Эскизы любви

Пол Сэлфинг, 2020

Кажется, автор хотел понравиться всем. И надо признать, это ему удалось. Каждая новелла – это диалог с кем-то или с самим собой. И остается только представить себе, кто есть кто, и нарисовать свой собственный портрет собеседников или стать одним из них. Автор обращается ко всем и к каждому с «требованием веры и просьбой о любви». (М.Цветаева)

Бывает

— Вот и все… Как странно.

— И что тебе странно? Все, как всегда.

— Это для тебя.

— Думаешь только для меня?

— Да нет. Для всех таких как ты.

— Это каких, как я?

— Для всех тех, кто…встречает новый год.

…

— А чем же ты отличаешься? Вот сейчас вместе со всеми встречаешь новый год.

— Я не встречаю новый. Я провожаю старый.

— Подумаешь. И я тоже провожаю. Налью вина. Чокнемся и проводим.

— Да с вами только и можно что чокнуться.

— Слушай. Какое у тебя странное настроение. Отчего?

— Может быть от того, что я знаю, что с нами было, знаю, что этого уже не будет и не знаю, а что же будет.

— Вот именно. Будет только хорошее. Почему? Да потому, что будет. Уже хорошо, что будет. Было бы хуже, если бы не было.

— Расскажи, как ты в детстве встречал новый год.

— Да просто и незатейливо.… Но лучшего праздника для нас не было. Вот говорят — вспоминаешь только хорошее. Трудно сказать было это хорошо или было плохо. Но что было точно, так это некое волшебство. Причем повторяющееся каждый год. И начиналось чудо задолго. За месяц-два.

— Чудес не бывает.… да и что это за чудо, если оно начинается за месяц-два?

— Это было особое чудо. Казалось, что мы сами его создавали. Из ничего. Из конфет, которые мама покупала из каждой зарплаты. По чуть-чуть. Всяких, больше леденцов и немного шоколадных. Они рассматривались и… убирались в красивый металлический сундучок. Затем, ближе к новому году, появлялось печенье, яблоки, мандарины. А 30 все это выкладывалось на круглый стол, все садились и начинали нанизывать все это на нитки. Яблоки были не крупные, особенно ценились крымские. Это такой сорт как вытянутые кубики. Их привязывали за веточки, в ушки конфет протыкались зеленые нитки и делалась петля. А мандарины протыкались в середине насквозь, на кончик крепилась половинка спички и так же делалась петля.

— Наверное половина тут же уплеталась?

— В том то и дело, что нет. Мы с братом были маленькие, но строго следовали уговору — ничего брать нельзя.

— А елка?

— Всегда была большущая елка. Доставался ящик игрушек. Это было еще одно чудо. Они остались нам от прапрабабушки. Еще немецкие, 19 века, очень толстые, разноцветные и страшно тяжелые. Всегда за честь повесить эти шарики мы соревновались с братом. И всегда побеждал он. Он был старше и ему просто больше доверяли такую ценность. И тогда он залезал под елку и где-то в середине на толстую-толстую ветку вешал эти шары.

Конечно были бусы, гирлянды, разноцветные лампочки, мишура. А как было здорово разглядывать зверушек, дедов морозов, маленькие заснеженные домики, которых ты не видел целый год.

— От елки всегда пахнет холодом. И, мы никогда не знали, как она оказывалась дома. Постоянно спрашивали — а елка будет? И наверно всех доставали своими вопросами. Кажется, что таких елок больше просто нет.

— Чудо все приближалось и оно приходило, когда долго и очень красиво звенели старинные настенные часы, привезенные прадедом из Германии в подарок прабабушке, и мы по очереди забирались под елку и находили свои подарки. Глаза у всех светились радостью и почему-то было очень тепло и хорошо. Всем вместе и, казалось, что так будет всегда. И никто не вспоминал год прошедший.

— А что было потом?

— А потом тоже было… Мой диван всегда стоял так, что ветки елки нависали над моей головой. И вот утром, когда все еще спали, и можно было лежать под теплым, тяжелым, ватным одеялом, и не надо было вставать, самое лучшее время проснуться от запаха праздника. Елка в тепле оттаивала и начинала еще сильнее пахнуть. До сих пор помню этот волшебный запах.

Открывая глаза вижу ветки елки и игрушки, и конфеты, и яблоки, и мандарины… Протягиваю руку и тихонько-тихонько снимаю какую-нибудь конфету, так, чтобы не зазвенели игрушки, и никто не проснулся. Но больше всего любил брать игрушку и закручивать ее, потом отпускать и она крутилась, крутилась, сначала в одну сторону, а затем в другую.

— Здорово.

— А может быть вовсе нет.

— Почему?

— Этого уже нет и никогда больше не будет.

— Зато есть сейчас.

…

— Нынче холодно. Как тебе кажется?

— Зима.

— Ничего. Это пройдет.

«Осень»

Вины нет, если нет наказания. Наказания нет если нет вины. А потому нет ни вины, ни наказания.