Двадцать восьмая осень

Паша Сомов, 2022

Каникулы в деревне, пейзажи, рыбалка на утренней зорьке, велосипед и беззаботность – всё это похоже на лето, яркое, пахнущее цветами и квасом. Студенчество, первая несчастная любовь, новые города, новые переживания, взросление, тёплые грёзы и новый взгляд на жизнь – всё это автор ассоциирует с осенью, в дождях и холоде которой стремится видеть золото листвы, свежесть воздуха и чувств. Новый год мы встречаем в конце декабря, а день рождения автора приходится на конец января, но почему именно осень была выбрана в качестве конца старого и начала чего-то неизвестного, нового? Читатель начнёт путешествие по лирике поэта с двадцать восьмой осени, постепенно опускаясь в уже далёкое семнадцатое лето.

Деревья плачут

Бежит река, туман — как молоко,

Смотри, родная, вербы, ивы плачут,

И если это ничего не значит,

То наша жизнь не значит ничего!

Жестокий мир. Куда ни глянь — тоска!

Но верю, что от нашего участья

С деревьев капли падают от счастья,

Решительно срываясь свысока.

«Один лишь раз за эту осень…»

Один лишь раз за эту осень

Я видел стаю журавлей:

То ль небосвод был слишком грозен,

То ли пернатые устали,

Что над просторами полей

На этот раз они молчали…

Я поражён, как пусто стало,

Залить в себя бы что-нибудь…

О, чудо — стая закричала,

И тяжесть отпустила грудь.

Одинокая берёзка

Оборвала осень листья грубым ветром,

Всю неделю мочит ливневым дождём.

Одинока: рядом ни зелёных кедров,

Ни других деревьев с золотым огнём.

Как цвела весною и вгрызалась в почву

И как зимний холод вновь переживёт —

Я об этом повесть написал бы точно,

Только кто ж серьёзно повесть ту прочтёт?

Пишется

В глазах узбека, что с метлой под окнами

Угрюмо бродит, вспоминая дом;

В глазах бездомных, за плащами мокрыми,

Ютящихся с бутылкой вчетвером;

В глазах дворняги, грубо с рынка прогнанной

Суровым и тяжёлым сапогом;

И даже в серости простой борщевика —

Везде единая осенняя тоска!

…В лесу тоска совсем иной природы,

Пожалуй, с ней-то мне и по пути.

Здесь по-другому действует погода,

Не то что в городе бетонном взаперти.

Свободный взгляд легко пронзает кроны,

С отрадою цепляя облака;

Прозрачные холодные затоны

Хранит в себе равнинная река.

Всё по-иному: смотрится и дышится,

И пишется,

и пишется,

и пишется…

«Я чувствую, что к двадцати восьми…»

Я чувствую, что к двадцати восьми

Бег времени ускорился стократно.

Пускай из грёз я создаю строфу,

Но всё ж в своём извилистом пути

Я ничего бы не вернул обратно.

Уже другими мыслями живу

(О, как же глуп, не мог увидеть шире):

Реальный мир — всё то, что видим в мире

(Не в головах, а только наяву!).

И зыбки ожидания о нём.

А потому — плевать, что ты не солнце!

Не всемогущим, но своим огнём

Согрей хотя бы то, что удаётся!

«Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь…»

— Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь?

— Ну да, бывает, иногда пишу…

Да кто из нас сейчас стихов не пишет?

Парад имён давно у этой ниши,

Но за людьми я всё же не спешу

(Куда слабей моя в том деле прыть),

Мне для своих и для себя творить

Достаточно, пожалуй.

Или нет…

…Унылый вечер, лезу в интернет,

О, вот мой стих: не к месту запятая.

Мда…

Как-нибудь среди других ночей

Исправлю это,

а строка-ручей

Пускай бежит, пока её ругаю.

А вот и лень — угрюмая подруга:

Успеешь, мол, на конкурс до субботы.

И нищета, озлобленная сука,

Рычит о том, что завтра на работу.

«Устав от внутренней тревоги…»

Устав от внутренней тревоги,

Что не даёт спокойно спать,

В ночи по дремлющей дороге

Иду, держа в руке тетрадь.

Пишу слова почти наощупь,

Заря уже едва жива,

Угрюмо шепчет что-то роща,

Чернеет в небе синева…

…С другими чувствами когда-то

Июльской ночью я бродил

И в этих пулях звездопада

Иные мысли находил.

В них детство полною луною

Купалось в мути облаков,

Гулял я с лёгкой головою,

Без дел, кредитов и звонков.

А к чёрту… Место ведь осталось

В отяжелевшей голове

Для выпавших росой кристаллов

На в срок не скошенной траве!

Ведь тишина — сейчас помощник,

Заря мертва. Тетрадь убрал.

И этот шёпот чёрной рощи

Мне, кажется, понятен стал…

«В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан…»

В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан,

А после пролит на тихой извилистой тропке.

Я бы остался (плевать, что снова не выслушан),

Чем запереться в бетонной унылой коробке!

…Из солнечных грёз, как сердце из тела, вырезан,

На улицу пыльную в городе сером брошен.

От неполноты словесной всё это выразить,

Встревожен, рассержен и, кажется, безнадёжен…

Прости меня, жизнь, тебя я на глупости трачу.

А может, и это нужно и что-нибудь значит?

Покой

Все круги разошлись, успокоилась водная гладь,

И «звенит» тишина, собирается озеро спать.

Но врывается ласточка, ловит зелёных стрекоз,

И сова недовольная ухает в кронах берёз.

Отчего скоротечны минуты любого покоя?

Не с того ли, что озеро это всецело живое?

Не с того ли, что дышит пока оно белым туманом,

Гладь нарушена будет живым

золотистым сазаном?

Неужели покой, что хочу я, из жизни не выбить,

Не найти и во сне, и со спиртом

из рюмки не выпить?

…По-иному дышу, когда снова пустеют все пляжи,

И тогда я живу, понимая: покой этот страшен.

«Где же ты, моя ветреность давняя…»

Где же ты, моя ветреность давняя?

Мне теперь без тебя нелегко.

Отчего же мечта моя главная

Всё ещё от меня далеко?

Пролетели те годы наивные,

О безумном тогда я мечтал,

Но в реальность упав заунывную,

Я ребёнка в себе потерял.

Дай, Вселенная, мне понимание.

Не за этим ли здесь нахожусь?

Чтоб моё на Земле пребывание

Оправдало пришедшую грусть…

«Потерял в городах свою душу…»

Потерял в городах свою душу

Средь бетона и множества лиц,

Оттого и сбегаю послушать

Тёплый ветер да пение птиц.

Не ищу, а стараюсь забыться,

Заменив на берёзы дома.

И душа, суетливою птицей,

Возвращается снова сама.

Столица

Я с детства не хотел сюда попасть.

Меня измучил шум её дорог…

Хоть и в карман зарплату свою класть

На миг приятно мне, а после монолог

В блокнот о том, как ныне стал далёк,

Черёмухой охваченный и хмелем,

Приятный сердцу лирика мирок,

В который я приеду лишь в апреле.

А после — на работу, чтоб купить

Простую жизнь, без соловьиной трели,

И без всего, в чём доводилось жить…

Ве́лик

Серых стен городская громада

Окружила,

Не выйдет сбежать,

Не спастись от её духоты…

Никогда не вернётся утрата,

Ведь и лес, и пшеничную гладь

Жизнь решила

Навеки отнять,

Заменив на другие плоды:

Там, где речка стелила туманы,

Нет работы, а жить-то на что? —

Меж бетонных домов-великанов

Я на хлеб получаю зато.

Детство, детство моё скоротечное —

С шестерёнок слетевшие звенья.

Пронеслись мои годы беспечные,

Нынче маленьким стало сиденье,

Заржавел старый велик, и впредь

Не дано цепь обратно надеть…

«Я тогда подростком был наивным…»

Я тогда подростком был наивным —

Мало знал, но много замечал:

Как лыжня стремилась лентой длинной,

Как по ней лисёнок пробегал,

Как желна́ пестрила на осине,

И в мороз бобёр сидел на льду

И нырял в бурлящую быстрину,

Зная, что его там не найдут.

Как бы город мне ни улыбался

Светом электрических огней,

Я доволен тем, что открывался

Этот мир не взглядами друзей,

Что бежать уже тогда стремились

К яркости столичных площадей.

И плевать, что будто всё приснилось,

Пролетело — я уж городской,

Буду всё же до конца доволен,

Что пейзажной тютчевской строкой

С ранних лет я безотчётно болен,

Как бобёр любимою рекой…

Каникулы

Из мокрой, цепкой вырвавшись руки,

Упал карась, нарушив гладь пруда,

В стихию канув, скрылся «в никуда».

И всплеском порождённые круги

Несёт покорно сонная вода…

…Эх, неужели я не знал тогда,

Что станут эти летние каникулы,

В пути земном, воистину великими,

Своим уходом быстрым навсегда?!

Не думал я… Но тем они и краше.

Не повторить, сколь ни гляди на пруд.

А деревенские невзрачные пейзажи

В меня лишь грусть приятную вдохнут.

Пока в то время не имел забот,

Не получалось видеть мир трезвей,

И оттого был запах трав сильней,

И пуще трогал алостью восход!

Те дни прекрасны тем, что далеки,

Что детство рыбкой кануло в года,

Что даже столь привычные круги

Несла с особой нежностью вода…

Двадцать восьмая осень

Семнадцать лет, рубашка в клетку, кеды,

Одна тетрадь для всех конспектов, и,

В попытках дотянуться до мечты,

Порою даже просто пообедать

Я забывал от шума суеты.

И лишь в осеннем воздухе холодном

Мне всякий раз покой напоминал,

Как старый год с листвою умирал

В очередной унылости погодной…

Семнадцать лет ещё вчера мне было —

Наивен был, зато амбициозен,

Но вдруг прохлада горько объявила:

Пришла, дружок, двадцать восьмая осень…

Я, наконец, решительно серьёзен,

Задумываюсь: вот бы мне суметь,

Когда придёт сороковая осень,

Уже смиренно на неё смотреть…

«Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма…»

Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма?

О, как привыкли люди видеть так:

Мол, творческие — чаще наркоманы

Да пьяницы, ушедшие в кабак.

Хотя у многих схожие грехи,

Но чёрные вороны осуждений

Клюют веками памятник творений,

И не растут на нём забвенья мхи.

Не потому ли жив стереотип,

Когда один от века узнаваем,

А кто-то жил, грешил, потом погиб,

Не заработав бурного вниманья?

Любой способен в жизни оступиться,

Взлетать и падать, рано умереть.

В белье копаясь, нам бы научиться

Хоть что-то кроме сплетен лицезреть.

Чтоб быть творцом, нужна ли в жизни драма?

Мне кажется, что если он не лжец,

То не нужна, ведь драма в том, что сам он —

Уже, в пути мучительном, творец!

Зависть

«Не хочу, не буду мускулистым,

Потому что это некрасиво!

Путь того спортсмена не тернистый —

Обкололся чем-то и счастливый.

И машину эту не хочу я,

И не потому, что дорогая.

Те, кто их имеет, все ночуют

С богачами, чтоб «не на трамвае».

Чёртов автор с толстыми томами,

Пусть я не читал его роман,

Но своими дерзкими стихами

Обозначу, что он графоман!

Та красотка на подъём легка,

И не потому, что отказала.

Просто видно мне издалека:

Много в жизни дама повидала…

Объявилась… Тоже мне Джоли,

Что вообще мужчины в ней нашли?

Пусть для многого

нужна бывает храбрость,

Всё равно оскалю я клыки.

И не надо! Никакая то не зависть,

Я не вешаю бездумно ярлыки!» —

Скажет всякий, веря в свою святость.

До чего же это по-людски…

Я не такой

Весь мир — во зле — он злом пропитан

От сонных улочек до сцен,

До арматур бетонных стен,

До глубины, до сути быта!

Весь мир во зле! Я не такой!

Я тот романтик-одиночка,

Не по пути мне с той толпой.

Плохие все, я — ангелочек!

Столь заразителен пример

Во всём святым себя считать,

Собой грех мира выкупать

Высоким качеством манер!

Но кто-то на тропе сырой

Внезапным озареньем сбит.

Упал, споткнувшись, и кричит:

«А вы как будто не такие?

Нашлись тут, самые святые…»

Но в луже всё-таки сидит,

Приняв как очищенье стыд.

А кто-то встанет и с обидой

На всю округу зарычит:

«Я не такой!» И мир сердито,

Нахмурив небо, промолчит.

Ложь

Состав продуктов, книги по истории,

Лесть поздравлений, бредни на ТВ,

Под видом фактов глупые теории,

Тосты начальника на общем торжестве.

Мне говорили — миром правит дьявол.

Теперь я понял: если дьявол — ложь,

Он править будет, как и раньше правил,

Тревожь его ты правдой, не тревожь…

Но страшно то, что всяк из нас лукавил

И на него душой своей похож…

Ноша

Принять на душу тяжесть новой ноши

Небезразличным людям не впервой.

Есть те, кто в ногу ходит за толпой,

Неся ту ношу важно пред собой,

А кто-то лишь за сгорбленной спиной

Несёт и прячет робко от прохожих.

Как ты несёшь, мой друг, мне наплевать —

Не бросишь ты, и я её не брошу.

Но мне позволь по-своему держать,

Нести и никого ей не тревожить.

«Не учи меня жизни, прохожий…»

Не учи меня жизни, прохожий.

Почему все так любят учить?

Когда нужен совет мне хороший,

Я могу подойти и спросить.

А швырять свою истину мокрой

И зловонной тряпкой в лицо —

Обернётся досадой огромной

И ответным грубым словцом!

Я не видел, того, кто умеет

Жить, как мне хотелось бы жить.

Только те, кто рвётся учить,

В разговоре так часто имеют

Оправданий скрытую нить.

В вечной схватке с собою, лентяем,

Важных знаний неся новый груз,

Всё яснее одно понимаю —

Я в философы слабо гожусь.

Ничего я о жизни не знаю,

Но терять не хочу её вкус.

Не учи меня, все мы питаем

Одинаково радость и грусть…

Душа

Послушай, я — душа твоя.

Тебя я снова разбудила,

Не для того, чтоб сон украсть!

Мне полно твоего вранья!

Не хочешь знать того, что я,

Утратив над тобою власть,

Иную душу полюбила!

Ты потому опять не спишь,

Что время тратишь на того,

С кем быть твердит твоя слепая,

Простая логика скупая.

Я не приму вовек его,

И ты меня не убедишь,

И будущим не испугаешь.

Я пуще будущее знаю —

Под сорок лет бутылка злая

Добьёт тебя и будешь звать:

«Ну где же ты, душа живая?

Как мог тебя я променять?»

А я, проснувшись, оживу,

Напомню, как, меня терзая,

Ты не заметил, что реву,

Что вопль мой сильнее бури.

И уж тогда ты не забудешь,

И уж тогда ты всё поймёшь,

И пыл мой больше не остудишь,

Признав навеки свою ложь!

Но поздно будет, мой хозяин,

Одно лишь станет суждено:

Ты — грустный бара прихожанин,

А я — прокисшее вино!..

«Отрадно живя, удивляться…»

Отрадно живя, удивляться.

Имея перо и тетрадь,

Пытаться, пытаться, пытаться

Прекрасное вновь передать.

Печально порой удивиться

Известию горькому вдруг

И, чтоб от беды исцелиться,

Подняться до творческих мук.

Нормально, живя, удивляться

Всему, что даётся в пути.

Но как мимо всех ситуаций

Возможно без пыток пройти?

О, горе мне, я не умею,

Замолкнув, забросить тетрадь

И только на время немею,

Когда удалось передать…

А сердце клокочет и рвётся

На всё, что встречаю вокруг.

Лекарство одно остаётся —

Подняться до творческих мук.

Вставай на лыжи

Когда, кряхтя, под ношей изогнулся,

Когда стремится почва из-под ног,

Когда с утра жалеешь, что проснулся,

А жизнь как новый неотбытый срок

Надежды гасит тихий огонёк —

Открой балкон, кладовку и подвал,

Авось там есть хоть что-нибудь из детства,

Что от безделья часто надевал.

И пусть оно — сомнительное средство,

Вставай на лыжи, что ещё осталось,

Когда ты ныне в доску несчастлив?

Быть может, сбросишь с плеч своих усталость,

Как зелье, лес душой употребив?!

И вдруг покажется, что кубок не допит,

Что снег с любовью землю обнимает,

Что лес, наверно, оттого всегда молчит,

Что явно больше в жизни понимает…

Куда ни глянь, везде покой царит —

Порой и это в чём-то утешает.

Клади лыжню, любуясь снежной шалью,

Хотя она едва ли что решит…

«Прекрасна жизнь в течении своём…»

Прекрасна жизнь в течении своём,

Пока никто не смел её прервать

В бессоннице ночной, в работе днём,

Когда во многом есть чего желать.

И будет ли спокоен водоём,

Иль возмущение собой заменит гладь,

Но ворон вновь отбросит тень крылом,

Как будто лично в этом всём замешан…

Прекрасна жизнь в течении своём,

Когда её антоним неизбежен…

Суета

Нас учат гуру жить не торопясь,

Чтоб успевать прекрасным насладиться.

Шумит, роится город, суетится,

А ты поодаль, тихо, не толпясь,

Иди, да так, чтоб скорость жизни бренной

Была неспешной, словно рябь пруда,

И чтоб твои моменты драгоценные,

Не отбирала эта суета…

Всегда легко советы раздавать,

Смотря на всех презренно свысока,

Когда реальность — горная река,

На деле сложно скорость подобрать.

Восход, надежды, красочный пролог.

Зенит, закат, смиренье, некролог…

Меж этим — путь до вечной тишины,

Живой найдёт, что в этом созерцать:

Восторг новоявленной глубины,

Великий смысл, просто пустоту,

А кто-то по привычке — суету…

Вечность

Нет ничего на этом свете вечного,

За исключеньем вечности самой!

И детство наше слишком скоротечное,

А значит, в жизни временной земной

Не навсегда и рабство ипотечное,

Не навсегда и облик молодой!

Навязывает быстрое взросление

(Когда пришлось наивности уйти)

Нелёгкое по жизни ощущение,

Что годы лучшие давно уж позади,

Что время отчего-то ускоряется,

И ход его замедлить не дано,

Что непременно седина появится,

Слабей здоровье станет заодно.

Ещё одним знакомым стало меньше —

Спеша, нечаянно под поезд угодил

Да друга давнего внезапно погубил

Проклятый рак. А парень был добрейший…

Так верить хочется, что это не конец:

Ну как же так? Я был — меня не стало?!

Ни снов, ни мыслей — только темнота…

А может, в песнях будет жить своих певец,

Оставшись в них душою навсегда,

Когда глаза закроет тьмы забрало?

Во всём, что человека близко знало:

Поэт — в стихах, в стенах —

строитель зданий,

А может быть, в людских воспоминаньях?

Иль после плоти бренной увяданья

Нас горы ждут и тысячи морей

Да бесконечность беззаботных дней?

Самообман для облегченья ноши?

…Но станет не важна здесь даже вера.

Свой путь одним придётся подытожить —

Добром его нам следовало мерить…

Со злобой злом бороться — злобу множить!

И так вокруг полно бесчеловечного…

Не лучше ль человеком быть хорошим,

К родным с улыбкой приходя домой?

Ведь ничего нет в этом мире вечного,

За исключеньем вечности самой!

Солнца фрукт

Случись беда — все призовут смириться,

Ведь надо вынести, важнее дальше жить!

Ужель нельзя, живя, ни с кем не биться,

А до кончины лишь любовь боготворить?

Наверное, наш мир не приспособлен

Конец ознакомительного фрагмента.