Лисий Хвост. Красный город. Книга четвёртая

Петер Клуг, 2021

Император Лун, на котором, согласно преданиям, должна пресечься династия, отправляется во главе войска на подавление восстания на западе страны. Он не знает, что против него уже давно объединились и затеяли поход главы двух окрепших княжеств с островов. Им осталось дождаться только завершения последних зимних штормов. Хару и Шима спешат на восток – к своим родным островам. Но море не спокойно и придётся ждать в столице. В Красном городе, в императорской библиотеке хранятся многие тайны, и Шима идёт на зов голосов в самые потаённые закутки хранилища, приближаясь к раскрытию главной тайны – вожделенной мечты всех мудрецов империи. Шима чувствует, что его ждёт особое предназначение, но, какое именно, пока остается для него загадкой. На острове Оленя Ито Шика, вернувший себе своё княжество, вот-вот получит в руки силу, которой не обладает ни один другой земной правитель, и отправляется в новый поход. Но дух острова Оленя требует оставить эти места…

I

В брошенной людьми крепости Гремящего ущелья, за которую ещё совсем недавно шла ожесточенная война, теперь гулял и завывал зимний ветер, хлопал ставнями разбитых окон. С неба через прорехи облаков выглядывали звёзды и краешек луны. Их свет холодно отражался от наметённого в сугробы снега. Лишь маленькое оконце в нижней части одной из башен было освещено, и его свет казался затерянным и одиноким в этом безрадостном месте. Там в небольшой комнате, в которой раньше размещалась стража, на кровати спал мужчина средних лет, а рядом за столом что-то писал другой, примерно такого же возраста.

Он быстро выводил кистью слова, порой останавливаясь, чтобы собраться с мыслями и подобрать выражение получше.

«Никогда раньше я не видал, чтобы человек боролся с недугом или смертью с таким остервенением и такой яростью, как это делал мой друг. Нага, которому немало досталось после взрыва, пролежал в покое лишь несколько дней, после чего, скрипя зубами, начал вставать с кровати и бродить по комнате, опираясь на спинку стула. У него было сломано несколько рёбер и я отлично могу себе представить, какую боль испытывал он, садясь и поднимаясь, а потом вновь укладываясь на спину. Однако он как одержимый старался привести себя в более-менее приемлемое состояние.

Первое время Нага почти не разговаривал со мной. Когда он совершал свои прогулки по комнате, ему было не до разговоров. А в остальное время он лежал, глядя в потолок и о чём-то напряженно думал. Я же не пытался его разговорить. Полагаю, он сам всё расскажет, когда будет к этому готов.

Постоянное молчание вовсе не тяготило меня. Напротив, оно пришлось мне по душе. Я и раньше не отличался особенной разговорчивостью, а с тех пор, как начал вести записи о прожитых днях, необходимость делиться с другими людьми своими переживаниями у меня вовсе отпала. Бумага и чернила — это лучшие собеседники для побитого жизнью человека.

С самого начала восстания Белой звезды, когда в дикарском воодушевлении жители Нандуна разрушили свой собственный город, а меня затянул кровавый и неудержимый поток войны, у меня не было ни одной спокойной минуты, ни одного вечера, которые я мог бы провести так, как мне этого хотелось. Зато сейчас мы совсем одни в целой крепости, в тишине и покое. Ухаживать за одним-единственным пациентом мне не составляет большого труда, и я, наконец, могу почувствовать себя свободным.

Наверняка это всего лишь временная передышка. Но даже если и так, то тем более нам следует насладиться наступившим, наконец, умиротворением.

Всё это время мы почти не беседовали с Нагой, при этом нам обоим доставляло немалое удовольствие просто слушать длинными тёмными зимними вечерами, как завывает за окном ветер, как он постукивает во дворе сломанными дверьми в разрушенных строениях, как трещит в очаге огонь.

К счастью, у нас имелось много провизии, пусть и однообразной, но вполне достаточной, чтобы не только не умереть с голода, но и довольно сносно питаться. Да и наши с Нагой потребности в еде небольшие и вкусы непритязательны.

Когда-то в Нандуне мы, бывало, сиживали с ним вдвоём по вечерам за бутылкой вина, глядя на бархатную темноту ночи, и, как и сейчас, не роняя лишних слов. К сожалению, в закромах крепости вина найти не удалось, и мы довольствовались чаем. Его я отыскал в одной из комнат, где, видно, квартировал кто-то из офицеров. Как я уже отмечал в своих более старых записях, мятежники Дондо не удосужились осмотреть все помещения, и очень много того, что могло бы им пригодиться в дальнейшем походе, они, на наше счастье, проглядели или поленились прихватить.

Я поделился этим открытием с Нагой, сказав ему между прочим, что многие комнаты, где жили защитники крепости, остались практически нетронутыми, и в них лежит куча разных вещей. Мой друг оживился, на лице его появился интерес, но тут же он сменился каким-то страдальческим выражением. Он попросил меня не проявлять излишнего любопытства и не копаться в этих пожитках, особенно если я найду вещи, которые могли бы принадлежать степнякам.

Разумеется, я не мог отказать Наге в его странной просьбе. Однако он тотчас заметил, что как только у него достанет сил присоединиться ко мне в моих набегах на брошенные помещения крепости, мы тотчас отправимся туда вместе. Пока же он хотел, чтобы я отыскал комнаты, где жили офицеры и эти самые кочевники. Насчет офицеров мне был понятен интерес Наги, а вот откуда здесь могли взяться жители степи, осталось для меня загадкой. Но я уже привык, что мой товарищ сам полон секретов и я постоянно сталкиваюсь с какими-то его тайнами.

Всё это время снаружи день и ночь завывал сильный ветер. На днях выпал снег. Он засыпал всю крепость и окрестности, скрыл под белым покрывалом всё уродство, оставшееся на месте брошенного лагеря. Уже не нужные больше никому укрепления приобрели призрачный и до невозможности тоскливый вид, так что, когда этот снег спустя уже несколько часов растаял, я был только рад этому.

А ведь крепость Гремящего ущелья и в самом деле оказалась совсем заброшенной. Дондо не оставил в ней ни одного человека в качестве охраны или гарнизона, а имперские войска были где-то далеко. Хотя, что это я такое пишу, вот же они, на другом берегу реки, в двухстах шагах от нас. Но Красная река столь быстра, а пропасть между нами столь глубока, что преодолеть это расстояние невозможно. Да, нужно заметить, Пи Дуа, засевший в южной крепости, не особенно к этому и стремится.

Я брожу по развалинам мостовой башни, пытаюсь пробраться на останки её верхних этажей. И через огромные пробоины в стенах видно солдат на другой стороне в точно такой же, только целой, крепости. Они занимаются своими обычными делами: маршируют и упражняются с оружием, хлопочут по хозяйству, выводят на прогулки лошадей. Иногда они замечают меня и начинают что-то кричать. По их лицам я вижу, что кричат они ругательства, принимая меня за бродягу или одного из бунтовщиков. Их слов не слышно, ибо грохот клокочущей между нами реки заглушает всё. Несколько раз они пытались подстрелить меня из лука, однако расстояние вкупе с сильным ветром, продувающий ущелье с большой силой, делали эти потуги безрезультатными.

Я продолжал безбоязненно лазать по камням древней башни. Мне доставляло немалое удовольствие находить в ней такие уголки, откуда открывался захватывающий дух вид. Леса и горы, полоса реки, разделяющая землю, величественные крепостные стены. Я мог бы, наверное, часами сидеть где-нибудь наверху и любоваться, если бы не холод, который постепенно одолевал меня и заставлял вернуться в наше с Нагой жильё, чтобы согреться у животворящего огня.

Наконец, дней через десять, мой приятель почувствовал в себе силы для того, чтобы выбраться наружу. Он был сыт по горло прогулками по комнате и горел желанием скорее оказаться на свежем воздухе. Каждый шаг для него прочь от опостылевшей кровати был шагом к свободе.

Его сломанная рука была заключена в лубок и из-за поврежденной ключицы на этой же стороне я соорудил ему такую повязку, что он вообще не мог этой рукой шевелить. Жалкий вид Наги вызывал у меня сочувствие: покалеченный и слабый, с всклокоченными волосами, из-под которых виднелся обрубок уха. Он злился на меня, когда видел жалость в моих глазах, и начинал тихо бурчать, поэтому я старался обращаться с ним как с человеком, который имеет некоторые временные затруднения и не более того. Впрочем, так оно и было, ибо ни один из переломов и ни одна из травм Наги при должном уходе не сделали бы его калекой.

Первая прогулка моего друга за пределами комнаты, где он томился, была не долгой. Мы немного прошлись по двору. Недавно выпавший снег уже успел растаять, но воздух все ещё был чистым и прохладным, напоённый снежным духом. Мне всегда казалось, что именно вот так должно пахнуть начало чего-то нового, ведь именно зимой происходит перерождение природы, её подготовка к весне.

Нага с удовольствием вдыхал этот воздух и неловко прохаживался. На его лице промелькнула улыбка.

Наши прогулки становились всё длиннее. Они определенно шли на пользу больному. Он забывал про боли и непрекращающийся зуд в руке. И хотя я сопровождал его всё это время, Нага не желал разговаривать, продолжая думать о чём-то своем.

Прошло совсем немного времени со дня нашей первой прогулки, когда мой товарищ почувствовал себя довольно окрепшим. И теперь уже и шататься по двору ему было не достаточно. Нага попросил отвести его в комнаты, где жили степняки. При этом он явно волновался и был готов спорить, если бы я ему сейчас отказал. А я и не собирался ему перечить, так как находил состояние своего подопечного вполне удовлетворительным. Я отвёл его в эти помещения.

Это были две комнаты, отделённые друг от друга деревянной перегородкой в одной из каменных двухэтажных пристроек к мостовой башне. По виду это было крепкое и древнее здание, выстроенное в том же духе и стиле, что и вся остальная крепость. По всей видимости, оно предназначалось для проживания солдат и младших офицеров. После взрыва пострадала лишь крыша этой пристройки — с одной её стороны сорвало черепицу.

Комнаты, куда так стремился Нага, располагались на втором этаже. Прежде чем попасть в них, мы прошли по длинному общему коридору, в котором сейчас свободно гулял ветер. Одно из жилищ было совсем маленьким, скорее какая-то кладовка, в которой, однако, располагалось в своё время два человека.

Ветер разворошил вещи, возможно, здесь побывали и мародеры из мятежников, но они не нашли ничего ценного для себя. В самом деле, это была лишь какая-то одежда, притом женская, того покроя, который любят в степи, но не носят в цивилизованных странах.

Нага бегло осмотрел эти тряпки, поковырялся в них палкой, на которую опирался, и мы прошли во вторую комнату. Она была значительно больше, и, судя по всему, в ней размещались четверо. Здесь также по всему полу была разбросана одежда, правда на сей раз мужская, и также с отличительными узорами кочевников.

Мой друг пришёл в волнение. Он осмотрел, кажется, все вещи, отложив несколько из них в сторону. Хоть это была и мужская одежда, но принадлежала она, скорее, юношам. Нага опустился на каменный пол, подняв выбранные вещи. Он долго рассматривал их, вертел в руках и даже один раз понюхал.

Я не мешал, с любопытством наблюдая за происходящим. В какой-то момент я даже подумал, не тронулся ли умом мой пациент? Может я проглядел у него более серьёзную травму, из-за которой он рехнулся?

А Нага тем временем отложил в сторону юношескую одежду и взял, не разбираясь, что-то более крупного размера. Также повертел в руках и отбросил, рассмеявшись. Смех его был горек и не весел. Мне уже доводилось слышать такой смех, и я знал, что следом за ним может последовать либо бурный, разрушительный всплеск, либо же человек будет опустошён и раздавлен. Однако не произошло ни того, ни другого. Я лишний раз убедился в огромной силе характера этого человека.

Мой подопечный наконец был готов говорить и, видимо, через это он и дал выход своей горечи и тоске:

— Видишь эти одежды, Ган Жун? — произнес он. — Они принадлежат тем, за кем я гоняюсь уже больше десяти лет. Столько времени, а всё, чего я достиг — куча тряпок! Разве это не забавно?

Я присел рядом с ним. Ветер задувал из коридора в комнатку и вырывался наружу через окно, хлопая разбитым ставнем. Впрочем, сидеть на плотных шерстяных степняцких одеждах было довольно тепло и приятно. Нага поглядел на меня и продолжил:

— Я слепой дурак! Как мог я проглядеть? Как мог не понять и не разгадать? Простая девчушка-кочевница с первого взгляда признала его, а я за несколько месяцев не смог догадаться!

— Знаешь, мой друг, тебя было бы легче понять, если ты немного пояснил свои слова, — осторожно проговорил я.

Нага посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

— Ты ведь знаешь, кто я и чем занимался?

— Да, ты был наёмным убийцей. И Шима, видимо, был как-то связан с твоим заданием, которое, как ты говорил, тебе пока не удалось выполнить. Никаких подробностей я не знаю, могу лишь догадываться о чём-то или что-то предполагать. К несчастью, Шима погиб, и я скорблю вместе с тобой о нашем великане.

Ответом был взрыв жуткого хохота, от которого у меня по телу пробежали мурашки.

— О, насмешка судьбы! — вскричал Нага. — Они лишили меня зрения и разума! Мальчишка погиб, только вот звали его не Шима. Тебя не было там, под сводами мостовой башни, за несколько минут, как всё взлетело на воздух. В соседней каморке лежат девичьи платья. Так вот, одна из этих степнячек выскочила откуда-то и кинулась к нашему здоровяку — они узнали друг друга. Только вот откликнулся он на другое имя. «Мунку!» — кричала она, не Шима. Потом, как ты помнишь, всё было кончено!

— Но, постой, разве не может быть такого, что у юноши было два имени? Одно Шима, а другое — степное, вот этот самый Мунку? Ведь так бывает, люди иногда берут себе ещё одно имя по каким-то своим надобностям. Может быть, и здесь то же самое?

Во взгляде Наги на мгновение промелькнула надежда, но он тот час покачал головой и промолвил:

— Нет, всё верно. Я видел там же и других людей, которых не встречал уже очень много лет.

Нага коснулся кончиками пальцев своего обрубленного уха.

— Там был тот, кто это сделал, и ещё один из степняков, с которым у меня тоже есть свои счеты. И среди них был настоящий Шима.

Признаться, я совсем запутался в рассказе Наги. Возможно, он вообще говорил не столько со мною, сколько выплёскивал свои переживания. Но во мне уже разыгралось любопытство.

— Нага, — сказал я, — не хочешь ли ты сказать, что не знал, как выглядит подлинный Шима?

Он серьёзно посмотрел на меня.

— Именно так, — кивнул он и горько ухмыльнулся. — Я положился на свою догадливость и удачу, когда украл юношу. Но это оказался не тот, кто был мне нужен. Обычный молодой кочевник с именем Мунку.

— Ты украл юношу? — вскричал я. — Однако мне казалось, что вы друзья!

— Проклятье! Мы сдружились за то время, пока нас мотало по пустыне, а в особенности после того, как с Шимой… ах, чёрт!… с Мунку произошли эти странные изменения и он превратился в гиганта, и мы оказались в этом проклятом походе…

Такие новости ошеломили меня. Как мог я представить себе, что эти двое, бывшие не разлей вода, на самом деле похититель и его жертва? Тем более, если вспомнить, как Нага заботился о юноше, пока тот пребывал в своём полубессознательном состоянии. Я был убежден, что передо мною пример доброй и верной дружбы.

— Так ты пёкся о Мунку не из благих побуждений, но лишь для того, чтобы, так сказать, обеспечить его сохранность? — проговорил я и посмотрел на Нагу, не пытаясь скрыть своей неприязни.

Тот уловил мой взгляд и покачал головой.

— Нет, — коротко ответил он, — может быть так и было поначалу. Но ты не знаешь всего, что нам довелось пережить.

— Так расскажи, за чем же дело стало?

Нага серьёзно поглядел на меня.

— Я расскажу, и знаешь почему, Ган Жун? Потому что мне важно, чтобы ты не думал обо мне, как о последнем негодяе или безумце. Ты называешь меня своим другом, и я воистину таковым являюсь. Слушай же!

И Нага поведал мне удивительную историю. О том, как правитель одного острова отправил его в далёкие степи, чтобы отыскать в них своего племянника и его малолетнего сына. О том, какой неудачей закончился тот поход. О пещере, стены которой — суть рёбра почивших драконов. Было в этой истории и ожидание длиною в десять лет. Похищение и скитание в пустыне. Встреча с поразительным сказочным червем. Мунку спас Нагу, но оба они оказались в заточении у властительницы той пустыни и чудом сбежали от неё. Добрались до стены и попали к мятежникам.

Никогда мне не доводилось ни читать, ни слышать о подобных странствиях и приключениях. Нага говорил простыми словами, но столь искренне и проникновенно, что все эти картины возникали у меня перед глазами. Мне было жаль моего друга. Он занимался нечестивым ремеслом и вместе с тем сохранял представления о чести. Я знал, что Нага легко и не задумываясь убивает, но я видел, как он бывал заботлив не только в Мунку, но и к другим больным, когда помогал мне в моей лечебнице.

— Ну что же, полагаю, теперь ты свободен от своих обязательств перед тем князем, — попытался я подбодрить Нагу.

— Почему это? — недоверчиво спросил он.

— Ведь настоящий Шима наверняка тоже погиб, как и все остальные, кто находился в башне. А если он мёртв, то, твоё задание завершено.

— Ах, нет, — возразил Нага уверенно, — я видел, как Шима и его отец вместе с тем степняком нырнули в какой-то проход. Ты не знаешь этих людей. Они не погибнут вот так запросто. Нет, Ган Жун, они все живы.

— И ты хочешь продолжить поиски?

— Хочу ли я? У меня нет ни малейшего желания это делать, однако у меня нет и выбора. Вся эта чёртова погоня, эти скитания уже стали моей жизнью и её смыслом. Имеешь ли ты желание жить, а, лекарь?

Этот вопрос заставил меня задуматься. Тщательно подбирая слова, я попробовал ответить:

— Я, как и все люди, просто живу, и не задумываюсь о том, хочу ли я жить или нет. Да, порой мне тошно от такой жизни и желания к ней особенно нет. Но я продолжаю дальше. И это не вопрос, хочу я этого или нет.

— Вот и у меня также, лекарь. Хочу я или нет, но я буду продолжать.

— Но где ты будешь искать этого Шиму? Куда пойдёшь?

— Я думал об этом. Думал все эти дни, пока лежал на постели и не мог вставать. Думал, гуляя по двору. И знаешь ли, не так много путей лежит передо мной. Полагаю, я направлюсь в Красный город. Уверен, что вся эта компания уже на подходе к нему.

Я пожал плечами.

— Ну, Красный город, так Красный город, — сказал я. — Мы и так туда направлялись вместе с Дондо.

— Дондо не дойдет туда, — презрительно бросил Нага. — Его разобьют по дороге. Помяни мои слова. Так, значит, ты со мной?

— Да, я с тобой. Мне некуда возвращаться. Родной город лежит в руинах, война продолжается. А столицу я всегда мечтал увидеть.

Мы ещё немного посидели и поговорили, пока совсем не продрогли. Полагаю, он не поведал мне всего, но и того, что я узнал, было вполне достаточно, чтобы понять, что Нага мне доверяет. Путешествие с таким спутником предвещает немало интересного.

За те дни, что мы ещё провели в крепости, ожидая, когда состояние Наги станет достаточно хорошим, чтобы отправляться в путь, я перебрал свои записи. Когда я спешно собирал в охапку все бумаги, что были спрятаны под ворохом одежды в нашей большой палатке в лагере мятежников, я не обратил внимания на то, что среди них были не только мои. Не знаю, как так вышло, но там оказались куски из разных трактатов, из в библиотеки Нандуна. У меня есть подозрение, что это, вероятно, дело рук покойного Мунку.

Я показал эти манускрипты Наге, но они не вызвали у него ни малейшего любопытства. Он лишь сказал, что Мунку до того дня, как его сразил неизвестный недуг, любил копаться в кипах бумаг, которые подбирал на площади около дворца наместника Нандуна после того, как он был разграблен. Толком читать юноша не умел и больше рассматривал картинки, и, видимо, отбирал те листы, которые ему больше пришлись по вкусу.

Мне кажется, среди того, что таким нелепым образом сохранилось от огня, мало ценного. Это всего лишь жалкая кроха великой библиотеки, уничтоженной дикарями и неучами. Впрочем, нужно внимательнее просмотреть эти бумаги, прочесть их. Кто знает, быть может, среди них найдётся потерянная жемчужина».