Прятки
Выйдя от нотариуса, Лаваред закурил сигару и шел в продолжение получаса, обдумывая, что ему предпринять. Он нашел свою первую мысль великолепной; ему, как любителю приключений, улыбалась эта поездка за золотым руном. В успехе он не сомневался. Но, обдумывая свой план, он отдавал себе отчет и в тех бесчисленных препятствиях, которые могут ему встретиться. В таких размышлениях он дошел до собора Маделен. Его задумчивое лицо озарилось улыбкой. Он что-то придумал. Но что же? Перейдя улицу, он вернулся в редакцию своей газеты «Эхо Парижа» и там написал для следующего номера заметку, где, обозначив действующих лиц под очень прозрачными псевдонимами, рассказал всю историю духовного завещания. Затем он прошел к кассе, где его ожидало первое препятствие, а именно: по приказу Буврейля ему не выдали жалованья.
— Хорошо, — сказал он, — это начало!
Он отправился к себе. Тут старушка Дюбуа сообщила ему, что приходил судебный пристав и велел вынести всю его обстановку по распоряжению господина Буврейля.
— А мне какое дело, — сказал весело Лаваред. — Завтра я уезжаю на тот свет!
— Боже мой! — вскрикнула добрая старушка. — Надеюсь, вы не собираетесь лишить себя жизни, господин Арман! Не в деньгах счастье, — утешала она его.
— Успокойтесь, — сказал он, смеясь, — тот свет, куда я отправляюсь, — Америка. Там я должен получить от одного родственника наследство в четыре миллиона.
— Ну и напугали же вы меня!
Лаваред нанял извозчика и велел везти себя на Орлеанский вокзал, в бюро отправки товаров большой скорости; он знал одного из чиновников бюро, которому от времени до времени давал билеты в театр. Пробыв с ним несколько минут, Арман пошел на товарную платформу, где находились различные тюки, ящики, корзины и т. д.
Вполне довольный своим осмотром, он вернулся в бюро и написал накладную, которая удивила чиновника и заставила улыбнуться сопровождавшего его друга.
— Это в Панаму? — спросил надзиратель.
— Да, в Панаму, — ответил Лаваред, — большой скоростью. Этот тюк должен быть отправлен завтра утром с экспрессом.
Затем он снова вернулся на платформу, попросил у рабочего кисть и ведро черной краски и на громадном деревянном ящике написал большими буквами слово «Панама». Ящик имел форму рояля. Лаваред стер все бывшие на этом ящике надписи и снял все ярлыки, затем дал на чай помогавшим ему рабочим, дружески пожал руку помощнику начальника, который не мог сдержать своей улыбки.
— Как шутка — это довольно удачно. Но ручаетесь ли вы, что Компания от нее ничего не потеряет? — спросил помощник.
— Я отвечаю за все. Когда я получу наследство, то обещаю вам хороший обед и ложу в опере.
Затем он снова сел в экипаж и, не теряя времени, отправился на бульвар. Заглянув в портмоне, Арман увидел, что осталось еще несколько луидоров. Надо было их истратить в тот же вечер или ночью, что было, впрочем, нетрудно. Он пригласил нескольких товарищей, заказал обильный обед с хорошим вином, провел превеселый вечер, закончившийся тонким ужином с шампанским… Таким образом, к утру у него осталась только монета в два франка.
— Вот все, что мне нужно!.. Полтора франка на извозчика и десять су — на кругосветное путешествие.
В восемь часов утра наш путешественник отправился на Орлеанский вокзал. Правда, он не спал всю ночь, мысленно решив, что успеет выспаться в дороге. Он быстро исчез на багажной станции.
Через некоторое время среди пассажиров скорого поезда появились наши знакомые.
Вот показался и Буврейль в сопровождении своей дочери Пенелопы и ее горничной.
Откровенно говоря, долговязая, костлявая Пенелопа с желчным цветом лица и надменным, самоуверенным видом, конечно, не могла прельстить Лавареда. Она сознавала, что богата, гордилась этим, и отказ Лавареда жениться на ней оскорбил ее самолюбие. Она посоветовала отцу голодом принудить молодого человека сдаться.
Старый хитрец внимательно читал только что вышедшую газету «Эхо Парижа», а именно заметку Лавареда. Он узнал себя в лице господина Шардонера — «птицы из породы коршунов», пробежал всю статью, читая между строк, затем передал газету дочери и высказал ей свое мнение по поводу статьи.
— Как! — сказала она, прочитав ее. — Этот господин, отказавшийся от меня, получит четыре миллиона, если ему удастся совершить кругосветное путешествие без денег?…
— Одно это доказывает, что он сумасшедший.
— Надо надеяться, что это предприятие ему не удастся.
— Будь спокойна, он скоро вернется в Париж, сконфуженный и полный раскаяния. Он так запутался в моей сети векселей, что будет счастлив заключить мир, прося твоей руки.
Пенелопа вздохнула. И без того некрасивая, она становилась прямо уродливой, когда вздыхала.
— А ведь как хорош-то! — сказала она, закатывая к небу глаза цвета помоев.
В это время носильщики перевозили в тачке ящик, форма и размер которого привлекали всеобщее внимание.
— Смотрите, — сказал господин Буврейль, — вот ящик, который отправляется туда же, куда и я.
— Его отправляют в Панаму? — спросила Пенелопа.
— Да, так на нем написано.
— Это, вероятно, рояль.
— Должно быть, какой-нибудь инженер хочет усладить свои досуги среди болот.
— Остерегайся, пожалуйста, лихорадок, папа.
— Успокойся, с деньгами и здоровье купить можно. Кроме того, я там долго не пробуду. Мне только надо осмотреть дровяные склады, проверить расходы и состояние работ. Я сделаю себе только пометки, а на обратном пути на пароходе составлю отчет для Компании. Все это займет не более двух недель.
— Значит, ты будешь в отсутствии приблизительно недель шесть?
— Не более. Я тебе телеграфирую о дне моего прибытия туда и о дне выезда.
Сказав это, Буврейль сел в купе первого класса, куда не замедлили прийти еще двое пассажиров.
Сэр Мирлитон в сопровождении своей дочери мисс Оретт и гувернантки миссис Гриф прибыли на вокзал в назначенный час с точностью, свойственной англосаксонской расе. Они везде искали, но нигде не нашли Лавареда. Этот последний, как нам известно, не мог быть на пассажирской станции.
— Неужели он уж отказался от своего намерения? — спросил англичанин.
— Не может быть, — ответила мисс Оретт.
Между тем время шло, момент отхода был близок, а Лаваред все еще не появлялся.
— О, — недовольно протянул сэр Мирлитон.
— Ты должен его сопровождать.
— Для этого нужно, чтобы он был здесь.
— Но может быть, он нашел более благоразумным уехать из Парижа в Бордо один, без тебя?
— Он, вероятно, это сделал, чтобы я не мог проверить, взял ли он билет, стоящий более гривенника, — прибавил он, смеясь.
Они осмотрели все вагоны, переполненные пассажирами, но Лавареда между ними не было. Вдруг мисс Оретт пришла счастливая мысль:
— В Париже, в этой суматохе, ты можешь потерять его из виду, но, ожидая его в Бордо, ты его наверно не пропустишь. Ведь на пароходе есть только один путь — по трапу. Он сказал, что в Полиаке будет пересадка на пароход, значит, тебе нужно отправиться туда.
— Я англичанин, и мне ничего не стоит сделать эту прогулку.
— Будь так добр и позволь мне проводить тебя туда, чтобы еще раз проститься с тобой перед кругосветным путешествием.
— Но если Лаваред приедет после отхода поезда, как я узнаю, что он опоздал?
— В этом нам может помочь миссис Гриф, которая его видела вчера на улице и у нотариуса. Пусть она здесь останется и подождет его. Она его узнает, конечно, и даст нам телеграмму в Полиак или в контору пароходного общества.
— Отлично.
Гувернантке объяснили все, что она должна была сделать, и взяли два билета. Мисс Оретт с веселостью, свойственной ее двадцатилетнему возрасту, была в восторге от этой короткой поездки.
Миссис Гриф поцеловала ее.
— До послезавтра, не правда ли, мисс?
— До завтра, может быть. Пароход отходит сегодня вечером и даже не остается на ночь в Бордо. Я думаю вернуться с ночным поездом, и всего вероятнее, что приеду завтра, а не послезавтра.
— Я вас встречу здесь.
— А я извещу вас телеграммой.
— Еще одно последнее распоряжение, миссис Гриф, — вмешался отец. — Как только моя дочь вернется, вы покинете Париж и поедете в Девоншир. Я не знаю, как долго продолжится мое отсутствие, это зависит не от меня, а от Лавареда. Во всяком случае, я предпочитаю, чтобы вы были дома, at home, в Англии.
Миссис Гриф почтительно поклонилась. Мирлитон и Оретт сели в единственное почти свободное отделение вагона и очутились против господина Буврейля, которого они не знали. Этот последний вынул из кармана большой блокнот делового человека и в ожидании отхода поезда стал записывать. В то время как Пенелопа искала глазами свою исчезнувшую горничную, Буврейль писал:
ccc
«1) Предпочтительно останавливаться в английских гостиницах, так как в них больше удобства.
2) Избегать французов, кроме инженеров Компании.
3) Ни с кем не говорить о политике.
4) В случае затруднений прежде всего обращаться к французскому консулу».
/ccc
Пока он это писал, Пенелопа вбежала в купе с сияющим, но взволнованным лицом.
— Папа, папа, — сказала она, — новость!
— Что такое?
— Господин Лаваред едет в одном поезде с тобой.
— В этом поезде?… Но я его не видал!
— Да и никто не видал. Он в ящике!
— В каком ящике?
— Ты ведь видел этот большой ящик с надписью «Панама».
— Тот, в котором находится рояль?…
Мирлитон и его дочь не могли не переглянуться.
— А! Господин Лаваред…
— Я тебе говорила.
Когда англичане произнесли имя Лавареда, Буврейль с изумлением посмотрел на них. В то время как кондуктор запирал двери в купе, он высунулся в окно и успел спросить дочь, стоявшую около вагона:
— Откуда ты это знаешь?
— От горничной. Она встретила одного из своих земляков, рабочего на товарной станции, который и рассказал ей, смеясь, что он видел в товарном отделении, как какой-то господин вошел в ящик. По всем признакам, это был господин Лаваред. Помощник начальника пришел закрыть отверстие, служившее дверью, и велел присутствовавшему при этом рабочему молчать.
— Что он и поспешил не исполнить?
— Ну что ж за беда! Ведь он проболтался только своей землячке, и, кроме нее, на вокзале об этом никто не знает.
— Отлично! Теперь он в моих руках! Я его задержу в Бордо, и его четыре миллиона пропали! — заявил Буврейль.
Мисс Оретт и ее отец не упустили ни одного слова из этого разговора.
Свисток, сигнал — и поезд двигается. Буврейль, высунувшись в окно, посылает дочери прощальный привет, и вот все наше общество отправляется в Бордо-Полиак: Лаваред в своем ящике, Мирлитон, Оретт и Буврейль в своем купе. Всем известна привычка англичан никогда не заговаривать первыми с людьми, которых они совсем не знают. Буврейль заговорил первый.
— Простите, мне кажется, вы знакомы с господином Лаваредом, о котором говорила моя дочь? — обратился он к своим соседям.
— Да, мы его действительно знаем, — ответил сэр Мирлитон. — Но с кем я имею удовольствие разговаривать?…
— Буврейль, известный финансист, председатель синдиката панамских акционеров, — сказал он, подавая свою визитную карточку.
— Благодарю вас, милостивый государь, а я сэр Мирлитон, и вот моя дочь Оретт.
— А! Уж не тот ли вы англичанин, который фигурирует в статье «Эхо Парижа» под именем Мирлитона, эсквайра?
— Я не читал этой статьи.
— Вот она, прочтите.
Быстро просмотрев статью, англичанин сказал:
— Да, это я, а птица из породы коршунов — это вы, вероятно?
— Да. Вот негодяй этот Лаваред!
— Как я вижу, вы не из его друзей…
— О нет!
Мисс Оретт перебила их со своей милой улыбкой:
— Однако ваша дочь только что… Разве не было разговора об их свадьбе?
— Моей дочери хотелось бы этого, но он, бездельник, и слышать не хочет.
Перед мисс Оретт встал образ и вся неприятная фигура Пенелопы, и она в глубине души была вполне согласна с Лаваредом. Она решила, что этот молодой человек, спасший ей жизнь, достоин лучшей доли.
Между тем мужчины продолжали разговор.
— Да, — сказал Буврейль, — я лишу его наследства; сегодня же он будет задержан; вы, как соперник, конечно, будете рады этому и поможете мне?
— Я не намерен ничего предпринимать против него, это вопрос чести, предусмотренный в завещании. Я должен только следить за ним, но не делать ему никаких затруднений.
— Что ж, я буду действовать один, и дальше Бордо он не уедет.
Четырнадцать часов спустя багаж был выгружен на пароходную пристань. Буврейль не упускает из виду ящика со своим врагом и, потирая руки, направляется в контору таможни. В то же время раздается стук в доски ящика и слышится нежный голосок:
— Господин Лаваред! Господин Лаваред!
Это была мисс Оретт, которая инстинктивно, не размышляя, действовала в пользу Лавареда, против Буврейля. Поступая так, она действовала и против своего отца, но она не думала об этом.
— Господин Лаваред!
Ответа не было. Она продолжала вполголоса:
— Верьте мне, вам угрожает опасность, и я пришла вас предупредить.
В ответ послышался шепот:
— Это, кажется, голос мисс Оретт?…
— Да, — радостно сказала она, — выходите скорее!
— Я не выйду из своей спальни, пока ее не перенесут на пароход и я не почувствую, что мы отчалили.
— Но ее даже не перенесут, вашу… спальню!..
— Почему же нет? — спросил он, пораженный голосом Оретт, в котором слышалось отчаяние.
— Потому что один господин… я не знаю его имени… птица из хищников…
— Господин Буврейль?
— Вот именно. Он пошел за таможенными чиновниками и рабочими, чтобы захватить вас.
— Захватить меня, черт возьми!..
Говоря это, он открыл дверь и увидел взволнованную мисс Оретт.
— О, — воскликнула она, — он сообщил об этом в разговоре с моим отцом.
— Но что же он тут делает?
— Мой отец?… Он ведь должен вас сопровождать.
— Нет, не ваш отец, а тот…
— Он говорил нам, что едет в Панаму.
— Благодарю вас, мисс… Итак, господин Мирлитон участвует в заговоре?…
— Нет, папа дал себе слово ничего не предпринимать против вас.
— Чтобы дать Буврейлю возможность действовать?
— Он не имеет права ему препятствовать… Но я…
— Вы! — воскликнул господин Лаваред, выскочив на пристань. — Вы, вы мой ангел-хранитель, и вот почему вас Бог создал такой прекрасной!
— Пожалуйста, без комплиментов, мой спаситель, скорее спрячьтесь, так как они идут…
— Благодарю вас, мой добрый гений!
И, послав ей воздушный поцелуй, Арман спрятался за мешки и тюки, сложенные грудой недалеко от него. Мисс Оретт, слегка взволнованная, но со спокойным лицом, увидела приближавшихся Буврейля, таможенного чиновника и железнодорожного служителя. Из предосторожности она закрыла ящик.
— Вот он, — сказал Буврейль с жестом Наполеона при Маренго.
— Тут? Вы говорите, что тут спрятан человек? — спросил ошеломленный чиновник.
Ни тот ни другой не знали, как открыть ящик. Они пробовали открывать его и втроем, но все было тщетно, и мисс Оретт едва удерживалась от смеха. Тогда они стали толкать ящик, и по весу груза убедились, что ящик был пуст.
— Вы сумасшедший, — сказал железнодорожный служащий Буврейлю, — там никого не может быть.
— Он там! — утверждал Буврейль.
— Смотрите, я поворачиваю ящик одной рукой без малейшего усилия.
— Откройте ящик, и тогда мы увидим…
— Во-первых, у нас нет инструментов, а во-вторых, я не имею права взломать ящик без своего начальника. Я пойду за своими товарищами, чтобы перенести этот подозрительный ящик в бюро.
— А я, — прибавил пристав, — пойду за бригадиром, мы будем присутствовать при взломе.
— Вот так-так! — воскликнул раздраженно Буврейль. — Но ведь тем временем разбойник убежит!
— Ну, тогда останьтесь его сторожить, — сказали они ему уходя.
Буврейлю пришлось одному прогуливаться на небольшом пространстве шагов в двадцать между чемоданами, бочками, тюками, корзинами и разного рода товарами, отправляемыми в Америку или вывозимыми оттуда. Он был один, так как мисс Оретт отошла в ту сторону, где был спрятан Лаваред, подававший ей знаки.
— Я вас умоляю, мисс, уйдите, — сказал он шепотом. — Необходимо, чтобы все происходило без свидетелей.
Она молча поклонилась Буврейлю и пошла отыскивать своего отца.
— Ну что, дочь моя?
— Пока ничего особенного.
— А господин Лаваред?
— Я думаю, что ему удастся уехать.
— Тогда я пойду и куплю себе билет.
— Не себе, а нам!
— Ты тоже едешь со мной? — с английским хладнокровием осведомился Мирлитон.
— Да, папа, — так же спокойно ответила она. — Эта маленькая экскурсия в Панаму может быть интересна, а я еще не была в центре Америки.
— Путешествие просвещает молодежь… Но что ты берешь с собой?
— Небольшой чемодан и несессер с туалетными принадлежностями.
— Неужели, по-твоему, этого достаточно?
— Нет, я сейчас пойду и сделаю необходимые покупки.
— Хорошо. А что же будет с миссис Гриф?
— Я воспользуюсь тем временем, когда пойду за покупками, и телеграфирую ей, чтобы она немедленно вернулась к нам в Девоншир.
Пока отец с дочерью разговаривали на пристани у парохода «Лоран», находившегося под командой капитана Каслера, — около злосчастного ящика происходила следующая сцена. Пред разъяренным Буврейлем вдруг предстал улыбающийся Лаваред.
— Я так и знал! — радостно закричал финансист.
— Что вы знали? — спокойно спросил молодой человек.
— Что вы были там, — и он показал на ящик.
— Вы ошибаетесь, милостивый государь, я был в другом месте.
— Я отлично знаю, что говорю!
— Едва ли лучше меня, поверьте. Я прогуливаюсь, ожидая отхода «Лорана» в Америку, так же как и вы. Но только я делаю это с целью бежать от ваших любезных судебных приставов.
Буврейль презрительно посмотрел на него:
— Вы хотите бежать в Америку и притом прибегаете к обманам, хитростям и темным проделкам!
— В самом деле, в ящике изрядно темно.
— А я, — продолжал самодовольно финансист, — я путешествую днем, я плачу за свое место, заняв каюту номер десять.
Лаваред спокойно возразил:
— Я делаю, что могу, милостивый государь.
Вдруг быстрым и резким движением он открыл дверцу ящика и с силой втолкнул туда самодовольного богача; затем дверцы захлопнулись, и несчастный Буврейль не мог уже оттуда выйти. Он начал кричать, звать на помощь… Вдруг его голос затих. Неужели он задыхается от злости? А может, ему не хватает воздуха?
Но Лаваред не думал об этом. Он быстро убежал оттуда и направился на палубу, где собрались пассажиры «Лорана». Это было как раз вовремя. Минуты через две на пристань, где находились товары, пришли носильщики во главе с таможенным чиновником.
— А старика-то и нет, — удивленно сказал чиновник.
— Он, верно, потерял терпение и уехал, — заметил рабочий. — Отлично сделал.
Носильщики стали поднимать ящик.
— О! — сказал один из них. — Вот тяжелый-то!
— Да, в самом деле, он теперь гораздо тяжелее.
— Наверно, там есть что-то.
— Да, что-то шевелится.
Действительно, слышно было, как в ящике что-то перекатывалось. Таможенный чиновник прислушался.
— Как будто кто-то стонет!..
— Эге! Мы, значит, поймали!..
— Это контрабанда!
— Отнесем-ка этот ящик. Я наложу на него пломбу и запечатаю. Его не тронут, пока бригадир не позавтракает. Он приказал отнести этот ящик в контору начальника таможни.
Все это было тотчас же исполнено. А бедный президент общества акционеров, потерявший было сознание, успел за это время прийти в себя.
Но оставим его и вернемся к нашему пароходу «Лоран».
Все готово к отходу. Пустили пары, машина запыхтела, как укрощенный зверь, и черная, густая струя дыма взвилась над пароходом. Матросы занялись погрузкой багажа и товаров. Все пассажиры на палубе. Провожавшие покинули пароход; сейчас снимут трап. Помощник капитана кончил проверку пассажиров.
Итак, все налицо. Посмотрим только что заказанные каюты номер восемь и девять.
— Номера восьмой и девятый — это моя и моей дочери, — ответил сэр Мирлитон.
— Да, вы уже на палубе. Но я не вижу номера десять. Где же номер десять, записанный в Париже, в морском агентстве?
В это время какой-то человек бросился к трапу.
— Номер десять — это я! — закричал он отчаянным голосом.
— Ваше имя? — спрашивает помощник капитана.
— Буврейль, из Парижа.
— Так и есть. Вперед!
Раздается свисток, и «Лоран» величественно отчаливает. Отъехали. Два пассажира сталкиваются нос к носу на юте.
— А, господин Лаваред! — вскрикнул один из них.
— А ваша дочь вернулась в Париж, господин Мирлитон?
— Нет, милостивый государь, она здесь.
— Здесь? Как приятно начинать путешествие в ее милом обществе!
— Извините, милостивый государь… Но какими судьбами вы здесь? Я хорошо знаю, что стоимость билета превосходит ту сумму, которой вы можете располагать.
— Я ее и не превысил. Вот мои мои десять су, которые я еще не тронул. Вы можете это проверить, мой строгий контролер.
— Пусть так, но вы не ответили на мой вопрос.
— Это очень просто. У меня билет первого класса с продовольствием; за него уплатил господин Буврейль.
— Он заплатил за вас?
— Нет, за себя.
— Я не понимаю…
— Что же тут непонятного? Я в его каюте номер десять!
— А он где?
— Он? Он в ящике.
— А ящик на пароходе?
— Нет, он остался на берегу.
Сэр Мирлитон подумал несколько секунд, потом улыбнулся подходившей к нему дочери, слышавшей последние слова.
— Это некорректно с вашей стороны, — сказал он серьезно. Затем отошел и облокотился на перила борта.
Между молодыми людьми завязался разговор.
— Поздравляю вас с победой! — начала девушка.
— Если я и победил, то этой первой победой обязан вам.
— Вы, конечно, будете меня считать любопытной, господин Лаваред. Но когда случайно, — она очень покраснела, произнося эти слова, — когда случайно час тому назад открылась дверь в ваше маленькое помещение, предназначенное для путешествия, мне показалось, что там находилось сиденье, набитое шерстью…
— Совершенно верно.
— Для чего же это? — спросил мистер Мирлитон.
— Оно было приготовлено для продолжительного путешествия из Пиренеев в Париж одним фантазером, приключения которого я описал когда-то в газетах. Теперь я вспомнил об этом и, узнав, что этот ящик, о котором говорил весь Париж, находится еще на Орлеанском вокзале, я воспользовался им — вот и все.
— Я был прав, — сказал англичанин, — вы очень находчивый молодой человек.
Улыбка молодой девушки подтвердила мнение ее отца.
Облокотившись на перила, сэр Мирлитон смотрел в свой бинокль на землю, исчезавшую вдали. Вдруг что-то привлекло его внимание.
— Посмотрите, господин Лаваред, — сказал он, передавая свой бинокль, — у мола что-то движется.
Арман посмотрел по указанному направлению.
— Да, я вижу человека, размахивающего руками. Но его преследуют… Можно различить даже, что преследующие его в мундирах. Это, вероятно, жандармы.
— Что бы это было?
— Да это, наверно, Буврейль, без всякого сомнения! Значит, он не умер от апоплексического удара. Ну, тем лучше, тем лучше!
Между тем проехали Жиронду, и Лаваред думал уже, что он может быть спокоен на все время своего путешествия.
