Магия кошмара

Питер Страуб, 2000

Питер Страуб – американский автор хоррора, соавтор «Талисмана» и «Черного дома» Стивена Кинга, семикратный обладатель премии Брэма Стокера, один из популярнейших писателей жанра. Он предпочитает работать с готическими мотивами, с сюжетами о привидениях и проклятых местах. Семь невероятных историй. Семь смертных грехов. Семь сюжетов, всесторонне раскрывающих темные стороны человеческой личности. Поражающий воображение калейдоскоп кошмара…

Романтично, не так ли?

N направил взятый напрокат «пежо» через проем в стене и припарковал машину у входа в трактир. Слева от него за старыми дверями темноволосая девушка в ярко-голубом платье подняла с пола мешок муки. Она втащила его на прилавок перед собой и разорвала. Когда N вышел из машины, девушка бросила на него вялый, безразличный взгляд и, зачерпнув из мешка полную горсть муки, высыпала ее на разделочную доску. Высоко в холодном сером небе медленно плыли густые облака. К югу кучевые облака цеплялись за ветки деревьев и льнули к склонам гор.

N достал из багажника свою сумку на колесиках и рюкзак для книг, хлопнул дверью и заглянул в дом через кухонную дверь.

Девушка в голубом платье подняла большой нож и с силой опустила его на ощипанного цыпленка без головы.

N вытащил ручку сумки и покатил ее к стеклянной входной двери.

Он прошел под аркой и оказался в узком неосвещенном холле. Напротив дальней стены стоял длинный стол, заваленный брошюрами. С другой стороны широкие двери открывались в столовую с четырьмя рядами столов. Столы были составлены вместе и накрыты к обеду скатертями в красную клетку. Почерневший от копоти камин с двумя металлическими решетками занимал заднюю стену столовой. С левой стороны через дверь с верхней панелью из цветного стекла в холл проникали мужские голоса.

N прошел через столовую к маленькому неопрятному кабинету, где располагались конторка, стол, заваленный регистрационными книгами и ворохом бумаг, и вытертый стул. Часы рядом с рекламным плакатом какого-то сыра показывали пять тридцать, его ждали еще сорок пять минут назад.

— Bonjour. Monsieur? Madame?

Никто не ответил. N направился к лестнице слева от кабинета. Четыре ступеньки вниз, коридор вел мимо двух дверей с круглыми окошками на уровне глаз, они были похожи на двери закусочных вагона-ресторана из его далекой молодости. Напротив находились двери с номерами 101, 102, 103. Более широкая часть лестницы вела вверх, к пролету, а потом выше, на следующий этаж.

— Bonjour.

Его голос на лестнице отдавался эхом. N уловил мимолетный, но отчетливый запах старого пота и немытой плоти.

Оставив сумку у конторки, он притащил рюкзак к дверям столовой. Кто-то резко выкрикнул позади него какую-то фразу, другие засмеялись. N прошел вдоль столов и добрался до двери с панелью из цветного стекла. Он дважды постучал, затем толкнул ее.

От двери, ведущей к автостоянке, пустые столы расходились веером и заканчивались барной стойкой. Мужчина с лицом развратного академика, в неопрятном твидовом пиджаке, человек болезненного вида с собачьей физиономией, в затасканном голубом спортивном костюме, и лысый бармен оглянулись на него и вновь продолжили разговор, но уже гораздо тише. N плюхнул свой рюкзак на стойку бара и взял табурет. Бармен смерил его взглядом и медленно направился к бару.

— Извините, сэр, но там, за конторкой, никого нет, — сказал N по-французски.

Бармен протянул руку через стойку. Он оглянулся на своих товарищей, затем безрадостно улыбнулся N.

— Мистер Кэш? Мы ждали вас раньше.

N отрицательно помахал длинной рукой.

— У меня были проблемы по дороге из Пау.

— Проблемы с машиной?

— Нет, никак не мог выбраться из Олорона, — сказал N.

Ему дважды пришлось проехать по южной окраине старого города в поисках выезда, пока беззубый старикашка на перекрестке на его крик: «Монтори?» не махнул рукой в сторону шоссе.

— Да, Олорон — настоящее препятствие на пути людей, пытающихся найти эти маленькие городки.

Владелец гостиницы оглянулся через плечо и повторил фразу. Его друзья уже приближались к той стадии опьянения, когда ходить гораздо труднее, чем вести машину.

Собаколицый в спортивном костюме сказал:

— В Олороне, если ты спросишь, где находится Монтори, ответят тебе: «А что такое Монтори?»

— Это точно, — сказал его друг. — А что это такое?

Владелец гостиницы повернулся к N.

— Ваши вещи в машине?

N снял со стойки рюкзак.

— Сумка у конторки.

Хозяин гостиницы крякнул и повел N в столовую. Двое других, как собаки, последовали за ними.

— Вы очень хорошо говорите по-французски, мистер Кэш. Я бы сказал: это не совсем типично для американца — говорить с таким приятным французским акцентом. Вероятно, вы живете в Париже?

— Спасибо, — ответил N. — Я живу в Нью-Йорке.

По сути, так оно и было. Обычно N проводил гораздо больше времени в квартире в Ист-Сайде, чем в домике в Гштааде. Правда, в течение последних двух лет, весьма необычных, ему приходилось снимать комнаты в отелях Сан-Сальвадора, Манагуа, Хьюстона, Праги, Бонна, Тель-Авива и Сингапура.

— Тогда вы, наверное, провели неделю в Париже?

— Я провел там пару дней, — ответил N.

Позади один из мужчин сказал:

— Париж сейчас оккупировали японцы. Я слышал, в «Брассери Липп» теперь вместо сарделек подают сырую рыбу.

Они вышли в холл. N и хозяин гостиницы отправились к конторке, а двое других делали вид, что очень интересуются туристическими проспектами.

— Сколько дней вы проведете у нас? Два, может быть, три?

— Вероятно, два, — произнес N, прекрасно зная, что все эти детали уже улажены.

— Будете ли вы ужинать с нами сегодня вечером?

— К сожалению, не смогу.

На лице хозяина тут же отразилось неудовольствие. Он махнул рукой в сторону столовой и заявил:

— Присоединяйтесь к нам завтра. Будет жареная баранина. Но нужно предупредить хотя бы за час до обеда. Вы будете выезжать вечерами?

— Да.

— Мы закрываем двери на замок в одиннадцать. Есть звонок, но у меня нет желания вставать с постели, чтобы открыть вам. Можете воспользоваться кодовым замком на входе. Наберите два, три, четыре, пять, легко, правда? У конторки возьмете свой ключ. А на следующий день оставите его на столе, и его повесят назад на стенд. Что привело вас в Страну Басков, мистер Кэш?

— Сочетаю полезное с приятным.

— Вы занимаетесь?…

— Я пишу путевые заметки, — пояснил N. — Это прекрасный уголок планеты.

— Вы уже бывали здесь раньше?

N моргнул от неожиданности.

— Не думаю. Я побывал по роду своей деятельности во многих местах. Возможно, я и приезжал сюда когда-то давным-давно.

— Мы открылись в 1961-м, но с тех пор сильно развернулись. — Хозяин шлепнул ключ с металлической пластинкой перед посетителем.

* * *

N поставил сумки на кровать, открыл ставни и высунулся из окна, словно в поисках утерянных воспоминаний. Дорога шла мимо трактира, потом делала небольшой поворот и продолжала бежать в гору через маленький деревенский центр. Прямо напротив, на крытой террасе дома с цементными стенами, женщина в свитере сидела за кассовым аппаратом у витрины, надпись на которой гласила: «Местные деликатесы». Вдали зеленые поля протянулись до покрытых лесами гор. Практически в том самом месте, где непременно остановился бы каждый приезжающий и уезжающий из Монтори, у серой каменной стены стояла красная телефонная будка, которой, как сказали N, он может воспользоваться в случае необходимости.

Друзья владельца гостиницы, покачиваясь, вышли на стоянку и уехали в старом, зашлепанном грязью «рено». На дороге появился грузовик по доставке товаров с надписью «Комет» на борту и подъехал к стоянке у старых дверей в кухню. Из него выбрался мужчина в синем рабочем комбинезоне, открыл кузов, вытащил из аккуратной кучи джутовый мешок и понес его в кухню. Светловолосая женщина лет пятидесяти в белом фартуке появилась в дверях и вытащила из машины следующий мешок. Она покачнулась под его тяжестью, выровнялась и понесла мешок внутрь. В поле зрения появилась девушка в голубом платье, она неторопливо подошла к дверям и прислонилась к косяку на расстоянии не более полуметра от того места, где доставщик пристраивал свой второй мешок на первый. Клуб коричневой пыли поднялся от удара одного мешка о другой. Выпрямившись, мужчина смерил девушку прямым, оценивающим взглядом. Платье плотно обтягивало грудь и бедра, черты лица были крупными, но красивыми, несмотря на скучающе-презрительный вид. Она ответила на приветствие с неохотой. Женщина в фартуке вышла снова и указала ей на мешки на полу. Девушка пожала плечами. Доставщик раскланялся перед ней, как шут. Девушка нагнулась, подсунула руки под мешки, подняла их до уровня талии и понесла в глубь кухни.

Пораженный N отвернулся от окна и стал разглядывать номер — желто-белые стены, двуспальную кровать, которая наверняка окажется слишком короткой, старый телевизор, тумбочку с ночником и телефон с диском. Вышивка в рамке над кроватью гласила, что хорошее питание продлевает жизнь. Он подтянул к себе сумку на колесиках и начал развешивать одежду, дотошно складывая куски ткани, которыми оборачивал костюмы и рубашки.

Некоторое время спустя N с компьютерной сумкой в руках вышел к месту парковки. Через ворота можно было видеть девушку в голубом платье и еще одну — лет двадцати, с густыми светлыми волосами, развевающимися вокруг ее мордочки, как у мопса, с животом, как арбуз, и огромными бедрами, выпирающими из шортов. Они крошили зелень на разделочных досках быстрыми отрывистыми движениями. Девушка подняла голову и взглянула на N. Он сказал:

— Bon soir.

Ее улыбка заставила его по-юношески вздрогнуть.

Телефонная будка стояла на пересечении дороги, идущей через деревню, и еще одной, которая круто спускалась с холма, а затем выравнивалась в полях и уходила все дальше в Пиренеи. N сунул карточку в щель и набрал номер в Париже. Подождал второго гудка и положил трубку. Несколько минут спустя телефон зазвонил.

Кто-то с американским акцентом сказал:

— Что ж мы бросаем трубку?

— Пришлось поискать это место, — ответил N.

— Тебе нужен проводник-индеец, он быстро найдет дорогу. — Говоривший часто притворялся американским индейцем. — Возьми пакет, ладно?

— Хорошо, — сказал N. — Смешно, но у меня такое впечатление, что я уже когда-то был здесь.

— Ты был везде, старик. Ты великий человек. Ты звезда.

— В своем последнем шоу.

— Это высечено на камне. Самим Господом Богом.

— Если у меня будут неприятности, я могу натворить дел.

— Да ладно, — ответил связной. N мысленно представил этого человека, его плоское, круглое лицо, мутные очки и торчащие волосы. — Ты же наш лучший человек. Тебе всегда будут благодарны. Очень скоро они начнут использовать японский. Русские. Воображаю, что они об этом думают.

— Слушай, почему бы тебе не заняться своим делом и не оставить меня в покое?

* * *

N сидел в уличном cafe tabac на площади Марше в Молеоне с почти пустой чашечкой эспрессо и первым изданием «Кима» Редьярда Киплинга в идеальном состоянии, глядя, как зажигается и гаснет свет в окнах дома на другой стороне аркадной площади. Перед этим он принял душ в хлипкой ванной своего номера и побрился над хлипкой раковиной, затем надел легкий шерстяной костюм и плащ и сейчас, с сумкой, стоящей на соседнем стуле, напоминал путешествующего бизнесмена.

Два престарелых официанта удалились внутрь освещенного кафе, где у барной стойки отирались несколько постоянных посетителей. В течение полутора часов наблюдения под зонтиками побывала французская пара провинциального вида, занявшая столик рядом и заказавшая стейк и картофель фри — при этом они то и дело заглядывали в туристические путеводители, — еще был молодой человек диковатого вида с длинными грязно-белыми волосами, который осушил три кружки пива и ушел. Во время неожиданно начавшегося ливня под зонтик забежал одинокий японец, вытер свои фотоаппараты и лоб и в конце концов смог объяснить официанту, что хочет тушеной говядины и стакан вина.

Оставшись в одиночестве, N уже начал жалеть, что заказал всего лишь бутерброд с сыром, но было уже слишком поздно делать еще один заказ. Объект наблюдения — бывший политический деятель в отставке по имени Дэниэл Хьюберт, владелец антикварной лавки, побочно торгующий оружием, — погасил свет в своем магазине в тот час, о котором N и был предупрежден. Свет загорелся в гостиной наверху, а затем, несколько минут спустя, в его спальне еще этажом выше. Все было в точности как описано.

— Согласно данным полевой команды, он собирается перейти к активным действиям в самое ближайшее время, — сообщил связной. — Они считают, что это случится сегодня или завтра ночью. Все происходит так: он закрывает магазин и поднимается наверх, чтобы подготовиться. Ты увидишь, как включится свет, когда он войдет в спальню. Если увидишь свет на верхнем этаже — там его офис, — это значит, что он проверяет, все ли на месте, и готов ехать. Бледнолицые напрягаются, бледнолицые знают, что он выходит из их лиги. Как только положит трубку телефона, он спустится вниз по лестнице, выйдет через дверь рядом с магазином, сядет в машину. Серый «мерседес» с четырьмя дверями и, черт его побери, дисками на колесах еще с тех времен, когда этот парень был Большой Кучей Дерьма в правительстве. Он отправится в ресторан в горах. У него три разных места, и мы никогда не знаем, какое он выберет. Займи свой пост — хорошая, чистая работка, потом свяжешься со мной. Потом передай дела какой-нибудь mademoiselle — устрой себе бал.

— Как насчет остальных?

— Эй, они же клиенты. Эти ребята путешествуют с миллионом наличными, мы восхищаемся даже верблюжьим дерьмом, по которому они ходят.

Свет в верхней части дома все еще горел. В спальне свет зажегся, погас. С ужасным ревом мимо промчался мотоцикл. Парень диковатого вида, который был в кафе, кинул взгляд на N, заложил вираж и исчез за углом аркады. Один из усталых официантов появился перед N, и он оплатил счет, положив деньги на блюдечко. Когда N оглянулся на здание, свет в офисе и спальне уже не горел, а в гостиной окна были освещены. Затем свет погас.

N встал и направился к своей машине. Дверной проем неожиданно осветился, и под аркадой появился аккуратно постриженный седой мужчина в черном блейзере и серых брюках. Он остановился и придержал дверь для высокой блондинки в джинсах и черном кожаном жакете, чье появление было совершенно неожиданным. Блондинка прошла под одной из арок и встала у правой двери «мерседеса», пока мистер Хьюберт закрывал дверь на ключ. Растерянный и злой N тронулся с места парковки и подождал в глубине площади, пока они уедут.

Они стали чаще позволять себе ошибки, чем раньше. Один раз из четырех полевые команды что-нибудь упускали из виду. N приходилось перестраиваться на ходу. Теперь они делали два промаха из четырех — команда в Сингапуре умудрилась просмотреть, что его объект всегда брал двух телохранителей, один из которых путешествовал в отдельной машине. Когда впоследствии N стал возмущаться по этому поводу, ему ответили, что они «работали над улучшением потока информации во всем мире».

Блондинка была сбоем в потоке информации, вот так.

N ехал примерно через три машины от «мерседеса», мечтая о том, чтобы его работодатели разрешили использование мобильных телефонов, а они не разрешали. Сотовые телефоны «проницаемы», их часто «подсекают», а работодатели не хотели подвергать своих служащих риску. N хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил ему значение слов «не подвергать риску». Чтобы проинформировать своего связного о спутнице мистера Хьюберта, ему пришлось бы ехать назад до красной будки. Еще один превосходный пример бюрократизма — платный телефон в Монтори.

«Мерседес» выехал под свет фонаря на окраине города и повернул налево, чтобы запутать следы.

Превосходно, проверяет, нет ли за ними хвоста. Вероятно, господин антиквар заметил кого-то из полевой команды, пока те изо всех сил налаживали информационный поток. N старался держаться как можно дальше, пытаясь предугадать следующее движение объекта и обгоняя его по смежным улицам. В конце концов «мерседес» выехал из Молеона и повернул на восток, на трехполосное шоссе.

N следовал за ними, размышляя о женщине. Несмотря на одежду, она выглядела как любовница, но кто же берет любовниц на такие встречи? Возможно, она представляла южноамериканцев, возможно также, но менее вероятно, что работала на покупателей. А может быть, они просто приятная парочка, выехавшая на ужин. Далеко впереди габаритные огни «мерседеса» свернули влево от шоссе и начали петлять по горам. Они уже почти исчезли к тому времени, как N подъехал к дороге. Он повернул, доехал до первого изгиба дороги и выключил фары. С этого момента главное — не попасть в темноте в какую-нибудь канаву. Впереди фары «мерседеса» осветили деревья вдоль поворота. Дорога шла все время вверх.

* * *

Из телефонной будки можно было видеть красную неоновую вывеску «AUBERGE DE L’ETABLE», мерцавшую над огражденной стоянкой.

— Тонто ждет, — сказал связной.

— Жаль, что не было информации о девушке. Я бы оценил.

— Бледнолицый разговаривает невежливо.

N вздохнул.

— Я ждал напротив его дома. Мне показалось, что он очень много бегал вверх и вниз, но когда он вышел с очаровательной молодой леди в мотоциклетной куртке… Должен сказать, я ненавижу сюрпризы.

— Расскажи мне, что произошло.

— Он долго петлял по городу, пока не убедился, что за ним никто не следит. Только после этого покинул Молеон. Я доехал за ним до таверны в горах. Я все время пытался представить, что бы я делал, если бы встреча все-таки состоялась — ведь такая вероятность существовала, а единственный способ связаться с вами и рассказать — это повернуть назад и ехать черт знает сколько до телефона-автомата.

— Да, это было бы ужасно, — согласилась трубка.

— Я подождал, пока они припаркуются и выйдут из машины, подъехал к стене, забрался по ней, чтобы видеть их столик через окно, и все думал, сколько же мне заполнять отчетов, если включить девушку? Помнишь Сингапур? Импровизации мне больше неинтересны.

— Что потом?

— Они ужинали. Вдвоем. Баскский суп, жареный цыпленок, салат, никакого десерта. Бутылка вина. Хьюберт пытался развеселить ее, но безуспешно. Людей было немного: примерно половина зала, в основном местные. Ребята в беретах играли в карты, две четверки, один стол с японцами в куртках для гольфа. Бог знает, как они оказались в этом месте. Когда ехал обратно, вспомнил кое-что.

— Прекрасно. Люди твоего возраста, наоборот, стараются забыть.

— Дай-ка я угадаю: ты знал об этой девушке.

— Мартин — твой запасной вариант.

— С каких это пор мне нужен дублер? — Секунды громко тикали в тишине, пока N боролся со своей яростью. — Ладно. Знаешь, все это здорово. Но Мартин делает всю бумажную работу.

— Пусть решают другие. Между тем постарайся помнить, Мартин участвовала в полевых операциях около года, и мы решили дать ей шанс поучиться у опытного мастера.

— Хорошо, — сказал N, — а что думает о ней Хьюберт?

— Эксперт по психологии арабов. Мы обставили все так, что, когда Хьюберту понадобился кто-то, понимающий этих людей, особенно когда они говорят о делах, под рукой оказалась она. Докторская степень по арабским языкам в Сорбонне, два года работы переводчиком в нефтяной компании на Ближнем Востоке. Хьюберт был просто счастлив, потому что она еще и прекрасно выглядит. Он позволил ей расположиться в его комнате для гостей.

— И Мартин сказала, что его партнеры будут за ним следить.

— Он тебя еще ни разу не видел. Она под таким впечатлением, просто мрак. Ты ее герой.

— Когда мы закончим, Мартин должна провести со мной пару дней, — сказал N, злой настолько, что говорил почти серьезно. — Позволь мне заняться ее образованием.

— Тебе? — Связной рассмеялся. — Забудь.

— Надеюсь, ты понимаешь, как я тебе завидую? — сказал связной. — Когда ты напал на след, дело касалось только тебя. Такие парни, как ты, выдумывают правила игры на ходу. Бледнолицый, для меня честь быть твоим контролером.

— Кем-кем?

— Твоим связным.

— Один из нас занимается не своим делом, — сказал N.

— Было приятно прокатиться с тобой по старому Дикому Западу.

— Да ну тебя к черту! — ответил N, но в трубке уже были гудки.

* * *

Тридцать странных лет назад один ветеран по имени Салливан начал изредка допускать промашки. Задолго до этого он работал в Бюро стратегических служб, а затем в ЦРУ. Он все еще был широкоплеч и имел покровительственный взгляд, все еще каждый день носил темный пиджак и белую рубашку, но его живот уже переваливался через ремень, и лицо размякло от выпивки. На самом деле его звали не Салливан, и происхождения он был скандинавского, а не ирландского, имел густые, светлые с проседью жесткие волосы, тонкогубый рот и выцветшие голубые глаза. N провел месяц в Осло, потом еще один в Стокгольме и везде видел таких Салливанов. Во время своей поездки в горы он вспомнил, что когда-то давно привело его во французские Пиренеи.

Это был Салливан.

N был в деле уже около года, и его первые задания прошли хорошо. В импровизированном офисе в долине Сан-Фернандо безымянный человек с жутким шрамом на лице сообщил, что у N появилась блестящая возможность. Он должен лететь в Париж, сделать пересадку до Бордо, встретить там легенду по имени Салливан и отправиться с ним на юг Франции. По его словам, одна неделя, проведенная с Салливаном, стоила многих лет учебы. Задание, последнее для Салливана, его лебединая песня, не было настолько сложным, чтобы престарелый человек не справился самостоятельно. Зачем подключили N? Все просто — из-за самого Салливана. Им показалось, что он утратил хватку, стал не так внимателен, как раньше. Впитывая уроки мастера, N должен был еще и прикрывать его, смотреть, чтобы все шло гладко, и писать еженощные отчеты. Если бы Салливан провалил работу, его бы вытурили — не важно, последнее у него задание или нет. Единственная проблема заключалась в том, сказал человек со шрамом, что Салливан непременно возненавидит N. Он считал, что у всех, кроме него, кишка тонка для такой работы.

Так и вышло. Салливан едва разговаривал по дороге из Бордо. Единственное замечание, которое он сделал, было о том, что сумасшедшие баски верят, будто они потомки спасшихся жителей Атлантиды. Салливан бросил N в отеле в Тардетс, где уже была зарезервирована комната и ждала машина, и посоветовал вечером сходить на ужин. N заикнулся об инструкциях, которые они получили, и сказал, что ждет указаний.

— Прекрасно, я — пенсионер, а ты — бойскаут! — рыкнул Салливан и умчался в свои апартаменты, которые, как вспомнил N еще раз, когда ехал в «пежо» от телефонной будки, находились в «Auberge de l’Etable».

Хотя гостиница тогда была чуть ли не в два раза меньше, чем сейчас, столовая находилась в том же огромном холле. Салливан определил себе столик рядом с фойе, подальше от пар, сидевших у открытого огня, на котором жарился бараний бок. Попеременно, то взглядывая на N, то отворачиваясь от него, Салливан выпил шесть стаканов бренди перед обедом и на превосходном французском, который тогда сильно отличался от несовершенного французского N, пожаловался, что нет водки. В Германии можно достать водку, в Англии можно достать водку, в Швеции, и Дании, и Норвегии, и даже в несчастной Исландии можно достать водку, но во Франции никто за пределами Парижа и не слыхал, что такой напиток существует.

Когда баранина была готова, Салливан заказал две бутылки бордо и начал флиртовать с официанткой. Официантка тоже флиртовала с ним. Они договорились о встрече. Салливан был бабником мирового класса. Либо официантка сегодня заснет позже, либо он раскиснет от алкоголя. Он задал несколько вопросов N, вытерпел его ответы, рассказал несколько историй, от которых у молодого агента просто отвисла челюсть. Развеселившись, Салливан в подробностях поведал о своих любовных подвигах на вражеской территории, рассказывал об операциях Бюро стратегических служб, от которых волосы становились дыбом, копировал разных политических деятелей, разыгрывал смертоубийства в президентских дворцах. Он в совершенстве владел шестью языками, еще три знал почти в совершенстве и довольно сносно играл на виолончели.

— Правда в том, что я — пират, — сказал он, — и не важно, насколько полезны бывают пираты, они выходят из моды. Я не заполняю отчеты и не составляю списки своих расходов, и мне насрать на их выговоры и замечания. Они позволяют мне делать все так, как я считаю нужным, потому что в любом случае мои методы эффективнее. Однако я то и дело заставляю наших маленьких друзей пропотеть. И поэтому здесь ты, так? Мое последнее задание, и я работаю с дублером? Ты наблюдаешь за мной. Они велели тебе писать отчеты каждый вечер.

— Еще они сказали, что с вами я могу пройти лучшую подготовку в мире, — признался N.

— Боже, мальчик, ты должен быть очень хорош, если они хотят, чтобы я отполировал твое мастерство. — Он глотнул вина и улыбнулся так, что даже молодой N почувствовал перемену атмосферы. — Что еще они просили тебя делать?

— Оттачивать мастерство, разве этого недостаточно? — неуверенно ответил N.

Салливан пристально смотрел на него какое-то время, и взгляд его уже был не пьяный, а холодный, пытливый, оценивающий. Этот испытующий взгляд заставил N насторожиться и почувствовать свою незащищенность. Затем Салливан смягчился и объяснил, что он собирается делать и как.

Все шло хорошо — даже лучше, чем хорошо, просто превосходно. Салливан предпринял по меньшей мере полдюжины шагов, которые бы заставили понервничать человека со шрамом, но N взял на себя труд представлять в отчетах все в должном виде, экономил время, увеличивая эффективность работы, делая вполне удовлетворительные выводы. В последний день N позвонил Салливану, чтобы договориться о месте встречи.

— Планы изменились, — сказал Салливан. — Можешь отправляться в аэропорт. Я проведу еще одну ночь с потомками атлантов. — Ему хотелось напоследок побарахтаться в постели с официанткой. — А потом назад к цивилизованной жизни. У меня есть тридцать акров недалеко от Хьюстона, думаю построить особняк в форме Аламо, только во много раз больше, обустрою музыкальную гостиную по последнему слову техники, найму лучшего виолончелиста, которого смогу, чтобы давал мне еженедельные уроки, и шеф-повара. Буду постоянно менять женщин. А еще я хочу выучить китайский. Единственный великий язык, которого я еще не знаю.

Несколько месяцев спустя во время одного из своих редких визитов в штаб-квартиру N встретил человека со шрамом, который переносил гору файлов из кабинета без окон в коридор без окон. На мужчине был маленький тугой галстук-бабочка, волосы на голове напоминали щетину. Ему потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить N.

— Лос-Анджелес. — Он жестко произнес «дж».

— Да, конечно. Хорошая была работа. Типичная для Салливана. Грубовато, но результаты прекрасные. Знаешь, этот парень так и не вернулся из Франции.

— Только не говорите, что он женился на официантке, — удивился N.

— Он там умер. В общем, покончил с собой. Не смог смириться с отставкой, вот что я думаю. Очень многие из этих ребят, типа Билли Малыша, опускают руки, когда доходят до конца карьеры.

* * *

Спустя годы N то и дело отмечал для себя, что элементарная суть наблюдения заключается в интерпретации. Никто не хотел признавать эту истину. Если ты отрицаешь интерпретацию, которая состоит в двух вещах: размышлениях о том, что ты наблюдаешь и зачем ты наблюдаешь, — твое отрицание тоже является интерпретацией. Ощущая себя все более похожим на Салливана, то есть устойчивым к абсурдной номенклатуре и постоянно возрастающему объему бумажной работы, которой требовала «поточная организация», N никогда не предполагал, что таковая могла позволить женщинам выполнять исключительно мужскую работу. А теперь у него девушка-дублер, но вопрос в следующем: что бы эта девушка стала делать, если бы мистер Хьюберт заметил, что N следит за ним? Что ж, все это — вопрос интерпретации.

N часто вспоминал вопрос, заданный ему Салливаном тогда в ресторане.

Они еще что-нибудь просили тебя сделать?

В учреждениях шаблоны поведения живут дольше, чем исполнители.

Парковка была заполнена на три четверти. В надежде, что еще можно раздобыть какую-то еду, N посмотрел на двери конюшни. Они были закрыты, и в окнах столовой не горел свет. Он прошел к входу и нажал нужные кнопки на цифровом кодовом замке. Стеклянная дверь со щелчком открылась. Столовая в пустынном холле оказалась закрыта. Голодному желудку придется подождать до утра. В приглушенном свете лампы за конторкой на стенде среди рядов пустых крючков одиноко болтался ключ от его комнаты. N поднял панель, прошел мимо стола, чтобы взять ключ, и вдруг в шоке осознал, что среди тысяч резервного персонала, администраторов потоков информации, программистов, контролеров, полевых агентов и всех остальных только он один будет помнить Салливана.

Свет на лестнице включался на точно просчитанный отрезок времени, который позволял дойти до второго этажа и щелкнуть следующим выключателем. Кисловатый, острый запах, который N заметил, как только ступил на лестницу, усилился на втором этаже и стал еще хуже, когда он добрался до своей комнаты. Запах разложения, горящих химикатов, мертвого животного, гниющего на куче сорняков. Отвратительная и вполне материальная вонь жгла глаза и забиралась в нос.

Почти задыхаясь, N всунул ключ в замок и заскочил внутрь, ища спасения в своей комнате. Удивительно, но запах преследовал его и там. Он закрыл дверь, направился к своей сумке. И тут он узнал запах. Это был колоссальный экземпляр запаха человеческого тела, полная версия того, что он унюхал шестью часами раньше.

— Невероятно, — сказал он вслух.

Через секунду N поднял жалюзи и распахнул окно. Кто-то, не мывшийся несколько месяцев, кто-то, воняющий как больная выхухоль, приходил в его комнату, пока он ползал по горам. N начал проверять комнату. Он выдвинул ящики стола, осмотрел телевизор и уже направился к шкафу, когда заметил сверток в оберточной бумаге на столике у кровати. Он наклонился над ним, осторожно подвигал из стороны в сторону и наконец взял в руки. Запах жареного барашка с чесноком, который невозможно спутать ни с чем, пробивался через обертку и тающее зловоние.

N разорвал бумагу. Исписанный от руки и аккуратно сложенный листок в линейку лежал сверху на прозрачном пакете с толстым бутербродом из хлеба грубого помола, кусочков баранины и жареного перца. Девичьим почерком в старомодной манере на просторечном французском было написано:

Надеюсь, вы не станете сердиться, что я это приготовила? Вас не было целый вечер, и, наверное, вы не знаете, как рано все закрывается в наших местах. Если вы вдруг будете голодны, когда придете, примите этот сандвич и мои комплименты.

Альбертина

N упал на кровать и засмеялся.

* * *

Громкий звон колоколов, возвещавших время с церковной колокольни в Монтори, поднял его с постели ни свет ни заря. Несмотря на мессу и субботу, чрезмерно толстая молодая женщина натирала кафельный пол в столовой. N кивнул ей, выходя в холл, она с усилием поднялась на ноги и кивнула ему в ответ.

Три японца, одетых для игры в гольф, занимали последний из столов, накрытых сегодня белыми скатертями, с фарфоровыми сервизами и прочей утварью. N стало интересно, могло ли случиться так, что подвыпившие друзья владельца гостиницы были правы, и в «Брассери Липп» действительно подают суши вместо эльзасской пищи, а потом он узнал в них японцев, которых видел в таверне в горах. Они решили потратить свою часть мирового богатства на тур для мальчиков по Франции. Что ж, он, можно сказать, тоже путешествует.

N сел за ближайший к двери столик, и молодая девушка неторопливо подошла к нему. Он сделал заказ. Cafe аи lait. Croissants et confiture. Jus de l’orange. Перед тем, как девушка ушла, он добавил:

— Пожалуйста, поблагодарите Альбертину за сандвич, что она принесла ко мне в комнату. И скажите ей, пожалуйста, что мне бы хотелось лично отблагодарить ее за внимание.

На лице официантки засияла понимающая улыбка. Она удалилась. Японцы молча курили над остатками своего завтрака. Салливану, думал N в седьмой или восьмой раз, тоже назначали дублера, когда он шел на последнее задание. Верил ли он на самом деле, что старый пират мог наложить на себя руки? Что ж, верил какое-то время. В возрасте примерно двадцати пяти лет Салливан казался ему романтическим героем, не способным вынести скуку обычной жизни. Мог ли человек, проживший такую жизнь, быть довольным еженедельными уроками игры на виолончели, чередой прекрасных обедов да женскими прелестями? Теперь, когда N преодолел возраст Салливана и составил список удовольствий для себя — катание на лыжах в Швейцарских Альпах, абонемент на американский футбол, коллекционирование первых изданий Киплинга и Лоуренса да женские прелести, — он не сомневался в ответе.

Они просили тебя сделать что-нибудь еще?

Нет, не просили, Салливан сразу бы все понял. Кто-то еще, какой-то нераскрытый дублер самого N, сделал эту работу. N отпил кофе, намазал мармелад на круассан. Впереди целый день, и времени на проработку деталей плана, уже вырисовывающегося у него в голове, более чем достаточно.

N улыбнулся японским джентльменам, когда они друг за дружкой выходили из столовой. У него достаточно времени даже для того, чтобы устроить себе бонус, которому зааплодировал бы сам Салливан.

Вернувшись в комнату, N поставил стул сбоку от окна так, чтобы можно было видеть стоянку и дорогу, оставаясь при этом незамеченным, и уселся с книжкой на коленях. По городу молотил дождь. Через дорогу хозяин гостиницы стоял под навесом террасы, скрестив руки на толстой груди, и разговаривал с женщиной у витрины, забитой горшочками с медом и бутылками вина жюрансон. Он выглядел ужасно недовольным.

Три японца, которые, по всей видимости, отправились на прогулку под дождем, вернулись откуда-то из центра деревни и повернули к автостоянке. При их появлении настроение хозяина гостиницы стало еще хуже. Не говоря ни слова, японцы забрались в красный «рено» и уехали.

Вышел престарелый француз, аккуратнейшим образом сложил свой желтый плащ на пассажирском сиденье «дошево» и только потом укатил. Две машины проехали, не останавливаясь. Холодный дождь пошел тише и перестал совсем, оставив сверкающие лужи на асфальте. N наугад открыл «Кима» и стал читать знакомые строки.

На той стороне дороги остановился длинный серый туристический автобус. Хозяин гостиницы уронил руки, что-то пробормотал женщине за кассой и натянул профессиональную улыбку. Светловолосые мужчины с покатыми животами и женщины в разной степени страшные на вид вывалились из автобуса и принялись неуверенно оглядываться по сторонам.

Гигантские колокола отгрохотали следующий час.

Владелец гостиницы спрыгнул с террасы, пожал несколько рук и повел первых туристов через дорогу. Была суббота, и они приехали на ланч с бараниной. Когда туристы отяжелеют и отупеют от еды и вина, их пригласят купить местных деликатесов.

В течение следующего часа на стоянку въехал единственный автомобиль — «сааб» с немецкими номерами, из которого выгрузились двое тучных родителей и трое подростков-блондинов, необъяснимо худых и бесполых. Прежде чем ввалиться в таверну, тинейджеры устроили потасовку над кучей рюкзаков и спортивных сумок.

Из-за поворота появился грязный «рено» и припарковался напротив бара. Из него выбрались одетые в белые рубашки, красные галстуки и береты друзья хозяина гостиницы. Собаколицый нес тамбурин, второй достал с заднего сиденья широкую гитару. Они занесли инструменты в бар.

N положил книжку в сумку, пробежал расческой по волосам, поправил галстук и вышел из комнаты. Огонь в столовой горел теперь не так жарко, овечка крутилась на вертеле, обрезанная до костей и хрящей. Туристы из автобуса дружно оккупировали первые три ряда столов. Немецкая семейка сидела в одиночестве в последнем ряду. Один ребенок зевнул и продемонстрировал светящийся металлический шарик пирсинга на языке. Родители, словно буйволы, тяжело, не мигая, осматривали зал. Двое мужчин в национальной одежде басков вышли со стороны бара и стали посередине прохода между первыми двумя рядами столов. Без вступления один из них ударил по струнам расстроенной гитары. Другой начал петь сладким, неуверенным тенором. Подростки уронили свои прилизанные головы на стол. Все остальные любезно слушали музыкантов, которые перешли теперь к ностальгическому циклу и в конце сыграли «Я слышу рапсодию», представив все это с французским лиризмом.

N выбрался на улицу. На кухне у стола никого не оказалось. Воздух был свежий и прохладный, батальоны не меняющих форму облаков маршировали по низкому небу. Он подошел ближе.

— Pardon? Allo?

Изнутри слышался шелест женских голосов, N сделал еще шаг вперед. Шаги предательски громко прозвучали на деревянном полу. Неожиданно в дверях появилась женщина постарше. Она посмотрела на N темными глазами. Взгляд прочесть было невозможно. Приглушенный смех утонул в буре аплодисментов в столовой. N услышал приближающиеся мягкие шаги, и девушка в ярко-голубом платье появилась перед ним. Она прислонилась бедром к дверному косяку, успешно сохраняя выражение безразличия и скуки на лице.

Он сказал по-французски:

— Спасибо вам за то, что сделали сандвич и принесли ко мне в комнату.

На расстоянии трех метров N почувствовал в свежем воздухе волны отвратительного запаха, исходящие от нее, и ему стало интересно, как это терпят другие женщины.

— Надин передала, что вы благодарили меня.

— Я хотел сделать это лично. Согласитесь, очень важно делать такие вещи лично.

— Да, важные вещи нужно делать лично.

— Вы были так внимательны, что заметили мое отсутствие за ужином.

Девушка пожала плечами, и тело ее несколько переместилось в пределах узкого платья.

— Это из простого здравого смысла. Наши гости не должны ходить голодными. А у большого человека вроде вас должен быть отменный аппетит.

— Вы не поверите, но сегодня я опять вернусь поздно.

Ее рот скривился в улыбке.

— Это означает, что вы хотите еще один сандвич?

— Очень.

И, намекая на возможные удовольствия, N сделал еще два шага в ее зловоние и немного тише произнес:

— Мы могли бы разделить его. А еще можно принести бутылочку вина. У меня есть что отпраздновать.

Девушка бросила взгляд на его сумку:

— Вы закончили то, что пишете?

Она явно расспрашивала о нем хозяина.

— Закончу сегодня к вечеру.

— Я никогда раньше не встречала писателей. У вас, наверное, интересная жизнь. Очень романтичная.

— Вы даже не представляете, — сказал он. — Я расскажу вам кое-что. В прошлом году я писал рассказ в Бора-Бора и там разговаривал с молодой девушкой, похожей чем-то на вас. У нее были прекрасные темные глаза и волосы. Должно быть, она искупалась в чем-то особенном, перед тем как прийти ко мне в комнату, потому что пахло от нее лунным светом и цветами. Она выглядела, как королева.

— Я могу быть похожей на королеву гораздо больше, чем кто-то в Бора-Бора.

— Я бы ничуть не удивился.

Она опустила глаза и, покачивая бедрами, удалилась назад в кухню.

* * *

Припарковавшись на боковой улице недалеко от площади Марше, N прогулялся по магазинам, пролистал «Кима» и выпил menthe а l’eau в кафе, поглазел на прохожих, на уличное движение в древнем городишке. В магазине под названием «Баскские головные уборы» он увидел японцев из таверны, меняющих свои кепки для гольфа на желтые и зеленые береты, в которых они выглядели как чудаки из комедийного фильма. Японцы не обратили внимания на его улыбку. Европейцы все выглядят одинаково.

Шагая мимо широкой террасы заведения, которое считалось лучшим рестораном в городе, N обратил внимание на мистера Дэниела Хьюберта и авантюрную Мартин, которые о чем-то оживленно спорили. Черный шелковый костюм и черная шелковая водолазка мистера Хьюберта красиво подчеркивали его благородную седину, а свободный белый свитер, короткая желто-коричневая юбка и огромные очки Мартин создавали впечатление, что она только что читала лекцию. Здесь причина для наблюдения не была тайной, но как ее можно было бы интерпретировать?

N вернулся назад, вошел в ресторан с центрального входа и уселся позади них. Он пил минеральную воду за дальним столиком и позволял их жестам и движениям оседать в его памяти. После трезвого рассуждения о своем месте в пищевой цепи мистер Хьюберт заказал лягушачьи лапки. Улыбающаяся, умная, образованная и вдобавок ко всему желанная Мартин держала Хьюберта в игре.

N проследил, как парочка пешком вернулась домой к мистеру Хьюберту, и его блуждающий взгляд все время искал скрытого игрока, о чьем существовании Мартин не подозревала, как он сам когда-то в наивной молодости. Окруженный заботой Мартин Хьюберт успокоился. Остановившись на самом виду, словно восхищаясь каким-то особенно впечатляюще оформленным окном, N видел, как Хьюберт открыл свою резную дверь. Он знал, что этот черт собирается добиться своего. Интересно, если бы его «консультант» не был таким привлекательным, справилась бы природная осторожность Хьюберта с амбициями? Почти наверняка, подумал N. Хьюберт еще не заходил так далеко, игнорируя собственные сигналы тревоги. Они знали, что делают. Хьюберт никогда бы не позволил себе показать слабость перед женщиной, с которой надеялся переспать. Но и у тех, на кого работал N, есть одно существенное слабое место. Они верят в свою способность предугадывать поведение.

Под видом хорошо одетого туриста, поглощенного разглядыванием каменной кладки шестнадцатого века, N попятился в обратную сторону через арки и засек слежку в cafe tabac, что доказывало его теорию.

Стоя или, скорее, привалившись к задней стенке бара, парень диковатого вида, с лохматыми, до плеч, светлыми волосами следил за ним через открытую дверь. Его мотоцикл косо стоял в тени колонны. Словно приходя в себя от восторженного внимания, N бесцельно осмотрел площадь. Парень тут же сдвинулся с места и быстро глотнул пива. С неожиданно нахлынувшим хорошо знакомым удовольствием N сунул руки в карманы плаща и пошел по площади, подождал, пока проедут машины, и легким шагом направился в ту сторону, откуда пришел. Парень оставил пиво и вышел из кафе. N дошел до дальнего края площади и обернулся. Парень с рассеянным видом застыл между колоннами.

Если бы в обязанности N входило обучать парня их нелегкому делу, он сказал бы ему: «Всегда оставляй себе свободу выбора, до самого последнего момента. Катайся на мотоцикле, болван, пока я не скажу тебе, что делать».

Малыш думал, что принятие решения происходит каждую минуту: типично хулиганское представление. N удалялся прогулочным шагом все дальше, и парень решил пойти за ним пешком. Какая-то коварная нервозная бравада была в его медленном движении вперед. Не хватало только мишени на груди. Наслаждаясь собой, N неторопливо бродил по улицам, с туристическим интересом разглядывая прекрасные, словно космические здания, потом вернулся в ресторан, где Мартин совсем недавно уговаривала мистера Хьюберта снова вступить в игру. Он прикинулся, что разглядывает меню в витрине. Через два магазина от N парень крутился у полки открыток с пейзажами. Его мешковатая, неряшливая кожаная куртка достаточно свободна, чтобы спрятать под ней оружие, но, вероятнее всего, оно засунуто под ремень — еще одна хулиганская привычка. N вошел на террасу и занял столик в последнем ряду.

Парень украдкой выглянул из-за угла, нашел его взглядом и скрылся. N открыл сумку, достал роман и кивнул официанту. Официант грациозно склонился перед ним и подал меню. Парень опять появился на другой стороне улицы, сгорбившись вошел в кафе и уселся за столик возле окна. Сделано неплохо, жаль, что все остальное просто ужасно. N переворачивал страницы меню, вчитываясь в название каждого блюда.

Неужели ты не видишь? Я же говорю тебе, что делать. У тебя достаточно времени, чтобы сходить за мотоциклом, вдруг он тебе понадобится, когда я буду уходить?

Парень тяжело уронил подбородок на руку. N заказал грибной суп, баранью отбивную, стакан красного бургундского и бутылку минеральной. Он открыл книгу. Храбрый Кимбалл О’Хара, известный как Ким, находился в данный момент в Гималаях и скоро должен украсть пакет с секретными документами у двух русских шпионов.

Парень прошелся пятерней по волосам, встал, сел. От тарелки грибного супа с пирамидкой сливок распространялся восхитительный земляной запах. Наконец парень, сгорбившись, вышел на тротуар.

N вернулся к Киму, русским и чудесному супу.

Он уже приступил к отбивной, когда услышал грохот подъезжающего к террасе мотоцикла, который перекрывал все остальные звуки. Мотор заглох. N сделал глоток вина. Через дорогу, не скрываясь, прямо перед рестораном парень слез с мотоцикла. Он тряхнул волосами и опустился на колени у своей машины — старого «кавасаки» с толстыми картонными коробками, свисающими с седла. В течение нескольких минут неумело изображал возню с двигателем, потом куда-то убрел.

N отрезал кусочек отбивной, открыв срез ароматного, нежного мяса идеального розового оттенка.

Заплатив за ланч, он убедился, что парень скрылся из виду, и нырнул внутрь ресторана. Мужская уборная находилась в небольшом помещении в коридоре рядом с кухней. N закрыл дверь, облегчился, помыл и вытер руки и лицо и сел на крышку унитаза. Прошло пять минут, в течение которых он совершенно игнорировал стук в дверь и дерганье ручки. N подождал еще две минуты и затем открыл дверь. Хмурый мужчина снаружи торопливо протиснулся в туалет и быстро захлопнул дверь.

N не стал возвращаться в зал, он пошел вдоль коридора к служебной двери и выбрался через нее в узкую мощеную аллею. Из вентиляционного отверстия над переполненными мусорными баками вырывался жар. N отправился в ту часть аллеи, где мотоцикл набирал обороты и ревел, как обманутый зверь.

Парень должен был выполнить инструкции ночью, в горах или на какой-нибудь маленькой дороге назад в Монтори, но, увидев N, он панически боялся потерять его. Звук мотоцикла приблизился и перешел в низкий непрерывный рокот.

N плавно повернул назад. Может быть, Малыш захочет посмотреть, есть ли в ресторане задняя дверь, — не так глупо с его стороны.

N нырнул за мусорные баки, так как шум двигателя усиливался. Парень резко затормозил, как только переднее колесо показалось в начале аллеи. Мотоцикл рыкнул, кашлянул и заглох.

— Merde.^[1]

Парень заглянул в аллею и повторил то же самое с более резкой интонацией. Интересно, что он будет делать дальше: поплетется к ближайшему разрешенному телефону сообщать о своем провале или же пройдет в глубь аллеи, чтобы посмотреть, не осталось ли каких-нибудь зацепок.

Малыш втолкнул мотоцикл в аллею и нехотя прокатил его несколько метров. Бормоча что-то вполголоса, поставил мотоцикл на подножку у стены. N дотянулся до сумки и приготовился. Он плотно обхватил рукоятку девятимиллиметрового пистолета, навинтил глушитель, большим пальцем снял с предохранителя и положил указательный палец на спусковой крючок. Шаги парня по направлению к N затихли метрах в пяти. Парень бурчал бессмысленные, дурацкие ругательства. Зловещие шаги возобновились, он был уже на расстоянии трех метров от мусорных контейнеров.

N напряг мышцы ног, подпрыгнул, одновременно поднимая руку. Малыш издал пронзительный вопль. Его тупое лицо побелело и вытянулось. N нажал на спусковой крючок. Одновременно с тихим, мягким хлопком между бровями Малыша появилась дырочка, которая казалась слишком маленькой, чтобы представлять реальную опасность. От выстрела парень отшатнулся назад, а потом шлепнулся на землю. Гильза отскочила от кирпичной стены и упала на бетон. Темная струя жидкости и чего-то еще потекла вниз по стене.

N сунул пистолет назад в сумку и подобрал гильзу. Склонился над телом, выдернул из джинсов бумажник, похлопал по телу, ища оружие, но обнаружил только нож в кармане, застегнутом на молнию. Он направился к «кавасаки», отстегнул коробки на ремне и понес их с собой прочь из аллеи в полдень, заряженный, казалось, серебристым электричеством.

На главной улице навстречу N шла толпа темноволосых монахов с детскими лицами, их сутаны развевались. Один монах уловил его настроение и улыбнулся сверкающей белозубой улыбкой. N усмехнулся в ответ и отошел в сторону. Красный навес вспыхнул, как священный огонь. Проходя мимо, молодые монахи заполнили весь тротуар, они трещали на южноамериканском испанском с эквадорским акцентом. Еще один из них заметил N и тоже ослепительно сверкнул улыбкой. Было воскресенье. Казалось, что шапочки монахов отслаивались в нагретом воздухе. N живо кивнул, все еще ухмыляясь, и отправился дальше.

Когда N добрался до «пежо», его лоб покрылся потом. Он открыл машину, закинул коробки на заднее сиденье, сел за руль и поставил сумку у правой ноги. Вытер лоб носовым платком и выудил бумажник парня из кармана жакета. Бумажник был из красной кожи с эмблемой Картье. Сотня франков, около шестидесяти долларов. Водительское удостоверение на имя Марка Антония Лаборе, проживающего в Байонне. Телефонная карточка. Членский билет из видеопроката. Визитная карточка адвоката в Байонне. Сложенный листок фальцованной бумаги, исписанный телефонными номерами, ни одного знакомого. Кредитная карточка на имя Франсуа Дж. Пеллитьера. Еще одна кредитная карточка на имя Реми Гросселина. Водительские права на имя Дж. Пеллитьера и Реми Гросселина из Тулузы и Бордо соответственно, все с фотографиями только что почившего молодого преступника. Фальшивые документы были тем, что N называл «халтурой» — слегка неровные линии и бледные, едва различимые следы ластика. Он вытащил деньги, положил бумажник на приборную доску и подтянул к себе коробки.

Первая оказалась утрамбованной джинсами, рубашками, нижним бельем, носками, парой свитеров — все это мятое и в складках, грязное, пропитанное кисловатым запахом нищеты. С отвращением N открыл вторую коробку и увидел блестящие застежки и матовое сияние дорогой кожи. Он достал сумку из крокодила. Она была пустая. Следующая, тоже пустая, черного цвета от фирмы «Прада». N достал из коробки еще четыре женские сумочки, слегка поношенные, но в хорошем состоянии, все пустые. Засовывая их назад в коробку, N представлял себе, как Малыш, проезжая на мотоцикле мимо своих жертв, срывал у них с плеч сумки и уносился на полном ходу. Он забирал деньги и ценности и выбрасывал все остальное, лучшие сумки оставлял, чтобы сбыть какому-нибудь торговцу краденым.

Либо хозяева N теряли хватку, либо он неверно идентифицировал этого разбойника как своего возможного убийцу. Последнее казалось наиболее вероятным. Раздраженный, озабоченный и веселый одновременно, N прогонял в памяти последние двадцать четыре часа. Кроме этого парня, единственными людьми, которых он видел больше одного раза, были японские туристы, которые отправлялись на прогулки под дождем и покупали себе яркие береты. Его связной говорил что-то про японское задание, но это ничего не значило.

Позади взвыла сирена. Тут же еще одна завопила слева. Он сунул бумажник от Картье в коробку и выехал задом через одну из улочек.

Грохот и звон колоколов, заглушая сирены, возвестил об окончании очередной мессы. Скорость движения в районе ресторана снизилась до скорости пешеходов, так как офицеры полиции опрашивали оставшихся на террасе посетителей. Еще двое, в опрятных мундирах, заблокировали въезд в аллею. Затем движение набирало темп, и скоро N уже мчался по прямой широкой дороге в сторону Монтори.

В Алосе он сделал резкий поворот и оказался на пустом мосту через реку. На середине притормозил, торопливо обошел машину спереди, открыл пассажирскую дверь и одним непрерывным движением руки достал коробки и, опершись бедром о перила, швырнул их в быструю маленькую речку Сезон.

* * *

Связной смог перезвонить ему только через двадцать минут.

— Что ж мы опять бросаем трубки? — спросил N, цитируя связного.

— Я не на обычном месте. Сегодня воскресенье, если помнишь. Им пришлось меня искать. Что случилось? Ты не должен был звонить до сегодняшнего вечера.

— Хочу кое-что узнать, — сказал N. — Я вообще чертовски любопытный парень в конечном итоге. Развесели меня. Где они тебя отыскали? Во время партии в гольф? Ты, наверное, прямо как доктор? Все время носишь бипер?

Какое-то время в трубке было тихо.

— Что бы там у тебя ни случилось, мы можем с этим справиться.

Опять тишина.

— Я знаю, что Мартин для тебя — неприятный сюрприз. Если честно, я не виню тебя за то, что ты струхнул. Она тебе нужна как дырка в башке. Ладно, давай договоримся. Никаких отчетов, никакой бумажной работы, никаких мотивировок стрельбы. Ты просто уйдешь и получишь большой-большой чек. Она сделает все остальное. Ты улыбаешься? Я вижу блеск в твоих глазах.

— Ты, наверное, был в своем фитнес-клубе? — спросил N. — Может, тебе пришлось ради меня бросить захватывающий теннисный матч?

Связной вздохнул.

— Я дома. В своем старом вигваме. В общем, я на заднем дворе, делаю кроличью клетку для дочери. В смысле, для ее кролика.

— Ты живешь не в Париже.

— Мне посчастливилось жить в Фонтенбло.

— И у тебя есть бипер.

— У кого нет?

— Как зовут кролика?

— О боже! — вздохнул связной. — Мы так и будем говорить ни о чем? Кролика зовут Кастер. Семейная шутка.

— Ты что — настоящий индеец? — спросил N и громко засмеялся от удивления. — Индеец Честное Слово?

Прежний образ идиота в толстых очках трансформировался в фигуру с высокими скулами, бронзовой кожей и черными до плеч волосами.

— Честное слово, — ответил связной, — хотя термин «коренной американец» приятнее на слух. Тебе интересно узнать мою племенную принадлежность? Я сиу.

— Я хочу знать твое имя.

Когда связной отказался отвечать, N заметил:

— Мы оба знаем, что ты не обязан говорить мне, но взгляни на это по-другому: ты дома, никто не прослушивает этот звонок. Когда я здесь закончу, никто никогда обо мне не услышит. Если ты скажешь мне свое имя, я стану больше доверять тебе. Я считаю, это самый важный момент в полевой работе. Мое доверие к тебе уже прилично истрепалось.

— Почему это?

— Сначала скажи имя. Пожалуйста, без глупостей. Я все равно узнаю, если ты солжешь.

— Да что, черт возьми, там происходит? Ладно. Вручаю свою карьеру в твои руки. Ты готов? Меня зовут Чарльз Много Лошадей. В свидетельстве написано Чарльз Гораций Банс, но мое индейское имя Много Лошадей, и когда вы боретесь за правительственные контракты, как мы в свое время, вам приходится сталкиваться с определенными стандартами. «Много Лошадей» звучит гораздо более по-индейски, чем Банс. Теперь будь добр, объясни, какого черта ты взбаламутился?

— Здесь еще кто-нибудь следит за мной? Кроме Мартин? Кто-то, о ком я не должен знать?

— О, пожалуйста! — взмолился связной. — С чего ты взял? А, понял, по голосу слышно, что ты заприметил кого-то, или тебе показалось… И все? Похоже, с возрастом развивается паранойя. Если ты и вправду кого-то видел, его нет в наших ведомостях. Опиши его.

— Сегодня в Молеоне я заметил парня, отиравшегося в кафе прошлой ночью. Пять футов десять дюймов, сто пятьдесят фунтов, около тридцати лет. Длинные белые волосы, неопрятный, на мотоцикле «кавасаки». Он следил за мной, Чарльз, я ни капли не сомневаюсь. Куда я шел, туда и он, и если бы я не был, как ты знаешь, в некотором роде знатоком своего дела, я бы никогда в жизни его не засек. Вышло так, что мне пришлось выбежать из ресторана через заднюю дверь, чтобы уйти от него. Можешь называть меня параноиком, но такие вещи мне не нравятся.

— Он не наш, — быстро сказал связной. — Кроме этого, я не знаю, что сказать тебе. Это ведь твой звонок, старик.

— О’кей, Чарльз, — сказал N, уловив мрачную двусмысленность в голосе собеседника. — Вот так обстоят дела. Если я увижу этого парня снова, мне придется с ним разобраться.

— Красиво сказал, — ответил связной.

— Еще одно, Чарльз. Мы нанимали каких-нибудь японцев на полевые работы по твоим сведениям? Ты заикнулся вчера о такой возможности. Это было сказано просто так? Или нет? Просто так ведь ничего не говорится. Мы ведь наняли несколько японцев, так?

— Теперь ты об этом. Ну, парочку — да. Теперь уже не найти людей вроде тебя. По крайней мере в Штатах.

— Те японские джентльмены, которых я вижу, куда бы ни пошел, и есть эта парочка?

— Разреши мне задать тебе вопрос. Ты знаешь, как дорого стоит иена против западных валют? Это шутка. Если полетишь первым классом на самолете «Эр Франс», тебе подадут суши вместо улиток. Суетливые маленькие японские туристы наводнили всю Европу, включая Пиренеи.

— Да, суши вместо улиток.

Где же он слышал совсем недавно почти идентичную реплику? Ах да, это были пьяные баски. N немного успокоился.

Связной издал хриплый смешок.

— Да ты тот еще черт. Такой гордый. В любом случае можешь уложить япошек. Но ты увидишь таких же еще и еще, потому что они — абсолютно везде.

— Чистый и опрятный, тихий и секретный. Только Хьюберт, Мартин и я.

— Смотри, как хорошо получается, когда ты не забиваешь голову ерундой. Постарайся не повредить его машину. Мартин поведет ее назад в город. Тягач, который везет ее машину из Парижа, потащит «мерседес» в Москву. Уже есть покупатель.

— Было бы сказано, будет сделано.

— Или, как говорят у нас: никогда не стреляй в лошадь, пока она дышит. Я рад, что мы поговорили.

* * *

Чистый и опрятный, тихий и секретный. Лежа на кровати, N позвонил по частной линии в Нью-Йорк и попросил своего брокера ликвидировать его капитал в ценных бумагах. Взволнованный брокер потребовал длительного объяснения, как можно перевести фонды на несколько кодовых счетов в швейцарских банках, не нарушая закон, а потом захотел услышать все это еще раз. Да, сказал N, он понимает, что аудит неизбежен, никаких проблем, все в порядке. Затем он заказал телефонный разговор со своими банкирами в Женеве по ежедневно круглосуточному номеру, известному только избранным клиентам, и после продолжительных дискуссий и споров относительно процентов ему открыли банковский счет для поступающих денежных средств и перераспределения имеющихся вложений по новым счетам. В понедельник эти же услужливые банкиры отправят с посыльным на корабле разные важные документы в сейфе, вверенном их заботам. Квартиру N снимал, тут все просто, только жалко было книг. Он разделся до рубашки и трусов и завалился в кровать, глядя гонконгский триллер, дублированный на оживленном французском, в котором герой-детектив, мускулистый дервиш, говорил что-то вроде: «Почему же мне всегда выпадает истреблять подонков?»

N проснулся под обсуждение цен на сельскохозяйственные продукты между профессором языкознания, известным шеф-поваром и прошлогодним лауреатом Гонкуровской премии в области литературы. Он выключил телевизор и прочитал несколько страниц из «Кима». Затем положил книжку в сумку и тщательно почистил пистолет, прежде чем вставить холостой патрон в обойму и перезарядить. Прицелился, поставил пистолет на предохранитель и уложил его рядом с романом. Принял душ, побрился и подстриг ногти. Надел темно-серый костюм и тонкую черную водолазку и сел у окна.

Стоянка постепенно заполнялась. Немецкая семейка вышла в серый полдень и забралась в «сааб». Как только они скрылись из виду, грязный «рено» съехал с холма, и из него выгрузились друзья хозяина гостиницы. Через несколько минут на стоянку вкатился красный «рено». Три японца в новых цветных беретах перешли через дорогу, чтобы внимательно изучить в витрине ассортимент еды и напитков. Белокурая женщина предложила им кусочки сыра, отрезанные от целой головки, и японцы закивали головами с видом глубокой признательности. Девушка в синем платье прошлась мимо дверей в кухню. Японцы купили два клинышка сыра и бутылку вина. Они поклонились продавщице, и та поклонилась им в ответ. На стоянку выбежала любопытная черная с белым собака и начала обнюхивать пятна на земле. Когда японцы подошли к таверне, собака забежала с ними внутрь.

N закрыл дверь на ключ и спустился в холл. Открыв пасть и глядя на него снизу вверх озорными глазами, собака сидела у стола, внимательно проследила за тем, как он положил ключ на конторку. N почувствовал к ней симпатию и по дороге на улицу погладил по костлявому черепу. У витрины он купил кусочек сыра из овечьего молока. Вскоре после этого N уже ехал по узкой дороге в сторону Тардетс, потом крутой поворот через реку в Алосе и длинное прямое шоссе в Молеон.

* * *

N сидел в машине на своем месте в глубине аркады и осторожно откусывал кусочки влажного сыра, постепенно разворачивая бумагу, чтобы крошки не падали на пиджак. Под желтыми зонтиками на той стороне площади расположился пожилой человек и читал газету. Молодая пара с коляской гремела погремушками перед ребенком. Привилегированный мистер Хьюберт стоял на тротуаре перед антикварной лавкой. Двое подростков появились на площади и устало потащились в сторону кафе, где, выскользнув из своих громадных рюкзаков, упали на стулья рядом с молодыми родителями. Девушка с рюкзаком наклонилась вперед и состроила ребенку рожицу, младенец от удивления выпучил глаза. Элегантная женщина примерно возраста N прошла мимо его машины, направилась в сторону аркады и вошла в антикварный магазин. Он доел последний кусочек сыра, аккуратно сложил оберточную бумагу и засунул ее в наружный карман кейса. В медленно спускающейся темноте постепенно то тут, то там стали зажигаться огни.

Японских игроков в гольф в баскских беретах нигде не было видно. Ребята с рюкзаками слопали чипсы и убрели куда-то, молодая пара покатила коляску домой. Туристы и постоянные клиенты заполняли половину столиков под зонтами. Мужчина и женщина в добротной английской одежде вошли в магазин Хьюберта и вышли через двадцать минут с элегантной женщиной на буксире. Мужчина посмотрел на часы и повел своих спутниц под аркаду. С другого конца площади проехала полицейская машина. Флегматичный мужчина на пассажирском сиденье повернул свое лицо цвета колбасного фарша и мертвые глаза к N. Ненадолго возникло знакомое ощущение страха полного разоблачения.

Повинуясь импульсу, еще не сформировавшемуся в мысль, N оставил машину и пошел под арки, к окну антикварного магазина. Оставалось примерно двадцать минут до закрытия. Мистер Хьюберт что-то печатал на компьютере, стоящем на огромном письменном столе в дальнем углу за рядом прекрасной, сияющей мебели. Лампа с зеленым абажуром освещала глубокую вертикальную складку между его бровями. Амбициозной Мартин нигде не было видно. N открыл дверь, и колокольчик зазвенел у него над головой.

Хьюберт бросил на N взгляд и протянул в сторону руку ладонью кверху. N стал с задумчивым видом прохаживаться вдоль мебели. Когда-то давным-давно одно из заданий включало пребывание в антикварном отделе известного аукционного дома в течение месяца, а еще раньше параллельно с другими занятиями в его обучение входили уроки мастера по имени Эльмо Маас, который показывал, как отличить антикварную вещь от подделки. Эти уроки оказались гораздо более полезными, чем N мог тогда предполагать.

Любуясь деревянной мозаикой на столике времен правления Наполеона III, N заметил едва различимое затемнение на дереве в верхней части одной из ножек. Он встал на колени, чтобы пробежаться кончиками пальцев вверх по внутренней стороне ножки, и наткнулся на крошечную, но все равно выступающую над поверхностью шайбу, которую невозможно было различить глазами. Стол оказался ненастоящий. N прошел к столу конца восемнадцатого века, испорченному неумеренной позолотой, вероятно, сделанной в тридцатые годы. Следующая вещь, которую он посмотрел, была откровенной подделкой. N даже знал, кто это сделал.

Эльмо Маас, настоящий спец в искусстве подделки, боготворил мастера по имени Клемент Тюдор, который занимался изготовлением антикварной мебели. Если научишься отличать работы Тюдора, говорил Маас, то сможешь распознать любую подделку, какой бы хорошей она ни была. Из мастерской в Камберуэлле, на юге Лондона, ежегодно в течение почти сорока лет выходило по пять-шесть предметов мебели. Тюдор сосредоточил свое внимание на Франции семнадцатого и восемнадцатого веков. Свои изделия он распространял через дилеров во Франции и США. Его мастерство явилось благословением не только для него, но и для его работ: ни одна из них не была признана фальшивкой, разве что Маас, его восторженный поклонник, смог бы это определить. Антикварная ценность мебели Тюдора даже не подвергалась сомнению. Некоторые из его работ осели в музеях, некоторые — в частных коллекциях. Используя фотографии и слайды вместе с образцами собственных изделий, Маас учил N видеть почти невидимые нюансы: обработку скосов, угол, под которым мастер держал инструмент, следы стамески и шила, и массу других тонкостей. Как раз здесь и имелись эти тонкости, рассыпанные по кабинетному шкафчику, скорее как намек на отпечатки пальцев, чем собственно отпечатки.

Мистер Хьюберт подошел следом за N.

— Изысканно, не так ли? Сегодня я закрываюсь рано, но если вас интересует что-то конкретное, наверное, я мог бы…

Манера говорить, одновременно почтительная и снисходительная, выдавала его желание отправить клиента из магазина как можно скорее. Скрытое беспокойство проглядывало в напряженных морщинках вокруг глаз. Период успешного блефа придал губам мистера Хьюберта ироничный изгиб.

— Я ищу антикварный комплект книжных шкафов для своей коллекции первых изданий, — сказал N. — Что-нибудь подходящее для Мольера, Расина, Дидро — вы понимаете, что я имею в виду.

Глаза Хьюберта сверкнули алчностью.

— А у вас большая коллекция?

— Пока скромная. Примерно пятьсот томов.

От улыбки морщинки вокруг глаз Хьюберта стали еще глубже.

— Не такая уж и скромная. Здесь у меня ничего подходящего для вас нет, но я точно знаю, где есть то, что вы ищете. Поскольку магазин работает по воскресеньям, в понедельник у меня закрыто, но, может быть, вы возьмете мою визитную карточку и позвоните мне в это же время завтра? Могу я узнать ваше имя?

— Роже Марис, — сказал N.

— Отлично, мсье Марис. Думаю, вы останетесь довольны тем, что я покажу вам.

Он выдернул визитную карточку из подставки на столе, дал ее N.

— Вы ведь пробудете здесь еще несколько дней?

— До следующих выходных, — ответил N. — Затем вернусь в Париж.

Хьюберт открыл дверь, снова устанавливая колокольчик.

— Могу я задать вам несколько вопросов о той мебели, что у вас есть?

Хьюберт поднял брови и кивнул головой.

— Ваш прекрасный столик времен Наполеона III абсолютно цел?

— Конечно! У нас нет мебели, которая подвергалась ремонту или собрана из разных частей. Естественно, каждый может ошибиться, но в этом случае…

Он пожал плечами.

— А каково происхождение шкафчика, который я разглядывал?

— Вещь принадлежала потомку одной знатной семьи в Перигоре, он захотел распродать кое-какую мебель из своего замка. Налоги, сами знаете. Один из его предков приобрел шкафчик в 1799-м. В моем архиве есть письмо со всеми деталями. А теперь, боюсь, мне нужно…

Хьюберт жестом показал в заднюю часть магазина.

— Тогда до завтра.

Антиквар натужно улыбнулся и с очевидной торопливостью закрыл дверь.

* * *

Через девяносто минут «мерседес» проехал под фонарем на окраине города. Припарковавшись в тени около бакалейного магазина и кафе немного дальше по дороге, N видел, как «мерседес» снова резко взял влево и помчался назад в Молеон, как и предполагалось. Хьюберт повторял действия своего пробного прогона. N завел «пежо», выехал со стоянки у кафе на шоссе и устремился на восток, в горы.

Извилистая дорога в горную гостиницу едва позволяла разъехаться двум машинам. С одной стороны дорога прилегала к утесу, с другой стороны обрывалась в пропасть. Иногда она кружила и поднималась над предыдущей петлей всего на двадцать или тридцать футов. На дороге было два узких места, где машина, поднимающаяся в гору, должна подождать на придорожной площадке, пока машина, спускающаяся вниз, проедет мимо в целости и сохранности. Первая площадка находилась примерно на полдороге к гостинице, вторая — сотней футов ниже.

N ехал быстро, насколько позволяло шоссе, поворачивая и кружа вместе с ним. Мимо со свистом пронеслась машина, появившись и исчезнув в неровном свете передних фар. N проехал первую площадку, продолжил путь дальше, заметил вторую и преодолел оставшийся путь до таверны.

У входа в желтое двухэтажное здание на широкой парковке рядами стояли машины. Две или три скорее всего принадлежали обслуге. Хитрый мистер Хьюберт, инстинктивно осторожный, как и все мошенники, выбрал вечер, когда ресторан наполовину пуст. N припарковался в дальнем конце стоянки и вышел, не заглушив двигатель. Передние фары освещали белый деревянный забор с редкими зубьями и восемь футов луговой травы, а дальше ничего, кроме неба, — пропасть. Ближе к горизонту громоздились горы. N согнулся, пролез между зубьями забора и ступил на траву. В темноте ущелье походило на бездну. Можно сбросить туда сотню тел, прежде чем кто-нибудь заметит. Хмыкнув, он быстро пошел назад к машине.

N свернул на придорожную площадку и выключил фары и зажигание. Далеко внизу мелькнули огни автомобиля и исчезли. N подтянул галстук и пригладил волосы. Через несколько минут вышел из машины, встал посреди дороги с сумкой под мышкой, слушая, как «мерседес» преодолевает путь в гору. Его передние фары неожиданно вспыхнули из-за поворота и осветили N. Он шагнул вперед и поднял правую руку. Машина приблизилась, и N сделал еще шаг в слепящий свет. Два бледных лица всматривались в темноту через ветровое стекло, круглый значок на капоте и зубастая решетка неохотно остановились в нескольких футах от него. N показал на свою машину и поднял руки вверх, всем видом выражая беспомощность. В «мерседесе» какое-то время переговаривались. N подошел к машине сбоку. Стекло плавно поехало вниз. Лицо мистера Хьюберта выражало тревогу и беспокойство.

— Мсье Марис? Что случилось?

Он узнал N и немного расслабился.

— Господин Хьюберт! Я совершенно счастлив видеть вас!

N наклонил голову, чтобы посмотреть на Мартин. На ней было что-то черное и ужасно короткое, и даже хмурясь, девушка выглядела превосходно. Их глаза встретились, ее взгляд был полон яростной сосредоточенности. Ну-ну.

— Мисс, мне очень жаль, что пришлось нарушить ваше уединение, но моя машина сломалась по дороге из ресторана, и боюсь, мне нужна помощь.

Мартин чуть не заморозила его своим взглядом.

— Дэниел, ты действительно знаешь этого человека?

— Это клиент, о котором я тебе рассказывал, — объяснил ей Хьюберт.

— Клиент?

Хьюберт погладил ее по коленке и повернулся к N.

— У меня нет времени помогать вам сейчас, но я буду счастлив позвать кого-нибудь из гаража при таверне.

— Меня нужно только слегка подтолкнуть, — просил N. — В любом случае все гаражи сейчас закрыты. Как вы видите, машина уже направлена под гору. Мне жаль, что приходится вас беспокоить, но я был бы очень благодарен.

— Мне это не нравится, Дэниел, — произнесла Мартин.

— Успокойся, — сказал Хьюберт. — Дело не займет и минуты. Кроме того, мне надо кое-что обсудить с мсье Марисом.

Он проехал вперед и остановился у дальнего края площадки. N подошел к нему сзади. Хьюберт вышел из машины, качая головой и улыбаясь.

— Ужасно, когда машина ломается в таком месте.

Мартин повернулась на сиденье и стала смотреть через заднее стекло.

— Очень удачно, что я встретил вас здесь, — сказал N.

Хьюберт положил ему на руку два пальца в качестве деликатного жеста мира и согласия. Еще до того как он склонил голову набок, чтобы доверительно прошептать несколько слов, N знал, что он собирается сказать.

— Ваш вопрос насчет резного столика не давал мне покоя целый вечер. В конце концов, я каждый раз рискую своей репутацией, когда выставляю что-нибудь на продажу. Я обследовал его с огромной тщательностью и думаю, что, возможно, вы были правы. Существует определенная вероятность того, что меня ввели в заблуждение. Мне придется детально разобраться с этим делом. И я вам очень благодарен за столь ценное замечание.

Он похлопал N двумя пальцами по руке, затем выпрямился и уже более официальным тоном произнес:

— Вы обедали в моем любимом ресторане? Приятное местечко, не так ли?

Хьюберт сделал один быстрый шаг по узкой дороге, затем еще один, довольный, что так здорово разделался с одним делом, и готовый приступить к следующему.

В шаге позади него N достал из сумки пистолет и приставил ствол к основанию черепа Хьюберта. Проворный маленький обманщик прекрасно понял, что происходит, — он попытался увернуться в сторону. N вжал дуло в копну волос и спустил курок. После быстрой вспышки и звука не громче, чем кашель, в воздухе появился резкий запах пороха и паленой плоти. Хьюберт покачнулся вперед и шлепнулся на землю. N услышал дикий крик Мартин еще до того, как она выскочила из «мерседеса».

N запихнул пистолет в сумку, прижал ее локтем, нагнулся, обхватил лодыжки Хьюберта и потащил его к краю дороги. Мартин все еще кричала на дальнем конце стоянки. Когда ее крик начал переходить в гневную истерику, N оторвался от своего занятия и увидел хорошенький маленький пистолет, такой же, как у него дома в тумбочке, направленный ему в грудь. Мартин тяжело дышала, но держала пистолет крепко, вытянув руки над верхом «мерседеса». N замер и посмотрел на нее с невозмутимым спокойствием и любопытством.

— Опусти эту штуку, детка, — сказал он и протащил тело мистера Хьюберта еще шесть дюймов.

— Стой! — завизжала Мартин.

Он остановился и снова посмотрел на нее.

— Да?

— Ничего не делай, только слушай. — Она сделала паузу, чтобы собраться с мыслями. — Мы работаем на одних и тех же людей. Ты не знаешь, кто я, а я знаю, что ты действуешь под именем Кэш. Ты не должен был влезать до тех пор, пока не заключат сделку, так в чем дело?

Голос у нее был гораздо спокойнее, чем он мог предположить.

Все еще держа Хьюберта за лодыжки, N сказал:

— Прежде всего я знаю, кто ты, Мартин. И должно быть очевидно, что все происходящее — всего лишь неожиданный пересмотр наших планов на вечер. Наверху выяснили, что твой друг собирался надуть своих клиентов. Тебе не кажется, что нам следовало бы убрать его с дороги, прежде чем здесь появятся покупатели?

Она посмотрела вниз, на дорогу, не убирая пистолет.

— Мне ничего не говорили об изменениях.

— Возможно, просто не смогли. Извини, что напугал тебя.

N попятился до края дороги. Он бросил ноги Хьюберта, прошел вперед и ухватился за воротник жакета.

Мартин опустила пистолет.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— От связного. Как его теперь называют? Нашего контролера. Он сказал, что ты будешь делать всю бумажную работу. Интересный парень. Он индеец, ты знала? Живет в Фонтенбло. У его дочки есть кролик по имени Кастер.

N опустился на колени и схватил Хьюберта за бока. Когда он толкнул его вперед, тело сложилось пополам и издало стон.

— Он все еще жив, — сказала Мартин.

— Нет. Это воздух.

N посмотрел через край узкой полоски травы вниз, в ту же пропасть, которую видел, стоя на краю стоянки. Дорога вверх на плато бежала по самому краю ущелья.

— Мне не показалось, что он собирается обманывать кого-то. — Она так и не вышла из-за «мерседеса». — Он хотел заработать денег. Так же, как и мы.

— Этот проныра только обманом и зарабатывал деньги.

N подтолкнул сложенное тело еще на дюйм ближе к краю. Кишечник Хьюберта опорожнился с чередой хлюпающих звуков и сильным запахом экскрементов. N качнул тело и отпустил вниз. Хьюберт тут же исчез. Через пять или шесть секунд долетел мягкий звук удара о каменистую насыпь, а потом было тихо до тех пор, пока не раздался почти неслышный глухой стук.

— Он обманывал даже своих покупателей, — сказал N. — Половина его мебели была подделкой.

Он отряхнул руки и осмотрел свою одежду на предмет пятен.

— Жаль, что меня не предупредили, что так произойдет. — Мартин спрятала пистолет в сумочку и медленно обошла вокруг машины. — Я могла бы вызвать группу поддержки, ведь так?

— Могли бы, — сказал N. По-английски он добавил: — Если вы действительно уверены, что так для вас лучше.

Мартин кивнула и облизала губы. Ее волосы сияли в отсвете фар. Оказывается, она была одета в черную рубашку-платье, а стройные ноги в нейлоновых чулках заканчивались туфлями-лодочками на низком каблуке. Оделась для арабов, а не для ресторана. Мартин провела рукой по голове и посмотрела ему в глаза.

— Хорошо, мистер Кэш, что же мне делать теперь?

— То же, что вы должны были делать раньше. Я поеду в ресторан, а вы отправляйтесь за своей машиной. Человек, который гонит ее из Парижа, должен переправить «мерседес» в Россию.

— Как насчет…

Она махнула рукой в сторону таверны.

— Я собираюсь выразить нашим друзьям самые искренние сожаления и заверить, что их требования скоро будут удовлетворены.

— Мне говорили, что полевая работа полна сюрпризов, — неуверенно улыбнулась ему Мартин.

Через боковое стекло N заметил на заднем сиденье плоский черный портфель. Он сел за руль, поставил сумку на колени и потрогал рычаги. Нажав кнопку на двери, он отъехал на сиденье назад, чтобы освободить себе больше места.

— Черт возьми, до чего же жаль отдавать эту прекрасную машину какому-то русскому бандиту.

Он поиграл с кнопкой, опуская и поднимая сиденье.

— Кстати, как мы называем наших бедных на оружие друзей? Тонто называет их тряпочными головами, но даже у них должны быть имена.

— Мсье Темпл и мсье Ло. Дэниел не знал их настоящих имен. Не пора ли нам ехать?

N снял машину с ручника. Нажал педаль тормоза и переместил рычаг переключения скоростей из нейтрального положения на первую скорость.

— Дайте мне портфель с заднего сиденья. Лучше сделать это сейчас, сэкономим время.

N отпустил педаль тормоза, и «мерседес» поплыл вперед. Мартин взглянула на него, затем повернулась, чтобы встать коленкой на свое сиденье. Она наклонилась вбок и потянулась за портфелем. N сунул руку в сумку, приставил конец глушителя к груди женщины и выстрелил. Он услышал, как пуля стукнулась обо что-то вроде кости, а затем понял, что она прошла через тело и ударилась о металлическую арматуру под кожаной обшивкой. Мартин рухнула в промежуток между сиденьями. Перед N взлетела длинная нога, резко дернулась, стукнув по приборной панели так, что от туфли отвалился каблук. Гильза со свистом отскочила от ветрового стекла и рикошетом ударила его под ребра.

N сунул пистолет на место и нажал педаль газа. Мартин соскользнула еще глубже в проем между сиденьями. N распахнул свою дверь и крутанул руль влево. Ее бедро съехало на рычаг переключения скоростей. Он снова нажал на газ. «Мерседес» рыкнул и скачком рванул вперед. Очень близко к краю дороги N выпрыгнул из машины.

Гладкая, утопленная в задней двери ручка была настолько близко, что он смог бережно погладить ее на прощание. Дюйм за дюймом машина приближалась к краю дороги. Мартин бессознательно пробормотала что-то неразборчивое. «Мерседес» подкатился к пропасти, высунул над ней свой нос, накренился вперед и вниз и, словно в колебании, замер. Лампочка на потолке осветила Мартин, пытающуюся вернуться назад на свое место. «Мерседес» дрогнул и качнулся вперед, опустив нос еще глубже, а потом изящно и с неохотой соскользнул с обрыва в зияющую черноту. Кувыркаясь в воздухе, он показал свои колеса в желтом свете фар, который погас, как только машина врезалась во что-то далеко внизу.

N шел размашистым шагом вверх по холму, и вдруг перед его глазами возник отчетливый образ длинной женской ноги, яркий и неожиданный, как вспышка молнии. Плавный изгиб, бегущий от модельного бедра до нежной тыльной стороны коленки и дальше по икре. Словно скульптура идеальной ноги, этот совершенный образ заполнял перед ним все пространство. Когда же Мартин собиралась сделать свой ход? Она слишком долго колебалась, когда следовало выстрелить, она не смогла бы этого сделать, когда он вел машину, так что скорее всего это произошло бы на стоянке. У нее была «беретта» двадцать пятого калибра, отличная штука, как считал N. Вытянутая нога Мартин снова вспыхнула перед ним, и он с трудом сдержал дурманящее голову чувство восторга.

* * *

N прошел мимо стены таверны и вступил в полоску мягкого света, льющегося из окон. Гравий на стоянке хрустел под ногами. После трехкилометровой пробежки в гору он даже не запыхался — замечательный результат для мужчины в его возрасте. N направился к дальнему концу парковки, положил руки на забор и вдохнул воздух исключительной свежести и чистоты. Вдали под быстро бегущими облаками виднелись горные вершины и хребты. Великолепный уголок мира, очень жаль оставлять его позади. Но N все оставлял позади. Труднее всего оставить книги. Что ж, книгами торгуют и в Швейцарии. И у него ведь еще оставался «Ким».

N направился ко входу в таверну. Сквозь огромные окна были видны престарелые джентльмены в беретах, играющие в карты, семейка из местных ужинала с родителями, юноша и девушка у камина флиртовали, сгорая от страсти и влечения друг к другу. Плотная пожилая женщина принесла к семейному столику большое блюдо. Японские игроки в гольф не вернулись, все остальные столики пустовали. Возвращаясь на кухню, пожилая женщина подсела к картежникам и засмеялась над репликой одного старика, потерявшего почти все зубы.

Вряд ли кто-нибудь из них сдвинется с места в течение часа. Желудок N громко пожаловался, что, несмотря на близость еды, его не кормят. N отступил назад, в относительную темноту, и стал дожидаться второй части ночной работы.

Затем снова вышел вперед, так как недалеко от стоянки показались сияющие огни фар. N двинулся навстречу прозрачному свету и снова пережил старое доброе волнение, открывая себя непредвиденному, стоя на пересечении бесконечного множества вариантов. «Пежо» того же года выпуска, модели и цвета, что и у него, появился на широкой парковке вслед за светом фар. N направился к машине, и двое мужчин на переднем сиденье встретили его напряженными, невыразительными лицами. «Пежо» подъехал к нему сбоку, и стекло поползло вниз. Безжизненное, рябое лицо пристально смотрело на него с холодной, угрожающей беспристрастностью. N это понравилось — значит, ситуация предсказуема.

— Мсье Темпл? Мсье Ло?

Без перемены выражения лицо человека за рулем стало глубже, интенсивнее, казалось, он одновременно стал и жестче, и человечнее. N прочел полную историю гнева, разочарования и неудовлетворенных желаний. Шофер после некоторого колебания посмотрел в глаза N и медленно кивнул головой.

— Есть проблема, — сказал N. — Пожалуйста, не беспокойтесь, но мсье Хьюберт сегодня не сможет присоединиться к вам. Он попал в серьезную автомобильную катастрофу.

Человек на пассажирском сиденье сказал пару предложений по-арабски. Его руки обхватили ручку толстого черного «дипломата». Шофер что-то односложно ему ответил и повернулся к N.

— Мы ничего не слышали об аварии. — Его французский звучал по-варварски жестко, но говорил он без ошибок. — А вы, простите, кто?

— Марк Антоний Лаборе. Я работаю на мсье Хьюберта. Несчастье произошло во второй половине дня. Думаю, он говорил с вами до этого?

Мужчина кивнул, и радостный поток адреналина снова хлынул в кровь N.

— Недалеко от Монтори потерял управление туристический автобус и столкнулся с его «мерседесом». К счастью, мсье Хьюберт отделался всего лишь переломом ноги и сильным сотрясением мозга, а его спутница, молодая женщина, погибла. Он то приходит в сознание, то теряет его, и, конечно же, он очень расстроен из-за смерти девушки, но когда я оставлял его в госпитале, мсье Хьюберт выразил свои сожаления по поводу причиненных неудобств. — N вдохнул еще литр прозрачного воздуха. — Он настаивал, чтобы я лично принес его глубочайшие извинения и заверил вас в его почтении. Он также желает, чтобы вы знали, что не далее как после небольшой задержки все дела будут улажены.

— Хьюберт никогда не говорил о помощнике, — сказал шофер. Другой произнес что-то по-арабски. — Мсье Ло и я желаем знать, что подразумевается под «небольшой задержкой»?

— Дело всего нескольких дней, — ответил N. — Все детали у меня в компьютере.

Их смех прозвучал, как треск веток, как звук от автомобиля, приземляющегося на деревья и скалы.

— Наш друг Хьюберт без ума от своего компьютера, — сказал шофер.

Мсье Ло наклонился вперед и посмотрел на N. У него были густые усы, высокий лоб интеллектуала и пронизывающий взгляд ясных темных глаз.

— А как звали погибшую женщину?

Акцент у мсье Ло был сильнее, чем у водителя.

— Мартин. Все, что я знаю, — сказал N. — Непонятно, откуда взялась эта сучка.

Глаза мсье Ло сощурились.

— Мы продолжим беседу внутри.

— Рад бы присоединиться к вам, но мне нужно возвращаться в госпиталь. — N махнул сумкой в дальний конец стоянки. — Почему бы нам не пройти туда? Это займет каких-то пять минут. Я покажу вам, что есть в компьютере, и вы обсудите все за ужином.

Мсье Темпл глянул на мсье Ло. Мсье Ло поднял и опустил указательный палец. «Пежо» зашуршал по гравию и остановился у забора. Габаритные огни погасли, и мужчины вышли. Мсье Ло ростом около шести футов и худой, мсье Темпл — на несколько дюймов выше и толще в груди и в поясе. На обоих отличные темные костюмы и сияющие белизной рубашки. Приближаясь к ним, N видел, как они поправляют одежду. У мсье Темпла был большой пистолет в наплечной кобуре, у мсье Ло что-то поменьше в кобуре на поясе. Они чувствовали свое превосходство, даже некоторое презрение к мсье Лаборе — лакею торговца антиквариатом, который привязан к своему компьютеру, как младенец к материнской груди.

N подошел к мсье Темплу сбоку, улыбнулся и нырнул сквозь щель в заборе.

— Лучше, если они не увидят экран, — сказал он в их нахмуренные лица. — Я имею в виду — люди в ресторане.

Теряя терпение от всех этих глупостей, мсье Ло кивнул мсье Темплу:

— Иди разберись с этим, — и добавил кое-что по-арабски.

Мсье Темпл оскалился, дернул вниз полу пиджака, нагнулся, положил правую руку на грудь, а другой рукой помог себе установить равновесие и просунул свое пузо через трехфутовую щель. N отошел в сторону, держа свою сумку сверху на заборе. Мсье Темпл перекинул одну ногу через белую нижнюю планку и заколебался, будто не зная, поднять ему вторую ногу или опустить эту. Наклонившись влево, он согнул правое колено и крутанулся. При этом зацепился ногой в легком кожаном ботинке за забор. N сделал еще один шаг вдоль забора, прижав сумку к груди, словно пытаясь защитить ее. Мсье Темпл отскочил на одной ноге в сторону и вызволил другую. Смутившись, он нахмурился и снова подергал полу пиджака.

N встал на колени, держа сумку перед собой. Мсье Ло взялся за доску и просунул голову через щель. Когда он перешагнул через нижнюю перекладину, N выхватил пистолет и выстрелил прямо в центр его интеллектуального лба. Пуля вырвалась через затылочную часть черепа мсье Ло и, ведомая законами физики и невероятной удачей, чмокнула мсье Темпла в грудь; кровь и серая мякоть забрызгали его рубашку. Мсье Темпл пошатнулся назад и со стоном рухнул на землю. N чувствовал себя как игрок в гольф, попавший в лузу во время прощального турнира. Он вскочил на ноги и приблизился к мсье Темплу. Гримасничая и захлебываясь кровью, заливающей рот, араб все еще храбро пытался вытащить пистолет из наплечной кобуры. Пуля прошла через легкое или, может быть, гуляла где-то внутри, прежде чем остановиться. N установил дуло глушителя позади мясистого уха, и правый глаз мсье Темпла, большой, как у коровы, повернулся на него.

Свет струился из окон таверны, мягко освещая ряд машин и растекаясь по гравию. Мсье Ло в неуклюжей позе лежал на нижней планке забора, свесив руки и ноги по обеим сторонам. Кровь капала на траву под ним.

— Красота всегда радует глаз, — сказал N.

Мсье Темпл предложил что-то очень неприятное в ответ, но его оборвала девятимиллиметровая пуля.

N сгреб мсье Ло за воротник и ремень и стащил с забора. Затем взял его за запястья, отволок по траве к краю ущелья и вернулся за мсье Темплом. Он достал их бумажники из боковых карманов и вынул деньги, в сумме вышло около тысячи долларов франками. Он сложил купюры в карман пиджака и выкинул бумажники в пропасть. Осторожно, чтобы кровь не попала на руки и одежду, N подтолкнул мсье Темпла ближе к краю и скатил его с обрыва. Тело тут же исчезло из виду. Следом он столкнул мсье Ло, и на этот раз ему показалось, что снизу из темноты донесся слабый звук удара. Улыбаясь, N направился назад к забору и перелез через него.

N открыл машину арабов со стороны водителя, вынул ключ из зажигания и откинул сиденье вперед, чтобы дотянуться до кожаного чемоданчика. Судя по весу, можно было бы сказать, что чемоданчик набит книгами. N мягко хлопнул дверью и перекинул ключи через забор. Находясь в прекрасном расположении духа, он не смог удержаться от тихого смеха, пересек покрытую гравием площадку и направился вниз с холма к своей машине с сумкой в одной руке и чемоданчиком в другой, качающимся в такт шагам.

Сев за руль, N поставил чемоданчик на пассажирское сиденье и включил верхний свет. В течение нескольких секунд он не мог пошевелиться, только смотрел на гладкую черную отстроченную кожу и медные защелки. У него перехватило дыхание. N наклонился к кейсу, закрыл глаза и нажал пальцами на застежки. Они открылись с плавным, значительным звуком. Он приподнял крышку на несколько дюймов, раскрыл глаза и увидел плотные ряды перевязанных тысячедолларовых купюр, лежащих в три слоя.

— И все это мое, — прошептал N.

Через несколько секунд, придя в себя, он вдохнул и выдохнул, чувствуя, как все мышцы тела дышат вместе с ним. Затем завел машину и плавно покатился вниз с горы.

Когда N повернул к огражденной стоянке, он увидел ярко освещенные окна столовой, за которыми вовсю шел праздник. На столах горели свечи, до него долетали гул и отдаленное жужжание людских голосов. Эта счастливая толпа, казалось, заняла все места на стоянке, разве что кроме грузовика с надписью «Комет», припаркованного перед кухней под таким углом, что он занимал три места сразу. N прокатил мимо грязного «рено» пьяных басков, высокого красного авто японских туристов, мимо «сааба» немцев и других знакомых и незнакомых машин. Перед решеткой рядом с входом оказалось свободным узкое местечко. N въехал в ворота, собрал свои сумки и, задержав дыхание и втянув живот, протиснулся из машины наружу.

Шофер грузовика в синем комбинезоне сидел на стуле у дверей в кухню. Лицо его выражало скуку и безграничное терпение, как у музейного стража. Женщины в это время суетливо бегали туда-сюда с полными подносами и грудами посуды. N стало интересно, что же это такое важное понадобилось привезти вечером в воскресенье, а затем он увидел ярко вспыхнувшее платье Альбертины, стоявшей лицом к раковине и спиной к нему. В нескольких дюймах от ее бедра хозяин гостиницы склонился над раковиной, скрестив руки на груди, и что-то говорил сквозь зубы с заговорщическим видом. Интимность их беседы, ее внимательное отношение к его словам подсказали N, что это отец и дочь. То, о чем папочка не знает, его и не расстроит, подумал он.

Хозяин обернулся, и они встретились взглядами с N.

N улыбнулся ему и плечом открыл стеклянную дверь.

По дороге к конторке он увидел, что это его собственное приподнятое настроение наполнило обычный воскресный обед ощущением праздника. Японские джентльмены, семья немцев, французские туристы и группа местных басков ели и пили за разными столами. Альбертина не освободится еще в течение нескольких часов. У него достаточно времени, чтобы заказать билет на самолет, упаковать вещи, насладиться ванной и даже вздремнуть. Адреналин перестал поступать в кровь, и N почувствовал, что телу требуется отдых. Голод, который он испытывал раньше, исчез — еще один знак того, что надо немного поспать. N взял ключ со стенда и поволок тяжелющий чемодан по лестнице, включая по дороге свет.

Он замкнул дверь изнутри, сел на кровать и открыл кейс. Двадцать пять банкнот в каждом пакете, шесть рядов в ширину и три ряда в глубину. Четыреста пятьдесят тысяч долларов: не миллион, но душу греет. N закрыл кейс, аккуратно положил его на полку в шкафу и поднял трубку телефона. Через двадцать минут он обеспечил несуществующему джентльмену по имени Кимбалл О’Хара чартерный рейс из По в Тулузу в четыре утра и перелет до Марселя на пять. Беспокойство его заказчиков не достигнет серьезной стадии до тех пор, пока он не доберется до Тулузы, и N уже будет лететь на самолете в Италию, когда они дойдут до стадии совершенной паники. Тела могут не найти в течение многих дней.

N сложил и упаковал свою одежду в сумку на колесиках и поставил ее у двери. «Кима» он оставил на прикроватном столике. Он выбросит свою сумку в канал где-нибудь в Олороне.

Горячая вода с журчанием стекала в раковину, N брился второй раз за день. Ванна убаюкала его до дремоты. Он обкрутил полотенце вокруг талии и вытянулся на кровати. Прежде чем N погрузился в сон, перед его глазами возник последний образ — неподвижная великолепная женская нога в прозрачном черном чулке.

Тихий, но настойчивый стук в дверь разбудил его. N посмотрел на часы: одиннадцать тридцать, раньше, чем он предполагал.

— Сейчас иду.

Он встал, потянулся, плотнее обмотал полотенце вокруг талии. Облако тошнотворного цветочного запаха окутало его, как только он открыл дверь. Альбертина, одетая в плащ поверх ночной рубашки, нырнула в комнату. N поцеловал ее шею, едва коснулся жадных губ, он продолжал улыбаться, пока она тащила его к кровати.

* * *

Альбертина закрыла за собой дверь, и трое мужчин в коридоре одновременно выступили вперед. Тот, что был справа, открыл мешок для мусора и протянул ей. Она сунула туда большой окровавленный нож и изорванную ночную рубашку. Мужчина окинул ее внимательным взглядом.

— Можете войти, — сказала Альбертина, благодарная за то, что он не стал ничего говорить на своем отвратительном французском.

Все трое поклонились. Несмотря на все обещания себе, она не смогла удержаться и поклонилась им в ответ. Униженная, она снова выпрямилась, чувствуя их взгляды на своем лице, руках, ступнях, лодыжках, волосах и на всем остальном, что они могли разглядеть. Альбертина отошла в сторону, и они проскользнули по очереди в комнату, чтобы начать работу.

Она спустилась в затемненный холл, ей навстречу из-за конторки встал отец. Под длинным столом Гастон, пес, черный с белым, вздрогнул во сне.

— Все прошло нормально? — спросил отец.

Он тоже оглядел ее, ища пятна крови.

— А как, ты думаешь, все прошло? — вопросом ответила Альбертина. — Он почти спал. К тому моменту, когда он понял, что происходит, его грудная клетка была уже вскрыта.

Кодовый замок на входной двери щелкнул и открылся. Два американца посмотрели на них. Гастон поднял голову, вздохнул и снова заснул. Альбертина сказала:

— Эти идиоты в беретах сейчас наверху. Кстати, как долго вы использовали японцев?

— Около шести месяцев.

Человек в твидовом пиджаке говорил по-английски, потому что знал, что этот язык раздражает ее, а вызывать раздражение было его способом флиртовать.

— Эй, нам нравятся эти дикие и сумасшедшие парни, они наши меньшие самурайские братья.

— Только пусть твои пустоголовые братья не упустят чемодан в шкафу, — сказала Альбертина.

Уродливый в спортивном костюме хитро глянул на нее.

— У этого человека хорошая одежда. Может, сменишь прикид? — язвительно заметила она.

— Все его вещи отправятся прямо в огонь, — сказал уродливый. — Мы даже не смотрим на них. Знаешь, мы говорим о настоящей личности. Что-то вроде легенды. Я слышал о нем много увлекательных историй.

— Спасибо, Альбертина, — вмешался ее отец. Он не хотел, чтобы дочь слушала эти увлекательные истории.

— Есть за что благодарить, — ответила она. — Этот старый петух заставил меня принять ванну. Кроме того, мне пришлось смыть запах моих духов, потому что он хотел, чтобы я пахла, как девушка из Бора-Бора.

Оба американца уставились на пол.

Тот, что был в твидовом жакете, закрыл глаза руками. Уродливый сказал:

— Альбертина, ты — идеальная женщина. Все восхищаются тобой.

— Хорошо, тогда я должна получить больше денег.

Она развернулась и пошла вниз по лестнице.

Уродливый пропел ей вслед:

— Не правда ли, романтично?

Под его сладкий фальшивый тенор грузовик завелся и задним ходом подъехал к дверям.

Примечания

1

Дерьмо (фр.).