Тайна речки Безымянной

Пётр Васильев

Я подошёл к открытой двери, и от того, что я там увидел, по моей спине пробежал холодок. На столе перед дверью веранды по кругу, как на циферблате часов, стояло 12 золотых идолов. А с другой стороны стола сидел Степан со стрелой в груди. И в этот момент я почувствовал на спине чей-то пристальный взгляд. Я понял, что это монгол, и ждал выстрела в спину, но его не последовало.

Глава 3

«Хорошо, что я не пошёл вчера вниз по реке», — подумал я. И если бы не сгорел, то задохнулся бы в дыму, с такой ногой я бы не смог от него убежать. Я с тоской посмотрел на юг. Где-то там Усть-Илимск, путь до которого отрезан мне огнём. Отдохнув на камне, я пошёл по тропе дальше, в верховье реки, нужно было искать зимовье. Через каждые пять часов я находил на берегу реки пихту и выдавленной из пузырьков смолой обильно смазывал рану, которая начала уже затягиваться. Я боялся одного: как буду снимать швы с раны, ведь я шил глубоко и толстой ниткой, предварительно смочив её в спирте. А самое главное, через сколько дней нужно снимать швы, я тоже не знал. Немного передохнув, я пошёл дальше по тропе. И уже к ночи, а они здесь короткие и светлые, я вышел на поляну, на которой стояло зимовье. Его и зимовьем-то назвать нельзя было. Это была землянка со срубом наверху из тонких жердей. Я зашёл внутрь землянки: по обе стороны прямо на земле в метре от пола были сделаны нары из тонких жердей, а в конце прохода между нарами стоял столик из фанеры, а над ним было маленькое грязное окно. Правда, в правом углу около двери стояла железная печка. В землянке пахло плесенью, и я не рискнул ночевать в ней, а решил переночевать у костра, нарубив под себя пихтовой лапки. Я затосковал: неужели это единственное на речке зимовье и мне придётся зимовать в нём? Но тропа уходила дальше в верховье реки, и у меня затеплилась надежда, что зимовье должно быть в самом верховье реки. Я развёл костёр и пошёл на речку за водой. Выше по реке шумел порог, а ниже порога были глубокие ямы, в которых стояла рыба. Столько рыбы на таёжных речках я ещё не видел. В ямах стояли крупные чёрные харюзя, а рядом с ними, виляя из стороны в сторону хвостами на быстрине, стояли таймени разных размеров — от пяти до двадцати килограммов. Я был в шоке: столько рыбы я ещё не видел, хотя часто рыбачил во время пожаров на таёжных речках, потому что сухого пайка нам не хватало и на три дня, вот поэтому мы переходили на подножный корм. Я срезал длинный прут, заострил его ножом и, как дротик, воткнул в стоявшего ближе к берегу харюзя. Вот таким образом я выкинул на берег три штуки. Положив их на валежину рядом с костром, я принялся готовить ужин, а когда обернулся на валежину, то увидел, что норка потащила крайнего к ней харюзя в дупло валежины: видимо, у неё там были щенки. Я махнул рукой и не стал забирать остальных харюзей.

«Пусть кормит щенят», — подумал я. Поужинав, я лёг спать у костра, подстелив под себя пихтовую лапку. А утром, попив наскоро чай и смазав пихтовой смолой рану, я пошёл по тропе в верховье реки. Я шёл вдоль речки уже два часа. Речка была ещё широкой — 30—40 метров, но местами уже мелкой, на ней часто попадались перекаты, а иногда и каменные пороги, шум которых было слышно ещё издалека. Но позже я назвал эту речку Каменкой, хотя у неё было своё, родное название, но я не буду упоминать его по причине, о которой ты узнаешь в конце рассказа. За эти два часа я несколько раз спускался к реке, чтобы попить воды. И моему удивлению не было границ. Рыбы в реке было так много, что я даже растерялся. Она стояла перед порогами и перекатами, в глубоких ямах отдыхая перед подъёмом через оголившиеся от мелководья перекаты. Лето было сухое и жаркое, поэтому река за июль сильно обмелела и перекаты оголились. Заметив впереди очередной оголённый перекат, я спустился к нему и прошёл по плоским камням до середины реки. На всякий случай прихватил с собой котелок, и, зачерпнув котелком песок перед перекатом, я вытряхнул его на сухой песок переката. И, разгребая ладонью мокрый песок, я увидел два самородка величиной с крупную картечину. Я всегда проверял песок на золото на всех таёжных речках, когда летал на пожары, но редко где мне попадались самородки, даже такие.

«Выходит, что в этой реке есть золото», — подумал я. Но сейчас больше всего меня интересовало зимовье, а не золото. Иногда на плёсах реки стайками сидели утки и даже гуси, но в основном селезни и гусаки. Увидев меня, они отплывали на середину реки, но не улетали. В это время у них проходила линька, и они выщипывали клювами старые перья, ничуть не боясь меня, но держась подальше от лисиц, которые в это время охотились на них по берегу реки. А на кочках, возвышающихся над водой, часто сидела ондатра, но завидев меня, она прыгала с кочек в воду и уплывала под водой в свои норы. Но больше всего на реке было норки, рыбы в реке было много, поэтому она расплодилась в большом количестве. Набрав в очередной раз пихтовой смолы и развязав повязку на ноге, я осмотрел рану: краснота на ране спала, да и коленка меньше болела, а опухоль и синева уменьшились. Я намазал пихтовой смолой рану, прихватив попутно и колено. Время шло к вечеру, а зимовья всё не было. Но, пройдя по тропе ещё два километра, я увидел впереди в сосновом подсаде, который вырос за последние годы и был около двух метров в высоту, пни, спиленные мотопилой «Дружба» — пил «Урал» тогда ещё не было. А тонкие деревца были вырублены топорами. Я понял, что такие полосы вырубались для захода вертолёта на вертолётную площадку. Пройдя через двухметровый сосновый подсад, который вырос уже после вырубки соснового бора, я вышел на большое, но сухое болото, которое было около ста метров в диаметре. В самом центре болота в два наката из брёвен сосны была выложена вертолётная площадка. Моей радости не было границ: раз есть вертолётная площадка, значит, где-то рядом и зимовье, причём хорошее. Для такого зимовья землянки, около которой я ночевал прошлую ночь, вертолётную площадку делать не будут. По лестнице, сделанной из обрезной доски толщиной пятьдесят миллиметров, я поднялся на площадку и осмотрелся. С обеих сторон по краям площадки в один ряд стояли новые 200-литровые хозяйственные бочки. Я насчитал 20 бочек, по 10 штук с каждой стороны площадки. Я подошёл к первой бочке и толкнул её рукой, она была чем-то заполнена под пробку. На третьей бочке от меня лежал специальный ключ для раскручивания пробок. Погода стояла жаркая, поэтому бочки сильно нагрелись, и я осторожно, чтобы не выбить ключом искру, стал откручивать первую пробку. Но на последнем витке пробку выбило парами бензина, она подлетела на полметра вверх и упала на брёвна площадки. По запаху я определил, что в бочке находился бензин А-76. Но во второй бочке находился авиационный керосин, остальные бочки я проверять не стал, решил оставить на потом. Спустившись с вертолётной площадки, я снова вышел на тропу. Я был уверен, что зимовье скоро будет, поэтому пошагал быстрее. Я прошёл от вертолётной площадки около получаса, но зимовья не было. Тропа привела меня к болоту, которое было около 200 метров в длину. Воды на болоте было мало, но высокий кочкарник вымотал меня окончательно, и я решил, перейдя болото, выбрать сухое место на берегу реки и устраиваться на ночлег. Но, выбравшись из болота и пройдя сосновый подсад, среди которого было много пней, спиленных мотопилой, я вышел на край большой поляны. И от удивления остановился. Посреди поляны стоял большой дом с верандой, срубленный из сосновых брёвен, а вокруг него много хозяйственных построек, среди которых на берегу речки стояла большая баня, а около неё под навесом стоял самый маленький того времени колёсный трактор ДТ-20, чему я был очень удивлён. Сначала я даже не понял, как он сюда попал без дорог и для каких целей его сюда завезли. Но потом со временем разобрался во всем. Присев на валежину на краю поляны, я отдохнул и направился к дому. Время было уже позднее, хотя солнце только что зашло за перевал. Нужно было перебинтовать ногу, немного перекусить чем Бог послал и ложиться спать. А уж завтра с утра разобраться с домом и постройками. Дверь на веранду была открыта, но в проёме двери была натянута металлическая сетка, которую я снял и, аккуратно свернув, положил на стол. Дверь в дом тоже была открыта, и на проём двери была натянута такая же сетка. Её я тоже снял и положил на стол. Первой комнатой была кухня, в ней был идеальный порядок, кроме пыли на столах и стульях, а ещё на электрической трёхконфорочной плите «Лысьева» и на двух электрических чайниках. Но чему я больше всего обрадовался, так это тому, что не нужно будет из-за кружки чая разводить костёр. В кухне было всё: от маленьких ложечек до фляг и эмалированных кастрюль. Пол был выкрашен светло-коричневой краской, а косяки окон, дверей и рамы — краской небесно-голубого цвета. Но что меня больше всего удивило, так это то, что перед отъездом пол и окна были тщательно вымыты. На стене рядом со столом стояли электрические розетки и выключатели по одному на каждую лампочку, а на потолке кухни и спальни висело по две 250-ваттные лампочки. Я зашёл в спальню и был удивлён ей не меньше чем кухней. Слева и справа от меня вдоль стены стояли одноместные нары, а напротив меня, у передней стены, стояли двое нар на трёх человек каждая. Между ними, напротив окна, стоял стол, на котором стояло две радиостанции. Маленькая рация называлась «Лён». Я знал такие рации — это коротковолновые радиостанции с максимальной дальностью связи по прямой видимости до 200 километров. И с фиксированными частотами на съёмном кварце. Но вторая рация была больше «Льна» в несколько раз и называлась «Гроза». Она тоже была коротковолновая, но с дальностью связи уже до 500 километров. Но на ней была приколота записка: «Неисправна безнадёжно». Я посмотрел на окно, которое находилось за рацией, рамы в нём были двойные, и в стёклах обеих рам увидел отверстие от пули калибра 7,62, которая прошла через стёкла, через заднюю панель рации, срикошетила от передней панели и, натворив дел в рации, ушла через боковую панель рации в стену.

«Да, после такой пули её уже не починить в этих условиях», — подумал я. Нары были застелены белой парусиной, а в изголовье нар стояли подушки, как у хорошей хозяйки, углом вниз, а в ногах нар лежали аккуратно свёрнутые матрасы и одеяла. Я насчитал восемь подушек, выходит, что в этом доме жили восемь человек. А в правом углу комнаты стояло три армейских ящика с железными защёлками на верхних крышках, на которых были изображены красные кресты. Я ожидал увидеть аптечку, но не такую огромную. Открыв первый от меня ящик, я был удивлён, потому что это была не аптечка, а целая аптека. В ней было всё: от шприцев до хирургических инструментов. А самое главное, был пятипроцентный новокаин, который пригодится для обезболивания моей раны, когда я буду снимать с неё швы. Два остальных ящика я решил открыть в следующий раз. Но что меня больше всего удивило, так это то, что под окнами в спальне и в кухне стояло по две масляных батареи, соединённые между собой в одну. И с импортным тэном (нагревателем) у каждой пары, которые были по 800 Ватт каждая. А тэны были с терморегулятором. Я так устал за дорогу, что решил отложить всё до завтра, а сейчас сварить поесть и ложиться спать. На следующий день я обошёл все постройки: чего в них только не было. В складе было всё: от иголок и гвоздей до меховых курток и унтов. Все эти вещи, видимо, накапливались здесь годами. На столике лежала общая тетрадь, в которой находилась опись имущества склада, видимо, для того чтобы не копаться напрасно в ящиках в поисках нужной вещи. Вдоль правой стены склада стояли ящики, в которых находились две новых мотопилы «Дружба-4», а в соседнем с ними ящике находился новый пускач — пусковой двигатель ПД-10 с воздушным охлаждением. Я понял, что последние три года по какой-то причине на базе не было людей. А узнал я об этом по календарю, который висел в спальне, последний листок в нём был вырван 5 сентября 1975 года. Осмотрев склад, я направился к лабазу. Приставив лестницу к двери лабаза, я поднялся наверх. Лабаз был большой — 6×3,5 метра, а в высоту — в мой рост. Весь лабаз был заставлен коробками, ящиками и мешками с сахаром, мукой и крупой. На стене около входа на шнурке висела общая тетрадь, которая делилась на три части: приход, расход и остаток. Больше всего меня заинтересовал остаток продуктов, и я принялся его изучать. На остатке числилось 50 ящиков тушёнки (разной), по 45 банок в каждой коробке. Тушёнка была в основном «Семипалатинская», меня это даже обрадовало, ведь Семиполатинск — это моя родина, а также на остатке числилось 30 ящиков сгущённого молока по 45 банок в каждой коробке, 50 ящиков рыбной консервы (разной) по 40 банок.

— Всего я перечислять не буду: времени много на это уйдёт, — сказал Генка. — Но об одном я всё-таки скажу. В армейском ящике, лежавшем вдоль стены, находился карабин Мосина (новый) и мелкокалиберная винтовка ТОЗ-16 (тоже новая), они были обильно смазаны и упакованы в промасленную бумагу. А рядом стояли цинки с патронами к карабину Мосина, к карабину СКС и несколько коробок с патронами к мелкокалиберной винтовке ТОЗ-16. Я был рад, что нашёл оружие, и решил забрать его с лабаза прямо сейчас, почистить от смазки и ходить по тайге с карабином, потому что ходить по тайге без оружия было опасно. Пожар выгнал медведей со своих насиженных мест, и они были злые до ужаса, и не дай Бог им попасться. Спустившись с лабаза, я отнёс оружие на веранду и при этом обратил внимание на то, что на стене веранды висела сборка для электрических автоматов, а от неё на улицу выходило два четырёхжильных кабеля. Один кабель шёл к домику напротив, я назвал его дизельной, потому что в нём стояла электрическая станция, правда, не дизельная, а карбюраторная, с двигателем «ГАЗ-21 Волга». А второй кабель шёл по столбам через поляну, а затем через речку по натянутой стальной проволоке к сосне, которая росла на устье речки Безымянной. Я решил посмотреть сначала электрическую станцию, а затем пройти по второму кабелю до сосны на устье речки. Я зашёл в домик и увидел, что мотор от электрической станции лежит на столе со снятым поддоном. Я по специальности водитель, поэтому сразу же обратил внимание на коленчатый вал и понял, что вал заклинил во вкладышах, как у нас говорят, от обильной смазки. А заклинил он оттого, что провернуло вкладыши на одной коренной и двух шатунных шейках вала. Крышки этих вкладышей были только наживлены болтами, и, сняв одну из крышек, я окончательно убедился в своём предположении. Чинить мотор в таких условиях было бесполезно. Нужно либо растачивать шейки вала под ремонтные вкладыши, либо везти сюда новый вал. Я понял, что не смогу воспользоваться электрической станцией и мне придётся всю зиму сидеть с керосиновой лампой. Я вышел из дизельной и направился по кабелю в устье речки Безымянной, мне стало интересно, куда же он ведёт. Перейдя речку Каменку по плоским камням, я подошёл к сосне. На сосне на уровне груди висела сборка, в которой стояли электрические автоматы, от которых наружу сборки выходил четырёхжильный кабель. Но метрах в двух от сборки он был насильно оборван, видимо, в половодье его оборвало льдиной. А напротив сосны в дно речки были вбиты четыре мощных швеллера, между которыми находилась металлическая площадка, которая специальным винтовым устройством поднималась вверх и опускалась вниз по швеллерам. Течение речки в этом месте было быстрое, так как основной поток воды переката бежал вдоль правого берега, а ближе к левому берегу речку перегораживали плоские камни. Но ниже переката, в десяти метрах от швеллеров, на плоских камнях лежала металлическая труба около четырех метров в длину и полметра в диаметре. Сначала я не понял, для чего она здесь лежит. Я подошёл по плоским камням к трубе: река к июлю обмелела, и камни обнажились. Подойдя к трубе, я заглянул в ближний ко мне конец трубы, который возвышался над плитой на полметра. В трубе на продольных кронштейнах (видимо, для того чтобы вода не завихрилась в трубе) был установлен генератор, упакованный в резиновый кокон для гидроизоляции. От генератора отходил четырехжильный кабель, и через отверстие в трубе он выходил наружу трубы, но в метре от трубы он был оборван. А дальше, за генератором, на таких же продольных кронштейнах стоял обтекаемой формы многоступенчатый, повышающий обороты генератора редуктор. А на переднем первичном валу редуктора стояла мощная двухрядная шестилопастная турбина, а задний, вторичный, конец вала, выступающий наружу редуктора, был соединён с валом генератора мягкой соединительной муфтой. Но наружный обод турбины плотно входил в трубу, видимо, для того чтобы не было вибрации. И тут я понял, что мини-гидроэлектростанция была изготовлена на авиационном заводе, потому что даже сварные швы были выполнены не вручную сварщиком низкой квалификации, а автоматом. Не говоря уже о многоступенчатом повышающем редукторе, который был сконструирован именно для неё. А ещё я удивился тому, что, простояв несколько лет в воде, труба нигде не заржавела: видимо, она была покрыта специальным составом, который может быть только на авиационном заводе. Сидеть всю зиму без света с керосиновой лампой мне край как не хотелось, когда рядом с базой лежит исправная мини-гидроэлектростанция на 20 киловатт мощностью. Нужно было как-то установить трубу на площадку. Но как? Эта мысль не давала мне покоя, пока я случайно не набрёл на трактор ДТ-20. И тут я понял, что труба устанавливалась на площадку трактором. В амбаре я нашёл бухту троса на 12 миллиметров с крючком на конце троса. А ещё я увидел, что к трубе были приварены три петли именно для подъёма трубы на площадку. Но всё упиралось в аккумулятор, потому что трактор заводился со стартера. Я проверил солярку: солярка была залита под самую горловину. И тут я вспомнил, что на складе я видел пусковой двигатель ПД-10 с воздушным охлаждением. Его редуктор как раз подходил на кожух маховика по креплениям. Я снял стартер и на его место установил пусковой двигатель ПД-10. Залив бензин в бачок, я запустил пусковой двигатель, он завёлся с пол-оборота ручного стартера. Я дал ему немного поработать, а затем стал запускать двухцилиндровый двигатель трактора, он немного покапризничал, но через минуту запустился. И тут я увидел, что к двум соснам, которые стояли друг за другом на берегу речки, было прикручено на болты бревно, которое было шесть метров в длину и 20 сантиметров в диаметре. А к концу бревна был подвешен блок на вертлюге, как раз над площадкой, на которую устанавливалась труба с генератором. Я принёс из склада бухту троса на 12 миллиметров, пропустил его через блок, а второй конец перенёс через речку и прицепил к прицепной серьге трактора. Но установку трубы я решил перенести на завтра, потому что сегодня я не успею установить её, а бросать работу на полпути я не хотел. На следующий день утром я попил чай, завёл трактор, пробежался ещё раз по тросу — проверил, не слетел ли крючок с петли трубы и, возвратившись к трактору, натянул трос. Вся беда заключалась в том, что мне с трактора не видно было трубу, поэтому я тащил её наугад, я мог увидеть её только тогда, когда она поднимется над площадкой, на которую устанавливалась труба. Вот поэтому мне приходилось бегать через речку по камням от трактора к трубе раз двадцать, поправляя трубу монтировкой. В конце концов я опустил трубу на площадку и заглушил трактор. Соединив разорванный льдиной кабель и изолировав его изолентой, которую я нашёл на складе, я закрепил трубу на площадке новыми болтами. Закончив с трубой, я сходил на веранду дома и выключил все электрические автоматы, кроме одного, который включал уличное освещение. По периметру поляны стояло десять столбов, на вершине которых крепились уличные фонари с лампочками по 500 ватт каждая. А затем вернулся к трубе и, надев на передний конец трубы специальную металлическую сетку с ободом, я опустил трубу в воду на полметра. И в этот момент лопасти турбины закрутились так быстро, что их стало не видно. Затем включил автомат на сосне, и по периметру поляны вспыхнул свет десяти уличных фонарей. Моей радости не было предела. И я решил не тушить свет фонарей даже днём: вдруг рядом с базой будет пролетать вертолёт и, увидев огни фонарей, сообщит кому нужно, и меня заберут с базы. Да и мини-гидроэлектростанция не требует бензина, работая от напора воды.

— Но о том, почему я рассказываю тебе так подробно обо всех моих приключениях, ты узнаешь в конце рассказа, — сказал Генка. Он с минуту помолчал и продолжил свой рассказ.

— Я обошёл все постройки, проверил всю проводку на предмет короткого замыкания. Проводка была вся исправна, и провели её профессионально, чему я тоже был удивлён. Свет горел во всех постройках, а в дизельной постройке горело даже две лампочки. И в дизельной постройке на верстаке стояло зарядное устройство аккумуляторов, не наше, импортное, и я решил зарядить аккумуляторы, пока их пластины не осыпались, если уже не осыпались, так как они простояли без подзарядки три года. Я сходил в баню, проверил освещение и там, но — что меня удивило — и в самой бане, и в предбаннике стояли такие же масляные батареи и тоже с терморегуляторами по две батареи в каждом помещении.

«Это хорошо, что в бане постоянно тепло, можно сушить мокрую одежду», — подумал я. И, пока было тепло на улице, я отключил отопление везде, и даже в доме. Через двадцать дней я снял швы с раны, не прибегая к обезболиванию. Было, конечно, больно, так как рану я шил глубоко, но я вытерпел эту боль, и, снова перебинтовав ногу, так, на всякий случай, чтобы в рану не попала грязь, я решил пока не перегружать её ходьбой. Пошла уже вторая половина августа, и я решил заняться сбором грибов и ягод. Лето было сухое, но влаги хватило и тем, и другим. Я сделал из алюминиевого листа короб и совок для сбора ягод и с утра уходил по тропе вдоль речки Безымянной, вдоль которой в бору росло много черники и брусники. А вдоль тропы росла низкорослая, но крупная голубица, которая начинала уже осыпаться при малейшем ударе по кусту ногой. Но больше всего мне понравилось собирать чёрную смородину, которая большими гроздьями свисала над водой, и собирать её было одно удовольствие, а главное — быстро. Дичи на ягоде было много, особенно глухарей, они целыми выводками ходили по ягоднику, собирая чернику. Меня глухари не боялись, потому что давно не видели человека, и я был для них всё равно что лось. Сахару на лабазе стояло пять мешков, да и трёхлитровых банок было много, видимо, геологи тоже занимались сбором ягод на зиму. Но однажды, возвращаясь с ягодой на базу, я обратил внимание, что, не доходя до устья речки Безымянной, тропа разделилась на две. Вторая тропа, срезая угол в 45 градусов, тоже уходила к речке, но выше порога. Тропа за три года заросла высокой травой, поэтому я её сразу и не заметил. Ширина просеки, по которой шла тропа, была около пяти метров. Я пошёл по второй тропе и вышел по ней выше порога на перекат, как раз напротив строений базы. Выше порога была намыта песчаная отмель шириной десять метров. Камни с отмели были убраны, и, как я понял, по этой отмели через речку переезжал трактор ДТ-20, который возил на второе зимовье бочки с бензином для электрической станции, а обратно, видимо, вывозил образцы породы, возможно, и золото. А за хозяйственной постройкой напротив отмели стояла одноосная телега с коробом под бочки. Но, закончив со сбором ягод к концу августа, я решил пройти по тропе до зимовья, которое упоминалось в тетради на лабазе в графе «Расход продуктов».