Монолог

Пётр Александрович Марьяшов, 2021

Что можно видеть, потеряв дар созерцания? Много ли человек сможет ощутить и понять, если его глаза навсегда пропадут вместе с его личностью в ужасном пожаре судьбы, ведущим в неизведанную пучину забвения? Сможет ли найтись спасительный огонь во тьме, который даст надежду на спасение? Есть только один шанс узнать это.

Глава 1

"Кромешная тьма"

Тряска. Пожалуй, это единственное что я ощущал, пока был в сознании. Ни боли, ни страха, ни грусти — безумное сотрясение моего тела, а после мнимый покой. Почему мнимый? У меня уже не было сил держаться и подавать хоть какие-то признаки своего существования. Я не выдержал и, так скажем, уснул. А тряска… Она наверняка продолжалась и дальше.

Ещё помню странный звон в ушах и какие-то приглушенные звуки. Хм. Будто крики и переговоры между собой одновременно. Такого концерта никому не пожелаешь. Я бы прикрыл уши руками, да… Ничего не мог сделать, в принципе. Тело меня не слушалось.

Никогда не любил больничные каталки, но странно это осознавать. Не помню, чтобы я там был настолько часто, чтобы дойти к такой нелюбви. Но, это сверх моего понимания. Что-то на уровне подсознания, а то и намного глубже. Было просто чувство и мысль — я ненавижу каталки.

С удовольствием бы глянул на то, куда лёг мой путь, и я сам. Вокруг кипела жизнь и мне была дана возможность лишь ощущать это, но никак не видеть. Веки. Что же с ними стало? Я не чувствовал их закрытыми или открытыми. Будто их и не было со мной. В голове пробежала идеальная шутка процитировать Вия и мою дурацкую улыбку наверняка заметили рядом находящиеся люди, но… После этого мне стало только хуже.

Я в больнице? Запах лекарств и медицинского спирта не давал в этом сомневаться. Звуки каблуков медсестёр и… Неужели я могу различать звук обуви в бахилах? Странное чувство гордости. Осталось понять цену за такой навык.

Двигаться я всё так же не мог. Но я уже был рад, что ко мне вернулись хотя бы основные чувства, исключая зрение. Передо мной простиралось черное полотно неизвестности, которое каждую ночь приходило за мной вместо снов. Крепкий сон — это пустота, а я для такого слишком хрупкий.

Благо хрупким дарована фантазия, и пусть я не знал вида больницы, но они вроде все шаблонные: белая плитка; небольшие синие или розовые линии вдоль стен где-то по пояс; старенькие лавочки под линиями; довольно таки высокие потолки с квадратными панелями лампочек; двери кабинетов с еле выговариваемыми надписями и поди огромная куча народа. Внезапно вспомнилось, что больница одна. Правда где она одна, не понятно, как и откуда взялся шаблон на вид больниц.

Сиплый мужской голос расплывчато что-то говорил на фоне основного действия, и я пытался его хоть как-то различить, но вместо этого выходил приглушённый ужас. Любой другой звук доносился до меня вполне чётко, кроме чужих голосов. Единственная речь, которую чётко удавалось различать так это мою.

Движение наконец-то кончилось и я ощутил себя на более мягкой поверхности. Старенький и пыльный матрас, цвет которого давно не белый. Желтизна покрыла его начиная снизу и заканчивая верхом, будто бы само время решило отыграться на нём. Не вижу, но знаю. Как такое может быть? Слегка пощупав поверхность ощутился принтерный и жестковатый материал, мягкость которого оказалась обманом. На нём так же были вертикальные линии, предположительно, красного цвета, которые в некоторых местах потрепались и уже не представляли из себя монументального и нерушимого изображение, которое когда-то красовалось здесь. Ворсинки и слои пыли казались мне такими большими и огромными, будто я касаюсь не маленьких объектов, а в моих руках целые куски ваты, которая со временем испортилась и наполнилась песком. Я буквально ощущал каждый миллиметр этого застойного материала, который оказался моим первым соседом по палате.

Шаги окончательно стихли и мне наконец достался покой для ушей. Погода явно была не фонтан: пасмурная и прохладная, а также очень сильно чувствовалась влага. Ветерок аккуратно пролезал через щели и ворошил относительно недавно вымытый пол, от которого так и пахло моющим средством из дешёвого магазина. Я не ощущал холода или мороза, мне буквально было слышно, как потоки воздуха проникают ко мне из не заделанных оконных рам, которые слегка осыпались в силу своего возраста.

Штукатурка с потолка слегка опадала, как осенняя листва и летела прямо рядышком с моим лицом, обесценивая труд уборщиц, которые приводят это захолустье в порядок. На фоне этого комнатного концерта послышались голоса, но я по-прежнему не мог их различать. Они сливались в какой-то непонятный поток звуков и писков, которые заворачивались в круговорот некой какофонии, постепенно давя на мои виски и лоб. Порой мне казалось, что уши наливаются кровью и мой рассудок, сквозь них, пытается убежать от меня и позвать на помощь. Зубы очень громко скрипнули и кулаки сжались. Страх начинал потихоньку охватывать меня.

Опять послышались шаги. Справа от меня стояла женщина. Рост её я бы оценил примерно в метр семьдесят. Её эфир из помех шёл примерно на этом уровне от меня и лишь порой я мог уловить сбитое и куда-то спешащее дыхание, которые перебивалось некими космическими для меня звучаниями. Внезапно я ощутил легкую боль в моей руке, и я слегка ею дёрнул. Капельница. Иголка быстро и непринуждённо вошла под мою кожу и спряталась в моей вене, аккуратно закачивая туда лекарственные препараты. Халат медсестры лёгким вихрем пронёсся рядом с моим ухом и чуть не унёс моё сознание в небытие. Он показался мне слишком громким.

Через некоторое время я ощутил как моё тело вновь расслабилось и приняло форму некой ваты, которую, к тому же, слегка намочили, ибо, ничто, никакой ветер не мог бы сдвинуть меня с места. Окружение вокруг стихло, и я наконец почувствовал хоть какой-то отдых. Ходьба по коридорам остановилась и непонятный лепет безликих людей окончательно пропал. По комнате раздавался лёгкий шум того же воздуха, что проникал ко мне. Он слегка бился об плинтусы стен и поднимался до моей покрасневшей от легкой прохлады щеки, будто бы аккуратно целуя меня. Неаккуратное постукивание об стекло всякого насекомого отребья стали более различимы, как и их хлопки крыльями.

Конец ознакомительного фрагмента.