Мой Тургенев

Полина Ребенина

Книга-биография посвящена жизни и творчеству великого русского писателя.

12. Любимая, дорогая, единственная

Сообщение о приглашении Полины Виардо в труппу парижской Оперы появилось в «Illustration» в конце 1847 года. Певица обстоятельно обдумала и обсудила все условия контракта, ведь она поспешных шагов никогда не делала. Она долго не могла сойтись с дирекцией Оперы относительно размера оплаты ее певческих услуг. В Париже даже распространились слухи, что с Виардо невозможно заключить контракт из-за ее непомерной жадности. В конце концов певица подписала краткосрочный ангажемент, в котором она даже пошла на некоторые финансовые уступки, чтобы прекратить эти неприятные слухи. Таким образом молва о скупости, присущей певице ходила за ней по пятам, об этом шептались в Петербурге, о том же сплетничали во французской столице.

В марте и апреле 1848 года певица находилась в Париже, как и Тургенев. Чтобы отметить провозглашение республики она сочинила гимн «Молодая республика» на слова П. Дюпонаи. Этот гимн был исполнен в начале апреля на организованном Жорж Санд «национальном представлении». Кантату исполняли девушки в белых платьях, солировал известный тенор И. Роже, однако успех гимна оказался посредственным. На том же представлении был исполнен Рашелью гимн Франции «Марсельеза», который стал любимой песней революционеров всего мира.

Во взаимоотношениях Тургенева с Виардо произошел явный перелом. По мнению биографов, Полина Виардо поддалась обаянию высокообразованного обольстительного красавца, к тому же знаменитого писателя, и в полной мере ответила на его чувства. И с 1848 года расцветает между ними любовная связь. О том, что происходит между певицей и писателем, мы можем судить лишь по сохранившимся письмам Тургенева. Известно, что какое-то время они даже обменивались письмами через мать Полины Виардо, очевидно, чтобы сохранить свою переписку в тайне от мужа.

В апреле 1848 года от Тургенева к Полине Виардо летит необычное письмо полное трепетной любви и благодарности. Оно начинается страстными словами, написанными по-немецки: «Доброе утро и тысяча благодарностей, самая лучшая, дорогая, любимая женщина!.. Мое последнее… или, вернее, первое письмо было таким безумным, что надо постараться на этот раз быть особенно рассудительным и заполнить эти 4 страницы без полей. Последнюю часть моего «предложения», как сказал бы знаток риторики, исполнить очень легко, тем более, что мое письмо будет отправлено только послезавтра; что касается первой части, то, право, как получится, так получится».

Далее, еще взволнованнее: «Большое, большое спасибо за… Вы знаете за что, самая лучшая, дорогая из женщин. Каким счастьем это было для меня!.. Теперь же протяните мне ваши милые и дорогие руки, чтобы я мог сжимать их и долго-долго целовать. В особенности — правую, ведь ею вы пишете? Всё, что думают, говорят и ощущают хорошего, думаю, говорю и ощущаю ныне я. — Не так ли, вы убедились в этом? Будьте же счастливы, самое лучшее, любимое существо».

Затем официальная прощальная фраза, по-видимому, для посторонних: «А теперь, милостивая государыня, позвольте мне пожать вам руку. Тысяча приветов г-же Гарсиа, вашему мужу, м-ль Антонии и Луизе. Мой поклон м-ль Мине».

И опять горячие немецкие слова: «Еще раз будьте счастливы, очень счастливы и оставайтесь благосклонной к вашему старому, неизменно верному и преданному другу».

Это письмо, судя по всему, написано уже не близким другом, а счастливым возлюбленным. Не для того ли совершенствовала свой немецкий язык во время последних берлинских гастролей мадам Виардо, чтобы получить тайный шифр для любовных посланий?!

В конце апреля 1848 года Полина Виардо с дочерью, X. Гарсиа и А. Сичес отправилась в Лондон, куда она была приглашена на летний итальянский оперный сезон в театр Ковёнт-Гарден. 5 мая она выступила в своей любимой роли Валентина в «Гугенотах» Мейербера. Певица начинает постепенно переходить от колоратурных партий к драматическим — к Мейерберу, Гуно, а позднее — к Верди.

* * *

Кровавые июньские события 1848 года в Париже так сильно потрясли Тургенева, что в октябре он решил предпринять поездку на юг Франции. Кроме того поразил его некий «мучительный» недуг, и он уезжает из Парижа, полагая, что столичный климат для него вреден. Он едет без какой-либо определенной цели, по-видимому, просто, чтобы успокоиться и выздороветь. Выехав из Парижа утром 12 октября дилижансом, он посетил Лион, Баланс, Авиньон, Ним, Арль, Марсель, Тулон и Иер, куда прибыл 19 октября и где провел около десяти дней. Из Иера Тургенев вернулся в Париж 6 ноября 1848 года.

С юга Франции одно за другим летят взволнованные нежные письма к Виардо в Куртавнель:

«Лион, 1 октября 1848 года. Добрый день, самая любимая, лучшая, дорогая женщина, добрый день — единственное существо! (нем.).} Вот я и в Лионе после 36-часового сидения на скамейке дилижанса… Я ехал в обществе… капитана китоловного судна, довольно забавного чудака… В конце концов он опротивел мне своим рассказом о том, что видел, как на улице Кюльтюр Сент-Катрин после сражения хладнокровно расстреливали семнадцать повстанцев. «О! представьте себе, — говорил он, — это длилось недолго! Им кричали: «На колени, негодяи!», они вырывались, но — бац! — удар прикладом но затылку, бац — пуля в упор между бровей и — дрыг, дрыг, дрыг — они уже корчились на мостовой». В остальном путешествие мое не сопровождалось сколько-нибудь примечательными событиями… Я пробовал также сочинять для вас стихи — но всё понемногу рассыпалось. Я мог только смотреть, мечтать, вспоминать… Покойной ночи. Да благословит вас бог, liebster Engel {милый ангел (нем.)}».

2 октября 1848 года: «Опять здравствуйте, Любимая, Дорогая, Единственная (нем.). Я прекрасно провел ночь и чувствую себя совсем бодрым. Вы посмеетесь про себя или не поверите мне, если я скажу вам, что во мне почти не осталось и следа болезни, так меня мучившей; а между тем это правда — и ваше предсказание сбылось… Вы увидите, что я вернусь сильный и здоровый, как бык! Через час я отправляюсь отсюда (вниз по Роне) до Баланс. Из Баланс — на лошадях до Авиньона, куда приеду завтра, в 4 ч. утра; отдохну, схожу посмотреть папский дворец. Потом поеду по железной дороге в Ним, оттуда (послезавтра) — в Арль и Марсель; во вторник еду дальше, в Иер… А вы что поделываете? Сочиняете? Читаете? Когда вы уезжаете из Куртавнеля? Напишите мне до востребования в Марсель; я не уеду дальше его окрестностей, и в случае необходимости на почте будут знать, куда пересылать письма, пришедшие на мое имя, — а ведь они придут, не так ли?..

Итак, до свидания, будьте здоровы, счастливы и веселы; жму ваши ручки крепко, крепко. Тысячу дружеских приветов всем. Настоящая моя переписка начнется завтра в Ниже. Завтра я напишу вам в Париж на улицу Дуэ. Сегодня же пишу еще в Куртавнель. Милый Куртавнель! До свиданья, единственная, любимая! Бог да благословит вас тысячу раз! Самые горячие приветы всему вашему милому существу. До свидания. Лишь завтра — настоящее письмо. Ваш старый любящий, верный друг. И. Т.» (нем.).

К сожалению, это «настоящее письмо» не сохранилось, мадам Виардо уничтожила его, как и многие другие письма Тургенева, которые могли бросить тень на ее беспорочное имя. Болезнь, о которой пишет Тургенев, по-видимому, была та самая мистическая невралгия пузыря, которая периодами нестерпимо мучила писателя после близкого общения с певицей. А по ее мнению была эта болезнь результатом гнилого парижского климата!

Из Йера, 8 октября 1848 года: «Доброе утро самая любимая, дорогая, Единственная! (нем). Ну, что же вам еще сказать? Потому что нельзя же посылать вам чистый лист — нельзя, да я и не хочу этого…. У меня в работе — еще одна комедия, которую я хочу окончить до отъезда из Иера. Придется одну из них перевести для вас в течение зимы. Дело в том, что я вас немножко побаиваюсь, знаете ли вы это? Все равно, это надо будет сделать…

А теперь дайте мне вашу руку, чтобы я пожал ее крепко, очень крепко; да благословит вас бог миллион раз. Тысячу дружеских приветствий всем вашим. Что делает Виардо? Здоров ли он? Итак, до свидания — за столом — 5-го. Golt Eegno Sie. Ihr troue Freund {Да благословит вас бог. Ваш верный друг (нем.). И. T.

Я напишу вам послезавтра — а также через два дня еще, до моего отъезда из Иера».

* * *

Тургенев вернулся в Париж 25 октября 1848 года. Он, против всех надежд, вернулся не «сильным и здоровым, как бык», а совсем больным. «В парижском воздухе, должно быть, заключается что-то неприятное для моих нервов. Этот коварный Париж!» — пишет он. Доктор Рейе, домашний доктор четы Гервегов, посетил его несколько раз, назначил лечение, и вскоре он почувствовал себя много лучше.

Тургенев послал актеру Щепкину и издателю «Отечественных записок» Краевскому свою новую пьесу «Нахлебник». А. И. Герцен в письме к московским друзьям просил сообщить М. С. Щепкину, что «драма, которую пишет Тургенев, — просто объеденье». В декабре В. Станкевич также с восхищением писала своим родным о пьесе: «Михайло Семенович <Щепкин> с детьми приехал прочесть нам комедию Тургенева «Нахлебник», которая будет дана в его бенефис… «Нахлебник» — чудная пьеса. Михайло Семенович расплакался, читая ее и воображая, как хороша она будет на сцене…» Бенефис М. С. Щепкина предполагался 31 января 1849 года, однако «Нахлебник» был запрещен цензурой к постановке. Но то, что Тургенев считает необычайно важным — это во время посылать восторженные рецензии на европейские гастроли Полины Виардо в московские и петербургские журналы. Краевскому он пишет: «Завтра дают «Пророка» Мейербера. Я Вам пошлю отчет для «Отеч<ественных> зап<исок>».

В ноябре и декабре 1848 года он часто посещает дома Герценов и Тучковых. Наталья Тучкова оставила воспоминания об этом времени: «…мы всем семейством,… приехали в 1848 году из Рима в Париж,…Через несколько дней Анненков привел к нам Ивана Сергеевича Тургенева. Высокий рост Ивана Сергеевича, прекрасные его глаза, иногда упорная молчаливость, иногда, наоборот, горячий разговор, бесконечные споры с Анненковым на всевозможные темы — все это не могло не поразить нас. Капризность его характера не замедлила выказаться в каждодневных посещениях им нашего семейства: иной раз он приходил очень веселый, другой раз очень угрюмый, с иными вовсе не хотел говорить и т. д.

У Виардо, говорят, он не позволял себе капризов, с русскими он чувствовал себя свободнее. Многие за глаза смеялись над продолжительностью его привязанности к Виардо, а я думаю, напротив, что это было его самое лучшее чувство. Какова же была бы его жизнь без него? Мне только грустно то, что Виардо была иностранка, понемногу она отняла его у России. Женщина без выдающегося таланта, без обстановки искусства, неартистическая натура не могла бы ему нравиться надолго. В его произведениях, особенно в «Записках охотника», так виден поэт, что он не мог бы ужиться в другом мире».

По возвращении в Париж в конце 1848 года Полина и Луи Виардо приобрели дом у подножия Монмартсткого холма на улице Дуэ. Небольшой каменный особняк стоял на окраине старого города. В период с 1847 по 1850 годы Тургенев провел три зимы в Париже, три лета в Куртавнеле… После очередного пребывания в Куртавнеле он шлет письмо благодарности за оказанное гостеприимство (госпожа Виардо, после смерти писателя, исключила из публикации и эти несколько строк по-немецки): «Сегодня я был весь день словно в каком-то волшебном сне… Все прошлое, все, все, что случилось, представляется моей душе так неодолимо, так непосредственно. Я принадлежу телом и душой моей дорогой повелительнице».

Через несколько дней он продолжал, опять по-немецки: «Дайте мне Ваши добрые руки, чтобы я мог их крепко сжать и долго целовать… Все, что только можно говорить и чувствовать, думаю, говорю и чувствую я теперь… Оставайтесь благосклонной к Вашему старому другу, неизменно верному и преданному». Этот восторженный период, судя по письмам, длился до середины лета 1849 года. Тургенев певицу обожал, но ее чувства не были столь же избирательны. А осенью 1849 года появился на горизонте удачливый соперник, одаренный композитор Шарль Гуно.

Композитор Шарль Гуно. Портрет Ари Шеффера