесь, — постаралась она загладить свою грубость, — здорово, что есть библиотека.

Миссис Джонс надолго задержала на ней взгляд, и в мягких глазах её появилась печаль. Наконец она спросила:

— Любишь читать?

Ленора не упускала ни единой секундочки, когда бы можно было почитать. Она кивнула.

— Библиотека у нас замечательная, — сказала миссис Джонс. — Завтра мы с тобой туда сходим, прямо с утра. — Она повернулась, и Ленора увидела, какие сутулые у неё плечи, как она вся согнулась под тяжестью какого-то неведомого горя. Что же это за тяжкий груз лежит на её плечах?

— Что ты хочешь вначале, поесть или переодеться? — спросила миссис Джонс через плечо.

— Поесть? — пробормотала Ленора. Она словно спрашивала — больше, чем отвечала, — как будто просила на это разрешения. В животе так пусто, что в него можно бить, как в барабан.

Миссис Джонс кивнула и поспешила к тяжёлой барной двери с маленьким окошком. Ленора последовала за ней.

— Сейчас пообедаешь со мной на кухне, — пояснила на ходу миссис Джонс. — А вечером и впредь каждый вечер будешь ужинать с мистером Коулом ровно в шесть. — Она строго посмотрела на девочку. — Твой дядя предельно пунктуален, и он не терпит, когда дети опаздывают к столу.

Ого. Это что, предупреждение? И что будет, если она опоздает?

— А здесь есть ещё дети, кроме меня? — спросила Ленора. Внутри зашевелилась надежда. Может, Ллойд забыл кого-то, когда перечислял жильцов особняка. (Хотя, конечно, понятно — надеяться глупо, а всё же в груди сразу потеплело. Надежда вообще глупая вещь.)

Губы миссис Джонс сжались, она покачала головой.

— Нет. — Помолчав, она потёрла пальцем бровь. — Нет, лапушка, больше детей здесь нет. — Леноре показалось, что в её голосе звучит прямо-таки вселенская тоска.

Но нет, не вселенская. Тоска Леноры по-прежнему ей незнакома.

— Как насчёт сандвича с тунцом, пойдёт? А потом виноградику? Я бы предложила ещё чего, но ужин совсем скоро, всего через пару часов. — Миссис Джонс потянулась за тарелкой.

— Отлично, большое спасибо, — вежливо ответила Ленора — мама с папой остались бы довольны. Мысль о них кольнула старой болью. Сможет ли она когда-нибудь вспомнить о них без этой горечи слёз в горле?

Миссис Джонс достала небольшой белый ящичек со льдом, отстегнула блестящую защёлку и вытащила голубую миску — очевидно, салат с тунцом. Из латунной хлебницы в углу появились два квадратных ломтя, и миссис Джонс щедро намазала их тунцовой массой, а затем водрузила один на другой.

Ленора огляделась. Похоже, кухня здесь больше, чем весь её дом. Раковины две, плиты тоже две, и на каждой чернеет по ряду электрических спиралей, а чуть дальше окошко с видом на Замковый лес. Кухня настолько просторна, что в ней помещается отдельный стол и всё равно остаётся место — хоть колесо делай, причём раза четыре подряд. Просто не верится, что у их семьи, оказывается, есть такой шикарный особняк, а Рори о нём даже не знает. Она бы просто влюбилась в него. Вечно она жалуется насчёт их дома — мол, тесно. На самом деле тесно ей оттого, что приходится жить в одной комнате с Ленорой, а вот Леноре делить с ней комнату не в тягость, она никогда и не просилась жить отдельно.

Она бы что угодно отдала, чтобы разделить этот особняк с Рори.

Они должны быть живы.

Просто обязаны.

Ленора коснулась жемчужных бус в кармане.

А что, если нет? Что она тогда?

Кто она тогда?

9

На тарелке перед Ленорой лежал сандвич с тунцом, разрезанный на треугольные половинки, а вокруг него катались зелёные виноградины, когда она поворачивала тарелку кругом.

Ленора зацепила локтем газету. В глаза бросилась картинка — знакомое дымное облако, и Ленора искоса взглянула на дату под заголовком: «18 апреля 1947 г.». Сегодняшняя. После взрыва прошло уже два дня, а о нём до сих пор говорят.

Естественно, о нём будут говорить. Это же «самая масштабная трагедия в истории Техаса» — так сказал доктор Спаркс. Сколько же людей погибло?

Ленора взяла было газету, но миссис Джонс выхватила её у девочки из рук.

— Извини, золотце, — сказала она. — Забыла убрать. — Она торопливо метнулась в дальний конец кухни и поскорей запихала газету в мусорное ведро.

Но Ленора успела увидеть заголовок: «После взрыва в Техас-Сити найдены сотни неопознанных тел». В памяти ещё стояла картина: кучи трупов вокруг, все разодраны в клочья взрывной волной. Ленора закрыла глаза и помотала головой, чтобы вытряхнуть из неё воспоминание. Есть больше не хотелось.

Она почувствовала, как над её рукой нависло что-то тёплое, подняла голову и уткнулась глазами в лицо миссис Джонс.

— Всё образуется, детка, — сказала она. — Вот увидишь.

Ленора кивнула, с трудом проглотив слёзы. В сказанное она не верит или почти не верит, но постараться всё-таки надо.

Всё образуется, не может быть иначе. Они должны быть живы.

Ленора взяла сандвич — надо заставить себя поесть. На вкус — приятное кисло-сладкое сочетание. Такие сандвичи ей часто клала с собой мама в школу, только в этой тунцовой пасте было какое-то отличие.

— Яблоки, — сказала миссис Джонс, не отрываясь глядя на Ленору. — Они придают небольшую сладость, а заодно и кислинку. Я как-то не была уверена, понравится тебе или нет, но подумала — наверное, понравится. — Она кашлянула. — Твоему папе нравилось. — Она улыбнулась, и кожа вокруг глаз скомкалась в складки, как мятая газета.

Ленора ничего не сказала и не спросила, хотя на языке вертелись тысячи вопросов. Просто непонятно было, откуда начинать.

Помолчав, миссис Джонс проговорила:

— Ни в поместье, ни в окру́ге детей нет. Гости тоже редко приезжают. Так что не часто мне приходится готовить на ужин что-нибудь эдакое. А на сегодня я как раз такое и запланировала.

— А что?

— Жаркое, — ответила миссис Джонс и указала на одну из духовок. — Уже поставила.

Жаркое. Мама так вкусно умела его делать. Грудь Леноре снова сдавило. Будет ли она когда-нибудь дышать свободно, как прежде?

— Хорошо, что ты у нас поживёшь. И для Замка хорошо, и для всех, — сказала вдруг миссис Джонс. Её глаза затянулись было пеленой, но затем прояснели.

Ленора уставилась на кухарку, ожидая, что та скажет что-то ещё, разъяснит свои слова, но та ничего такого не сделала. Ленора открыла рот, чтобы спросить самой, но в итоге только и вымолвила:

— Я тут поживу совсем недолго.

Миссис Джонс опустила лицо.

— Я знаю, — сказала она.

Однако Леноре нужно было непременно проговорить эти слова вслух — снова, чтобы опять в них поверить. И она продолжила:

— Мама с папой скоро приедут за мной и заберут домой.

— Домой, — эхом отозвалась миссис Джонс. Она провела пятнистой ладонью по столу. — Удивительно, до чего разные вещи иногда под домом подразумевают. Ну ладно. — Она встала. — Если ты поела, пойдём, я покажу тебе твои комнаты.

— Мои комнаты? — Ленора чуть не хохотнула, совсем забывшись от внезапной нелепости последней фразы. Вообще, эта кухарка выражалась порой так официально, как будто была не кухаркой, а горничной из какого-нибудь старинного романа вроде тех, что любил читать отец. Ленора прижала ладонь ко рту, пока смешок не прошёл, и только затем спросила: — Их что, больше одной?

Миссис Джонс склонила голову набок, и в её улыбке проступило что-то ещё, кроме прежней доброжелательности — какая-то весёлость, пожалуй.

— Видишь ли, золотце, к каждой спальне в нашем Замковом особняке, Замке, прилагается отдельная ванная с уборной. Поэтому целиком мы зовём их комнатами, да.

— То есть в вашем особняке двадцать шесть ванных? — изумилась Ленора. И тут же сообразила, что пялится на кухарку во все глаза. У неё дома ванная была только одна, и пользовались ею по очереди. Из-за этого-то и разгорались самые крупные стычки — в основном благодаря Рори, которая любила там поторчать подольше.

— Вообще-то двадцать девять, — уточнила миссис Джонс. — Ещё рядом с гостиной есть, при библиотеке и рядом с бальной залой. Некоторые, впрочем, не то чтобы целые ванные, а так, скорее просто дамские комнатки, но во всяком случае… — Миссис Джонс поднялась. — Пойдём, детка.

Ленора послушно вышла вслед за кухаркой, и они оказались у подножья большой винтовой лестницы, конца которой было не видать. Казалось, она такая высокая, что ведёт на самое небо… только, понятное дело, она туда не ведёт. Уж кто-кто, а дети Коулов усвоили с пелёнок — папа об этом позаботился, — что волшебства не существует. Как любил повторять папа, волшебство есть только обман и иллюзия, и ничему иллюзорному доверять нельзя, ведь обманутый жестоко страдает. Правда, чего Ленора никогда не могла понять — это почему сам папа любит именно те книги, которые целиком и полностью про волшебство и всякие там чудеса.

Стена вокруг лестницы была вся увешана портретами незнакомых людей — наверное, членов семьи, подумала Ленора, но точно определить не могла. Семьи этой она толком не знала. Папа никогда не говорил о ней, не рассказывал, даже не упоминал ни Замковое поместье, ни Замок. Ленора ненадолго задержалась перед портретами: серьёзные мужчины плотно сомкнули губы, женщины обратили вдаль ясные взгляды лучезарных глаз. Ей захотелось узнать, кто эти люди, но темп миссис Джонс не оставлял возможности для вопросов на ходу. Ленора еле поспевала за ней, торопливо хватаясь за блестящие перила из вишнёвого дерева. На ладони не осело ни пылинки.

— Миссис Джонс, проследите, пожалуйста, чтобы у неё было всё, что надо, — громыхнул им вслед мужской голос. Ленора остановилась и выглянула в пролёт сквозь узорчатое сплетение чёрных железных прутьев в перилах. Внизу в сумраке коридора виднелась фигура дяди Ричарда — лицо почти полностью скрывала тень лестницы. Он уже переоделся — наверное, чтобы избавиться поскорей от запаха Техас-Сити и вместе с ним от его гнетущего образа. Теперь на дяде был другой костюм — в общем-то, точно такой же, как предыдущий, только терракотовый. Левая рука прихлопнула по бедру — Ленора проследила за этим движением, чтобы не смотреть ему в глаза, в это лицо, так похожее на папино, кроме глаз. — И ужинает она сегодня со мной, — закончил дядя Ричард.

— Да, мистер Коул, — откликнулась кухарка.

Ленора опустила глаза на своё платье, сплошь измятое и в саже, на туфли — с ними, скорее всего, ничего уже не сделать. Сидя в здании городского совета, она попыталась отскоблить пыль и копоть с ладоней, лица, локтей. Но с одеждой и обувью дело обстояло сложней.

С этого момента она на лестнице ничего не трогала, включая перила. Маме бы очень не хотелось, чтобы она поступила в гостях невежливо или бестактно, пора вспомнить о том, кто здесь юная леди, и вести себя подобающе.

Она будет вести себя подобающе.

Она будет делать всё что угодно, лишь бы они вернулись.

10

Интерьер второго этажа оказался довольно простым: вперёд уходил тёмный коридор — казалось, конца ему не будет, а украшал его разве что один ковёр с вьющимся узором, как и внизу, с зелёными, синими и золотыми завитками. Кое-где можно было разглядеть в сгущающемся мраке несколько портретов на стенах. Двери во все комнаты, сколько их виднелось впереди, были закрыты. Леноре жутко хотелось посмотреть скорей, что же там, за этими дверями, но миссис Джонс остановилась у первой же двери справа.

Ленора бросила напоследок взгляд в тёмную глубину коридора — он зиял перед ней, как чёрная бездна. Что ж, хотя бы ей не придётся нырять туда, в темноту, каждый день.

Вот уж посмеялись бы над ней Джон и Чарльз с Рори — такая трусишка! Если бы они приехали сюда вместе и каждый сам выбирал себе комнаты, Ленора и так выбрала бы эти, крайние, просто потому, что они не утопают где-то глубоко во мраке бесконечного коридора.

Вот бы они приехали сюда вместе. Вместе бы исследовали Замок. Ей не пришлось бы быть одной.

Хотя, может быть, миссис Джонс покажет остальные комнаты, если попросить? Мама всегда говорила, что если бы Ленора почаще обращалась за помощью, то ей бы и жилось полегче. Леноре нравилось всё делать самой — правда, в случае тёмных коридоров и запертых дверей это означало, что она скорее притворится, будто ей ничуть не интересно, что там за дверями, чем попросит кого-нибудь сходить посмотреть вместе с ней.

Наверное, пора это менять.

Ленора откашлялась.

— Мы в западном крыле, — опередила её миссис Джонс, бросив фразу через плечо.

— А есть и восточное?

— Есть и восточное. — Миссис Джонс скрипнула дверной ручкой. Старинной, медной дверной ручкой с большущей замочной скважиной — в такую, пожалуй, вполне можно что-то увидеть, если заглянуть. Дверь ярко-зелёная — цвет леса, любимый цвет Леноры. Как будто это знак. Она протянула руку и дотронулась до двери, улыбнулась. Только губы почти не шелохнулись. Наверное, это и есть горе — когда улыбка больше не получается.

Миссис Джонс тем временем грохотала дверной ручкой. Та не поддавалась, и кухарка снова поворочала в скважине ключом.

— Заело. — Она вытащила ключ, подняла повыше и внимательно осмотрела, затем опять вставила в замок и попробовала ещё раз.

— Можно, я, — подступила Ленора. Она взялась за ключ, и дверь моментально растворилась.

Миссис Джонс улыбнулась.

— Эти комнаты стоят запертыми довольно давно.

Ленора задержалась на пороге.

— А что в тех, остальных?

— Кровати, камины, шифоньеры — всё как у тебя. — Миссис Джонс подтолкнула дверь, чтобы открыть пошире, та протестующе заскрипела. — Так, придётся подмазать, — усмехнулась она. — Давай, детка, проходи.

Но Ленора медлила. Её взгляд зацепила бирюзовая дверь напротив. Показалось даже, будто местами она поблёскивает. Ленора наклонила голову.

— Эти спальни раньше предназначались для гостей Замка, — сказала миссис Джонс. — Но к нам давно никто не приезжает. — И она слегка подтолкнула Ленору в комнату.

Внутри стоял пыльный, затхлый запах.

— Здесь давно не проветривали, — угадывая мысли своей гостьи, проговорила миссис Джонс. — Я пооткрывала все окна, как только узнала, что ты приедешь, но, похоже, запах не успел выветриться.

Комната оказалась просторной и такой же роскошной, как и всё в особняке. Золотисто-жёлтые стены окаймлял вверху затейливый зелёный узор. Но вниманием Леноры завладела кровать. Такого изысканного ложа девочка за свои двенадцать лет не видала ни разу. Его окружал золотой балдахин, откинутый в сторону, чтобы представить взору покрывало и подушки богатого бордового цвета с лоском. По краям высились четыре столбика из тёмного дерева, увитые золотыми листьями. Настоящая постель королевы, прямиком из книжки со сказками. Ленора так и ахнула.

— Нравится? — спросила миссис Джонс.

— Никогда такой потрясающей кровати не видела, — призналась Ленора. Интересно, что она услышит от доброй кухарки в свой адрес, если сейчас разбежится и плюхнется на эти восхитительные перины? Хотя, наверное, не стоит — она вся такая чумазая. С огромным усилием Ленора подавила душевный порыв.

А вот Рори бы плюхнулась.

Рори.

От боли Ленора чуть не вскрикнула.

Она повернулась к миссис Джонс, которая указывала на большой платяной шкаф в углу. Шкаф по стилю подходил к кровати: то же тёмное дерево, те же золотые листья по верхнему краю.

— В шифоньере лежит чистая одежда. Я купила тебе два платьица — надеюсь, угадала с размером. — Миссис Джонс снова повернулась к Леноре, откинула с глаз выбившуюся прядку седых волос и продолжила: — Послезавтра можно докупить ещё. У твоего дяди будет какое-то дело в городе, вот он тебя и возьмёт.

— Но вы ведь тоже поедете? — заволновалась Ленора. Она и представить не могла, о чём говорить и что делать в присутствии одного дяди. Он-то предпочитал молчать, это ясно, но Леноре всегда хотелось побеседовать. Да и как он поможет ей с платьями? Он же мужчина.

— Да у меня тут дел невпроворот, — ответила миссис Джонс, но, очевидно, уныние слишком заметно проступило на лице Леноры, потому что кухарка поспешила добавить: — Но мы посмотрим. — Она продолжала внимательно следить за выражением Леноры, и та, застеснявшись, опустила глаза.

— Я бы хотела, чтобы вы поехали, — тихо пробормотала девочка.

— Тогда я поеду.

Ленора решила, что это обещание.

11

Миссис Джонс махнула в сторону боковой двери слева.

— Там ванная, — пояснила она и направилась в ту сторону.

Ленора последовала за своей проводницей и оказалась в просторном помещении с белой ванной на ножках в виде когтистых лап. Пол здесь был облицован чем-то вроде мрамора. На стенах, окрашенных в тот же янтарный цвет, что и стены спальни, висели два зеркала в позолоченных рамах, а рядом стояли раковина и унитаз.

— Пожалуй, ванна тебе сейчас не помешает, верно? — проговорила миссис Джонс.

Ленора согласилась. Кухарка вернулась в спальню, и девочка вышла за ней. Всякий раз, как Ленора оборачивалась, она замечала что-нибудь новое, чего не видела раньше. Сейчас ей бросились в глаза какие-то рисунки на стенах, нечто вроде механизмов из золота, а может, латуни. На одном был слон, весь составленный из пластин и шарниров. На другом — улитка на колёсах, как у паровоза, а рядом механический человек в латунной броне.

— А это что? — Ленора указала на рисунки.

Лицо миссис Джонс потемнело, но отчего — Леноре осталось неясно.

— Так, художества, — сказала она, помолчав. Но — и вот что самое странное — вид у неё был такой, как будто и это она сказала через силу. Кажется, здесь, в Замке, вообще нет ничего, что не было бы странным.

— Я пока пойду, — промолвила наконец кухарка. — Ужин ровно в шесть, запомни. И не опаздывай.

— А остальные комнаты — они все такие же, как моя? — спохватилась Ленора, когда миссис Джонс уже была в дверях.

Та повернулась, облокотилась костлявым бедром о косяк. Тонкие брови поднялись высокими дугами.

— Ну, в смысле… — Ленора и сама не знала, что она имела в виду. — Они все были жилые?

— В то или иное время — все, — ответила миссис Джонс. — Дом очень старый. И принадлежит вашей семье уже несколько столетий. Когда-то здесь жили несколько семей, не только старший наследник.

Каково бы им было жить здесь всей семьёй, по соседству с дядей Ричардом?

— А чья была эта комната?

Миссис Джонс вздохнула. Перекрестила руки на груди — лиф бурого платья тотчас затопорщился складками.

— Это были комнаты одной маленькой девочки, — сказала она.

— И что же с ней стало? — спросила Ленора.

— А ты любопытная, — заметила миссис Джонс, но забавляет её это или раздражает, Ленора так и не уловила.

— Я же о своей семье ничего не знаю, — попыталась объяснить Ленора.

Голос дрогнул, и она постаралась совладать с собой. Но видимо, дрожь вызвала у миссис Джонс жалость, потому что внезапно кухарка добавила:

— Да, дочери… господина Коула.

— У дяди Ричарда есть дочка? — Сердце у Леноры ёкнуло. Что же с ней случилось? Здесь её нигде нет.

— Давно это было, — задумчиво продолжила миссис Джонс. — Лет восемь назад… или девять, что ли? — Взгляд затерялся где-то далеко-далеко. — Потерял обеих, в один день.

— Кого?! — Порой любопытство никакая леди не усмирит.

Миссис Джонс встрепенулась, отпрянула от косяка, как будто он её обжёг.

— Никого. Прости. Не стоило мне болтать. Да и не моя это жизнь, чтобы о ней рассказывать.

— Но мне же нужно знать о жизни моей семьи! — И снова голос Леноры дрогнул на слове «семья».

Но на этот раз жалость не тронула сердце кухарки, потому что всё, что она сказала, было:

— Все простыни я постирала и просушила. До ужина ещё уйма времени, так что если захочешь вздремнуть, то, пожалуйста, прислушивайся к звонку. У нас звонок — это сигнал, когда пора. Уж его ты точно услышишь. — И она хихикнула.

А потом она ушла и оставила Ленору одну в её причудливых покоях. Ленора выглянула в коридор, и взгляд упёрся в дверь напротив. Теперь она увидела, что блестело. В тусклом сумраке во всю высоту двери проступил на бирюзовом фоне мерцающий знак: Х. Полупрозрачные линии едва-едва поблёскивали, как будто на краску осела волшебная пыль.

Ленора подалась вперёд. Знак исчез.

Может, ей просто показалось?

Она вернулась в комнату и открыла платяной шкаф в углу — шифоньер. В нём оказалось два платья, оба синие, но разного фасона. У одного был белый воротничок — почти такой же, как на ней сейчас, на её именинном платье. У второго спереди был пышный ряд оборок и рукава-фонарики. Ленора выбрала второе и разложила его на кровати, а внизу приставила пару чёрных туфелек, которые нашла на дне шкафа. Без каблучков.

Вымывшись, Ленора хотела было сунуть своё именинное платье в камин — пусть уж оно сгинет тем же образом, что и вся её прошлая жизнь — в огне. Но, с другой стороны… А вдруг его ещё можно отстирать… и потом носить?.. Тогда надо его оставить. Может, это всё, что у неё осталось на память о доме, о семье, о безграничной любви, в которой она росла, пока её окружали пять самых дорогих ей человек.

Нет. Это не всё, что осталось. Ещё ведь жемчужные бусы. Она достала их из кармана и поднесла к губам — всё равно, пусть пачкают её свежее личико копотью.

В конце концов она выволокла грязное платье в коридор и свалила на пол в кучу, а потом растянулась на своём королевском ложе, которое оказалось ещё мягче, чем представлялось на вид. Бусики струились между пальцев, оставляя везде чёрные пятна сажи. Ленора закрыла глаза.

Однако перед глазами тут же замелькали бесконечные образы Техас-Сити. Облака дыма. Взрывная волна. Пол в школе трясётся, стекла бьются вдребезги, миссис Истер отлетает в сторону, как кукла. Под ногами тела.

Ленора уставилась на полог над кроватью и по привычке протянула руку в сторону — туда, где обычно спала сестрёнка. Но теперь там было пусто и холодно. Кровать оказалась слишком большой. Ленора откинула край одеяла и забралась в постель. Натянула одеяло до самого подбородка. А затем накрылась с головой.

Бусы остались лежать на месте Роры, отпечатав копотный след на шикарном бордовом покрывале.

12

Она проснулась не от звонка, а от голоса. Тоненького, сходящего на шёпот.

«Ленора, — говорил голос, — иди сюда».

Она моргнула в душной темноте своего укрытия и отбросила одеяло с лица. Оперлась на локоть, села. В комнате всё застыло, словно и воздух, и время замерли. И тут звонок на ужин разбил чары тишины. Трезвон взлетел на этаж от самых нижних ступеней лестницы и пробрался в её комнату сквозь щель под дверью.

Ленора выпрыгнула из кровати и отправилась поскорей отмывать руки, оттирать чёрную сажу и грязь с пальцев. Затем сунула жемчужные бусы в передний кармашек платья и опять сполоснула руки.

Маму надо взять с собой.

В обеденной зале стояла тишина. Вокруг стола были расставлены восемь стульев: по одному на каждом конце и по три на длинных сторонах. В центре столешницы из тёплого светлого дерева возвышался массивный золотой канделябр. Навстречу ему с потолка свисала латунная люстра и игриво разбрасывала по зале световые блики, отчего всё вокруг словно подрагивало, мерцало. Рядом с большим светлым окном располагался камин. Сейчас топить было незачем — погода и так тёплая, но Леноре сразу представилось, как же здесь, должно быть, уютно сидеть зимой, ужинать у горящего очага.

Она как раз принялась размышлять, куда ей садиться, как в залу вошёл дядя Ричард. Не зная, что сказать, — а прервать звенящую тишину чем-то надо было, и не только из-за дяди Ричарда, обычно с этой целью она разговаривала сама с собой, — Ленора выдавила:

— Какая красивая зала.

Дядя ничего не ответил, только рассеянно кивнул и сел на место во главе стола.

— Мне полагается сесть на какое-то специальное место? — спросила на всякий случай Ленора.

— Садись, куда захочется, золотце, — послышался голос миссис Джонс, и в дверях появилась она сама с подносом, на котором уместились четыре тарелки. На двух тарелках высились горки салата, на двух других дымилось жаркое со спаржей.

— Только не напротив, — хрипло прорычал вдруг дядя.

Ленора бросила взгляд на пустое место на том конце стола. Просьба показалась ей странной. Интересно, что будет, если она туда сядет?

Но она, конечно, не стала. Вместо этого она заняла место на длинной стороне, поближе к тому концу и подальше от дяди. С ним ей было как-то неловко. Она всё никак не могла определить, что дядя думает, хотя с другими людьми у неё это выходило хорошо. Его же мысли и чувства оставались для Леноры тайной.

К тому же у неё сложилось впечатление, что дядя и сам хочет, чтобы она сидела подальше.

У них дома ужин всегда проходил очень шумно. Джон с Чарльзом без конца балаболили, стараясь перекричать друг друга, а Рори пыталась вставить словцо. Одна Ленора сидела с блаженной безмятежностью и терпеливо ждала, пока родители спросят её, как прошёл день.

Этот ужин был куда молчаливее, только латунные часы над камином смели навязывать тишине свой ритм: тик-так, тик-так. Хотя Ленора никогда не пробовала ничего вкуснее того, что приготовила миссис Джонс, есть она толком не могла и только ковыряла вилкой в тарелке. Живот опять нещадно скрутило.

К тиканью добавился лязг: часы пробряцали половину. Ленора взглянула на дядю. Кажется, он ни секунды не мог усидеть без движения. Его то потряхивало, как будто он сидел на невидимом моторе — Ленора заглянула под стол и поняла, что он просто дрыгает ногой, то вилка у него в руке начинала мелко дрожать, то он вдруг принимался постукивать пальцем по виску.

Любопытный выходил танец.

С Ленорой он не перекинулся ни словом, хотя она и пыталась завести разговор вопросами о Замковом особняке и тех годах, что папа здесь прожил. Судя по всему, у миссис Джонс на такие моменты было безупречное чутье, потому что всякий раз, как Ленора задавала новый вопрос, она появлялась из ниоткуда и успевала увести разговор в другую сторону. После пары-тройки попыток Ленора сдалась. Очевидно, сегодня никаких ответов на вопросы ждать не стоило.

А вот завтра будет новый день.

Замолкнув, Ленора усердней принялась за ужин и теперь только иногда позволяла себе редкие взгляды в сторону дяди. У того рядом с тарелкой лежала толстая тетрадь и ручка. Время от времени он застывал, невидящим взглядом уставившись прямо перед собой, а затем оживал и быстро корябал что-то у себя в тетради, потом снова поднимал голову, и его глаза опять мутнели, как будто он переносился в какой-то совершенно иной мир.

Интересно, в какой? Вымышленный или реальный?

И почему это ему так трудно ответить хотя бы на один вопрос своей гостьи? Леноре хотелось столько всего у него разузнать: что такого стряслось у них с отцом, куда пропала её двоюродная сестра — а может, сёстры? — и почему Леноре никто до сих пор не рассказывал ни об этом доме, ни о людях, которые в нём жили?

Она опять принялась разглядывать дядю. Тот строчил что-то в тетради. Волосы с проседью, торчащие в разные стороны вокруг головы, мелко подрагивали. Внезапно он поднял глаза и тоже посмотрел на Ленору, но, кажется, не увидел её. Заскрипел отодвигаемый стул, дядя буркнул: «Прошу извинить», похватал ручку и тетрадку и выскочил в дверь. Ленора осталась на месте и просидела ещё какое-то время, гадая, что же будет дальше. Дядина выходка несколько смутила её и немного задела.

Неужели так оно и будет теперь?

Ленора уставилась на канделябр, на его тёплый свет — недостаточно тёплый, чтобы растопить льдинки боли у неё в сердце, которые там, кажется, только глубже уселись сегодня, как будто намеренные остаться навсегда.

13

Через несколько минут вошла миссис Джонс.

— Что, господин Коул ушёл? — спросила она. В голосе звучала заметная досада.

— Д-да. Буквально только что, — ответила Ленора, сама не зная, с чего вдруг ей так хочется встать на дядину защиту.

Миссис Джонс строго сжала губы.

— Я поговорю с ним вечером, — объявила она твёрдым, решительным голосом. — Ему следует сначала закончить ужин с племянницей, а потом уже бежать к своей работе.

Ленора втайне усомнилась, что дядя Ричард кого-то послушает, но вслух своих сомнений не высказала. Вместо этого она поинтересовалась:

— А что у него за работа?

Лицо у кухарки разом осунулось, брови наползли на глаза. Она быстро пробормотала: «Я сейчас уберу», — и принялась усердно возиться с тарелками дяди Ричарда.

Ясно было, что вопрос она слышала, Ленора решила так просто не отставать и повторила:

— Что у него за работа?

Миссис Джонс обернулась в дверях.

— Ты что, правда ничего не знаешь о своём дяде? — спросила она и посмотрела так грустно, что Ленора не выдержала и опустила глаза.

— Папа никогда о нём не рассказывал, — тяжело сглотнув, призналась она. Признание это далось ей чрезвычайно тяжело, но другой правды у неё не было.

После этих слов ей вдруг показалось, будто на комнату опустилась тьма; она подняла глаза и увидела, что это лицо миссис Джонс потемнело. Она смотрела одновременно и печально, и сердито.

— Ну что ж, — только и произнесла она, обозначив конец разговора решительным кивком головы.

Но Ленора не могла так это оставить.

— Они что, ненавидели друг друга? — спросила она.

— Не всегда.

Миссис Джонс вернулась к столу, поставила дядины тарелки обратно и отодвинула стул. Тяжело опустилась на сиденье и откинулась на спинку.

— Когда были детьми — нет. В детстве они, наоборот, очень любили друг друга.

— И что же случилось?

— Время случилось. — Миссис Джонс встала так же быстро, как и села, и прежде, чем Ленора успела что-то ещё у неё спросить, исчезла за дверями залы.

Ленора подождала немного в надежде, что она вернётся. Ей полагается самой убрать за собой тарелки или этим тоже занимается кухарка? Ленора уже решила было убрать сама, так она привыкла делать дома, как вдруг вернулась миссис Джонс.

— Золотце, ты всё? — спросила она как ни в чём не бывало.

Ленора кивнула и тут же прибавила:

— А над чем работает дядя Ричард? — Ей хотелось напомнить миссис Джонс, что вопрос так и остался неотвеченным. Родителям она тоже всегда напоминала, когда они не отвечали. Мама говорила, что это её смущает. Папа говорил, что это его радует. Ленора потёрла грудь ладонью.

Миссис Джонс наклонилась забрать её тарелку и вздохнула.

— Твой дядя — учёный. Ведёт научную работу. Я эту работу и сама не очень-то понимаю, — усмехнулась она. — У меня-то работа кулинарная.

— Кулинария тоже наука, — сказала Ленора.

Миссис Джонс улыбнулась.

— Не про твоего дядю наука.

— А какая про него?

В школе Ленора обожала физику и химию — самые что ни на есть науки. Кто знает — вдруг она сможет помогать своему дяде.

Но взгляд миссис Джонс уже снова похолодел.

— Возможно, когда-нибудь он сам тебе расскажет, чем там занимается.

— А вы не можете? — Зачем все эти секреты?

— То его дело, — ответила кухарка. — Не могу сказать, что я в этом до конца понимаю.

— Как вы думаете, он может взять меня в помощники? Мне всегда нравились и физика, и химия. По ним у меня всегда самые лучшие оценки. — Ленора старалась говорить непринуждённо, но сама услышала, какое отчаяние сквозит в её словах.

Вдруг миссис Джонс уронила тарелку, и та разбилась об пол.

— О-о, ну вот, — протянула кухарка и оглядела пол, весь в белых острых осколках. Откашлявшись, она наклонилась и принялась собирать кусочки покрупнее в груду. Ленора тоже нагнулась помочь. — Спасибо, золотце, — тихо сказала ей миссис Джонс.

Смахнув остатки метлой и вынеся мусор на кухню, она вернулась в обеденную залу проверить, точно ли больше нигде нет осколков. Оглядывая пол, она проговорила:

— Нет, Ленора. Не думаю, что твоему дяде понравится идея пустить ребёнка к себе в лабораторию.

Разочарование вздулось у Леноры в горле, словно гадкий пузырь.

— А, — только и смогла она выдавить в ответ.

Наступило неловкое молчание. Потом миссис Джонс наконец спросила:

— Будешь клубничный торт? Сегодня сделала, совсем свежий.

— Буду, — ответила Ленора, — с удовольствием.

— Мы можем переместиться ко мне в кухню.

Они направились к дверям, но уже стоя на пороге, Ленора обернулась назад и окинула взглядом обеденную залу. Та мягко сияла в неярком свете канделябра. Такое просторное, нарядное, замечательное помещение. Остальным бы точно понравилось… Жаль, что они его не видят. Свет в зале как будто потускнел.

Они увидят. Они приедут.

Зала снова засияла.

Ленора повернулась и стала думать о другом: как положить конец мрачной, скрытной манере обо всём умалчивать, что царила в Замковом особняке.

14

Клубничный был её любимый торт, но когда Ленора откусила кусочек, на языке почувствовалась горечь. Дело было не в торте: миссис Джонс слишком хорошо знала своё дело, чтобы начудить с выпечкой.

Дело было в связанных с тортом воспоминаниях.

Каждый год на день рождения мама делала Леноре клубничный торт. Только в этом году не успела.

— День рождения… — сорвалось у девочки с языка. Миссис Джонс потянулась к ней через маленький кухонный стол тёмного дерева и обхватила её ладонь своими руками.

— Я испекла торт, чтобы отпраздновать, — сказала она. Глаза её сияли. Седые волосы слегка шевелил ветерок из приоткрытого окна. — Я же помню, что у тебя пару дней назад день рождения был. И твоему папе я всегда делала в этот день его любимый торт.

Она ничего не добавила про катастрофу. И хорошо.

Но горло у Леноры так охрипло, что даже «спасибо» было не выговорить. Она уставилась на кусок торта перед собой: идеально ровная розовая глазурь, мягкая сердцевинка бисквита. В глазах опять нестерпимо жгло. Она потёрла их ладонью — той, которая не была в руках миссис Джонс.

Нет, не улеглось ещё свежее горе.

— Можешь съесть и два куска, если захочется, — доверительно сообщила ей миссис Джонс. Ленора понимала, что кухарка старается подбодрить её. И ей подумалось: наверное, сейчас подходящее время позадавать ещё вопросов — может быть, сейчас она получит на них ответы.

— Так что случилось с дочкой дяди Ричарда? — спросила она.

Миссис Джонс похлопала её по ладошке и убрала свою тёплую руку.

— Об этом лучше спроси дядю Ричарда, детка, — в конце концов сказала она.

— Да он вообще не разговаривает.

— Ну, пока да. — По лицу кухарки пробежала тень. — Он ещё не до конца оправился.

— После чего?

— После того, что случилось. — Миссис Джонс обернулась к торту на столешнице. — Хочешь ещё кусочек?

На тарелке у Леноры не осталось ни крошки. Девочка кивнула.

— Да, пожалуйста. — Как всегда, главное — манеры.

Миссис Джонс положила ей на тарелку новый здоровенный розовый кусок.

— Боюсь, как бы тебе не стало тут одиноко, — сочувственно вздохнула миссис Джонс. — Дом у нас очень тихий. Зато есть сад. — Она закусила губу и опустила глаза. — Зарос, правда, порядком, но, как знать, глядишь, и уговорим твоего дядю взять садовника, раньше ведь у нас был. — Она встряхнула головой, словно отгоняя непрошеное воспоминание, а потом снова посмотрела на Ленору и улыбнулась ей, но только одними губами. — В общем, по нему можно погулять, полазать везде — только со двора не уходи. — Она указала на ещё одну, третью, дверь из кухни, которую раньше Ленора почему-то не замечала. — Вот эта дверь — прямиком в сад.

В двери было маленькое окошко.

— Дядя тебе уже говорил, ходить в лес нельзя, — продолжала кухарка. — Там слишком опасно, и лес очень большой. Не раз и не два там терялись дети… — Лицо её снова посерело, и она опять мотнула головой. — Мы не планировали отдавать тебя сейчас в школу, тут учебный год уже почти закончился, но в сентябре пойдёшь. Уверена, ты там легко заведёшь себе друзей, и тогда тут больше не будет так одиноко.

— Ну, в сентябре меня уже здесь не будет, — возразила Ленора, практически на автомате. — Уж до этого времени мама с папой меня точно заберут.

Миссис Джонс посмотрела на неё с такой горестью, как будто плакала, только без слёз.

— Конечно, нельзя переставать надеяться, детка моя, — сказала она. Но сказала без веры, и сердце у Леноры забилось.

Наступило тяжёлое молчание. Ленора отчаянно пыталась придумать, что бы сказать, чем бы нарушить тишину. Наконец, придумалось то самое, что нужно сказать:

— Мой папа — герой.

— Герой? — улыбнулась миссис Джонс.

— Да, настоящий. — Ленора села ровнее, вся выпрямилась — по наитию, не задумываясь. Слишком она гордилась своим папой: ведь за годы работы он спас столько жизней. Уж конечно, он и свою…

— Расскажи, — попросила миссис Джонс.

— Он спасал людей от пожаров. И уже многих спас. Он забегал в горящее здание и вытаскивал человека, пока тот не успел сгореть… — Теперь, когда Ленора начала рассказывать, её было не остановить.

— Да, звучит действительно героически, — признала миссис Джонс.

— И ни разу он не получил ни одного ожога. Мэр сказал, что наш папа — исключительный случай. — Ленора закусила губу и подтёрла пальцем остатки крема с тарелки. — В этом пожаре он тоже выжил. Точно.

Кухарка наклонила голову набок и, помолчав, произнесла:

— Ясно.

Слово так и полоснуло Ленору по горлу. Стало невозможно дышать, не то что говорить.

— Я твоего папу хорошо помню, — сказала вдруг миссис Джонс.

Ленора вновь обрела голос.

— Правда?

Кухарка заулыбалась, и теперь улыбка заиграла не только на её губах, но и в глазах, и в складках кожи в уголках глаз.

— Я же очень давно здесь, в Замке.

— Можно послушать про то, как он здесь жил? — попросила Ленора. — Сам он нам ничего не рассказывал.

По лицу миссис Джонс в который раз пробежала тень, и Ленора пожалела, что опять повторила ту суровую правду, которую уже сообщала этой доброй милой женщине и которая ещё в прошлый раз её так опечалила и рассердила.

— Да, — проговорила кухарка в ответ, — я его понимаю.

После таких слов целый рой вопросов поднялся уже сам собой, и самый громкий в этом рое был, конечно: почему?

Но миссис Джонс тут же продолжила:

— Уже поздно. Ты во сколько обычно идёшь укладываться?

— В полдевятого. — Ленора поискала глазами настенные часы; они оказались над дверями в обеденную залу. Часы были латунные, со множеством шестерёнок, и все шестерёнки торчали наружу из-под белого циферблата — точно такого же, как на часах в прихожей, с застывшими стрелками, только эти работали. И показывали они половину восьмого.

— Немного времени ещё есть, но для долгих рассказов маловато, — пояснила миссис Джонс. Ленора не поверила: ясно же, что кухарка просто хочет уйти от разговора. — Могу вместо этого показать тебе библиотеку, если хочешь. Можешь взять оттуда любую книгу с собой в комнату.

Но Ленорой внезапно овладела такая усталость, что ей не хотелось даже думать о том, чтобы подниматься по лестнице. Вот был бы здесь папа, он бы унёс её на руках. Она зевнула.

— Лучше завтра, — пробормотала она. — Я, наверное, могу сама её найти, библиотеку.

— Только смотри не ходи в восточное крыло, — наказала миссис Джонс, опустив почему-то глаза. — Там работает твой дядя. А он не любит, чтобы ему мешали. — Она откашлялась и продолжала: — К тому же там страшно бывает, в том крыле. — Она подняла лицо и посмотрела прямо на Ленору, и в её глубоких синих глазах сверкнули весёлые искорки. — Если про наш Замок и ходят истории с привидениями, то виновато восточное крыло.

— С привидениями? — Ленора содрогнулась. Историй с привидениями она не выносила. А Замковый особняк такой большой и опустелый.

И комната её тоже такая же.

— Да ты не волнуйся, куколка, — заверила её миссис Джонс. — Это просто досужие домыслы. Ладно, так. Хочешь, я провожу тебя до комнат?

Ленора чуть не выпалила: да! Но сразу представилось неловкое прощание в дверях, пустое «спокойной ночи, золотце». Мама обычно читала им с Рори на ночь, и мальчишкам тоже. А по части папы было уложить всех в постель.

— Я сама дойду, — с трудом протолкнула она слова сквозь ком в горле. — Если там горит свет.

Миссис Джонс улыбнулась.

— В комоде рядом с дверью в ванную есть ночнушка. Надеюсь, тебе подойдёт.

Ленора встала и направилась к той двери, которая вела в коридор. Никогда ей раньше не доводилось бывать в кухнях, где дверей аж три штуки. Вот маме бы понравилось.

— Не забудь окно закрыть, когда ложиться будешь, — бросила ей вслед миссис Джонс.

— Зачем? — Ленора остановилась.

— Правила такие, — сказала миссис Джонс. Больше она ничего не добавила, но было ясно, что за этим кроется нечто большее. Здесь так много тайн, в этом особняке. А тайны Ленора не любила — никакие, ни плохие, ни хорошие. Лучше уж знать всё до конца, чем блуждать в потёмках.

Ленора что было духу взлетела вверх по ступенькам, чтобы её не догнали воображаемые монстры, которые могли прятаться внизу. Но вслед ей неслись, обгоняя, голоса Рори, Джона и Чарльза.

Конечно, воображаемые.

На самом деле она была одна.

15

Свою первую ночь в Замковом особняке Ленора проворочалась с боку на бок. Во сне мелькали образы мамы с папой, Джона с Чарльзом, Рори. Она видела их счастливые, сияющие лица. Они высыпали на лужайку за домом, который был с виду очень похож на их родной, на Техас-авеню. Джон и Чарльз играют с папой в бейсбол. Мама машет Рори, мол, пойдём в дом, пора печь пирог. Ленора видит их из окна во двор. Для идеального семейного портрета не хватает только её самой. А они как будто и не замечают её отсутствия. Ленора тянет к ним руки, бежит к ним, но их отделяет невидимая непреодолимая стена.

Где-то ближе к середине ночи сны стали ещё мрачнее. Перед ней возникла тень, она манила Ленору в зияющую черноту — бездонную, зловещую. Тень по форме напоминала отца — высокая, худая, широкоплечая, только никакого лица или конкретной внешности у неё не было. «Ленора, иди сюда, — звала она. — Иди, найди меня».

Ленора хотела крикнуть: «Папа!» — но во сне не смогла произнести ни звука. А вот наяву очень даже могла, сама того не подозревая. Она металась по кровати и кричала: «Папа! Папа!», но звук её голоса терялся в складках измятой простыни, обмотавшейся вокруг её ног.

Тут кто-то открыл дверь.

Семья, которая в итоге его изловила, когда он уже объездил весь мир и своим изощрённым обманом обрёл и богатство, и счастье, — эта семья жила в доме неподалёку от леса.

Они вздёрнули его, как разбойника, — самая последняя казнь, так кончают разве что пираты да ведьмы. И близко не стоял он ни с теми, ни с другими, но его повесили на дереве в лесу, оставили тело висеть и ушли.

19 апреля 1947 г.

«Опять слышал зов его духа. Вчера ночью он оторвал меня от работы, должно быть, этот шёпот занёс в Замок сквозняк через какую-нибудь дверную щель. Я пошёл на его зов, поднялся наверх, и он был в её комнате. На этот раз удалось его увидеть: заметил, как в открытое окно ускользнула жемчужная нить. Мы же ей говорили, закрывай на ночь окно! Племянница не слушает, что ей говорят: возможно, не считает необходимым. А если она не верит в необходимость таких простых предосторожностей, то вскоре ей будет угрожать нечто более страшное, чем взрывы в Техас-Сити, потому что трагедия, что разыгрывается здесь с пропажей каждого нового ребёнка, повторяется из века в век.

Но брат заслуживает лучшего. Его дочь я не оставлю.

Успел к ней в комнату до того, как голос смог сделать своё чёрное дело. Захлопнул тут же окно, даже ненароком придавил его мерцающий вьющийся след. След обратился в ниточку пепла и осыпался на пол, а затем исчез на глазах.

Расскажи я хоть кому-нибудь о том, что видел, что знаю, что случалось со мной в лесу и что за зло в нём живёт, — никто мне не поверит. Иногда думаю: может, я и в самом деле, как они думают, сошёл с ума от горя — оно ведь так и не утихло за все эти годы. Но всё, что я делаю, у всего есть цель. И она будет достигнута. Я практически закончил то, что необходимо мне для победы, то, что повергнет лес и зло, живущее в нём. (Не уверен, правда, что оно вообще живое.)

Однако, если власть его будет расти… Если оно завлечёт нового ребёнка, боюсь, я уже не смогу одолеть его. Значит, необходимо оградить Ленору от опасности любой ценой. Я просто обязан сделать всё, чтобы её это не коснулось, не затронуло, не втянуло. Иначе мы погибли. Не могу объяснить, откуда я это знаю, возможно, осознание этого просто передавалось из поколения в поколение. А может, этим знанием дышат камни Замкового особняка: ведь и другие из рода Коулов обнаруживали необъяснимую осведомлённость по поводу самых странных вещей. Видимо, у нас это в крови.

Когда выходил сегодня вечером из комнаты Леноры — просидел там несколько часов: всё следил, ждал, как бы серебристая гадюка не явилась снова, — открыл дверь напротив, которая в комнаты сына. Представил его спящим в кроватке. Кажется, едва не услышал его мерное дыхание.

Может, он и не вернётся никогда.

Но я должен как минимум попытаться».

Из «Дневника о проделанной научной работе» Ричарда Коула