Диалоги с мужчинами

Поли Леви

Где начинается женское начало и заканчивается мужское? Почему часто мужчины не понимают женщин, а женщины – мужчин? Что и как слышит мужчина, когда с ним говорит женщина? А что происходит, когда у мужчины появляется ребенок? Ведь многие представители сильного пола сами ведут себя всю жизнь, как дети… Все эти и другие вопросы автор как тонкий психолог рассматривает под разным углом и призмой отношений, ссор, скандалов, долгожданных побед, больших и маленьких разочарований…

Глава 1

Диалоги с отцом

Во все времена мужчины воевали из-за женщин. Начинали войны, вызывали на дуэли, женщинам посвящали стихи и поэмы, дарили земли, дворцы… Мужчины преклонялись перед их красотой и умом, совершали ради них подвиги. В наше время это все куда-то исчезло, потому что женщины все берут в свои руки и стремятся контролировать все сами — они хотят получить абсолютную власть, примеряют на себя мужские качества и мужскую силу. В моей жизни было невероятное количество мужчин. Мне иногда тяжело вспомнить всех по именам, столько у меня было друзей-мужчин, коллег-мужчин, знакомых-мужчин, тренеров-мужчин, мужчин-попутчиков, любимых мужчин… Но за всем этим стояла пустота. Потому как найти того одного Единственного, для которого я стану Его Женщиной, не могла очень долго. Возможно, поэтому я всегда была открыта к диалогу с ними, и возможно, поэтому они доверяли мне максимум, выворачивали себя, свою душу и сердце. А что я? Я всего лишь была их слушателем…

Папа

1958—2002

Строитель. Последние десять лет жизни работал в Москве. Умел играть на гитаре и петь. Слушал рок, поп-рок. Любил шумные компании и людей.

Папа погиб, когда мне было пятнадцать лет. Именно тогда моя жизнь разделилась на «до» и «после». И именно тогда я поняла, что стала взрослее лет на пять. Именно это изменило мою жизнь. Может, я сейчас была бы блондинкой с маленькой собачкой на руках и мыслями об очередных новых туфлях в голове. Такова уж судьба папиных дочек. Отец меня любил очень сильно, хотя мы с мамой были его второй семьей. Из первой он ушел, когда его дочке не было и года. И никогда больше ее не видел. Но исправно платил алименты. А его первая жена исправно писала письма эпистолярного жанра моей матери. Моя мама иронично читала их вслух, когда мне было лет десять-одиннадцать. Письма приходили регулярно, и у нас дома накопилась целая пачка. Я так понимаю, это было такое себе занятное дело для двух теток лет под тридцать пять — переписываться, поливая друг друга желчью и кроя матом. Они, конечно, стоили друг друга… Такой странный союз двух жен, бывшей и настоящей, и двух матерей, готовых с пеной у рта доказывать, что только ее ребенок самый лучший.

июль, 1998 год (город N, Украина)

Beatles «Yesterday»

Beatles «Let it be»

Чайф, альбом «Пусть все будет так, как ты захочешь»

Metallica «Nothing Else Matters»

Metallica «The Unforgiven II»

Машина Времени «Костер»

На улице стояла невозможная жара. У нас в городе уже третий день проходили соревнования. Я с семи лет занималась большим теннисом. Где-то к восьми годам я поняла, что не могу жить без спорта, и стала тренироваться каждый день, а летом, во время школьных каникул, я занималась по шесть-восемь часов в день. Меня не останавливала ни жара, ни то, что все мои друзья разъехались по дачам или просто гуляют возле дома на улице. В девять утра я уже была на корте и играла максимально до жары. Затем я шла по городу домой — стадион находился в одном конце, а я жила в другом. Выдыхала. Пешком мне нужно было идти полчаса быстрым шагом. Полпути я шла вдоль частного сектора, и мне было настолько скучно, что я считала ворота и калитки, запоминая их цвета. Потом переходила дорогу и возле магазина покупала себе конфету или жвачку. И снова шла, считала и пела себе под нос какую-то песню, плеера у меня тогда не было. Придя домой, я обедала, занималась, читала книги, заданные на лето, и в четыре вечера снова уходила на тренировку. До восьми.

В девять лет я впервые заняла первое место, обыграв всех девочек моего возраста. Тогда я узнала, что такое денежный приз и что такое рейтинг. К двенадцати годам у меня был достаточно высокий рейтинг, чтобы ездить по соревнованиям по всей Украине и… не выходить на корт с самыми слабыми игроками. Но в сетке встреч, которую расписывали судьи, иногда попадались девочки без рейтинга, начинающие. Их выставляли на соревнования, чтобы они практиковались и учились. В итоге, если для того, чтобы занять первое место, мне нужно было обыграть шесть человек, то с одной девочкой я точно не играла — не было смысла.

В этот день отец приезжал из Москвы и должен был успеть на полуфиналы и финалы. Обычно их ставили в один день. Например, утром ты играл за то, чтобы попасть в финал, а последнюю встречу играл вечером.

Я вышла на корт и начала глазами искать отца на трибуне. Она была переполнена, но его там не было. Нужно было начинать игру. Девочку-соперницу из Питера я заранее ненавидела. Потому что мне нужно было ее обыграть. И вообще у меня не было подружек на корте. Никогда. Потому что на корте должны быть соперники, так говорил мне мой первый тренер. Но людей, которые приходили за меня болеть, было много — это и друзья из школы и двора, дети маминых подруг и просто знакомые нашей семьи… А мама никогда не приходила на мои соревнования — она все время работала и не могла отпроситься. Мне нравилось, когда мне хлопали, свистели и кричали. Эта моральная поддержка вовремя игры была настолько важной, что порой подстегивала меня.

Мой папа не разбирался в теннисе. Он просто знал, как поддержать меня морально. Выходить на корт нужно было не только в хорошей физической форме, но и с хорошим моральным и психологическим настроем. Полуфинал предстоял сложный. Девочка играла очень хорошо. Первый сет я проиграла с небольшим разрывом. Между сетами было немного времени, чтобы попить воды, посидеть минуту, подумать. Корты были окружены высоким сетчатым забором, после первого сета я перешла на другую сторону и увидела папу.

— Ты проиграла? — спросил он.

— Да, — расстроенно ответила я.

— Значит, я вовремя, — улыбнулся папа.

— Спасибо, что пришел! Я на трибуне глазами тебя искала…

— А я решил тут постоять, посмотреть….

— Знаешь, она такая сильная, мне сказали, что она в России всегда первые места занимает! А мне нужно обыграть ее, и только тогда я смогу играть за первое место!

— Послушай меня, — папа посмотрел мне прямо в глаза, — все, что тебе сказали, можешь уже забыть. Потому что ты не из пугливых, насколько я знаю.

— Я уже забыла. Все, — улыбалась я.

— А теперь обрати внимание на то, что у нее есть лишний вес. Я в теннисе не разбираюсь, но занимался борьбой, ты же знаешь.

— Да, знаю.

— Она двигается медленнее, чем ты.

— Да, но она достает почти все мячи!

— Во-о-от! В том-то и дело, что почти все… Если бросить ей мяч ближе к сетке, а потом дальше, то, если она и успеет за этими двумя, потом просто устанет бегать по всему корту. Твое дело найти слабые места и не просто перекидывать мяч на другую сторону, здесь, слава богу, все это умеют делать, тебе важно анализировать свою игру. У тебя должна быть своя выработанная тактика! Думай над тем, что ты делаешь. Каждый раз думай.

— У нее сильная подача!

— Ничего, у тебя сильнее. Ну, дочка, с богом. Я за тебя болею.

Я выпила воды и пошла. Соперница уже стояла на корте. Мой взгляд скользнул по ней, и про себя я отметила, что да, лишний вес у нее есть.

«Сейчас ты у меня побегаешь», — злобно подумала я и вложила в подачу всю свою ненависть к ней.

Девочка догоняла мячи, но не все. Это дало мне преимущество, и второй сет был выигран мной достаточно легко. Мы поменялись сторонами, и я снова подошла к отцу.

— Ты был прав! — я взяла полотенце, вытерла лоб и руки.

— Ты не расслабляйся, она и правда сильный игрок. Но я заметил, что у нее удар сильный только справа. Слева — так себе. Она слева просто мяч перебрасывает. Если давать ей три раза влево, она ошибется. Жди ее ошибок и сама не спеши. Бей сильно, только когда ты будешь на все сто уверена, что ты не допустишь промаха.

— Хорошо, спасибо, пап!

Так я обыграла эту девочку. И потом она плакала. Ее мама что-то кричала мне в след, но я не обращала на них внимания. И я вышла в финал. В финале меня ждала еще одна девочка. Она была старше меня на год, выше, сильнее и дольше занималась. Мой тренер не сказал прямо, что у меня совсем нет шансов, но намекнул. Я уходила с корта с тяжелым сердцем, потому как понимала, что вечером будет сложная игра и мне нужно подготовиться к ней морально. Папа ждал меня у входа. Он приехал на машине, у нас были Жигули голубого цвета.

— А почему такое настроение? Ты же попала в финал! Еще одна игра и все! — сказал он весело, садясь в машину.

— Потому что игра будет тяжелой. Ты видел эту девочку и как она играет? — я вздохнула.

— Нет, не видел. Мне вообще все равно, как она играет. Ты думай о своей игре в первую очередь, — папа завел машину и выехал с парковки.

— Я думаю о своей игре, но все так сложно…

— Ты просто устала, тебе нужно отдохнуть несколько часов, прийти в себя.

— Все равно сложно, — настаивала я.

— Алиса, что ты заладила, сложно-сложно?.. Желаю тебе, чтобы это была самая большая сложность в твоей жизни. Сложно — это когда человек-инвалид без рук и без ног, вот это сложно. А ты прыгаешь по корту, и тебе сложно?

Вечно папу тянуло на какие-то крайности.

— Сложно — это когда не на что купить хлеб. А когда к нему есть еще масло и сыр — так вообще не вижу сложностей, — продолжил он.

— Ну да… — хмыкнула я.

— Вспомнишь еще не раз мои слова. Я знаю, что в одиннадцать-двенадцать лет понять какие-то жизненные мудрости сложно. Это все придет с опытом. Но лет в пятнадцать тебя ожидает еще один интересный период.

— Какой?

— Я его называю «подростковый максимализм». Это когда тебе будет казаться, что права только ты, а все вокруг идиоты.

— Правда?

— Да, правда. Увидишь скоро, года три-четыре пройдет — и все сама увидишь.

Я улыбалась. Папа мог поднять настроение. Мы выехали на безлюдную улицу.

— Хочешь порулить? — вдруг спросил он.

— Я? — удивленно крикнула я.

— Нет, Пушкин! Тут вроде бы нет никого больше, кроме тебя и меня. И не нужно так кричать.

— Так я не умею, — уже спокойнее сказала я.

— Так я покажу, что тут уметь!

Папа хорошо водил машину. Класса с десятого. Так что водительский стаж у него был большой. Он остановил машину, и мы поменялись местами. Затем провел инструктаж на десять минут про тормоз, сцепление и газ, поправил мне кресло и зеркало.

— Смотри, я сам буду переключать тебе коробку передач, твое дело нажимать сцепление, когда я буду говорить, потом газ и тормоз, когда нужно останавливать.

— Хорошо.

— Ну все, пробуем! В теннис научилась хорошо играть, значить и водить тебя можно научить.

Я завела машину, нажала сцепление, потом газ и… машина медленно тронулась с места.

— Держи крепко руль, — командовал папа, — и не разгоняйся!

Я вцепилась руками в руль, кровь хлынула в голову, со лба капал пот. Километра через четыре ровная прямая дорога заканчивалась и нужно было ехать под горку. Мы остановили машину и снова поменялись местами.

— Ну, отлично, как для первого раза и для одиннадцати лет! — похвалил меня отец

— Думаешь, я смогу когда-нибудь ездить хорошо за рулем?

— Конечно, чего тут ездить, господи! Научишься, главное правила знать и много практиковаться.

— А права во сколько получают?

— Не переживай, тебе до получения прав еще далеко, — улыбнулся отец и похлопал меня по плечу.

ноябрь, 1999 год (город N, Украина)

Океан Эльзы «911»

Земфира, альбом «Земфира»

Наутилус, альбом «Крылья»

Наутилус, альбом «Князь тишины»

АукцЫон «Птица»

Мой папа любил диалоги. Когда он приезжал из своих московских командировок в отпуск на две-три недели, мы с ним много говорили на разные темы. В основном, конечно, папа говорил «про жизнь» — она у него была нелегкая и неспокойная. Но тогда время такое было. Мы общались с ним на улице, когда шли за продуктами, когда ехали на дачу, когда гуляли в парке, после моих тренировок, либо он приходил ко мне в комнату, садился на диван и начинал разговор.

— Знаешь, дочка, вот сейчас тебе двенадцать лет уже. Так быстро летит время. Учишься вот сидишь… Стараешься…

— А ты не старался? — я повернула говору в его сторону, перечитывая кусок сочинения по английскому языку.

— Я старался, просто… время было другое. Нужно было и учиться, и матери помогать, а потом еще и работать. Надеюсь, что я смогу обеспечить тебя так, чтобы ты и институт закончила, который захочешь, и уже после него узнала, что такое работа. А не как я — после девятого класса в техникум и во второй половине дня работа. Трескучий мороз, тридцать градусов, а я письма разношу….

— Папа, а ты обратно в Россию не хочешь уехать на пмж?

— Хотелось бы мать увидеть, хоть она и бросила нас с сестрой. Увидеть хотелось бы, но жить в России — не знаю… Достаточно того, что я там работаю.

— Но мы же переехали в Украину, когда мне было два года! Я бы вернулась или хотя бы съездила посмотреть те места, где я родилась…

— Хорошо, мы обязательно как-нибудь съездим.

Отец задумчиво встал и пошел к двери. Остановился, обернулся и продолжил свою мысль. Я до сих пор так люблю делать: прокрутить часть мысли в голове и потом выдать ее вторую часть вслух.

— Знаешь, дочка, какая самая крепкая валюта сегодня?

— Какая?

— Ну знаешь же, чего задаешь глупые вопросы?

Я знала, конечно же. После кризиса 1998 года, когда доллар вырос заметно, а гривня упала, я все прекрасно понимала. Папа перебил ход моих мыслей…

–… никогда не храни деньги в гривне. Всегда меняй на доллар.

— Почему?

— Потому что Украина еще не встала на ноги. Должно пройти время, прежде чем эта страна станет сильной. А пока ее позиции ослаблены — меняй. Всегда меняй и никогда не держи в национальной валюте. Здесь будет еще не один кризис, прежде чем страна станет на ноги. Каждый кризис будет тяжелым.

— Было бы что держать, — задумчиво произнесла я. — А как спрогнозировать кризис?

— Если бы кто-то это знал и понимал, то кризисов вовсе не было бы. Возможно, твои дети или внуки будут жить в лучшие времена, чем мы. Но главное, чтобы не было войны. В России война с Чечней — вот это страшно! Страшно, когда убивают людей, и все это подкашивает экономику страны и настроения людей…

Я плохо понимала, о чем он говорит. Точнее, тогда я не задумывалась об этом глубоко, возможно, в силу своего возраста.

— Знаешь, если будешь работать как я… — начал свою мысль отец, но тут же оборвал ее. — Хотя лучше работать в свое удовольствие, а не как лошадь. По крайней мере, девочки рождаются не для того, чтобы вкалывать. Для этого существуют мужчины, — еле заметно улыбнулся отец.

— Так что, вообще не работать?

— Нет, почему? Работать… Кем ты хочешь стать? Дизайнером одежды?

— Да, — твердо сказала я

— Ну вот, учись в своей художественной школе, затем поступай в институт, учись на дизайнера. Хотя я лично считаю, что дизайнер интерьеров лучше, чем дизайнер шмотья, но это тебе решать…

–… учись и?

— Учись и работай в свое удовольствие. Не нужно загонять себя в работу от заката до рассвета. Нужно уметь и работать, и отдыхать. Иначе когда жить?

— Это точно, — улыбнулась я и уткнулась в тетрадку с домашним заданием.

Отца я сильно любила. Мне в нем нравилось все — красота, ум, любовь к жизни. Любовь ко мне. Правда, в последние годы его жизни с мамой они стали все больше ссориться, и он уходил в себя. Приходил ко мне в комнату и слушал какой-то шансон «А белый лебедь на пруду…» по кругу раз десять. Это была, по-моему, единственная песня в таком стиле, которую он слушал. Как-то мы начали спорить с ним касательно Земфиры. Мне было четырнадцать лет, когда я впервые услышала ее альбом «Ромашки». Из-за любви к ее песням я и взялась за гитару, чтобы научиться их играть. Хотя до этого отец пытался меня научить, но мне было не интересно.

апрель, 2001 год (город N, Украина)

Виктор Цой «Кукушка»

Виктор Цой «Перемен»

Земфира, альбом «Прости меня моя любовь»

ДДТ «Актриса весна»

Чайф, альбом «Давай вернемся»

Би-2, альбом «Би-2»

Очень давно я поняла, что я никогда не смогу остановиться. Наверное, это закладывается в характере и в темпераменте человека. Быть может, я просто не могу представить себя не делающей чего-то, не бегущей куда-то. Но! Иногда я не хочу никуда бежать, никому звонить. Я не хочу спешить. Я устаю, как пружина, которая постоянно в движении: она то вытягивается, то сжимается. По законам физики, пружина не перестанет делать свои механические движения, пока не лопнет. Туда-сюда, туда-сюда. Иногда я хочу остановиться, но это просто невозможно в моем случае. Я сразу же хватаюсь за телефон, начинаю думать и анализировать, почему же у меня один звонок в день, а не сто?! «Боже мой! — проносится у меня в голове, — я что, никому не нужна?!» Когда привыкаешь к быстрому ритму, очень сложно все поменять. Остановиться на какое-то время, чтобы потом уверенно идти дальше, остановиться, чтобы спокойно подумать, пофилософствовать, помедитировать… Я такая многозадачная! Миллион вопросов в день, все нужно успеть сделать, к ночи голова идет кругом и разрывается мозг. Для него это огромная нагрузка. Но и отличная подпитка.

— Ты только что играла Цоя? — заглянул отец в комнату.

— Нет, — я перестала играть на гитаре и отложила ее.

— Ну как нет, если это Виктор Цой, песня «Кукушка».

— Нет, это Земфира, песня «Кукушка».

— Вообще-то это песня Цоя.

— Да, но она его песню перепела.

Ай, зря я это сказала! Отец терпеть не мог кавер-версии. Это его злило и раздражало:

— Она свои бы песни пела.

— Так поет! — начала я защищать Земфиру.

— Что она там поет? «Ты стучала в дверь открытую, я молчала, как убитая…» и еще клип, где лицо ей зарисовали. Ужас! И ты это слушаешь? Ты же слушала нормальные группы: Beatles, Deep Purple, Queen, Ария, Наутилус, Алиса, Цой, Аквариум, Чайф… — папа перечислил еще с десяток рок-групп.

— Так я слушаю и их. Просто Земфира — это что-то новое такое… Интересное.

— Знаешь, когда я учился играть на гитаре в восьмом классе, никаких Земфир не было! — раздраженно заметил отец.

— Так были другие… ДДТ, Алиса, Машина Времени — твои любимые.

— Да! Вот я играл в группе на гитаре и пел на дискотеках, и все под эти песни танцевали.. А сейчас что… Во-первых, попсы много. Откуда она вся вылезла? Во-вторых, есть же старые группы, чего бы на них не ровняться. Можно же подобрать аккорды к песне, допустим, «С причала рыбачил апостол Андрей», — отец пропел пару строк из песни Наутилуса.

— Так я это все знаю. Но надоедает слушать одно и то же! И петь одно и то же. Если появляется что-то новое, то почему бы не купить кассету и не послушать… ДДТ, Алиса тоже когда-то были новыми группами! Не нужно быть таким консервативным, пап!

— Кассеты-ы… — хмыкнул отец. — Я вот, кстати, чего заходил: завтра идем музыкальный центр покупать. Хватит эти кассеты слушать и ручкой перематывать на любимые песни…

— Музыкальный центр! — крикнула я. — Класс!

— Да, тебе музыкальный центр, а маме утюг… Кстати, какой утюг ей выбрать, не знаешь?

— Не знаю, какой-то, чтобы гладил, а не мял одежду, с паром, из этих, новых. (Я гладить никогда не умела, не любила, потому так и не научилась. В итоге у меня муж гладит, и все счастливы.) А чего бы тебе у мамы не спросить?

— Здрасте, это сюрприз, причем тут мама. Зачем портить сюрприз? — нахмурился отец.

— Так она же знает, что ей утюг нужен, она и будет его ждать от тебя, — протянула я.

— Может, и будет, но она еще ждет от меня кожаное пальто, сапоги и платье. Но утюг сейчас важнее. Старый же сломался, и уже невозможно починить. Я разбирал несколько раз… Ему столько лет, сколько мы с нашей мамой женаты.

Папа всегда в говорил «нашей», «нас», «мы» и никогда — «с твоей мамой».

Он встал с дивана, напевая себе что-то под нос, но потом оборвал мелодию и сказал:

— Ну, ты поняла про Земфиру? Земфира Земфирой, но ты Шевчука подбери, что ли… Или «Наутилуса», из раннего. Но, знаешь, я ее уважаю немного. Она же сама пишет тексты и музыку. Это важно. Важно, чтобы музыка шла из сердца. Ты тоже начни что-нибудь писать.

— Я? — я вопросительно посмотрела на отца.

— Ты, конечно! Тут, кроме тебя, никого нет.

— Так я не умею писать. Только картины. Я же на художника учусь, а не на поэта или композитора.

— А ты попробуй. Что там писать-то? Написала четыре строчки — вот тебе и куплет, подобрала под него музыку. Потом написала развитие к куплету — получился припев. Делов-то… А белый лебедь ту-ту-ту, качает падшую угу… — снова начал насвистывать отец.

3 июля — 10 июля, 2002 год (Россия, Москва)

7Б, альбом «Молодые ветра»

Земфира «ПММЛ»

Чайф «Время не ждет»

Этим летом отец пригласил меня и маму в Москву. Мы никогда не были там всей семьей. Один раз я летала в Москву с мамой, когда мне было четыре года, но помнила я это очень смутно. В этот раз папа смог взять отпуск на неделю и позвонил нам, чтобы мы приезжали.

Мы с мамой сели в поезд в три часа дня, и только к вечеру следующего дня добрались до Москвы. Папа стоял на перроне. Что-то поменялось в его лице — он был грустным, уставшим и выглядел старше своих лет.

Отец зашел в поезд, чтобы помочь нам с сумками — мы набрали столько вещей, будто переезжали сюда насовсем. Люди мелькали перед глазами, и я не могла сфокусироваться. На вокзале было грязно и воняло бомжами. В зале ожидания на стульях полулежали алкоголики. Рядом с ними стояли пустые бутылки из-под дешевой водки. К ним подходила милиция и выгоняла с насиженных мест. Такой меня встретила Москва.

«Фу, какая жесть!..» — подумала я, — и это столица России».

Мне не хватило бы литературных слов, чтобы описать мое смятение и раздражение.

— Пойдемте, нам нужно купить билеты на электричку, и через сорок минут будем на месте, — сказал отец, взвалив на себя две тяжелых сумки.

Я шла за ним и смотрела вокруг. В пятнадцать лет я носила расклешенные джинсы, обтягивающие майки и футболки, а также много тонких браслетов на руках — деревянных и кожаных. На голове у меня была бандана с надписью «Nirvana». На плечах — черный рюкзак, на котором я сами серебристыми маркерами сделала надписи любимых групп.

Папа купил билеты на электричку, но нам нужно было подождать час, потому что одна только что уехала. Мы с мамой не нашли мест ни в зале ожидания, ни на перроне и сели прямо на наши сумки.

— Вы есть хотите? — папа достал кошелек. — Давайте куплю что-то?

— Мне воды, — сказала мама.

— И мне, — повторила я.

— Шаурму будете?

— Шаурму? — мы с мамой недоуменно посмотрели на него.

— Шаурма — это лаваш, в который завернуто мясо, морковь, лук, и все это в каком-то соусе, — уточнил папа.

— А оно острое? — переспросила мама. Ей нельзя было острого после операции.

— Нет, можно попросить без горчицы.

Папа вскоре вернулся, принес воду и три шаурмы. Когда я доедала последний кусок, приехала электричка. Мы заняли свои места, и я достала кассетный плеер, который папа подарил мне на день рождения год назад.

— Что слушаешь, дочка?

— Да вот, подруга дала кассету группы «7Б»…

— Это что-то новое? Я таких не знаю…

— Да, только вышел их первый альбом. Новая группа. Хочешь послушать?

— Давай, одну песню послушаю.

Папа внимательно слушал минут пять, а потом сказал:

— Ну, такие ничего ребята, вокал запоминающийся, хорошие тексты и музыка. Неплохой такой поп-рок.

— Поп-рок? — удивилась я.

— Ну конечно, не рок же, — спокойно сказал папа на мой возглас.

Мама смотрела в окно и молчала. Мы с папой продолжали разговаривать о музыке. Потом в вагон зашли музыканты, и папа бросил им несколько рублей в шляпу. Они остановились возле нас и спели песню группы «Чайф».

— У вас гитара расстроена, ребята, — сказал папа.

— Да? — удивились музыканты.

— Ну, я смотрю, она у вас старая, не держит строй просто. Или струны попробуйте поменять.

Музыканты в смятении спрятали гитару в чехол и сели напротив нас на свободные места. На их лицах читалась усталость. Вообще на лицах всех москвичей читалась усталость. Лица цвета земли, пустые безразличные глаза… И все сидят с сумками в обнимку. Там нельзя иначе, потому что количество краж сумок, кошельков, документов и других личных вещей просто зашкаливало, особенно в городском транспорте, где всегда было многолюдно — толпы зевак-туристов, подростков, студентов, спешащих на учебу, служащих… У меня снова начало рябить в глазах. Голова закружилась от этой серой массы людей.

— На следующей станции выходим, — сказал нам папа, пожав руки музыкантам.

Мы вышли, и оказалось, что еще двадцать минут нужно ехать автобусом. Папа работал в каком-то небольшом городке в Подмосковье. Ему не нужно было каждый день ездить в Москву. Я не представляю, как ездили люди два раза в день на работу или учебу. По три-четыре часа пути! Можно было сойти с ума…

Автобус будто целую вечность трясся на кочках — дорога была не асфальтирована — и наконец-то мы вышли на остановке. От нее метров триста — и вот он, дом, в котором жил отец. Здесь было три комнаты, кухня, туалет и душ на улице. Мы прожили там неделю. Я проводила каждый день в Москве с утра и до вечера, потому что хотела попасть на Красную Площадь, в Третьяковскую галерею, Пушкинский музей. А потом мне очень сильно захотелось обратно в Украину. Мне нравились большие города, но это мог быть Харьков, Киев, Николаев, Запорожье, Одесса, Кривой Рог, Днепропетровск и другие, но никак не Москва. За неделю я устала там настолько, что, вернувшись домой, приходила в себя дней пять.

Отец провожал нас на вокзале. Тогда я видела его в последний раз. Мы много говорили, потому что до поезда оставалось почти три часа. Мама у нас вечно торопилась и боялась опоздать, потому всегда приезжала заранее. Так было и в этот раз. Мы приехали в жару в четыре часа дня, хотя поезд был в семь вечера. Сидели в духоте и вони московского вокзала. Бомжи спали на лавочках, цыгане ходили просили милостыню. Кто-то читал газеты, кто-то ел бутерброды — изо дня в день одно и то же. Москва поглощала людей, предварительно запихнув их в мясорубку жесткой жизни, где каждый искал себе место под солнцем, расталкивая окружающих локтями в метро, и мог вцепиться в любого, кого посчитал своим соперником. Это вам не украинцы — добрые, милые, отзывчивые люди. Они всегда мягче боролись за свои идеи и свободу. Здесь же, в многомиллионном городе, некогда было думать про доброту и заботу о другом. Здесь люди выживали на каждом квадратном метре. Поэтому у них были такие серые лица и такие отрешенные взгляды.

— Папа, почему ты такой грустный? — спросила я.

— С чего ты взяла, дочка? — он сделал вид, что не очень понял вопрос.

— Пап, ну меня-то можно не обманывать. Я же вижу.

— Знаешь, дочка, я уверен, что ты вырастешь прекрасным человеком. Сказать почему?

— Почему?

— Потому что мы с мамой растили тебя в любви. И вообще ты плод нашей большой любви. Это важно, запомни. Все должно быть только по любви. Это природно и естественно.

— Хорошо, я запомню.

— И еще я хочу, чтобы ты знала, что я тебя сильно люблю. Ты самая красивая, самая умная и будешь успешной, я уверен в этом.

— Спасибо, папа, очень приятно такое слышать… — растерялась я и не нашлась, что еще сказать в ответ.

— Знаешь, мы с мамой в последнее время очень много ссоримся. Это все от недопонимания, переутомления от быта и погасших чувств. Я уже много лет живу отдельно от вас, работаю здесь и приезжаю к вам три-четыре раза в год на несколько недель. Для мужчины это сложно, а для женщины — невыносимо. Но если они любят друг друга… Я думаю, что быт давно стер все то светлое, что было у нас с твоей матерью. Сейчас остались только обязанности… мои перед вами.

— Пап, не говори так! Просто сейчас сложное время. Наоборот, нужно друг друга поддерживать.

— Послушай, дочка, сложное время будет всегда. Поверь мне. Мой отец умер, когда я учился в десятом классе. Тогда для меня тоже было сложное время — и младшая сестра на руках. Я научился готовить, стирать, убирать и носки штопать. Ты уверена, что в 2005-м будет не сложное время, или в 2008-м? Или в 2014-м? Будет разное, но ты должна понимать одно — многое зависит от человека, группы людей, большой группы людей.

— Но я девочка еще… Мне пятнадцать лет всего. А ты уже рассказал на десять лет вперед!

— Да какая ты девочка, ты так быстро выросла, я и оглянуться не успел, а у тебя в следующем году одиннадцатый класс! Время летит быстро — не угонишься. Потом институт, работа, парни, муж, дети… У тебя еще много всего впереди.

— Ну а ты-то почему такой грустный? Потому что я выросла?

— Да, понимаешь, я все это время, с пяти твоих лет и до сегодня, провел за работой в другой стране. После развала СССР, сама знаешь, работы в нашем маленьком городе не было. Здесь же все стремительно развивалось, и можно было найти работу. А ведь, казалось бы, еще недавно тебе был месяц, и я тебя сам купал и пеленал, мама наша долго боялась тебя купать, наверное, месяцев до восьми. А в три года я возил тебя в садик на велосипеде, заплетал кривые косички, одевал платья… А ты выросла так быстро, не успел оглянуться.

Папа замолчал и отвернулся. Мне показалось, что он даже смахнул слезу. По крайней мере, его глаза блестели. Я понимала, что его психологическое состояние на грани. В свои сорок четыре он потерял вкус к жизни и больше не хотел бороться. Просто был готов плыть по течению. Выплывет — хорошо, утонет — ну и ладно. У меня побежали мурашки по коже. Я сдержала себя, чтобы не заплакать. После долгой паузы, отец снова заговорил:

— То, что ты закончишь школу на «отлично», поступишь в институт, потом закончишь его и найдешь работу, я уверен. Но ты пойми одно — тебе нужно быть честной, в первую очередь, с собой. Я честно прожил эту жизнь. Честным путем, вкалывая, как лошадь, заработал на квартиру, машину, наш отдых на морях, который не все себе могут позволить. Я старался максимально объективно смотреть на все происходящее. Но твоя задача еще сложнее. По характеру ты человек, который будет метаться, бегать, прыгать, спотыкаться, но получать желаемое и достигать максимального результата. Очень сложным путем.

— Ну и что в этом плохого? — удивилась я.

— В получении желаемого нет ничего плохого, просто хотелось бы, чтобы тебе в жизни все давалось гораздо проще, чем мне. Но мышление у тебя другое… Не знаю я… Просто будь всегда собой.

Папа смотрел сквозь меня. Впервые мне не нравился этот диалог. Я крепко его обняла. Разговор для меня был очень тяжелым. Как будто отец пытался за этот час сказать мне что-то важное, а я не до конца понимала его. У меня началась паника. Папа итак был последнее время более закрытый, чем обычно. А тут такие серьезные разговоры о смысле жизни. Словно он доживал последние дни…

С тяжелым сердцем я села в поезд. Папа стоял возле окна поезда и махал мне рукой. Я два раза выбегала из поезда, обнимала его и целовала. Ночь в пути я проплакала. Мама молчала и ничего у меня не спросила.

23 Июля, 2002 (город N, Украина)

Pink Floyd, альбом «The Wall»

Apocalyptica

Чайф «За полшага»

Дельфин «Ткани»

Пикник «Я пущенная стрела»

Михей и Джуманджи «По волнам»

Avril Lavigne «Complicated»

В восемь утра у нас в квартире запищал домашний телефон. Это папа звонил из Москвы, чтобы я поздравила его с днем рождения. Нам звонить было дорого, а он покупал карточку и звонил с таксофона недалеко от работы.

— Папочка! Поздравляю тебя с днем рождения! Желаю крепкого здоровья и тепла! Я тебя очень люблю и скучаю! Когда приедешь?

— В конце лета. Раньше никак. Много работы. Спасибо за поздравления! А маму позовешь к телефону?

Я знала, что они с мамой неделю не разговаривали — поссорились. Мама стояла рядом и шепнула мне, что она в душе, и вышла из комнаты. Я врать не хотела, но и не хотела портить ему настроение.

— Папа, она в душе. Ты позвонишь еще сегодня?

Папа минуту помолчал.

— Конечно, в обед позвоню или вечером, договорились? Маме привет передавай. Наверное, она не хочет со мной разговаривать, — с обидой в голосе сказал он.

— Договорились!

Папа больше не позвонил. Никогда. Когда он переходил дорогу на Кашироском шоссе, его сбила машина. Он пролежал в коме шесть дней. Ему сделали две операции, но все безуспешно. Похороны для нас были сложным делом. Денег не было даже на билет в Москву — занимали у кого только могли. В Москве — морг, крематорий — и обратно в Украину, на похороны. Я похудела на восемь килограмм, хотя и так была худой.

Такое беспокойное лето… Я переходила в одиннадцатый класс, и именно тогда у меня появилось много друзей-парней. Именно в те дни, когда мне было очень одиноко, тяжело, дико больно, обидно, когда я лежала целыми днями и смотрела в потолок и пила только воду, меня спасли мужчины. Ко мне заходили толпы друзей-парней, с которыми я вроде бы недавно познакомилась. Сочувствовали, куда-то меня вытягивали. Этим летом и началась моя другая жизнь.

Я стала иначе думать, иначе чувствовать, больше играть на гитаре, больше писать песен, у меня в голове все перевернулось. Парни, мужчины просто притягивались ко мне магнитом. Я не могла понять, почему в мои шестнадцать парни, старше на пять-десять лет, тянутся ко мне, подростку в клешенных джинсах и рубашке навыпуск. Неужели они не понимали, что, пережив такую тяжелую трагедию, я не буду думать о них как о мужчинах. Они могут быть только друзьями или хорошими знакомыми. Но нет! Они все хотели большего. У них период «дружбы» длился несколько недель, а потом…

Я от этого всего была далека. Мои мысли на тему секса еще полностью не оформились, поэтому я держала на расстоянии всех мужчин. И это их подстегивало… Они стремились постоянно сделать для меня что-то: окружали заботой, дарили подарки, помогали делать покупки в магазине, носили тяжелые пакеты и даже ездили со мной на кладбище на могилу отца. И все это вертелось-крутилось, пока я доучивалась последний класс в школе и постоянно думала, что делать дальше. Все это как-то резко свалилось на меня. Но самое главное, что я усвоила в тот период и хорошо поняла, — друзья познаются в беде. И «не имей сто рублей, а имей сто друзей». Эта пословица очень подходила под мои истории с парнями-друзьями. В какой-то момент моя мама, которая переживала, что количество парней, провожавших меня, помогающих мне, просто зашкаливает, махнула на все рукой и дала свободу выбора — с кем общаться, а с кем — нет, кому отвечать на звонки, а кому — нет. Точнее, ее никто не спрашивал. Она просто успокоилась на этот счет.