Талантливый мистер Рипли

Патриция Хайсмит

Том Рипли, молодой человек без определенных занятий, встречает богатого предпринимателя Герберта Гринлифа, который нанимает его для деликатного дела: нужно вернуть его сына Дикки из Италии, где тот пребывает уже достаточно долго, плененный средиземноморским климатом и прелестями своей спутницы. Не без некоторых колебаний Том соглашается. Однако это поручение неожиданно оказывается довольно сложным, потому что Тому тоже очень нравится в Италии. Более того, ему очень нравится тот образ жизни, который ведет Дикки. Все глубже внедряясь в мир Дикки, Том обнаруживает в себе вкус к богатой и изысканной жизни и понимает, что любой ценой должен стать Дикки Гринлифом… «Талантливый мистер Рипли» – первый роман из серии психологических детективов о Томе Рипли. В 1999 году он был блестяще экранизирован режиссером Энтони Мингеллой, в главных ролях – Мэтт Дэймон, Джуд Лоу, Гвинет Пэлтроу.

7

Париж он видел только из подсвеченного рекламой окна кафе железнодорожной станции; с тента над входом в кафе сбегали струйки дождя; вместе с вынесенными на улицу столиками и живой изгородью все это напоминало иллюстрацию к туристскому путеводителю; потом были длинные платформы, по которым он шел следом за невысокими, кряжистыми носильщиками в синей форме, переносившими его багаж; наконец он оказался в спальном вагоне поезда, который направлялся в Рим. В Париж он еще вернется, подумал Том. Сейчас главное — добраться до Монджибелло.

Проснувшись на следующее утро, он уже был в Италии. Утром произошло нечто весьма приятное. Том любовался пейзажем за окном, когда услышал в разговоре итальянцев, стоявших в коридоре напротив его купе, слово «Пиза». Город проплывал с другой стороны поезда. Том вышел в коридор, чтобы лучше разглядеть его, и принялся машинально искать Пизанскую башню, хотя не был уверен, что этот город — Пиза и что эту башню можно увидеть из окна поезда, и, однако же, он ее увидел! Толстая белая башня возвышалась над низкими, словно мелом выкрашенными домиками, из которых и состоял город, и она падала, притом падала под углом, показавшимся ему невероятным! Угол падения Пизанской башни всегда казался ему преувеличенным. Он увидел в этом благоприятный знак: в Италии все будет так, как он хочет, все будет хорошо и у него, и у Дикки.

Во второй половине дня он прибыл в Неаполь. Автобус в Монджибелло отправлялся только на следующий день, в одиннадцать утра. Юноша лет шестнадцати, в грязной рубашке, замызганных штанах и солдатских ботинках, привязался к нему на железнодорожной станции, когда он менял деньги, и принялся что-то ему предлагать — то ли девушек, то ли наркотики. Не обращая внимания на возражения Тома, он уселся вместе с ним в такси и, сказав водителю, куда ехать, продолжал тараторить на своем языке. Время от времени он поднимал кверху палец, будто давая понять: все будет устроено в лучшем виде, сами увидите. Том сдался. Он с мрачным видом забился в угол, сложив руки на груди. Наконец такси остановилось перед большой гостиницей с видом на залив. Том не решился бы остановиться в таком шикарном отеле, если бы мистер Гринлиф не оплачивал его счета.

— «Санта Лючия»! — восторженно воскликнул юноша, указывая в сторону моря.

Том кивнул. В конце концов, юноша не хотел ничего плохого. Том расплатился с шофером и дал юноше купюру в сто лир, что, по его расчетам, составляло шестнадцать центов — приличные чаевые для Италии, если верить газетной статье, которую он читал на пароходе. Юноша выказал явное неудовольствие, и Том добавил еще сотню, а поскольку тот по-прежнему был недоволен, отмахнулся от него и направился в гостиницу вслед за подхватившими его багаж носильщиками.

Вечером Том ужинал в ресторане на воде под названием «Тетушка Тереза», который порекомендовал ему администратор гостиницы, говоривший по-английски. Трудности начались с меню. На первое ему принесли крошечных осьминогов, таких фиолетовых, что стало страшно: казалось, их приготовили в чернилах, которыми было написано меню. Он попробовал кончик одного щупальца; тот оказался до отвращения жестким, словно хрящ. Выбор второго блюда также оказался ошибкой. Ему принесли жареную рыбу нескольких сортов на деревянной тарелке. Том ожидал, что на третье будет десерт, но ему подали пару красноватых рыбок. Ах, Неаполь! Ну да ладно, еда — не самое главное. Вино настроило его на благодушный лад. Слева от него, высоко в небе, над неровным горбом Везувия плыл полумесяц. Том безмятежно взирал на гору, будто видел ее уже тысячу раз. Где-то там, за Везувием, находилась деревня Ричарда.

На следующее утро он сел на одиннадцатичасовой автобус. Дорога шла вдоль берега и проходила через несколько городков, где автобус делал короткие остановки: Торре-дель-Греко, Торре-Аннунчиата, Кастелламаре, Сорренто. Всякий раз, когда водитель выкрикивал название городка, Том напрягал слух. От Сорренто тянулась узкая дорога через скалистые горы, которые Том видел на фотографиях у Гринлифов. Внизу мелькали деревушки, раскинувшиеся вдоль моря, дома были похожи на крошки пшеничного хлеба, а головы людей, купавшихся возле берега, казались точками. Посреди дороги лежал валун, скатившийся, очевидно, с горы. Шофер небрежно его объехал.

— Монджибелло!

Том вскочил и принялся стаскивать с полки свой чемодан. На крыше был еще один чемодан, который ему достал мальчик, сопровождавший автобус в качестве помощника. Автобус отъехал, а он остался один у обочины с чемоданами. Повсюду были беспорядочно разбросаны дома — и на склоне горы, уходившем вверх, и на склоне, спускавшемся от дороги вниз; Том видел их черепичные крыши на фоне синего моря. Не спуская глаз с чемоданов, Том вошел в небольшой дом на той стороне дороги с вывеской «Posta».^[6] Том спросил у мужчины, сидевшего за стеклянной стойкой, где дом Ричарда Гринлифа. Он невольно задал вопрос по-английски, но мужчина, кажется, понял его, потому что вышел за дверь, показал в ту сторону дороги, откуда Том приехал на автобусе и, полагая, что это поможет, добавил по-итальянски, как туда добраться:

— Sempre seenestra, seenestra!^[7]

Том поблагодарил его и спросил, нельзя ли оставить на какое-то время на почте два чемодана. Мужчина, похоже, и это понял и помог Тому внести чемоданы.

По дороге он еще дважды спросил, где дом Ричарда Гринлифа. Видимо, этот дом знали все: третий человек указал на большое двухэтажное строение с железными воротами со стороны дороги и террасой, выступавшей над обрывом. Том позвонил в металлический колокольчик. Из дома, вытирая руки о фартук, вышла итальянка.

— Мистер Гринлиф? — с надеждой спросил Том.

Женщина, улыбаясь, долго отвечала ему по-итальянски. Указав в сторону моря, она несколько раз повторила одно и то же слово.

Том кивнул.

— Grazie.^[8]

Как лучше — пойти на пляж в чем есть или оставить одежду и надеть шорты? А может, подождать до вечера, когда здесь пьют чай или коктейль? Или сначала позвонить Ричарду? Шорты он с собой не захватил, придется купить здесь. Том зашел в лавку возле почты, где в одном из крошечных окошков продавались рубашки и шорты и, перемерив несколько пар шорт, которые ему не подходили или, лучше сказать, не подходили в качестве принадлежности для купания, приобрел черно-желтые плавки, размером чуть больше набедренной повязки. Он аккуратно завернул свою одежду в плащ и босиком вышел было за дверь, но тут же попятился назад. Булыжники оказались горячими, как угли.

— Башмаки? Сандалии? — спросил Том у продавца.

Обувь здесь не продавали.

Том снова надел ботинки и пошел к почте, чтобы оставить там одежду и чемоданы, но дверь оказалась заперта. Он слышал, что такое в Европе бывает: магазины и разные заведения закрываются в полдень до четырех с чем-то. Тогда он пошел обратно по каменистой тропинке, которая, судя по всему, вела к пляжу. Том сошел по дюжине крутых каменных ступеней, спустился мимо лавок и домов еще по одному каменистому склону, опять сошел по ступенькам и наконец оказался на широкой площадке, чуть возвышавшейся над пляжем; на ней была пара кафе и ресторан со столиками под открытым небом. Бронзовые от загара юноши-итальянцы, сидевшие на деревянных скамьях, проводили его внимательными взглядами. Ему было неловко оттого, что на нем тяжелые коричневые ботинки, а кожа белая как бумага. Этим летом он еще ни разу не был на пляже. Он ненавидел пляжи. На песке были устроены деревянные мостки; Том знал, что и по ним черта с два пройдешь, такие они горячие, — загорающие лежали на полотенцах, кто на чем, — но он все же снял ботинки и какое-то время постоял на горячей доске, рассматривая лежащих рядом людей. Никто из них не был похож на Ричарда, тех же, что находились подальше, он не мог толком разглядеть из-за марева, волнами расходившегося в воздухе. Том дотронулся ногой до песка и тотчас ее отдернул. Потом набрал полную грудь воздуха и побежал — сначала по мосткам, потом по песку и, когда его ноги погрузились в холодную воду, испытал блаженство. Дальше он побрел вдоль берега по воде.

Том увидел его издалека — Дикки, какие могут быть сомнения: коричневый от загара, а вьющиеся светлые волосы стали еще светлее, чем тогда, когда Том видел его в последний раз. Рядом с ним была Мардж.

— Дикки Гринлиф? — улыбаясь, спросил Том.

Дикки посмотрел на него:

— Кто вы?

— Меня зовут Том Рипли. Мы несколько лет назад встречались в Штатах. Помнишь?

У Дикки было озадаченное выражение лица.

— Твой отец должен был написать обо мне.

— Ах да! — стукнул себя по лбу Дикки, словно вспомнив что-то. Он поднялся. — Как, ты сказал, твоя фамилия?

— Рипли.

— Это Мардж Шервуд, — сказал Дикки. — Мардж, это Том Рипли.

— Здравствуйте, — сказал Том.

— Здравствуйте.

— На сколько ты сюда приехал? — спросил Дикки.

— Еще не знаю, — ответил Том. — Только что прибыл. Надо бы осмотреться.

Дикки внимательно разглядывал его — не очень-то одобрительно, отметил Том. Дикки сложил руки на груди, его худые, коричневые от загара ноги ушли в песок, что, похоже, ничуть его не беспокоило. Том успел снова надеть ботинки.

— Собираешься снять дом? — спросил Дикки.

— Не знаю, — нерешительно ответил Том, будто уже задумывался об этом.

— Сейчас самое время выбирать, если хочешь остаться на зиму, — сказала девушка. — Летние туристы почти все разъехались. Нам бы здесь зимой не помешали несколько американцев по соседству.

Дикки промолчал. Он уселся на большое полотенце рядом с девушкой, и Тому показалось, что он только того и ждет, чтобы Том попрощался и шел дальше по своим делам. У Тома было такое чувство, будто он гол, как новорожденный. Он терпеть не мог появляться на людях в плавках, тем более в таких, как эти. Том достал пачку сигарет из кармана завернутого в плащ пиджака. Дикки взял предложенную ему сигарету, девушка отказалась. Том дал ему прикурить от своей зажигалки.

— Кажется, ты не помнишь меня по Нью-Йорку, — сказал Том.

— Сказать правду, нет, — ответил Дикки. — Где мы могли встречаться?

— Возможно, у Бадди Ланкно. — Это было не так, но он знал, что Дикки знаком с Бадди Ланкно, а Бадди вполне достойный человек.

— Ну да, — неуверенно поддакнул Дикки. — Извини. Я начинаю забывать Америку.

— Это точно, — пришла ему на помощь Мардж. — С памятью у него все хуже и хуже. А когда ты сюда приехал, Том?

— Всего час назад. Успел только забросить чемоданы на почту. — Он рассмеялся.

— Может, присядешь? Вот еще одно полотенце. — Мардж расстелила на песке рядом с собой белое полотенце поменьше.

Том с благодарностью принял ее приглашение.

— Пойду освежусь, — поднимаясь, сказал Дикки.

— Я тоже! — сказала Мардж. — А ты, Том?

Том пошел за ними. Дикки и девушка заплыли довольно далеко — оба были великолепными пловцами, — а Том поплескался возле берега и вышел из воды гораздо раньше их. Когда Дикки и девушка вернулись к полотенцам, Дикки сказал, будто по подсказке девушки:

— Мы уходим. Не заглянешь ли к нам, заодно и позавтракаем?

— Да-да, большое спасибо.

Он помог им собрать полотенца, очки от солнца и итальянские газеты.

Тому казалось, что они никогда не доберутся до места. Он шел следом за Дикки и Мардж, медленно, но упрямо преодолевая бесчисленные каменные ступени, иногда по две сразу. Солнце лишило Тома сил. Ноги у него дрожали. Плечи порозовели, и он прикрыл их рубашкой. Солнечные лучи жгли затылок, голова кружилась, его подташнивало.

— Нелегко? — спросила Мардж. Дыхание у нее было абсолютно ровное. — Ничего, поживешь здесь — ко всему привыкнешь. Знал бы ты, каково тут в июле, в самое пекло.

У Тома не нашлось сил что-либо ответить.

Через пятнадцать минут ему стало лучше. Он принял холодный душ и устроился на террасе Дикки на плетеном стуле с бокалом мартини в руке. По предложению Мардж он снова надел плавки, но накинул на плечи рубашку. Пока он принимал душ, стол накрыли на троих. Мардж была на кухне, где разговаривала по-итальянски с прислугой. Интересно, Мардж тоже здесь живет? — подумал Том. Дом довольно большой. Мебели немного. Том отметил приятное сочетание итальянского античного стиля и американской богемы. В холле висели два подлинных рисунка Пикассо.

Мардж вышла на террасу с бокалом мартини.

— Вон там мой дом, — показала она. — Видишь? Белое квадратное здание. Крыша красная, немного потемнее, чем у соседних домов.

Отличить ее дом от других Том не смог, но сделал вид, будто увидел его.

— Ты давно здесь?

— Год. С прошлой зимы. Вот это была зима! За три месяца всего один день не шел дождь.

— Правда?

— Угу. — Мардж отпила мартини и с довольным видом окинула взглядом деревушку. Она снова надела свой красный купальник, а поверх него набросила полосатую рубашку. Недурна, подумал Том, и фигура, в общем, ничего — для тех, кто любит поплотнее. Ему такие фигуры не нравились.

— Кажется, у Дикки есть яхта? — спросил Том.

— Да, «Пипи». От слова «pipistrello».^[9] Хочешь взглянуть?

Она указала на что-то трудно различимое на небольшом пирсе, который был виден с края террасы. Все лодки напоминали одна другую, но яхта Мардж и Дикки выделялась своим размером, и у нее было две мачты.

Появился Дикки. Он налил себе коктейль из стоявшего на столе кувшина. На нем были плохо выглаженные парусиновые брюки и терракотовая льняная рубашка цвета его кожи.

— Извини, придется пить безо льда. У меня нет холодильника.

Том улыбнулся:

— Я привез тебе халат. Твоя мать сказала, что он тебе понадобится. И носки.

— Ты знаком с моей матерью?

— Перед отъездом из Нью-Йорка я познакомился с твоим отцом, и он пригласил меня отобедать.

— И как мама?

— Без конца хлопотала в тот вечер. По-моему, она быстро устает.

Дикки кивнул.

— Я получил письмо на этой неделе, из которого понял, что ей лучше. Резкого ухудшения ведь нет, как, по-твоему?

— Вроде нет. Несколько недель назад твой отец беспокоился больше. — Поколебавшись, Том добавил: — Он беспокоится также по поводу того, что ты не возвращаешься.

— Герберта всегда что-то беспокоит, — сказал Дикки.

Из кухни вышла Мардж с прислугой. Они несли дымящееся блюдо со спагетти, большую миску с салатом и тарелку с хлебом. Дикки заговорил с Мардж о расширении какого-то ресторана на пляже. Его владелец собирался увеличить размеры террасы, чтобы больше людей могло танцевать. Они обсуждали эту тему подробно, неторопливо, как это делают жители небольшого городка, которых интересует буквально все, что происходит по соседству. Присоединиться к разговору Том никак не мог.

От нечего делать он стал рассматривать кольца Дикки. Оба ему понравились: большой прямоугольный зеленый камень, оправленный в золото, на безымянном пальце правой руки и печатка на мизинце левой. Печатка была побольше и поизысканнее, чем у мистера Гринлифа. У Дикки были длинные худые пальцы. «Прямо как у меня», — подумал Том.

— Между прочим, твой отец показал мне верфь Бурка — Гринлифа, — сказал Том. — Он говорил, что по сравнению с тем, что ты видел в последний раз, там много нового. На меня верфь произвела впечатление.

— Он тебе, наверное, и работу предлагал. Ему нужны многообещающие молодые люди. — Дикки накрутил на вилку аккуратный пучок спагетти и отправил в рот.

— Нет, не предлагал.

Том почувствовал, что разговор принял плохой оборот. Уж не дал ли мистер Гринлиф Дикки знать, что Том приедет читать ему наставления о возвращении домой? Или Дикки просто в дурном настроении? Он явно изменился с той поры, когда они виделись в последний раз.

Дикки принес сверкающую кофеварку высотой в два фута и включил ее. Спустя несколько минут появились четыре маленькие чашки кофе, одну из которых Мардж отнесла на кухню прислуге.

— В какой гостинице ты остановился? — спросила Мардж у Тома.

Том улыбнулся.

— Пока ни в какой. А какую бы ты посоветовала?

— Лучше всех — «Мирамаре». Это ближе отсюда, чем «Джорджо». «Джорджо» — тоже здешняя гостиница, но…

— Говорят, у «Джорджо» в постелях водятся pulci, — прервал ее Дикки.

— По-итальянски это «блохи», — серьезно продолжала Мардж, — но обслуживание там…

— Никакое, — бросил Дикки.

— У тебя сегодня, кажется, отличное настроение? — сказала Мардж, обращаясь к Дикки, и бросила в него маленький кусочек горгонзолы.^[10]

— В таком случае остановлюсь в «Мирамаре», — поднимаясь, сказал Том. — Мне пора.

Ни Дикки, ни Мардж не стали его отговаривать. Дикки проводил Тома до ворот. Мардж осталась в доме. Похоже, подумал Том, что они состоят в той faute de mieux^[11] связи, которую со стороны и не видно, потому что у партнеров пропал интерес друг к другу. Тому показалось, что Мардж влюблена в Дикки, но Дикки относится к ней не лучше, чем к пятидесятилетней прислуге-итальянке.

— Я бы хотел когда-нибудь взглянуть на твои картины, — сказал Том Дикки.

— Конечно. Надеюсь, мы еще увидимся, если ты здесь останешься. — Тому показалось, что Дикки прибавил это только потому, что вспомнил про привезенный ему халат и носки.

— Я отлично позавтракал. До свиданья, Дикки.

— До свиданья.

Железная калитка с лязгом захлопнулась.

Примечания

6

«Почта» (ит.).

7

Все время вле-е-е-во, вле-е-е-во! (ит.)

8

Спасибо (ит.).

9

Летучая мышь (ит.).

10

Горгонзола — сорт овечьего сыра.

11

За неимением лучшего (фр.).