По ту сторону моря

Паула Хен, 2022

История исцеления. Как боль со временем проходит, оставляя после себя готовность любить. Как жизнь может быть непредсказуемой, горькой, вмиг становясь приятно-сладкой, как турецкий мармелад. Она научит не бежать от боли, принимая её, как старого друга. Эта история докажет, что какими бы темными не были времена, в них найдётся место прекрасному, тому, что заставит сердце цвести в груди, а ворох мыслей затихать перед величием этого мира. Она за руку проведёт сквозь самобытность Востока и покажет две абсолютно разные истории любви, противоположные друг другу, но делающие эту книгу актуальной. Без волнения, без страха, без спешки, которых так много в нашей повседневной жизни. В этой истории каждый сможет отыскать отражение собственной, она станет товарищем, который поможет пройти сквозь тернии боли, сгореть, подобно фениксу, и сызнова восстать из пламени. История разных судеб, но всех их объединяет одно прекрасное чувство – любовь.

4

Однажды, вечером, у нас разгорелась ссора. Самая обширная и серьёзная из всех тех, с которыми нам приходилось сталкиваться. По крайней мере, я так считала. После неё все рухнуло, или я заставила себя так думать? Мы часто вздорили, но никогда не уходили спать, не помирившись. Да что там говорить — мы никогда не спали раздельно, даже когда наговаривали друг другу много лишнего. В тот день ты уснул на диване.

Ты стоял у кухонного стола, подперев столешницу тяжестью собственного тела, твои глаза были темнее обычного — море штормило, выходя из берегов, заливая и поглощая все пространство у побережья; радужка стала практически свинцовой от вспыхнувшей в ней ярости и недовольства.

Я узнала, что ты встречался с Кэти — новой сотрудницей, о которой до этого самого момента мне не было известно. У вас был проект и общая страсть к фотокарточкам. Ты задержался с ней в кофейне, в которую мы, соблюдая наши маленькие традиции, всегда ходили вместе. Именно это зацепило больше всего, как крюк, цепляющийся за кожу и стягивающих ее с тебя. Заживо и с треском. Маленькая ложь оказалась практически предательством для меня.

— Ты сказал, что у тебя были дела на работе! — я практически шипела, находясь вне себя от ярости.

— Это и есть моя работа, Алиса! Я делаю это ради нас! Ради всего того, что мы имеем, ради нашего светлого будущего!

Теперь настала твоя очередь кричать.

— Её ты тоже будешь иметь ради нашего светлого будущего? — я хохотнула, истерично и надрывно, а ты посмотрел на меня так, словно я предала тебя, а вместе с тем стала самым большим разочарованием в твоей жизни.

— Что за чушь ты несёшь? Послушай себя со стороны. Твоё поведение отвратительное. Не заставляй меня говорить то, о чем я буду жалеть ещё долгое время.

— Она красивая?

— Достаточно.

— Ясно.

— Ты мне противна, когда ведёшь себя так, — уголки губ искривились, словно подкрепляя смысл сказанных тобой слов.

Позже оказалось, что Кэти — красивая блондинка лет двадцати шести. У неё синие глаза и светлый взгляд. Тонкие черты лица и тёплые оттенки в одежде. Предпочитает нестандартные фотоснимки, на обед ест одну брокколи и даже не смотрит в сторону фастфуда и колы. Даже если на бутылке надпись вызывающе вещает: «Без добавления сахара!». Она считает, что это просто маркетинговый ход, чтобы девушки, помешанные на фигуре, но не умеющие жертвовать чем-то, в общем-то, важным для себя во благо своего организма, клевали на эту удочку, а эта маленькая ложь тем временем порабощала их, подкреплённая эффектом Плацебо.

Кэти каждый вечер пропадала в зале, бесконечно вторила о том, что «тело — это храм для души», её кремовое платье, обтягивающее точенную фигуру, напоминало вторую кожу, вызывая восхищенные взгляды у окружающих, а мне при виде таких хотелось вычеркнуть своё имя из списка существующих. Если раньше я понятия не имела, откуда мне известно столь много о женщине, с которой я даже не была знакома, то сейчас, снимая розовые очки и смотря на этот мир через призму реальности, я понимаю — ты сам мне все это рассказал.

***

Мы жили у моря. Точнее, переехали, когда решили, что расстояние — это не для нас. Мы боролись с ним не один год, вынужденные несколько лет существовать абсолютно немыслимым образом, не имея возможности коснуться друг друга. Помню, с какой нескрываемой завистью я смотрела на тех парочек, которые смело целовались в общественных местах, вызывая у многих отвращение и недовольство во взгляде. Они часто касались друг друга и ловили губами счастливый смех. Порой ссорились в кофейнях, проливая крепкий американо и активно жестикулируя руками, бросались проклятиями, чтобы спустя пять минут позволить гневу утихнуть под действием родных и сильных рук. Тогда даже пожилой администратор держался от них подальше, делая вид, что занят другими посетителями, потому что знал, что такое молодость.

Что было у нас, кроме потока сообщений в директ, которые будили утром, вызывая ощущение счастья где-то в левом подреберье? Редкие письма, написанные рукой, твоим аккуратным почерком, телефонные звонки в WhatsApp и общие мечты.

Я называла тебя Ноябрем — олицетворение месяца, который я каждый год ждала с необоснованным трепетом, а теперь мне посчастливилось закрутить с ним самый лучший и страстный роман. Только после мы решились назвать это любовью — тогда в нем и появились морозы.

Тебе было под тридцать — загадочный незнакомец из той самой кофейни, спросивший меня о горькости жаркого дня, друг, лучший любовник и без пяти минут муж. Ты был тогда в командировке, вернувшись в родную Северную Венецию, которую однажды покинул, предпочитая карьеру Родине. У тебя был чистый русский, лишенный лишних слов, и небольшой акцент, доставшийся от страны, в которую ты переехал.

Твои красивые руки, длинные пальцы и радость от того, что обручального кольца на них не было обнаружено, на удивление, заставила поразиться, спустя несколько минут заменяя это чувство другим, — смятением. Мы не знали ни имени друг друга, ни номера телефона, ни даже эмейла, но в тот вечер, забирая свой латте и практически сразу же уходя, чувствуя твой взгляд в спину, я ощутила, что это начало чего-то нового и совершенно незнакомого раннее, — и это впервые меня не напугало.

среда, октябрь, 14:52

«Он: У тебя были роскошные волосы. Хотелось скупить весь сахар в супермаркете, который находился недалеко от моего офиса, и засыпать этими приторными кристалликами всю твою квартиру. Или увести в сладкое королевство. Как тебе?

Она: Такого нет, ты же в курсе? Я давно отказалась от сладкого. Тот вечер — самое большое исключение. Кстати говоря, ты тоже. Я не знакомлюсь с подозрительными мужчинами, смотрящими на меня так, словно никогда не видели красивых женщин.

Он: Ты самовлюблённая, но мне это нравится. А такое королевство есть. Для жительницы Северной столицы очень совестно не знать о существовании «Щелкунчика».

Она: Пришлось полюбить. Думаю, у нас фиктивный брак. Можешь считать себя любовником.

Он: Ради тебя я бы согласился даже на столь унизительную роль. Так что насчёт Щелкунчика?».

То, что ты случайно отыскал меня спустя несколько месяцев в сети, мы восприняли, как самый большой подарок судьбы. Наверное, это он и был, но мы были слишком окрылены счастьем, чтобы распорядиться им верно и оценить по достоинству.

понедельник, ноябрь, 23:15

«Она: Я говорила, что терпеть не могу понедельники? Сыро, зябко, все куда-то бегут и спешат, не успев оправиться после выходных и вернуться в реальность. Иногда мне кажется, что я не успеваю за этим городом, плетусь позади, когда толпище уже виднеется вдалеке, идущее впереди, а между нами образуется пропасть, затягивающая меня с необычайной силой. Это как постоянно опаздывать на свой поезд, который, как назло, приходит на пять минут раньше, а ты стоишь и ждёшь то, что давно уже прошло, слишком быстро становясь тем, что уже не изменить, чего никогда не будет вновь. Да, поезд приедет вновь, но ничего не будет таким же, как тем утром, в шесть тридцать. Мне часто кажется, что вся моя жизнь — нескончаемые шесть тридцать. С душным вагоном и детским плачем, который больно бьет по слуху и жалит ещё не успевший проснуться мозг. Я пью слишком много кофе. Больше восьми кружек или около того. И отсчёт их начинается в три тридцать ночи, когда я не могу уснуть от бессонницы.

Он: У меня возникло желание встретить тебя на перроне, в твои шесть тридцать, а после, совершив диверсию, заставить поезд отвезти тебя куда-то очень далеко. По железным венам. В мои объятия. И мои поцелуи заменили бы тебе самый крепкий кофе».

Я работала в издательстве — не как автор, скорее, как помощница. Иногда мне выпадала честь читать рукописи, которые, если им повезёт, могли изменить мир современное литературы, взойдя на его арену. Но это было редко, когда Анна, помощницей которой я была, отлучалась по важным делам, либо ей необходимо было переболеть дома.

В те моменты, когда она звонила мне поздно вечером или слишком рано утром, и сообщала, что мне придётся потрудиться сегодня за двоих, оставаясь допоздна, вызывали во мне чудовищных размеров восторг, который я постоянно пыталась скрыть, говоря своим серьёзным и сострадающим тоном. Когда по ту сторону слышался характерный звук, оповещающий, что разговор окончен, моя радость могла вырваться наружу — и мне не было за это стыдно (разве что чуть-чуть). Но я готова была носить Анне апельсины и яблочный сок, иногда проведывать ее по пятницам, возвращаясь домой с работы и проходя мимо ее окон, только бы ещё хоть немного ощутить это приятное опьянение от строк, которые либо вызывали в душе моей восторг, либо в конечном счёте оставались незамеченными.

Анна — это сорокалетняя, упитанная женщина, выглядящая на пять лет старше своего возраста. Она очень много курит, у неё глаза цвета мутного янтаря и забавная улыбка, которую Анна каким-то необычайным образом умеет совмещать со своими приказными нотками и напускной строгостью. Муж Анны ушёл на покой два года назад, а она по-прежнему часто рассказывает об их уик-эндах, походах по магазинам и о том, как крепко, но трепетно, он сжимал ее полноватые пальцы, желая постоянно ощущать мягкость ее кожи.

Я делала себе крепкий чай, накидывала на плечи свой темно-синий и приятный наощупь шарф, и погружалась в неизведанные миры. Понравившиеся рукописи я откладывала на левый край рабочего стола, остальные — правее. Я не отличалась особым педантизмом, а если быть точнее, то пришлось отказаться от него задолго до этого, но Анна мне почему-то верила. Параллельно этому я разбирала электронную почту, печатала бланки, рассматривала анкеты и иногда пробовала себя в роли курьера, но самое главное, что я ощущала, это причастность к тому миру, который мне не хотелось покидать.

Наверное, именно поэтому ты так настаивал, чтобы я начала писать. Ты видел во мне потенциал, верил в мои силы, когда я лишь отмахивалась. Тебя это сильно раздражало, а я, кажется, совершенно не желала этого замечать.

Ты доводил меня до слез и ярких оргазмов, которые я не испытывала ни с одним мужчиной, находящимся ближе дозволенного, тяжесть тела которого я ощущала на себе, пока его толчки лениво разгоняли пустоту в моей груди, вынуждая её еще больше сгущаться.

декабрь, 00:01

«Она: Если бы в мире было всего две вещи, которые ты был способен мне дать, что бы это было?

Он: Бесконечные оргазмы и осязаемое счастье. Неисчерпаемое.

Она: Я открыла бутылку вина, в моей руке полусладкое, а в животе — желание. Доставишь меня до пункта «оргазм» на поезде под названием «счастье»?»

Оргазмы накрывают меня снова и снова. Тело влажное и его бьет мелкая дрожь, вино пролито на поверхность кожаного дивана. Молочного и ласкающего кожу своей мягкостью. Плотно стиснутые колени и моя рука между ними, ощущая, как легкие категорически отказываются принимать ставшим вмиг тяжелым воздух. Запястье стало практически багровым от того, в каких тисках оно побывало. После оргазма мне становится пусто и холодно, потому что рядом нет тебя, но почему-то чувство безоговорочного счастья, о котором ты так часто твердил, не покидает меня.

История диалога была очищена. Сейчас все, что у меня было — воспоминания тех дней, когда мы неслись навстречу своему счастью, не боясь налететь на случайную стену, находящуюся впереди.