Легенда о водяном коне. Часть II. Забытое мстит всегда

Петр Богдан

Первая часть романа «Легенда о водяном коне: Тот, кто приходил ночью» была впервые опубликована отдельной книжкой в 2007 г. После чего ее скопировали пираты и выложили в Интернет, где скачали уже более 200 тысяч раз. Вторая часть романа «Легенды о водяном коне: Забытое мстит всегда» публикуется впервые в широком доступе. Главному герою суждено вновь столкнуться со страшным существом. Однако ему предстоит открыть, что в действиях монстра есть глубокий смысл.

Глава II

— Случилось это в начале тридцатых годов, в самый разгар коллективизации. В каком точно году, не помню. Мужики в нашем районе были, в основном, середняки, в колхозы шли неохотно. В некоторых деревнях ситуация была лучше — где были сильные партячейки и комбеды. Но в большинстве сел поначалу колхозы возглавляли самые крепкие и уважаемые хозяева. Не вступить в колхоз тогда было невозможно — автоматически попадаешь в кулаки и антисоветчики. Сейчас все чаще говорят об этих перегибах. Но мне кажется, вся эта коллективизация была сплошным перегибом.

Бабушка рассказывала, нормативы поставок зерна были совершенно непосильными — приходилось чуть ли не последнюю рубаху снимать. А попробуй хоть пикнуть — сразу попадешь в саботажники. А комбедовцев бабушка откровенно называла дармоедами, лодырями, пьяницами и оборванцами. Сколько я с ней ни спорила, она упрямо стояла на своем: комбедовцы — самые отъявленные бездельники на деревне. Сейчас-то я понимаю, что скорее-то всего была права моя бабушка, но тогда я просто горела от негодования. Но была в бабушке какая-то мягкая мудрость — она не навязывала мне своего, а только приглашала послушать.

В нашей Ивантеевке комбедовцы сразу взяли верх. Мама с папой года за два еще, почуяв, к чему идет, распродали имущество и переехали в город. Дедушка умер в двадцатые от тифа. Но бабушка какое-то время еще жила в деревне — она была вдова красноармейца, вдобавок ей было за пятьдесят — старуха, по тогдашним меркам. Ее никто не трогал. Поначалу она наотрез отказалась покинуть родной дом, но в коллективизацию, как она говорила, ей стало до того тошно, что она сама отдала свой дом родне и переехала к маме с папой. Но в разгар событий, что она мне рассказала, она была еще здесь.

Кое-где мужики сопротивлялись коллективизации более успешно, чем у нас в Ивантеевке. Особенно отличались Мокрый Луг и Зеленовка, объединившиеся в один колхоз. Сейчас этих деревень уже нет — на Мокром Лугу только осталась небольшая бревенчатая постройка — охотники иногда ночуют и не дают развалиться. А Зеленовка вся заросла.

Колхоз, хоть и был там создан, но, конечно, только потому, что мужики понимали: попробуй его не создать. Самые крепкие и умные из тамошних хозяев были избраны в сельсовет и правление колхоза. Бабушка называла их по именам — до того они были известны и почитаемы во всей округе. Председателя она, кажется, дай Бог памяти, называла Игнатом. Редкое имя сейчас, поэтому я и не забыла. Этот Игнат повел дело так: часть посевов укрывать, часть скота укрывать, всячески прибедняться с урожаем — словом, хотел спасти свои деревни от разорения. Так тогда многие пытались делать, не он один. Надеялись приспособиться и пережить лихую годину. А година-то, она чуть ли не в век обернулась! Однако, у Игната со товарищи все шло лучше других. Комбедовцев у них было мало, а тех, кто оставался, удалось подкупить или запугать.

Так более-менее хорошо шли дела у него с год-полтора. Но тут появились двадцатипятитысячники. Помните таких по школьной программе?

Мы с Мариной закивали головами.

— Приехали они в Ивантеевку. Как-никак самое большое село в округе. Приехали с вооруженной охраной и партактивом из города. Местного председателя сразу сместили и поставили двадцатипятитысячника. Уж на что тот старался, а местные активисты свинью подложили — нажаловались, «вскрыли», так сказать, недостатки. В окрестных колхозах тоже сняли почти всех председателей, да поставили двадцатипятитысячников. Съездили и в Мокрый Луг, к Игнату. Уж как он сумел их увещевать там, как угодить и обмануть — остался он в тот день председателем. Видно, горой за него встали свои мужички.

Уехало районное начальство с этими двадцатипятитысячниками из села, а на следующий день прибегает к ним в Ивантеевку комбедовец из Игнатова колхоза — так мол и так, контрреволюция свила в нашем колхозе свое кулацкое гнездо. На собрании-то он выступить не посмел.

Районные комитетчики решили схитрить — вызвали к себе сюда одних комбедовцев и активистов. Те воспряли духом, устроили здесь заседание актива, и вечером же, все вместе, с револьверами, заявились в Мокрый Луг. Игнат, естественно, ничего не ожидал. Его и нескольких его ближайших соратников арестовали как вредителей и кулаков. Тем же вечером собрали собрание и возмущенным мужикам показали нового председателя из 25-тысячников. Однако ночью часть мужиков решила взбунтоваться. Они освободили Игната с товарищами, и тот, наверное, от отчаяния, — он понимал, что ни ему, ни деревенским пощады не будет, — в ту же ночь перебил всех комитетчиков, а заодно и активистов. Случайно спасся только один двадцатипятитысячник, только что назначенный новым председателем колхоза — Николай Щербаков. Ты, наверное, знаешь его внучку, — Татьяна Федоровна посмотрела на меня, — Милу Щербакову. Кажется, ты с ней учился.

— Да, знаю. Мир тесен! — пожал я плечами, сделав равнодушное лицо. Однако в моей груди противно заныло.

— Она, кстати, часто приезжает в Ивантеевку, — продолжала ничего не подозревавшая Татьяна Федоровна. — У ней тут родня. Между прочим, — она лукаво посмотрела на меня и Марину, — когда мы встречаемся, она всегда спрашивает о тебе, Саша.

— Весьма польщен, — я растянул свои губы в улыбке. В груди заныло еще противнее. Ну сколько можно упоминать это имя?! Марина тоже улыбнулась. Но в глазах ее, обращенных ко мне, промелькнула настороженность.

— Так вот, на чем я остановилась? Николай Щербаков… — начала Татьяна Федоровна свое продолжение, но тут ей помешали — в сенях хлопнула дверь, и вслед за скрипом половиц послышался приятно хрипловатый баритон:

— Хозяева, можно к вам в гости?