Рыжая 2. Дело одинокой канарейки

Полина Дельвиг (2024)

И снова — Рыжая! И — новое дело. Случайно оказаться свидетелем убийства — пусть совершенного в приличной европейской Праге — может кто угодно. Но что же делать, если убитый — твой старинный друг? Только одно — начать собственное расследование…Вашему вниманию предлагается новая редакция книги.

Глава 3

1

Упитанный мужчина в форме майора чешской полиции пролистывал альбом с фотографиями подозрительных личностей, в большинстве своем угрюмых и неприятных. На круглом добродушном лице была обозначена деловая сосредоточенность. Но преступники сейчас мало интересовали майора Томека, краем глаза он следил за заплаканной дамочкой, сиротливо примостившейся на краешке казенного стула.

— Н-да, пани Быстрова, даже не знаю, что вам сказать, — наконец изрек майор, захлопывая альбом.

Под его осуждающим взглядом Даша съежилась еще сильнее. Выдернув из коробки очередную салфетку, она громко всхлипнула, высморкалась и промокнула глаза — именно в такой последовательности.

— Спрашивайте, пан майор, спрашивайте. И не жалейте меня, я ведь все понимаю, я ведь свидетель…

Полицейский наклонился, вытащил из-под стола мусорную корзину и обшлагом рукава смахнул в нее ворох мокрых, измятых платочков.

— Спасибо большое за совет. А то уже и не знал, что мне дальше делать, — легким пинком он задвинул корзину обратно. — Свидетель, говорите? — Он выдвинул верхний ящик стола, достал пухлый блокнот и демонстративно положил посередине стола.

Допрашиваемая начала волноваться.

— Свидетель. А что? — ореховые, с зеленоватыми прожилками, глаза внимательно следили за каждым его движением. — Вы опять меня в чем-то подозреваете?

Вместо ответа, Томек посмотрел на противоположный угол кабинета, где висели большие деревянные часы:

— Смотри-ка, опять отстают, — он встал и подошел к часам. Открыв стекло осторожно подвинул минутную стрелку. — Пани Быстрова, мы ведь не в первый раз встречаемся в этом кабинете. Кое-какие выводы напрашиваются сами собой.

— Какие выводы? — еще сильнее разнервничалась Даша. — Вы же понимаете, что произошедшее чистая случайность. Я свидетель и не более того. Мир становится жестоким. Криминальным. Только при чем здесь я? Как и любого другого, меня окружают не только феи, но и преступники. Вы, к примеру, тоже часто сталкиваетесь с убийствами.

— Потому что я работаю в отделе по расследованию убийств!

— А я… Я просто свидетель!

Майор Томек прищурился:

— Относительно таких свидетелей, как вы, у меня давно существует собственная теория.

— Какая? — Даша принялась ерзать. Она действительно очень боялась, что полиция захочет связать убийство Макеева с событиями трехмесячной давности.

— Самая простая. Вы читали, ну или кино смотрели про всяких там сыщиц на добровольных началах? Я имею в виду мисс Марпл, миссис Флетчер и прочих малоприятных дам. С ними рядом еще постоянно совершаются преступления. Понимаете, к чему я клоню?

— Нет.

Даша действительно не очень понимала, о чем идет речь, но подозревала, что ни о чем хорошем.

— Существует масса понятных, я бы даже сказал «человеческих» мотивов для убийства: любовь, ненависть, деньги, зависть. Но мне кажется, что упускают еще один: скука.

— Скука?..

— Да, скука.

Рыжая глянула искоса:

— В смысле, по телевизору ничего интересного, не пойти ли кого-нибудь пристрелить?

С легким щелчком майор закрыл стекло циферблата. Полноватое, обычно добродушное лицо выражало крайнюю степень недовольства.

— Пани Быстрова, я знаю вас как облупленную. Ваше любимое занятие — изображать из себя невинную жертву, превращая серьезное расследование в балаган.

— А… А вы не допускали мысли, что так оно и есть на самом деле?! — предъявленное обвинение шокировало.

— Нет, не допускал. — Комиссар вернулся на рабочее место. — И прекратите строить глазки: вы меня своими женскими штучками не проймете.

Ну это уже было слишком:

— То есть, что бы ни произошло в этом мире — преступником все равно буду я? — холодно поинтересовалась она. — По-вашему, я убиваю своих знакомых исключительно ради того, чтобы немного скоротать время и показать оставшимся в живых, какая я умная и проницательная?

Майор поднял большой палец:

— Прекрасная мысль. Если рядом с кем-то регулярно совершаются преступления, то логично предположить, что именно он, этот человек, их и совершает. Или же, — последовала многозначительная пауза, — провоцирует к их совершению.

Резко придвинувшись, Даша схватила со стола ручку:

— Хорошо, пан майор, ваша взяла! В чем я должна признаться? Дайте бумагу, я все подпишу и дело с концом! — голос дрожал от обиды. — У меня все равно деньги закончились, так хоть за казенный счет несколько лет поживу. Заодно и вам спокойнее будет. Если, конечно, половина заключенных, сидящих со мной в одной камере, не переубивает другую половину. Тогда останется только расстрел.

— У нас смертная казнь отменена, — с заметным сожалением протянул Томек.

— Наемся крысиного яда. Мне, знаете ли, с подобными талантами тоже жить неохота. Вас устраивает такой вариант?

Комиссар задумался. В наступившей тишине часы тикали неожиданно громко и как-то недобро. Словно последние минуты на свободе отсчитывали.

— Ну хорошо. Допустим, я посчитаю, что и на этот раз произошло досадное совпадение, — с нажимом на слово «допустим» произнес Томек. — Допустим, ваш знакомый случайно пришел в тот самый банк, где вы случайно имеете счет и, совершенно случайно, решил совершить там разбойное нападение. Или же сам подвергся разбойному нападению. Ровно в ту самую минуту, когда вы туда случайно пришли…

— Что значит — допустим?! Разве кто-то из присутствующих видел у меня оружие в руках? Да меня саму чуть не убили! Я понятия не имела, что Макеев находится в Чехии. Мы с окончания университета не виделись.

— Не знаю, не знаю, — в интонации полицейского звучал откровенный подтекст. — Почему так получается, что стоит вашим знакомым появиться в Праге, как сразу же происходит убийство?

От неожиданности Даша потеряла дар речи.

— Да как вы… Да что вы… Это что, единственные преступления в Чешской Республике за все время, пока я здесь живу?!

— Ладно, — Томек раздраженно приподнял ладонь, — оставим это. Лучше скажите: убитый узнал вас?

Допрашиваемая колебалась:

— Мне показалось, что да, — она сделала вид, что вспоминает. — Но потом он стал нести какой-то бред, совершенно точно не имеющий ко мне никакого отношения.

— Например?

Откровенно врать было нельзя — толстого счетовода уже наверняка допросили. И тот вполне мог слышать и понять их разговор. Но и рассказывать обо всем во всех подробностях она не собиралась.

— Пан Макеев говорил про какие-то восемь килограммов… Про дневники спрашивал. — Она сделала честные глаза. — Но я с ним ничего не грузила, не возила и не взвешивала. А дневник последний раз в школе заполняла. Я вообще ничего не поняла из того, что он говорил. Да, собственно, он и не говорил, скорее, бредил. Поэтому затрудняюсь утверждать, узнал он меня или нет. Да вы спросите у свидетеля, того пана, что лежал рядом. Он все слышал.

Майор посмотрел на разложенные на столе альбомы, после чего нехотя бросил:

— Слышать-то он слышал, да вот только русского языка, к сожалению, не знает. Новая генерация, видите ли…

— Да, понимаю, сочувствую, — вздохнула Даша. — Так мне можно идти?

— Подпишите, — Томек протянул ей листы протокола допроса, — и можете идти. У вас теперь другой адрес?

Даша растянула губы в деланной улыбке:

— В том числе, благодаря вам, пан майор.

Полицейский неожиданно рассердился и даже хлопнул папкой по столу:

— Простите, пани Быстрова, но в ваших проблемах я точно не виноват. Лучше скажите спасибо, что именно благодаря мне вы еще находитесь на территории нашей страны. Кстати, не подумывали куда-нибудь переехать? Куда-нибудь на другой континент? Если что, я похлопочу.

— Ваша доброта трогает до слез, — она постаралась вложить в слова весь имеющийся у нее сарказм. — Прощайте, — после чего встала и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.

2

Находясь в самом мрачном состоянии духа, в котором только может пребывать человек избиваемый жестокими ударами судьбы, Даша доехала до нужного этажа, приоткрыла дверцу лифта и осторожно высунула кончик конопатого носа. Собачьим духом не пахло. Выскочив из лифта, она быстро-быстро добежала до порога своей квартиры, еще быстрее открыла замок и прошмыгнула в дверь.

Привычно неуютная тишина пустого дома сейчас казалась райской музыкой.

«Пусть этот чертов комиссар думает обо мне все, что хочет — наплевать!» — она швырнула сумку на тумбочку и начала раздеваться прямо в прихожей.

Хотя, конечно, приятного мало. Но что Коля такого совершил, что его расстреляли у всех на глазах? Всегда был таким тихоней и вдруг с пистолетом в банке. Бред какой-то.

В сердцах она дернула молнию на джинсах чуть сильнее и металлический язычок так и остался в руке.

«Вот гадство! Брюхо отъела аж штаны на куски распадаются…»

Однако, что он там бормотал о ее дневниках? Бредил, наверное. А если нет?

Даша задумалась. Действительно, когда-то давно, еще до замужества, она вела дневники. Писала редко, бестолково, упиваясь счастьем и давясь слезами. Заполненные страницы летели в стол, чтобы никогда не быть прочитанными. Такой уж был у нее характер — никогда не возвращаться в прошлое, ни к бывшим любовникам, ни к былым воспоминаниям. За прошедшие годы она несколько раз переезжала, меняла место жительства, однако все записи сохранились и сейчас стопкой лежали где-то в старом чемодане.

Отбросив сломанный замок в сторону, Даша потянулась к антресолям.

Через десять минут на стол легли пять небольших разноцветных книжечек. А в них все: радость, боль, разочарования… Почему она никогда их не перечитывала? От того, что прошлое ушло и его уже не вернуть? Или из-за страха, что оно окажется лучше, чем настоящее?

Обхватив рыжую голову руками, Даша усиленно вспоминала. Нет, не прошедшие годы, чего уж тут слезы зря проливать, она пыталась вспомнить, где и когда Кока мог прочитать хотя бы один из ее дневников? И что такого важного там могло оказаться?

Даша прикрыла глаза. Прошлое замысловатой мозаикой рассыпалось в памяти. Разноцветные кусочки, словно новогоднее конфетти, кружили в памяти, не вызывая никаких ассоциаций. Где Кока мог видеть ее дневники? Сама она их точно никому не давала — слишком много сокровенного хранили эти страницы. Может, у нее дома? Или у кого-то в гостях? В университете?

И тут в мозгу что-то щелкнуло: ну конечно же, в университете! На четвертом курсе.

Как-то после физкультуры к ней подошел Макеев и протянул оставленную на общей лекции сумку. «Я думал, что хоть немного тебе нравлюсь», — произнес он, после чего развернулся и ушел. Тогда она еще долго ломала голову над тем, чтобы это могло означать. Теперь ясно: пока она упражнялась в прыжках, Макеев залез к ней в сумку и преспокойно изучил содержимое. Господи, сколько же он тогда узнал про нее!

Даша почувствовала, как щеки заливает краска стыда. Наверное, в тот период Кока был влюблен в нее и решил узнать, не напрасны ли его надежды. Однако стыд тут же сменило негодование — каковы бы ни были причины, побудившие его к такому поступку, он не имел права вот так, запросто, залезть в ее душу.

Даша с ненавистью отпихнула записные книжки, словно они и были во всем виноваты. Успокаивало одно — для среднестатистического археолога девичьи дневники представляли вещь не более личную, чем берестяные грамоты новгородских купцов. К тому же Кока был не из болтливых. Но что он имел в виду сейчас?

Поколебавшись, Даша подтянула одну из книжек и раскрыла.

«3 января. Когда он захочет, ему не дадут, потому что он не хотел, когда мог…» Это точно в период увлечения шотландцами. В смысле поэзии. А кто автор и кого она имела в виду, покрыто непроглядным мраком. Достав сигарету, она несколько раз щелкнула зажигалкой. Дневники велись пять лет, теперь, чтобы их прочитать и вспомнить, что к чему, понадобится еще столько же.

Она придвинула пепельницу и продолжила.

«4 января. 18.30. «На досках».

Точно, был когда-то такой театр. Существует ли сейчас?

В самом начале перестройки, вслед за отменой старого режима, буйным цветом расцвело альтернативное искусство, изо всех щелей на поверхность земли полез андеграунд. Сейчас-то уже ясно, наш человек хорошо работать может только в подполье, но тогда… Интересно, сколько их выжило, тех первых театров?

«5 января. 19.00. Ресторан «Дубрава», «Космос».

В отличие от театров, рестораны остались на месте и даже приумножились. Помнится, был на Пушкинской площади рядом с «Московскими Новостями» общественный туалет, редкость большая в то время. С приходом новой власти там сразу же открыли ресторан. Назвали «Былое». Повесили портреты Сталина, флаги. Скатерти, приборы, посуда — все соответствовало эпохе, о кухне и говорить не приходилось: запеченная осетрина, расстегаи с визигой, мозги с яйцами в горшочке, кинзмараули… Место невольно наводило на философские размышления. А с другой стороны, где, как не в бывшем сортире, повспоминать о былом?

«6 января. Поздравить Элину».

Ах, красавица Элина, Надеюсь, ты все так же роскошно-прекрасна и не замужем — один человек не имеет права на такое счастье…

Далее идет перечисление исторической литературы по Северному Кавказу, наверное, к экзаменам готовилась, но это сразу можно пропустить — там, где Шамиль тогда прошел, сейчас уже точно делать нечего. И на протяжении всех лет: театры, музеи, выставки… Такое ощущение, что тогда молодежь заботилась исключительно о своем духовном развитии — ни слова о работе или деньгах. В промежутках между культурной программой дома отдыха, дачи, дни рождения (список в сорок восемь человек), поездки к морю, озерам, горам и так до бесконечности.

«И зачем надо было замуж выходить?»

Сердито потушив сигарету, Даша захлопнула дневник. Работенка не из простых. Для начала она будет застревать на каждом воспоминании часа по три, а к середине напрочь забудет, о чем шла речь вначале. Но самое печальное, что она даже приблизительно не может предположить, что именно надо искать.

В желудке нехорошо заурчало. Проклятье, деньги-то в банке она так и не взяла. Придется довольствоваться чаем.

Даша пошла на кухню и включила чайник. Странно, но ей никогда не приходило в голову, что Кока был в нее влюблен. Что Макеев вообще мог быть в кого-то влюбленным. Он всегда казался таким увлеченным своей чертовой археологией. С утра до ночи только и говорил об экспедициях: той, из которой вернулся, или той, в которую собирался.

Даша охнула и от волнения едва не выронила чашку.

— Атлантида!