Лисий Хвост. По ту сторону холмов. Книга вторая

Петер Клуг, 2020

Прошло несколько лет. Мир духов не отпускает ни Шиму, ни Хару, и они вновь отправляются в путь. Способности Шимы растут, и он не боится больше использовать их. Старые друзья и враги. Новые приключения. Возможно ли переломить неумолимость судьбы, или же она подчиняет себе все и нужно принять её с покорностью?

V

У тлеющего очага расположились несколько мужчин и женщин. Все они были разного возраста: кто-то ещё совершенно подросток, не начавший даже толком бриться, кто-то уже умудрённый опытом муж. Одна из женщин была намного старше любого из присутствующих, о чём говорили её почти полностью седые волосы и покрытое сетью морщин лицо.

Билигма, несмотря на все свои чародейские возможности, ощутимо состарилась за прошедшие годы. Окружающие её простые люди не могли без внутренней боли смотреть на неё, ведь её образ чётко провозглашал: будь ты хоть сто раз мудрецом и колдуном, старость придёт и за тобой. Как признавалась сама Билигма, былое сражение, когда ей пришлось собрать все силы, чтобы обрушивать на врагов огненные шары, а потом обвалить взрывом часть холма, вконец измотало её. После того боя она несколько дней лежала не поднимаясь, не имея сил даже самостоятельно держать чашку с чаем. Конечно, силы постепенно вернулись к ней, но, казалось, что с этой схваткой в ней надломился какой-то стержень или иссяк некий источник. Она сильно изменилась.

Теперь она прибегала к чародейству редко и осторожно, не расходуя много сил за один раз. Она стала бояться, что отныне малейшее перенапряжение может напрочь убить в ней все колдовские способности. Из-за этого Билигма, и так не слишком общительная, стала совсем замкнутой. Она не испытывала злости или досады на непрошенных гостей — Хару и Шиму — хотя, не будь их, ей не пришлось бы вступать в бой. Всё же, окружающие чувствовали некую вину перед ней и старались лишний раз не надоедать старой волшебнице просьбами и вопросами. Ей же это претило ещё больше, так как ей начинало казаться, что она уже никому не нужна с растраченными и иссякающими силами, и нет с неё никакого толку.

Разумеется, за прошедшие годы состоялся не один важный разговор между Билигмой, Хару и Мэргэном, но всё же общее чувство неловкости не покидало людей, когда они общались с колдуньей или были вынуждены о чём-то её просить. Она же в свою очередь опасалась делать нечто большее, чем просто помогать советом или колдовать по мелочам, хотя порой страстно желала собрать воедино все свои оставшиеся силы и разразиться чем-то по-настоящему выдающимся.

Вот и сегодня Хару с Мэргэном пили чай в юрте чародейки, по внешнему виду расслабленные, но внутри горящие желанием, чтобы всё поскорее закончилось. Только Шима и Бато ощущали себя свободно и тихо обменивались какими-то шутками. Шима вообще относился к Билигме словно внук к бабушке, что и неудивительно, принимая во внимание, сколько времени он провёл в детстве рядом с ней, усваивая различные практики, учась лучше владеть собой и не дать животному началу взять верх над человеческим.

Также в юрте присутствовали как всегда безмолвный Тагар и ещё одна женщина. Тагар мало изменился за прошедшее время. В той битве он был серьёзно ранен и чуть было не умер, однако заботы сиделок и его могучий организм позволили довольно быстро оправиться. Он стал, как и госпожа, ещё более замкнутым, делая исключение лишь для Шимы, с которым они понимали друг друга без слов. Никто другой не смог бы сказать, о чём думает этот великан, какое у него настроение, и вообще, испытывает ли он какие-либо чувства.

Вторая женщина лет около пятидесяти, всё ещё весьма миловидная. Впрочем, её миловидность не всегда бывала заметна из-за строгого взгляда тёмно-карих глаз и неумолимого выражения лица. Было очевидно, что в ней много внутренней силы от рождения, а суровые условия жизни в степи лишь приумножили эту силу. Иногда она кидала на присутствующих яростные взгляды, которые лишь отчасти смягчались на Мэргэне и Бато.

Гости и хозяйка пили чай и обменивались ничего не значащими замечаниями по поводу отличной погоды и хороших надоев. Женщину это немало раздражало. Она покусывала губы от нетерпения и стучала ногтем в тонкую фарфоровую стенку чашки. Остальные или и правда не замечали её возбуждения, или же пока предпочитали не обращать на это внимания. Наконец, она не выдержала и прервала Мэргэна, когда тот рассказывал, какой замечательный ягнёнок родился на днях.

— Представляете, такой маленький, — говорил он, — а кучу навалил, как взрослый баран!

— Мэргэн! — строго оборвала она его. — Ты сам баран! Хватит болтать о всяких глупостях. Мы здесь не для того собрались. Я не хочу больше слушать, кто сколько навалил!

Мэргэн сделал невинные глаза и, поморгав, ответил женщине:

— Алтун, душа моя, я лишь хотел сказать, какой здоровый и сильный ягнёночек растёт.

— Муж мой, я знаю твои увёртки. Мы здесь, чтобы обсудить нечто гораздо более важное, нежели приплод и надои молока.

На сей раз в разговор вмешалась Билигма:

— Я думаю, твоя жена права. Давненько мы не собирались вот так вот запросто у меня в юрте попить чаю. Каждый раз, когда мы встречались таким кругом, нам предстояло обсудить и принять какое-то важное решение. Так что хватит тянуть, давайте поговорим. Что у вас случилось?

Мэргэн открыл было рот, но быстро передумал и посмотрел на Хару. Тот перехватил взгляд друга и кивнул. После этого промолвил, подняв глаза на колдунью:

— Госпожа моя, Билигма! Я не знаю с чего начать. Наверное, мне лучше сказать всё самое главное сразу, а потом поискать ответы на вопросы вместе с вами. Хотя не думаю, что отыщутся ответы, которые всех нас устроят. Я не знаю, как мне лучше выразиться, наверное, просто: пришло время нам с сыном покинуть вас.

Воцарилась тишина. Не будет преувеличением сказать, что все присутствующие побаивались Билигмы, при том, что провели с ней немало лет и знали, что она на их стороне. Но всё же робость перед чародейкой никуда не пропадала, особенно среди мужчин. Вот и теперь Хару с трепетом ожидал ответа Билигмы, а остальные пытались его предугадать.

Билигма задумчиво покрутила в руках чашечку с чаем, одним махом допила его и произнесла:

— Ты уверен в своих желаниях, Хару? Скажи, почему ты всё-таки хочешь уехать?

Она говорила твёрдо, без участия, но и без враждебности. Казалось, ей просто любопытно, не более того, причём любопытно даже не настолько, чтобы получить ответ. Ответит Хару — хорошо, нет — и не важно.

Само собой, Хару ответил:

— Госпожа моя, меня одолевает тоска по родине. Я хочу увидеть море и услышать шум океана. Хочу увидеть леса и отведать фруктов.

— Только и всего-то?

— Нет, не только. Я мечтаю ещё хоть раз вернуться к реке, в которую вошла Кицунэ. Надеюсь, что когда я появлюсь на её берегу, ступлю в воду, то она почувствует меня и появится. Хочу, чтобы она увидела нашего сына. О, Небеса! да я даже по Киккаве соскучился!

— Хару, твои желания и мучения понятны. Но подумай о том, какую цену тебе, возможно, придётся за это заплатить. Вспомни о том, что твой дядя послал немало воинов, чтобы схватить тебя и Шиму, и это стоило многих жизней клану Мэргэна.

— И я буду вечно испытывать признательность за это! — воскликнул принц Шика, приложив руку к сердцу и поклонившись вождю. — Но прошло уже десять лет! И не было больше ни одной попытки проникнуть за гряду холмов. Князь Ёшида мог за это время вообще умереть!

— Разве он так стар? Насколько я помню по твоим рассказам, ему должно быть сейчас около шестидесяти, не больше.

— Госпожа моя, ты предлагаешь мне затаиться ещё лет на десять?

— Нет, Хару. Не знаю. Я правда не знаю, что тебе делать дальше!

Сказав это, Билигма всплеснула руками и закрыла ладонями лицо. Эти слова и жесты, полные нескрываемой слабости, повергли собравшихся в изумление. Подумать только, мудрая Билигма не знает, что посоветовать и предложить! Хару открыл рот от удивления, ведь он ожидал ожесточённого спора с колдуньей. Мэргэн выпучил глаза, а своенравная Алтун выронила из рук свою чашечку, которая мягко упала в ворсистый ковёр на полу и даже не треснула.

Билигма как будто и сама не ожидала от себя таких слов, однако сказанного не воротишь. Она отвела руки от лица и несколько секунд растерянно взирала на гостей, потом глубоко вздохнула и продолжила говорить:

— Всё так, Хару, я не знаю, что тебе посоветовать. Остаться здесь? И долго ли ещё прятаться, ведь и вправду тебя, возможно, уже никто не ищет. Хотя я полагаю, что так легко от преследований Ёшиды вы с сыном не отделаетесь. Уехать? А что, если ты попадёшь в ловушку, и все усилия пойдут крахом? Но, в конце концов, сколько ещё лет тебе скрываться здесь? Ведь для тебя вся эта обширная и богатая степь за холмами — это просто огромная тюрьма.

— Хороша тюрьма! — вмешался Мэргэн. — Хару может ехать, куда захочет, делать, что пожелает!

— Но у него есть граница, которую он не может пересечь. Холмы — дальше нельзя!

— Ну, для Хару здесь, может, и не очень привлекательное место, а вот для нашего народа это просто мечта. Ни с кем не надо делить пастбища, ни малейшей опасности от разбойников и похитителей скота. Посмотрите, как разрослись наши стада и отары! Да и мой народ размножился! Для нас здесь очень хорошо, и у меня, честно говоря, нет особого желания отсюда уходить.

— Всё верно, — кивнула Алтун, — но всё же госпожа права, когда говорит, что Хару в степи, как в заключении. Это не его мир, сколь долго бы он ни прожил в нём, это не его жизнь. Я думаю, его нужно отпустить.

Но тут подал голос и сам Хару:

— Друзья, спасибо вам за понимание и беспокойство. Мэргэн, ты знаешь, что я до последнего вздоха буду благодарен тебе за ту защиту, которую ты даровал мне. Поверь, твои жертвы я помню, и они были не напрасны. Билигма, ты спасла моего сына, не дала ему соскользнуть в звериную суть, помогла остаться человеком и научила удерживать равновесие. Никто другой не смог бы мне помочь в этом. И это также было не зря. Я верю, что перейдя гряду холмов, у меня будет шанс попасть на Олений остров и исполнить свои чаяния.

Билигма покачала головой.

— Хару, твои слова звучат красиво, но не более того. В тебе говорит сейчас страсть и желание чего-то нового. Но это неразумно. А разумно всё же подождать ещё. Это касается не только тебя, но и Шимы. Ты говоришь, что он полностью владеет собой и думаешь, что всё позади? Я лишь надеюсь на это. Никто не знает до конца, как и когда может вдруг пробудиться звериная натура, и будет ли возможность её удержать в узде. Пока что у Шимы всё в порядке. Но позволите, я немного расскажу о другом человеке?

С этими словами она обернулась к Тагару, который находился на своём излюбленном месте у входа в юрту. Там он чувствовал себя более уверенно, видя внутреннюю обстановку и имея возможность первым реагировать, если кто-нибудь заходил с улицы. Когда колдунья вопросительно взглянула на него, он пожал плечами и молча вышел из юрты, всем своим видом показывая, что он не горит желанием слушать рассказ Билигмы. Как только Тагар ушёл, она продолжила:

— Как вы поняли, это касается Тагара. Хару, ты полагаешь, что Шима это первый ребёнок, встретившийся мне, в котором сочетаются звериное и человеческое. Это не так. Первым много лет назад был Тагар. Я и сама была тогда молодой девушкой, всего-то на дюжину лет старше его. Тогда я много путешествовала по всей степи, набиралась ума-разума, искала то одного мудреца, то другого. И вот меня занесло на самый север, туда, где степь переходит в лес, уходящий всё дальше и дальше. Места там суровые, людей почти нет. А те, кто есть, не кочевники, как вы, а охотники. Они бродят по лесам, иногда заходят в северные степи, но всегда возвращаются обратно. Жить там особенно опасно из-за дэвов, да и другое зверьё крупнее и злее, чем здесь. Но и там жил один чародей, к которому я непременно желала попасть. Я с большим трудом смогла отыскать хоть какие-то его следы и отправилась за ним. Говорили, что он понимает язык животных, может общаться с ними. Разве я могла отказаться посетить такого мудреца?

Несколько дней я следовала за ним по пятам, всё дальше и дальше в густой лес. Мои проводники дрожали от страха, так далеко они ещё никогда не углублялись. Ночами мы жгли большие костры, отгоняя дэвов, волков и медведей, хотя стояла осень, а животные в это время сыты и редко нападают.

Наконец, как-то раз днём мы выбрались на опушку леса, посреди которой стояла юрта. Я сразу поняла, что мы догнали того мудреца. Не понимала я лишь, почему так тихо вокруг. Мы осторожно приблизились к юрте, обошли вокруг неё. Всё было спокойно, даже слишком. Вдруг из юрты выскочил мальчишка лет десяти, окровавленный, с безумными глазами. Он плакал так горько, как я никогда не слышала ни до, ни после.

Увидев нас, он рухнул перед нами на траву. Он мычал и вроде бы что-то говорил, но так невнятно, что никто из нас ничего не понял. Я осталась с ним, пытаясь его успокоить, а мои спутники, обнажив оружие, вошли в юрту. Там они нашли два растерзанных трупа, мужчины и женщины. Это был тот самый мудрец, знавший язык животных, и его знахарка-жена. Мы долго искали следы нападения, но ничего найти не смогли. Мальчишка тоже не смог ничего сказать, только жалобно мычал и проговаривал отдельные слоги, которые никак не складывались в целые слова.

Я отмыла его от крови и подивилась, что на нём нет ни царапины, а значит, вся эта кровь была не его. Естественно, мы поспешили убраться подальше от этой треклятой опушки. Чем больше мы удалялись от неё, тем больше парнишка успокаивался. Однако он по-прежнему не мог ничего внятно произнести.

Мы спешили выбраться из леса на степной простор, поэтому обратный путь занял у нас много меньше времени. В первую же ночь в степи, когда мы почувствовали себя в относительной безопасности, по крайней мере, в привычной обстановке, я напоила мальчика особым травяным чаем. Он впал в забытье, а очнувшись, впервые членораздельно заговорил.

Его отец, тот самый мудрец и чародей, на самом деле мог не только понимать язык зверей, но мог и заклинать их. У него с женой был сын, который постоянно болел, и спасти его не удавалось. Когда он был при смерти, они нашли медвежонка, мать которого погибла, и принесли его к себе. Колдовством и чарами, мудрец смог переселить душу умирающего сына в медвежонка, превратить его с огромным трудом в мальчика, но во многом лишь внешне. Суть его оставалась медвежьей, и лишь небольшие проблески человеческого разума озаряли её.

Как бы то ни было, так раскрылся секрет, почему мальчик был весь в крови, не имея ни царапины при этом. То была кровь его родителей, а убил их он сам. У него был приступ, когда его медвежья порода, лишь замаскированная под человека внешне, вышла из-под контроля. Что спровоцировало этот приступ? Быть может, неумелое колдовство, быть может, повлияла погода, кто знает? Но сути это не меняло: после многих лет, прожитых с людьми, которые, вероятно, любили его, хищный зверь проснулся в нём и потребовал крови. Он не разбирал, друг перед ним или враг, просто впал в неистовство и разорвал попавшихся под руку людей.

Что мне было делать с мальчишкой? Рассказать обо всём своим спутникам? Но они попросту убили бы его. Я решила сама позаботиться о нём, ведь, в сущности, он не был виновен в том, что сотворил. Сначала я постоянно поила его успокоительными отварами, затем продолжила колдовство. Не скажу, что это было просто, однако через несколько лет стараний Тагар заговорил, пусть и неохотно. Он всё же стал человеком в исковерканном медвежьем теле.

И по сей день я наблюдаю за ним, пою отварами и опасаюсь, как бы вновь не проснулся в нём медведь, хотя уже прошёл не один десяток лет с тех пор. Я не хочу сказать, Хару, что с Шимой произойдёт то же самое, вовсе нет. Но я хотела бы, чтоб ты понял, что некая опасность того, что он не сможет сохранять равновесие между человеческим и животным, останется навсегда.

Хару ошарашено взирал то на Билигму, то на выход из юрты, где скрылся Тагар. Он обмяк, опустил голову и, закрыв лицо руками, пробурчал, не убирая их:

— Ну и сколько ещё?

— Я не знаю, Хару, хотя бы ещё пару лет, чтобы я, мы все, были уверены. В конце концов, подумай, к чему ты стремишься: попасть в дорогие твоему сердцу места, которых, возможно, больше нет. Можешь ты быть уверен, что Кицунэ появится, когда ты придёшь, если вообще сможешь туда добраться? Стоит ли ещё дом Киккавы? Да ведь ты и не найдёшь его самостоятельно! Жив ли Киккава? Ты видишь: одни сплошные вопросы и сомнения. А на другой чаше весов — жизни, твоя и Шимы. Ёшида хотел убить тебя, а твой сын ему для чего-то нужен. Оправдан ли такой риск?

— Ах, госпожа моя! Когда ты так говоришь, то все сомнения исчезают, и я понимаю, что мои желания опасны и лучше отбросить их. Однако вместе с ними я отвергаю и само желание жить дальше. Ещё два года томления здесь, как ты предлагаешь, в то время как я могу просто сесть на коня и двинуться на восток?! Я сойду с ума от этого! Ещё два года! Ещё две зимы, два лета… и неизвестно, что будет тогда…

— Ты рассуждаешь, как ребёнок, Хару, — вмешалась Алтун. — Тебе говорят, что для твоего же блага и блага твоего сына вам лучше повременить. А ты заладил, что у тебя сил нет. Сказала тебе госпожа здесь сидеть, значит, так тому и быть! Сиди! Поначалу я считала, что не следует тебя здесь удерживать, но теперь, после истории про Тагара, думаю, что лучше тебе остаться.

Не успела Алтун закончить свои слова, как Мэргэн, зарычав, резко встал на ноги и закричал:

— Молчи, женщина! Ишь ты, какая хитрая! То она говорит, отпустите, мол, его, пусть себе едет. А сейчас вот — сиди и не дёргайся! Чёртова бабья мудрость! А я вот как скажу: Хару, езжай, куда хочешь! А хочешь — оставайся! Только вот что запомни: если поедешь куда, то и я с тобой!

Алтун тоже вскочила с места и, гневно сверкая глазами и размахивая руками, быстро запричитала:

— Ох ты, какой выискался защитник гонимых! А обо мне подумал? О детях наших подумал? О людях своих? О скоте? Тоже мне! Приключений ему захотелось! Я тебе устрою приключения!

— Что, женщина? Ты устроишь мне приключения? Да у тебя воображения не хватит! Что можешь ты придумать? И о ком это я должен думать? Мой народ вполне счастлив и устроен, и пока меня не будет, ты за ним присмотришь. Дети? Да все мои сыновья женаты, а дочери замужем. Один Бато, самый младший, остался. Я вполне могу куда глаза глядят отправиться, и не заметит никто, что меня нет! Чёрт, женщина, ты выводишь меня из себя! Да, я уже немолод, но поэтому я и хочу ещё что-то успеть в жизни!

— Мэргэн, неужели ты серьёзно вознамерился отправиться вместе с Хару? — изумлению Алтун не было предела.

Не меньшее удивление было и на лице Билигмы. Хару переводил взгляд то на Мэргэна, то на одну из женщин. Тот же как будто пришёл в замешательство. Он словно сказал что-то, чего говорить не собирался, или наоборот, сболтнул то, что у него было на сердце, как некое сокровенное пожелание, которое и сам не осознавал. Он нахохлился, дёрнул себя за одну косичку, за другую, погладил короткую бородку, и, приняв величественный вид, возгласил:

— Жена моя, мать моих детей! Ты спросила, и я отвечаю. Да, я действительно хочу пойти с Хару. Почему? Во-первых, мне очень любопытно узнать, чем это закончится. Я знаю начало истории, участвовал в её середине, и что же? Я не увижу конца? Или узнаю его через много лет от каких-нибудь проходимцев в таверне в Сатыше? Они будут толковать, а я буду думать, каким я был тюфяком и дураком, что отказался и остался приглядывать за женой и баранами? Что-то не хочется мне такого. У меня есть возможность стать частью великого приключения, быть может, легенды, а я откажусь ради скота? Это просто смешно, женщина!

Алтун снисходительно глянула на мужа, как на несмышлёное дитя, хмыкнула и бросила:

— Легенды? Не легенды ты частью станешь, а просто-напросто сгинешь где-нибудь в степи, и тело твоё растащат дикие звери да птицы. Вот и весь сказ! В легенду ему захотелось!

Дальнейшая перепалка между мужем и женой длилась ещё несколько минут, причём никто из них не желал отступать, и это мало походило на разговор двух здравых людей. Хару и Билигма пытались вставить слова с тем, чтобы прекратить бессмысленный спор, но все их попытки оставались практически без внимания. В конечном итоге склока между супругами приобрела совершенно комичный характер, но ни тот, ни другая не могли уже остановиться и не слушали ничьих увещеваний. Казалось, остановить их просто никому не под силу.

Вдруг раздался громкий хлопок, и всех на миг ослепила ярчайшая вспышка света. Перепалка мгновенно смолкла, все замерли в недоумении, хлопая невидящими глазами. Зрение быстро вернулось, и недоуменные взоры обратились к Билигме, ибо было ясно, чьих это рук дело. Та стояла в сторонке с гордым и неприступным видом, такая, какой все помнили её в старые времена.

— Хватит! — прикрикнула она. — Вы двое совсем с ума сошли, вот вам кое-что погромче и поярче!

— Простите, госпожа, — проговорили смущённо супруги и замолкли.

— Я выслушала всех вас, я знаю вас уже много лет. Да, вначале я не могла ничего предложить Хару, кроме как подождать ещё. Наверное, это самый правильный способ действий, но и самый изматывающий. Я не хотела бы, чтобы Хару путешествовал один с Шимой. Однако, если его будет сопровождать такой человек, как Мэргэн, то это меняет дело.

Видя, что Алтун напряглась и хочет возразить, Билигма продолжила, глядя ей в глаза:

— Алтун, успокойся и прислушайся к своему мужу. Он, конечно, всего лишь сумасбродный и самолюбивый мужчина, однако и в его словах были разумные доводы. Ведь он, и в самом деле, вполне может препоручить главенство тебе, тем более, что многие из ваших и так воспринимают тебя, Алтун, как главную. Дети ваши самостоятельны и имеют свои семьи. Если Мэргэн отправится вместе с Хару, это не нанесёт вреда вашему роду

— О! — в восторге воскликнул Мэргэн. — Это великие слова, моя госпожа! Так приятно слышать из ваших уст, что простой пастух прав! Алтун, душа моя, не дуйся, а слушай госпожу!

Алтун одарила мужа взглядом, не предвещавшем ничего хорошего, когда они останутся наедине, однако промолчала и кивнула Билигме, чтобы та продолжала. Но её опередил Мэргэн:

— Вообще-то я скажу больше. Есть смысл в том, чтобы отправиться за холмы не только мне из всего клана. Мы торчим в этой благодатной степи уже слишком долго. У нас много молодёжи, которая уже и не помнит, что есть ещё какая-то другая жизнь и другие люди. Я думаю, им было бы полезно прокатиться вместе с нами за холмы, посмотреть на внешний мир, пообщаться с другими людьми. Сколько им здесь ещё жить? Выберем несколько парней да девушек, проедемся все вместе до Сатыша, поглядим на Степную Мать да Великую Степь. Да и нам всем не помешает узнать новости. Среди большого числа людей Хару и Шима затеряются, они уже и так больше похожи на нас, чем на островитян. Они такие же степняки, как и мы. Десять лет в степи делают своё дело.

Билигма кивала одобрительно, пока Мэргэн держал слово, потом она промолвила:

— Алтун, мне кажется, и в этих словах твоего мужа есть смысл. Прислушайся к нему.

Алтун зафыркала, как рассерженная кошка, окатила Мэргэна ледяным взором, и ответила нехотя:

— Хорошо, я подумаю. Но только при одном условии я соглашусь отпустить его. Но дальше Сатыша он не двинется. Проводите Хару, убедитесь, что с ним всё в порядке, и возвращайтесь. Если его мир лежит по ту сторону холмов, то твой, Мэргэн, находится здесь.

После этого она то ли поклонилась, то ли кивнула Билигме, и быстрыми шагами вышла из юрты, не глядя ни на одного из присутствующих мужчин.

— Уф! — выдохнул Мэргэн.

Хару вытер пот со лба. Билигма тоже как будто испытала некое облегчение.

— Что ж, Хару, — сказала она, присаживаясь и ощущая себя свободнее, — вот ты и получил ответ. Не самый правильный, на мой взгляд, но всё же. Отправляйся, коли тебе невмоготу, однако дождись Мэргэна и езжай не один. Тогда и я буду спокойнее за вас. Знаешь, во время сегодняшнего разговора я не раз думала о том, чтобы вызваться ехать с тобой.

— Это было бы чудесно!

— Да, но я пока не могу. Правда, не могу. Может быть, позже…

С этими словами Билигма вновь сникла. Хару встал перед ней на колени и поцеловал её руку. То же сделал и Мэргэн, и ошалевшие от происходящего Шима и Бато. После этого один за другим они вышли из юрты.

Принц Шика смолчал о том сне, в котором Кицунэ настаивала на том, чтобы они с Шимой отправились за холмы. Он не был уверен, стоит ли вообще вспоминать о нём? Как рассказать, что дух покойной жены пришёл и говорил с ним? Лучше оставить всё, как есть.

Как только последний гость покинул её, внутрь вернулся Тагар. Он подошёл к своей любимой госпоже, спасшей и вырастившей его, присел рядом с ней и погладил её по волосам, нежно глядя в глаза.

— Ты правда хотела бы поехать? — хрипло спросил он. Слова с трудом вырывались из его рта, казалось, он вовсе разучился говорить.

— Да, мой мальчик, хотела бы. Но я боюсь. Боюсь, что я слишком слаба и стара теперь для всех этих приключений и странствий. Это так печально, так печально… — ответила она, и несколько слезинок скатилось по её морщинистым щекам.