Мой ангел-хранитель

Полина Небесная, 2023

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком приморском городке. Возможно, именно в том, в котором живёте вы. Или в том, в котором вы любите отдыхать во время отпуска. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Дональд Мальковский. О нём и сложилась эта добрая история. История невероятной дружбы, всепобеждающей любви, вдохновении жертвенности и тяжёлых испытаниях, сподвигнувших героев раскрыть свои таланты и стать настоящими ангелами-хранителями друг для друга…

Пролог

Дождь танцевал по лужам. Сидеть на подоконнике хорошо, можно увидеть всё, что происходит там, за окном. Где-то вдали, на мостовой проезжали машины, но их гул совсем не был слышен. Его заглушала мелодия дождя — такая переливчатая, красивая, в которой, как по волшебству, ветер играл, словно на скрипке или виолончели.

— Кап, кап, кап, — здоровались дождевые капли.

— Привет, привет, — отвечал им детский голос.

Мальчик сидел, как уже было оговорено, на подоконнике и провожал взглядом отдаляющуюся фигуру. Фигура эта, надо сказать, была приличных размеров: высокая и в меру широкая. Но мальчику хорошо было известно, что широкой её делало пальто, потому что теперь оно стало на два размера больше своего обладателя. Тяжёлый вздох прозвучал в детской в тот момент, когда мужская фигура скрылась за углом невысокого здания, такого же двухэтажного, как их дом — ведь в приморском городке, в котором они жили, почти все строения были на один лад.

Крис — так звали мальчика — поменял позу на более удобную, но с подоконника не слез. Он посмотрел на свою руку, которая буквально десять минут назад лежала в ладони дяди Джейкоба. Странно, но, несмотря на то, что пальцы крёстного всегда были испачканы серой краской, они не оставляли след. Это раньше удивляло Криса. Сначала он не придавал этому значения. Но потом он начал догадываться о причине серых пальцев крёстного. Последние года два дядя Джейкоб всегда вытирал их платком перед тем, как заходил в дом. Хотя полностью серый след всё равно с них не сходил. От внимательных глаз мальчика сложно спрятать такую явную улику. Юный детектив улыбнулся, ведь в отличие от взрослых, он уже давно раскрыл тайну дяди Джейкоба. Тайну, которая спасла ему жизнь.

Крис достал из выдвижного ящика стола местами потрёпанный блокнот, открыл чистую страницу и написал:

«Каким бывает ангел-хранитель? Вы, должно быть, считаете, у него белые крылья? Я тоже так думал, пока не повстречал его. Мой ангел-хранитель имеет одну отличительную черту — серые пальцы, и ставлю серебряный доллар против вашего цента, вы ни за что не догадаетесь — почему».

Улыбка доброй женщины

Эта история случилась много лет назад в одном маленьком приморском городке. Там вы найдёте множество прекрасных людей, одним из которых был Джейкоб Мальковский. О нём и сложилась эта история.

Обладатель этого имени только что завернул за угол вышеупомянутого дома, встал под козырёк небольшого продовольственного магазина, стряхнул с чёрного зонта дождевые капли и закрыл его. На этот раз успешно, потому что иногда с поломанной механикой приходилось повозиться. Улыбнувшись этому прекрасному стечению обстоятельств — ведь не так уж приятно в такую погоду разбираться с непослушным зонтом — мистер Мальковский усердно потопал ногами и вытер их о коврик. Затем он вошёл в магазин, остановился у порога, обвёл глазами небольшую комнату с прилавками и, никого не увидев, громко произнёс:

— Добрый день, миссис Томпсон! — когда из коморки вышла приличных размеров женщина, Джейкоб заулыбался и продолжил свою речь уже в более дружественной манере. — Ох, какая вы сегодня обворожительная. Может, я отсюда покупку сделаю? А то ведь дождь на улице. Так ведь могу и всё запачкать. Не хочется, чтоб вы в таком наряде сегодня со шваброй танцевали.

Пухленькие щёчки миссис Томпсон окрасились лёгким румянцем, причиной появления которого явно был услышанный комплимент.

— Ох, ну, что вы, мистер Мальковский, неужели я заставлю вас стоять в дверях. Проходите, проходите.

Мужчина неуверенно принял приглашение хозяйки и прошёл по молочному кафелю, на котором, стоит сказать, остались не слишком заметные следы.

— Миссис Томпсон, будьте добры не смотреть на меня так скептически! — парировал покупатель. — Я сегодня заплатил за свет, воду и что-то там ещё по квартире, и не могу скупить у вас все ваши вкусные продукты, которые так и манят своим видом.

Женщина заулыбалась ещё больше, получив комплимент уже не себе, а содержанию своего магазина, который она явно очень любила.

— Можете, пожалуйста, отрезать мне пару кусочков сыра, положить две сосиски и — ну, уж ладно, гулять так гулять, — заулыбался широкой улыбкой Джейкоб, — отсыпать сто грамм сахара.

— Конечно, мистер Мальковский, — кивнула добродушная продавщица.

Миссис Томпсон поспешила отвернуться, чтобы мужчина не увидел её опечаленного лица. За последние годы, перебиваясь с корки на корку, её любимый самый вежливый покупатель не шиковал в магазине, а лишь отшучивался всякий раз, когда дело доходило до крупных покупок.

— Ну, давайте я вам ещё картошечки положу, нажарите её вкусно с сосисками, — предложила миссис Томпсон.

— Ой, да ну, что вы, мне на диету надо, а то раздобрел совсем на ватрушках и булочках миссис Бэрлингем, — рассмеялся Джейкоб, надул живот и театрально его погладил.

Женщина ничего не ответила и лишь глубоко вздохнула, насыпая в маленький пакетик сахар. Она-то, будучи подругой вышеупомянутой владелицы пекарни, хорошо знала, что мистер Мальковский всегда брал только самый дешёвый вчерашний хлеб со скидкой, а когда не мог позволить себе и его, просил половинку, а иногда, но всё же бывало, и в долг. Когда заказ был собран, продавщица посчитала на больших настольных счётах окончательную сумму и озвучила её.

Мужчина прикусил губу, выгреб из кармана мелочь, посчитал и, улыбаясь, произнёс.

— Миссис Томпсон, а, впрочем, сахар не надо? Мне вообще в моём возрасте стоит от него отказаться. А то мало ли, мне тут доктор сахарным диабетом грозил, ещё и зубы начнут портиться.

Женщина только тяжело вздохнула и сочувственно произнесла.

— Мистер Мальковский, уж возьмите, — сказала она, протягивая пакетик, — и не надо ничего заносить, не больно уж там много, сто грамм сахара-то всего.

Мальковский переступил с ноги на ногу, вспомнил про долг в пекарне миссис Бэрлингем и широко улыбнулся.

— Да, ну, что вы, правда, мне зла желаете? Вдруг, действительно сахарный диабет будет, потом лечись не лечись — ничего не поможет.

С этими словами высокий мужчина взял лишь маленький пакетик с несколькими нарезанными кусочками сыра и завёрнутыми в коричневую бумагу сосисками.

Затем он положил в руку продавщицы нужную сумму, благодарно улыбнулся и вышел из магазина.

А миссис Томпсон только покачала головой и пересыпала сахар обратно в банку. Из окна заструились тонкие лучи солнечного света, которые ознаменовали окончание проливного дождя. Они заиграли на банке с сахарным песком, а затем и на улыбке доброй женщины.

Предвкушая самое интересное

Стоит сказать, кем же был этот джентльмен, который возвращался с магазина с довольной улыбкой на лице и весьма приятной для него покупкой. Он был самым простым работягой приморского, как уже говорилось, городка. Но как вы, должно быть, поняли, работягой не самым преуспевающим. Да и разве можно было преуспеть, работая в простой типографии, особенно в самый разгар лета. Если вы поинтересуетесь: «Пользовалась ли она спросом?», — то, глядя на не в меру худощавого владельца, поймёте, что это риторический вопрос. Лучше спросить, как шла торговля в рыбном магазине мистера О’Брайана, который находился через два дома от типографии. Рыбка там была отменная, а запах разносился по всей округе. Вот она-то и пользовалась спросом. Да и разве нужны кому-то в разгар летнего пляжного сезона визитки, афиши, а тем более книги? Во всяком случае, лучше купить парочку жирных форелей и приготовить их на ужин, уютно устроиться на веранде и поговорить о том о сём со старым добрым другом, чем провести весь летний вечер в одиночку за чтением книги. Вы согласны?

Так, к великому сожалению Джейкоба, думали все жители одного маленького городка, и последними, что четыре месяца назад заказывали в его типографии, были две тонкие брошюры. Да и то, это всего лишь кулинарные рецепты рыбных блюд. Поэтому всё, что мог себе позволить на обед мистер Мальковский, была вовсе не рыба, как вы, уважаемый читатель, могли подумать. Его нехитрая порция умещалась на маленькой ладошке ребёнка. Такой размер трапезы был равен половине рациона обычной горожанки. На белой тарелке с голубой, местами поцарапанной каёмкой, как бы насмехаясь над Джейкобом, вальяжно перекатывались с места на место три чёрненькие толстенькие маслинки, которые залежались в жестяной банке, чья крышка поржавела от влаги. Мистер Мальковский не любил этот деликатес, поэтому долго откладывал его на чёрный день. И вот, такой день настал, накануне он заплатил за жильё, так что последние сбережения, отложенные ещё с лучших времён работы типографии, закончились.

Но Джейкоб нисколько не унывал по этому поводу, ведь у него в руках была весьма ценная покупка, а значит — и сытный обед. Вернувшись домой, хозяин небольшой квартирки снял намокшее пальто, повесил его на вешалку, стянул с себя ботинки и мокрые носки — прохудившаяся в нескольких местах подошва изрядно пропускала влагу — и прошёл на кухню. Он быстро ополоснул руки, вытер их чистым, но от времени пожелтевшим полотенцем и открыл пакет. Причмокивая и смакуя приятную трапезу, Мальковский положил на тарелку два ломтика сыра, а остальные два убрал в холодильник. Теперь очередь дошла до ароматных сосисок, запах которых доносился даже из бумажной обёртки. Он с наслаждением развернул её, глубоко вздохнул, а затем так ласково, будто увидел перед собой лицо миссис Томпсон, улыбнулся — перед ним лежали не две сосиски, как он заказывал, а три. Джейкоб хорошо понимал, что доброй женщиной руководила не жалость, а чисто человеческое сочувствие и желание помочь. Да, гордость его могла вскипеть, но ведь и сам он отличался благодушием, поэтому с благодарность принял от продавщицы знак доброй воли, две сосиски выложил на тарелку, а одну убрал в холодильник вслед за сыром — теперь у него будет и ужин. Затем он пошарил рукой в хлебнице и, зная, что у него осталась там заначка, довольно улыбнулся. Ведь сегодня на обед помимо чёрных шариков-маслинок, деловито перекатывающихся по тарелке, мистер Мальковский добавил два кусочка хлеба — чёрного, как вы уже могли догадаться. Бедные, они скромно устроились рядом с маслинками, а два тоненьких ломтика сыра гордо на них возлежали, тщетно стараясь покрыть всю поверхность так, чтобы хоть немного порадовать одинокие кусочки. А благодаря щедрости миссис Томпсон, возглавляли всю трапезу две его самые любимые особы — толстенькие — хотя, может, это он так их представлял — розовые сосиски. Джейкоб с наслаждением одну съел сам, а вторую, разделив на две части, положил в пакет.

Но такие лакомства он, к сожалению, покупать себе уже не мог. Разве ему было на что? Последние деньги сегодня он заплатил за воду и свет, и теперь даже сахар и соль вчера вечером закончились. Жаль, ведь сладкий чай так радовал одинокими вечерами.

— Кстати, — стукнул себя по лбу Мальковский, словно обращаясь к какому-то невидимому другу, — я тут прочёл на днях преинтересную статейку. В ней говорилось, что сахар портит вкус чая. Значит, наконец-то я смогу попробовать настоящий его вкус.

Довольно ухмыляясь, Джейкоб закончил свою приятную трапезу, вытер рукой, за неимением салфетки, рот, выкинул кожуру и косточки от маслинок в мусорный пакет и взял его с собой, чтобы отнести в контейнер, стоящий на улице. Уже надевая пальто, он вдруг о чём-то вспомнил, вернулся на кухню и взял предварительно положенную в пакет сосиску. Со спокойной душой мистер Мальковский вышел из дома. Он спустился на крыльцо и по обыкновению кивнул и улыбнулся соседкам со второго этажа, которые, как бывало в это время дня, пили чай, уютно устроившись на балконе.

Миловидная вдова, провожавшая его более нежным, чем у собеседницы взглядом, со вздохом поправила свою причёску, откусила кусочек шоколадного печенья, сделала глоток кофе и задумчиво произнесла:

— Ах, Люсия, вот ты всё бубнишь, что у него денег нет, счёт в ресторане не оплатит, — она на секунду замолчала, — да, я и сама знаю, что это так. Что уж говорить.

Женщина, надо сказать, весьма привлекательной наружности, но более внушительной, чем у мистера Мальковского комплекции, печально вздохнула. Собеседница, же, казалось, будучи знакомой с симпатией подруги, только молча улыбалась. Затем миссис МакКонвил вновь перевела взгляд в сторону завернувшего за угол мужчины и мечтательно продолжила:

— А вот возьму я его в Вегас, куплю ему эти фишки, это не важно, — махнула она рукой, — а вдруг он выиграет такой куш, что уж и не стыдно на людях будет вместе показаться? Вернёмся в открытом Феррари, а? — подмигнула она.

Миссис МакКонвил давно положила глаз на Мальковского: высокий еврей был весьма недурён собой. Но нисколько нескрываемая бедность неудачливого бизнесмена отпугивала даже самых пылких воздыхательниц. Коих, впрочем, было не слишком много.

— Ну что же я могу поделать? — жаловалась она каждый день подруге и, печально вздыхая, провожала влюблённым взглядом шедшего на работу Джейкоба. — Как я заведу отношения с таким бедняком? Это же сплошное чудачество!

После этих слов статная женщина с густыми каштановыми волосами всякий раз гордо отбрасывала назад волнистый локон волос, сопровождая это действие глубоким вздохом.

— Чудачество, да и только, — раздосадовано повторяла она.

Разумеется, это было бы чудачеством. А миссис МакКонвил никогда чудачкой не была. При всей своей любви к ярким экстравагантным нарядам она была благоразумной, в каких-то моментах даже слишком благоразумной женщиной. Прекрасная вдова ещё со времён замужества составляла обеденное меню на неделю и ни разу за шестнадцать лет от него не отошла. Даже ни один самый простой ингредиент не был изменён. Поэтому хвалёное благоразумие не позволяло миссис МакКонвил решиться на сближение с мистером Мальковским.

А Джейкобу это было на руку. Казалось, его не интересовало ничего, кроме типографии, где он проводил целый день и позволял себе отлучиться лишь на обед или навестить крестника. Но, несмотря на каждодневный труд, его дело никак не приносило доход. Все советы родственников закрыть типографию альтруист отметал с яростью, давая волю своему безграничному, а порой даже чересчур фанатичному чувству любви. Ведь типография служила ему верой и правдой целых десять лет. И пусть она не приносила прибыли, не кормила Джейкоба, зато духовную пищу давала сполна.

Поэтому, казалось, Мальковский был привязан к своей типографии больше, чем к женщинам. Она, по крайней мере, не скандалила и не била посуду, которой в доме и без того было мало. Особенно мало её стало после ухода бывшей жены, которая любила в порыве гнева замахнуться какой-нибудь кружкой на бедного Джейкоба, никак не реагировавшего на подобные спектакли. Так Розочка и ушла от него, когда поняла, что посуду бить бесполезно, да и уже почти ничего не осталось. А бить своего высокого мужа было вовсе бессмысленно и неразумно.

— Ну, вот что ты за гигантище? — часто ворчала она. — Сам еврей, а ростом с викинга. Да и нравом совсем не еврейским выдался, вон какой неудачник, концы с концами свести не можешь. Если все были бы такими, как ты, одной манной небесной и питались бы.

Да, Мальковский внешне был весьма нетипичным евреем. Рост под метр девяносто, волосы светлые, глаза голубые — одним словом, когда он появился на свет, родители испугались, что их ребёнка подменили в роддоме. С самого детства он проявлял щедрость по отношению к окружающим: идёт со школы с бутербродом в руках — проголодался после пяти уроков — и видит: на скамейке сидит бездомный в ободранных штанах и с протянутой рукой, сразу ему и кладёт в неё свой хлеб с колбасой. А если дело касалось контрольных, то его тетрадь по литературе сразу отправлялась кочевать по всему классу — не дай бог, кто-то из-за плохой оценки тумаков дома получит. К тому же Джейкоб пошёл против своей природы не только внешне, но и внутренне. Он был настолько непредприимчивым ребёнком, что обескураживал своих обеспокоенных родителей. Но, несмотря на этот неутешительный факт, благородная чета Мальковских верила, что с годами семейная кровь в жилах единственного сына забурлит по-настоящему.

В это верила и молоденькая Роза Хельцберг. Будучи весьма расточительной особой, она быстро положила глаз на привлекательного и в первые годы существования типографии ещё преуспевающего бизнесмена. Но когда через пять лет дела Джейкоба резко пошли на «нет», женщина поняла, что с мужем-неудачником коротать свою молодость бессмысленно. Будучи статной, видной еврейкой, она считала ниже своего достоинства жить на совсем незначительные доходы мужа, умещавшиеся в ладони одной руки — маленькой ладони еврейского ребёнка, который у них так и не родился. Мальковский не стал возражать и после развода почувствовал весомое облегчение и существенное сокращение расходов.

Но, несмотря на этот значительный плюс, доходы его не прибавились. Так он прослыл среди родственников белой вороной, потому что дед, отец, все дяди и двоюродные братья Джейкоба, обладавшие деловой жилкой и железной хваткой, уже давно преуспели в бизнесе.

А вот Мальковский был не у дел. Цены в своей типографии он устанавливал совсем не рыночные, а почти как по себестоимости, делая лишь небольшую наценку на материалы. В первые годы у него действительно было достаточно клиентов. Но потом типография прошла реформацию и доход с типографии сразу остановился.

Думая обо всём этом, бедный еврей широко улыбнулся.

— Ну что ж, а теперь настало время поработать, — сказал он, предвкушая самое интересное.

Хитрая затея

Мальчик дождался окончания дождя, и как только капли перестали танцевать по лужам, спрыгнул с подоконника. Когда он оказался на полу и отвлёкся от своих мыслей, в комнату вошла среднего роста женщина.

— Сынок, у меня для тебя сюрприз, — ласково произнесла она, и в её слегка раскосых глазах заиграли озорные огоньки.

— Ох, мама, я люблю твои сюрпризы, — сказал мальчик и ласково обнял женщину, которая присела на колени так, что её длинная юбка вмиг покрыла пол вокруг них.

Стоит отметить, что взору открывалась совершенно милейшая картина. Сын и мать были похожи, как две капли воды: как уже было сказано, глаза их были слегка раскосые, — правда, глаза ребёнка шире, чем у матери — нос небольшой, губы припухлые. Одним словом — черты их лиц были подобраны по самым классическим азиатским стандартам, хотя присутствовали в них метиские нотки, которые только придавали им особый шарм.

— Только это не мой сюрприз, а папин, — женщина улыбалась, а в её глазах выражался весь спектр чувств, присущий любящим матерям.

— Папин?! — радостно воскликнул мальчик.

— Да, — засмеялась женщина, зная, что сын уже догадался о содержании сюрприза.

Больше объяснений ребёнку было не нужно: благодаря словам матери вся появившаяся после болезни медлительность вмиг испарилась, и усталость в теле мальчика рукой сняло. Он выбежал из комнаты, преодолел расстояние от детской до кабинета отца и, переводя дух, тихонько постучался.

— Входи, сынок, — услышал он ласковый голос и не вошёл, а влетел в комнату.

Мужчина, высокий по сравнению с ребёнком, но не слишком высокий по меркам среднестатистического взрослого, заключил сына в объятия и несколько мгновений не разжимал рук, наслаждаясь минутами близости.

— Папа, папа, — затараторил мальчик, которому обычно была свойственна более медлительная манера общения, — мама сказала про сюрприз, я уже догадался, какой.

— Ничего не скрыть от твоих внимательных глаз, — улыбнулся мужчина, — держи, Крис.

С этими словами он протянул мальчику книгу с красочной обложкой, на которой было написано имя отца.

— Ну, пап, — серьёзно сказал мальчик, — я ведь уже не малыш, — обиженно проговорил он, прочитав название «Малыш» на переплёте.

— Уже нет, но вот совсем недавно ещё был, — отец похлопал мальчика по плечу, — а теперь вон какой вымахал.

На самом деле они оба понимали, что это было лишь преувеличение. В свои семь Крис был ниже, чем большинство сверстников. Они не знали, повлияла ли болезнь на его рост, или тому причиной была генетическая предрасположенность по материнской линии, но мальчик еле достигал до отметки ста десяти сантиметров.

— Спасибо, папа, — благодарно сказал он, беря книгу, — я пойду читать.

— Хочешь, почитаем вместе? — предложил мужчина.

— Хочу, конечно, — засияв, ответил мальчик и уселся на колени отца.

Тот довольно погладил сына по голове, на которой уже мягким пухом отрастали волосы. Этот жест каждый раз напоминал ему о том, что пришлось вытерпеть ребёнку. Стараясь не проявить огорчения, он убрал руку с головы на плечо, открыл книгу и начал читать:

— Как вы думаете, про кого пойдёт речь в этой истории? Ну, конечно, про малыша, иначе бы эта книга так не называлась. Но скажу по секрету, это был не просто малыш, а настоящий храбрец в теле ребёнка, — мужчина прочитал первые строчки и на секунду о чём-то задумался.

Мальчик, казалось, понимал размышления отца, поэтому не торопил его с чтением. Он сам хорошо знал, кем, для кого и с какими чувствами были написаны эти слова, и мысленно поблагодарил автора. Их размышления прервал стук в дверь.

— Марк, дорогой, вы читаете? — ласковый голос женщины прозвучал в тишине комнаты, как красивая мелодия. — А я вам вкусняшек с чаем принесла, ни одна книжная церемония без них не проводится, — заговорщицки подмигнула она.

— Спасибо, любимая, — сказал мужчина, принимая из рук жены тарелку с вафлями, — Крис, ты какую будешь, ванильную или шоколадную?

Но он уже их не слышал, он, словно перенёсся в другое пространство, и вместе с героями книги отправился в приключение. Отец и мать ласково посмотрели на сына и тихо, чтобы не беспокоить, вышли из комнаты, в которой уже не на бумаге, а словно наяву для мальчика начали происходить чудеса: перед ним появились фигуры персонажей, которые уж очень были похожи на его родных и на него самого.

Когда за родителями закрылась дверь, мужчина тяжело вздохнул и, будто принимая необходимое лекарство, притянул к себе женщину и обнял.

— Моя дорогая Кларинда, как мы ему расскажем правду, когда всё раскроется? Он во мне разочаруется навсегда.

— Не преувеличивай, дорогой, — голос жены действовал на Марка успокаивающе, он почувствовал облегчение и улыбнулся уголками губ, — Крис — хороший мальчик, совсем не злой, тем более он тебя так любит.

— И Джейкоба он любит, а я спрятался за его спину, — в голосе мужчины слышалось раскаяние.

— Ты не прятался, это было его желание, тем более ты много раз пытался завести об этом разговор.

— Никак не понимаю, почему он всё время отнекивался, — Марк перевёл взгляд куда-то в сторону, будто там был написан ответ.

— Он не хотел, чтобы ты чувствовал себя должником все эти годы, — Кларинда ласково улыбнулась, глядя на мужа. Она очень хорошо понимала его чувства.

— Да, но уже полгода как прошла последняя химиотерапия. Крису лучше, неужели нужно и дальше скрывать?

— Не нужно, но сам он не расскажет. Не может же, Джейкоб прийти к тебе и вывалить сам, что это был он.

— Но хватит уже тянуть, он так себя по миру пустит, а от меня вечно отказывается что-то брать. Хватит уже секретов, надо поговорить с ним начистоту, — решительно сказал Марк

— Надо, попробуй ещё, хотя ты уже сто раз это делал и всё безрезультатно, — тихим голосом, в котором сквозили печальные нотки, проговорила женщина.

— Не понимаю, почему он постоянно отнекивается, когда и так уже всё понятно, — отчаяние, одолевавшее Марка раньше, уже ослабло, и на его место пришло полное непонимание ситуации.

— Ты же знаешь, он не хочет признаваться в том, что для нас сделал. Я понимаю, — женщина ласково погладила мужа по щеке, — ты чувствуешь себя все эти годы в долгу перед ним, я тоже. Давай поскорее найдём доказательства, чтобы вы смогли поговорить действительно, как друзья.

— Надеюсь, я их найду, — улыбнулся Марк, который ещё не рассказал о своей хитрой затее жене.

Чужая фамилия

Путь до типографии был недолгим, а если его сопровождал толстый пёс по кличке Барон, которого Джейкоб по обыкновению угощал одной половинкой сосиски, идти было и вовсе в радость. Особенно в такую хорошую погоду, как сегодня: лето в самом разгаре, солнце припекало, окрашивая всё вокруг апельсиновым цветом, а высокие деревья преданно защищали жителей города, своими кронами создавая приятную тень. Воздух свежий, настроение прекрасное, а отсутствие звонких монет в кармане — абсолютно не заметное. Ведь когда у тебя есть высокая цель, вырисовывающаяся перед Джейкобом в образе любимой типографии, то любые невзгоды по плечу, а испытания — в радость. Ведь именно трудности делают нас сильнее, не так ли?

По крайне мере, так полагал мистер Мальковский, с довольной улыбкой шагая по улице. Но у входа в типографию его ждал не только толстый кот, который каждое утро получал из рук еврея оставшуюся с завтрака вторую половину сосиски, но и незваные гости.

— Это шо за сицилийские огурцы такие? — подходя ближе, спросил Мальковский, напустив на себя грозный вид.

— Мы не сицилийские огурцы, сэр, — ответил высокий мужчина в кепке и с микрофоном в руке, — мы репортёры, — продолжил он с весьма деловым выражением лица. — Наша новостная программа снимает сюжеты для городского телеканала. Слышали о рубрике «Разорившиеся богачи»? Мы знаем, что у вас был успешный бизнес, но вы разорились. Можете рассказать, что случилось? Как вы из богача стали бедным?

Мальковский пару секунд размышлял, благодушно сменил гневное выражение лица на дружественное, громко рассмеялся и произнёс:

— Это про меня, — он поправил заправленный край рубашки и, усмехаясь, добавил, — только я не бедный, а нищий. Можете спросить мою жену Розочку, она именно поэтому от меня и ушла.

— У вас, должно быть, очень интересная история, — ответил журналист в кепке и улыбнулся шутке Джейкоба. — Позвольте взять у вас интервью? — спросил он, включая микрофон.

— Интервью? Что вы, что вы, — запротестовал Мальковский, — меня этому не учили.

— Да здесь не надо ничему учиться, — уже настойчивее проговорил журналист, — вы просто отвечайте на наши вопросы.

— О, отвечать на вопросы? — переспросил Джейкоб. — О, я обожаю викторины! В школе я был лучшим учеником. Спросите мою учительницу миссис Ковальски, она подтвердит. Правда, она меня больше не любит, после того как я случайно спалил ей волосы паяльной лампой, — добавил он, смеясь.

Оператор хихикнул в ответ, а высокий мужчина в кепке косо поглядел на него. Ему явно не нравились бредовые речи честного еврея, но работа есть работа.

— Хорошо, хорошо, — теряя терпение, простонал он, — давайте приступим к делу. Вы готовы? Мы включим камеру, а вам нужно просто смотреть на меня и спокойно отвечать на вопросы.

— Хм, — прокряхтел Мальковский, опираясь на деревянную дверь типографии, — а вопросы не очень сложные?

— Нисколько, — ответил журналист, закатив глаза, — сейчас увидите.

— Увижу? Ах, тогда не надо, — проговорил Джейкоб, — меня уж зрение подводит.

— Очки вам не нужны, вы всё услышите, — в голосе мужчины сквозило недовольство.

— А, ну сразу так бы и сказали, — улыбнулся Мальковский и по-братски похлопал журналиста по плечу, глаза которого расширились от удивления, — со слухом у меня всё в порядке.

«А с головой явно не всё», — подумал высокий мужчина, а вслух произнёс:

— Итак, мистер Мальковский, когда вы открыли свою типографию? — с этими словами журналист, поднёс к Джейкобу микрофон и кивком головы дал знак оператору включить камеру.

— Ого, шо, прям сюда говорить? — удивился еврей, и его густые брови поползли на весьма широкий лоб.

Журналист вновь бросил на него недовольный взгляд.

— Мистер Мальковский, — заговорил он, — будьте добры, не задавайте лишние вопросы. Просто отвечайте в микрофон.

— А, сразу бы сказали, — произнёс Джейкоб, вновь по-дружески хлопая журналиста по плечу, — теперь всё понятно. А меня что же, ещё на камеру снимать будут?

Журналист почти беззвучно прорычал, а потом, широко улыбаясь, произнёс.

— Конечно, мистер Мальковский, мы ведь не просто так сюда камеру тащили.

— Бедолаги, — сочувственно проговорил еврей, — я думал, вы доехали на машине, а вы, оказывается, пешком шлёпали, — Джейкоб покачал головой.

— Да не шлёпали мы никуда, — процедил сквозь зубы журналист, крепче сжимая микрофон.

— А как же сюда добрались тогда? — удивлённо поглядел на него Мальковский.

— Всё, хватит пустой болтовни, — выходя из себя, повысил голос мужчина, — нас сюда привезли на служебной машине.

Джейкоб недоверчиво посмотрел на журналиста и покачал головой.

— Но вы же сказали, что тащили камеру.

Молчаливый оператор, за всё это время не издавший ни звука, не выдержал и усмехнулся. Этим он вызвал ещё большее раздражение журналиста и подверг себя немалой опасности, потому что тот кинул на паренька весьма грозный взгляд.

— Пожалуйста, мистер Мальковский, давайте прекратим уже эту комедию и приступим к делу, — собрав последние крупицы своего исчезающего терпения, проговорил мужчина.

— Что значит «приступим»? — обескуражено взглянул на высокого мужчину Джейкоб, — а всё это время мы чем занимались тогда?

Тут журналист и вовсе не нашёлся, что ответить. Он лишь почесал затылок, так что его чёрная кепка поползла на его менее широкий, чем у еврея, лоб.

— Это было не интервью, сэр, а болтовня, — журналист перевёл дух и поспешил задать свой долгожданный вопрос. — Сколько лет назад вы открыли свою типографию, мистер Мальковский?

— Дайте уж вспомнить, — произнёс еврей, почёсывая голову, так что потрёпанная в некоторых местах коричневая фетровая шляпа чуть не покатилась вниз. — О, да, десять лет уж прошло с момента, как на этом самом месте появилась моя дорогуша Марго.

— Марго? — посмотрел на Джейкоба журналист.

— Конечно, я так назвал свою типографию, — похлопав себя по плоскому животу — ведь на маслинах особо не поправишься — сказал Мальковский.

— А кто такая Марго? — спросил высокий мужчина.

— Вы что? Это же Маргарет Митчелл! — тут голос Джейкоба задрожал от восторга. — Я влюбился в неё, когда ещё был юнцом и зачитывался её «Унесёнными ветром». Эх, было время, — выдохнул еврей, смакуя приятные воспоминания.

Тут оператор, ответственно снимавший репортаж на камеру, тихо хихикнул. Журналист сделал вид, что не заметил оплошности подопечного и продолжил интервью, поскорее переведя дух.

— А какая у вас была на то время аппаратура?

— О, самая лучшая аппаратура, — вновь погладил себя по животу еврей и довольно ухмыльнулся, — я этим аппаратом до сих пор горжусь! Купил его в очень хорошем магазине, когда впервые поехал во Францию. О, было время, какие там барышни ходят!

Паренёк с камерой громко ухмыльнулся, так что высокий мужчина в кепке одарил юнца грозным взглядом.

— Хорошо, хорошо, — поспешил сменить тему журналист, — а как вы нашли своих первых клиентов?

— О, мои первые клиенты — это мамуля и папуля. Они мне на обед пирожки вкусные носили, а я им пригласительные на годовщины печатал. А годовщин у них было столько, сколько виноградинок на лозе, так-то, — гордо заявил Мальковский.

— Конечно, конечно. Разве могло быть иначе, — пробормотал себе под нос журналист и громче добавил. — А не из родственников клиенты были?

— Да, само собой разумеется, — довольно улыбнулся еврей и выпрямил плечи, так что, казалось, стал ещё на несколько сантиметров выше, — была Розочка.

— А кто такая Розочка? — медленно проговорил высокий мужчина.

— Эх, — покачал головой Джейкоб, — я же говорил, Розочка — моя жёнушка, правда, сбежавшая, — подмигнул он.

— Мистер Мальковский, — выдохнул журналист, — я же спросил не из родственников.

— А как же, тогда, когда она первый раз пришла в типографию, она родственницей ещё не была, — лукавая улыбка появилась на лице еврея, — на это у меня ушёл целый месяц.

— Понятно всё с вами, — кашлянул журналист и поторопился перебить его, — а много клиентов было в первые годы?

— О, — гордо поднял голову Мальковский, — да хоть ложкой ешь. Можете мясника Томаса спросить, — засмеялся он, — у него спрос на товар тогда резко упал. Людям стала не нужна пища для желудка, а вот пища для ума — пожалуйте. Этим я их хорошо кормил. Томас так взъелся на меня, что как-то пришёл ко мне с топором, но благо дело закончилось лишь смачным спором, а не смачным стейком.

«Как жаль, вот новость была бы», — подумал журналист. А юнец-оператор, наконец, не выдержал и громко засмеялся вместе с Мальковским.

Мужчина в кепке, явно уставший от всей этой бесконечной процедуры, вытер несколько капель пота со лба и со вздохом на удивление спокойно произнёс:

— Поехали дальше.

— Куда? — спросил Мальковский.

Камера из рук оператора, который в этот раз смог подавить смех и лишь хихикнул, чуть не выпала.

— А что случилось потом? Почему прибыль упала? — продолжил журналист, не обращая внимания на нелепые шутки.

— Во всём виноват этот прохвост О’Брайан, — гневно прорычал Мальковский, грозя кулаком неведомо кому. — Его рыбный маркетинг мне все карты попутал. Все мои клиенты к нему сбежались, а этот негодяй мне даже скидку ни разу не сделал. Мне эти маслины после обеда до сих пор поперёк горла стоят, — Мальковский демонстративно схватил себя за шею. — А вы, кстати, уважаемые, уже отобедали? А то у меня ещё несколько маслинок осталось, я с удовольствием с вами поделюсь, — Джейкоб вновь по-дружески похлопал по плечу журналиста, которого, казалось, уже ничто не может вывести из себя.

Весь курс спецподготовки к стрессовым ситуациям был пройден благодаря лишь одному еврею.

— Я бы с превеликим удовольствием поел, мистер Мальковский, но лучше покажите нам свою типографию, — сказал журналист с каменным выражением лица.

— О, извините, сегодня у меня генеральная уборка, может, перенесём просмотр на другой раз? Негоже показывать такой бедлам, — Джейкоб переминался с ноги на ногу, устремив на журналиста добрый взгляд, в котором прозорливый наблюдатель мог угадать умоляющие нотки.

Видимо, оператор был именно таким, потому что, слегка кашлянув, он впервые за всё время робко произнёс, слегка подтолкнув журналиста локтём:

— Стивен, слушай, у меня, по-моему, аккумулятор сел, может, действительно в другой раз зайдём? — сказал он, но камеру так и не выключил.

Журналист лишь гневно посмотрел на него и недовольно произнёс:

— А что, запасной не взял?

Оператор только покачал головой и покосился на Мальковского.

— Бестолочь, — сказал ему журналист, а затем добавил, глядя на еврея. — Спасибо, сэр, за интервью. Мы придём в другой раз.

— О, замечательно, — улыбнулся Мальковский оператору, который понимающе на него смотрел, — в следующий раз я уже буду готов к визиту, — проговорил он, кивая, и поспешил войти в типографию.

Конец ознакомительного фрагмента.