Подвижники. Избранные жизнеописания и труды. Книга 1

Сборник, 1999

Люди по-разному называют тех, кто посвятил свою жизнь служению: подвижниками, святыми, мучениками, предстателями, учителями, владыками, героями, деятелями и богами. Все они служили человечеству беззаветно, хотя и отличались друг от друга языком и принадлежностью к народу, временем и обычаями, религией и философией. Их жизненные подвиги имеют много общего в прохождении, методах и результатах. Видимо, все, кто служат на благо человечества, обладают чем-то общим, идут схожими путями. И действительно, если обратиться к древности, то можно увидеть, что пути исходят из единого первоисточника, из которого вышли все религии и все духовные учения. В этой книге рассматриваются подвижнические жизни некоторых из тех, кто стремился помочь людям в духовном продвижении. По сравнению с первым изданием («Подвижники», Самара, Агни, 1994) данный сборник содержит работу св. Терезы Авильской «Внутренний Замок или Обители». В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Святой Антоний Великий

(251–356)

Вступив на путь добродетели, тем более напряжем силы на движение вперед, и никто пусть не обратится вспять…

Св. Антониий

В эпоху, в которой жил Антоний Великий, христианство начинает занимать главенствующее положение в Римской империи. Гонения и мученичество становятся все более редкими и в конце концов прекращаются после того, как сам император объявляет себя христианином. Исповедование веры во Христе и вхождение в Церковь более не сопряжено с социальным риском. Число крещеных начинает возрастать ввиду христианского окружения. Христианская жизнь довольствуется обыденным существованием, которое уже требует личного опыта и подвига.

Жизнеописание св. Антония было составлено Афанасием Александрийским, который в середине IV в. был епископом Александрии — столицы Египта — наиболее древнего центра христианской веры в Римской империи. Положение Афанасия позволило предложить «Житие Антония Великого» в качестве образца для нарождающейся монашеской жизни.

Святой Антоний Великий

Антоний родился в 251 г. в деревне Кома, в среднем Египте, на севере Фивады в семье коптских христиан. В детстве Антоний отличался тихим нравом, ему было чуждо общение с другими детьми, их шалости и игры. Он постоянно находился дома, на глазах у родителей, ходил с ними в церковь, слушал там чтение божественных книг, старался жить так, как они учили. Он был неприхотлив к пище и довольствовался всегда тем, что было. Естественно, что в нем рано сформировалась любовь к Богу и стремление к подвижничеству. Его жизнь напоминала жизнь многих аскетов того времени, которые уединившись где-нибудь в малодоступном уголке своего дома, предавались там молитвам, размышлениям о Боге, бдениям, посту и всем другим подвигам. У Антония не было препятствий в его занятиях, благодаря родителям, которые не только способствовали им, но и избавляли его от неизбежных житейских забот.

С уходом из жизни родителей, когда ему было около двадцати лет, на Антония возлегли заботы о доме и о воспитании малолетней сестры.

Не прошло еще и шести месяцев после смерти родителей, как он, идя по обычаю в храм, стал размышлять, как апостолы, оставив все, следовали за Спасителем и как многие из христиан продавали свое имущество и полагали средства от проданного к ногам апостолов для раздачи нуждающимся. Антоний размышлял о твердости веры этих людей. С такими мыслями он и вошел в храм. В читаемом там Евангелии слышит он слова Христа, сказанные богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, продай имение твое и раздай нищим и приходи и следуй за Мной, и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф. 19. 21). Антоний, принявший это как напоминание ему свыше, после этого продал имущество, а вырученные деньги раздал нищим, оставив лишь немного для своей малолетней сестры. Чтобы освободить себя и сестру от всяких мирских забот, он передал соседям принадлежавшие ему плодородные земли с финиковыми пальмами.

Когда вскоре после этого он вновь услышал в храме слова из Евангелия: «Не заботьтесь о завтрашнем дне» (Мф. 6. 34), то раздал нуждающимся и остальную часть имущества. Не желая более проживать в своем доме, он поручил сестру верным и известным ему девственницам, отдав на воспитание в их обитель, а сам приступил к суровой и строгой подвижнической жизни.

* * *

Первая ступень — послушничество.

Вести такой образ жизни можно было лишь используя опыт других, более продвинутых отшельников, и под их руководством: в подражании и послушании тем, которые ранее оставили свои дома и вели подвижническую жизнь, поселяясь вблизи своего селения в пещерах или специально построенных небольших кельях, поскольку на то время в Египте было мало монастырей, а пустынножительство еще не было распространено.

Сущность начала такой жизни состояла в утверждении в сердце христианских добродетелей и в усвоении методов подвижничества. Добродетели у Антония утвердились еще при родителях, но теперь ему предстояла жизнь отшельника.

Потому Антоний обратился к одному из старцев, который с молодых лет жил в уединении недалеко от одного из расположенных вблизи селений. Антоний выслушивал советы и подражал ему, также уединившись поблизости от своего селения.

Вначале Антоний наблюдал за своими помыслами, все желание он устремлял, все тщание он прилагал к трудам подвижническим. Зарабатывал на пропитание своими руками, слыша, что праздный да не ест. Часть заработанного расходовал на хлеб, остальное раздавал нуждающимся. Молился он часто, зная, что необходимо молиться непрестанно, и так внимательно слушал чтение Писания, что ничего не забывал, и впоследствии память стала заменять сами священные книги. Его любили все отшельники, с которыми он общался и учился на опыте каждого тому, в чем тот преуспевал. В одном наблюдал приветливость, в другом — неутомимость в молитвах, в третьем — безгневие, в четвертом — человеколюбие. В одном обращал внимание на неусыпность, в другом — на любовь к учению. Один преуспевал в терпении, а другой прекрасно освоил посты и возлежания на голой земле. Антоний замечал кротость одного и великодушие другого. И во всех случаях он особо обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу. Возвращаясь к себе в келью и там размышляя о всем виденном и слышанном, старался усвоить и сочетать в себе воедино опыт каждого, и чтобы каждая из добродетелей была свойственна ему. С теми, у кого нечему было учиться, он не общался и делал это так, что никого не оскорблял, но все радовались за него. Жители селения и все добротолюбцы, знавшие его, называли боголюбивым и любили его, одни — как сына, другие — как брата.

Так, доверившись старцам, и под их руководством успешно проходил Антоний первую часть пути к совершенствованию. Он не удовлетворялся простым принятием того, что уже было освоено отшельниками, но придумывал более и более суровые методы подвижничества, с каждым днем становясь воздержаннее, не останавливаясь и не уставая в устремлении, обуздывая трудом телесные удовольствия, формируя богомудрую ненависть к душевным страстям.

* * *

Но подвижническая жизнь не бывает без борьбы и искушений. Враг использует несовершенства человека, чтобы соблазнить его и столкнуть с пути духа. Никто из подвижников не обходился без борьбы с таким врагом и со своими несовершенствами с тем, чтобы обессилить противника, победить и свободно идти дальше. Без этого противник будет путаться под ногами и связывать руки идущему. В борьбе закаляется дух подвижника, вера в Спасителя, поскольку под Его покровительством осуществляется продвижение, исчезают побежденные несовершенства и формируются высокие качества души.

Не избежал этого и Антоний. Божия благодать вводила его в борьбу, чтобы искусив, укрепить нравственные силы и дать простор действиям. «Вражеские стрелы, — говорит он, — были очень чувствительны». Но мужественный борец отражал их не колеблясь.

Сначала враг внушал мысли о покинутом мире: о проданном и розданном имуществе, о сестре, живущей у чужих людей, о знатности рода, о славе, об удовольствиях и о других прелестях мирской жизни. С другой стороны, он пытался внушить Антонию мысль о его трудном пути, о немощи тела, которому будто бы не выдержать таких лишений, о большой продолжительности такой мученической жизни, вдали от людей, без всяких утешений, в непрестанном самоумерщвлении и вообще возбуждал в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от правого произволения. Враг не только был отражен твердостью Антония, непоколебимо стоявшего в своих намерениях, решимости и вере, но был повержен его непрестанными молитвами.

Побежденный в одном, дьявол обратился к обычным в юношеском возрасте искушениям, «которые в чреслах его» (Иов. 40. И). Он начал смущать его плотской похотью. Борьба была настолько ожесточенной, что замечена даже посторонними. Враг внушал нечистые мысли, а Антоний отражал их молитвами. Враг возбуждал тело, а Антоний охлаждал его молитвой, постом, ночными бдениями и перегрузкой физической. Враг являлся в виде женских образов, стремясь возбудить страсть и обольстить, а Антоний, помышляя о Христе и высоко ценя дарованное Им благородство и разумность души, гасил уголь обольщения. Враг снова представлял ему приятность удовольствий, а он, уподобляясь гневающемуся и оскорбленному, приводил себе на мысль огненное крещение и мучительного червя и, противопоставляя это искушению, оставался невредимым. Все это служило посрамлению врага. Возмечтавший быть подобным Богу, был теперь осмеян юношей. Возвеличившийся перед плотью и кровью, был низложен человеком, имеющим плоть, потому что содействовал ему Господь, ради людей понесший на себе плоть и даровавший телу победу над дьяволом, почему каждый истинный подвижник говорит: «Не я, впрочем, но благодать Божия, которая со мной» (1 Кор. 15. 10).

Назойливость и безобразие нападений сформировали в Антонии отвращение ко всем нечистым проявлениям, исключились гнев и раздражение. Искуситель с этой стороны подступиться уже не мог, поскольку выработанные Антонием в процессе борьбы качества опаляли врага, как огненные стрелы.

Но враг не желал отступать. Видя покровительство Божие над Антонием и зная, что оно осеняет только смиренных, враг решил возбудить в юноше высокое самомнение. Потому он явился в образе черного и страшного мальчика, который плакал и, притворно унижаясь, говорил: «Многих я ввел в искушение, многих обольстил и еще большее число низложил, но в числе многих, напав теперь на тебя и на труды твои, сам изнемог».

«Кто же ты, обращающийся ко мне с такой речью?» — спросил Антоний.

«Я соблазнитель на блуд, — отвечал искуситель, — многими хитростями я стараюсь склонить на этот грех всех юношей, возбуждать в них блудные разжжения, почему и называюсь духом блуда. Скольких уже людей, давших обет целомудрия, я склонил к такому греху, скольких, уже начавших жить воздержанно, мне удалось довести до падения! За меня и пророк укоряет падших, говоря: «Блудодействуя, они отступили от Бога своего» (Ос. 4. 12), потому что я был виновником их падения. Много раз смущал я и тебя, но всякий раз тобою был низложен».

Антоний, когда услышал это, то возблагодарил Господа и с еще большей уверенностью сказал врагу: «Поэтому и достоин ты большого презрения. Ибо черен ты умом и бессилен, как мальчик. У меня уже нет заботы о тебе. «Господь мне помощник, буду смотреть на врагов моих» (Пс. 117. 7). От этих слов Антония искуситель бежал, боясь уже приближаться. Такой была первая победа над дьяволом. Лучше же сказать, что это было результатом действия в Антонии силы Спасителя, осудившего «грех во плоти, чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти, но по духу» (Рим. 8. 3, 4).

Победа над страстями приближает к бесстрастию, бесстрастие же приносит мир душевный в той мере, в какой оно утверждается, а мир душевный возбуждает в сердце тепло, которое, собирая к себе все силы духа, души и тела, вводит человека внутрь, где он ощущает неотразимую потребность быть одному в единении с Богом. Это было второй ступенью духовного преуспеяния Антония.

Антоний, помня из Писания, что много бывает козней у врага (Еф. 6. 11), неослабно упражнялся в тяжелых подвигах, рассуждая, что если враг и не мог обольстить сердца его плотскими удовольствиями, то он может подвергнуть каким-либо еще более тяжелым и опасным искушениям. Поэтому Антоний все более и более изнурял и подчинял себе свое тело, чтобы, победив в одном, не дать победы над собой в другом. Приучая себя постепенно к еще более суровой жизни, многие чрезвычайные подвиги служения Богу он сделал привычными для себя, привычки же обратил как бы в природу: каждый день он постился до захода солнца и все ночи проводил в молитве: иногда он принимал пищу только через два дня и лишь на четвертую ночь несколько забывался сном. Пищу его составляли хлеб и соль при небольшом количестве воды; постелью служила рогожа или власяница, а большей частью — голая земля. Масло он вовсе не употреблял, о мясе же и вине не нужно и говорить, так как их не употребляют и менее усердные люди. Он говорил, что юношескому телу невозможно победить врага, если не исключить всего, что расслабляет тело, и не приучать его к трудам, содержа в мыслях апостольское изречение: «Когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12. 10). «Душевные силы, — говорил он, — тогда бывают крепки, когда ослабевают телесные удовольствия».

Он считал, что не временем, но желанием и исполнением нужно измерять путь добродетели и ради нее подвижнической жизни. Сам он не помнил о прошедшем времени, но с каждым днем с начала подвижничества устремленно трудился, повторяя слова Павла: «Забывая заднее и простираясь вперед» (Флп. 3. 13). Также он вспоминал пророка Илию, который говорил: «Жив Господь, пред Которым я стою! Сегодня я покажусь Ему» (3 Цар. 18. 15). Ибо, по замечанию Антония, пророк, говоря «сегодня», не считал подвигов минувшего времени, но, каждый день как бы принимая за начало, продолжал подвиги, всеми силами стараясь предстать перед очами Божиими таким, каковым, по его мнению, должен быть человек, достойный лицезрения Божия, т. е. чистым сердцем и готовым исполнять волю Божию. И Антоний говорил сам себе, что по жизни Илии, как по отражению в зеркале, подвижник всегда должен изучать свою жизнь.

Полного уединения у Антония не было. К нему приходил знакомый, принося еду, сам он ходил к старцам и в церковь на Богослужение. Все это являлось своего рода развлечением, но ступень духовного подвижничества Антония требовала полного уединения. К этому была готова его душа, закаленная борьбой и суровым подвижничеством. Поэтому он отправился к находившимся недалеко от селения гробницам, предварительно договорившись с одним из знакомых, чтобы тот запер его в одной из них и приносил в определенные дни хлеб. И там, в уединении, Антоний предавался безмолвию.

Но для дальнейшего подвижничества требовалась мобилизация всех сил, сильный порыв самоотвержения, для которого нужно было внешнее воздействие. Явить этот порыв помогло нападение врага, который боясь, что Антоний наполнит пустыню подвижничеством, явился к нему в одну из ночей со множеством демонов. Благодать же Божия допускает это в целях испытания и укрепления подвижника, конечно в безопасных для него пределах, тем открывая ему восхождение на высшую ступень и давая возможность управлять самими духами-искусителями.

Демоны подвергли его таким побоям, что Антоний лежал без сознания. Как впоследствии он рассказывал, что очень жестоки были его страдания, и удары, которые наносятся людьми, не могли бы причинить такой боли. Но, охраненный высшими силами, Антоний не умер. На следующий день, как обычно, к Антонию принес хлеб его знакомый. Открыв дверь и увидя Антония лежащим без сознания, крестьянин принес его в церковь. Собравшиеся жители селения посчитали Антония мертвым и стали совершать над ним заупокойную службу. Около полуночи Антоний стал приходить понемногу в себя, и, приподнявшись, заметил, что все спят, бодрствует лишь тот, кто принес его сюда. Антоний попросил, чтобы тот, не будя никого, отнес его опять в гробницу. Но там он мог вновь подвергнуться избиению и даже лишиться жизни.

Этим Антоний выразил полную готовность предать себя смерти ради Господа, т. е. отдать Господу последнее, что у него имелось и на что могли еще покушаться демоны. Отдав же, он уже не имел того, что можно было искушать и чему можно угрожать. И это явилось всепобеждающим оружием против бесов и позволяло уже управлять ими. Такая готовность считается началом подвижничества и крепостью на всем протяжении его. Христос все дни жизни земной видел смерть перед Собой, но в саду Гефсиманском, во время молитвенного борения, Он окончательно победил ее и пошел на страдания и крестную смерть. За этим следовало трехдневное субботствование перед славным воскресением. Этот же путь проходят все души христианских подвижников. Первый шаг при этом — самоотвержение. Но каким бы малым оно ни было, в нем всегда есть доля готовности на смерть. Растет самоотвержение, растет и готовность — душа самоотвержения. Кто достигнет той степени готовности, которая была у Христа в саду, тому подлежит восхождение на крест в духе и затем субботствование духовное, за которым следует и духовное воскресение во славе Христа. Это же и совершалось в духе Антония.

Оказавшись в гробнице, от нанесенных ударов Антоний еще не мог стоять на ногах. Потому он молился лежа ниц и после молитвы громко воззвал: «Здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов. Если изобьете больше прежнего, ничто не отлучит меня от любви Христовой». Потом начал петь: «Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое» (Пс. 26. 3).

Враг же, удивляясь, что Антоний осмелился появиться после побоев, созвал демонов и сказал им: «Смотрите, ни духом блуда, ни ударами не усмирили мы его; напротив, он отваживается противиться нам. Нападем же на него другим образом». Возмущенные демоны пришли в неистовое движение. Они устремились в обитель Антония с таким воем и грохотом, что все стало сотрясаться. Казалось, что стены рухнули, и гробница наполнилась призраками зверей и пресмыкающихся — львов, медведей, волков, леопардов, волов, змей, скорпионов и т. и. Каждый из этих призраков действовал соответственно своему внешнему виду: лев рычал, готовясь напасть на Антония, вол устрашал своим ревом и рогами, с шипением извивалась змея, стремительно бросались волки, рысь по-своему изловчалась к нападению. Все эти призраки производили страшный шум, обнаруживая лютую ярость.

Антоний, поражаемый и терзаемый ими, чувствовал невыносимую боль, но сохранял самообладание, бодрость и ясность ума, хотя и лежал без движения и стонал, оставаясь непоколебимым в душе. Он как бы посмеивался над врагами, говоря: «Если у вас было хотя бы сколько-нибудь силы, то для борьбы со мной достаточно было бы и одного. Но поскольку Господь отнял у вас эту силу, то вы и пытаетесь устрашить своей многочисленностью. Уже одно то, что вы приняли образы неразумных животных, показывает вашу слабость». «Если по допущению Божию вы можете победить, то не медлите, нападайте. А если не можете, то зачем понапрасну трудиться? Знамение креста и вера в Господа служат для меня неодолимой стеной ограждения». Демоны, после многих нападений и напрасных стараний устрашить Антония, лишь скрежетали зубами, чувствуя бессилие перед этим мощным духом, потому что подвергли посрамлению себя, а не его.

Подвижники не остаются без помощи высшей. Потому Господь пришел на помощь Антонию. Посмотрев вверх, Антоний увидел, что крыша как бы раскрылась и к нему нисходит луч света. Демоны исчезли, телесная боль мгновенно утихла, жилище оказалось неповрежденным. И ощутив эту помощь, вздохнув свободно, чувствуя облегчение страданий, молитвенно обращается Антоний к явившемуся видению:

«Где был Ты, милосердный Иисусе? Почему не явился вначале прекратить мои мучения?»

И был к нему голос: «Здесь пребывал Я, Антоний, но ждал, желая видеть твою борьбу. И поскольку устоял ты и не был побежден, то всегда буду тебе помогать и сделаю известным тебя всюду». Услышав это, Антоний почувствовал такой прилив сил, что поднялся и начал молиться и этим укрепляться так, что стал намного сильнее, чем до нападения.

Антонию было тогда тридцать пять лет.

На этой ступени подвижничества требовалось длительное уединение и безмолвие, что было возможно лишь вдали от людей — в пустыне.

Антоний обратился к первому своему наставнику-старцу и предложил уединиться вместе с ним в пустыне в каком-либо малодоступном месте. Когда старец отказался, сославшись на старость и непривычность к такому образу подвижничества, Антоний отправился один к неизвестной монахам горе, находящейся в двух или трех днях пути от жилых мест.

Но враг, желая воспрепятствовать исполнению его намерений, не прекращал искушать его. На пути Антония он бросил серебряное блюдо. Увидев блюдо, Антоний понял коварство врага и остановился в размышлении. Он стал обличать скрывающегося в призраке серебра обольстителя и так говорить в себе: «Откуда быть этому блюду в пустыне, когда это лишь путь для зверей и птиц, здесь нет даже ни одного человеческого следа; к тому же, если бы оно упало из мешка, то это было бы замечено, потому что велико оно, и потерявший возвратился бы и нашел утерянную вещь, так как место здесь пустынное. Это дьявольская хитрость. Но не воспрепятствуешь ею моему твердому намерению: блюдо твое «с тобою да будет в погибель» (Деян. 8. 20). И лишь только он проговорил это, блюдо мгновенно исчезло, «как рассеивается дым» (Пс. 67. 3).

В другой раз после этого он увидел золото, не призрачное, а материальное, в большом количестве разбросанное по дороге. Врагом оно было положено или силой Высшей для испытания подвижника, чтобы тот не заботился о собственности — этого не рассказывал Антоний. Он быстро перепрыгнул через него, как через огонь, не прикасаясь и не оглядываясь, и поспешил в пустыню. Он перешел реку и нашел в горе какое-то пустое огражденное место, которое от давнего запустения было полно разного рода ядовитых насекомых и змей. Антоний поселился здесь, и все пресмыкающиеся куда-то исчезли. Он заложил камнями вход, принеся с собой хлеба на шесть месяцев, поскольку запасать его было в обычае у фивян, у которых он иногда не портился в течение года. Имея внутри ограды воду, он стал там жить в полном уединении, отшельником, никогда не выходя из затвора и не пуская никого к себе. Лишь два раза в год принимал через кровлю хлеб, приносимый ему другом, но и его он не видел и не говорил ни слова.

* * *

Никто не знает, как проходила здесь его подвижническая жизнь. Но судя по тому, каким он вышел из затвора, можно заключить, что это было время созидания его духа Духом Святым. Можно сравнить этот процесс с тем, который проходит гусеница, когда свертывается в куколку. Никто не видит, что происходит с ней, она будто замерла. Но между тем эволюционный процесс действует в ней, — и в свое время из куколки вылетает прекрасная бабочка. Никто не видел созидания нового человека в Антонии. В человеке плотском, но прошедшем суровую школу очищения и испытаний, развившем самоотверженность и устремление, шли мощные преобразовательные процессы, творившие его по образу Создателя. Одухотворенный верой человек отвечает на призыв Святого Духа и опытно познает, что можно жить доверяясь лишь одному Богу. По окончании процесса ему было сказано выйти на служение людям.

Приходившие к нему люди, поскольку не позволял им входить внутрь ограды, нередко дни и ночи проводили вне ее. Они слышали, что в ограде как будто носятся целые толпы демонов, стучат, жалобно вопят и взывают: «Удались из наших мест; что тебе в этой пустыне? Не перенесешь наших козней».

Антоний через стену умоляет пришедших удалиться и не бояться. «Демоны, — говорит он, — наводят мысли для устрашения боязливых. Поэтому осеняйте себя крестным знамением и идите назад смело, демонам же предоставьте делать из себя посмешище». И пришедшие, оградившись знамением креста, удаляются, а Антоний остается и не претерпевает даже малого вреда от демонов, даже не утомляется в подвиге, потому что учащение бывших ему горних видений и немощь врагов доставляют ему большое облегчение в трудах и возбуждают усердие к большим трудам. Люди часто приходили, думая найти его уже мертвым, но слышали пение: «Да воскреснет Бог и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его. Как рассеивается дым, Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия» (Пс. 67. 2, 3). И еще: «Все народы окружили меня, но именем Господним я низложил их» (Пс. 117. 10).

Около двадцати лет провел Антоний в этом затворе.

* * *

Около жилища к тому времени собралось много людей, желавших подражать его подвижнической жизни. Они разломали вход и увидели Антония здорового телом, несмотря на недостаток движений, и не иссохшего от постов и борьбы с демонами. Антоний был таким же, каким его знали до затвора. В душе была та же чистота нрава. Он не был подавлен скорбью, не смутился, увидев перед собой приветствовавших его людей, не предался восторгу или грусти и не обрадовался приветствиям, но пребывал спокойным, потому что управлял разумом, чувствами и эмоциями, и ничто не могло вывести его из этого теперь естественного состояния. Перед людьми стоял исполненный внутреннего равновесия человек, с личностью, настолько расцветшей, что в нем как бы говорила божественная благодать.

Господь исцелил через него многих больных, бывших здесь же и страдающих телесными и душевными болезнями. Некоторых даже освободил от бесов. Он даровал Антонию и благодать слова. Антоний утешил скорбящих, примирив перессорившихся, внушая всем, чтобы ничто в мире не предпочитали любви к Христу и увещевал содержать в памяти будущие блага и человеколюбие Бога, «Который Сына Своего не пощадил, но за нас всех предал Его» (Рим. 8. 32), убедил многих избрать иноческую жизнь.

Свидетели этого чуда (оно есть также полный расцвет человеческой природы) решили присоединиться к нему и вместе с другими, все более и более многочисленными христианами основали в пустыне разные мужские общины, посвятившие себя восхвалению Господа, и проводили братскую жизнь, освобожденную от свойственных мирской жизни изнурительных соперничеств. Афанасий описывает такую жизнь как прообраз небесной церкви и дает понять, что такая жизнь сумела преобразить пустыню, в которой до того времени могли жить лишь разбойники.

С этого времени Антоний сделался и для других наставником, пастырем, учителем подвижнической жизни и вождем на пути к небу. Бог до такой степени помогал ему, что впоследствии у него появилось большое количество учеников. Он посещал монастыри и с любовью руководил подвижнической жизнью иноков новых и старых — и по возрасту, и по времени такой жизни. В одно из таких посещений ему было необходимо перейти ров, наполненный водой, который кишел крокодилами. Антоний совершил только молитву, после чего вступил в воду с сопровождавшими его людьми, и все благополучно перешли ров. Возвратившись же в свой монастырь, упражнялся он в прежних строгих трудах с юношеской бодростью и, часто беседуя с монашествующими, в одних увеличивал устремление, в других же возбуждал любовь к подвижничеству.

* * *

Однажды братия собрались, чтобы он дал им устав иноческой жизни. Антоний на коптском языке сказал им следующее: «Для научения исполнения заповедей Божиих совершенно достаточно и Божественных Писаний, однако же нам прилично утешать друг друга верою и словами. Поэтому открывайте мне, как дети отцу, то, что знаете, я же, как старший вас возрастом, буду сообщать вам то, что познал. Прежде всего пусть у всех вас будет общим правилом: начав, никто не ослабевает в деле, в трудах не унывает, не говорит, что давно уже занимается подвижничеством. Лучше как начинающие, только будем с каждым днем преумножать свое усердие, потому что наша человеческая жизнь коротка по сравнению с будущими веками. И хотя каждая вещь в мире продается за должную цену и человек обменивает равное на равное, но обетование вечной жизни покупается за малую цену: оно продается нам за жизнь кратковременную, о которой написано: «Дней наших — семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь» (Пс. 88. 10). Если бы мы даже прожили, трудясь на служении Богу, восемьдесят или сто лет, все же в будущей жизни нам предстоит царствовать не равное ста годам время, но во веки веков, притом — не землю получим в обладание, но небо, сложив с себя тленное тело, получим тело нетленное.

Итак, дети мои, не предавайтесь скорби, потому что «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим. 8. 18), и, взирая на мир, не будем думать, что отреклись мы от чего-либо великого, потому что по сравнению с небесными благами вся земля ничтожна и мала. Если же весь мир в совокупности не стоит небесных обителей, то пусть каждый подумает и поймет, что, отрекшись от нескольких виноградников или нив и домов, или от ничтожного количества золота, он не может ни говорить, что оставил великое, ни скорбеть, что награду получит незначительную. Подобно тому, кто отказывается от малой медной монеты для приобретения ста золотых монет, отрекающийся от всего мира, если бы он весь был в его власти, все же в небесном царстве получил бы во сто крат большую награду. Если же земля не равноценна небесам, то оставляющий небольшие поля как бы ничего не оставляет. Если он оставит свой дом или довольное количество золота, то не должен хвалиться и унывать.

Притом должны мы рассудить, что если и не оставим этого ради добродетели, то оставим впоследствии, когда умрем, и оставим, как часто бывает, кому не хотели бы, как напоминал об этом Екклесиаст (Екк. 4. 8). Так почему не оставить нам этого ради добродетели, чтобы наследовать за это царство?

Поэтому никто из нас пусть не питает в себе желания приобретать. Ибо невыгодно приобретать то, что не возьмешь с собой. Не лучше ли приобрести то, что можем взять с собой: благоразумие, справедливость, целомудрие, мужество, рассудительность, любовь, нищелюбие, веру в Христа, безгневие, страннолюбце. Эти приобретения уготовят нам пристанища на земле кротких прежде, чем придем туда».

О ревностном и непрестанном служении Христу святой Антоний говорил так: «Не следует нам забывать, что мы — рабы Христа и должны служить Ему, своему Владыке. Раб не может отказываться от исполнения приказании, относящихся к настоящему или будущему времени под тем предлогом, что он работал уже в прежнее время, и не посмеет сказать, что, утомившись на прежней работе, теперь должен быть свободен, — напротив, каждый день с одинаковым усердием исполняет все то же дело, чтобы и господину своему угодить и самому не подвергнуться за леность наказанию. Так и мы должны всегда ревностно исполнять заповеди Божии, твердо помня, что Господь — праведный мздовоздаятель — не простит нас за прошедшее время, но прогневается на нас за нерадение. Об этом Он с ясностью свидетельствует и через слова пророка Иезекииля: «Умрет от неправды своей, какую сделал» (Иез. 18. 24–26). Вот почему Иуда в одну ночь за совершенное им злодеяние потерял плоды своих трудов в течение всего прежнего времени.

Потому пребудем в подвиге и не предадимся унынию. Ибо в этом нам сопоспешник Господь будет помогать.

А для того, чтобы не предаваться лености, хорошо держать в мысли апостольское изречение: «Я каждый день умираю» (1 Кор. 15. 31). Ибо если будем жить как готовые ежедневно умереть, будем стараться жить праведно и, размышляя о смертном часе, не грешить. Вставая от сна, не будем надеяться дожить до вечера и, отходя ко сну, будем помнить, что, быть может, не доживем до утра. Не будем забывать, что мера нашей жизни нам неизвестна и что каждый день наш во власти Божией. А проводя так каждый день, мы не будем ни грешить, ни обольщаться какими-либо пагубными пожеланиями, ни гневаться друг на друга, ни собирать себе земных богатств, но, как ежеминутно ожидающие смерти, будем нестяжательны. Потеряет для нас всякое значение женская любовь, погаснет огонь похотливости, будем мы тогда прощать друг другу грехи, держа всегда перед своими мысленными очами день Страшного суда. Страх перед этим судом и трепет при мысли о вечных адских мучениях заранее будут устранять приятность телесного удовольствия и удерживать душу от впадания в греховную пропасть».

«Вступив на путь добродетели, тем более напряжем силы на движение вперед, и никто пусть не обратится вспять, особенно внимая Господу: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для царствия Божия» (Лк. 9. 62). Обратиться вспять означает сожаление и думы о мирском.

Не приходите в страх, слыша о добродетели, не смущайтесь при ее имени. Она не далеко от нас, не вне нас образуется, дело ее в нас, и оно легко, если пожелаем только.

Эллины, чтобы обучиться словесным наукам, едут за море и о пустых учениях расспрашивают чужеземных учителей, нам же вовсе не нужно переходить из одной чужой страны в другую или переплывать, ища царства небесного, море, так как Самим Господом нашим Иисусом Христом сказано в Евангелии: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17. 21). Поэтому для добродетели требуется только наша воля, потому что добродетель в нас и образуется из нас. Она образуется в душе, у которой разумные силы действуют согласно с ее естеством. А этого достигает душа, когда пребывает, какой сотворена. Сотворена же она доброй и совершенно правой. Потому и Иисус Навин, заповедуя народу, сказал: «Обратите сердце свое к Господу Богу Израилеву» (Ис. Нав. 24. 23), и Иоанн говорит: «Прямыми сделайте стези Ему» (Мф. 3. 3). Ибо душе быть правой — значит ее разумной силе быть в таком согласии с естеством, в каком она создана. Когда уклоняется душа и делается несообразной с естеством, тогда называется это пороком души. Итак, это дело не трудно. Если пребываем, какими созданы, то мы добродетельны. Если же рассуждаем худо, то осуждаемся как порочные. Если бы добродетель была чем-либо приобретаемым извне, то, без сомнения, трудно было бы стать добродетельным. Если же она в нас, то будем охранять себя от нечистых помыслов и соблюдем Господу душу как приятный от Него залог, чтобы признал Он в ней творение Свое, когда душа точно такова, какой сотворил ее Бог».

Относительно борьбы с демонами Антоний дал следующие наставления: «Будем же добиваться, чтобы не властвовала над нами раздражительность и не преобладала в нас похоть, ибо написано: «Гнев человека не творит правды Божией. Похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1. 20, 15).

А при таком образе жизни будем постоянно с ясным умом и, как написано, «больше всего храни сердце свое» (Притч. 4. 23).

Ибо имеем у себя страшных и коварных врагов, лукавых демонов; с ними у нас битва, как сказал апостол: «Наша битва не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6. 12). Их много в окружающем нас пространстве, и они недалеко от нас. Они различны между собой.

Я не мог бы разъяснить вам все различия между ними: скажу лишь кратко о тех известных мне способах, какими они пытаются обольщать нас. Прежде всего мы должны твердо помнить то, что Бог не виновник зла и что демоны сделались злыми не по Его воле: такая перемена в них произошла не по природе, а зависела от их собственной воли. Как созданные благим Богом они первоначально были добрыми духами, но за самопревозношение были низринуты с неба на землю, где, коснея во зле, обольстили народы ложными мечтами и научили их идолопоклонству; нам же, христианам, они безмерно завидуют и непрестанно поднимают против нас всякое зло, опасаясь, что мы унаследуем их прежнюю славу на небесах. Различны и разнообразны степени погружения их в зло: одни из них достигли крайнего ниспадания в бездну нечестия, другие кажутся менее злобными, но все они, по мере своих сил, борются разными способами против всякой добродетели. Поэтому нам нужны усиленные молитвы и подвиги воздержания для получения от Бога дара рассуждения — чтобы постигать различия между злыми духами, чтобы узнавать в каждом отдельном случае их разного рода хитрости и обольщения и все отражать одним и тем же христианским знамением — крестом Господним. Получив этот дар, святой апостол Павел внушал: «Да не сделает нам ущерба сатана: ибо нам небезызвестны его умыслы» (2 Кор. 2. 11). Нужно, чтобы и мы подражали апостолу и предупреждали других о том, что потерпели сами, и вообще — наставляли взаимно друг друга. Со своей стороны, я видел от демонов много коварных обольщений и говорю вам об этом, как детям, чтобы, имея предупреждение, вы могли сохранить себя среди таких же искушений. Велика злоба бесов против всех христиан, в особенности же — против иноков и девственниц Христовых: они всюду расставляют им в жизни соблазны, стараются развратить их сердца богопротивными и нечестыми помыслами. Но никто из вас пусть не приходит от этого в страх, так как горячими молитвами к Богу и постом бесы немедленно прогоняются. Впрочем, если они прекратят на некоторое время нападения, не думайте, что вы уже совершенно победили, ибо после поражения бесы обыкновенно нападают еще с большей силой. Хитро изменяя способы борьбы, они если не могут прельстить человека помыслами, то пытаются обольстить или запугать его призраками, принимая образ то женщины, то скорпиона, то превращаясь в какого-нибудь великана высотой с храм, в целые полки воинов или в какие-либо другие призраки, которые все исчезают при ограждении верой и крестным знамением. Если в этом будут побеждены, то нападают иным способом: являются прорицателями и силятся, подобно пророкам, предсказывать о будущих событиях. Если и в этом случае они потерпят посрамление, то на помощь себе в борьбе призывают уже самого своего князя, корень и средоточие всяческого зла».

Антоний рассказывал, что нередко видел он демонов такими, каким Господь изобразил дьявола в откровении Иову, говоря: «Глаза у него, как ресницы зари. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя» (Иов. 41. 10–13).

В таком виде являлся князь демонов, устрашая коварным своим величием, как еще обличил его господь, сказав Иову: «Железо он считает за солому, медь же за гнилое дерево. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь» (Иов. 41. 19, 23), и еще говоря через пророка: «Враг сказал: «Погонюсь, настигну» (Исх. 15. 9), и также через другого пророка: «Рука моя захватила богатство народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я всю землю» (Ис. 10. 14).

Так вообще стараются величаться демоны и дают подобные обещания, чтобы обольстить богочестивых. Но мы, верные, также и в этом случае не должны страшиться производимых врагом привидений и обращать внимание на слова его, потому что дьявол всегда лжет. И действительно, его-то, изрекающего столько подобных дерзостей, Спаситель, как змия, «извлек удою», ему-то, как вьючному животному, «надел узду», ему-то, как беглецу, «вдел кольцо в ноздри и иглой проколол челюсть», и связал его Господь, чтобы мы наругались над ним (Иов. 40. 20, 21, 24). Дьявол и все с ним демоны низложены пред нами, чтоб, как на змей и на скорпионов, наступать на них нам, христианам (Лк. 10. 19). Доказательством же этому служит то, что живем мы ныне по правилам, противным ему. И вот обещающий истребить море и объять вселенную не в силах ныне воспрепятствовать вашим подвигам и даже остановить меня, говорящего против него. Поэтому не будем обращать внимания, что ни говорил бы он, потому что лжет. Не убоимся его привидений, потому что и они лживы. Видимый в них свет не есть свет действительный. Правильнее же сказать, что демоны носят в себе зачаток и образ приготовленного им огня, в котором будут гореть и которым пытаются устрашать людей. Внезапно являются, но немедленно также и исчезают, не причиняя вреда никому из верующих, нося же с собой подобие того огня, который примет их в себя. Поэтому и в этом отношении не нужно их бояться, потому что все их предначинания, по благодати Христовой, обращаются в ничто.

Они коварны и готовы во все превращаться, принимать на себя всякие виды. Нередко, будучи сами невидимы, представляются они поющими псалмы, припоминают изречения из Писаний. Иногда, если занимаемся чтением, и они немедленно, подобно эху, повторяют то же, что мы читаем, а если спим, пробуждают нас на молитву и делают это так часто, что не дают почти нам и уснуть. Иногда, приняв на себя монашеский образ, представляются благоговейными собеседниками, чтобы обмануть подобием образа и обольщенных ими вовлечь уже во что хотят. Но не надобно слушать их, пробуждают ли они на молитву, или советуют вовсе не принимать пищи, или представляются осуждающими и укоряющими нас за то самое, в чем прежде были с нами согласны. Ибо не из благоговения и не ради истины делают это, но чтобы неопытных ввергнуть в отчаяние. Подвижничество представляют они бесполезным, возбуждают в людях отвращение от монашеской жизни, как самой тяжкой и обременительной, и препятствуют вести этот, противный им, образ жизни.

И посланный Господом пророк возвестил окаянство таковых, сказав: «Горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы твоей» (Авв. 2. 15). Такие предначинания и помышления совращают с пути, ведущего к добродетели.

И сам Господь даже говорившим правду демонам, ибо справедливо они говорили: «Ты Христос, Сын Божий» (Лк. 4. 41), велел молчать и запрещал говорить, чтобы вместе с истиной не посеяли они собственной злобы своей, а также чтобы приобучились и мы никогда не слышать их, хотя бы, по-видимому, говорили они и истину. Нам, имеющим у себя святые Писания и свободу, дарованную Спасителем, неприлично учиться у дьявола, который не соблюл своего чина и изменился в мыслях своих. Поэтому Господь запрещает ему произносить изречения Писания: «Грешнику же говорит Бог: «Что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои?!» (Пс. 49. 16).

Демоны говорят, шумят, притворствуют, производят мятежи и смятения к обольщению неопытных, стучат, безумно смеются, свистят; а если кто не обращает на них внимания, плачут и проливают слезы, как побежденные.

Господь налагал молчание на демонов; так, нам, научившись у святых, прилично поступать подобно им и подражать их мужеству. А они, смотря на это, говорили: «Буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый передо мною» (Пс. 38. 2) и еще: «А я, как глухой, не слышу, и как немой, который не открывает уст своих; и стал я как человек, который не слышит» (Пс. 37. 14). Так и мы не будем слушать демонов, как чуждых нам, не станем повиноваться им, хотя бы пробуждали нас на молитву, хотя бы говорили о посте, будем же более внимательны к предпринятому нами подвижничеству, чтобы не обольстили нас демоны, делающие все с хитростью. Но не нужно нам и бояться демонов, хотя, по-видимому, нападают на нас, даже угрожают нам смертью, потому что они бессильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать.

Хотя и коснулся я этого мимоходом, однако же теперь не поленюсь сказать о том же подробнее. Такое напоминание послужит вашей безопасности. По пришествии Господа враг пал и силы его изнемогли. Поэтому хотя ничего не может он сделать, однако же, как мучитель, по падении своем не остается в покое, но угрожает, хотя бы даже словом.

Пусть же каждый из вас поймет это и тогда в состоянии будет презирать демонов. Если бы демоны были облечены в такие же тела, как и мы, то могли бы они сказать: «Людей укрывающихся мы не находим, а найденным причиняем вред». Тогда и мы могли бы укрыться и утаиться от них, заперев двери. Но они не таковы, могут входить и в запертые двери, и все демоны, а первый из них дьявол, носятся по всему пространству; притом они зложелательны, готовы вредить, и, как сказал Спаситель, отец злобы дьявол есть «человекоубийца искони» (Ин. 8. 44). Между тем мы живы еще и даже ведем образ жизни, противный дьяволу. Итак, явно, что демоны не имеют никакой силы. И место не препятствует им делать зло; и в нас видят они не друзей своих, которых стали бы щадить, и сами не такие любители добра, которые могли бы исправиться; но, напротив, они лукавы, о том единственно заботятся, чтобы любителям добродетели и богочестивым делать вред. Однако же поскольку ничего не в силах сделать, то и не делают вреда, а только угрожают. Но если бы они были в силах, то не стали бы медлить, но тотчас сделали бы зло, имея готовое на то произволение, особенно же сделали бы зло нам. Но вот мы, сойдясь, теперь говорим против них, и знают они, что по мере нашего преуспеяния сами изнемогают. Поэтому если бы у них была власть, то не оставили бы в живых никого из христиан, потому что «мерзость грешнику богочестие» (Сир. 1. 25). Поскольку же ничего не в состоянии они сделать, то более уязвляются тем, что не могут исполнить своих угроз.

Притом, чтобы не бояться демонов, нужно понять и следующее. Если бы было у них могущество, то не приходили бы толпою, не производили бы мечтаний и не принимали бы на себя различных образов, когда строят козни. Но достаточно было бы прийти только одному и делать, что может и хочет, тем более, что всякий, имеющий власть, не привидениями поражает, не множеством устрашает, но немедленно пользуется своею властью как хочет. Демоны же, не имея никакой силы, как бы забавляются на зрелище, меняя личины и стращая детей множеством привидений и призраков. Поэтому и нужно их презирать как бессильных. Истинному ангелу, посланному Господом на ассириян, не было нужды во множестве, в наружном призраке, в громе и треске; напротив того, в тишине выказал он власть свою и мгновенно истребил сто восемьдесят пять тысяч. Не имеющие же никакой силы демоны, препирающиеся с нами, покушаются устрашить хотя бы мечтаниями.

Если кто вспомнит бывшее с Иовом и скажет: «Почему же дьявол пришел и сделал с ним все: и имущества лишил его, и детей его умертвил, и самого поразил «гноем лютым»? (Иов. 1. 15–22; 2. 1–7) — то пусть знает, что не от силы дьявола это зависело, но от того, что Бог передал ему Иова на искушение. Дьявол же, конечно, был не в силах ничего сделать, потому просил и, получив дозволение, сделал. И поэтому тем более достоин презрения враг, который, хотя и желал, однако же не в силах был ничего сделать даже одному праведнику. Ибо если бы имел на это силу, то не стал бы просить. Поскольку же просил, и не однажды, то был действительно немощным и совсем бессильным. И неудивительно, что не в силах был что-либо сделать с Иовом, когда не мог погубить и скота его, если бы не позволил ему Бог. Даже над свиньями не имеет власти дьявол. Ибо, как написано в Евангелии, демоны просили Господа, говоря: «Повели нам идти в свиней» (Мф. 8. 31). Если же не имеют власти над свиньями, тем более не имеют над человеком, созданным по образу Божию.

Поэтому нужно бояться только Бога, а демонов презирать и нисколько не страшиться их. Даже чем больше страхов производят они, тем сильнее будем действовать против них. Ибо сильное против них оружие — правая жизнь и вера в Бога. Боятся они подвижнического поста, бдения, молитв, кротости, безмолвия, несребролюбия, нетщеславия, смиренномудрия, нищелюбия, милостынь, безгневия, преимущественно же благочестивой веры во Христа. Поэтому-то и употребляют все меры, чтобы не было кому попирать их. Знают они, какую благодать против них дал верующим Спаситель, Который сказал: «Даю вам власть наступать на змей и на скорпионов и на всю силу вражию» (Лк. 10. 19).

Поэтому, если они выдают себя за предсказателей, никто да не прилепляется к ним. Нередко предсказывают они за несколько дней, что кто-то придет, и тот действительно приходит. Демоны делают это не по заботе о слушающих их, но чтобы возбудить в них веру к себе и потом, уже подчинив, погубить. Поэтому не нужно слушать демонов, а надо возражать на их слова, что мы не нуждаемся в них. Не удивительно, если кто, имея тело тоньше человеческого и потому ранее увидев выступивших в путь, опережает и извещает о них, как предсказывает всадник, обогнав идущего пешком. Демоны не имеют предведения о том, чего еще нет. Единый Бог есть «знающий все» прежде бытия его (Дан. 13. 42). И теперь, поскольку мы сошлись и беседуем о них, то от них будет известно многим, прежде чем кто-либо из нас расскажет о том. Но то же может сделать и какой-нибудь резво бегающий мальчик, обогнав идущего медленно. Если намеревается кто идти из Фиваиды или из другой какой страны, то до того, как не выступил он в путь, демоны не знают, пойдет ли. Но, увидев идущего, забегают вперед и извещают о нем, и, таким образом, идущие через несколько дней, действительно, приходят. Нередко же случается отправившимся в путь возвратиться назад, и тогда демоны оказываются лжецами.

Так, иногда объявляют они о воде в реке Ниле, увидев, что много было дождей в странах эфиопских и зная, что от них бывает наводнение. Прежде, нежели вода придет в Египет, прибегают туда и предсказывают. Но то же сказали бы и люди, если бы могли так скоро переходить с места на место, как демоны. И как страж Давидов, взошедши на высоту, раньше находящегося внизу увидел бегущего, и, поспешив, раньше других рассказал не о чем-либо, еще не совершившемся, но о том, что уже было и о чем известие уже приближалось (2 Цар. 18. 24–29). Так и демоны принимают на себя труд и дают знать другим, чтобы только обольстить их. Если же Промыслу угодно будет в это время с водами или с путешествующими сделать что-либо иное (потому что и это возможно), то демоны окажутся лжецами и послушавшие их будут обмануты.

Так произошли языческие прорицалища; так издавна люди вводимы были в заблуждение демонами. Но обольщение это, наконец, прекратилось. Ибо пришел Господь и привел в бездействие демонов и коварство их. Они ничего не знают сами собою, но, что видят у других, то и разглашают, и более угадывают, нежели знают по предведению. Поэтому, если предсказывают и правду, никто пусть не удивится этому.

И какая польза слушающим демонов заранее узнать от них будущее, или насколько это важно, даже если бы мы узнали правду? Это не составляет добродетели и, без сомнения, не служит доказательством добрых нравов. Никто из нас не осуждается за то, что не знал, и никто не ублажается за то, что приобрел сведение и узнал; но каждый подлежит суду в том, соблюл ли веру, искренно ли сохранил заповеди.

Не следует высоко ценить такое предведение. Подвижничать и трудиться необходимо не для того, чтобы предузнавать, но чтобы доброй жизнью угодить Богу. Молиться надо не о предведении и не этой награды просить за подвиги, но просить Господа, чтобы Он способствовал нам в победе над дьяволом.

Если же нужно когда-либо иметь предведение, то будем чистым хранить ум. Ибо уверен я, что душа во всем чистая и верная своей природе, сделавшись прозорливой, может видеть больше и дальше, нежели демоны, потому что от Господа дается ей откровение. Такова была душа Елисея, видевшая, что сделано было Гиезием (4 Цар 5. 26), и узревшая охраняющие ее силы.

Поэтому, когда демоны приходят к вам ночью, хотят возвестить будущее или говорят: «Мы — ангелы», — не внимайте им, потому что лгут. Если будут они хвалить ваше подвижничество и ублажать вас, не слушайте их и нисколько не сближайтесь с ними, лучше же себя и дом свой запечатлейте крестом и помолитесь. Тогда увидите, что они сделаются невидимыми, т. к. боязливы и особенно страшатся знамения креста Господня. Ибо, крестом отъяв у них силу, посрамил их Спаситель.

Если же будут упорствовать, издеваясь и принимая на себя разные виды, — не приходите в боязнь, не ужасайтесь, не внимайте им, как духам добрым. Ибо, при Божией помощи, возможно и нетрудно распознавать присутствие ангелов добрых и злых.

Видение святых бывает невозмутительно. Не будут они ни спорить, ни кричать, «чтобы не услышал кто гласа их» (Ис. 42. 2). Являются они безмолвно и кротко, почему в душе немедленно рождаются радость, веселие и дерзновение; потому что со святыми Господь, Который есть наша радость и Сила Бога Отца. Душевные помыслы пребывают невозмутимыми и неволненными, и душа, озаряемая видением, созерцает явившихся. В ней возникает желание божественных и будущих благ, и, конечно, возжелает она быть в соединении со святыми и отойти с ними. Если у кого появится страх от видения добрых ангелов, то явившиеся в то же мгновение убирают этот страх своею любовью, как поступил Гавриил с Захарией (Лк. 1. 13), а также ангелы: явившийся женам во гробе Господнем (Мф. 28. 5) и упомянутый в Евангелии, сказавший пастырям: «Не бойтесь» (Лк. 2. 10). Ощущается же страх не от душевной боязни, но от сознания присутствия высших сил. Таково видение святых.

А нашествие и видение духов злых бывает возмутительно, с шумом, криками и воплями, подобно буйному движению плохо воспитанных молодых людей или разбойников. От этого в душе немедленно происходят боязнь, смятение, беспорядок помыслов, грусть, ненависть к подвижникам, уныние, печаль, воспоминание о сродниках, страх смертный, и, наконец, худое пожелание, нерадение о добродетели, нравственное расстройство.

Поэтому если у вас появится страх перед явившимся, который сразу же исчезает, и вместо него появляется невыразимая радость, благодушие, дерзновение, воодушевление, невозмутимость помыслов, мужество и любовь к Богу, то не теряйте упования и молитесь. Ибо радость и благоустроенность души показывает святость явившегося. Так, Авраам, увидев Господа, возрадовался (Ин. 8. 56), и Иоанн от гласа Богородицы Марии взыграл радостно (Лк. 1. 44). А если явление сопровождается смятением, внешним шумом и мирской пышностью, угрозами смерти и всем сказанным выше, то знайте, что это — нашествие злых ангелов.

И еще признак: когда душа продолжает ощущать боязнь, явившийся есть враг, потому что демоны не уничтожают боязни. Напротив того, демоны, когда видят людей в боязни, тем более умножают призраки, чтобы привести их в больший ужас, и, наступая, уже ругаются, говоря: «Падши поклонитесь» (Мф. 4. 9). Так обольщали они язычников, и те лжеименно признавали их богами.

Но нас не оставил Господь быть в обольщении от дьявола, когда, запрещая ему производить такие призраки, сказал: «Отойди от Меня, сатана, ибо написано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4. 10). Да будет презираем нами этот коварный. И демоны, слыша и от нас подобное, обращались бы в бегство ради Господа, сказавшего это.

Но не нужно хвалиться силой изгонять бесов и превозноситься даром исцелений. Не нужно удивляться тому, кто изгоняет бесов, и уничижать того, кто не изгоняет. Пусть каждый поучается подвижничеству другого. Пусть или подражает и соревнует ему или исправляет его. Творить знамения не от нас зависит, но есть дело Спасителя. Он сказал ученикам: «Не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10. 26). То, что имена написаны на небе, свидетельствует о нашей добродетели и жизни, а изгонять бесов есть благодать даровавшего Спасителя. Поэтому хвалившимся не добродетелью, но знамениями и говорившим: «Господи, не Твоим ли именем бесов изгоняли и не Твоим ли именем многие чудеса творили?» Господь отвечал: «Я никогда не знал вас, отойдите от меня» (Мф. 7. 23; Лк 13. 27). Ибо Господь не ведает путей нечестивых.

Сверх всего же, как сказал, нужно молиться о том, чтобы принять дарование различения духов, чтобы, по написанному, не всякому духу верить (1 Ин. 4. 1).

Намеревался было я смолчать и ничего не говорить от себя, удовлетворившись только сказанным. Но чтобы вы поняли, что говорю подтвержденную опытом сущую правду, и поскольку внемлющий этому Господь знает чистоту моей совести и что делаю это не для себя, но для вашего вразумления и любви, то скажу еще, что узнал я о демонских начинаниях.

Много раз ублажали меня демоны, а я заклинал их именем Господним. Много раз предсказывали они мне о разливе реки, а я спрашивал их: «Вам какое до этого дело?» Иногда приходили с угрозами и окружали меня, как вооруженные воины. Иногда наполняли дом конями, зверями и пресмыкающимися, а я воспевал: «Иные колесами, иные конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся», и по молитвам Господь обращал их в бегство. Иногда приходили во тьме, имея призрак света, и говорили: «Мы пришли озарить тебя, Антоний». Но я, смежив глаза, молился, и тотчас угасал свет нечестивых. Через несколько месяцев пришли и будто воспевали псалмы и произносили места из Писаний, а «я, как глухой, не слышу» (Пс. 37. 14). Иногда приводили в колебание келью, но я молился, пребывая неподвижен мыслью. После этого еще пришли и стали рукоплескать, свистеть, плясать, но я молился и лежа мысленно пел псалмы. Вскоре начали они плакать и рыдать, как изнемогшие, а я прославлял Господа, сокрушившего и посрамившего их дерзость и безумие.

Однажды явился демон высокий ростом с многочисленным сопровождением и осмелился сказать о себе: «Я — Божия сила и премудрость», — и обратился ко мне с такими словами: «Проси у меня, Антоний, чего хочешь, и я дам тебе». Я же в ответ плюнул ему в уста и, произнеся имя Христа, устремился на него, занеся руку для удара, и, как показалось, ударил — и при имени Христа великан тотчас же исчез со всеми его демонами.

Когда я постился, он снова явился под видом монаха, который принес призрак хлеба и уговаривал меня поесть: «Ешь и отдохни после многих трудов, иначе можешь заболеть». Но я понял, что это козни, и обратился к своему обычному оружию — знамению креста Христова, — он тотчас превратился в струю дыма, которая исчезла через окно.

Демоны часто пытались прельстить меня в пустыне, являясь вдруг призраком золота, рассчитывая соблазнить или видом его, или через прикосновение к нему. Не скрою и того, что демоны много раз принимались бить меня. Но я терпеливо переносил побои и лишь восклицал: «Никто не может отлучить меня от любви Христовой». От этих слов они приходили во взаимную друг против друга ярость и, наконец, были прогоняемы не по моему, но по Божию велению согласно словам Христа: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молния» (Лк. 10. 18). А я, помня изречение апостольское, «приложил то к себе» (1 Кор. 4. 6). Да научитесь не унывать в подвижничестве и не страшиться привидений дьявола и демонов его.

Однажды демон постучался в ворота монастыря. Выйдя, я увидел перед собой огромного великана, голова которого, казалось, достигала до неба. И когда я спросил: «Кто ты?» Он ответил: «Я — сатана». После этого на вопрос мой: «Зачем ты здесь?» — он сказал: «Почему напрасно меня обвиняют монахи и все прочие христиане? Почему ежечасно проклинают меня?» И на слова мои: «А ты зачем смущаешь их?» — он отвечал: «Не я смущаю их, они сами себя смущают, а я стал немощен. Разве не читали они: «У врага совсем не стало оружия, и города Ты разрушил» (Пс. 9. 7)? Нет уже мне и места, не имею ни стрел, ни города. Везде христиане, даже пустыня стала наполняться монахами. Пусть же соблюдают сами себя и не проклинают меня напрасно». Тогда, подивившись благодати Господней, сказал я ему: «Всегда ты лжешь и никогда не говоришь правды. Однако же теперь против воли своей сказал ты правильно. Ибо Христос, пришедши, сделал тебя немощным и, низложив, лишил тебя всего». Услышав имя Спасителя и не терпя палящей силы Его, дьявол стал невидим.

Итак, если сам дьявол сознается в своем бессилии, то, конечно, должны мы презирать и его, и демонов его. У врага и у псов его много хитростей, но мы, узнав немощь их, можем презирать их. А таким образом, не будем падать духом, питать в душе боязни, не станем сами для себя выдумывать побуждений к страху, говоря: «Не пришел бы демон и не поколебал бы меня, не восхитил бы он меня и не низринул бы или не напал бы внезапно и не привел бы в смятение». Вовсе не будем давать в себе места таким мыслям и скорбеть, как погибающие. Сильнее же будем благодушными и радостными всегда, как спасаемые, будем содержать в мысли, что с нами Господь, Который низложил и привел в бездействие демонов. Будем представлять и помышлять всегда, что поскольку с нами Господь, то ничего не сделают нам враги.

Какими они нас находят, такими и сами делаются в отношении к нам, и какие мысли в нас находят, такие и привидения представляют нам. Поэтому если найдут нас боязливыми и смущенными, то немедленно нападают, как разбойники, нашедшие незащищенное место, и что у нас в мыслях, то и усиливают. Так увеличивают боязнь привидениями и угрозами, и, наконец, бедная душа мучится тем. Но если найдут нас радующимися о Господе и помышляющими о будущих благах, содержащими в мыслях дела Господни и рассуждающими, что все в руке Господней, что демон не в силах побороть христианина и вообще ни над кем не имеет власти, то, видя душу, подкрепляемую такими мыслями, демоны со стыдом обращаются вспять. Так враг, видя Иова огражденным, удалился от него, но сделал пленником своим Иуду, найдя его лишенным такой защиты.

Поэтому если хотим презирать врага, то будем всегда помышлять о делах Господних. Пусть душа постоянно радуется в уповании, и увидим, что демонские игралища подобны дыму и что демоны скорее сами побегут, нежели нас будут преследовать, потому что они, как уже сказано, крайне боязливы, ожидая уготованного им огня.

Для того, чтобы не бояться демонов, нужно делать следующее. При появлении привидения не пугаться, но каким бы оно ни было, смело спросить: «Кто ты и откуда?» И если это будет явление святых, то они удостоверят тебя и страх твой претворят в радость. А если это дьявольское привидение, оно тотчас утратит силу, если мысль тверда. Признак невозмущаемого духа — при всяком случае спрашивать: «Кто ты и откуда?» Так вопросил сын Навин и узнал, кто был Явившийся (Ис. Нав. 5. 13). Так враг не утаился от вопросившего Даниила» (Дан. 10. 11–21).

Так преподобный убеждал братию не страшиться силы бесов, укрощенной и низложенной Христом, но мужественно, с Божией помощью бороться с ними, укрепляя свои сердца верой во Христа. Слушая это, братья радовались и запоминали на пользу себе наставления своего руководителя. В одних усиливалось стремление к добродетели, в других укреплялась вера, некоторые очищались от ложных обольщений помыслами, сердца других освобождались от действия страшных призраков, все же вместе преисполнялись бодрой готовности презирать демонские обольщения.

* * *

На той горе, где жил преподобный Антоний, возникло множество монастырей, которые, покрывая ее подобно шатрам, были переполнены божественными сонмами псалмопевцев, чтецов Писания, молитвенников, постников, людей, радостно надеющихся на будущие блага и трудящихся лишь для подачи милостыни. Взаимная любовь и согласие господствовали между ними, и жилища их были подобны городу, чуждому волнений мира сего, преисполненному лишь благочестия и праведности. Не было между ними ни какого-либо непотребника, ни ругателя, ни ненавистника, ни клеветника, ни ропщущего; было лишь множество подвижников, единодушно служащих Богу, так что каждый, кому доводилось видеть эти монастыри и такой образ жизни их, не мог, восклицая, не повторить слов Писания: «Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! Расстилаются они, как долины, как сады при реке, как алойные дерева, насажденные Господом».

А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая их и обращая взор на кратковременность человеческой жизни. Когда хотел принимать пищу, ложиться спать, приступал к исполнению других телесных потребностей, чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая ко приему пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от еды и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела ел, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько желая предложить им слово на пользу.

Он говаривал: «Больше надо заботиться о душе, а не о теле и телу по возможности уделять меньше времени, все же остальное посвящать душе, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но больше подчиняла тело. Это-то и значит сказанное Спасителем: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться (Мф. 6. 25). Итак, не ищите, что вам есть или что пить, и не беспокойтесь, потому что всего этого ищут люди мира сего; ваш же Отец знает, что вы имеете нужду в том; более того ищите Царствия Его, и это все приложится вам» (Лк. 12. 29–31).

* * *

Между тем возникло жестокое гонение на церковь Христову со стороны императора Максимина. И когда святых мучеников повели в Александрию, то Антоний оставил монастырь и послед овал за жертвами. «Пойдем, — говорил он, — и мы на светлый пир наших братьев, чтобы или и самим удостоиться того же, или видеть других подвигающимися». Было у него желание принять за имя Христово мученичество, но не хотя предавать себя в руки мучителей, прислуживал мучимым в темнице и на рудниках, сопровождал их на суд, являлся перед лицом мучителей и, не скрывая, что он христианин, прямо как бы домогался таким образом пострадать за Христа. Однако никто не осмелился поднять на него руку. У него было много подопечных, которых он ободрял, поощрял к ревности, сопровождал до самой кончины.

Судья, видя бесстрашие Антония и бывших с ним, приказал, чтобы иноки не показывались в суде и вообще удалились из города. Многие из них скрылись. Антоний же настолько озаботился, что даже вымыл свою верхнюю одежду, и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился перед игемоном. Все удивились этому, видел его и игемон со своими воинами, когда проходил мимо его. Антоний стоял бестрепетный, показывая тем христианскую ревность, казалось, печалясь о том, что не удостоился мученичества. Но Господь хранил его, чтобы быть учителем подвижнической жизни, какой научился сам Антоний из Писаний и личного опыта. Многие, видя образ его жизни, решили стать подвижниками. Итак, снова стал он, по обычаю, прислуживать исповедникам и, как бы связанный вместе с ними, трудился в служении им.

* * *

А когда гонения прекратились и принял мученичество епископ Петр, тогда Антоний оставил Александрию и уединился снова в своем монастыре, где ежедневно был мучеником в совести своей и в подвигах веры. Труды его многочисленны и велики: непрестанно постился он, одежду нижнюю, волосяную, и верхнюю, кожаную, соблюдал до самой кончины, не смывал водою нечистот с тела, никогда не обмывал себе ног, даже просто не погружал их в воду, кроме крайней необходимости. Никто не видел его раздетым, никто не мог видеть обнаженного Антониева тела.

Однажды, когда он пребывал в уединении и, затворившись в своей келии, никого не принимал, пришел к нему с бесноватой дочерью военачальник Мартиниан. Он стал стучаться и умолять преподобного выйти помолиться и помочь его страждущей дочери. Антоний, не отпирая дверей, выглянул сверху и сказал: «Зачем ты обращаешься ко мне? Я такой же человек, как и ты, одинаково мы оба немощны по природе. Если веруешь во Христа, которому я служу, то ступай, помолись по своей вере Богу, и дочь твоя выздоровеет». Мартиниан уверовал, призвал имя Христово и удалился с тотчас же исцелившейся дочерью.

Господь совершал и много других чудес через Антония. В Евангелии Он обещал: «Просите, и дано будет вам» (Лк. 11. 9). Много бесноватых лежало перед входом в его келью, так как двери ее были заперты, и все они получали исцеление по его богоугодным молитвам.

* * *

Антоний видел, что эта многочисленность посетителей препятствует ему пребывать в излюбленном им безмолвии. С другой стороны, он опасался, чтобы его собственный ум не начал превозноситься обилием совершаемых знамений, и потому решил идти в верхнюю Фиваиду, где никто его не знал. Взяв хлеба, он сел на берегу реки и стал поджидать корабль.

Когда же дожидался корабля, был к нему свыше голос: «Куда и зачем идешь, Антоний?» Он не смутился, потому что привык слышать такие воззвания, и сказал в ответ: «Поскольку народ не дает пребывать мне в покое, то хочу идти в верхнюю Фиваиду и особенно потому, что требуют у меня того, что свыше сил моих». Голос сказал ему: «Если уйдешь в Фиваиду и даже, как намереваешься, к пастухам, то получишь еще больше беспокойства. Если же действительно хочешь пребывать на покое, то иди во внутреннюю пустыню». «Это место мне незнакомо, кто же укажет дорогу?» — спросил Антоний. В ответ на это голос указал ему на сарацин, которые обыкновенно ходили этой дорогой в Египет для торговли. Теперь они возвращались, и Антоний, подойдя, попросил, чтобы взяли его с собой и довели до пустыни. Они охотно согласились, видя в Антонии посланного Самим Богом спутника.

Трое суток был он вместе с сарацинами, пока не дошли до высокой горы, из-под которой истекал источник хорошей воды. Гору окружала небольшая равнина, на которой росли несколько диких финиковых пальм. Антонию понравилось это место, — как будто оно было указано ему Самим Богом, — и Тот, Кто невидимо беседовал с ним на берегу реки, действительно внушил ему избрать эту гору. Взяв от спутников хлеба, стал он жить на горе один. Сарацины стали приносить ему хлеб, иногда же он питался финиками диких пальм. Впоследствии же, когда братия узнали о его местопребывании, то стали постоянно доставлять ему пищу.

Но Антоний, видя, что доставляет братиям заботы, упросил одного из пришедших, чтобы он принес ему заступ, мотыгу и небольшое количество семян. Когда тот исполнил это, Антоний выбрал небольшое местечко, пригодное для посева. Взрыхлив землю, он посеял зерна, и с того времени уже каждый год имел свой хлеб, не отягощая никого, и радовался, что кормится в пустыне трудами своих рук. Но после того, как начали приходить к нему люди, для них он посеял еще несколько овощей: бобов, гороха и прочего. Но приходившие на водопой звери топтали и пожирали овощи. Однажды, когда они по обыкновению собрались сюда, преподобный взял одного из них и, ударив слегка прутом, сказал всем им: «Зачем вы причиняете мне вред, сами не видя от меня никакого притеснения? Именем Господним приказываю вам: ступайте от меня прочь и не подходите сюда». И с того времени звери, послушные запрещению, уже не приходили больше.

Так уединенно жил Антоний, пребывая в молитве и непрестанных подвигах. Впрочем, движимые любовью к старцу братья приходили и старались чем-нибудь послужить ему. Они приносили маслины, елей, овощи, умоляя подкрепить свое слабое от старости тело.

* * *

Много битв с демонами пришлось ему там выдержать. Воистину сбылись слова апостола: «Наша борьба не против крови и пота, но против духов злобы поднебесных» (Еф. 6. 12). Сколько там слышалось ужасных воплей, криков толпы и звона оружия — вся гора, казалось, была полна демонов. Но преподобный Антоний был подобен крепости и один всех победил, отражая их полчища коленопреклоненной молитвой. Достойно удивления, как один человек мог жить в необитаемой пустыне, не боясь ни постоянных нападений демонов, ни множества хищных и ядовитых животных. Справедливо воспевал Давид: «Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется вовек» (Пс. 124. 1).

Однажды ночью как всегда Антоний молился и бодрствовал на служении Господу. Вдруг он увидел, что вся его обитель и окружающая пустыня полны зверей, которые страшно разевали пасти и скрежетали зубами. Но сразу же разобравшись в этом коварстве врага — дьявола — сказал: «Если от Господа дана вам власть надо мной, то я готов быть пожранным вами, если же вы явились по сатанинскому наваждению, то бегите прочь, потому что я — раб Христов». После этих слов все звери обратились в поспешное бегство, гонимые силой Божией.

Через несколько дней произошла новая борьба с тем же врагом. Святой имел обыкновение давать на память какой-нибудь подарок каждому приходившему к нему и для этой цели плел корзины. Потянув за полоску, он вдруг почувствовал, что кто-то держит ее. Преподобный поднялся и увидел зверя, который до пояса был человеком, другая же половина туловища имела вид ослиный. Антоний, перекрестившись, сказал: «Я — Христов раб, если ты послан на меня, то вот я, перед тобой». Зверь с бывшими в нем демонами побежал так быстро, что от скорости упал и издох. Смерть его означала падение демонов, которые прилагали все старания, чтобы удалить Антония из пустыни, но не смогли.

* * *

Спустя некоторое время братия упросили преподобного навестить их. Движимый отеческой любовью, Антоний, положив вместе с ними на верблюда хлеба и воды, так как предстояло идти по безводной местности, отправился в путь. По дороге вода кончилась, и из-за сильной жары путникам угрожала смерть от жажды. Напрасно они обходили окрестности, ища где-либо в углублениях остатки дождевой воды. От жары и солнечного зноя издыхал уже и верблюд. В таком бедственном положении старец по обыкновению обратился к помощи молитвы. Видя, что все бодрствуют, он, отошел от спутников, преклонил колени, поднял к небу руки и начал молиться. Вскоре на этом месте показался источник воды. Утолив жажду и взяв запас воды, путешественники благополучно прибыли к ожидавшим их братиям. Те, собравшись все вместе, вышли навстречу старцу и, с почтением целуя его, принимали от него благословение, а он, как бы принеся с горы закон или некоторый дорогой для них дар, предлагал им духовную пищу — одобрял подвиги старших и давал наставления младшим.

* * *

Через несколько дней он опять ушел на свою гору. И тогда стали уже приходить к нему многие. Осмеливались даже приходить некоторые страдающие. Всякому приходящему к нему иноку давал он постоянно заповедь: «Веруй в Господа и люби Его, храни себя от нечистых помыслов и плотских удовольствий и, как написано в Притчах, не прельщайся насыщением чрева (Пр. 23. 3), берегись тщеславия, молись непрестанно, пой псалмы перед сном и после сна, тверди заповеди, данные тебе в Писании, содержи в памяти деяния святых, чтобы помнящая заповеди душа твоя имела ревность святых образом для себя». Особо же советовал Антоний постоянно размышлять об апостольском изречении: «Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4. 26) и думать, что сказано это относительно всякой заповеди, чтобы не заходило солнце не только в гневе, но и в другом грехе. Ибо хорошо и необходимо, чтобы не осуждали нас ни солнце за дневной проступок, ни луна за ночной грех и даже за худое помышление. А чтобы соблюсти себя от этого, хорошо выслушать и сохранять апостольское слово. Ибо сказано: себя истязуйте, «себя испытывайте» (2 Кор. 13. 5). «Поэтому пусть каждый ежедневно дает себе отчет в дневных и ночных своих поступках. И если кто согрешил, да перестанет грешить; если же не согрешил, да не хвалится тем, но да пребывает в добре и не предается нерадению, и ближнего не осуждает, и себя не почитает праведным прежде времени, пока не придет Господь (1 Кор. 4. 5), испытующий тайное. Нередко и от нас самих бывает сокрыто, что делаем мы. Но хотя не ведаем этого мы, однако же Господь видит все. Поэтому, суд предоставив Господу, будем сострадательны друг к другу, станем «носить тяготы друг друга» (Гал. 6. 2), и истязать самих себя, и, в чем мы недостаточны, постараемся то восполнять. А к ограждению себя от греха будем соблюдать еще следующее: пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевные движения, как бы с намерением сообщать это друг другу; и будьте уверены, что, стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мыслях что-либо худое. Ибо кто, когда грешит, желает, чтобы это видели? Или кто, согрешив, не пожелает лучше солгать, только бы утаить грех? Как, наблюдая друг за другом, не станем творить блуда, так, если будем записывать свои помыслы с намерением сообщать их друг другу, то легче соблюдем себя от нечистых помыслов, стыдясь известности. Итак, записывание заменит нам глаза наших сподвижников, чтобы при записывании чувствовался такой же стыд, как перед смотрящими на нас, и в мысли даже не держали мы чего-либо худого. Если так будем образовывать себя, то сможем управлять телом своим, угождать Господу и попирать козни врага».

Конец ознакомительного фрагмента.