Русское дворянство времен Александра I

Патрик О’Мара, 2019

Период царствования Александра I принято рассматривать как время больших перемен – прежде всего в международных отношениях, находившихся под влиянием имперских амбиций Наполеона Бонапарта. Однако и во внутренней политике России тогда происходили не менее фундаментальные трансформации, которые напрямую были связаны с дискуссией о ее будущем. Споры между реформаторами и консерваторами вышли за рамки придворных кругов и затронули ключевую социальную группу того времени – русское дворянство. Книга Патрика О’Мары посвящена анализу сложных и во многом противоречивых взаимоотношений между Александром и представителями этого сословия. Реконструируя контекст, в котором существовало дворянство, и его роль в политическом устройстве страны, автор ищет ответ на важный вопрос: могла ли Россия в начале XIX века пойти по пути прогрессивных реформ? Патрик О’Мара – почетный профессор русского языка и российской истории, бывший ректор Колледжа Ван Милдерта Даремского университета, Великобритания.

Часть II. Воспитание российского дворянина

Глава 3

Родительский надзор, иностранные наставники и овладение языком

В этой главе исследуются попытки просвещения русского дворянства во время правления Александра I, вовлеченные в образование институты, достигнутые стандарты и возникшая социальная мобильность. На протяжении всего своего правления царь постоянно жаловался на нехватку достаточно квалифицированных и обученных молодых дворян для укомплектования его администрации и быстро растущей бюрократии. В то же время реформа образования была одним из главных приоритетов в первые годы его правления. С сентября 1802 года по всей Российской империи была создана сеть школ и университетов под эгидой нового министерства народного просвещения, созданного специально для этой цели. Первое в своем роде в Европе, оно поставило беспрецедентные цели и добилось заметных успехов под руководством П. В. Завадовского и М. Н. Муравьева^[125].

Как же тогда мы можем объяснить конечную неудачу в обеспечении достаточного количества людей с подходящей квалификацией при наличии четко сформулированной стратегической цели повышения уровня образования, особенно в отношении дворянства? Частично ответ на этот вопрос заключается в явно сохраняющемся подозрении, как в правительственных кругах, так и, шире, среди дворян, о потенциально вредном политическом и идеологическом воздействии, которое может иметь хорошо образованное, независимое и критически мыслящее молодое дворянское поколение на дальнейшую стабильность российского общества в неопределенную эпоху наполеоновских войн. На правительственном уровне это отразилось в противоречивом и нерешительном сочетании реформ и реакции в сфере образования, а также в явной амбивалентности и пассивности знати по отношению к ней, что приводило в отчаяние самого Александра I.

Мы обращаемся к рассмотрению именно первых лет воспитания и обучения дворянских детей. Обычно это происходило дома и, следовательно, в основном в провинциальных поместьях их родителей. Мы также рассмотрим трудности, вызванные необходимостью не только говорить на своем родном языке, но и с раннего возраста дополнительно овладеть хотя бы еще одним современным иностранным языком. Это почти всегда был французский — язык, который для русского дворянства того времени был и знаком социальной респектабельности, и жизненно важным средством общения, который обычно предпочитался русскому языку.

Домашнее обучение и иностранные учителя

Генерал Ф. Я. Миркович (1789–1866), ветеран 1812 года, мемуарист и историк того времени, предлагает резкий контраст в культурном уровне русского дворянства конца XVIII и начала XIX века. Он писал, что при Екатерине Великой

женщины не знали грамоты; дети вырастали на попечении холопей. Никто ничего не читал, да и книг, кроме церковных и букварей, никаких почти не было. Помещики, проживавшие в своих деревнях, проводили время в праздности, занимались только псовою охотою, пьянством и развратом. Один только небольшой круг дворян, бывших при дворе и проживавших в столице, имел наружную образованность, приобретенную в заграничных поездках. Но действительного просвещения не существовало вовсе. ‹…› Со вступлением на престол императора Александра расширились средства к образованию дворянства учреждением гимназий, университетов и кадетских корпусов^[126].

Время уже давно пришло. Даже в начале XIX века в России все еще не было общей системы среднего образования, которая бы охватывала всех молодых дворян. Немецкий историк России Теодор Шиман в своей книге о царствовании Александра I ссылался на «сочетание высокой культуры (Überbildung) и варварства как на отличительный признак дворянства вплоть до конца XVIII и даже начала XIX века»^[127].

Однако, несмотря на такие негативные оценки, на протяжении XVIII века неоднократно предпринимались правительственные инициативы, направленные на обеспечение возможностей получения образования для всех россиян и, в частности, для знати. Одним из наиболее важных из них был Устав народным училищам 1786 года Екатерины Великой о народном образовании, в котором содержалось амбициозное положение о создании сети светских городских начальных и средних школ совместного обучения по всей стране. Теоретически они были бесплатны и открыты для детей всех свободных классов. Одним из наиболее продвинутых для того времени пунктов был полный запрет на любые телесные наказания^[128]. Однако долгосрочный успех этого закона и других образовательных реформ, проведенных примерно в то же время, был сведен на нет отсутствием адекватного финансирования, нехваткой подготовленных учителей и нежеланием многих дворян отправлять своих детей в народные школы, где им пришлось бы смешаться с низшими классами. Вместо этого явно отдавалось предпочтение домашнему обучению, которое продолжалось большую часть XIX века.

Летописец русской жизни времен Александра I Н. Ф. Дубровин называет продолжающуюся недостаточность учебных заведений в России причиной того, что большая часть дворянства, или, как он их называет, «маминькиных сынков», ничему не учились и оставались крайне неграмотными. Большинство дворянских детей получали домашнее образование, и, хотя его качество сильно варьировало, в целом оно было неудовлетворительным. Во многом это было связано с широко распространенной практикой использования гувернеров, особенно франкоязычных, прибывших из Европы. Дубровин особенно решительно высказывался по этому вопросу, утверждая, что французские наставники, нанятые дворянством для обучения своих детей дома, плохо подходят для этой роли и оказывают негативное влияние не только на своих подопечных, но и на российское общество в целом. Тем не менее, несмотря на это, знать стала подражать и их языку, и культуре. Уверенные в хорошей жизни в России, французы приезжали во все большем количестве и внедрялись в дома и жизнь принимающих семей, внушая детям «равнодушие ко всему русскому»^[129].

Среди источников Дубровина была всеподданнейшая записка тайного советника А. И. Арсеньева Николаю I от 2 апреля 1826 года, в которой он пытался проследить истоки заговора декабристов. Среди ключевых факторов, обозначенных Арсеньевым, было пагубное влияние на русскую семейную жизнь этих французских незваных гостей, которые «принимались в дворянские дома», причем «мусью, стараясь понравиться матушке и соделаться подмогою мужа в сладостных любовных утехах хозяйки, а мадамы — подмастерьями жен хозяйских в том же искусстве». Таким образом, они «знают все домашние тайны», «делаются повелителями в доме и тиранами детей». Они, сами не зная русских традиций и обычаев, «выхваляют свои, втверживают оные в воспитанника, который ему верит и начинает с презрением смотреть на русское». В качестве учителей они походили на немецкого персонажа Вральмана из пьесы Дениса Фонвизина «Недоросль» (впервые исполнена в 1782 году), который позволяет своему подопечному Митрофану вести себя так, как ему заблагорассудится, и получает за это щедрые выплаты. Хотя сами они едва ли были грамотными и почти не знали русского, но пытались учить детей их родному языку. Тем не менее, что примечательно, спустя несколько лет родители, казалось, были удивлены, когда поняли, что их дети практически ничему не научились^[130]. В этой связи Шиман иронично заметил, что «мы узнаем самые невероятные факты» о коренных франкоговорящих эмигрантах, которые раньше были слугами, ремесленниками, садовниками и коммивояжерами, но вдруг внезапно провозгласили себя учителями и воспитателями!^[131]

Адмирал Н. С. Мордвинов был одним из тех придворных, которые категорически возражали против использования иностранцев в качестве воспитателей для детей российского дворянства, считая их негативной, развращающей силой. Он утверждал, что эту практику следует полностью запретить, поскольку не понимал, как «даже достойнейший чужестранец» может привить своим молодым подопечным настоящую любовь к своей стране и родному языку^[132]. Принимая во внимание низкое качество предлагаемых ими услуг, Дюмон был удивлен высокими гонорарами домашних репетиторов — от 2 до 5 рублей за урок^[133].

Со своей стороны, комментирует Дубровин, родители были довольны тем, что платили иностранцам за воспитание своих детей, поскольку теперь могли продолжать вести распущенный образ жизни — «засыпали на рассвете, подымались в полдни и редко видели своих детей». Источники Дубровина предполагают, что молодые люди научились настолько малому, что многих отправляли в школы-интернаты, где другие иностранные учителя причиняли даже больший вред, чем домашние наставники.

Положение усугублялось пренебрежением русского дворянства к педагогам вообще и к русским учителям в частности. Поэтому они неохотно отправляли своих детей в гимназии, тем более что последние были открыты для всех социальных слоев: дворяне находили саму мысль о том, что их дети сидят рядом с «детьми чиновников, разночинцами и людьми всякого состояния», совершенно невыносимой^[134]. М. Л. Назимов вспоминал, как в своей местной средней школе в Нижнем Новгороде смешивался с «дворовыми людьми городской аристократии и мещан». «Ввиду этой смеси сословий, зажиточные дворянские фамилии не отдавали своих детей в гимназии, чтобы не смешивать их с грязным людом и не привить к ним в подобном обществе дурных наклонностей и привычек». Вот почему, заключает он, дворяне предпочитали, чтобы их дети обучались дома^[135].

Родители часто не понимали потенциальной пользы для своих сыновей и дочерей от формального изучения академических предметов, которые, казалось, так мало имели практического применения в их повседневной жизни, особенно с учетом военной карьеры. Военная служба была в конечном счете, как правило, наиболее предпочтительной перспективой с точки зрения как самих родителей, так и их сыновей. О таком отношении к образованию свидетельствуют слова о том, что оно «было скорее роскошью, чем необходимостью», которые приписывал своему отцу Н. В. Басаргин (дворянин из Владимирской губернии, ученик корпуса колонновожатых в 1817 году). Это замечание довольно полно отражало мировоззрение помещиков поколения его отца^[136]. Например, московский дворянин и владелец тысячи крепостных, генерал-майор А. А. Тучков имел очень четкие представления о том, что должны изучать его сыновья в качестве будущих армейских офицеров: физику и химию он находил полезными, но словесность (и поэзию в частности) он полагал совершенно «пустым делом», как и музыку, а латынь считал необходимой только для священников и врачей. Наконец, «теология и философия казались ему совсем неприличными науками для военного человека»^[137]. Как справедливо отмечал тогда С. С. Уваров, дворянство все еще относится к образованию с недоверием^[138].

Сергей Мироненко обнаружил, что подавляющее большинство (81,8 %) членов Государственного совета в 1825 году получили домашнее образование, только А. А. Аракчеев и И. И. Дибич имели специальное военное образование (кадетские корпуса), а М. М. Сперанский был выпускником Александро-Невской главной духовной семинарии в Санкт-Петербурге^[139]. Таким образом, домашнее образование было нормой для дворянских детей и обычно продолжалось до 15-летнего возраста, после чего принималось решение о дальнейшем обучении, которое, возможно, могло включать несколько лет, проведенных за границей в Западной Европе. Но это не означало конец зависимости молодых людей от родителей, которая, как правило, сохранялась даже после их вступления в брак. Мемуарная литература того периода свидетельствует о том, что важные решения принимались только с учетом мнения родителей, которые ожидали и обычно получали от своих потомков безусловную любовь, преданность и послушание.

Эта культурная особенность объясняется прежде всего тем, что до смерти родителей сыновья обычно оставались их иждивенцами (если только они не получили существенное приданое от семьи невесты)^[140]. Например, Э. И. Топчиев в своих воспоминаниях отмечал, что после своего производства в офицеры по выходе из дворянского корпуса в 1819 году он не мог прожить на годовую зарплату прапорщика в 450 рублей и нуждался в помощи родителей, чтобы купить многочисленные и дорогие части своей новой формы^[141]. Однако родительская помощь была ресурсом, доступным далеко не всем молодым офицерам: П. А. Тучков, выходец из старинного московского дворянского рода, многие представители которого отличились на военной службе, впоследствии сенатор и член Совета Николая I, описывает, как после 1812 года для его отца настали тяжелые времена и, разбитый долгами, он был вынужден продать свои дома и подмосковную картинную галерею, а также свое солидное имение в Тульской губернии. Это означало, что, в отличие от Топчиева, молодой Тучков должен был научиться жить по своим скромным средствам, и, действительно, были времена, когда он «ограничивался одним своим жалованьем по службе»^[142]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

125

Шепелев Л. Е. Аппарат власти в России: эпоха Александра I и Николая I. СПб., 2007. С. 417. Полный анализ одного аспекта этого проекта см.: Flynn J. T. The University Reform of Tsar Alexander I, 1802–1835. Washington, 1988. P. 283.

126

Миркович Ф. Я. 1789–1866. Его жизнеописание, составленное по собственным его запискам, воспоминаниям близких людей и подлинным документам / Сост. А. Миркович, М. Миркович. СПб., 1889. С. 21–23.

127

Schiemann T. Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I. В. 1. S. 396.

128

Об Уставе см.: Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. P. 496–502.

129

Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // РС. 1989. Вып. 3. С. 540–542. О французском как преобладающем способе образования российского дворянства во время Наполеона см. коллекцию документов и комментариев к ним: Rjéoutski V. Quand le français gouvernait la Russie: L’éducation de la noblesse russe, 1750–1880. Paris, 2016. P. 395. К этой теме мы еще вернемся позже в этой главе.

130

Арсеньев А. И. Исследование коренных причин происшедшим заговорам и бунтам против престола и царства // Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной е. и. в. канцелярии. / Под ред. Н. Дубровина. СПб., 1906. Вып. XIII. С. 306–308.

131

Schiemann T. Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I. В. 1. S. 396.

132

Майков П. М. Адмирал Н. С. Мордвинов и его архив // Русская старина. СПб., 1905. Т. 121. С. 201.

133

Дюмон П. Э. Дневник Этьена Дюмона об его приезде в Россию в 1803 г. // ГМ. 1913. Вып. 3. С. 107.

134

Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. С. 541–543.

135

Назимов М. Л. В провинции и в Москве с 1812 по 1828 год. Из воспоминаний старожила // РВ. 1876. С. 101–102.

136

Басаргин Н. В. Воспоминания Н. В. Басаргина // Мемуары декабристов. Южное общество / Под ред. И. В. Пороха, В. А. Федорова. М., 1982. С. 145. Менее чем через года Н. В. Басаргин вступил в Южное общество декабристов в Тульчине, за что был сослан на каторгу в Сибирь и прожил там тридцать лет, до амнистии, объявленной Александром II 22 августа 1856 года.

137

Целорунго Д. Г. Офицеры русской армии — участники Бородинского сражения: историко-социологическое исследование. М., 2002. С. 113–114. Сыновья Тучкова, Сергей и Алексей, как и Н. В. Басаргин, обучались в корпусе колонновожатых и посещали лекции в Московском университете. Алексей был арестован в январе 1826 года за вовлеченность в деятельность Московской управы Северного общества декабристов, но был отпущен через три месяца без наказаний. Декабристы: биографический справочник. С. 180.

138

Whittaker C. H. The Origins of Modern Russian Education: An Intellectual Biography of Count Sergei Uvarov, 1786–1855. Dekalb, 2010. P. 66.

139

Мироненко С. В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в. М., 1989. С. 39.

140

Жуковская Т. Н. Русская мемуаристика первой трети XIX века. Петрозаводск, 2006. С. 40.

141

Топчиев Е. И. Дворянский полк в царствование Александра I // РС. 1880. Т. 28. Вып. 8. С. 649–650.

142

Тучков П. А. Главные черты моей жизни // РС. СПб., 1881. Вып. 11. С. 458–459. Во время Отечественной войны 1812 года четверо братьев Тучковых служили генералами: Сергей, Павел, Николай и Александр. Двое последних погибли при Бородине. Павел Алексеевич был взят в плен и приведен к Наполеону, который приказал вернуть шпагу раненому герою. См.: Тучков С. А. Записки Сергея Алексеевича Тучкова, 1766–1808 / Под ред. К. А. Военского. СПб., 1908 (репринт: М., 2011). С. 3.