Девушка с корабля

Пелам Гренвилл Вудхаус, 1921

Оказавшись на пароходе «Атлантик», отправляющемся из Нью-Йорка в Саутгемптон, Сэм Марлоу влюбляется в прекрасную рыжеволосую девушку Вильгельмину Беннет, которая по чистой случайности оказывается на борту того же судна в сопровождении своего давнего приятеля Брима Мортимера. Вот только девушка не обращает никакого внимания на мистера Марлоу, потому что он не соответствует ее высоким стандартам. Но Сэм не привык отступать. И хотя он терпит неудачу на море, в конце концов – побеждает на суше. Не пропустите увлекательную англо-американскую комедию в прозе которая начинается в Нью-Йорке, неторопливо пересекает Атлантику и заканчивается в английском загородном доме, где по ночам происходят самые неожиданные вещи.

Глава II

Отважный поступок хорошо одетого молодого человека

§ 1

Пароход компании Уайт-Стар «Атлантик», ошвартованный у самого мола, стоял под парами со спущенными сходнями, готовый к отплытию в Саутгемптон. Час отхода приближался, и на палубе парохода была большая сутолока. Матросы травили канаты. Младшие офицеры сновали взад и вперед. Официанты в белых костюмах сгибались под тяжестью чемоданов, и даже капитан, скрытый от взоров публики, был, по всей вероятности, занят каким-нибудь полезным делом по мореходной части. Мужчины, женщины, ящики, пледы, собаки, цветы и корзины с фруктами вливались в пароход непрерывным потоком.

Обычная толпа граждан собралась поглазеть на путешественников. Среди мужчин, занесенных в список пассажиров, были такие, которых провожали отцы, матери, сестры, кузины и тетки. А одну из пассажирок, пожилую еврейку, явились провожать тридцать семь человек соседей с Ривингтон-Стрит. Двух мужчин в каюте второго класса проводили даже сыщики, что, разумеется, следовало считать верхом предупредительности со стороны великой нации. Пещеро-подобное здание таможни было сплошь набито друзьями и родственниками, и Сэм Марлоу, пробираясь к сходням парохода, должен был пустить в ход всю мускульную силу и энергию, которыми наделила его природа и которые он значительно развил сам атлетическими упражнениями. Тем не менее, после нескольких минут молчаливых усилий, в течение которых он то оттеснял плечом в сторону какого-нибудь мужчину, то вежливо снимал со своего пути какую-либо толстую особу женского рода, он, наконец, увидел перед собой желанную цель. Вдруг острая боль в правом плече заставила его вскрикнуть и оглянуться.

Сэму показалось, будто его укусили, и это сильно озадачило его, ибо, если нью-йоркская толпа часто толкается, то кусается она все же очень редко.

Оглянувшись, он очутился лицом к лицу с чрезвычайно красивой девушкой.

Это была рыжеволосая девушка с белой, точно слоновая кость, кожей, неразлучной спутницей рыжих волос. Глаза ее под тенью большой шляпы показались ему зелеными, но возможно, что они были голубыми, возможно, что и серыми. Для него это было неважно, так как относительно женских глаз он придерживался вполне правильного принципа. Если глаза большие и блестящие, то, право, не стоит капризничать из-за их цвета. Нос у нее был маленький, и на самом кончике его красовалась чуть заметная веснушка. Рот был очень красивый, подбородок мягкий и закругленный. Рост у нее был как раз такой, как полагается каждой хорошенькой девушке. Фигурка хрупкая, ножка узенькая и платье того сорта, который мужчины обыкновенно называют «очень миленьким».

Природа ненавидит пустоту. Самюэль Марлоу был впечатлительным молодым человеком, и уже в течение нескольких месяцев сердце его было свободно от постоя, чисто выметено, а на пороге лежала циновка с надписью: «Добро пожаловать». Девушка моментально кинулась туда и заполнила все сердце. Она была не самой хорошенькой из тех, кого он видел до сих пор. По красоте она могла занять лишь третье место. Сэм любил порядок и был способен классифицировать даже девушек; однако, в этой было что-то особенное, не поддающееся определению, с чем он никогда еще не сталкивался. Он конвульсивно проглотил слюну. Его прекрасно развитая грудь слегка расширилась под синей фланелевой рубашкой, и в ту же секунду он сказал сам себе, что он влюбился, решительно влюбился с первого взгляда, а это, конечно, тоже имеет свое значение. Он даже сомневался, случалось ли с кем-нибудь прежде в истории мира нечто подобное. Аx, схватить в объятья эту девушку и…

Но она укусила его в плечо. Вряд ли с ней можно позволить себе что-либо в этом роде.

— Извините, пожалуйста, — воскликнула девушка.

Конечно, раз она сама высказывает сожаление по поводу содеянного ею… ведь, импульсивная девушка может в конце концов укусить вас в плечо в момент раздражения, обладая в то же время нежной, женственной натурой.

— Видите ли, толпа вредно действует на нервы Пинки-Будлс.

Сэм, может-быть, и не понял бы этой фразы, если бы в этот момент из-под пледа, который держала под мышкой девушка, не раздался визгливый лай. Он отчетливо выделился на фоне смешанного гула голосов разных маменек, твердивших разным сынкам и дочкам, чтобы они берегли себя и писали почаще; разных Биллей, которые уговаривали разных Диков заглянуть в Париже к старине Джо и передать ему поклон, выкриков торговцев фруктами, сластями, журналами, американскими флагами, телеграфистов и прочего люда.

— Надеюсь, он не сделал вам больно? Вы третий, которого он кусает сегодня. При этом девушка, как бы поздравляя собачонку, поцеловала ее в кончик черного носа. — Не считая, конечно, официантов в отеле, — добавила она.

С этими словами она исчезла в толпе, и Сэму осталось лишь мечтать о том, что он мог бы ответить ей, и повторять про себя все остроумные, находчивые замечания, которые всегда приходят в голову слишком поздно.

В действительности он так и не сказал ничего. Ни одного звука, кроме первого резкого возгласа, вырвавшегося у него, когда его укусила собачонка. Теперь он внутренне кипел и злился. Что за дикая толкучка! Ведь он чего доброго никогда в жизни не встретится больше с этой девушкой. По внешнему виду она скорее походила на тех девушек, которые приходят провожать друзей, но сами никогда не уезжают. И какое воспоминание сохранит она о встрече с ним. Она смешает его в своей памяти с посещением лечебницы для глухонемых..

§ 2

Сэм добрался, наконец, до сходен, предъявил свой билет и проложил себе дорогу сквозь толпу пассажиров, друзей пассажиров, стюардов, младших офицеров и матросов, запрудивших палубу. Он спустился вниз по главной лестнице, где ощущался сильный запах каучука и маринованных огурцов, добрался до столовой и отсюда повернул по узкому коридору, ведшему в его каюту.

На больших океанских пароходах каюта — вещь чрезвычайно странная. Когда вы разглядываете ее на плане, в конторе пароходной компании, и служащий этой компании, показывая ее вам, обводит вокруг карандашом, она кажется вам очень просторной, у вас создается впечатление, будто после того, как вы уставите в ней все свои чемоданы, у вас еще хватит места для приема немногочисленных друзей и даже для импровизированных танцев. Когда же вы являетесь на пароход, оказывается, что каюта уменьшилась до размеров какого-то маленького буфетика, куда невозможно засунуть даже кошку. А затем на другой день, после выхода парохода в море, каюта снова значительно увеличивается. По той или по другой причине необходимость засовывать туда кошку отпадает, и вы начинаете чувствовать себя в ней вполне комфортабельно.

Покачиваясь на узенькой ступеньке, которая на плане была пышно обозначена диваном, Сэм начинал испытывать гнетущее чувство, появляющееся обыкновенно при второй фазе. Он готов был уже пожалеть, что убедил пароходную компанию дать ему другую каюту, дабы иметь возможность путешествовать в обществе своего кузена Юстеса. Им придется тут тесновато. Чемоданы Юстеса находились уже в каюте и буквально загромождали ее. Hо Юстес был славным малым и веселым спутником. А Сэм сознавал, что если рыжеволосой девушки не будет на пароходе в числе пассажиров, то потребность его в веселом спутнике может сильно обостриться.

В коридоре раздались чьи-то шаги. Отворилась дверь.

— Хэлло, Юстес! — воскликнул Сэм.

Юстес Хайнетт молча кивнул головой, присел на чемодан и испустил глубочайший вздох. Это был невысокого роста, хрупкий на вид молодой человек, с бледным, не глупым лицом. Черные волосы прядями спускались ему на лоб. Он был похож на человека, пишущего белые стихи, так оно и было в действительности.

— Хэлло! — произнес он глухим голосом.

Сэм с удивлением взглянул на кузена. Он не видел его уже несколько лет, но, помня его по университету, ожидал встретить теперь нечто более жизнерадостное. Больше того, он надеялся, что Юстес внесет массу оживления в их путешествие. Человек же, сидевший сейчас перед ним на чемодане, вряд ли годился на эту роль, даже в обществе, состоящем исключительно из русских романистов.

— В чем дело? — спросил Сэм

— Дело? — безрадостно улыбнулся Юстес. — Ни в чем, решительно ни в чем… только сердце разбито у меня. — Он многозначительно посмотрел на графин с водою, стоявший на полке над его головой, предмет, совершенно невинный, заготовленный пароходной компанией для тех пассажиров, которым вздумалось бы во время переезда почистить себе зубы.

— Если ты хочешь выслушать мою историю… начал он.

— Давай, брат!

— Она коротка.

— Тем лучше!

— Вскоре после моего приезда в Америку я встретил девушку…

— Кстати, о девушках, — восторженно перебил его Сэм — я только-что встретил одну, так второй подобной не найти, брат, в целом свете. Дело было так: я пробивался сквозь толпу к пароходу, когда вдруг…

— Кто из нас будет рассказывать свою историю, я или ты?

— Ах, извини, пожалуйста, продолжай.

Юстес Хайнетт вперил свой взор в печатную бумажку, наклеенную на стену и уведомлявшую пассажиров данной каюты, что их стюарда зовут «Джон Мидгли».

— Это была необыкновенная очаровательная девушка.

— И моя тоже. Даю тебе честное слово, что в жизни своей я не видал ничего подобного…

Конечно, если ты предпочитаешь, чтобы я отложил свой рассказ… — холодно начал

Юстес.

— О, извини, пожалуйста! Продолжай.

— Это была необыкновенная, очаровательная девушка.

— Как ее звали?

— Вильгельмина Беннетт. Это была необыкновенная, очаровательная девушка и притом поразительно умная. Я читал ей все написанные мною стихи, и они страшно нравились ей. Она любила также мое пение. Беседа со мною, по-видимому, сильно интересовала ее. Она восхищалась моим…

— Понимаю. Теперь продолжай свою историю.

— Не перебивай пожалуйста, — сердито промолвил Юстес.

— Я испугался только, что ты не успеешь закончить: ведь весь переезд длится каких-нибудь восемь дней.

— Теперь я забыл, на чем остановился.

— Ты рассказывал, что она была очень хорошего мнения о тебе. Что же случилось? Должно быть, когда ты явился делать предложение, оказалось, что она уже обручена с кем-нибудь другим.

— Ничего подобного, я просил ее руки и получил согласие. Оба мы решили повенчаться без всякой помпы. Она боялась, что отец ее помешает нашей свадьбе, если узнает об этом заранее, а я был уверен, что мать никогда не даст своего согласия на брак с нею, — вот поэтому мы и решили обвенчаться втихомолку. Как раз теперь, — продолжал Юстес, бросая мрачный взгляд вокруг, — я переживал бы медовый месяц. Все было улажено, я получил нужные документы и уплатил пастору. Я даже купил себе новый галстук для венчания.

— И тут вы поссорились!

— Ничуть не бывало. А что, если бы ты перестал подсказывать мне? Я сам расскажу тебе, как все вышло. Случилось вот что: каким-то образом, не знаю уж как, мать пронюхала об этом. И, конечно, все пошло прахом. Она расстроила нашу свадьбу.

Сэм был возмущен. Он искренно недолюбливал тетку Аделину и, видя горе кузена, негодовал на все еще больше.

— Расстроила свадьбу? Я уверен, что она сказала тебе: «Послушай Юстес, тебе не следует жениться». А ты ответил: «Слушаюсь, мамаша».

— Она ничего решительно не говорила. Вообще об этом не было никаких разговоров. Может-быть, она даже ничего и не слыхала о моем намерении жениться.

— Но, тогда как же она могла помешать вам?

— Она стащила у меня брюки.

— Стащила брюки?

— Да, понимаешь, все штаны сперла, все как есть. Она встает раньше меня и, по-видимому, зашла ко мне в комнату, когда я еще спал. Тут она и ограбила меня начисто. Когда я проснулся и начал одеваться, я не мог найти ни одной пары брюк. Я искал повсюду. Наконец, я прошел в гостиную, где она писала письма, и спросил ее, не видала ли она где-нибудь моих штанов. Она ответила, что послала утюжить их. По ее словам, она знала, что я никогда не выхожу по утрам, — это отчасти правда, — а к завтраку все брюки будут готовы. Ты понимаешь, а мне надо было быть в церкви в одиннадцать часов утра. Я сказал ей, что у меня назначено в одиннадцать часов в высшей степени важное свидание с нужным человеком, тогда она пожелала, конечно, узнать, какое это свидание; я попробовал придумать что-нибудь, но вышло довольно слабовато, и мамаша заявила, что будет гораздо лучше, если я позвоню по телефону и отложу свидание. Я так и сделал. Позвонил по первому попавшемуся мне в телефонной книжке номеру и сообщил какому-то человеку, которого я никогда за всю жизнь не видел в глаза, что не могу встретиться с ним, потому что я без штанов. Он ответил мне, что я ошибся номером. А мать все время прислушивалась к нашему разговору и так как я знал, что она знает, потому что я чувствовал, что она знает, а она знала, что я знаю, что она знает… Словом, это было отвратительно.

— Ну, а как с девушкой?

— Она отказала мне. Должно-быть, она ждала меня в церкви от одиннадцати до половина второго, и это ей, наконец, надоело. Когда я пришел к ним вечером в гости, она не вышла ко мне, а вместо этого передала письмо, в котором она заявляла, что, по ее мнению, все вышло к лучшему, ибо, подумав обстоятельно, она пришла к заключению, что ошиблась. Далее там было что-то относительно того, что я не так динамичен, как она думала. В заключение писала, что ей хотелось бы иметь мужа вроде Ланселота или сэра Гелехода, и просила меня поставить на этом деле крест.

— А ты ничего не сказал ей про брюки?

— Сказал, но это только ухудшило положение. Она заявила, что может простить человеку все, только не то, что он смешон.

— По-видимому, дело кончено, — сентенциозно произнес Сэм. — От девушки нельзя требовать большего.

— Я сам это чувствую, но это нисколько не изменяет того, что жизнь моя испорчена. Я превратился в женоненавистника. Подумай, в какую дьявольскую переделку я попал. Ведь все стихи, написанные мною до сих пор, воспевали женщин, а теперь мне придется обрабатывать этот сюжет с совершенно противоположной точки зрения. Женщины! Когда я подумаю о поведении моей матери и о том, как обошлась со мною Вильгельмина, я только изумляюсь, почему до сих пор не издано никакого закона против женщин. Сколько зла причинили женщины! Кто, например, предал Капитолий?..

— В Вашингтоне? — с удивлением спросил Сэм. Он ничего не слыхал об этом до сих пор, хотя, по правде сказать, в газетах он читал только отдел спорта.

— В Риме, идиот! В древнем Риме.

— Ах, так давно!

— Я цитирую стихи из «Сироты» Томаса Отвэя. Как бы я хотел писать такие стихи! Отвэй понимал, о чем говорил. «Кто предал Капитолий? Женщина! Кто погубил для мира Марка Антония? Женщина! Кто вызвал десятилетнюю войну и превратил древнюю Трою в груду пепла? Женщина! Проклятая, лукавая женщина-разрушительница».

— Да, конечно, до известной степени он, может быть, и прав, т. е. в отношении некоторых женщин, я хочу сказать. Но та девушка, которую я встретил сейчас…

— Замолчи! — воскликнул Юстес. — Если ты хочешь сказать о женщине что-нибудь ядовитое, уничтожающее, говори, и я жадно буду слушать тебя. Но если ты хочешь просто распространяться насчет смазливой рожицы какой-нибудь девчонки, в которую ты втюрился по глупости, то ступай рассказывать об этом капитану или корабельному коту, или Мидгли. Постарайся понять, что я переживаю мучительную минуту. Я превратился в развалину, я изнемог, я человек без будущего. Зачем мне жизнь? Любовь? Я никогда не буду больше любить. Работа? У меня нет работы. Вот разве запить.

— Кстати, — сказал Сэм, — надеюсь, что они откроют бар, как только мы отойдем от берега на три мили в открытое морс. Ты, наверно, не прочь раздавить по маленькой?

Юстес мрачно покачал головою.

— Неужели ты воображаешь, что я стану проводить время на море в пьянстве и обжорстве? Как только пароход отойдет от пристани, я залягу в постель и больше не встану. Собственно говоря, я думаю, что благоразумнее всего завалиться сейчас же. Пожалуйста, если тебе хочется идти на палубу, не стесняйся.

— Мне начинает казаться — проговорил Сэм, — что я немного ошибся, вообразив, что ты сыграешь для меня в этом путешествии роль солнечного луча.

— Солнечного луча? — повторил Юстес, вытаскивая из чемодана пижаму цвета мов. — Не солнечного луча, а вулкана!

Сэм вышел из каюты и направился к лестнице. Ему хотелось пробраться на палубу и удостовериться, нет ли там девушки. Как раз в это время происходило отделение козлищ от агнцев: пассажиры остались на палубе, а их друзья возвращались на берег. Легкое дрожание обшивки судна возвестило Сэму, что разделение, по-видимому, уже кончилось. Пароход начал двигаться. Сэм бросился вверх по лестнице. На палубе она или нет? Ближайшие минуты должны были дать ему на это ответ. Он поднялся по лестнице и вышел на залитую народом палубу. В этом момент раздался чей-то отчаянный крик, покрытый шумом голосов толпы. Сэм увидел, что черная масса людей, перегнувшись через перила, смотрит на воду.

Самюэль Марлоу был не из тех людей, которые проходят мимо какого-нибудь инцидента. Если на улице падала лошадь, он непременно вмешивался в толпу. Как бы он ни был занят, у него всегда находилась минутка, чтобы остановиться и посмотреть на пустое окно, на котором был наклеен билетик: «Следи за этим местом». Словом, он принадлежал почтенному цеху зевак, и поэтому кинуться к перилам и оттолкнуть в сторону какого-то толстяка в дорожной фуражке было для него делом одного мгновения. Таким образом, он сразу же увидел, что произошло, а через секунду уже сам висел на перилах.

В воде барахтался какой-то человек, верхняя половина которого, высовывавшаяся из воды, была облечена в синюю материю. На голове y него был котелок, и он от времени до времени отрывался на секунду от борьбы с водной стихией, чтобы поправить на голове шляпу.

Марлоу едва успел налюбоваться этим зрелищем, как вдруг заметил на палубе пленившую его девушку. Она стояла в нескольких шагах от него и, перегнувшись через перила, смотрела широко раскрытыми глазами на то, что происходило в воде.

Взглянув на девушку, Сэм мгновенно понял, что ему представляется случай произвести на нее самое потрясающее впечатление. Что подумает она о человеке, который, не заботясь о собственной жизни, бросится в воду спасать другого? «Среди присутствовавших есть несомненно мужчины, которые смело могли бы сделать это» — подумал он, готовясь переменить свою позицию на более безопасную.

Как-раз в этот момент толстяк в дорожной кепке, которого Сэм оттолкнул в сторону, прыгнул в воду. Оказалось, что он отступил только для того, чтобы взять разбег. Прыгая в воду, он вывел Сэма из состояния равновесия; молодой человек на одно мгновение повис между небом и водою, а затем, перелетев через борт, устремился на соединение с синим пиджаком, который в это время как раз обнаружил, что шляпа его слезла на бок и остановился, чтобы водрузить ее на место.

§ 3

За тот короткий промежуток времени, что Марлоу провел в каюте в разговоре с Юстесом, наверху произошли довольно любопытные вещи. Не то чтоб какие-нибудь чрезвычайные, но все же довольно любопытные. О них придется рассказать. Всякая повесть, если вы хотите захватить читателя, должна безостановочно развиваться, идти вперед. Она должна двигаться. Она должна перескакивать с утеса на утес, подобно альпийским козам. Если я что-либо ненавижу на свете, так это такую повесть, которая в первой главе заинтересовывает вас своим героем, а во второй начинает рассказывать вам биографию его дедушки. Однако, в данном случае нам придется немного отступить назад. Мы должны вернуться к тому моменту, когда молодая девушка с рыжими волосами, уложив свою пекинскую собачку в каюту, вышла на палубу. Это случилось как раз в то время, когда Юстес начал свой рассказ.

Девушка подошла к перилам и стала сосредоточенно разглядывать берег. На палубе стоял грохот, так как матросы снимали сходни и укладывали их на нижнюю палубу. Девушка издала легкий крик отчаяния. Затем лицо ее вдруг прояснилось, и она замахала рукою, чтобы привлечь внимание пожилого человека с красной физиономией, побагровевшей еще больше от натуги, ибо человек этот только-что проложил себе путь к самому берегу и всматривался теперь в пассажиров парохода, теснившихся у перил.

Судно начало медленно двигаться, направляясь к середине реки. Только тут пожилой человек, стоявший на пристани, заметил девушку. Она старалась что-то просигнализировать ему жестами. Он отвечал ей тем же. Он вынул носовой платок, быстро завязал в него связку банковых билетов, отодвинулся, чтобы очистить вокруг себя место, и, размахнувшись, изо всей силы бросил платок с деньгами по направлению к палубе. Платок описал красивую дугу и, не долетев до парохода приблизительно футов на шесть, упал в воду, где, развернувшись, точно лилия, пустил по воде банкноты достоинством в двадцать, десять, пять и один доллар.

Как раз в этот момент мистер Оскар Свенсон, один из самых меркантильных людей, когда-либо прибывавших из Швеции, сообразил, что ему представляется случай, и, может-быть, единственный в жизни, легко и существенно увеличить свои личные сбережения. По профессии своей он принадлежал к людям, которые зарабатывают себе кусок хлеба тем, что лениво бороздят в лодке водную гладь. Теперь он также сидел в лодке и посылал последние приветствия отчалившему судну, покачиваясь около него на веслах. Увидев перед собой плывущие банкноты, он, разумеется, не устоял против искушения. Издав какой-то отрывистый лай, выражавший собою восторг, лодочник поправил на голове котелок и бросился в воду. Через секунду он уже собирал деньги обеими руками.

Он все еще был занят этим приятным делом, когда сильный всплеск, раздавшийся возле него, заставил его на мгновение скрыться под воду, а, вынырнув на поверхность, он, не без сожаления, заметил, что к нему присоединился молодой человек в синем фланелевом костюме.

— Свенск! — воскликнул мистер Свенсон, а может-быть это было какое-нибудь другое слово, которым уроженцы Швеции выражают свое недовольство. Появление нового лица было ему неприятно. Он отлично собирал деньги один, чувствуя себя, так сказать, господином положения. Сэм Марлоу являлся для него конкурентом, а мистеру Свенсону в этом деле менее всего желательны были конкуренты. «Только тот путешествует быстро, подумал мистер Свенсон, кто путешествует один».

Сам Марлоу был от природы наделен философской жилкой. Он обладал способностью применяться к обстоятельствам. В его планы не входило перелетать через перила и нырять в ту воду, которая походила на суп и от которой, кроме всего прочего, разило нефтью и дохлыми крысами, но теперь, очутившись в ней, он решил как можно лучше использовать свое положение. По счастливой случайности он плавал мастерски, и дома у него даже хранился небольшой кубок, который он получил в школе, как приз на конкурсе спасания жизни. Он хорошо знал, что нужно сделать. Вы заплываете позади жертвы, хватаете ее крепко под мышки и затем переворачиваетесь на спину. Мгновение спустя изумленный мистер Свенсон, плававший сам не хуже любого земноводного и ни минуты не подозревавший, что кому-нибудь придет в голову нелепая мысль спасать его, почувствовал, как его схватили сзади и с силой оттащили в сторону от десятидолларовых банковых билетов, которые он только что собирался поймать. Глубочайшее изумление, вызванное этим нападением, на некоторое время лишил его дара речи. Но если бы даже ему удалось изрыгнуть все шведские проклятья, которые могла изобрести в этот момент его голова, то они, все равно, едва ли долетели бы по адресу, так как толпа на берегу приветствовала смелый подвиг молодого человека восторженными криками. Этим людям нередко приходилось платить хорошие деньги за несравненно менее волнующие зрелища на картинах кинематографа. Теперь они бешено аплодировали. Между тем пароход медленно, но неуклонно двигался к середине реки.

Единственным минусом в школьных конкурсах спасания жизни, — если рассматривать эти конкурсы с точки зрения подготовки пловцов для будущего, — является то, что предметом, спасаемым в подобных случаях из воды, бывает кожаное чучело, а из всех вещей на свете кожаные чучела, пожалуй, самые мирные и флегматичные. Во всяком случае, чучело сильно отличается в этом отношении от одаренного пятью чувствами шведского джентльмена шести футов ростом, как бы изготовленного из стали и каучука, а особенно, если его оттаскивают силою от наличных денег, которые он имеет основание считать своей законной добычей. Вместо того, чтобы инертно лежать в объятиях Сэма и позволить ему спасти себя по всем правилам искусства, мистер Свенсон начал брыкаться так, словно на него напали грабители и убийцы. Несмотря на все свое отвращение ко всякого рода конкурсам и состязаниям, мистер Свенсон пошел бы и на это, однако, лишь при условии, чтобы это было вполне честное состязание. Но оттаскивать своего конкурента от добычи, чтобы захватить ее самому, — вот как чудовищно извращал этот человек благородные побуждения Сама, — этого никак уже не назовешь честным состязанием, и вся душа мистера Свенсона кипела благородным негодованием. Поэтому он немедля вступил в самую ожесточенную борьбу. Он вытащил из воды свои огромные волосатые руки и метнул ими в сторону, где, как он предполагал, должно было находиться лицо его соперника.

Но Сэм был подготовлен к такой возможности. Опыт научил его, что утопающий человек нередко борется со своим спасителем, вопреки собственным интересам. В таком случае, как это ни жестоко, утопающего следует оглушить, привести в бесчувственное состояние. Сэм решил оглушить мистера Свенсона, хотя, если бы он был знаком с этим джентльменом покороче и знал бы, что тот славится по всему побережью, как обладатель самой крепкой головы, он понял бы всю тщету своей попытки. Приятели мистера Свенсона в подходящие моменты нередко пытались оглушать его с помощью бутылок, сапог и кусков свинцовых труб, но всегда удалялись посрамленные и угнетенные неудачей. Сэм, не осведомленный об этом обстоятельстве, попытался достичь того же самого ударом кулака, который он ловко нанес по самой макушке котелка мистера Свенсона.

Хуже этого он ничего не мог придумать. Мистер Свенсон был очень высокого мнения о своей шляпе, и это грубое нападение на нее как бы подтвердило самые мрачные его подозрения.

Убедившись окончательно, что ему остается только как можно дороже продать свою жизнь, он вырвался из объятий нападающего, повернулся, схватил Сэма за горло, сжал его руки и вместе с ним скрылся под водой.

Проглотив первую пинту морской воды и приступив ко второй, Сэм стал смутно соображать, что ему, кажется, пришел конец. Мысль эта невыразимо возмущала его. Это, по его мнению, было самое глупое и бессмысленное, что могло бы с ним случиться. Почему именно он должен погибнуть таким образом? Почему не Юстес? Вот ему такой конец был бы как раз в пору. Разочарованный Юстес увидел бы в этом возможность освободиться от страданий.

Он прекратил эти размышления, чтобы высвободиться из передних конечностей мистера Свенсона. В этот момент он не сомневался, что на свете не существует более неприятного субъекта, чем мистер Свенсон, даже тетка Аделина и та была лучше. Это был не человек, а спрут какой-то, осьминог. Сэму казалось, что он насчитывает семь отдельных ног, обвившихся вокруг него и по меньшей мере столько же рук. Ему представлялось, что он борется не на жизнь, а на смерть с целой ротой шведов. Он вложил все свое мужество в одно последнее усилие…Что-то как будто подалось… он был свободен. Задержавшись только для того, чтобы отвесить мистеру Свенсону здоровенный удар по физиономии, Сэм всплыл на поверхность. Что-то острое и твердое стукнуло его по голове. Затем что-то подцепило его за ворот пиджака, и, наконец, отдуваясь, как кит, он шлепнулся в лодку.

Немного времени провел Сэм с мистером Свенсоном под водою, но его было достаточно для того, чтобы целая флотилия явилась на сцену для спасания банкнот. Тот факт, что течение в этом месте скрещивалось, не ускользнул от наблюдения навигаторов, и все они поспешили сюда, как один человек. Первым на место происшествия прибыл буксир «Рюбен С. Ватсон», шкипер которого прихватил с собою за компанию свою маленькую дочь. Этому обстоятельству Марлоу и был обязан своим спасением. Женщины нередко вкладывают долю чувства туда, где мужчины усматривают только деловую сторону; девочка настояла на том, чтобы семейный лодочный багор, который был пущен в ход в качестве гарпуна для вылавливания банковых билетов, использовали бы для менее доходной, но более гуманной цели, а именно для извлечения молодого человека из морских глубин.

Шкипер поворчал немного, но уступил; он всегда баловал девочку, — и в результате Сэм оказался на палубе буксира, погруженный в сложный процесс приведения своих чувств и способностей в нормальное состояние. Как во сне он увидел мистера Свенсона, появившегося на поверхности воды нескольких футах от него. Мистер Свенсон поправил на голове котелок и, бросив в сторону Сэма полный отвращения взгляд, быстро поплыл вперед, чтобы перехватить пятидолларовую бумажку, уносимую течением под корму ближайшей лодки.

Сэм сидел на палубе, изображая из себя уличный фонтан. Где-то в голове у него копошилась смутная мысль, что ему нужно что-то сделать, какое-то неясное сознание, будто у него назначено свидание, но он никак не мог сообразить, в чем дело. А пока он только производил предварительные опыты с дыханием. Прошло столько времени с того момента, как он перестал дышать, что теперь ему никак не удавалось наладить это дело сызнова.

— Немножко промокли? — произнес возле него чей-то голос.

Рядом с ним стояла дочь шкипера и сострадательно глядела на него. Что же касается остальных членов семьи, то он мог видеть только широкие, синие сидения их брюк, так как все они, перевесившись через борт, занимались вылавливанием денег.

— Да, сэр. Вы порядком промокли! Я никогда еще не видала такого мокрого человека. Много случалось видеть мокрых, но такого, как вы, никогда. Да, вы здорово промокли!

— Я действительно промок, согласился Сэм.

— Да, сэр, вы промокли. Именно промокли. Здорово промокли, иначе не скажешь.

— Это вода, — пробормотал Сэм. Мозги его все еще были затуманены. Ему хотелось непременно вспомнить, что это было за дело. — Это от воды я так промок..

— Ну, конечно, от воды, — согласилась девочка. Она с интересом рассматривала его.-

Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Зачем сделал?

— Да, зачем? Зачем вы прыгнули с парохода? Я-то сама не видела, но папа говорит, что вы свалились с палубы, точно мешок с картофелем.

Сэм испустил резкий возглас. Он вспомнил.

— Где он?

— Кто где?

— Пароход?

— Он пошел, кажется, вниз по реке. Я видела как он повернул.

— Не может быть!

— Наверное. А что он, по-вашему, должен был сделать? Ведь он отправляется через океан. Конечно, он ушел.

Она с интересом посмотрела на него.

— А вы хотели ехать на нем?

— Ну, конечно!

— Тогда зачем же вы свалились в воду, как мешок с картофелем?

— Я поскользнулся. Меня, кажется, столкнули. — Сэм вскочил на ноги и стал дико озираться вокруг. — Я должен попасть на пароход! Нельзя как нибудь догнать его?

— Вы можете захватить его, когда он будет стоять в Карантине в заливе. Он остановится, чтобы спустить боцмана.

— А вы можете довезти меня до Карантина?

Девушка бросила нерешительный взгляд в сторону ближайшей пары штанов.

— Могли бы, конечно, — сказала она. — Но папа сейчас как раз вылавливает бумажки багром. Он может взбеситься, если ему помешают.

— Я дам ему пятьдесят долларов, если он доставит меня на пароход.

— А деньги разве при вас? — холодно осведомилась нимфа. У ней была доля чувствительности, но вместе с тем она была дочерью своего отца и унаследовала от него деловую жилку.

— Вот они! Он вытащил из кармана бумажник. С бумажника текла вода, но содержимое его было только чуточку подмочено.

— Папа! — крикнула девочка.

Синие брюки не изменили положения, оставшись глухими к детскому возгласу.

— Папа, дело есть!

Брюки даже не поморщились. Но девочка была с характером. У нее под рукой был какой-то морской прибор, в виде длинной и солидной палки. Взяв его в руки, она махнула им в сторону невнимательного отца, ударив его по той единственной части тела, которая виднелась на палубе. Шкипер резко повернул свое красное бородатое лицо.

— Папа, вот господин хочет, чтобы его доставили в Карантин на пароход… дает пятьдесят долларов.

Гнев замер на лице шкипера, точно огонь, потушенный в керосиновой лампе. Вылавливание денег шло плохо, и до сих пор ему удалось поймать всего один билет в два доллара.

— Пятьдесят долларов?

— Пятьдесят, — подтвердила еще раз девочка.

Спустя двадцать минут Сэм влезал на пароход, возвышавшийся над буксиром на подобие горы. Мокрое платье прилипло к его телу. Какой-то добродушный старик, куривший сигару, облокотившись на перила, удивленно оглядел его.

— Но вы совершенно промокли, сударь, — заметил он.

Сэм с каменным лицом прошел мимо него и поспешно спустился по лестнице.

— Мамочка, почему этот господин мокрый? — проговорил за ним чей-то ясный детский голос.

— Боже мой, сэр, вы совершенно вымокли, — встретил его стюард у дверей столовой.

— Вы страшно вымокли, обратилась к нему горничная в коридоре.

Сэм кинулся в каюту. Он заперся на ключ и опустился в кресло. На нижней койке лежал с закрытым глазами Юстес. Он медленно приподнял веки и посмотрел на Сэма.

— Хэлло — проговорил он, вот так раз! Да ты совсем мокрый…

§ 4

Сэм снял промокшее платье и переоделся в новый костюм. У него не было настроения разговаривать, и нескрываемое любопытство Юстеса действовало на него раздражающе. К счастью, в этот момент легкое дрожание пола и поскрипывание деревянной обшивки возвестили о том, что пароход снова пришел в движение, и его кузен, сразу позеленев в тон французскому горошку, повернулся на другой бок. Сэм застегнул жилет и вышел.

Он миновал справочное бюро и продолжал шагать, опустив голову и нахмурив брови, когда вдруг чье-то восклицание заставило его поднять голову. В то же мгновение нахмуренное чело его прояснилось, точно всю хмурость смыли с него губкой. Перед ним стояла девушка, которую он встретил на пристани. Рядом с нею находился совершенно лишний молодой человек с лицом попугая.

— Как ваше здоровье? — спросила девушка, затаив дыхание.

— Прекрасно, благодарю вас, — ответил Сэм.

— Вы не очень промокли?

— Нет, так только отсырел немного.

— Я думаю! — заметил молодой человек с лицом попугая. — Как только я увидел, что вы спрыгнули за борт, я тотчас же сказал самому себе: «этот малый здорово вымокнет».

Наступила пауза.

— Ах, да, — сказала девушка, — позвольте мне, мистер…

— Марлоу.

— Мистер Марлоу. Мистер Брим Мортимер?

Сэм смерил глазами молодого человека. Молодой человек смерил Сэма.

— Чуть не застряли, — проговорил мистер Мортимер.

— Чуть-чуть.

— Это не шутка застрять

— Да, конечно.

— Пришлось бы ехать на следующем пароходе и потерять немало времени, — закончил мистер Мортимер.

Девушка прислушивалась к этому глубокомысленному разговору с нетерпеливым видом.

— О, Брим! — сказала она, наконец.

— В чем дело?

— Сбегайте, пожалуйста, в столовую и посмотрите, оставлены ли нам места для завтрака.

— Все в порядке. Я спрашивал метрдотеля.

— Все-таки пойдите и выясните точно.

— Хорошо.

Он запрыгал, а девушка, сияя глазами, повернулась к Сэму.

— Ах, мистер Марлоу, вам не следовало делать этого. Право, не следовало! Ведь вы могли утонуть. Я никогда не видела ничего подобного. Это все равно, как те рыцари, которые прыгали в пасть львам за перчатками.

— Неужели? — неопределенно ответил Сэм. Сравнение не особенно поразило его.

— Нечто подобное могли бы совершить только разве сэр Ланселот или сэр Гелехэд. Но теперь вы чувствуете себя хорошо?

— Да, вполне.

— Ах, я чуть было не позабыла, что мистер Мортимер едет на том же пароходе. Он снабдил меня деньгами. Дело, видите ли, было так. Мне пришлось спешно выехать. Служащий моего отца должен был пойти в банк и достать денег, а затем передать их мне на пристани, но глупый старик опоздал. Когда он явился, сходни были уже сняты, вот он и решил перебросить мне деньги в носовом платке, а они, вместо этого, упали в воду. Но, во всяком случае, вам не к чему было подвергать себя из-за этого опасности.

— Какие пустяки! — ответил Сэм, с улыбкой поправляя галстук и изображая на лице спокойную отвагу. Он никогда не думал, что может почувствовать признательность к тому толстому старику, который столкнул его за борт, но теперь он готов был пойти отыскать его и сердечно пожать ему руку.

— Вы самый смелый человек из всех, кого я встречала до сих пор.

— Ну, что вы!

— Как вы скромны! Но это, должно-быть, свойство всех отважных людей.

— Просто я очень обрадовался возможности быть вам полезным.

— Больше всего поразила меня ваша стремительность. Я всегда восхищаюсь присутствием духа. Вы не колебались ни одной секунды! Вы кинулись за борт, точно вас толкала какая-то неудержимая сила.

— Право, все это пустяки. Все дело в самообладании и находчивости. Некоторым людям это дано, другим нет.

И подумать только, как сказал Брим…

— Все в порядке, воскликнул внезапно появившийся мистер Мортимер. — Я переговорил со стюардом, и он пообещал мне все устроить. Итак, все в порядке.

— Отлично, — сказала девушка. — О, Брим!

— Ну, что?

— Будьте ангелом, сбегайте в мою каюту и посмотрите, удобно ли устроился Пинки-Будлс.

— Наверное.

— Да, конечно, но все-таки сходите. Может-быть, он чувствует себя покинутым. Приласкайте его немножко.

— Приласкать?

— Ну, да, позабавьте его чем-нибудь.

— Хорошо.

— Так пожалуйста.

Мастер Мортимер побежал. У него был вид человека, чувствующего, что ему не достает только фуражки с галуном и узкого мундира, чтобы казаться самым настоящим посыльным.

— Как сказал Брим, — продолжала свою фразу девушка, — вы могли пропустить пароход.

— Это-то, — проговорил Сэм, приближаясь к ней на шаг, — больше всего и мучило меня. Мысль, что дружба, так очаровательно начавшаяся…

— Но ведь она еще не начиналась. До сих пор мы ни разу не встречались с вами.

— Неужели вы забыли? На пристани…

В глазах ее блеснул лукавый огонек.

— Так, значит, вы тот самый человек, которого укусил бедный Пинки-Будлс?

— Тот самый счастливец.

Лицо ее омрачилось.

— Бедный Пинки немного страдает от корабельной качки. Ведь это его первая поездка по морю.

— Я никогда не забуду, что именно через Пинки познакомился с вами. Не желаете ли прогуляться по палубе?

— Благодарю, не сейчас. Мне нужно пойти к себе в каюту, чтобы распаковать вещи. Может-быть, после завтрака.

— Я буду ждать вас. Кстати, вам известно мое имя, но…

— О, Вы хотите знать, как зовут меня? — Она весело рассмеялась. — Смешно, что мы спрашиваем об имени всегда в самом конце. Меня зовут Беннетт.

— Беннетт?

— Вильгельмина Беннетт. Друзья, — прибавила она, уходя, — зовут меня Билли.