Легенда о водяном коне. Часть II. Забытое мстит всегда

Петр Богдан

Первая часть романа «Легенда о водяном коне: Тот, кто приходил ночью» была впервые опубликована отдельной книжкой в 2007 г. После чего ее скопировали пираты и выложили в Интернет, где скачали уже более 200 тысяч раз. Вторая часть романа «Легенды о водяном коне: Забытое мстит всегда» публикуется впервые в широком доступе. Главному герою суждено вновь столкнуться со страшным существом. Однако ему предстоит открыть, что в действиях монстра есть глубокий смысл.

Глава III

Я досадливо поморщился. «К нам в гости» в который раз притащился ивантеевский агроном Виктор Степанович Лютиков. Ничего особенно приятного, кроме баритона, у него не было. Но вдовый агроном явно питал сердечную слабость к нашей Татьяне Федоровне. Я весьма подозреваю, что эта его слабость в значительной мере питалась и надеждой, что городские связи Татьяны Федоровны помогут вырваться из деревенской грязи. Сейчас он опять примется из себя корчить интеллектуала-интеллигента, которому, разумеется, не место здесь. Однако Татьяна Федоровна почему-то вполне снисходительно принимала его ухаживания. Увы! Видно, женское сердце в любом возрасте требует подтверждения своей притягательности.

Вежливость требовала остаться на некоторое время за столом, что я и сделал, проклиная этого кретина за прерванный рассказ Т. Ф. и благословляя его за то, что имя Милы Щербаковой перестало терзать мои нервы.

Агроном, местный светильник разума, начал, как всегда, с критики. Впрочем, это было даже интересно послушать — в отличии от обязательного заключения — совместных с Татьяной Федоровной похвал местной природе, которой никогда не уставала восхищаться моя троюродная тетя. Любопытно, что Лютиков никогда не замечал, что эти заключительные похвалы как-то сводят на нет его предыдущую критику. Стоит ли так критиковать такое красивое место? Но агроном не унывал: любое общение с Татьяной Федоровной, по-видимому, он готов был считать каплей, которая точит камень.

Был в его критике и еще один положительный момент — на стол вываливались деревенские новости, которые всегда, безусловно, колоритны.

— И, представляете, все трактора пришли, а стекалинской «Беларуси» нет! — говорил агроном очередную критическую новость, едва не смахивая себе на брюки чашку с кипятком. — А ведь трактор один из самых новых, и Стекалину доверили его не случайно — работник он хороший, и после майского запоя не пил уже почти три месяца. Ну, думаю, неужели опять сорвался? Выезжаю на место, где должен работать Стекалин — Лясовское поле, чуть в стороне от Мокрого Луга — с Мишей Иваньковым, нашим главным механиком, и что мы видим?! Трактор весь перегрелся, работает в холостую, солярка на исходе, а Стекалина и след простыл!!! Ну и сволочь! Извиняюсь за выражение. Наверное, снова запил — не хватило, и ушел в Князевку через Мокрый Лес, туда 5 километров, а в Ивантеевку, обратно — семь. Даже забыл двигатель заглушить — во как приперло! Теперь, наверное, в Князевке у свояка отлеживается. Недели на две в запой с ним на пару. Знает, что ему ничего не будет. И это еще не самый худший работник! Даже на хорошем счету. А просто алкоголиков сколько? Чуть ли не половина! Ну как с такими можно работать?! — он неожиданно запнулся, и глаза его чуть округлились, словно он впервые услышал сам себя и удивился — действительно, «как можно?»

— Нет, с такими людьми невозможно работать! — повторил агроном уже утверждающе. — А мы вот ухитряемся! — он скорчил гримасу. — Работать! Чуть ли не каждый пятый из этих, мягко говоря, работников — судимый. Среди них есть, не спорю, люди, как это говорится, споткнувшиеся и осознавшие, так сказать. Взять, к примеру, Лаптева. Убил по пьянке, раскаялся, работает неплохо, правда, запивает иногда. Но это отдельные случаи. А большинство — попробуй заставь работать. Так они тебе и будут.

— Неужто они все такие? — робко попыталась возразить Татьяна Федоровна.

— А! Почти все! — махнул рукой Лютиков. — Вон, Горелин, «рецидивист», дважды по бытовухе сидел, в глаза так и смеется. «А что, — говорит — начальнички, вы мне сделаете? Я живу тихо-мирно, никого не режу, не бью, порядок не нарушаю. Уволить вы меня все равно права не имеете, так что зарплату, начальнички, все равно платить придется!» И ведь хорошо свои права знает, сволочь! — увлеченный своим красноречием, Лютиков на этот раз забыл извиниться за «выражение». — В городе таких на работу никуда не берут и не прописывают, вот государство и присылает их к нам в деревню — подымать сельское хозяйство! Издевательство это! — чашка с чаем снова едва не очутилась на штанах агронома. — И работу им тут предоставь, и пропиши, и жилье дай! Вот с каждым годом и идут хуже дела. План горит, даже авралы не спасают. Четверть ячменя, считай, уже пропала. А проса — не меньше половины будет. И так — постоянно!

Изредка прерываемый нашими репликами, приятный баритон Виктора Степановича еще минут пятнадцать поносил деревенские порядки в Ивантеевке в частности, и сельское хозяйство страны вообще. Правда, его он критиковал очень кратко и тоже вообще.

— Нет, гробит нас государство, гробит! С такими людьми не только не наработаешь, а совсем все запорешь! — заканчивал он свою очередную пламенную «филиппику». — Совсем ничего в деревне не останется, окромя грязи!

Безысходно-трагический тон его речи показывал, как тяжело ему такому умному, все понимающему, находиться здесь, а глаза с заискивающе-осторожной надеждой были устремлены на Татьяну Федоровну.

— Ну, что-нибудь да останется, Виктор Степанович! — с мягкой улыбкой возразила Т. Ф. — Останется эта природа, холмы, заросшие лесом, эта красота. И наше Спокойное озеро никуда не денется, и воздух тот же чудесный будет.

— Да, природа здесь прекрасная! — Подхватил Виктор Степанович, и я поднялся. Дальше слушать было нечего — предел моего терпения и интереса иссяк, правила вежливости соблюдены, и я спешно ретировался из-за стола, сославшись на желание подышать тем самым свежим воздухом, который сейчас начали и будут еще довольно продолжительное время хвалить два местных кулика.

Впрочем, Татьяна Федоровна совершенно искренне была убеждена, что воздух и вода здесь просто изумительны, что и заставляло ее последние два года, с тех пор как ей в наследство от родни достался этот дом, предпочитать отпуск на малой родине санаторию в более теплых краях. Правда, тут было скучновато, но гостеприимная Т. Ф. всегда умела зазвать к себе пару (но не более — слишком хлопотно) гостей. Она нашла старушку, которая здесь жила и присматривала за домом во все время ее отсутствия, и платила ей ежемесячно 10 рублей.

Я вышел во двор. Солнце уже зашло. Быстро смеркалось. Далекий лес безмолвно темнел в вечернем безветрии на противоположном берегу речки. Изумрудные утром поляны сейчас все больше сливались с темно-коричневой зеленью отдельных деревьев. Хорошо видная с пригорка, где весьма удачно расположился дом Татьяны Федоровны, на закат зеркалила небеса нежно лазоревая, с розовыми пятнами все еще освещенных зашедшим солнцем облаков, раскинутая во все стороны гладь Спокойного озера.

Я с наслаждением потянулся и зевнул. В деревне вместе с заходом солнца на меня накатывала непреодолимая сонливость, и дотянуть до «официального» отбоя можно было только с помощью удивительно быстро свежевшего с этим заходом воздуха. Остатки заката еще розовели над верхушками леса, сумерки быстро сгущались, меняя очертания предметов, но трудно было представить, что через три часа, если выйти по нужде, тебя обкатит будто ледяной волной ласково-прохладный сейчас ветер.

Я улыбнулся, представив, как Т. Ф. и ее деревенский воздыхатель в очередной раз расхваливают красоты местной природы.

— Ах, какой здесь воздух! Ах, какие деревья! Ах, какие виды! — то и дело слышалось от Т. Ф. Бедному агроному ничего не оставалось, как поддакивать предмету своих воздыханий. И всегда, осторожно начав, он увлекался и начинал искренне расписывать местные достопримечательности. Окончание их бесед (правда, ради справедливости, нужно заметить, что я слышал только две) было до того традиционным, что у меня закрадывалось подозрение, а не было ли оно хитрой женской тактикой, позволявшей Т.Ф. избегать чего-либо определенного в отношениях с агрономом и всякий раз выходить сухой из воды?

Впрочем, воздух здесь действительно был превосходен — чистый, поразительно ясный. А вода — удивительно мягкая. Т.Ф. говорит, экспертиза показала — целебная. Лучшее доказательство здешних достоинств — ее вид: второй год подряд за отпуск Т.Ф. удивительно хорошела. Местная природа действовала на нее куда благотворней, чем южные края.

В каком-то смысле я был единомышленником Т. Ф. На Юг, в Крым или на Кавказ лучше ехать в конце августа — начале сентября, за уходящим летом, а самый разгар его приятней всего проводить на родине. Вот и сейчас у меня «в кармане» лежала путевка в Евпаторию. Но до конца августа еще четыре недели, и приглашение Т.Ф. приехать с Мариной на недельку к ней в Ивантеевку пришлось как нельзя кстати.

«Как нельзя кстати!» — мои губы искривились в усмешке. — И вот на третий день приезда я узнаю, что в любой момент могу здесь натолкнуться на Милу Щербакову!» — от этой мысли мне стало сразу неуютно. — Неужели свет на мне клином сошелся! Неужели мир тесен именно для меня?! А! — я резко взмахнул рукой, прогоняя с обескураживающе неожиданной быстротой накатившее уныние. И почему это я должен непременно с ней встретиться в эти восемь… нет, уже пять, дней? Она вовсе не обязательно должна оказаться тут на этой неделе. «Ну, а как же закон подлости?! — подло выскользнула из подсознания хорошо осведомленная в моих слабостях трусливая объективность. — Ты ведь, Лик, прекрасно знаешь, как безотказно он действует!»

И я понял, что все оставшиеся дни буду с тревожным напряжением всматриваться в любую девичью фигурку на улицах Ивантеевки. Но пока-то я в безопасности. И Милу Щербакову можно было выбросить из головы.

Я вдруг рассмеялся:

— Веселенькая перспектива для Лика! — пробормотал я. — Как там я подумал? «С тревожным напряжением всматриваться в любую девичью фигурку?!» Ха! В то, во что я всматривался всегда с ожиданием — подойдет или не подойдет? И если подойдет, то пойдет или не пойдет? — я снова рассмеялся своему забавному каламбуру. Но сейчас я был, как это говорится, «с невестой», и потому сделал серьезное выражение лица. Тем более, что сзади скрипнула дверь, и я услышал «невестины» шаги.

— Что, все еще дышишь свежим воздухом? Или думаешь о своем водяном коне?

Я вздрогнул. Мысли о Миле совсем заслонили мою историю — тему нынешнего вечера. Я снова мысленно изругал Лютикова за прерванный рассказ Татьяны Федоровны.

— Этот милый «орешек знаний» еще не собирается направить свои стопы взад?

— «Орешек знаний» тверд, и он не привык отступать! — громко зевнув, сказала Марина. — Он рассказывает сейчас Татьяне Федоровне, какие городские профессии ему нравятся.

— Как?! — я даже обернулся, — Ему удалось прорвать оборону Т.Ф.?

— Т.Ф.? — с шутливым удивлением переспросила Марина. — Это, наверное, Тихоокеанский Флот? Но почему он должен быть в обороне?

— Т.Ф. — не Тихоокеанский Флот, — подыграл я ей, — а сокращенно-уважительное наименование Татьяны Федоровны.

— А-а, — протянула Марина. — В таком случае за нее нечего беспокоиться. У нее такой вид, будто она отошла на заранее подготовленные рубежи.

— Ты уверена? Пойдем, посмотрим! — предложил я, подмигнув. — Может, Т.Ф. понадобиться наша помощь? — и, не дожидаясь ответа, я со всей осторожностью устремился в дом. Сняв обувь в сенях, мы на цыпочках прокрались к двери в зал. Выглянув, я чуть было не расхохотался.

Т.Ф. излучала все ту же непроницаемую доброжелательность, а сидевший ко мне спиной Лютиков, все так же эксцентрично взмахивая время от времени руками, рассказывал о том, какие огромные грузди он собрал в прошлый год в Мокром Лесу.

— По-моему, помощь здесь требуется только бедному агроному! — шепнул я Марине, — Т.Ф. — великий дипломат! Вот у кого нужно учиться, учиться и еще раз учиться.

Можно было и дальше наблюдать эту комедию, но я заметил в непроницаемой доброжелательности Т.Ф. признаки усталости и скуки. Моя помощь все же понадобилась. Лютиков просидел бы еще минут двадцать, но я вошел в зал и засыпал Татьяну Федоровну градом хозяйственных вопросов. Светильник разума, наконец, понял, что его время истекло, и шумливо откланялся, неловко обслюнявив руки Т. Ф. и Марины и так сжав мои пять пальцев, что стало ясно — своих двадцати ему точно не хватает.

— Он явно хотел захватить мои пальцы с собой! — объявил я, едва за агрономом закрылась дверь, усиленно потрясая в воздухе правой кистью и разглядывая ее. — Чем-то они ему приглянулись. Наверное, своими ему трудно ковыряться в носу, когда он думает.

— Саша! — укоризненно посмотрела на меня Т.Ф., и я понял, что немного перестарался. — Как ты любишь поерничать! Виктор Степанович очень приятный человек, неплохо воспитанный, с ним можно поговорить. Такие в деревне — редкость. Конечно, он недостаточно образован, сильно не уверен в себе. Но это придает ему еще больше занятности.

— Согласен с вами, Татьяна Федоровна, — миролюбиво проговорил я. — Просто я разозлился на него за то, что он прервал ваш потрясающе интересный рассказ. На самом интересном месте. Может, вы его сегодня закончите? — я уселся на свое прежнее место, призывно глядя на Татьяну Федоровну. Марина устроилась рядышком.

Т.Ф. взглянула на часы и ободряюще улыбнулась:

— Нет, ребята, раз прервался рассказ на самом интересном месте сегодня, значит, это не случайно. Пусть так и остается до завтра. Утро вечера мудренее, время позднее, пора спать. У меня, как вы знаете, режим, — она поднялась с кресла.

— Утром за завтраком я надеюсь обязательно услышать окончание! — сказал я. И голос мой был неожиданно для меня самого очень серьезен.