Метод подчинения

Полина Ветер, 2022

– Девочка моя, если бы я выслушивал все просьбы и «деловые предложения», с которыми ко мне приходят каждый день, мне просто некогда было бы вести бизнес… – мужчина наклоняется ко мне и заговорщически добавляет: – к тому же, я бы разорился… Я задыхаюсь от возмущения. Он будто видит меня насквозь. Как и причину моего визита. Хотя… На что я вообще рассчитывала?.. – Тогда почему вы со мной разговариваете? – решаю бросить вызов. Смотрю прямо в глаза. Удальцов подходит ко мне вплотную, так, что его ширинка находится на уровне моего лица. Проводит ладонью по моей щеке и берет за подбородок. От его прикосновения меня будто бьет током. – Ты можешь предложить мне кое-что другое… Комментарий Редакции: Полина Ветер тонко и талантливо балансирует на явных полярностях – между откровенностью и чувственностью, похотью и любовью, страстью и спокойствием. Именно при таком ювелирном симбиозе и рождается этот спелый, жаркий и по-своему искренний роман с говорящим названием.

Глава 6

* * *

Окрашенная в бледно-розовый цвет стена — первое, что я вижу, придя в себя от сумбурного сна.

Мне снилось, что я переставляю коробки. Много, очень много коробок. Запечатанных, без каких-либо опознавательных знаков. Это длится бесконечно долго, и я просто повинуюсь какой-то отлаженной системе, которая не позволяет делать передышки. Просто ставлю коробки. Одну на другу. В длинные вереницы из высоких башен одинаковых обезличенных картонных ящиков. Очень продуктивное занятие. Всем рекомендую.

Первое, что пытаюсь сделать, придя в себя, — поднять руку и потрогать стену в тридцати сантиметрах от моего лица.

Это причиняет мне адскую боль. Но я все равно дотрагиваюсь. Провожу онемевшими пальцами по шершавой поверхности, словно в доказательство, что это наяву.

— Милая?

Я слышу этот голос и не понимаю, почему его звучание отдается глухой болью в области сердца. Казалось, мое тело не способно вместить больше боли. Но так там же еще душа… Черт бы её побрал…

— Лёлик, котёнок мой, я рядом. Ты слышишь?

Не поворачиваю головы. Не потому, что не могу шевелиться. А потому, что абсурдность слов вводит меня в ступор.

Он нарочно называет меня «Лёлик». Это запрещённый прием.

Только мама и брат зовут меня так. И я прекрасно знаю, как бесит мужа такое производное моего имени.

Чувствую, как теплая ладонь накрывает мою руку.

— Прости, Оль… — В его голосе новые незнакомые мне нотки. — Я — дурак. Конченый. Прости…

Он сожалеет. Да. Точно.

Чувствует свою вину.

А я не чувствую.

Ничего.

Кроме боли.

— Уйди. — Слова даются мне с трудом.

— Оля, я…

— Пожалуйста… Уйди.

Его рука легонько сжимает мою.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело… — Тихий вздох. — Отдыхай, я приду вечером. Каждый день буду приходить. — Слышу шорох. Он поднимается, освобождая мою ладонь.

Скрип двери.

Эхо больничного коридора.

Голос, забивающий гвоздь мне в сердце:

— Я люблю тебя, Оля.

Он любит меня.

Мне не хочется ни плакать. Ни смеяться. Ни дышать. Ни жить.

Как такое могло произойти?

Раньше он держал себя в руках.

Насколько это возможно.

Мог швырнуть меня. Толкнуть, так, чтобы упала или больно ударилась.

Мог ударить по лицу.

Даже изнасиловать. Как бы нелепо это не звучало.

Как такое могло произойти?

Почему именно в этот раз?

Почему сегодня?

Кстати…

Какой сейчас день?

Сколько времени я тут нахожусь?

Память вдруг возвращает мои мысли к Сашке и причине моего здесь пребывания.

Только решаю, во что б это ни стало, подняться и узнать ответы на элементарные вопросы, как в палату заходит врач в сопровождении молоденькой медсестры.

— Доброе утро, милочка! — Его насыщенный баритон заполняет всю палату, которую я даже не успела рассмотреть. — Давайте посмотрим, что у нас тут имеется.

Он открывает папку, видимо с моей историей болезни, и внимательно вчитывается в записи, сдвинув брови.

На вид мужчине лет шестьдесят, но в целом он очень даже симпатичен. Темные волосы, тронутые сединой, густые брови, крупный нос. Солидности добавляют внушительный рост и сидящие на переносице очки.

Покончив с чтением, мужчина переводит взгляд на меня.

— И что скажете, милая гражданочка? Каковы причины этих травм? — он слегка обводит крупной ладонью в воздухе.

— Упала. — Твердо отвечаю я.

— Вот как. — Брови сдвигаются еще сильнее, рискуя слиться воедино. — Ты знаешь, почему-то так и думал.

Он на секунду поворачивается к медсестре, которая молча стоит в сторонке, делая вид, что мое состояние никак её не тревожит.

— Вот ведь осень выдалась! — Не унимается врач. — Сплошной гололёд! Все так и падают. И разбиваются!

Его сарказм меня не задевает. Все равно. Мне уже все равно.

— Ты себя-то видела? — Произносит он строго, но спокойно. — Упала она.

Я чувствую, как комок подкатывает к горлу, и глаза застилают слёзы.

Вот только не сейчас…

— Девочка моя, что ты пытаешься доказать своим упрямством? За такие действия нужно наказывать. А ты тут героиню строишь.

Я по-прежнему молчу, глотая непрошенные слезы.

— Ладно, дорогуша. Отдыхай пока. В обед и вечером температуру смерить. Назначения напишу. Капельницу сегодня поставим, посмотрим, как будешь реагировать. Переломов, слава богу, нет. На ушибленные места — холод, мазь три раза в день. Маруся, проследи.

Медсестричка кивает и двигается к выходу. Доктор тоже поднимается и собирается уходить, как я вдруг отмираю и подаю голос:

— А какой сегодня день?

— С утра была пятница.

Холод пробирает меня до позвоночника. Я что, сутки была в отключке?

— А мои вещи?

— В тумбочке и шкафу все необходимое. — Отчеканивает медсестра. — Супруг ваш принес.

— И телефон?

— Да, конечно. — Она кивает головой на тумбу справа от меня, где лежит мой старенький смартфон.

— Спасибо.

Они выходят за дверь, а я оглядываюсь вокруг.

Палата двухместная, небольшая. Кровати широкие, функциональные. Судя по всему, я в травматологии. Также имеется шкаф, стол и два стула.

Заботливый муж у меня.

Повезло.

Первым делом, взяв в руки телефон, набираю номер Сашки.

Брат отвечает практически сразу.

— Лёлик! Господи! Как ты нас напугала!

— Привет, Сашка.

— Как ты, сестрён? Что случилось вообще? Лёха сказал, тебя машина сбила.

— О… — Кто бы мог подумать… — Я не знаю. Точнее, не помню.

Почему-то решаю не говорить брату о случившемся. Может потом.

Сейчас не смогу.

— Мы с матерью к тебе приедем. А что врачи говорят? Какие прогнозы?

— Саш, я не знаю. У меня болит всё. Назначили капельницу вроде, мази какие-то… Я хочу домой… — Не в силах больше сдерживаться, всхлипываю, достаточно громко, чтобы он услышал.

— Лёлик, потерпи. Нельзя пока домой. Как поправишься, мы тебя заберём.

— Слушай, насчет денег…

— Так, Оля. Не переживай. Твое дело сейчас поправляться, лопать апельсины. А обо всем остальном забудь. Я сам все решу.

Решит он…

Меня вдруг охватывает такое бессилие, что хочется выть.

Помогла, называется, брату. Только усложнила все.

Теперь им ещё за меня переживать. Да по больницам таскаться. Представляю, в каком состоянии сейчас мама. Уже, наверное, все ментовки обегала, в поисках несуществующего виновника ДТП.

Господи, как же больно…

Лучше бы он меня убил.

* * *

Мама с Сашкой приходят вечером — взволнованные, запыхавшиеся, с полными сочувствия взглядами. Меня еще больше накрывает собственная безнадежность, но я искренне рада их видеть.

— Уму не постижимо… — Мама измеряет палату нервными шагами. — Просто взял и уехал! Да как таких земля носит вообще?

— Маам… Главное я жива. Поправлюсь, ничего страшного не произошло.

— Что?! Что ты говоришь? — Она замирает в недоумении. — Моего ребенка чуть не убили, а ты говоришь — ничего страшного?!

— Ма, успокойся. — Сашка сидит возле меня, хмуря густые брови, что достались ему от отца. — В глазах рябит уже, сядь.

Он рассматривает мое лицо напряженно, словно хочет увидеть там что-то тщательно скрытое. Я, как могу, стараюсь выдержать его взгляд. Не хватало еще, чтоб он о чем-то догадался, это будет настоящая катастрофа. У него и так финансовые проблемы, а из-за меня может конкретно наломать дров.

Именно из-за этого я поддерживаю миф, придуманный мужем. Не должны мои близкие страдать от моей глупости и недальновидности.

Хотя, если честно, глядя на встревоженные лица родных людей, мне все больше с каждой минутой хочется застрелиться. Почему я родилась такой непутевой?

Надо отдать маме должное, она все-таки берет себя в руки и прекращает свое мельтешение, усаживаясь рядом с моей кроватью на стул. Мы минут сорок разговариваем обо всем, кроме случившегося, пока нас не прерывает медсестра, пришедшая выполнять вечерние процедуры.

Я с трудом заставляю себя улыбаться, прощаясь с родственниками, потому что сердце разрывает неведомая мне ранее тоска.

Сашка обещал забрать меня домой, когда я поправлюсь. А где теперь мой дом?

Возвращаться в квартиру к Лёше у меня нет никакого желания. Даже под дулом пистолета. Только не после такого. Все же, где-то очень глубоко внутри меня еще теплятся остатки растоптанной гордости.

Но и к матери переезжать я тоже не хочу. Вернуться туда сейчас — как расписаться в собственной несостоятельности и никчемности, о которой потом буду выслушивать всю оставшуюся жизнь. Нет. Из маминой колыбели я давно уже выросла.

Мысли бесконечно роятся в моем воспаленном мозгу, и я, устав бороться с ними, решаю позвать медсестру, чтобы выпросить снотворное. Только приподнимаюсь на кровати, как в палату входит муж. Видимо его не смущает существующий режим.

Он чисто выбрит, в отглаженной рубашке, запах его туалетной воды наполняет небольшую комнату, а я не осознаю даже, отчего у меня возникает приступ тошноты. То ли от сотрясения… то ли от его присутствия…

При свете дня я немного успела разглядеть себя, оценив масштабы происшествия. Несколько гематом на теле, ссадины на руках и ногах, в принципе, быстро поддающиеся заживлению. Страшнее всего было осматривать лицо в потертый экран старого смартфона. Но, к счастью, тут тоже все не так плохо — разбитая бровь и нижняя губа, да синяк на скуле. Можно сказать, отделалась легким испугом. Почти не пострадала.

Вообще придуряюсь.

Лёшка заходит в палату тихими шагами, хотя я не сплю и провожаю его взглядом. Замирает недалеко от кровати. Несколько мгновений молчит. Потом тяжело вздыхает и произносит:

— Как ты?

— Нормально. — Выдавливаю я, чувствую предательский комок в горле.

Не нормально. Я — не нормально. Всё это — не нормально.

Но об этом лучше молчать.

— Вот. Это тебе. — Он протягивает небольшой сборный букет, завернутый в розовую бумагу.

Ненавижу розовый.

Ненавижу эти цветы.

Этот его напомаженный вид.

Ненавижу.

— Оль, я поговорил с врачом… — Говорит он вкрадчиво. — Серьезных повреждений нет, кроме сотрясения… — Выдыхает с шумом. — Думаю неделю, не больше, и ты сможешь вернуться домой.

Я поднимаю глаза на человека, которого будто впервые вижу.

— Куда?

Мы встречаемся глазами.

— Оля, я люблю тебя…

— Я не вернусь в ту квартиру Лёш.

Почему? Почему я не могу сказать ему сразу? Зачем начинать издалека?

Зачем так трудно произносить слова, которые должна сейчас сказать ему?

— Что это значит?

Он спрашивает напряженно, но без злобы, что даже немного сбивает меня с толку.

— Я не вернусь к тебе.

Лёшка открывает рот, чтобы что-то на это ответить, но в этот момент комнату наполняют звуки входящего вызова на моем телефоне.

Мы секунду обескуражено смотрим друг на друга. Затем я тянусь к тумбочке и смотрю на номер, который не определился, но я каким-то шестым чувством понимаю, кто звонит.

Видимо, моя реакция четко отразилась на лице, потому что Лёша молча подходит, тянет ко мне руку и мягко, но настойчиво забирает из ладони поющий женским голосом на английском языке телефон. Нажимает кнопку «Ответить» и, не прерывая зрительного контакта со мной, прикладывает к уху:

— Слушаю.

Абонент на другом конце провода что-то говорит, заставляя моего мужа нахмурить брови.

— Нет, к сожалению, не можете.

Снова слушает.

— Оля сейчас в больнице. Произошла авария, после того, как она возвращалась со встречи с Вами. Она не в том состоянии, чтобы это обсуждать.

Его взгляд становится холодным.

Но я не чувствую страха.

Здесь он не сможет причинить мне вреда, и я так четко вдруг это осознаю, что нахожу силы подняться на кровати и, протянув посиневшую руку, выхватить смартфон из рук ничего такого не ожидающего мужа.

И, пользуясь его замешательством, быстро произношу в трубку:

— Даниил Сергеевич, я вам перезвоню.

Отключаюсь, наблюдая, как на лице Лёши проявляется буря эмоций, которые он вынужден держать в себе. Его даже немного потряхивает от моей наглости, но я, не то чтобы чувствую себя защищенной.

Мне просто все равно.

На самом деле, не знаю, что будет завтра.

Знаю одно.

Как раньше точно не будет.

Что-то щелкнуло во мне, переключилось, когда я молча принимала на себя его удары.

Никогда больше ты не сможешь так поступить со мной.

Именно это он читает сейчас в моем взгляде.

Именно поэтому, молча, разворачивается ко мне широкой спиной.

Он уходит из моей палаты так же, не произнеся ни слова.

А я остаюсь одна, наедине с пониманием, что это конец.

Или начало.

Сейчас мне сложно в этом определиться.