Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Р. В. Полчанинов, 2009

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.

10. Берлин

Февраль–апрель 1942 г

В 1920 г. в Берлине была основана дружина русских скаутов, запрещенная нацистами через полгода после их прихода к власти, точнее — 17 июня 1933 г., одновременно с запрещением и немецких скаутских организаций, так или иначе связанных с Бойскаутским интернациональным бюро в Лондоне. Остались только католические и протестантские следопыты (Pfadfinder), не имевшие связей с зарубежным скаутизмом. Русские скауты, начальником которых был Владимир Сергеевич Слепян, немедленно переименовались в витязей, но не вошли в подчинение парижскому центру Национальной Организации Витязей, так как подчинение зарубежным центрам было запрещено. Они не порывали со своим скаутским прошлым и в ромбовидном знаке витязей — белый крест с сине-красной каймой — в середине креста носили маленькую лилию.

В своих летних лагерях витязи поднимали только русский флаг, но после лагеря в 1937 г. нацисты потребовали от них подчиниться командованию нацистской организации Гитлеровской молодежи (Hitlerjugend) и поднимать ее флаг со свастикой вместе с русским. Витязи это делать отказались и объявили о самоликвидации. В ноябре 1937 г. у супругов Пиотровских в Берлин-Шенеберге был устроен последний сбор, на который все витязи пришли в формах.

Отказ подчиниться нацистам и поднимать флаг со свастикой не мог понравиться властям, но никто арестован не был. Наоборот, летом 1938 г. гитлерюгенды пригласили к себе бывших витязей в гости на две недели в их лагерь, предложив явиться в форме, как было сказано, «если она у них сохранилась». Лагерь был устроен на тысячу человек около Франкфурта-на-Одере. Группа витязей прибыла под руководством Эльбрехта Туганова (эстонского подданного и, кажется, мусульманина) и была встречена очень радушно⁴⁴.

Русские гости присутствовали как наблюдатели на детских маневрах, закончившихся штурмом, в котором половина лагерников штурмовала укрепление, а вторая половина оборонялась. Гитлерюгенды дрались отчаянно, и скорая помощь не бездействовала.

Приглашение бывших витязей в лагерь гитлерюгендов было пробным шаром. Увидев, что витязи сохранили свою форму, нацисты поняли, что витязи готовы продолжать свою работу нелегально. Это послужило толчком к созданию в 1939 г. НОРМ, которая должна была поставить русскую молодежь под контроль нацистов. С первого дня НОРМ была в ведении гитлерюгендов, а возглавил ее Сергей фон Таборицкий, женатый на немке, доверенное лицо нацистов. Он работал как заместитель руководителя (Stellvertretender Leiter) Доверенного по русским делам. Формально руководителем числился генерал Василий Бискупский (?–1945), но фактически все было в руках Таборицкого.

На моем удостоверении № 12714 от 10 февраля 1942 г. стоит подпись не ген. Бискупского, а его заместителя, причем подпись не собственноручная, а печать факсимиле. Раз удостоверение не подписывалось собственноручно, то логичнее было бы ставить печать начальника, а не его заместителя. Но нацисты любили символику, и это должно было подчеркивать, кому они в действительности доверяют.

Генерал Бискупский имел немалые заслуги перед Гитлером. Говорили, что в 1923 г. у него на квартире в Мюнхене скрывался какое-то время Гитлер после своего неудачного восстания. Но это не спасло генерала от неприятностей. Он «был заключен в тюрьму и месяца два просидел по обвинению в заговоре с целью покушения на жизнь вождя. Впоследствии Бискупский был назначен Гитлером комиссаром над русскими беженцами и взял себе в помощники Фабрициуса»⁴⁵. Фабрициус был представителем провозгласившего себя императором Кирилла Владимировича. Сам Бискупский своего монархизма не скрывал.

Фертрауенштелле была создана в 1936 г.⁴⁶, и надо полагать, что нацисты вскоре заменили Фабрициуса своим человеком — Таборицким, оставив Бискупского во главе комитета только для видимости. Бискупский в последние годы войны болел, редко появлялся в канцелярии и умер, как мне говорили, в Мюнхене 18 июня 1945 г.

C. В. Таборицкий и П. Н. Шабельский-Борк принадлежали к ультраправому крылу эмиграции и пытались убить Милюкова. 28 марта 1922 г. в Берлине состоялась лекция П. Н. Милюкова. «…как только был объявлен перерыв, <…> несколько человек бросилось вперед, двое из них что-то выкрикивали, и вдруг блеснул выстрел. <…> Каминка и Набоков бросились к стрелявшему. Набоков схватил его за руку, тот сопротивлялся, и оба упали на пол. В этот момент подбежал другой, тоже выстрелил и, высвободив своего товарища, бросился с ним к выходу. <…> Набоков был убит наповал. Выстрел сделан был в упор в спину»⁴⁷. «Таборицкий и Шабельский-Борк были приговорены к 12 годам тюрьмы, но в 1927 г. помилованы решением прусского Министерства юстиции»⁴⁸.

Возглавив формально НОРМ, Таборицкому нужен был человек, который фактически бы вел всю работу с молодежью, для чего у него не было ни знаний, ни опыта, ни времени. Таборицкий знал, что Иван Александрович Мелких, не будучи немецким подданным, пошел добровольно на рабочую службу (Arbetdienst), которая заменяла немцам службу в армии в годы до введения всеобщей воинской повинности. В его глазах это было знаком лояльности к Германии, и потому выбор Таборицкого остановился на Мелких, человеке умном, энергичном и амбициозном, который согласился быть у Таборицкого начальником штаба берлинского НОРМ.

Мелких рассказывал мне, как он, будучи на арбайтдинст, маршировал вместе с немцами с лопатой вместо винтовки на плече. Как инженер, он ничего не копал, но работал простым рабочим на строительстве, и это, по его словам, было ему вторым университетом, где он научился понимать рабочих и отношения между людьми.

Мелких был женат на певице Ирине, урожденной Правосудович, с которой развелся в 1943 г. Они оба были когда-то русскими скаутами. За свою работу ни Мелких, ни его жена жалования не получали. В обязанности Мелких входило раз в месяц являться к Таборицкому в Фертрауенштелле с докладом о делах НОРМ и получать от Фертрауенштелле деньги на помещение, освещение, отопление, телефон и канцелярские расходы.

Таборицкий никогда не посещал НОРМ и в дела молодежи не вмешивался. Он писал начальству гитлеровской молодежи отчеты и иногда выступал как глава НОРМ на страницах берлинской газеты «Новое слово». Ваня и Ирина Мелких с самого начала старались, чтобы НОРМ не был похож на витязей. Витязи носили форму синего цвета и рубашки, заправлявшиеся в штаны или юбки. Мелких придумал для НОРМ черные косоворотки навыпуск с широкими солдатскими погонами. Первое время членами НОРМ была только русская берлинская молодежь старше 16 лет. Потом, когда в Берлин стала приезжать на работу молодежь сперва из Франции, а потом и из других стран, началось деление на «старых» и «новых» берлинцев. Чем больше русской молодежи приезжало в Германию на работы, тем больше становилось в НОРМ «новых» берлинцев. И Ваня, и Ирина Мелких встречали всех «новых» берлинцев радушно и старались им всячески помогать. Они также старались найти себе среди «новых» сотрудников и помощников.

Первым из «новых» берлинцев, предложившим помощь, был Утехин. Во Франции он был руководителем разведчиков НОРР (организация Богдановича). Это он предложил Ване Мелких для знака НОРМ взять ополченский крест с надписью справа «НОРМ» и слева «1939», на манер такого же знака НОРР, у которого были даты 1682 — 1932. Ему была поручена работа с младшими — учениками русско-немецкой гимназии. Свой отряд Утехин хотел назвать разведческим, а Ване хотелось назвать ребят ушкуйниками. Обе стороны пошли на уступки, и отряд был назван «Ушкуйным войском разведчиков». Мелких назначил Утехина «дружинным атаманом». Атаман стал соответствовать руководителю у разведчиков, и в НОРМ появились младшие атаманы, атаманы и старшие атаманы. Утехин занимался с ушкуйниками-разведчиками строем и разучиванием песен, причем песни разучивались в строю под маршировку на месте. Ушкуйное войско разведчиков охватывало примерно 40–50 человек.

В работе со старшими Ване и Ирине Мелких помогали члены НТС, приехавшие из Чехии и Франции. Одним из сотрудников и советников Вани был приехавший из Праги начальник витязей в Чехии д-р Николай Митрофанович Сергеев (1909–1944), которого Ваня и «старые» берлинцы хорошо знали, так как он бывал у них в гостях со своими витязями из Праги и Брно. Он был одним из руководителей подпольного НТС, который, чтобы не сотрудничать с нацистами, и в Германии, и в Чехии вынужден был официально самоликвидироваться. Нацисты, конечно за ним следили, и в июне 1944 д-р Сергеев был арестован, отправлен в концлагерь Заксенхаузен, где и погиб в июле того же года.

Сергеев начал работу с взрослыми людьми 25–40 лет, которых все больше и больше стало прибывать на работу в Берлин. Для них он стал устраивать доклады, приглашая докладчиков из НТС: Владимира Дмитриевича Поремского (1909–1997) и Серафима Павловича Рождественского (1903–1992) из Франции и «старого» берлинца Романа Николаевича Редлиха (1911–2003). Все трое были замечательными докладчиками. На их доклады приходило человек 60, как членов НОРМ, так и посторонних.

После конфликта группы членов НТС из Югославии с немцами под Киевом, через Берлин на оккупированную территорию направлялась в конце 1941 г. вторая группа, куда входил Олег Сергеевич Поляков (1922–1989). В Берлине группа была уволена с работы. Всем было уплачено возмещение за нарушение контракта и предложено устраиваться на работу в Германии. Поляков нашел работу в Берлине и устроился на жительство в НОРМ. Ему была поручена работа с младшими, т. е. с Ушкуйным войском разведчиков, а Утехин взялся за работу со старшими, которых было человек двадцать. Сборы кончались песнями, среди которых самой популярной была песня «Шумел, горел пожар московский…», в которой Наполеон задавал себе вопрос: «Зачем я шел к тебе, Россия? Европу б всю держал в руке». Удивительно, что никто не донес. Не было доносов и на рассказчиков антинацистских анекдотов.

Одновременно, независимо от Берлина, стали возникать единицы НОРМ в городах Вартегау (присоединенная к Германии часть Польши). В Лицманштадте (Лодзь) работала Ирина де-Лазари, в Катовицах и Сосновицах — Ольга Хростицкая, член НТС, бывшая начальница отряда разведчиц в Белграде, в Торне (Торунь) — Васильев, в Позене (Познань) — член НТС Сергей Голубев. Витязи в Чешско-Моравском протекторате после арестов в 1941 г. решили, во избежание новых неприятностей, переименоваться в НОРМ. Зная о НОРМ из газет и от Сергеева, Мелких решил объединить все единицы НОРМ в одну организацию и возглавить в Берлине Центральный штаб НОРМ. Таборицкий не возражал, гитлерюгендское начальство тоже, но группы НОРМ в провинции не проявляли никакого желания идти к кому-то в подчинение.

Сергеев заверил Мелких, что витязи Центральный штаб формально признают и будут давать отчеты, но при условии полного невмешательства в их внутренние дела. Это было выгодно и одной и другой стороне. Сложнее было с НОРМ в Вартегау. К счастью, во главе НОРМ в Катовицах-Сосновицах стояла Ольга Хростицкая, работавшая с разведчицами в Югославии, знавшая и Полякова, и меня. С нее и было решено начать. Я ей написал письмо и дальнейшие переговоры поручил Полякову.

Перед своим отъездом из Берлина Мартино посетил 11 февраля НОРМ, чтобы попрощаться с Мелких и передать мне должность начальника ИЧ. Тут же был написан приказ № 3, подписанный Мартино, в котором было сказано: «Ввиду того, что мой отъезд из Берлина вызовет временный перерыв связи в Инструкторской части, назначаю своим заместителем до восстановления нормальной связи старшего руководителя Р. В. Полчанинова». Тут же был составлен и мой приказ № 4, в котором я сообщил о распоряжении О. И. Пантюхова о переименовании НОРС-Р — Национальной Организации Русских Скаутов-Разведчиков в НОРР — Национальную Организацию Российских Разведчиков.

Как потом стало известно, Мартино перешел нелегально, по пояс в снегу, границу Генерал-губернаторства (оккупированной части Польши) около Ченстоховы и прибыл в Варшаву.

Все это совпало с началом моих переговоров с Мелких и Сергеевым об объединении подпольных разведчиков с витязями в Праге и Брно и с Ушкуйным войском разведчиков НОРМ. Чтобы показать нашу готовность оказать помощь НОРМ, в последнем параграфе моего приказа № 4 было сказано: «Предписывается всем руководителям на местах поддерживать работу НОРМ и по возможности организовывать единицы НОРМ там, где их до сих пор не было».

Переговоры шли весь февраль и закончились в марте 1942 г. Была достигнута договоренность о вхождении двух дружин витязей в Праге и Брно в подпольную организацию разведчиков с условием, что название «витязь» сохранится для старшей ветви организации. Об этом было сказано в приказе № 9 по ИЧ от 1 января 1943 г. в параграфе 5: «Ушкуйникам, давшим Торжественное обещание (ТО) ушкуйников, присваивается наименование ушкуйников-витязей». Вторым условием было сохранение памяти о погибших витязях в организации разведчиков. Это условие, начиная с сентября 1946 г. в лагере «Памяти Верных», сохраняется и поныне в ОРЮР. Третьим условием было сохранение знака витязей — белого креста на фоне сине-красного ромба на лилии как знака для старшей ветви организации. Это условие было выполнено приказом № 15 по ОРЮР от 20 ноября 1947 г., параграф 7 которого гласил: «Утверждаю знак старшего разведчества: на квадратном суконном поле зеленого цвета (сторона 5 см) по диагонали вышитая серебряная лилия со знаком Пражской дружины витязей посередине».

Мелких я обещал полную поддержку его плана создания под его руководством Центрального штаба НОРМ в Берлине, а он согласился включить НОРМ в подпольную организацию разведчиков и быть прикрытием подпольной работы разведчиков. В завершение я предложил Мелких и Сергееву стать членами ИЧ подпольной разведческой организации. Обо всем этом, приехав в Варшаву, я доложил Мартино, передавая ему должность начальника ИЧ. По ряду причин, в том числе болезни Мартино, передача дел ИЧ Евгению Евгениевичу Поздееву (1916–1994) и мой отъезд в Псков, назначение Мелких и Сергеева в состав ИЧ не были проведены через приказ, но об этом знали те, кому это следовало знать.

В феврале 1942 г., вскоре после моего приезда в Берлин, Мелких поручил мне работу с одиночками, передав мне полученное им недавно письмо от Жени Праутина из Альгрингена (присоединенная к Германии Лотарингия), который состоял до войны в НОРС-Р, узнав из газеты «Новое слово» адрес Берлинского НОРМ, решил вступить в связь.

В штаб Отделения одиночек Мелких назначил Жоржа Богатырева из Сараева, Володю Быкадорова из Парижа, Милу Малышевскую из Белграда и старую берлинку Аллу Погорелову. Для них я решил провести КДВ — курс для вожаков. Когда я курсантам сказал, что курс будет называться КДВ, то сразу поднялся хохот. Оказывается, самый известный берлинский универмаг назывался тоже КДВ. Я не смутился, а курсанты сперва посмеялись, а потом привыкли.

Теорию мы связывали с практикой. Кроме Праутина в Альгрингене, в Марбурге (до 1941 г. югославском Мариборе) жили одиночки — брат и сестра, дети югославянского летчика, которые в начале войны из приграничного города Марибора переехали в Сараево и там вступили в нашу дружину. Вот им мы и написали наши первые письма.

Затем мы обратились во все приходы Германской епархии с просьбой сообщить о русских детях, которых можно было бы привлечь в НОРМ. Помню, что не все настоятели ответили, а и те, которые ответили, ничего утешительного сообщить нам не могли. Только из Дрездена пришел ответ, что там проживает молодой человек Скалон, бывший ранее русским скаутом. Жорж Богатырев вошел с ним в связь и даже поехал в Дрезден, чтобы лично познакомиться. В Дрездене было довольно много русских, и можно было бы собрать детей, но у Богатырева это с первого раза не получилось, и я решил сам поехать и попробовать. Встреча была интересной. Скалон показал мне скаутский звеновой флажок, который он сохранил, вспоминал скаутские лагеря, но начинать работу с детьми в Дрездене категорически отказался.

Пока Мартино ожидал отправки на восток, мы с ним, как знатные туристы, осматривали Берлин, но после его отъезда я решил поискать себе работу. Все было недорого, цены были твердые, но запас марок, купленных в Загребе, подходил к концу.

Незадолго до нашего приезда на Берлин был небольшой налет союзной авиации. Несколько домов пострадало, но не сильно. Мы ходили посмотреть, и никаких следов разрушений не обнаружили. Мусор был убран, стекла вставлены. Пострадавшие немедленно получили талоны на покупку новых вещей. Мы ходили посмотреть на главный берлинский универмаг — КаДеВе. Огромное, многоэтажное здание, ломившееся от товаров. Там было все, но только по талонам. Помещение НОРМ было в берлинском районе Шенеберг. Там, недалеко от НОРМ, была синагога, и около нее можно было встретить пожилых евреев со звездами на пальто. В других местах евреи нам не встречались. Их без особого шума вывозили из Берлина в гетто восточноевропейских городов, например, в Ригу. В Берлине гетто не было, и евреи жили в тех же домах, где и немцы, но у них на входных дверях были наклеены звезды. Говорилось, что их вывозят на работы. Оно вначале так и было. Убийства жителей гетто начались только летом 1942 г.

В русской начальной школе в Сараеве для мальчиков были уроки переплета, и я решил в Германии стать переплетчиком. На вопрос о профессии в Фертрауенштелле я ответил, что я переплетчик, и мне так и записали в моем удостоверении. Я решил поискать работу недалеко от места жительства. В ресторане, где за обед, включая чаевые, с меня взяли 1 марку и 15 пфеннигов, я еще, по совету Полякова, оставил на столе 10 пфеннигов и, взяв телефонную книгу «по профессиям» и план Берлина, выписал адреса ближайших переплетных.

На следующий день, рано утром, я пошел в ближайшую мастерскую и предложил свои услуги. Хозяин спросил у меня бумаги. Я ему показал рабочий паспорт и удостоверение, где было черным по белому сказано, что я по профессии переплетчик, но хозяину этого было мало. Он попросил меня показать ему мою рабочую книжку (Arbeitsbuch). Я показал ему мое удостоверение служащего Югочелика, написанное только по-сербскохорватски. Оно было внушительным, с фотографией и многими печатями, но непонятным для немца-хозяина. Он повертел его в руках и спросил, почему ничего нет по-немецки. Я объяснил, что хоть удостоверение и было выдано во время войны, в 1940 году, но в Югославии тогда еще не думали, что страна будет вскоре оккупирована немцами, и потому не предусмотрели перевода на немецкий язык. Хозяин улыбнулся, и сказал, что берет меня на пробу.

Он дал мне пачку портретов на меловой бумаге и указал на гору книг на полу. Надо было приклеивать по портрету автора на каждую книгу. Я взял первую книгу и портрет, смазал его клеем и приклеил. Хозяин молча смотрел на меня, и когда я взялся за следующую, то спросил:

— Кто тебя учил так работать? Вот как надо. Он взял всю пачку портретов, выровнял их и одним мазком смазал их все клеем. Потом взял десяток книг и стал быстро приклеивать один портрет за другим. У него все прямо летело.

Потом он показал мне, как сшивать книги проволокой на специальной машине, и был искренно удивлен, узнав, что у меня нет гладилки (маленькой тонкой костяной дощечки), которая у настоящего переплетчика всегда в кармане. Он понял, с кем имеет дело, улыбнулся и подарил мне гладилку. Когда наступил обеденный перерыв, он сказал мне: Дорогой мой, я возьму тебя на работу и буду платить 66 пфеннигов в час. Согласен?

Я знал, что столько получает начинающий (вспомогательный) рабочий (Hilfsarbeiter), и сказал — «нет, я хочу 99 пфеннигов», а это было ставкой для специалистов.

— Я не говорю, что ты не специалист и, в принципе, не возражаю против 99 пфеннигов, но ты работаешь хуже моего помощника, которому я плачу 66 пфеннигов, и если я дам тебе 99 пфеннигов, то и он потребует такую же плату для себя, а платить вам обоим по 99 пфеннигов мне будет слишком дорого.

За проработанные мною 4 часа он дал мне серебряную монету в 5 марок, и когда я вынул кошелек, чтобы дать ему сдачу, он отказался и, пожелав удачи, попрощался. Это был остроумный и добрый человек.

Отмечу, что хотя правительство незаметно изымало не только серебряные монеты, но и медную мелочь в 5 и 10 пфеннигов, заменяя их черными монетами из свинцового сплава, и серебряные, и медные монеты в начале 1942 г. все еще были в обращении.

На следующий день я снова отправился искать работу. Сперва мне отказали в нескольких местах, но потом нашелся один мастер, которому нужен был временный рабочий для переплета 3000 книг, издательницей которых была одна дама, жившая в том же доме, где была и переплетная. Хозяин спросил меня, согласен ли я на временную работу, и когда я согласился, спросил меня, сколько я хочу получать в час. Я назвал 99 пфеннигов, и он согласился взять меня на пробу, предложив сразу же надеть фартук. Я ему объяснил, что, нанимаясь в Хорватии на работу, мне обещали, что халат я получу там, где буду работать. Он извинился и стал объяснять, что у него маленькая мастерская, что он работает без помощников и не имеет лишнего халата.

В этот раз я не ударил лицом в грязь. Получив пачку портретов, я их сложил как надо и одним мазком смазал их клеем и быстро приклеил. Вчерашний урок мне пришелся на пользу. Гладилка тоже торчала у меня из кармана и свидетельствовала о моей принадлежности к переплетной профессии.

Переплетчик выполнял заказ по частям. Сотня книг была почти готова, а все прочее было еще не сброшюровано. Хозяин хотел посмотреть, как я буду брошюровать, и тут я тоже, пользуясь вчерашним опытом, сделал все как надо. Хозяин был доволен, но, прощаясь со мной, просил принести ему на следующий день немецкую рабочую книжку, так как моя из Югославии в Германии не действительна. Я сказал, что ее у меня нет.

— Разве тебе ее не дали на бирже труда?

Когда я сказал, что кроме рабочего паспорта, в котором было сказано по-немецки, что я переплетчик, у меня ничего больше нет, ему стало ясно, что я нанимаюсь к нему нелегально. Он знал, что через биржу труда он никого на временную работу не получит, и принял меня на работу. Я для него был находкой, так же как и он для меня. Платил он мне 99 пфеннигов в час без вычетов, а работал я у него с 8 утра до 5 вечера, а по субботам до двух. Как только сто книг было готово, я их в двух чемоданах тащил к издательнице на третий этаж (лифта в доме не было) и получал на чай 10 пфеннигов. Первый раз, с непривычки, я чуть было не отказался от чаевых, но быстро понял, что, назвавшись рабочим, должен себя вести по-пролетарски.

С работы домой, то есть в НОРМ, я приходил первым, минут через 20 после конца работы. Хоть мы и имели такие же продовольственные карточки, как и немцы, и в начале 1942 г. по ним давали еще вполне прилично, мы все и всегда чувствовали себя голодными. Приходя с работы, я съедал свою вечернюю порцию хлеба с мармеладом, а когда приходил Олег и другие жители НОРМ, то у меня, в самом буквальном смысле слова, начинали течь слюнки. Я не выдерживал и съедал утреннюю порцию хлеба. Но через два-три дня я нашел выход из положения и предложил всем не начинать есть, пока все не вернутся с работы.

Дело в том, что все мы были холостяками и питались в ресторанах, а там, вырезая у нас карточки, давали, конечно, меньше, чем было положено. Не раз нам было стыдно, что мы, идейная молодежь, собравшись вместе, частенько переходили, как мы говорили, на «кулинарные темы». Сперва мы говорили о том, где и что можно было достать без карточек, например, измятку (Buttermilch), картошку и еще что-то, затем, в каких ресторанах за те же карточки дают больше и, наконец, какой вкусный хлеб, сосиски или пирожные были в Югославии. Конечно, кто-нибудь из нас переводил разговор на более идейные темы, но ведь и идейные люди не обходятся без еды.

В НОРМ приходила разная молодежь из разных стран. Члены НТС приезжали в Геманию якобы на работу, чтобы двигаться дальше в Россию, а были среди молодежи и такие, которые приезжали именно работать и приходили в НОРМ, чтобы отвлечься и развлечься. Помню, как один, узнав, что я работаю до 5 часов, предложил устроить меня на вторую работу. Я, конечно, отказался. Не для того я приехал в Германию.

По тому, кто как говорил, легко было узнать, кто откуда приехал. Только члены НТС, готовясь к встрече с молодежью на родине, следили за своим русским языком и не употребляли в разговоре иностранных слов. Впрочем, и у них это бывало. Так я, однажды, решив пристыдить ребят за употребление иностранных слов, услышал от них, что и я этим грешу: я киоск называю «трафикой», а это не по-русски. Я был потрясен. За 22 года жизни в Югославии я ни разу ни от кого не слышал слова «киоск» и думал, что «трафика» русское слово.

Зато члены НТС страдали другим. Все мы употребляли такие советские словечки, как «ребята», «отобразить», или выражения вроде «в разрез и по линии» или зощенковское «что за шум, а драки нет». От членов НТС члены НОРМ научились петь многие советские песни, зачастую не зная об их советском происхождении. Это были и «Крутыми тропинками в горы», и «Веселый ветер», и «Я на подвиг тебя провожала» и многие другие.

Русская молодежь из Франции, даже знающая русский язык, между собой говорила, как правило, по-французски. На вопрос «как дела?» отвечали по-французски — «са ва». Вначале это было забавно слышать, но потом перестало казаться смешным. «Старые» берлинцы чепуху называли по-немецки — «квач» и в виде восклицания говорили «Mensch!» (человече!). Курс для вожаков — КДВ русские из Польши называли КаДеВу и подмешивали польские словечки, чем, впрочем, страдали и эмигранты из Югославии.

Вообще, русская молодежь из разных стран представляла собой довольно пеструю картину. Началось деление на «старых» берлинцев и «новых» берлинцев, т. е. новоприезжих. Это были два разных мира. «Старые» берлинцы либо учились в русско-немецкой гимназии, либо имели интеллигентную работу, питались дома, имели связи с местным населением. «Новые» берлинцы были простыми низкооплачиваемыми рабочими и питались в ресторанах. Во главе НОРМ стояли «старые» берлинцы — Ваня и Ира Мелких, а на всех остальных руководящих местах оказались «новые» берлинцы. Некоторые «старые» берлинцы были этим недовольны, но не хотели понять, что они в этом сами виноваты. Им никто не мешал занять ту или иную руководительскую должность, но они предпочитали не руководить, а быть руководимыми.

Рождественский, работая в редакции «Нового слова», устраивал там после конца работы доклады для членов НТС и их друзей. Первое время «Новое слово» можно было купить и на оккупированной территории СССР, куда спецкором ездил Февр, писавший о своих впечатлениях под заголовком «Солнце всходит на Западе», но потом немцы ограничили распространение «Нового слова» на Германию и Генерал-губернаторство. Редакция получала газеты, печатавшиеся на оккупированных территориях, и делала из них выдержки. На собраниях в редакции Рождественский читал те сообщения, которые почему-либо не попадали в «Новое слово», снабжая их комментариями, где между строк говорилось о том, о чем нельзя было написать. Помню одно такое сообщение об открытии маслобойного завода. Из комментариев становилось ясно, что раньше крестьяне могли использовать молоко для себя, а после открытия завода все молоко шло на масло для немецкой армии.

Когда заказ в переплетной, где я работал, был выполнен и хозяин попрощался со мной, мне надо было снова искать работу. Я ее нашел без особого труда, но хозяин послал меня на биржу труда за рабочей книжкой. Книжку я получил, но одновременно и назначение в другую переплетную, туда, где надо было в спешном порядке переплести новые телефонные книги. Долго я там не проработал, так как в апреле НТС решил послать меня в Варшаву на работу в Дом молодежи, чтобы заменить Мартино, который в мае должен был бы двинуться в Смоленск.

После моего отъезда в Варшаву начальником Отделения одиночек был назначен атаман (так в НОРМ назывались руководители) Павел Синкевич, а его помощником Володя (Владимир Исаакиевич) Быкадоров. Отделение выпускало в Берлине «Костер одиночек». Третий и, кажется, последний, номер вышел перед лагерем, который должен был бы состояться с 15 августа по 1 сентября 1944 г.

До войны издание местных журналов в Югославии было одной из форм воспитательной и образовательной работы с разведчиками. В 1941–1945 гг. в Германии, в ее границах того времени, выходили, кроме берлинского «Костра одиночек», с 1 марта 1944 г. еще «Рук-Вож» — журнал для руководителей и вожаков, в Катовицах-Сосновицах — «К родным полям», в Лицманштадте «Наш труд» и в Альгрингене сборник «Вперед» (кажется, только один номер). О журнале псковских одиночек «Перезвоны» и венском сборнике «Вперед» будет сказано далее.

Примечания

44

Полчанинов Р. В. «Старые» и «новые» берлинцы // Единение. Сидней. № 2262, 3.6.1994 (со слов «старого» берлинца Олега Геннадиевича Сампсидиса).

45

Гессен И. В. Годы изгнания. Париж: ИМКА-Пресс, 1979. C. 242.

46

Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М.: Мысль, 1981. C. 147.

47

Гессен И. В. Указ. соч., с. 134–135.

48

Назаров М. В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь: Кавказский край, 1992. C. 137.