Торпедой – пли!

Петр Заспа, 2011

Наше время. Гордость Северного флота, российская атомная подводная лодка «Дмитрий Новгородский» уходит в поход – на дежурство в среднюю Атлантику. Поход как поход, если бы не присутствие на борту военспеца с хитрой аппаратурой. Высшее командование распорядилось провести в море некий секретный эксперимент. И провели… Холодное лето 1942 года, в разгаре Вторая мировая. Назад никак не вернешься. К какому берегу не пристань – везде чужие. Главное, и свои, советские, церемониться с экипажем не станут. И атомный подводный крейсер «Дмитрий Новгородский» невольно становится эдаким «Наутилусом», бесприютным морским скитальцем. Но трудно остаться безучастным, когда рядом воюют и гибнут твои деды и прадеды. И вот-вот поблизости прозвучит реквием каравану PQ-17. Экипаж принимает решение начать боевые действия против фашистских гадов. Атомный реактор, обеспечивающий практически неограниченную дальность плавания и полную автономность, отличное акустическое оборудование, реактивные торпедоракеты «Водопад», новейший ПЗРК, – все это делает «Дмитрия Новгородского» грозным оружием в борьбе с флотом Третьего Рейха. Подводный крейсер начинает новый боевой поход. Вернее, продолжает начатый…

Посвящаю эту книгу советским и российским подводникам и склоняю голову перед их мужеством! Как хочется верить, что те, чье сердце остановилось на боевом посту, не ушли от нас, а всего лишь продолжают исполнять свой долг где-нибудь в совсем другом времени или измерении.

Глава первая

Соленая прелюдия с ароматом спирта

Построившиеся в две шеренги члены экипажа атомной подводной лодки, подняв воротники, жались друг к дружке, подставив ветру спины. Май на Севере — это не цветущие белым цветом вишни и жужжащие, отогревшиеся после зимы пчелы, а всего лишь слабая прелюдия к короткому и холодному лету. Со снегом на сопках и включенным до июня отоплением. Здесь и в июле может выпасть снег, покрыв согнувшуюся от такого предательства траву.

Позади короткого плаца, навалившись на причал и раздавив развешанные вдоль для амортизации автомобильные покрышки, стояла черной зализанной глыбой их лодка.

Командир Дмитрий Николаевич Журба, насупившись, наблюдал, как, затянув время, старший помощник выравнивает носки ботинок передней шеренги. Наконец колебания строя затухли, старпом отбежал в начало строя и, приложив руку к фуражке, перешел на строевой шаг и ринулся навстречу командиру.

— Товарищ капитан второго ранга, экипаж по вашему приказанию построен! Доложил капитан третьего ранга Долгов!

— Все?

— Так точно!

— Уверен?

— Доложили, что все, — замялся, почувствовав подвох в вопросе командира, старпом.

— А это марсиане?

Командир саркастически ухмыльнулся, кивнув на выглядывающие из-за угла ближайшей пятиэтажки две головы в черных фуражках. Старпом смачно матюгнулся, узнав лица молодых лейтенантов из их экипажа.

— Ах вы, спящие бандерлоги! А ну бегом сюда! — мягко пожурил он молодое поколение. — Я вам сейчас вставлю заряд бодрости!

Но когда лейтенанты поняли, что разоблачены, и несмело вышли из-за угла, у старпома отпала челюсть. Вдоль строя прокатилось заразительное лошадиное ржание. И было от чего.

Под руки лейтенанты тащили периодически брыкающегося в попытке встать на ноги доктора экипажа, старшего лейтенанта Артема Петрова. Фуражку доктора они держали в руках, а чтобы как-то прикрыть поток душевных излияний, громогласно разносившихся на весь гарнизон, ему заткнули рот его же галстуком, свернутым в аккуратный рулончик. Взгляд Артема бешено метался вокруг в тщетной попытке определить, где он находится. По его щекам в пять ручьев текли обильные слезы. Лейтенанты напряглись и, стараясь хотя бы приблизительно придать доктору вертикальное положение, вывели его перед строем. Но тут Артем наконец справился с галстуком и, смутно разглядев перед собой командира, заголосил басом, как наемная плакальщица на поминках:

— Я же ее люби-и-ил! У меня же любо-о-овь!

— Так! — брезгливо скривившись и оглядевшись в поисках нежелательных свидетелей, произнес командир. — Кантуйте это тело на наш круизный лайнер. Да побыстрее. А я с ним в море разберусь!

Дмитрий Николаевич настороженно оглянулся: сейчас должен был приехать командир дивизии. А происшествие с доктором — дело, хотя и неприятное, но внутриэкипажное, считай, семейное, и знать о нем комдиву совсем не обязательно.

Доктора поволокли к трапу, перекинутому на борт лодки, с натянутым с двух сторон брезентом с надписью — «Дмитрий Новгородский». Пересчитав носками полированных докторских туфель каждую ступеньку, они скрылись в рубке. И вовремя. На причал выкатился уазик комдива.

— Становись! — выкрикнул командир. — Равняйсь! Смирно!

Из уазика выбрался командир дивизии, контрадмирал с милейшей для флотоводца фамилией — Любимый. Следом за ним показался седой старичок в режущем здесь глаз гражданском пальто и шляпе.

«Очередной спец или какой-нибудь доработчик», — подумал Дмитрий Николаевич. В этом как раз ничего необычного не было. На любом корабле или лодке флота их в избытке. Откомандированные от своих заводов, институтов, бюро, как вечные придатки к рожденной в их недрах аппаратуре или механике, доработчики всегда были рядом. К ним привыкают и уже не обращают внимания на слоняющихся по кораблю, как призрачные тени, людей в гражданских рубашках.

Старичок в шляпе замер у машины и со стороны наблюдал за принимающим доклад от командира лодки адмиралом. Ему частенько приходилось работать с военными, и он был в курсе, что когда они играют в собачьи игры на тему «кто кому больше чести отдаст», именуемые воинским ритуалом, то к ним лучше не соваться. Наиграются, вспомнят и о нем.

— Как обстановка, Дима? — спросил у командира контр-дмирал Любимый.

— Позволяет, товарищ комдив.

Александр Сергеевич Любимый был неплохой комдив. В меру боявшийся высшее начальство, потому что, как и все, мечтал о достойных проводах на пенсию и квартире в средней полосе, но и с пониманием относившийся к подчиненным. А потому среди командиров лодок пользовался уважением.

— Это хорошо, что позволяет, — задумчиво произнес он, глядя вдоль строя. — Ты вот что, экипаж распусти, а мы с тобой поговорим здесь.

Адмирал вспомнил о своем спутнике и, обернувшись, крикнул:

— Михаил Иванович! Вы проходите на лодку! Вас там разместят.

Ого! — подумал командир. — Это же надо, по имени-отчеству! Много чести для простого доработчика.

— Дима, ты отправь пару моряков в мою машину, надо ящики забрать. Но скажи, чтоб аккуратнее, а то там аппаратура хрупкая.

Это уже становилось интересным. Комдив обхаживает спеца, еще и явившегося со своим барахлом, будто какого-нибудь москвича, прибывшего из штаба флота для проверки. Командир еще раз покосился на гражданского. Старый очень. Обычно с заводов присылают инженеров помоложе. Хотя видно, что пытается молодиться, — кашемировое пальто, пестрый шарф на шее.

— Тебе, командир, выпала карта темная, — издалека начал адмирал. — Может, и козырная, а может, и пустышка.

Тут уж у Дмитрия Николаевича и вовсе мысли разбежались по щелям да закоулкам. На контрольном выходе, на многочисленных инструктажах и намека не было на что-нибудь необычное или темное. Поход как поход. Даже до полной автономки не дотягивал. Всего-то каких-то два месяца. И задача не такая уж и сложная. Следить за американцами, проводящими ученье в Бискайском заливе. Не впервой уж, да и не в последний раз, наверное.

Вдруг, спохватившись, комдив хитро подмигнул и добавил:

— Я тебе информацию одну солью, но никому не хвастайся. Командующий сюрпризы любит. Ты знай, но изумление изобрази, когда тебе по возвращении вместе с жареным поросенком капразовские погоны вручат.

— Товарищ комдив, рано мне еще.

— Знаю. Сколько тебе не хватает? Месяца три?

— Пять.

— Командующий уже указание кадровикам дал, чтобы приказ готовили. Так что готовь поляну.

Командир наморщил лоб, лихорадочно соображая: что бы все это могло значить и чего это стоит? Но молчал и терпеливо ждал, когда командир дивизии сам изволит объясниться.

— Ну, а теперь о главном, — адмирал наконец-то перешел к делу. — Будем, Дима, пробовать по-новому прорываться через Проливную.

Дмитрий Николаевич в изумлении остановился и уставился на комдива, будто перед ним стоял не контрадмирал Любимый, а фонарный столб. Чего тут можно нового придумать? Десятилетиями ничего не менялось. Как по старинке прорывались, так и сейчас прорвемся!

Проливная зона всегда была головной болью и камнем преткновения сначала для советских подводников, а затем и российских. Еще в ту пору, когда лодки приобрели атомную энергетическую установку и на их спину взвалили ядерные ракеты, превратив их в полноценные подводные лодки, а не кратковременно ныряющие, мир оценил их опасность. Можно было позволить себе знать приблизительно, сколько у вероятного противника самолетов или танков, и где они в настоящий момент находятся, но подводных лодок это не касалось. Здесь требовалась точность. В генеральном штабе любого уважающего себя государства всегда знали, сколько у соседа лодок, где находится каждая из них, степень ее готовности к выходу в море. А зачастую и фамилии командиров с краткими характеристиками: мол, какой он, на что способен, его слабые и сильные стороны. И метались по странам полчища шпионов, а в небе самолеты-разведчики с одной целью — сфотографировать, узнать, отследить, напоить какого-нибудь матроса в бескозырке подводника и среди пьяного трепа выделить хоть крупицу ценной информации. Тяжело, но получалось. Потом появились спутники-шпионы и стало легче. Но бывало и такое: где-нибудь в разведотделе, склонившись над свежими снимками какой-нибудь базы, вооружившись лупами, дешифровщики считают лежащие у причалов тушки — и вдруг! О, ужас! Одной не хватает! И опять рискуют разведчики. Хорошо, если выясняется, что ночью ее перетащили на ремонтный завод по соседству и спрятана она в крытом доке. А если нет? Тогда начинается паника. Где? Зачем? Что задумала? Люди в погонах хватаются за сердце, пьют валидол. И тогда назрел вопрос: как следить за лодками постоянно? В авиации появились многочисленные виды противолодочных самолетов, а также подводные лодки, предназначенные для слежки за другими лодками, на просторы океана вышли научно-исследовательские суда, половина экипажа которых имела очень смутное представление о науке, но прекрасно могла различить шумы атомохода или бульканье винтов дизельной. В одно время, увлекшись гонкой вооружений, Советы опередили остальных в строительстве таких дорогих и опасных подводных игрушек. И, естественно, привлекли к себе тщательное внимание остальных. А особый интерес вызывал Северный флот. Как самый крупный, мощный и отхвативший больше остальных подводных лодок. И творили они на просторах Атлантики все, что хотели. Когда хотели приходили, когда хотели уходили. Фотографировали через перископы пляжи Флориды, перевозили на Кубу ракеты. И никто их не видел. Вот тогда в одной из многих светлых голов, обеспечивающих идеями блок НАТО, родилась мысль — а не перегородить ли Атлантику? Сказано — сделано. Так возникла Проливная зона или Фареро-Исландский рубеж. От Гренландии до Исландии, дальше через Фарерские острова и до материка проложили по дну кабель, от которого, как частокол, встали стационарные буи. И теперь для подводников наступили грустные времена. Незамеченным уже не выскочишь. Проходит лодка линию Проливной зоны, а буй ее слышит и передает сигнал тревоги на центральный пост. Ну, а тут уж дело техники. Какой буй сработал? Сто тридцать пятый? Все туда! И вцепятся в родимую железной хваткой, сразу сведя все ее старания на нет. Потому что главное оружие лодки — это скрытность. А еще могут в издевку по гидросвязи поздравление командиру лодки отправить с днем рождения или Первомаем. Теперь наморщила лбы другая сторона. Как обеспечить незамеченным проход лодки? И ответ нашли. С русской прямолинейностью и сообразительностью. Дешево и сердито. Просто, как предложение вывести вагон щебенки на орбиту и превратить всю программу американцев по созданию системы ПРО в кучу дорогостоящего хлама. Перед тем, как атомоход готовился проскочить сквозь ворота на юг, в районе кабеля появлялась диверсионная малютка, приплывшая в утробе лодки-матки, и беспардонно резала или рубила кабель. Пока разбирались, что случилось, пока ремонтировали да по новой настраивали, наш атомоход уходил незамеченным. Но вечно так продолжаться не могло. Получилось раз, получилось другой, год, два. Но и на той стороне быстро разобрались, что да к чему. И от чего вдруг так часто неполадки случаются на линии. Теперь пошла обратная реакция. Потухли буи — значит, русские лезут. Не знаем точно, в каком месте? Тоже поправимо. Важен сам факт. Навалятся все дружно и обязательно найдут. Подводная лодка в Атлантике — это, к сожалению, не иголка в стоге сена. Неделя упорной работы — и вот она, как на блюде. Сначала и над этим ломали головы, но затем в пылу перестроечных вихрей напряженность спала, а с ней и актуальность боевых дежурств. Выходы подводных лодок в океан стали редкостью. Ребусы военных перестали интересовать власть имущих. Им коротко и ясно объяснили — проблемы туземцев вождей не колышут. Выгребайте сами как хотите. И редкие выходы выполняли по старинке: рубили, резали, ломали. А другой раз даже и этого не делали. Слышат? Да и черт с ними, пусть слушают!

И вот теперь комдив говорит — по-новому! Какой по-новому, если уже и по-старому забыли, как делать!

Дмитрий Николаевич изобразил на лице такое изумление, что комдив счел за нужное привести его в чувство:

— Дима, жерло прикрой. Сам не сразу поверил. Может, выгребаем потихоньку, да опять о нас вспомнят? В принципе, я вник. Дело вроде не хитрое. А ты будешь первопроходцем.

— Товарищ комдив, а в чем суть-то?

— Тот яйцеголовый, которого я привез, — ты с ним поаккуратней, все-таки профессор. Это его детище. Обещает, что пока ты будешь идти через рубеж, ни один буй не сработает. На тебя будут работать две малютки и сухогруз. На них тоже его аппаратура. В общем, они в разнесенных точках будут генерировать поля, что-то вроде тоннеля. От тебя многого не надо. Главное — точно занять свое место и выдержать время. Затем аккуратно удержать курс, и ты на той стороне. Всю дополнительную информацию еще не раз по сверхдлинной связи получишь.

Дмитрий Николаевич в пол-уха выслушал напутственное слово и пожелания счастливого возвращения, забыв по-военному попрощаться с начальником, и, озадаченный, побрел на лодку. Роль подопытного кролика не слишком радовала. Но и капразов за так досрочно не дают. Изволь — отрабатывай. Затем он занял свое место на ходовом мостике рубки, и все терзания уплыли на второй план. Прибежали три буксира и, вцепившись в лодку, как жуки-падальщики в тушу дохлого бегемота, потащили ее от причала. Поход начался. Теперь время потечет иначе. На лодке в корне меняется уклад жизни, сутки делятся на вахты, день и ночь теряют свой смысл.

На берегу редкие родственники, пришедшие проводить моряков, выглядывали из-за забора, ограждающего причал, и размахивали поднятыми вверх руками.

«Лица Западной Лицы», — вспомнил командир строку из популярной в гарнизоне песни, написанной местным самородком. Буксиры вытащили их на середину залива и, справедливо посчитав свою миссию выполненной, исчезли. Дальше сами. Рядом с командиром суетился штурман, снимая пеленги по светящимся на берегу вешкам. Залив остался позади, и они вышли в море. Справа отвесными берегами показался остров Кильдин, слева — полуостров Рыбачий. Воздух привычно наполнился солью. Ее вкус чувствовался на языке, а скоро она начнет разъедать глаза и откладываться белыми полосами на ботинках. Дмитрий Николаевич вновь вспомнил о предстоящем задании, но его неожиданно перебили.

— Прошу добро, командир!

В шахте, на трапе, ведущем вниз, показалась блестящая голова замполита Сан Саныча. Дмитрий Николаевич напрягся. Если замполит внепланово о себе напомнил, то это одно из двух: или кто-то из матросов начистил друг другу физиономию, или затевается какая-нибудь хрень, вроде посвящения молодых матросов в подводники. Что, впрочем, тоже ничем хорошим не заканчивается. Он замер, чувствуя, как сердце немного участило свои трепыхания.

— Командир, я хотел поговорить о нашем докторе.

Теперь сердце ухнуло вниз. Воображение мгновенно нарисовало одну картину страшнее другой. Самая безобидная — доктор от избытка любовных чувств не справился с желудком и заблевал проход напротив медблока. Самая страшная — место действия то же, но теперь док повесился на резиновом шланге от клизмы.

— Ну? — не выдержав затянувшейся паузы, мрачно спросил командир.

Сан Саныч замялся, соображая, с чего начать.

— Ему очень нужно позвонить. Говорит, вопрос жизни. Добро ему подняться наверх?

Командир облегченно выдохнул.

— А чего это ты за него так переживаешь?

— Ну очень просится!

— И все?

— Командир, ну ты же знаешь: доктор — это святая корова. А мы ведь с тобой не из железа. У меня вон спину все чаще прихватывает. Хочу, когда все успокоится, к нему обратиться. Он, конечно, и так не откажет. Но если будет чувствовать, что должен, то уж, наверное, расстарается. Он у нас хоть и баламут, но паренек с головой.

Командир криво ухмыльнулся:

— Давай своего паренька.

— Док, давай наверх! — обрадовавшись, крикнул в люк Сан Саныч.

Занявший внизу выжидательную позицию, Артем мгновенно вскарабкался на ходовой мостик.

— Спасибо, товарищ командир. Спасибо, — заглядывая в глаза с видом побитой собаки, произнес доктор.

— Одна минута тебе.

— Да, да! Мне хватит.

Быстро он очухался, — подумал командир. — Может, медиков учат, как трезветь по ускоренному методу?

На него пахнуло запахом мятной жвачки.

Артем достал мобильный телефон и радостно выкрикнул:

— Ого! Еще целых две единички!

Сотовая связь вдоль побережья и так не радовала своей устойчивостью, а если сделать хотя бы шаг в море, то пропадала она еще при отличной видимости берега. Как было выверено не раз, если хочешь послать последнее «прощай», то сделать это нужно до траверза мыса Баргоутного на Рыбачьем. А дальше — космическая пустота.

Артем судорожно принялся искать в памяти телефона нужный номер. В глазах запестрило от женских имен. Память упорно не хотела подсказать лицо вчерашней пассии, но он точно помнил, что звали ее Марина. На букву «М» значилось: «Марина один», «Марина два». Так — наверняка третья. Артем уверенно нажал кнопку вызова.

— Привет, котик! А я уже в море.

В ответ динамик взорвался низким гулом завывающего от голода кашалота. Доктор, скривившись, отодвинул телефон от уха. Но постепенно, по мере того, как до него стал доходить смысл криков на противоположной стороне, лицо его стало вытягиваться.

— Стринги? — вдруг недоуменно переспросил он. — А ты уверена, что это не твои стринги?

Командир с замполитом переглянулись и расплылись в ехидных улыбках. Артем стойко продолжал отбиваться:

— Ну, если они не твои, то значит мои! Ну и что, что женские. Я доктор! Мало ли, что мне в голову взбредет!

Командир, штурман и замполит заревели, как добравшиеся до пастбища ослы. Но Артем не обращал на них внимания, потому что ему вдруг сказали такое, что у него почернело лицо. Он злобно прошипел:

— Ах ты, ведьма! Попробуй только! Да я тебя на органы разберу!

Но, очевидно, на том конце не пожелали дальше слушать Артема и отключились.

Он жалобно посмотрел на командира и заблажил:

— Еще одну минутку!

— Давай! — согласился Дмитрий Николаевич, ему самому стало интересно, чем закончится этот разговор.

Теперь Артем звонил дежурной в общежитие.

— Клавдия Ивановна, это вы?! Это Артем Петров!

Но, похоже, и там ему были не рады, и он зажмурился, выслушивая обвинения в свой адрес.

— Не мог я этого сделать! Ах, вы сами видели? Клавдия Ивановна, клянусь, как только вернусь, я все уберу!

Кое-как умудрившись прервать поток обвинений, Артем запел елейным голосом:

— Клавдия Ивановна, вы же знаете, как я всегда к вам относился. У вас, кажется, радикулит? Ах, ревматизм? Считайте, что его уже у вас нет! Клавдия Ивановна! Голубушка! Сделайте только для меня доброе дело! Ко мне в комнату пробралась ведьма и угрожает уничтожить мою музыку. Так вы ее выгоните, и как можно быстрее. Поторопитесь, Клавдия Ивановна, и я продлю вам жизнь еще на сто лет!

Артем удовлетворенно выдохнул — теперь можно было надеяться, что аппаратуру он спас.

— Где ты ее нашел? — полюбопытствовал, не желая отпускать так сразу доктора, командир.

А полюбопытствовал потому, что знал: в гарнизоне давно известна репутация Артема и любая девушка, даже обладающая данными ниже среднего, не рискнет подойти к нему на пушечный выстрел. В противном случае сердобольный отец выдернет ей ноги, какими бы ни были мощными родительские чувства к любимому чаду. В отдаленных гарнизонах все же умудрялись еще держать детей в ежовых рукавицах.

— Не помню, — напрягая мозжечок, ответил Артем. — Я вчера в Мурманске был.

— Погоди! А как же ты ее провез в закрытый гарнизон?

Артем неопределенно пожал плечами. Этот момент он тем более не смог бы вспомнить.

— Как обычно, наверное. В багажнике такси, или презентовал морякам на КПП блок сигарет.

— Да… — протянул командир. — Жизнь бьет ключом и все ниже пояса. Может, тебе жениться?

— Вот и эта ведьма из Мурманска говорит, что я ей обещал утром расписаться. Но не мог я, товарищ командир, ей такого ляпнуть, даже под самым глубоким анабиозом. Теперь угрожает разнести всю мою музыку. А у меня «Пионер»! Я за него три штуки баксов отдал.

Командир задумался:

— Послушай, док. А как же она теперь назад в город выберется?

— На метле! — уверенно ответил доктор и нырнул в люк.

Артема все еще мутило после вчерашнего, и он мечтал скорее добраться до койки. Каюта была в корме, в седьмом отсеке. И чтобы добраться до нее, нужно было пройти через всю лодку, то и дело ныряя в люки переборок. На время утратив рефлексы подводника, Артем гулко прикладывался лбом, проверяя на твердость ребра жесткости из особо прочной стали. Наконец он распахнул дверь каюты, очень похожей на купе в поезде. С той лишь разницей, что в ней не было окна с мелькающими огнями станций. Но это место не пустовало. На стене висел вырезанный из фанеры контур телевизора. С особой тщательностью были прорисованы ручки управления, лампочки и логотип фирмы «Сони». На экране синими мазками метались волны. Очевидно, художник пытался изобразить шторм. Рядом, прижатый магнитом, висел лист с программой телепередач. Отпечатанная на принтере надпись гласила: «Не дергай пульт, с 0 до 24 по всем каналам кино про море». Каюту Артем делил с капитан-лейтенантом Максимом Зайцевым. Максим был командиром боевой части семь. Части, отвечающей за надежную работу радиолокационных и гидроакустических щупалец лодки. Отвечающей за все то, чем лодка видит, слышит и ощущает. Максим находился еще на месте. Скоро он исчезнет среди жужжащих блоков, и увидеть его еще раз будет очень проблематично. Командир БЧ-7 может покинуть свое ведомство лишь для того, чтобы по-быстрому сбегать на камбуз или в гальюн. Спит он урывками, минут по двадцать, навалившись в углу на один из своих теплых блоков, пока на экране не появится белое пятно очередной цели и все не начнется сначала: определение параметров, доклады, слежение.

Артем, обрадовавшись, что застал соседа в каюте, поспешил похвастаться:

— Макс, глянь, я на днях мобилу отхватил. Супер! Шестнадцать гигов памяти.

Он с гордостью протянул Максиму телефон с большим зеленым экраном. Тот сразу проявил живой интерес. Его всегда интересовало все то, что позволяло внутри себя бегать электрическим токам, имело блоки питания или хотя бы болтающиеся из коробки провода.

— Я на него всю свою музыку закачал. Хочешь послушать?

И, не дожидаясь согласия, Артем воткнул ему в уши наушники.

— Сейчас, сейчас! Я тебе мой любимый «Сквилер» поставлю. Слушай! Вот сейчас вступит ударник. Это сам Майк Тирана!

Максим, стоически выдержав целую минуту, снял наушники и с задумчивым видом сказал:

— Я всегда удивлялся, как у тебя от этого рева башню не сносит? Может, вам как докторам в уши перепонки из титана вставляют?

— Дай сюда, умник.

Артем обиженно отобрал наушники.

— Много ты понимаешь в металле! Пытаюсь-пытаюсь тебя приобщить к прекрасному, а ты — как дерево.

Артем боготворил тяжелую музыку. Он ставил ее впереди даже самых симпатичных девушек. Но, на беду, из сотни человек экипажа у него не было ни одного единомышленника. И это его очень огорчало. Надеялся перетащить на свою сторону Максима, но пока безрезультатно.

Рухнув на койку, Артем задумался: что бы еще сказать обидного в ухмыляющуюся напротив физиономию.

Вообще, выпускники Военно-Морского института радиоэлектроники как особая прослойка флотских офицеров вызывали у него по меньшей мере удивление. Птенцы именуемой в народе Поповки, эти люди были не от мира сего. Артем не сомневался: набрось им на пальцы провода, и с них можно будет снимать напряжение. И отбор при поступлении там совсем не такой, как в другие военные институты. А выглядит это примерно так: заходит абитуриент на экзамены, а ему сразу с порога — а ну-ка, выверни карманы! Есть паяльник, или хотя бы банка с канифолью — проходи, ты наш! Нет? Шагай дальше, ты чужой в царстве микросхем и диодов. Но Максим выделялся даже среди этого стада любителей погонять по проводам электроны. Окончив институт с красным дипломом, он получил право выбора распределения места службы. Мог бы остаться в Питере, где-нибудь в ведомственном НИИ. Максим удивил всех. Сначала выбрал Северный флот, а затем подводную лодку.

«Тут одно из двух, — размышлял над этим вопросом Артем. — Или перед нами золотое дарование, на которое все должны молиться. Или законченный идиот, с которым и в каюте находиться опасно».

Поворочавшись на койке, Артем уже хотел дать отдых своему истрепанному за последние дни организму, как вдруг в дверь поскребли, и появился начпрод Миша Хомин. Невысокий, кругленький, с вечно потным носом, Миша всегда светился, как начищенная бляха молодого матроса. Казалось, что своей жизнерадостностью он способен разогнать даже хмурые дождевые тучи. В руках он держал несколько литровых пачек сока.

— Привет, мужики! Угощайтесь! Гы-гы!

Артем гостю обрадовался. Во-первых, сок был очень кстати для поправки здоровья. А во-вторых, поддерживать отношения с начальником продовольственной службы всегда важно, потому что тогда тебе никакая автономка не страшна. Мишу Артем уважал. Начпрод лицо материально-ответственное, а потому вполне материальное. Это не бесплотный дух какого-нибудь трюмного или механика, неизвестно чем способного быть полезным. Начпрод, он и в Африке начпрод. Но и доктор — это не кочерыжка обглоданная! А потому уважение было взаимным.

— Тема, мне бы продезинфицироваться, — оглядывая полки в поисках нужного сосуда, сказал Миша.

Артем с достоинством открыл ящик с красным крестом и достал градуированную бутылку, закупоренную резиновой пробкой. Когда-то на ней была надпись — яд! Но затем страшное слово заретушировали маркером, и появилось другое — «Бальзам для души». На столе появился пластиковый стакан, тоже с делениями. Артем плеснул по цифру «сто», затем критически посмотрел на выпирающий Мишин живот и, провернув в уме сложное вычисление необходимых промилле на единицу веса, добавил еще двадцать миллиграмм.

— Разбавить?

— Не порть.

— Фу-у-у…

Артему в нос ударил запах спирта, и он скривился, будто от надкушенного лимона, почувствовав, как на руках встали дыбом волосы. Если случалось перестараться с приемом алкоголя, то он с неделю не мог на него даже смотреть.

— Аромат! — возразил Миша, взяв в руку стаканчик, и оценивающее посмотрел на свет. — Ну, будем, мужики! Гы-гы!

И залпом влил в себя содержимое. Затем, выпучив глаза и хватая воздух ртом подобно выброшенной на сушу камбале, он вырвал из рук Артема пачку сока и присосался к ней, проливая на рубашку. Отдышавшись и смахнув навернувшиеся слезы, Миша погрузил руки в карман и выудил три банки консервированной красной рыбы.

«Мише что-то надо», — мелькнула догадка у Артема.

— Я видел, ты вчера неплохо погулял?

— Видел? — насторожился Артем.

— Да. Я вчера прогуливался со своей среди наших трех сосен, а ты мне из окна размахивал флагом.

— Морским? — пытаясь хоть что-то припомнить, спросил Артем.

— Не… каким-то черным.

Единственным черным флагом мог быть коврик у двери, его Артем вырезал из куска шинельного сукна. Главное предназначение коврика было — внести хоть каплю уюта в холостяцкую берлогу, где всего-то чего и было — рассохшийся шкаф, кровать без ножек и стройная гора музыкальной аппаратуры с колонками, способными не посрамить хороший концертный зал.

— А подруга твоя чего вытворяла! — восхищенно зацокал языком Миша.

— Она сначала была в простыню замотана, а когда ты начал флагом размахивать, она тоже принялась нам этой простынею из окна семафорить. Я чуть под лавку не упал. Моя меня еле утащила.

— И как она?

— Слушай, супер!

— Да? — удивленно поднял брови Артем.

«Может, зря я поторопился ее выставить, — подумал он. — Возможно, надо было аккуратно перевести в резерв». Но потом возникли сомнения — измученному семейной жизнью Мише и полковая лошадь будет — супер.

— Ну ладно, мужики, респект вам. Пойду я. Еще надо продукты на камбуз выдать, — сказал, но не сдвинулся с места Миша. Артем удивленно посмотрел, как он переминается у порога, и заметил:

— Ты знаешь, я ее с собой не прихватил.

— Тема, ты это… — Миша, наконец, решился: — Как вернемся, я свою с дочкой на юг отправлю к родителям, так ты чтоб меня по всем своим явкам протащил!

— Заметано.

Довольный Миша наконец ушел.

Начпрод — хорошая должность. И старший лейтенант Миша Хомин ее ценил. Поворовывал без фанатизма, с кем надо делился и был на хорошем счету у начальства. Но не хватало ему адреналина. Так, чтобы расслабиться на полную катушку. Так, чтобы утром похвастаться мужикам в курилке — ох, и погудели мы вчера! В какой канаве спал — не помню! Но вокруг него всегда была тишь и благодать, как в болоте. И, как мог, Миша пытался брыкаться.

Максим ушел, и Артем наконец-то добрался до подушки. Уснул он мгновенно. И снились ему вполне медицинские сны. Будто со скальпелем наголо он отбивается от наседающих мазохисток в коже, цепях и с кнутами толщиной в руку. А самая наглая среди них была Марина номер три. Ее он узнал, потому что она держала табличку с тройкой, как у девиц, обозначающих, какой начнется раунд в боксе. Непонятно было только, почему у нее усы, на голове эсэсовская фуражка, а на шее болтается «шмайсер».