Сказаниада

Петр Ингвин, 2019

Влюбленные пожелали сказочной жизни, их перенесло в мир сказки, а жизнь заставила стать известными всему миру персонажами Илиады и Сказания о Святом Георгии. Цитата: «Чтобы встретившаяся пара людей жила в сказке, нужно строить ее с обеих сторон, и строительство это – до последнего вздоха». (Автор обложки Олег Щербаков.)

Часть первая. Красная Шапочка, сын мельника и заморский принц

А теперь, честной народ,

Вынь-ка рожи из бород!

Чай, у нас не панихида,

А совсем наоборот!

(Леонид Филатов «Про Федота-стрельца»)

Глава 1. Красная Шапочка

Ее звали Улька, но все говорили просто: Красная Шапочка. Думали, она умом двинулась. Пусть что угодно думают, но голову Красная Шапочка покрывала совсем по другой причине. Сын лавочника помнил ее длинноволосой красавицей, и попасться ему на глаза с куцыми облезлыми клочками… проще утопиться. А все папа. Но папу винить нельзя, у него так жизнь сложилась.

— Вырастешь — поймешь, — говорил он каждый раз, когда напивался.

Папа был строгим и вспыльчивым. Он никогда не играл с Красной Шапочкой, не возился, как другие папы с другими детьми. Он только воспитывал.

— Улька! А ну поди сюда, сейчас кое-кто ремня кое за что схлопочет…

Ремнем воспитание и ограничивалось, потому что воспитывать примером папа не мог. Пример он подавал только отрицательный, а правильные слова, если с подаваемым примером они не сходились, Красная Шапочка всерьез не воспринимала. Так сложилось, что она даже называла папу на вы:

— Папа, вы зачем с лучиной в сарай поперлись, там же сено…

Пожар она в тот день потушила, а шикарные волосы, свою гордость, спалила почти до корней. С тех пор и получила прозвище — от тех, кто не знал, что скрывалось под вязаной шапочкой.

Папа часто бил маму ни за что, хотя ему так не казалось. Он причину видел, а Красная Шапочка и мама не видели. Это стало уроком на всю жизнь: мужчины видят глубже и дальше, потому что они сильнее. Верность выведенного умозаключения подтверждал каждый прожитый день. Но иногда Красная Шапочка полностью поддерживала папу, особенно когда денег у него не оставалось даже на стаканчик горькой. Папа словно с ума сходил, и оставалось только прятаться где-нибудь в лесу и надеяться на лучшее. Лучше бы нашлись деньги, ведь пьяный папа — почти святой. Ну, когда уже лыка не вяжет. В таких случаях в нем просыпались лучшие стороны, он всех любил и хотел облагодетельствовать. Не успевал. Он засыпал, а утром все начиналось заново.

Папе не давало покоя прошлое бабушки. Бабушке, в отличие от мамы, с замужеством повезло, брак с дедушкой в свое время принес ей богатство и титул, а также шутливое прозвище владычицы морской — оно пошло от острого на язык дедушки. Как-никак, бабушка была замужем за адмиралом. Прошли годы. Сейчас ничто не напоминало о блистательном прошлом. Когда дедушка помер, богатство быстро рассосалось, остались только покосившийся домик, разбитое корыто да слухи один другого неправдоподобнее. Вплоть до того, будто бы дед-адмирал умел с рыбами разговаривать, а те его желания исполняли.

Страшно хотелось есть. Обидно, еда — вот она, с собой, только руку протяни. Мама послала Красную Шапочку к бабушке с пирожками — скорее всего, чтобы уберечь дочку от папы, который раздобыл где-то бутыль самогона и рассчитывал на приятный вечер. Приятный¸ увы, не для всех. Поручение стало спасением, Красная Шапочка даже ужина не дождалась — схватила приготовленную корзинку и была такова.

Красной Шапочке строго-настрого запретили есть пирожки:

— Это для бабушки, у нее зубки слабые, поэтому пирожки мы для нее делаем особые — мягкие, рассыпчатые, чтобы на языке таяли. А тебя бабушка обязательно чем-нибудь угостит.

Это сказала мама, а сюсюканье, как с маленькой, понадобилось, чтобы смягчить слова папы:

— Тронешь — убью.

Бабушка, конечно, чем-нибудь угостит, но сначала это что-то придется приготовить: замесить тесто, приготовить начинку, растопить печь… Даже травяного настоя заварить — сколько же времени понадобится, пока вода закипит? В фантазиях иногда представлялось, как чайник моментально становится горячим… и сам гасит под собой огонь! И дрова чтобы сразу давали тепло, а не через нестерпимо долгое время, за которое голодный человек помрет от ожидания.

Размечталась. Только в сказках все делается «по щучьему велению, по моему хотению», а в настоящей жизни для результата нужно потрудиться.

Кроме труда в мире существовали чувства. Так вот же оно, спасение! Что есть главное оружие женщины, пусть даже начинающей, если не чувства? Красная Шапочка любила бабушку, а бабушка, конечно же, любила ее. Что сделает бабушка, когда к ней заявится голодная внучка с пирожками? К гадалке не ходи: пока готовится ужин, она угостит принесенным в подарок пирожком! Зачем же ждать? И вообще: одним пирожком больше, одним меньше…

Мягкое тесто действительно таяло на языке, а начинка — нежная, с очаровательной горчинкой — обволакивала и исчезала в горле как по волшебству. Рука вновь потянулась в корзинку. В конце концов, бабушке не пирожки важны, ей нужно внимание. Заглянула внучка хотя бы ненадолго — вот бабушке и радость, а с пирожками или без — без разницы. Лучше Красная Шапочка поможет бабушке ужин на двоих приготовить. И помощь будет, и ужин. Чудесный план.

План. Папино слово. У него полно всяких планов, и ни один не доведен до конца. Наверное, вместо «плана» лучше сказать «мечта». Мечты Красной Шапочки почти не сбывались, и все же они осуществлялись чаще, чем папины планы.

Постепенно на дне корзинки остался один пирожок. Грустный вздох никак не повлиял на знакомство последнего из пирожков и желудка.

Любопытно, из чего же сделана начинка. Из мяса? Тогда вопрос: откуда в доме мясо? Курицу в последний раз ели год назад, а зайца — в позапрошлом, и то лишь потому, что бедная животинка от папы убежать не смогла, настолько старой оказалась.

Похоже, начинка не мясная, вкус не совсем тот. Грибная или рыбная? Не понять. Ну, мама и учудила. Или сегодня папа пирожки пек? Редко-редко, но бывало, что на него накатывало вдохновение. В такие счастливые для семьи дни он то крышу чинил, чтобы на голову за обедом лить перестало, то, вот, пироги собственноручно пек на радость ближним. Когда папа за что-то брался, он все делал основательно, на совесть.

В том числе и пил. Правда, «на совесть» в этом случае не подходило, пьяный папа и совесть между собой не стыковались. Но «основательно» — да, не поспорить. Наверное, мама в свое время выбрала папу именно за основательность. Или маму никто не спрашивал. Замуж ее отдали в пятнадцать лет. Кстати, Красной Шапочке сейчас уже больше. Если бы не обожженные волосы…

Тренькали и заливались присвистывающими руладами невидимые птички, в высоте шумели деревья, ярко светило солнце, отчего на душе все распускалось и благоухало. Красная Шапочка любила лес. Бабушка жила между морем и опушкой, там же проходила дорога из заграницы в столицу, по ней кого только не носило. Папа не раз говорил, что домик расположен очень удачно: сразу и лес, и море, и деньги мимо ходят в неисчислимом количестве. Можно открыть трактир или гостиный двор. Идей, как заработать много и сразу, у папы всегда было много, а на достатке семьи его таланты почему-то сказывались в худшую сторону. Сын мельника, оставшийся без мельницы — незавидная судьба. Хорошо, что дядя Гаврила нанимал папу для перевозок.

— Что рассыпалось, то обратно в мешок с телеги не соскребай, лучше Ладе своей отдай, она какой-нибудь колобок дочке слепит, — говорил дядя Гаврила.

Сказано — сделано. Оттого у папы каждый раз все сыпалось и сыпалось из каждого мешка. Мука в доме не переводилась, и кроме колобков хватало даже на такие вот пирожки для бабушки.

— Привет, Красная Шапочка, — раздалось над ухом.

Она вздрогнула и оглянулась.

Нехорошо так незаметно подкрадываться к людям, когда они кушают или задумались. Тем более нельзя, когда то и другое вместе.

Перед ней стоял серый волк.

— Я несу бабушке пирожки. — Она поглядела в пустую корзинку и еще раз вздохнула. — Несла. Но лучший мой подарочек — это я. Бабушка все равно будет рада. Серый, отвези меня к ней, пожалуйста! Ну пжа-а-ааалста!

Красная Шапочка округлила просящие глазки и пару раз быстро моргнула. Волк — зверь мужского пола, ему не устоять перед что-то замыслившей женщиной, пусть даже несовершеннолетней.

А точно ли мужского? Она присмотрелась к встреченной посреди леса зверюге. Волк выглядел странно. И это мягко сказано. Уши у него были… не передать словами. Огромные, каждое в размер головы. В детстве мама сшила мягкую игрушку с такими ушами, но глаза у той зверушки были другие, добрые-предобрые. А у волка…

— Почему у тебя такие большие уши? — Красная Шапочка медленно отступила назад.

— Чтобы лучше слышать тебя.

Все верно, волк прав. А большие глаза — чтобы лучше видеть. А большие зубы…

Про них Красная Шапочка додумать не успела, чудовищного размера челюсти раскрылись, и жаркая пасть всосала ее в себя целиком, вместе с шапочкой и лаптями. Как надеваемый через голову длинный свитер, Красную Шапочку окутала непроглядная тьма и стала заталкивать во что-то жуткое и противное. Мир — яркий, радостный, с птичками и солнышком — остался далеко за острыми клыками, словно кто-то захлопнул ставни единственного окна.

Красную Шапочку съели?!

Это была последняя мысль. После нее — только ощущения, будто бы что-то хватало, тащило и перекручивало, растворяя в бесконечном ужасе.

Глава 2. Сын мельника

По лицу хлестали ветви, слепили пробившиеся сквозь кроны прямые лучи. Лес будто ополчился против Данилы. То огромное дерево поперек просеки не пойми откуда свалится и путь перегородит, то, как здесь, листва настолько мощно разрослась, что чуть не скидывала всадника с лошади.

Данила не обращал внимания. Грудь пучило предвкушением, мечты перестали быть чем-то призрачным и далеким, они превратились в планы и обзавелись сроками. Один взгляд на солнце — и на душе разлилась патока: к этому времени все должно быть кончено. Лучше бы подождать еще, но он не мог ждать и лишь сильнее пришпоривал коня.

Сколько бы старуха не отнекивалась, но не может быть, чтоб не припрятала чего-то на черный день. У нее столько всего было — нормальному человеку за тысячу жизней не потратить, а имеющему воображение — за десяток.

На воображение Данила не жаловался.

— Ведь все с собой в могилу утащит, карга старая, — не раз жаловался он жене. — Лучше бы о детях подумала.

Когда умер отец Данилы, старшему сыну — Гавриле — он завещал мельницу, младшему — Ваньке — оставил свои лучшие сапоги да жутко породистого кота. Узнав цену будущих котят, на кота возложили невероятные надежды. Увы, тот только жрал да спал, причем жрал больше хозяев и только особенные продукты, за которыми для него в город ездили. Все надежды рухнули, как говорится, тому же коту под хвост: хозяин своенравной кошечки такой же породы послал Ваньку проверить у лекаря, почему от его производителя котята не родятся. «Цвай яйцен клац клац», — мудрено объяснил заезжий лекарь. Хорошо, что одновременно жестами показал, чтобы все поняли. В общем, со временем так и помер котик, не оставив потомства, и только проданные сапоги принесли кое-что младшему из братьев. Ванька, и без того умом не блиставший (о чем говорила, к примеру, история с котом) с тех пор совсем спятил, стал на людей кидаться и, в конце концов, попал в богоугодное заведение, где и ныне обитал за крепким забором под именем Иван-дурак.

Средним был Данила. Ему в наследство достался осел. Намекал, что ли, дедуля на что-то? Неужели рукастому мужику, который из одного пня две табуретки вытачивал, нельзя было что-то большее дать? Оттого и запил Данила.

Женитьба на юной красавице Ладе, дочке покойного адмирала, поправило дела. В придачу к имевшемуся ослу приобрели еще пару, затем коня… Работой обеспечивал старший брат. Данила взял у него подряд на доставку. От заказчиков возил зерно, обратно — готовую муку. Выпивать, однако, не перестал. Сначала продали одного осла. Потом другого. Третьего. На очереди — конь.

Каурый старенький Дормидонт — последнее, что осталось. Требовалось принимать срочные меры. План созрел в голове давно, оставалось выбрать из нескольких возможностей да решиться.

Дочке он скажет, что услышал про болезнь бабушки, спешил, но, к сожалению, не успел. Лада, конечно, все сразу поймет, она прекрасно разбирается и в пирожках, и в смертях, и в причинах, и в следствиях. И что же? Куда ей деваться? Примет как должное. А время все расставит по местам и докажет, кто был прав.

Резко натянутые поводья заставили Дормидонта встать на дыбы и едва не опрокинули. На полянке над бездыханным девичьим телом навис незнакомец в доспехах. Коня поблизости не видать. Значит, это не драконов гридень, те пешком не ходят. И в одиночку они стараются не передвигаться — люди власть уважают, но слуг любой власти почему-то на дух не переносят, оттого время от времени и пропадали посланцы дракона бесследно.

Тогда кто же это? Странствующий витязь, что дал обет помощи страждущим? Тоже должен быть конным. И поведение не соответствовало: обязан бы помогать, а не наоборот. Скорее всего — тать лесной. Хорошо, что один, иначе Даниле несдобровать.

Сердце сдавило и едва не остановилось: девочка была в красной шапочке.

Тать еще только оборачивался, когда Данила выхватил из-за голенища нож и прыгнул с седла.

Незнакомец не ожидал нападения. Он вообще не обращал внимания на подъезжавшего всадника — весь сосредоточился на распластанной жертве. Меч оставался в ножнах, щит валялся в траве, на поворачивавшемся безбородом лице застыли вопрос и удивление.

До цели оставалось где-то с локоть, когда противник среагировал на опасность. Он провернулся, откинулся спиной на траву, поднятая нога попала летевшему сверху Даниле в живот и перекинула по воздуху, отправив в полет к ближайшему дубу. Встреча головы и ствола ознаменовалась искрами в глазах и полной свободой сознания.

Когда хоровод цветных точек сошелся в одну, в ней находилось направленное в лицо острие меча.

Данила вспылил:

— Ты что с девкой сотворил, нелюдь?!

Говорить таким тоном, лежа безоружным перед противником, было опасно, но как еще говорить с убийвцем-насильником?!

— Ничего не творил. Шел по лесу, гляжу — валяется. Именно в таком виде. Нагнулся посмотреть, чем ей помочь, а тут ты с коня прыгаешь. За разбойника меня принял?

Данила пошарил рукой в траве. Ни камня, ни палки. Незнакомец заметил его движение, резкий холод клинка уперся Даниле в горло:

— Не дури. Говорю же, я ни при чем. Успокоился? Меня Егорием кличут, суженую свою ищу. А ты кто?

— Данила-мастер из Вторых Погорелок. К морю еду, по делам.

Острие отодвинулось от шеи.

— Ты меня не убьешь? — спросил Данила.

— А есть за что?

Данила поднялся, в глаза бросилась корзинка.

Пустая. Подарок теще не дошел до назначения.

— Прости, тороплюсь. — Данила покосился на лежавшее в траве тело. Безжизненное лицо дочки застыло в страшной гримасе, из оскалившегося рта текла серая пена. — Ты тут как-нибудь сам, ага?

Уже не помочь. Бедная глупая Улька. Как была непослушной дурой, так и померла. Точнее, от того и померла. Потому что старших не слушала. Дети, ну хоть иногда слушайте родителей, они же на вашей стороне и плохого не посоветуют.

Данила вскочил на коня, круто развернул его и помчал в обратную сторону. Егорий — мужик хороший, он всего лишь хотел помочь Ульке. Данила вспомнил разговоры про отважного витязя, который помогал слабым и всегда держал слово. Его прозвали Егорием Храбрым, а встречу с ним считали хорошей приметой. Егорий Ульку и похоронит. А Даниле теперь нужно бежать.

Есть другой выход. Убить Егория и все свалить на него.

Отличный план. Но невыполнимый, как все до единого планы Данилы. С Егорием в прямой схватке не справиться, Данила проиграл, даже когда со спины прыгнул. И что такое нож против меча и доспехов?

Остается одно. Бежать.

Встает вопрос: куда? От того, кто родственницу пытался на тот свет отправить и собственными руками дочь погубил, даже братья отвернутся. Наняться батраком? Гребцом на корабль? Лучше уж к Будимирычу податься, там и слава, и окружающие глядят со страхом и уважением, и мошну можно за день набить так, что другому за год не нагорбатить.

Жаль, у Будимирыча сейчас неприятности, опять прижали его шайку-лейку, слухи про облавы даже в Погорелки доходили.

А если придумать неизвестного убивца-насильника и свалить на него? Мало ли, кто по лесам шастает. Можно сочинить замечательную историю: застиг, мол, супостата на месте преступления, бился насмерть, но не одолел и едва ноги унес. А дочку не уберег.

А если дойдет до разбирательства? Труп покажет, что скончалась Улька не от ножа или побоев. А пирожки пек Данила. Выходит, лучше молчать, нет трупа — не будет и неприятностей. Можно объявить, что вообще неизвестно, куда она подевалась. Сбежала из дома. Даже поискать можно для виду.

Все бы хорошо, но Егорий жив и здоров, и если некстати объявится… Слово Данилы против слова Егория — кому поверят? Егорий — личность известная, от него грязь как от масляной сковородки отваливается, и чтобы запачкать, нужно потрудиться. Сделать вид, что «моя хата с краю, ничего не знаю» не то чтобы невозможно, но потребуются время и желание, а там, где человек не справится, помогут боги. Из двух необходимых частей — желания и времени — первое у Данилы превосходило все мыслимые границы, но второе своим отсутствием напрочь перечеркивало первое.

И Ладу не проведешь, она сразу раскусит, кто виноват. Сердцем почует.

Те же ветки хлестали теперь с другой стороны, солнце било в спину, и Данила несся вперед… точнее, назад, по черноте собственной тени. Среди яркого дня — по бесконечной темной полосе. Бывает же. Может, и в жизни сплошная черная полоса — оттого, что к свету задницей жил?

Деревня вынырнула из-за деревьев внезапно, дом Данилы — крайний, что здорово, ни с кем лишних разговоров вести не придется. Не те сейчас время и настроение, чтобы с соседями виды на урожай обсуждать. Однако обстоятельства заставили Данилу миновать собственный дом и проехать дальше, к колодцу, где зачем-то собрались все деревенские жители. Происходило что-то значительное. Не настолько, как в судьбе Данилы, но причину узнать стоило.

Толпа окружила глашатая в расшитом кафтане и колпаке с изображением крылатого змея. Рядом внимательно поглядывали по сторонам два конных гридня-охранника в полном вооружении — с копьями в руках, при мечах и с притороченными к седлам луками. На остроконечных шлемах и щитах красовался тот же крылатый змей.

— Люди великого государства! — громко зачитывал посланец дракона. — Слушайте и не говорите, что не слышали, и передайте тем, кто работает или болеет.

В толпе Данила заметил жену. Сейчас, перед расставанием, Лада в вышитом сарафане и платке показалась такой щемяще родной и необходимой…

Без нее будет трудно. Но с ней — невозможно.

— В славном городе Гевале, — разносился четкий голос глашатая, — объявляется ратный сбор всех, кто готов отстоять честь родного дракона от заморских посягательств…

На подъехавшего Данилу недовольно обернулись. Он развернул коня. Дальше можно не слушать, главное понятно. Губы сами собой растянулись в улыбке. Скоро будет война, а война — это возможность заработать как праведными путями, жертвуя собой ради отчизны и командиров, так и не очень праведными. Последнее проще, ощутимее и безопаснее.

Как же вовремя все происходит. Понадобилось бежать — вот тебе цель и направление. Все же, боги на стороне Данилы. Нужно сделать им подношение. Только заранее продумать, что просить. С ними ведь как? Не так сказал — и мучайся до конца жизни с тем, что получил по собственной глупости. В таких случаях говорят «заслужил». Странное слово. Про одного скажут — и понимаешь, что жил человек честно, порядочно, слова своего не нарушал, то есть действительно заслужил. А про другого скажут «заслужил» — и скривятся с брезгливым презрением, и всем понятно, что имелось в виду.

Данила кинул поводья на покосившийся плетень и, не снимая сапог, вошел в дом. В нос ударил запах свежих щей. И когда Лада все успевает? Сокровище, а не баба, была бы чужая — цены бы ей не было. Темная коса толщиной в руку, милый взгляд, нежные щеки… В общем, все у Лады ладное: и лицо, и фигура, и характер. А за годы совместной жизни стала хуже редьки. Не понимает, что если душа просит стопочку — нельзя поперек лезть, только хуже будет.

С порога донеслось:

— Данила, пожалел бы коня, весь в мыле.

Лада прибежала, едва увидела вернувшегося Данилу.

— С Улькой беда. — Он осмотрелся неожиданно новым взглядом: все вокруг стало чужим, даже сделанное своими руками. — Прохожий мужик сказал. Срочно лекарство нужно. Тащи все ценное, что осталось.

— Так ведь ничего не осталось. Что же делать-то, Данилушка?

Дура, как все бабы. Данила отпихнул ее, чтобы не путалась под ногами, сорвал со стола скатерть и стал кидать туда все, что можно продать: посуду, тряпки, восковые свечи…

На первое время хватит, а у солдат все за казенный счет. А после победы…

— Может, у Гаврилы занять? — Лада глядела на него потерянным взглядом, как ребенок, который узнал, что добрых волшебников не существует.

За Ульку Лада и себя продала бы. И Данила продал бы, да кто ж здесь ее купит? А с собой не потащишь, в пути она обо всем догадается, и вместо войны попадет Данила на виселицу.

— Некогда. — Он обнял жену и неловко ткнулся губами в прохладный лоб.

— Будто прощаешься. — Лада что-то почувствовала. — Данилушка, ты что-то недоговариваешь. Все очень плохо?

— Я все улажу и вернусь. Жди.

Глава 3. Заморский принц

Властительница помыслов. Отрада для глаз. Соловей зачерствевшей души. Какими только эпитетами ни награждал Борис Елену, когда от случайного прикосновения в груди пели птицы и сердце сжималось, будто на него конь наступил.

Ничто не предвещало событий, перевернувших мир с ног на голову. Или наоборот — с головы на ноги? Для Бориса очевидным было второе. Раньше он не знал зачем живет, за жизнь принимал громкие слова о величии, а приказы отца ставил выше собственного счастья. Все изменилось. Зрелая красота Елены потрясла его, изменила мировоззрение. Он считал женщин пустышками, что годились лишь для отдыха после битвы. С Еленой расставаться не хотелось. Она вспенила мозг, в глазах плясали красные пятна, в животе играла свирель.

Отдать дракону? Елену?!

Дракон приказал Борису взять двух гридней и отправиться за новой девушкой: «Найти и привести самую лучшую на свете». К заданию прилагалось дополнение, где вводились не менее расплывчатые определения «прекрасная» и «особенная». Как сочетать последние два взаимоисключающих понятия, Борис не знал. Красота везде одинакова, красота — это когда каждая часть тела совершенна и разница только в росте, цвете волос и прическе. А слово «особенная» подразумевало отличие от всех прочих. С какого конца начать: собрать прекрасных и выбрать ту, что выделяется больше других, или искать красивую среди особенных? Здравый смысл подсказывал, что это будут разные женщины. Наличие двух кандидатур перечеркивало первую часть требования: привести «самую лучшую». Но главное — вторая его часть, «лучшую». Как определить «лучшесть»? Лучшую — в каком смысле?! Ничего себе распоряженьице.

Слух про новеньких, поселившихся на чертовом болоте, принес сельский житель. Сам же вызвался отвести. Девушка, говорил, просто чудо. Умница и красавица, каких свет не видывал. «Девушка-цветок». А еще селянин намекал на ее божественное происхождение.

Понятно, помощь оплачивается, и если посланцы дракона не возьмут чужую — могут забрать свою, потому местные и лезут из кожи, чтобы угодить. И рожа у добровольного проводника уж больно разбойничья. Как бы в западню не завел.

Все время держались начеку, друг друга прикрывали, проводника от себя не отпускали. Болота миновали с трудом. Несколько раз кто-то падал с тропы, вытаскивали общими усилиями. А проводник чувствовал себя как рыба в воде. Еще и напевал в пути, а голос у него — заслушаешься, даже забываешь, куда и зачем идешь.

Борис не верил, что рассказ местного жителя окажется правдой. Не ожидал увидеть такую красоту. Собственно, вовсе не красота поразила. А что тогда? Бездонные глаза — мечущиеся в отчаянии и все равно звавшие к любви, потому что не умели быть другими? Правильная фигура, где все на своем месте и просится в руки? Чеканный профиль, что подошел бы богине? Может быть, она и есть богиня? Боги стараются не вмешиваться в дела людей, но «стараются» не значит, что не вмешиваются. И полукровки периодически появлялись. Борис лично не встречал, но слухи на этот счет ходили упорные.

Как только болота закончились, проводник заставил всех укрыться в яме за кустами:

— Девицу охраняет страшный оборотень. Обычно он ничем не отличается от человека, но едва решит, что ему или опекаемой девице что-то угрожает, все меняется: он обращается в чудовище, и все живое вокруг погибает. Даже цветы вянут. Девица-краса тоже страдает от этого. Мы доброе дело сделаем, если спасем ее от чудища лесного.

— Как узнаем, что оборотень отлучился? — спросил Борис.

— Нужно дождаться, когда он отправится за дровами.

Прошло несколько долгих часов, прежде чем стук топора возвестил, что время действовать настало.

Дошли быстро, проводник указал на мелькнувшую среди деревьев крышу избушки:

— Там.

— Федот, присмотри за ним, — распорядился Борис насчет проводника.

Со вторым гриднем они прокрались к избушке и с веревками и кляпом ворвались внутрь.

Дело спас напарник, иначе Борис все бы испортил. Потому что ноги застыли на пороге, а руки опустились. Увиденное было больше чем чудом. Проводник прав, без богов не обошлось. Платье из невероятной материи открывало плечи и великолепные лодыжки… и даже выше, что невероятно. Допустим, это домашняя одежда, ведь чужие здесь не ходят, и никто не увидит. Как же тогда выглядит выходная?!

А обувь — непредставимая, на высоком тонком каблучке? А взгляд? А губы?

И цветок на плече.

Прекрасная и особенная. Не юная и смазливая, каких сразу представляешь, когда надо выбирать на вкус дракона. Скорее, ровесница Бориса — лет под тридцать, а то и больше. У красивых женщин внешность и возраст никак не соотносятся.

Ничего лучше нельзя представить. Проводник получит свою награду.

Кляп, залом, веревки… Добычу Борис нес перекинутой через плечо, напарник прикрывал.

Проводник торопил:

— Уходим. Оборотень быстр, как рысь, и драться горазд, словно его боги учили. Догонит — порвет в клочья. И копье кидает, будто с ним родился.

— А Борис — лучший лучник в драконовой дружине, — высокомерно выдал Федот.

И все же они не мешкали.

Проводник сначала прятал рожу от жертвы, но около елки, куда вышли для отхода за болота, испуганный женский взгляд уперся прямо в него. Тот развел руками: я, мол, человек подневольный и вообще тут ни при чем, это все драконовы слуги.

Проводник сказал, что ее имя — Елена. Елена Прекрасная — сразу назвал про себя Борис. Сначала она мычала и брыкалась, но кляп и веревки делали свое дело. Будущий подарок дракону смирился с неизбежным.

В дороге через болота Борис никому не отдал Елену, нес бережно, как хрустальную. На островках, где останавливались отдохнуть, следил, чтобы ей было удобно. Даже путы немного ослабил. А когда остались два последних перехода, вообще снял. Но снял только веревки, потому что стоит Елене закричать, и отозваться может кто угодно. От оборотня ушли, но никому не ведомо, кто и что поджидает в раскинувшемся впереди лесу. Кляп, для надежности привязанный веревкой вокруг головы, остался на месте, в одно движение его не скинуть, даже имея свободные руки.

Но свободными руками можно было вытащить у Бориса оружие и угрозами принудить к чему-то. Он сознательно пошел на такой риск. Это было доверие и намек на общность судьбы: «Я не причиню тебе зла. Я хочу помочь. А если что-то произойдет, мы умрем вместе».

Борис оберегал Елену от тряски и от воды, на последнем островке разрешил полежать и прийти в себя. В ответ она бездумно тянулась к нему, как единственному, кто защитит. И он защищал. Когда Федот поднял на нее руку, чтобы поторопить, по воле Бориса чуть не остался без руки.

При выходе к лесу проводника вперед не отпустили:

— Против тебя ничего не имеем, твоя преданность дракону вне сомнений, но мы не верим никому. Это наша обязанность. Не отходи дальше, чем на два шага. Если впереди ждет засада, ты умрешь первым.

К твердой земле Борис нес Елену на руках. Его шею оплели покрывшиеся мурашками прохладные руки. Он вдруг почувствовал себя счастливым.

Она не могла быть простой женщиной, рожденной человеком от человека. Дракон хотел особенную — Елена была именно такой. Простая женщина не может не понимать, что распущенные волосы — это непристойно. Но русая грива Елены свободно развевалась, и если бы не руки Бориса, то волоклись бы через воду и грязь. Ни платка, ни даже косы, притом — детская непосредственность и непередаваемая чистота. Если добавить сюда сбивавшую с ног женственность, то смесь получалась невыносимая.

Искусительница с лицом ребенка. В груди холодело, руки непроизвольно сжимались. А в руках была она…

Елена словно не понимала, что делает что-то не так. Ее не смущали ни распущенные волосы, но голые ноги. Федот уже дважды оступался, заглядевшись на безукоризненные коленки, его вылавливали и, мокрого и грязного, вытаскивали на тропу. Но без помощи Бориса. Он держал Елену.

А когда ее волосы откидывались…

На плече иногда выжигают клеймо, потому в голову лезли нехорошие мысли. Ясно, что здесь — что-то другое, Елена никогда не была ни рабыней, ни каторжанкой. Ожоги и их последствия отсутствовали, кожа была чистой, но на плечо с шеи спускался невероятный алый цветок. С темным стеблем и зелеными листьями. Цветок был частью кожи, как загар или румянец.

Елена. Аленка. Аленький цветочек. Чудо, найденное в лесу.

Отдать дракону?!

Крамольная мысль засела занозой и лишила покоя. Борис отбрасывал ее, она возвращалась с подругами. К «не отдавать» пришли в гости «украсть» и «бежать». И не собирались уходить.

На выходе из болот были приняты все меры предосторожности, но, к счастью, снаружи никто не поджидал. Это радовало: шалопутный взгляд проводника и весь его жуликоватый вид с самого начала навевали нехорошие мысли. Впереди, насколько помнил Борис, тропа вела через опасные дебри, засаду можно ждать на любом участке. Коней, чтобы не бросать в лесу перед уходом в болота, оставили на ближайшем постоялом дворе, до него добираться почти сутки. В дороге придется ночевать. Довезет ли Борис Елену живой и невредимой? Второй вопрос: нужно ли так безответственно рисковать ради драконовой прихоти? Отсюда вытекал третий вопрос: что делать?

Ответ не понравится ни дракону, ни отцу Бориса.

Для передвижения через лес вытянулись в цепочку: проводник прокладывал путь, за ним шли двое настороженных гридней, один с обнаженным мечом, второй с луком наизготовку. Замыкающими двигались по тропе Елена с опекавшим ее Борисом. Через несколько шагов он сдвинул Елену рукой в сторону, натянул лук, и две стрелы поочередно нашли свои цели. На малом расстоянии граненый бронебойный наконечник пробьет любые латы. К тому же, Борис знал слабые места доспехов своих сослуживцев.

Третья стрела осталась на месте — пока Борис расправлялся с гриднями, проводник сбежал. Только что был — и нет его, будто растворился. Лесной житель, не иначе. Наверняка, соврал, что селянин. В первую очередь надо было проверить место жительства доносчика, а не желанный и так волшебно оправдавшийся слух.

Жаль, что так вышло. Свидетеля оставлять не хотелось. Теперь дракон точно узнает, кто украл у него добычу. А в замысле все было так просто и безупречно…

Борис освободил Елену от кляпа.

— Прости, не мог вынуть его раньше, — он выбросил тряпку и веревку, — на меня уже косились и могли заподозрить. Теперь все будет хорошо. Только не кричи, могут услышать не те, кто в состоянии помочь. Я уверен, что впереди нас ждет засада, туда идти нельзя.

Предчувствие не обмануло. Едва сошли с тропы, как до боли знакомые свистящие звуки заставили Бориса толкнуть Елену и упасть сверху, закрывая собой. Там, где они только что стояли, пронеслись стрелы.

Стреляли спереди. До собственной смерти Борис не дошел всего с десяток шагов. Если бы не решение бежать с Еленой…

Он вскинул лук и ответил несколькими выстрелами. Противники не видели друг друга, и Борис использовал передышку, чтобы утащить Елену глубже в чащу.

— Бежим, — тихо бросил он.

В своей неописуемой обуви на каблуках-гвоздях она не могла бежать, такая обувка предназначена для дворцовых залов, а не для леса.

— Сними, — прошипел Борис.

Она повиновалась безропотно. Понимала, кто спаситель, и что ждало впереди, опоздай он хоть на миг.

Держась за руки, они пронеслись по траве до местечка, где можно устроить ответную засаду.

— Сиди тихо. — Борис рукой пригнул Елену, чтобы она опустилась между корней огромного дуба, а сам с луком остался наблюдать сквозь листву и ветви.

Вскоре с обеих сторон послышалось движение. В таком лесу бесшумно не пройдешь, сухие ветки, листья, чешуйки коры — все издавало звуки, пусть самые тихие, но в тишине подобные грому. Борис выстрелил поочередно влево и вправо. Два вскрика прозвучали почти одновременно. Левый противник упал, правый со стоном и руганью отполз обратно в глухую чащу.

Около щеки Бориса просвистело. Он пустил стрелу ответно. Не зря ему присвоили титул лучшего лучника, за деревьями раздался еще один вой, жуткий, будто человека медленно резали. Для стрельбы на слух результативность просто невероятная, ни одна стрела не пропала даром. Пора воспользоваться плодами.

— Бежим.

Борис вновь потащил Елену за собой. Лишь когда она всхлипнула, до него дошло то, о чем не думалось в пылу боя: по корягам и колючим веткам он бежал в сапогах, а она босиком.

— Теперь идем осторожно, — приказал он, уводя Елену вправо от линии, по которой они уходили от погони до сих пор.

Мягко наступая, они выбрали новую позицию-укрытие, откуда просматривался прежний путь. По их следам осторожно двигались двое. Лучше сказать так: заметны были двое, остальные могли обходить стороной или отстать и идти где-то позади.

— Хватит, — один из преследователей резко остановился. — Она того не стоит.

Разглядеть говорившего было нельзя, мешала листва. На голос проводника не похоже. Борис натянул тетиву.

Осталось три стрелы. Что если эти двое — не последние?

— Двоих потеряли, Тит ранен. Я дальше не пойду.

— Мы их почти поймали!

Борис удовлетворенно выдохнул, сместил прицел на голос, который узнал, и выпустил стрелу.

— Ты говорил то же самое, когда нас было шес…

— Гроб тебе в глотку и кикимору в жены! — взвопил подстреленный проводник.

Вряд ли ранение вышло смертельным. Следующую стрелу Борис послал опять в проводника. Но тот, тертый калач, уже распластался по земле и, судя по звукам, отползал в чащу. Его напарник мудро поступил также.

Двое убиты, двое ранены, один отказывается драться дальше. Всего, как выяснилось из разговора, шесть — значит, где-то затаился еще один. Если шестой не трус, то сейчас должен обходить сзади.

— Бежим. — Борис толкнул Елену в ту сторону, откуда уползли двое, и помчался, прикрывая собой.

Стрела ударила над закинутым за спину щитом в защищенный бармицей загривок. Мощность удара и звук подсказали, что наконечник обычный, дальность большая. Но стрелок отменный. Борис не рискнул обернуться, чтобы ответить. Они с Еленой миновали еще несколько деревьев, сменили направление и дальше бежали, не останавливаясь.

Темнело. Сквозь листву заглядывала луна, становясь все ярче по мере того, как небо тускнело. Преследователи отстали, потеряли след или прекратили погоню. Борис надеялся на последнее. Трое раненых и один сомневающийся при единственном полностью боеспособном воине — расклад в пользу беглецов. Главное, чтобы не застали врасплох. Нужно уйти как можно дальше.

Елена очень старалась. От успеха зависела жизнь. Обувь она давно потеряла, платье испачкала и в нескольких местах порвала. Ее ноги заплетались, ступни кровоточили и состояли целиком из ранок и мозолей. Смотреть больно. Да и некогда. Хотя желание присутствовало. Подол платья Елена приподняла и держала в руках выше коленок, чтобы ткань не мешала бежать. Голые коленки и развевающиеся волосы… Так бегают дети.

Елена походила на ребенка только чистотой лица и наивностью взора. Остальное, до колик притягательное и до помутнения сознания соблазнительное, выдавало в ней истинную женщину, которая хотела жить и любить.

Когда деревья начали редеть, Елена совершенно выбилась из сил. Борис молча подхватил ее на руки и понес.

Главное, не оступиться. Дремучий лес закончился, дальше шли через пролесок. Наступившая темнота не мешала. Луна давала достаточно света, мир казался призрачным, резкие тени заставляли вздрагивать. Если кто-то нападет, Борис ничем не ответит — оружие висело за спиной и в ножнах, руки были заняты. Но за этот миг с занятыми руками он готов был отдать жизнь.

В конце концов силы кончились и у него. Елена расцепила обвившие его шею руки, оба вытянулись на земле. Ноги гудели. Сердце колотилось, как запертый в темницу бесноватый, и также просилось на волю.

— Куда мы идем? — донеслось от Елены.

Впервые услышанный голос полностью соответствовал божественному образу и разлился по душе Бориса, как мед по гортани. Больше ничего не хотелось, только вот так лежать рядом и слушать. Но Елена ждала ответа, и Борис нехотя выдавил:

— К моему отцу, другого выхода нет.

— У меня есть жених. Вы украли меня. Я должна вернуться.

Совсем не эти слова хотелось услышать Борису.

— Тебя отдали дракону, — сказал он. — Оттуда не возвращаются. Я воспрепятствовал и, после того что натворил, для меня обратного пути нет. Тебе придется ехать со мной хотя бы для спасения жизни. Прости, неправильно выразился. Не придется. Я ни в чем тебя не ограничиваю, ты можешь сейчас же встать и уйти, я слова не скажу. Все, что я делал — это спасал тебя от дракона и лесных татей, и почти спас, хотя уверен, что погоня продолжается. Разбойников осталось мало, на рожон они больше не лезут, но вряд ли отступятся. Поэтому я сказал «почти». Еще мы можем нарваться на драконовых гридней. С ними-то я разберусь быстро, они примут меня за своего. Повторю еще раз: сейчас ты полностью свободна. Хочешь вернуться к своему, как ты его назвала, «жениху»? Пожалуйста, но проводить тебя я не смогу, это все равно, что добровольно шагнуть в костер. Кроме людей дракона и лесных татей позади ждет болото, а дорогу через него знал только проводник. Кем он оказался, ты знаешь. Теперь хорошенько подумай над всем, что я сказал, и ответь на вопрос, от которого зависят наши с тобой жизни: ты поедешь со мной?

Елена молчала, что не предвещало ничего хорошего. Пока не прозвучало страшное, Борис вновь заговорил:

— Возможно, ты что-то понимаешь не так. Прости, я не мастер высокого слова и говорю что думаю, а это часто выглядит нелепо и может быть воспринято неверно. Пойми, я ничего от тебя не требую. Спрошу по-другому: ты готова помогать мне в пути, если я спасу тебя от дракона и лихих людей? Вот, теперь я выразил мысль точнее. И все равно не торопись. Прежде чем ответить, выслушай еще кое-что. Я никогда не применю к тебе силу. Я буду ждать, сколько понадобится. Мои родители спрячут нас, у тебя появятся возможности, о которых не смела мечтать. Все радости мира упадут к твоим ногам. Взамен я прошу одно: не мешать мне спасти тебя.

Прошло немало времени, прежде чем тихо донеслось:

— Я согласна ехать с тобой. — Елена помолчала. — Но только потому, что альтернативы нет.

Тело Бориса внезапно обмякло, и захотелось плакать. Он не знал слова «альтернатива», но смысл улавливался. С трудом удалось сделать взгляд строгим:

— Надо как можно быстрее добраться до моря.

***

Они шли всю ночь. Иногда Борис нес Елену. Оба молчали. Главное было сказано, остальное покажет жизнь. Только бы сохранить ее, эту жизнь.

Как бы хотелось, чтоб сестра Кася оказалась права. Много лет назад она предрекла ему перед отъездом за море: «Ты станешь драконом и умрешь за любовь».

«Отлично, — улыбнулся Борис. — Для этого мне придется жить вечно».

Наследник дракона — брат Виктор, поэтому отец послал к Кощею именно Бориса.

«А любовь будет настоящая — та самая, из сказаний и легенд, большая и чистая?» — продолжал улыбаться Борис.

В то время он не верил, что описываемое им чувство существует.

Кася хмуро кивнула и ушла к себе. Она с детства отличалась богатым воображением, а с недавних пор ее будто прорвало — пророчествовала о каждом, кого видела перед собой, и даже о тех, кого лично не знала. Конечно, ей не верили. Предсказательная дурь у нее началась после знакомства с иноземным чудиком. Красотой природа Касю не обидела, и одно время за ней волочился какой-то хмырь заезжий, подарками заваливал, витиеватые речи плел… Звали его, кажется, Ипполитом. Или Аполлинарием. Однако, Кася, не будь дура, сразу поставила условие: «До свадьбы — ни-ни». И сгинул тот Ипполит-Апполинарий несолоно хлебавши. А Касю с тех пор на всякую ерунду пробило: то, как Борису, любовь и смерть накаркает, то отцовского пса пожалеет, что, мол, болеет, хотя вид у того — дай боги каждому. Честно говоря, пес и вправду вскоре подох, но то возраст, а не сестренкино ясновидение. Скажи про любого, что тот умрет, и однажды тот действительно умрет. Чудеса ни при чем.

При расспросах Кася на полном серьезе заявляла, что, дескать, дар предвидения ей дал тот самый Ипполит-или-Апполинарий, а в качестве кары за строптивость заставил всех ей не верить. Фантазерка, однако.

А еще раньше она как-то объявила Борису:

«Ты предашь двух правителей и приведешь врага в соседнее государство».

«Как-как? — ухмылялся он. — Твои слова — да богам бы в уши! Врага в соседнее государство — это же здорово! Враг моего врага — мой друг!»

У Бориса иногда возникало ощущение, что сестра хочет донести что-то важное, а над ней смеются. А что же она хотела? Как еще реагировать на такие предсказания?

Скоро он вновь увидит Касю. «Ты станешь драконом и умрешь за любовь». Первому, конечно, не бывать, но про любовь он подтвердит — сестра оказалась права. Появление в его жизни женщины, за которую стоило умереть, перевернуло сознание. Домой Борис вернется другим человеком.

Когда на востоке порозовело, впереди раскинулась сверкающая гладь. Далеко слева виднелась мачта, с приближением к уходившему вниз крутому берегу показалась и вся морская посудина — идеально подходившая для целей Бориса рыбачья лодка. А главное…

Борт украшал не змей, а золотой единорог на красном фоне!

— Боги на нашей стороне.

Борис ускорил шаг, словно открылось второе дыхание, сладкая ноша в руках показалась пухом.

Лодка была большой: парус, четыре ряда весел, несколько широких поперечин для сидячих мест и огромный отсек для сетей и пойманной рыбы. Место для рыбы пустовало, сети сушились на берегу.

— Эй, рыбаки! — заорал Борис. — Подъем!

Из лодки поднялись сонные головы:

— Мы уже платили за стоянку.

Борис вспомнил, что на нем форма драконова гридня. Шлем и щит с крылатым змеем полетели в прибрежную гальку.

— Перед вами Борис, сын Куприяна. Если у вас на сегодня задуманы дела — забудьте, также забудьте про сети и прочее. Сей же миг везите меня к отцу. Обещаю, это будет самая выгодная работа в вашей жизни, на той стороне каждый получит лодку, снасти и деньги для найма команды.

Рыбаки бросились расправлять парус и вставлять весла в уключины.

Бориса и Елену разместили на носу, команда взялась за весла. Вода взбурлила.

После того как отчалили и лодка вышла после мелководья на морской простор, на берегу показались две бородатые фигуры: прихрамывавший проводник и высокий здоровяк — наверное, тот самый лучник. Из-за большого расстояния Борис не стал тратить стрелу. Оба разбойника проводили взглядом уплывшую добычу. Яснее ясного, что хитрый проводник вернется к личине сельского жителя и доложит, куда надо, о похищении. В его рассказе не будет засады на тропе, злодеем окажется вероломный предатель-гридень, сбежавший на корабле соседнего государства.

Ничего не изменить. Борис взял у ближайшего рыбака пропахший рыбой плащ и накинул Елене на плечи:

— Потерпи, осталось немного.

Он сел рядом и обнял ее, защищая от пронизывающей сырости. Елена не отстранилась от его рук. Это было здорово.

В лицо летели соленые брызги, пахло водорослями, небо затянули хмурые облака.

А на душе светило солнце. Служба окончена. Не так он представлял себе возвращение, но есть такой «закон разведчика»: успешный никогда не добьется славы. О тех, кто жил чужой жизнью, с трудом и риском вызнавая величайшие тайны противника, легенды слагаются посмертно. Ставший известным живой разведчик — символ неудачи.

Глядя на Елену, Борис не считал себя неудачником. Жаль, что отец подумает по-другому. Он послал Бориса войти в окружение Кощея, втереться в доверие и вызнать секрет бессмертия. Нельзя сказать, что Борис возвращается ни с чем, и дело не в Елене Прекрасной. Удалось кое-что узнать. А если подать правильно, то «кое-что» превратится в небывалый успех. Борис сопоставил все, что люди знали о Кощее, и секрет оказался прост, как яйцо. Непонятно, почему нужный вывод не пришел в голову другим. Не умирать — не значит быть бессмертным. Кощей Бессмертный — бессмертный? Как бы не так. Языками чесать люди горазды, и повторяемые день за днем слухи постепенно превращались в правду. А истина такова: Кощей начал править во времена Борисова прадеда. Не поспоришь, столько не живут. Признак вечной жизни? Отнюдь. Для собак люди тоже кажутся бессмертными. Когда щеночек рождается — хозяин взрослый, когда старый пес умирает — хозяин все еще взрослый. С Кощеем то же самое. Прадед слышал про молодого поджарого силача, который силой захватил власть за морем. Дед встречался со статным воином средних лет. Отец знал о мудром пожилом правителе. А Борис видел дряхлеющего живчика с одутловатым лицом, отменным брюшком и незарастающей плешкой, боявшегося собственной тени, но весьма охочего до женского пола.

Достаточно рассуждать здраво, и придет понимание, что к чему. Настоящий бессмертный мог бы побеждать несметные армии, сколько их ни собери. Знай себе убивай врагов по одному, когда-нибудь да кончатся. Кощей так не делал. Он вообще сторонился войн, а с соседями предпочитал выгодно торговать. Но породниться с ним желающих не находилось. Отдашь дочку за такого — он всех переживет, два государства под своей рукой объединит, после чего к соседям посватается. Кому охота, чтобы некто подминал под себя все, и с ним нельзя было бороться? Ни детям такое государство в наследство не оставишь, ни внукам, рано или поздно их уничтожат «во благо государства» как угрозу для вечного правителя. В итоге соседние государства жили по принципу «не буди лихо, пока оно тихо». Всех устраивало.

Истина о бессмертии Кощея хранилась в письменах, в старые времена составленных для него неким приезжим из дальних стран. Предание гласило, что писаря того казнили, чтобы не выдал тайны. С тех пор все знали, что письмена не читаются. Кощей с улыбкой наблюдал, как кто-нибудь грамотный натыкался на свитки и пытался разобрать хоть что-то. Возможно, со стороны Кощея это была проверка. Вдруг кто-то сможет? Бывая во дворце, Борис тоже видел покрытые непонятными значками пергаменты. Возникала мысль скопировать их, чтобы отцовские грамотеи расшифровали. К сожалению, Кощей не позволял кому-нибудь видеть письмена больше одного раза. Скорее всего, это действительно была проверка. Вот если бы Борис занял место головы драконовых гридней, что как раз оказалось свободным… Невзирая на козни Доремира, за новой девушкой послали Бориса — значит, именно Борис должен был стать следующим головой. Возможности тогда открылись бы исключительные.

Теперь сожалеть поздно.

В лицо ударили брызги, и посторонние мысли сгинули. Елена спала в руках Бориса. Кто-то из рыбаков с извинениями, что ничего лучше предложить они не могут, принес скудной еды. Движением глаз Борис приказал положить рядом и больше не беспокоить.

Ветер раздувал парус, волны мерно подкидывали и опускали лодку. Иногда через борт хлестала вода, ее вычерпывали. Родной берег уже просматривался. Но Борис смотрел не вперед. Он любовался прожилками на тонкой шее. Нежной кожей. И цветком на плече.

Все же Елена — богиня. Или дочь одного из богов. Как бы то ни оказалось — неважно, она с Борисом, и кроме этого отныне ничто не имело значения.

На востоке небо почернело, а на западе порозовело всплесками на багровых облаках. Все чаще навстречу кто-то проплывал — тоже с родным единорогом на стяге и парусе. Огромных многопарусных кораблей с недавних пор не строили, опасных волн и штормов почти не бывало, а когда боги разгневаются, величина не спасет. Оставшийся после войн единственный большой корабль оказался никому не нужным, он не мог пристать к торговой пристани, а возить на него товар лодками и платить за многократную погрузку-выгрузку оказалось невыгодно. Последняя война отгремела в дедовы времена, когда два государства по обе стороны моря объединились против иноземных захватчиков. У пришлых были собственные боги. Люди дрались с людьми, боги — с богами. Строилось невообразимое количество кораблей, невероятных по размеру и мощи, люди гибли в морях тысячами, а прибрежные города разрушались, чтобы правители одной из сторон в конце концов смогли назвать себя победителями.

К счастью, все кончилось до того, как люди и боги извели друг друга подчистую. Чужие боги замирились с местными и общим решением договорились не поддерживать людей, если те начнут воевать. Отныне ничто не мешало процветанию.

Весла вновь ударили по воде, чтобы сбросить скорость и пришвартоваться. Вскоре раздалось:

— Мы прибыли, господин.

Елена удивленно открыла глаза. Измученная до полусмерти, она проспала весь день и теперь не понимала, почему солнце снова садится.

— Спасибо, — поблагодарил Борис рыбаков. — Приходите вечером, отец заплатит.

— Да пребудут с тобой боги, господин.

Борис и Елена ступили на деревянный пирс. Мимо них, тяжело дыша, шагали грузчики с мешками за плечами, носились мальчишки с тележками и корзинами, кричали торговки и зазывалы. По мощеной мостовой со скрипом ползли груженые возы, сновали всадники, стражи, торговцы и гонцы. В паланкинах восьмерки рабов несли богатых горожан. Открытые двери заведений и построек выдавали их назначение не только видом, но и запахом: Борис с Еленой миновали склады, мастерские, бани, харчевни и палаточный рынок. Впереди, куда они шли, высилась городская стена, а слева, со стороны моря, часть города покрывал ил — многие годы некому было строить дамбы и выгребать воду после штормов. По разрушенным зданиям бродили козы, в стенах с провалившейся кровлей росли деревья, почти все обвил колючий плющ. Пруды загнили, увенчанные скульптурами фонтаны покосились, выбитые ставни и двери противно скрипели.

— Эхо войны, — объяснил Борис в ответ на удивленный взгляд Елены. — Много людей погибло, восстанавливаемся до сих пор.

Справа от дороги раскинулись кварталы бедноты. Деревьев не было, торчали только раскуроченные пеньки. Лепились друг к другу хибары, сколоченные из чего попало, у пустых проемов дверей в грязи играли голые дети, ближе к дороге торговали ерундой немощные старухи. Пугали жуткие рожи нищих, просивших милостыню, но калеками вовсе не выглядевших — от таких хотелось держаться подальше, чтобы не стянули кошелек или не зарезали ради хорошей одежды. Или не похитили для выкупа. Борис ускорил шаг.

Могучие ворота, распахнутые настежь после войны и с тех пор ни разу не закрывавшиеся, приглашали в центральную часть города. В нос ударил запах, в котором смешались цветы, сладости и пробивавшийся сквозь них навоз. Внутри крепостных стен жили по-другому. В торговые ряды, построенные из белого камня, подъезжали на конях и в паланкинах солидные покупатели, вдоль дороги росли яблони и вишни, а в конце пути виднелся дворец, уходивший башнями и шпилями почти в облака. И всюду развивались кумачовые полотнища с золотым единорогом.

Прохожие, особенно из тех, что побогаче, присматривались к Борису и, узнав, кланялись в пояс. У Елены впервые проснулось любопытство:

— Почему к тебе так относятся? Кто ты?

Борис раскинул руки:

— Сын правителя всего этого. Пойдем быстрее, я так давно не был дома.

— Как называется твой город?

Борис втянул носом родные запахи и счастливо объявил:

— Двоя.