Политогенез. Храм – Πόλις – ГосударЬство – State

Р. А. Ромашов

Исследование политогенеза, осуществляемое при помощи метода циклической истории, позволяет рассматривать отдельно взятые государства как замкнутые социально-культурные и политико-правовые циклы, проходящие в динамике своего развития этапы возникновения, становления, прогрессивного и регрессивного развития, кризиса, разрушения/мутирования. На основании проведенного сравнительного анализа закономерностей политогенеза выдвигается теоретическая концепция «спиральной» (мутирующей) цикличности западной и «круговой» (повторяющейся) цикличности российской государственности. В рамках этой концепции рассматриваются основополагающие принципы организации и функционирования государства в динамике его исторического развития. Книга рассчитана на преподавателей и студентов юридических и политологических факультетов вузов, а также на широкий круг читателей, интересующихся проблемами истории и теории государства.

Глава 4

Государство — внешний образ и содержательная сущность

4.1. Трансформация образа государства в процессе политогенеза

Государство — явление, воспринимаемое неоднозначно и в зависимости от обстоятельств предстающее перед простым обывателем и умудренным исследователем в различных образах⁵⁶.

Образ государства — явление субъективное, формирующееся под воздействием различных исторических факторов. На разных этапах политогенеза государство предстает перед современниками в меняющихся ипостасях и качественно отличных образах.

Государства-деспотии воспринимаются в образе храма, служение которому определяет смысл жизнедеятельности всех жителей, являющихся рабами храма, независимо от социального положения и политико-правового статуса.⁵⁷

Античный полис (город/гражданская община) ассоциируется гражданами с образом корабля, не привязанного к раз и навсегда избранной земле и являющегося для его команды одновременно коллективным домом, крепостью, оружием защиты и нападения.⁵⁸ По мнению Г. Еллинека, в условиях античности «вещный элемент далеко отступает перед личным. Гражданская община тождественна с государством. Публично-правовое положение индивида никогда не обусловливается поэтому принадлежностью к стране (политико-территориальному образованию. — Р. Р.), а всегда только принадлежностью к членам гражданской общины или зависимостью от нее».⁵⁹ Римский период с его имперской моделью мироустройства трансформирует представление о государстве-полисе в государство-цивилизацию, где civis romanus уже не автаркичный греческий город, население которого не воспринимает в качестве «соотечественников» иногородних граждан, а res publika — общее дело, соединяющее жителей различных городов и провинций «Великого Рима» в общую «большую Родину» — Patria, единую для всех римских граждан, независимо от места их рождения и проживания.⁶⁰

Средневековый город-государство — это и крепость (бург), и экономическое пространство (цеховые организации, рыночная площадь), и сосредоточие городской культурной среды (храм, магистрат, университет), противопоставляемой аграрной (сельскохозяйственной) культуре.⁶¹

На этапе главенства феодальных отношений формируется образ государства, связывающий его с землей, выступающей и как среда обитания, и как основное средство производства жизненных благ, и как основная ценность, стремление к завладению которой обусловливает многочисленные оккупационные войны, главной целью которых являются территориальные захваты. Вполне логично, что в средневековой терминологии в целях обозначения государства используется слово земля, terre, terra. «Перемещая центр тяжести государства в его территориальный элемент, оно находится в соответствии с историческим фактом значительного преобладания в ту эпоху негородских государств и с тем значением, которое приобрела земля как основа политической силы».⁶²

Эпоха индустриализации обусловливает вытеснение образа государства-домена механистическим представлением о государстве как о state — обезличенном порядке социальной организации и публичной власти, подчиняющемся в своей организации и функционировании закрепленным в законодательных актах правовым технологиям, действие которых аналогично технологиям, управляющим производственными процессами. В таком понимании образом государства становится конвейер, в котором все члены государственной организации занимают предназначенные для них места, ячейки и в котором деятельность каждого подчинена определенной конечной цели — производству общегосударственного продукта, ценному как для государства в целом, так и для каждого участника производственного процесса.⁶³

Современное государство, как правило, связывается с тремя смысловыми образами — территорией, населением, аппаратом государственной власти.

Государство как локальное территориальное образование ассоциируется с местом на политической карте мира, выделенном государственной границей. Наличие у государства собственной территории во все времена рассматривалось в качестве важнейшего условия обеспечения суверенной государственности.

Государство как политический союз граждан (подданных) — нация выступает в качестве особой формы человеческого объединения, в рамках которой связь «государство-индивид» не зависит от фактического местонахождения последнего.⁶⁴ При этом в зависимости от формы правления государственно организованный народ рассматривается либо в качестве объекта государственного владения (монархия), либо в качестве социальной основы государственной организации, источника государственной власти и коллективного субъекта государственного суверенитета (республика).

Государство — аппарат публичной политической власти, объединяющий специализированные управляющие структуры (органы государственной власти), а также обеспечивающих деятельность этих структур должностных лиц — чиновников, принимающих от имени государства властно-распорядительные решения, обеспечивающих реализацию этих решений теми, к кому они адресованы, а также определяющих и применяющих меры юридической ответственности по отношению к нарушителям общезначимых и общеобязательных правил поведения.

Перечисленные образы государства объединяются в единую логическую умозрительную конструкцию посредством понятия «государственный суверенитет».

Применительно к государственной территории суверенитет означает территориальную неприкосновенность государства, недопустимость оккупации и аннексии.

В отношении государства-нации суверенитет носит двоякое значение. В условиях монархии носителем суверенитета является сам суверен — государь. Народ поддан государю и фактически является его собственностью. Присягая на верность «царю и отечеству», подданные тем самым объединяются вокруг единоличного главы государства, который в собственной деятельности отвечает исключительно перед собственной совестью и Богом. В республике народ-нация выступает в качестве коллективного носителя народного суверенитета, а представители народа, наделенные делегированными властными полномочиями, ответственны в своей деятельности перед народом и в случае злоупотребления этими полномочиями могут быть от власти отстранены.

Наконец, в отношении самой государственной власти суверенитет означает, во-первых, ее верховенство по отношению ко всем другим видам и формам социальной власти внутри самого государства, а также окончательность принимаемых на государственном уровне решений. Во-вторых, независимость государственной власти на внешнеполитической арене и ее право на самостоятельное определение основных вопросов, связанных с направленностью и содержанием как внутренней, так и международной политики государства.

4.2. Организационная концепция понимания государства

В рамках организационной концепции государство представляет собой форму социальной организации. По мнению В. Е. Чиркина, отражающего достаточно традиционную для социально-политической и юридической науки точку зрения, государство — это особая, универсальная для данного общества организация, обладающая уникальной властью (публичной, государственной властью) и специализированным аппаратом управления обществом. Будучи неотъемлемой частью общества уже на протяжении, видимо, многих тысячелетий, государство выполняет всеобъемлющие регулятивные (а именно управленческие) функции по отношению к нему.

Представляется целесообразным рассмотрение организационной концепции понимания государства в широком и узком смыслах.

В широком смысле государство есть все политически организованное сообщество. При этом в качестве основных структурных элементов государства выступают социальные организации, осуществляющие управление (органы государственной власти); организации, обеспечивающие управленческий процесс (материальные придатки государства: силовые структуры: полиция, армия, органы государственной безопасности; государственные учреждения, осуществляющие деятельность в сфере науки, образования, медицины, социального обеспечения и т. п.); организации, являющиеся объектом управленческого воздействия (семейные и профессиональные союзы, корпорации, осуществляющие хозяйственную деятельность и т. п.).

В узком смысле государство отождествляется с аппаратом государственной власти (бюрократией) и силовыми структурами, при помощи которых осуществляется государственное принуждение. Соответственно, если брать за основу узкий подход, то получается, что на территории страны существуют и определенным образом взаимодействуют государство как аппарат (инструмент) публичной политической власти и народ как объект властного воздействия. При этом формирование структур государственной власти осуществляется по различным схемам: непосредственного и опосредованного представительства; назначения; представления кандидатуры для последующего коллективного утверждения и т. д.

Понимание государства, осуществляемое в контексте организационной концепции, базируется на двух политико-правовых фикциях:

— утверждении в качестве цели создания и функционирования государства построения «общего блага»;

— восприятии государства в качестве субъекта действия.

Прежде всего попытаемся разобраться с «государством общего блага».

Традиционно считается, что целью государства является обеспечение жизнедеятельности государственно организованного и управляемого сообщества. При этом сам факт жизнедеятельности объединенных в государство людей и есть то самое общее благо, поскольку самопроизвольное либо искусственное уничтожение социума как целого неизбежно повлечет за собой ликвидацию его отдельных составляющих. Подобный системоцентричный подход к пониманию «общего блага» был присущ ранним государствам, прежде всего античным полисам, в которых благо полиса и благо гражданина по сути своей являлись тождественными категориями.

Появление и укрепление христианской традиции, основанной на единобожии и триединстве божественного образа (Бог — отец, сын, дух) по времени совпало с переходом от архаической рудиментарной (родовой, вождеской) демократии к деспотии. При этом логическое сочетание получили теологическая, патриархальная и патримониальная концепции государства. С точки зрения теологической концепции государь получает свою власть от Бога и по сути своей является его земным воплощением. Патриархальная концепция предполагает рассмотрение государя в качестве мудрого и строгого отца «семьи народов», управляющего ею по собственному разумению и самостоятельно принимающего решения о том, что его «неразумным детям» полезно, а что вредно. Наконец, патримониальная концепция означает, что само государство (земля с ее ресурсами и народ, на этой земле живущий) является владением государя. Следовательно, государь и есть государство. «В эпоху, когда государство и форма правления совершенно не различались, понятия “государев” и “государственный” неизбежно должны были покрывать друг друга. Государство и государственный интерес мыслились не иначе как конкретно — в форме живой личности государя и государева дела».⁶⁵ В Западной Европе данный тезис получил свое образное выражение в концепции «политического тела короля», предложенной английскими юристами тюдоровской эпохи. В соответствии с данной концепцией король имеет два тела, одно природное, подверженное болезням и в конечном счете смерти, а другое политическое, содержащее королевское положение и достоинство.⁶⁶ Политическое тело — это тело, которое нельзя видеть и до которого нельзя дотронуться, оно состоит из политики и правления и создано для руководства народом и управления общим благом. В свою очередь, для того чтобы преодолеть противоречие между смертностью природного и бессмертностью политического тел, была использована метаморфоза возрождения птицы Феникс — с каждой смертью естественного тела очередного короля в новом короле возрождалось политическое тело государства. «Король умер, да здравствует король». Таким образом, физическая смерть государя (либо иной способ его отстранения от должности) не влияет на жизнь политического тела — королевства (государства).

В отечественной политико-правовой традиции вплоть до конца XVII в. господствовала точка зрения, в соответствии с которой характеризующая государство триада «государь — государственное управление — подданные» рассматривалась в контексте патримониальной традиции. В частности, царь Алексей Михайлович относился к стране и народу как к собственному владению, представляющему «единого государя государство».⁶⁷

Однако персонификация государства и его отождествление с государем не могло не повлечь за собой расхождение в понимании общего блага. Ведь в практической жизни «общее благо», отождествляемое с благом государя, владеющего своим государством, и «благо каждого» зачастую выступали как противопоставляемые. Для большей части населения государь выступал в качестве фигуры такой же мистической и абстрактной, как и Бог. Именно с всемогуществом «царя-батюшки» связывали русские крестьяне свои чаяния относительно справедливого жизненного устройства и надежды на избавление от невыносимых «тягот земного жития». Наоборот, «государевы люди» (бюрократический аппарат) рассматривались как частные лица, отделенные от государя (а значит, и от государства) и злоупотребляющие доверием царственной особы. В восприятии простых людей не существовало понятного каждому образа государства ни в плане единой социальной организации, ни в плане целостного аппарата публичной политической власти. Государственные чиновники воспринимались в качестве государевых холопов (слуг), практически повсеместно извращающих справедливые наказы государя.

Более того, крестьяне не имели почти никакого представления об общем благе государства как социально-политического целого и, соответственно, не воспринимали данную идею с точки зрения ее субъективной ценности. Примеры масштабных крестьянских восстаний (под предводительством Болотникова, Разина, Пугачева) свидетельствуют о том, что сама идея изменения несправедливого порядка была неразрывным образом связана с идеей замены «неправильного» царя (царя — самозванца) «правильным» (законным наследником престола). При этом для большинства восставших абсолютно нежизненными были стратегические замыслы руководителей, связанные с изменением государственного устройства. Захват поместья, в котором повстанец ранее проживал, и расправа с помещиком воспринимались как достижение справедливости и, следовательно, достижение поставленной цели.

Что касается современного состояния мифа «государства — общего блага», то следует констатировать качественное изменение его сущности. Если ранее в качестве критерия отнесения той или иной ценности к числу «общезначимых» определялось благо социального целого либо благо государя, отождествляемого с подвластным государством, то в современных представлениях доминирующими выступают частные блага — права и свободы человека и гражданина. При этом общее благо выступает в качестве категории, производной от частных ценностей. Таким образом, качественно видоизменяется концепция самого государства, в котором права индивида приобретают характер абсолютной ценности, определяющей формы, методы и саму суть государственной деятельности.

Другим, не менее значимым для понимания государства в контексте организационной концепции, является миф, в котором государство рассматривается в качестве субъекта действия.

Как известно, любое действие характеризуется наличием двух составляющих: субъекта (того, кто действие производит) и объекта (на что действие направлено). В теории государства и права традиционно различаются индивидуальные и коллективные субъекты. Основным признаком субъекта является наличие у него правосубъектности потенциальной и реальной возможности своими действиями реализовать правомочия и обязательства, а также самостоятельно отвечать за негативные последствия осуществленных действий. Возникает вопрос: может ли государство рассматриваться в качестве автономного субъекта действия! На первый взгляд, ответ очевиден: конечно да. Мы в повседневной речи достаточно часто слышим и произносим фразы типа «Государство должно отвечать по взятым на себя обязательствам», «Государство гарантирует права и свободы человека и гражданина», «Государство не должно вторгаться в сферу частных интересов», «Государство определяет основные направления экономического развития» и т. п. Однако, как только мы попытаемся поставить вопрос более конкретно, окажется, что субъекта, называющегося «государство», на практике не существует.

Дифференциация понятий «аппарат государственной (публичной политической) власти» — «государство» — «народ (общество)» не позволяет рассматривать их в качестве тождественных. Прежде всего это касается аппарата государственной власти и государства. Действительно, во всех случаях, когда речь идет о требованиях со стороны общества и конкретных индивидов к государству, равно как и тогда, когда речь идет об обязательствах отдельных физических и юридических лиц, мы имеем в виду конкретные организации и конкретных должностных лиц. То же самое можно сказать об ответственности государства по взятым на себя обязательствам и совершенным правонарушениям. Так, к примеру, не вызывает сомнения тот факт, что массовые репрессии, осуществляемые в Советском Союзе в 30–50-х годах минувшего века, являлись элементом государственной политики, вместе с тем признание противоправного характера данных действий не повлекло за собой ни юридической, ни материальной ответственности государства как самостоятельного субъекта. Другой пример: в начале 90-х годов прошлого столетия страну захлестнула волна финансовых махинаций, значительную часть среди которых занимали так называемые «финансовые пирамиды» типа компании «МММ», при этом реклама данных «проектов» осуществлялась абсолютно открыто, в том числе в государственных СМИ. Для простых россиян данное обстоятельство сыграло роль немаловажного фактора, обусловившего доверие к мошенникам, долгое время действовавшим в рамках официального правового поля при фактическом попустительстве государственной правоохранительной системы. После того как деятельность структур, подобных «МММ», была признана противозаконной, государство не понесло никакой ответственности за бездействие компетентных органов, повлекшее за собой причинение значительного материального ущерба сотням тысяч российских граждан.

Таким образом, применительно к сфере внутригосударственных отношений государство не может рассматриваться в качестве субъекта действия, поскольку не могут рассматриваться в качестве тождественных конкретные государственные органы, учреждения, должностные лица и государство в целом.

На наш взгляд, логично рассматривать в качестве субъектов действия народ и аппарат публичной политической власти (государственную бюрократию).

Народ (граждане, подданные государства) выступает субъектом непосредственной демократии и в подобном статусе участвует как в формировании представительных структур государства, так и в процессе правотворческой деятельности (путем участия в референдумах). В странах современной западной демократии существует и такая форма участия народа в политической жизни, как гражданский контроль за деятельностью государственной власти. Что же касается Российской Федерации, то деятельность подобного рода, к сожалению, пока находится лишь в «зачаточном» состоянии.

Аппарат государственной власти (государственная бюрократия) в качестве субъекта осуществляет публичные властные полномочия от имени всего государственно организованного сообщества. Как уже ранее отмечалось, публичный характер действий данного субъекта, основными законными представителями которого являются единоличный глава государства (президент, монарх) либо коллективный орган (диктатура, хунта, государственный совет и т. п.), обосновывается при помощи мифа «государства — общего блага». Однако, как мы уже выяснили, понимание ценностей, на которых базируется «общее благо государства — государственного аппарата» и «общее благо государства — народа», зачастую носят не только не совпадающий, но и попросту взаимоисключающий характер.

Собственно, государство в рамках подобного подхода следует рассматривать не как субъект, а как объект воздействия как со стороны государственного аппарата, так и со стороны управляемой части сообщества.

Применительно к сфере международных отношений государство выступает в качестве коллективного субъекта, представляемого компетентными должностными лицами, прежде всего главой государства. Однако вплоть до настоящего времени не получил однозначного ответа вопрос о том, с какого момента государство может рассматриваться в качестве легального и легитимного субъекта отношений в сфере межгосударственного взаимодействия. Особое значение данный вопрос имеет для так называемых вновь образуемых государств, возникших в результате глобальных политических катаклизмов. В частности, достаточно сложно определить момент приобретения статуса субъекта действия послереволюционной Россией. С одной стороны, октябрьский переворот носил открыто противозаконный характер и, следовательно, самопровозглашенная Советская республика, не признанная до определенного периода ни одним из ведущих государств мира, не являлась субъектом международного права. Вместе с тем не могли рассматриваться в качестве таковых ни прекратившая существование в феврале 1917 г. Российская империя, ни Россия периода Временного правительства. Представляется, что статус субъекта международного права РСФСР приобрела тогда, когда новая власть обрела государственный суверенитет, т. е. доказала (путем победы, одержанной в гражданской войне и в борьбе с иностранной интервенцией) свое верховенство внутри страны, а также независимость и реальную возможность противостоять иностранной военной экспансии на международной арене. Таким образом, в международных отношениях государство будет рассматриваться в качестве субъекта только в том случае, если оно способно обеспечивать внутренний и внешний суверенитет. Последний и следует рассматривать в качестве условия правосубъектности государства в международной сфере.

4.3. Функциональная концепция понимания государства

В контексте функциональной концепции государство выступает не как субъект действия, а как система социально-политических отношений, состояние упорядоченной политико-правовой реальности. С точки зрения смыслового значения данной концепции в большей степени соответствуют западные понятия etat, stato, staat, state. Изначально возникнув для указания на состояние и положение правителей, их величие и достоинство, данные понятия постепенно начали рассматриваться в качестве самостоятельных категорий, обозначающих состояние или положение соответствующих политических образований. В частности, в широко распространенных в Западной Европе эпохи позднего Средневековья и Возрождения (XIII–XV вв.) книгах-поучениях правителям содержатся положения, в соответствии с которыми правители должны поддерживать благополучное, выгодное, почетное и процветающее status civitatis. Оптимальный status civitas (respublica) достигается в том случае, если администрация (магистрат) во всех своих делах следует диктату правосудия, в результате чего укрепляется общее благо, сохраняется мир и гарантируется обеспечение и защита как публичных, так и частных интересов членов гражданского общества.

Основываясь на данном положении, можно сделать следующие важные выводы:

— дифференциация понятий «состояние правителя» и «состояние правления» обусловили разграничение таких понятий, как «правитель» — «сфера правления». Правитель продолжает выступать в качестве субъекта действия, в то время как сфера правления начинает рассматриваться в качестве объекта управленческого воздействия и состояния отношений управляющих и управляемых;

— отделение состояния правителя от состояния правления обусловливает наличие неких объективных правил поведения, в одинаковой степени обязательных как для управляемых, так и для правителей. Совокупность данных правил, с реализацией которых и связывается обеспечение «общего блага», образует публичное право.

Развитие западноевропейской политической теории в XVIXVII вв. привело к тому, что etat, stato, staat, state постепенно превратились из производных от статуса правителя в самостоятельные категории, не тождественные ни личности правителя, ни его подданным (в том числе подданным, осуществляющим управленческие функции и в подобном качестве выступающим в качестве протобюрократии), ни территории, определяющей пространственные параметры владения правителя. Именно в это время возникает триада «правление — государственный аппарат управления — общество». В рамках представленной конструкции верховная власть (власть, осуществляемая от имени всего сообщества представителями государственного аппарата) сосредоточена в некоей «искусственной душе», а не в правителе и подданных. Это позволяет отделить государство (state) как абстрактно понимаемое «седалище власти» не только от народа, но и от личности правителя. В рамках подобного понимания государство начинает рассматриваться как сложившийся в пределах определенной территории (пространства юрисдикции) и обеспечиваемый при помощи публичных регулятивно-охранительных механизмов порядок управления обществом.

Данный порядок носит нормативный характер и объединяет общезначимые правила поведения, принимаемые от имени всего государственно организованного сообщества относительно небольшим по числу аппаратом управленцев — государственной бюрократией.

Основанием государства-порядка является взаимное стремление властвующих и подвластных к общему благу, а это, в свою очередь, предполагает поиск и нахождение компромисса между публичными, корпоративными и частными интересами субъектов социально-политической организации. Соответственно, правовое государство — это порядок, установленный при помощи правовых предписаний и обеспечиваемый при помощи правовых средств в рамках правовых процедур.

4.4. Понимание государства в российской юридико-лингвистической традиции

В отличие от Западной Европы, Россия не пошла по пути интегрирования слова state (либо производных от него⁶⁸) для обозначения системы публичной политической власти. Слово «статус» в дальнейшем было использовано для обозначения правового положения индивидуальных и коллективных субъектов, а понятием «штат» стали обозначаться административно-территориальные единицы (субъекты) в государствах с федеративной формой устройства (к примеру, Соединенные Штаты Америки).

Современный термин «государство» происходит от слова «господарство», представляющего, в свою очередь, синтез двух слов: «господарь» (хозяин, владыка) и «господа» (хозяйство, владение).⁶⁹ Таким образом, если говорить об иностранном аналоге слова «государство», то в большей степени ему соответствует не state (состояние, положение, порядок), а king domain (королевское владение). Понимание государства в русской традиции может быть с определенной долей условности названо тотемистским. В качестве священного тотема выступал сам государь, с которым у большинства подданных ассоциировалось государство. Люди, занимавшиеся тем, что сегодня называется «государственной службой», воспринимали себя и рассматривались окружающими в качестве «государевых людей (холопов)», управляющих «государевыми делами». Сам факт нахождения на государевой службе рассматривался как воплощение в конкретном чиновнике частицы персоны и статуса «Великого государя».

Смысловой анализ термина «государство» позволяет говорить о трех его основных значениях:

— государство — механизм осуществления политического господства лица, возглавляющего аппарат государственной власти — фактического государя;

— государство — территориальное образование, в пределах которого властвует государь;

— государство — аппарат государственной власти (государственной бюрократии), в своей организации и функционировании «замкнутый» на государе.

Естественно, что ни о каком законе как о сумме общезначимых (в том числе для государя и государевых людей) правил поведения при подобном понимании государства речи быть не может. Воля государя, его усмотрение и произвол — вот то, что положено в основание российской государственности.

Что касается отделения государства как порядка и состояния правления от «государЬства» как владения государя, то данный процесс, как, впрочем, и большинство других глобальных реформ, имевших место в истории России, осуществлялся, по сути, в приказном порядке, по «указанию сверху». Прежде всего в официальный словарный оборот было внедрено слово «отечество» — в смысле, общая Родина, земля отцов, а отсюда общие исторические корни, культура и традиции. При этом официальная идеология усиленно внедряла в общественное сознание идею о том, что служба Отечеству объединяет и государя, и государевых людей, и народ. Таким образом, термин «отечество», по сути, означал то самое «общее благо», сплачивающее власть и подвластных. Большинство исследователей склонны полагать, что в подобном смысле впервые слово «отечество» прозвучало в речи Петра I перед Полтавской битвой: «Ведамо бо Российское воинство, что оный час пришел, который всего отечества состояние положил на руках их, или пропасть весьма, или в лучший вид отродиться Россия, и не помышляли бы вооруженных и поставленных себя быти не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за народ Всероссийский, который доселе их же оружием стоял, а ныне крайняго уже фортуны определения от оных не ожидает»⁷⁰.

Сам Петр пытался своим поведением показать, что он такой же «сын отечества», как и его «безродные соотечественники». Однако невозможность соединить воедино роли простого бомбардира — Петра Михайлова, в одном строю с простыми русскими воинами сражающегося с общим врагом, и великого государя всея Руси, определяющего основные направления государственного развития и решающего судьбы тысяч людей, превращали подобные попытки в политический фарс. Особенно ярко противоречие между Петром-человеком и Петром-государем проявилось в 1721 г., когда самодержец был объявлен «отцом отечества». Получалось, что «сын отечества» одновременно выступал в качестве его «отца». В данном примере особенно наглядно проявляется логичность сочетания в понятии «государь» смысловых значений «господа (Бога)» и «господина — хозяина земли русской». Неограниченная (ни юридически, ни политически) воля самодержца — вот главная движущая сила российского государства, независимо от слов об общем отечестве и общем благе, продолжающем рассматриваться и самим монархом, и его подданными в качестве «государевой вотчины». Поэтому и отличие «государЬства» от «отечества» носит сугубо формальный (а отнюдь не содержательный) характер. «Сыны отечества» звучит благозвучнее, нежели «государевы люди» (по сути холопы/рабы государя), однако, как свидетельствует опыт отечественной истории, об отечестве российские государи вспоминали, как правило, в минуты наивысшей опасности, нависшей прежде всего над их положением в качестве «владетельных господ». Победы, одержанные «сынами отечества», нередко обусловливали репрессии в отношении победителей, задачей которых являлось возвращение почувствовавших себя свободными «сынов (братьев и сестер)» в состояние «государевых холопов».⁷¹

Таким образом, можно сделать вывод о том, что основным отличием функционального понимания государства, сформировавшегося в контексте западноевропейской и российской традиций, является характер отношений власти и подвластных. Если для Западной Европы отделение порядка управления от фигуры главы правительства и самого правительства было продиктовано рациональностью, в основу которой был положен принцип взаимного уважения свободных людей, объединенных общей историей и культурой и понимающих необходимость достижения компромисса разноуровневых интересов, в совокупности образующих «общее благо», то для России на всех этапах ее развития ситуация в сфере формирования и функционирования «государства — порядка» может быть охарактеризована словами великого Фонвизина: «Где же произвол одного есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; тамо есть государство, но нет отечества; есть подданные, но нет граждан».⁷²

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

56

В данном случае можно согласиться с М. Н. Марченко, полагающим, что «неоднозначность восприятия государства… обусловлена прежде всего самим временем, в рамках которого оно возникает и развивается, а следовательно, уровнем развития общества, общественного сознания и мышления». Марченко М. Н. Проблемы теории государства и права. Учебник. М., 2001. С. 124.

57

См.: Лопухова И. В. Восточная деспотия как исторический тип государства // Журнал правовых и экономических исследования. 2011. № 1. С. 110–114.

58

См.: Туманс Х. К идее государства в архаической Греции // Вестник древней истории. 2006. № 3 (258). С. 77–105.

59

Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. С. 149.

60

Там же.

61

См.: Ромашов Р. А. Феномен города: проблема определения понятий // Город как явление социально-культурной и экономико-правовой реальности: Международная научно-практическая конференция, 28–29 ноября 2008 г. СПб.: Изд-во СПбГУП, 2008. С. 12–19.

62

Еллинек Г. Указ. соч. С. 151.

63

См.: Киселева О. А. Роль и характер государства в эпоху становления индустриального общества // Источник. 2002. № 4. С. 101–110.

64

См.: Кульшанова А. А. Дефиниции «этнос» и «нация» — история, сущность, особенности // Наука, новые технологии и инновации. 2015. № 3. С. 159–161.

65

Заозерский А. Царская вотчина в России XVII века. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 43. Цит. по: Понятие государства в четырех языках. Сб. статей / Под ред. О. Хархордина. СПб.; М.: Европейский универститет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2002. С. 176.

66

См.: Канторович Э. Х. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. М.: Издательство Института Гайдара, 2014. С. 76.

67

См.: Понимание государства в четырех языках. С. 174.

68

В русском языке понятию «state» наиболее соответствует слово «держава».

69

См.: Понятие государства в четырех языках. С. 166.

70

Прокопович Ф. История императора Петра Великого. СПб., 1773. С. 212. Цит. по: Понятие государства в четырех языках. С. 177–178.

71

Именно о таком отношении государства к своим «сынам» пишет Иосиф Бродский в своем стихотворении «На смерть Жукова»:

Спи! У истории русской страницы

хватит для тех, кто в пехотном строю

храбро входили в чужие столицы,

но возвращались в страхе в свою.

72

Цит. по: Понятие государства в четырех языках. С. 186.