Война хаоса

Патрик Несс, 2010

На город Новый Прентисстаун, который возглавляет безжалостный мэр Прентисс, надвигаются две армии. Войско «Ответа» и войско спаклов, коренных жителей, готовых отомстить за свой народ. В это же время приближаются и космические корабли колонистов. Исход битвы решит, кто будет править на планете Новый свет. В самый разгар конфликта Тодд и Виола вынуждены вести не только борьбу за свою жизнь. Каждому из них предстоит подвергнуть сомнению все, во что они верили, и сделать сложный выбор: спасти любимого человека или сохранить жизни тысяч незнакомцев?

Вторые шансы

Затишье

[ВИОЛА]

ШУМ БРЭДЛИ БЫЛ УЖАСЕН.

ГРОМКО,

КАК ЖЕ ГРОМКО

СИМОНА И ВИОЛА ТАРАЩАТСЯ НА МЕНЯ ТАК, БУДТО Я УМИРАЮ…

Я ПРАВДА УМИРАЮ?

ПРИЗЕМЛИТЬСЯ ПОСРЕДИ ВОЙНЫ

55 ДНЕЙ ДО КОНВОЯ.

Может, можно полететь куда-то еще?

55 ДНЕЙ ДО НОРМАЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ, ГОСПОДИ.

55 ДНЕЙ ЖДАТЬ СМЕРТИ.

Я ЧТО, ПРАВДА, УМИРАЮ?

— Ты не умираешь! — подала я голос с койки, где Симона колола сращивающее кости лекарство мне в лодыжки. — Брэдли…

— Нет, — он протянул руки, чтобы меня остановить. — Я себя чувствую голымголымголым! Ты себе не представляешь, каким голым я себя из-за этого чувствую!

Симона превратила спальный отсек разведчика в импровизированный дом исцеления. Одну койку занимала я, другую Брэдли: глаза вытаращены, уши зажаты руками, Шум с каждой секундой все громче…

— Ты уверена, что с ним все будет в порядке? — прошептала мне на ухо Симона, заканчивая с инъекциями и переходя к наложению повязок.

Голос у нее вышел напряженный.

— Я только знаю, — прошептала в ответ я, — что местные мужчины в конце концов привыкли и…

— Но было же лекарство, так? — перебила она и тут же добавила: — Которое этот их мэр сжег до последней крошки.

— Да, но это хотя бы значит, что лечение возможно, — возразила я.

ХОРОШ ПРО МЕНЯ ТРЕПАТЬСЯ, сказал Шум Брэдли.

— Ой, прости, — повинилась я.

— За что это? — удивился он, а потом до него дошло. — Так. Вы не могли бы на некоторое время оставить меня одного? Пожалуйста.

А Шум добавил: Христа ради, уберитесь обе отсюда и дайте вздохнуть спокойно!

— Я только закончу с Виолой, — сказала Симона, стараясь на него не глядеть (голос все еще дрожал), и обернула последний пластырь вокруг моей левой лодыжки.

— Еще один прихвати, — тихонько попросила я.

— Это еще зачем?

— Снаружи скажу. Не хочу расстраивать его еще больше.

Она бросила на меня подозрительный взгляд, но все-таки взяла из ящика еще один пластырь, и мы двинулись к двери. Шум Брэдли заполнял тесную комнатку от стены до стены.

— Я все-таки никак не пойму, — на ходу заговорила Симона. — Я вполне себе слышу это ушами… но параллельно еще и внутри головы. Слова… — тут она невольно оглянулась на Брэдли и сделала большие глаза, — и картинки…

И действительно, он уже начал выдавать и картинки — они могли возникать прямо у тебя в голове, а могли висеть в воздухе перед глазами…

Вот сейчас там показывали, как мы стоим и глядим на него… как он сам лежит на кровати…

Потом пошли виды того, что мы наблюдали на проекциях зонда… что случилось, когда горящая спачья стрела попала в него, и сигнал пропал…

Дальше разведчик — вот он сходит с орбиты… пейзажи планеты далеко внизу, необозримый сине-зеленый океан и леса, протянувшиеся на целые мили… и никому даже в голову не приходит искать армию спаклов — она сливается с берегом… а корабль кружит и кружит над Новым Прентисстауном…

А потом появились другие картинки.

Симона…

Симона и Брэдли…

— Брэдли! — Симона в ужасе попятилась.

— Ну пожалуйста! — вскрикнул он. — Просто уйдите! Это невыносимо!

Я и сама испугалась, потому что картинки Брэдли с Симоной были на редкость четкие, и чем больше он старался их спрятать, тем четче они становились… так что я просто схватила Симону за локоть и потащила прочь, долбанув по панели, чтобы скорее закрыла дверь… которая все равно заглушила Шум… — ну, примерно с тем же успехом, с каким могла бы заглушить очень громкий голос.

Мы вышли из катера.

ДЕВОЧКА-ЖЕРЕБЕНОК?

Это Желудь перестал щипать траву и подошел к нам поближе.

— Так, еще и животные! — всплеснула руками Симона. — Да что же это за место такое!

— Это просто информация, — я припомнила рассказ Бена о том, каким предстал Новый Свет первым поселенцам… той ночью, на кладбище, невозможно давно. — Информация, все время, нескончаемым потоком, хочешь ты того или нет.

— Он так испугался, — у Симоны дрогнул голос. — Но то, о чем он там думал…

Она отвернулась, а я слишком смутилась, чтобы спросить: эти его картинки — это то, что он вспоминал… или то, чего только хотел…

— Это все еще наш Брэдли, тот же самый, — сказала я. — Об этом придется помнить. Представляешь, что было бы, если бы все вдруг услышали то, что ты не хотела бы говорить вслух?

Она вздохнула и поглядела на две луны, висящие в небе.

— В конвое больше двух тысяч поселенцев-мужчин, Виола. Двух тысяч! А ты представляешь, что будет, когда мы их всех тут разбудим? Всех сразу?

— Они привыкнут, — повторила я. — Все мужчины привыкают.

Симона фыркнула, проглотила ком в горле.

— А женщины?

— Ну… это здесь такой… довольно сложный вопрос.

Она потрясла головой, потом заметила, что все еще держит пластырь.

— Так зачем тебе это было нужно?

Я прикусила на секунду губу.

— Только не дергайся, ладно?

Я медленно закатала рукав и показала браслет на запястье. Кожа вокруг покраснела еще хуже. в лунном свете блеснул номер.

1391.

— Ох, Виола, — голос Симоны был опасно тих. — Это тот человек с тобой сделал?

— Не со мной, — ответила я. — Но с большинством других женщин — да.

Я кашлянула.

— Это я сделала с собой сама.

— Ты… что? Сама?

— На то была причина. Я потом объясню. А вот пластырь мне не помешал бы прямо сейчас.

Она секунду поколебалась, потом, все так же не отрывая от меня взгляда, осторожно обернула пластырь вокруг предплечья. От лекарства — такого холодненького! — тут же стало лучше.

— Дорогая? — в голосе было столько могучей свирепой нежности, что я не смогла на нее смотреть. — Ты на самом деле в порядке?

Я применила едва заметную улыбку — стряхнуть ее беспокойство.

— Мне столько нужно тебе рассказать!

— Что правда, то правда, — она закрепила повязку. — И пора бы уже начать.

— Не могу, — я покачала головой. — Мне нужно добраться до Тодда.

Она нахмурилась.

— Что… сейчас? — Симона выпрямилась. — Но нельзя же вот так лезть в самую гущу войны!

— Там затишье. Мы сами видели.

— Мы видели, как две огромные армии встали лагерем по сторонам от линии фронта, а потом кто-то сбил наш зонд! Нет, ты туда не пойдешь.

— Но там Тодд, — твердо сказала я. — И туда-то мне и надо.

— Ни за что. Как командир миссии я тебе запрещаю, и дело с концом.

Я даже моргнула.

— Ты мне запрещаешь?

И откуда-то из живота вверх пошел… крайне неожиданный гнев.

Симона увидела мое лицо и тут же смягчила свое.

— Виола, то, что ты перенесла за последние пять месяцев, просто поразительно. Это выходит за всякие рамки. Но теперь здесь мы. Я слишком тебя люблю, чтобы позволить тебе подвергать себя такой опасности. Ты не можешь уйти. Нет, невозможно!

— Если нам нужен мир, мы не можем дать этой войне разрастись!

— И как же одна девочка и один мальчик собираются ее остановить?

И вот тут-то во мне и правда начал подниматься гнев. Я попыталась напомнить себе, что она просто не в курсе. Не знает, через что я прошла, что мы с Тоддом сделали. Не знает, что людей, пытавшихся мне что-то запретить, я оставила в далеком-далеком прошлом.

Я взяла Желудя за поводья, и он послушно подогнул передние ноги.

— Виола, нет! — Симона топнула ногой.

ПОДЧИНИСЬ! — вскинулся и взвизгнул Желудь.

Симона от неожиданности отскочила, а я по-быстрому перекинула больную, но уже хотя бы целую ногу через седло.

— Никто мне больше не командир, Симона, — негромко проговорила я, стараясь сохранять спокойствие… и дивясь, какой сильной вдруг себя ощутила. — Останься в живых мои родители, и все, возможно, было бы по-другому… Но они умерли.

Она явно хотела подбежать ко мне, но теперь опасалась Желудя — вдруг он еще что-нибудь скажет?

— Это еще не значит, что вокруг нет людей, которым ты небезразлична… которые могут позаботиться о тебе!

— Пожалуйста. Тебе придется мне доверять.

В ее взгляде были отчаяние и печаль.

— Ты еще слишком молода, чтобы так повзрослеть.

— Ага, — кивнула я. — Но иногда у тебя просто нет других вариантов.

Желудь встал, готовый пуститься в путь.

— Я вернусь, как только смогу.

— Виола…

— Мне нужно найти Тодда. Нужно, и точка. А теперь, когда битва закончилась, придется найти еще и мистрис Койл, пока она не начала все тут опять взрывать.

— Но ты хотя бы не должна ехать одна, — попробовала последний аргумент Симона. — Я еду с тобой…

— Брэдли ты сейчас нужна больше, чем мне, — отрезала я. — Ты можешь не хотеть чего-то там видеть у него в мыслях, но ты нужна ему.

— Виола…

— Да пойми ты, мне тоже не улыбается скакать сейчас туда, в зону военных действий, — сказала я уже помягче, даже с извинением… потому что поняла, как на самом деле испугана. — Может, вам удастся послать еще один зонд, чтобы следил за мной?

Симона подумала несколько секунд, потом тряхнула головой.

— У меня есть идея получше.

[ТОДД]

— Мы реквизировали одеяла из ближайших домов, — сообщил мэру мистер О’Хеа. — И припасы, конечно, тоже.

— Благодарю, капитан, — кивнул тот. — И принесите достаточно всего Тодду.

Мистер О’Хеа попытался прожечь меня взглядом.

— У нас всего очень мало, сэр…

— Еда для Тодда, — заметно тверже оборвал его мэр. — И одеяло. Холодает.

Мистер О’Хеа втянул воздух — звук получился не слишком счастливый.

— Есть, сэр.

— И для моей лошади тоже, — вставил я.

Меня удостоили косого взгляда.

— И для его лошади, капитан, — отчеканил мэр.

Мистер О’Хеа кивнул, фыркнул и потопал прочь.

Люди мэра расчистили для нас место на самом краю лагеря. Костер и немного пространства вокруг, где можно сидеть, плюс пара палаток для него и ближайших офицеров на ночь. Я сел подальше от всех, но достаточно близко, штобы наблюдать. Ангаррад тоже стояла тут — голова все еще вниз, Шум молчит. Я все время тормошил ее, гладил, но она так ничего и не сказала. Вообще ничего.

С мэром тоже было разговаривать особо не о чем. Он слушал доклад за докладом: мистер Тейт и мистер О’Хеа вводили его в курс дела по всем возможным вопросам. Ну, и обычные солдаты… они постоянно подходили к костру, застенчивые такие — поздравляли с победой, забыв, что именно он всю эту кашу первым и заварил.

Я уткнулся лицом в шею Ангаррад, пробормотал едва слышно:

— Што же мне делать теперь, девочка?

Потому как и правда — што мне теперь делать? Я освободил мэра, он выиграл первое сражение, штобы мир был безопасен для Виолы… — все, как и обещал.

А еще у него есть армия, которая сделает все, што он скажет… которая умрет за него. Какая разница, што я могу его побить, если кругом столько народу и мне даже попытаться не дадут?

— Мистер президент? — снова подошел мистер Тейт, таща одну из этих белых спачьих палок. — Первая сводка по новому оружию.

— Говорите, капитан, — мэр выглядел весьма заинтересованным.

— Судя по всему, это некое кислотное ружье. Внутри есть полость, заполненная смесью двух субстанций — вероятно, ботанического происхождения, — он показал на отверстие. — Далее что-то вроде храповика аэрирует дозу и впрыскивает третье вещество, и все вместе мгновенно подается в ствол, воспламеняется небольшим запалом, — он показал на конец ствола, — и выстреливает вот отсюда… испаряясь, но при этом как-то сохраняя цельность заряда, пока не попадает в цель, на каком этапе…

— На каком этапе, — перебил его мэр, — это уже горящая кислота, достаточно едкая, чтобы отхватить тебе руку целиком. Впечатляющая работа за такой короткий промежуток времени, капитан.

— Я уговорил наших химиков работать очень быстро, — ответил мистер Тейт с ухмылкой, которая мне совершенно не понравилась.

— И какого черта все это значило? — буркнул я, когда мистер Тейт удалился.

— Тебя разве не учили химии в школе? — полюбопытствовал мэр.

— Ты, между прочим, закрыл школу и сжег все книги.

— Ах да. Точно, — улыбнулся он и устремил взгляд вверх, туда, где над кромкой холма разливалось тусклое свечение: это в облаке брызг от водопада отблескивали костры спачьей армии. — Когда-то это были просто собиратели и охотники, Тодд. Плюс дикое фермерство, но совсем чуть-чуть. Ни разу не ученые.

— А это што значит?

— Это значит, что все последние тринадцать лет, прошедших с прошлой войны, наш враг внимательно нас слушал, учился и мотал на ус, что совсем не удивительно на этой планете информации, — он побарабанил пальцами по подбородку. — Мне ужасно интересно, как они учились? Как будто каждый из них — часть единого общего голоса…

— Если бы ты не поубивал всех тех, в городе, можно было бы спросить… — съязвил я.

Эту реплику он оставил без ответа.

— Все это в сумме дает нам тот факт, что противник с каждым шагом становится все более достойным.

Я поморщился.

— Звучит так, будто ты от этого счастлив.

Вернулся капитан О’Хеа — с полными руками и кислой рожей.

— Одеяла и еда, сэр.

Мэр кивнул в мою сторону, вынуждая его передать мне все самому. Он передал и умчался, туча тучей, хотя, как и у мистера Тейта, Шум не выдал, што его так взбесило. Шума у него попросту не было.

Я накрыл одеялом Ангаррад, но она так ничего и не сказала. Рана уже заживала, прямо на глазах, так што дело было не в ней. Кобыла просто стояла понурившись, таращилась в землю, ничего не ела, не пила и вообще никак на мои действия не реагировала.

— Ты бы привязал ее с остальными конями, Тодд, — посоветовал мэр. — Так ей хотя бы будет теплее.

— Ей нужен я, — пробурчал я в ответ. — Останусь с ней.

Он кивнул.

— Твоя верность достойна восхищения. Превосходное качество. Я всегда видел ее в тебе.

— Учитывая, што в тебе ее нет ни на грош?

Он лишь улыбнулся. Опять улыбнулся. От такой улыбки хочется голову с плеч сшибить одним махом, право слово.

— Ты должен поесть и поспать, Тодд, — пока можешь. Никогда не знаешь, когда битва снова потребует тебя…

— Битва, которую развязал ты, — огрызнулся я. — Нас бы здесь вообще не было, если бы…

— Ну вот, ты опять, — в голове проглянул металл. — Пора тебе уже прекратить ныть о том, что могло бы быть, и начать думать про то, что есть.

И вот тут крышу снесло уже у меня…

Я уставился на него…

И подумал о том, што есть…

О том, как он падал в руинах собора, после того как я врезал ему Виолиным именем. О том, как он недолго думая застрелил собственного сына… Даже ни секунды не помедлил.

— Тодд…

Я думал о том, как он смотрит на Виолу, а она бьется под водой в Управлении вопроса, потому што он, именно он ее сейчас пытает. О моей ма думал — што она говорила о нем у себя в дневнике, когда мне его читала Виола, и о женщинах Прентисстауна, и што он с ними сделал…

— Это неправда, Тодд, — произнес он. — Тогда случилось совсем не это…

Я подумал о двух мужчинах, которые вырастили меня, которые любили меня, и вот Киллиан погиб на ферме, чтобы дать мне время сбежать, а Бена Дэйви застрелил на обочине дороги — за то же самое, за то, што спасал меня… и о Мэнчи, моем прекрасном чертовом псе, который тоже… тоже меня спасал…

— Ко мне это не имело никакого отношения…

Я думал о том, как пал Фарбранч, как стреляли в людей, а он, мэр, смотрел… я думал о…

Я ЕСМЬ КРУГ И КРУГ ЕСТЬ Я.

Это ударило меня, крепко, в самый центр головы.

— Не сметь! — взвизгнул я, отшатываясь.

— Тебя слишком занесло, Тодд Хьюитт, — рявкнул он, наконец-то почти в гневе. — Как ты вообще собираешься вести за собой людей, если вываливаешь наружу все свои чувства до последнего?

— Я не собираюсь водить людей! — огрызнулся я.

— Ты собирался возглавить эту армию, когда связал меня, и если такой день наступит снова, тебе придется полагаться только на себя, не так ли? Ты продолжал тренироваться в том, чему я тебя учил?

— Мне не нужно ничего из того, чему ты мог бы меня научить!

— Еще как нужно, — он даже шагнул ко мне. — И я буду твердить тебе это так часто, как нужно, — чтобы ты поверил наконец: в тебе есть сила, Тодд Хьюитт. Сила, способная править этой планетой!

— Способная править тобой.

Он снова улыбнулся, но улыбка вышла раскаленная добела.

— Ты знаешь, как я делаю свой Шум неслышимым, Тодд? — тихий, извилистый голос… — Чтобы никто вокруг не услышал мои тайны, все до последней?

— Нет…

Он наклонился ко мне.

— Минимальными усилиями.

И я уже кричал

— Назад!

…но

Снова оно, снова, прямо в центре моей головы:

Я ЕСМЬ КРУГ И КРУГ ЕСТЬ Я.

Но сейчас слова звучали по-другому…

Легкость…

Как дуновение…

Невесомое чувство, от которого в животе у меня становится легко-легко…

— Я вручаю тебе дар, Тодд, — его голос плывет сквозь мой разум, словно облако, полное огня. — Тот же дар, что я дал моим капитанам. Воспользуйся им. Воспользуйся им, чтобы победить меня. Я вызываю тебя. Попробуй!

Я смотрю в его глаза, в их тьму, черноту, которая проглатывает меня целиком…

Я ЕСМЬ КРУГ И КРУГ ЕСТЬ Я.

И больше я в целом свете не слышу ничего.

Ничего.

[ВИОЛА]

В городе царил зловещий покой. Мы с Желудем шагом продвигались вперед. Даже не только покой — тишина. Жители Нового Прентисстауна бежали куда-то в холодную ночь. Невозможно себе представить, в каком страхе они это сделали… не знать, что происходит, что тебя ждет.

Выехав на пустую площадь перед развалинами собора, я оглянулась. В вышине, над еще стоящей колокольней висел еще один зонд. Держался подальше от огненных спачьих стрел и следил за мной.

И это еще не все.

Мы переехали площадь и двинулись по дороге, которая вела на недавнее поле боя — все ближе и ближе к армии. И вот уже достаточно близко, чтобы их стало видно. Они ждали. Смотрели, как я еду к ним. Солдаты сгрудились у костров, сидя на вещевых мешках. Лица усталые, почти на всех печать потрясения; уставились на меня так, словно к ним из тьмы выехал призрак.

— Желудь, — шепнула я ему. — На всякий случай: плана у нас вообще-то нет.

Один из солдат встал при нашем приближении и наставил ружье.

— Стой где стоишь, — скомандовал он.

Совсем молоденький, волосы грязные, на лице — свежая рана, скверно зашитая при свете костра.

— Я желаю видеть мэра, — сказала я, стараясь держать голос ровно.

— Кого?

— Это кто такая? — спросил другой солдатик, тоже вставая — еще один мальчишка… возраста Тодда, возможно.

— Одна из ентих, террористов, — объяснил ему первый. — Приперлась бомбу ставить.

— Я не террорист, — твердо ответила я, глядя поверх голов, пытаясь высмотреть Тодда, расслышать его Шум через весь этот РЕВ…

— Слазь с коня, — приказал первый. — Живо.

— Моя имя Виола Ид, — сказала я (Желудь переступил с ноги на ногу). — Мэр… ваш президент меня знает.

— А мне плевать, как там тебя зовут, — сообщил первый. — Слазь, быстро!

Девочка-жеребенок, предупредил Желудь…

— Я сказал, слазь с коня!

Щелкнул затвор. И тогда я завопила:

— Тодд!

— Больше предупреждать не буду, — сказал солдат.

Кругом уже вставали остальные…

— ТОДД! — снова закричала я.

Второй солдат схватил мои поводья, другие наступали со всех сторон…

ПОДЧИНИСЬ! — прорычал Желудь, оскалившись, но солдат просто хватил его по голове прикладом.

— ТОДД!

Руки уже хватали меня, Желудь визжал ПОДЧИНИСЬ! ПОДЧИНИСЬ! но солдаты тащили меня вон с седла, а я держалась, держалась за него из последних сил…

— Отпустить, — велел голос, разом прорезав крики, хотя его даже никто не повышал.

Меня мгновенно выпустили, и я постаралась выровняться на седле.

— Добро пожаловать, Виола, — сказал мэр, когда толпа схлынула и между нами открылось пустое пространство.

— Где Тодд? — резко спросила я. — Что ты с ним сделал?

И услышала другой голос…

— Виола?

…на шаг позади… проталкиваясь мимо него, прямо-таки отпихнув с дороги тычком в плечо, ко мне пробирался… глаза огромные, оглушенные… но вот он, идет…

— Виола.

…протягивает ко мне руки и улыбается, и я тянусь тоже…

На секунду, на одну только быструю секунду, что-то странное у него в Шуме… легкое, мимолетное… проскочило и исчезло…

На один только миг, я едва услышала…

А потом всё смыли его чувства, и это снова был Тодд. Он сгреб меня в охапку и сказал:

— Виола.

[ТОДД]

— А тут Симона и говорит: у меня, дескать, есть идея получше.

Виола полезла в новую сумку, с которой приехала, и вытащила какие-то две плоские металлические штуковины. Маленькие такие, как камешки, которыми пекут блинчики на воде, округлые, сверкающие — и ложатся в ладонь, как будто для нее и сделаны.

— Коммы. Ну, коммуникаторы. Мы с тобой сможем говорить друг с другом, где бы мы ни были.

Один она протянула мне.

…Я на мгновение почувствовал ее пальцы, и меня всего опять захлестнуло облегчением. Облегчением от того, што я ее вижу, што она здесь, вот прямо тут, передо мной, и ее тишина все так же тянет меня за сердце; што она до сих пор как-то так… слегка смешно на меня смотрит.

На Шум мой на самом деле смотрит, куда же еще.

Я есмь круг и круг есть я. Он положил это мне в голову, такое легкое, исчезающее. Сказал: это такая «текника», и я ее могу сам тренировать, штобы быть таким же тихим, как он и его капитаны.

И на какую-то минуту, на какую-то минуту я думал, что я…

— Комм один, — сказала она в свой комм, и металлическая поверхность моего вдруг превратилась в экран с ладошку размером, а на нем — улыбающаяся Виолина физиономия.

Как будто я держал в руке ее саму.

Она усмехнулась и показала мне свой комм: там была уже моя физиономия, вся такая озадаченная.

— Сигнал идет через зонд, — она показала назад, в сторону города, где вдалеке над дорогой парила точка света. — Симона держит его подальше отсюда, чтобы никто не сбил.

— Умный ход, — заметил мэр, стоявший поодаль. — Можно мне посмотреть?

— Нет, — отрезала Виола, даже не глядя на него. — А если ты сделаешь вот так… — она нажала на угол устройства, — сможешь поговорить и с кораблем. Симона?

— Я тут, — сказала женщина, возникая на экране у меня в руке, прямо рядом с Виолой. — Вы там все в порядке? Мне тут на минуту…

— Со мной все хорошо, — перебила Виола. — Я с Тоддом. Это, кстати, он.

— О, Тодд. Рада познакомиться, — сказала женщина.

— Гм, — сказал я. — Привет?

— Я вернусь, как только смогу, — заверила ее Виола.

— Я буду присматривать за тобой. Тодд?

— А? — я так до сих пор и таращился на ее маленькое личико на экране.

— Позаботься там о Виоле, слышишь?

— Не извольте волноваться, — ответил я.

Виола снова что-то нажала на своем комме, и все лица исчезли. Она испустила долгий вздох и устало мне улыбнулась.

— Вот стоило тебя на пять минут оставить, и ты уже ускакал на войну?

Она это типа как в шутку сказала, но вот што интересно…

Интересно, уж не оттого ли, што я видел все эти смерти, Виола теперь выглядит как-то по-другому? Как бы более настоящая, более здесь… словно это самая потрясающая, невозможная вещь на свете, што мы с ней все еще живы, и в груди у меня так смешно и тесно, и я думаю Вот и она, здесь, со мной, моя Виола, приехала за мной, она здесь…

И я думаю, как же мне хочется взять ее за руку и никогда больше не отпускать, и чувствовать ее тепло, гладкость кожи, сжимать ее крепко-крепко и…

— У тебя такой забавный Шум, — она снова странно на меня посмотрела. — Весь размытый какой-то. Я чувствую, что там есть чувства… — она отвела взгляд, а мне почему-то краска в лицо бросилась ни с того ни с сего, — но ничего толком не прочесть.

Я уже собирался сказать ей про мэра, как я вроде бы на минутку отключился, а когда открыл глаза, мой Шум уже был светлее, тише…

Уже прямо рот открыл сказать…

— Это как с твоей лошадью, да? — она наклонилась поближе и понизила голос (видела, што Ангаррад стоит вся тихая — Желудь из нее даже обычного лошадиного «здрасьте» не вытянул, как в табуне положено). — Это из-за того, что ты видел?

И этого хватило штобы вся битва сразу вывалилась обратно в авангард моих мыслей ринулась как потоп со всем своим ужасом и какой бы там затуманенный ни был мой Шум она наверняка все поняла потому что схватила меня за руку и это была сама забота сама тишина и покой и мне вдруг захотелось свернуться там у нее в ладони навсегда и лежать до конца моих дней и плакать плакать плакать и глаза у меня сделались мокрые а она только выдохнула Тодд и вся доброта на свете была там так што мне даже глаза пришлось отвести и как-то так вышло што мы оба уже стояли и смотрели на мэра по ту сторону костра который внимательно за нами оттуда наблюдал…

Она вздохнула.

— Зачем же ты отпустил его, Тодд? — прошептала она.

— Выбора не было, — так же шепотом ответил я. — Спаклы наступали, а армия пошла бы в бой только с ним.

— Но спаклам-то нужен в первую очередь он, разве нет? Они же напали только из-за геноцида?

— В этом-то я как раз и не уверен, — пробормотал я и только сейчас по-настоящему впустил в свои мысли 1017, которого упорно оттудова гнал… и то, как сломал ему руку от ярости… и как вытащил его из кучи мертвых тел… и што бы я на самом деле ни сделал, хоть хорошее, хоть дурное, он теперь все равно хотел, штобы я умер…

Я посмотрел на нее.

— Што же нам теперь делать, Виола?

— Останавливать войну, вот что. Мистрис Койл говорила, у них уже было перемирие — надо попытаться заключить новое. Может быть, Брэдли и Симона смогут поговорить со спаклами. Объяснить им, что мы не все такие…

— Но што, если они снова нападут еще до этого? — мы снова посмотрели на мэра, который нам приветливо кивнул. — Он понадобится нам, штобы не дать спаклам нас всех поубивать тем временем.

— И он снова выйдет сухим из воды со всеми своими преступлениями, — Виола нахмурилась. — Потому что он нам нужен.

— У него армия, — напомнил я. — Они слушаются его. Не меня.

— А он слушается тебя?

Я вздохнул.

— Таков был план. Пока што он держит слово.

— Пока что, — тихо повторила она, потом вдруг зевнула и потерла глаза. — Я вообще не помню, когда в последний раз спала.

Я опустил глаза на свою руку — которая больше не держала её — и вспомнил, што она сказала Симоне.

— Так ты возвращаешься к ним?

— Придется, — кивнула она. — Надо найти мистрис Койл, пока она еще каких-нибудь пакостей не натворила.

Я снова вздохнул.

— Ладно. Но помни, что я сказал: я тебя не покину. Никогда. Даже у себя в голове.

И тогда она опять взяла меня за руку и ничего не сказала но ей и не надо, потомуш я знал… да, я знал ее а она меня и мы еще немного посидели вместе но куда деваться ей все же пора было уходить…

Виола неуклюже поднялась на ноги. Желудь еще разок боднул Ангаррад головой и подошел подхватить Виолу.

— Я буду тебе рассказывать, как у меня дела, — она помахала коммом. — И где я — тоже. Я вернусь, как только смогу.

— Виола? — подал голос мэр, подходя к нам от костра (она как раз уже успела вскарабкаться в седло).

— Что? — она закатила глаза.

— Я подумал, — сказал он непринужденно, будто заскочил одолжить яйцо-другое, — не будешь ли ты так любезна передать людям с твоего корабля, что я готов встретиться с ними в любой момент, когда им будет удобно.

— Да, это я им точно передам, — огрызнулась она. — А в ответ скажу вот что, — и ткнула пальцем в зонд, висящий вдалеке, в ночном небе. — Мы за тобой наблюдаем. Только тронь Тодда пальцем и будь уверен: орудия с корабля разнесут тебя на миллионы кусочков — просто потому, что я попросила. Ясно?

Клянусь, улыбка мэра сделалась только шире.

Виола подарила мне последний долгий взгляд и ускакала. Назад, через город — искать, где скрывалась сейчас мистрис Койл.

— Что за девушка, — рядом со мной возник мэр.

— Даже не смей говорить о ней, — отрезал я. — Никогда.

Это он пропустил мимо ушей.

— Уже почти светает. Отдохни хоть немного. Это был большой день.

— И я не хочу, чтобы он повторился.

— Боюсь, с этим мы сделать ничего не можем.

— Еще как можем, — теперь, когда Виола сказала, что из всего этого может найтись выход, мне стало гораздо лучше. — Мы снова заключим мир со спаклами. Тебе нужно просто сдерживать их, пока это не произойдет.

— Что, правда? — ему эта мысль, кажется, понравилась.

— Да, — уже жестче ответил я.

— Увы, это так не работает, Тодд. Они совершенно не заинтересованы в переговорах, пока думают, что находятся в позиции силы. С какой стати им заключать мир, если они уверены, что могут в любой момент нас уничтожить?

— Но…

— Не волнуйся, Тодд. Я знаю эту войну. Я знаю, как выиграть эту войну. Сначала ты показываешь врагу, что можешь его победить, а потом заключаешь любой мир, какой только пожелаешь.

Я даже начал ему што-то в ответ говорить, но на самом деле был слишком усталый, штобы спорить. Я вообще-то тоже не помнил, когда спал последний раз.

— А знаешь что, Тодд? — сказал мэр. — Держу пари, твой Шум уже стал немного тише.

и…

Я ЕСМЬ КРУГ И КРУГ ЕСТЬ Я.

Он снова послал мне это прямо в голову, и та же легкость, то же плывущее ощущение…

Ощущение, от которого Шум стихает…

О котором я не сказал Виоле ни слова…

(потомуш от него вопли войны стихают тоже, и я больше не вижу, как умирают люди, и…)

(и там ведь есть что-то еще, да?)

(тихое такое жужжание позади всего этого света)

— Не лезь ко мне в голову, — сказал я. — Я тебе говорил, если попытаешься снова меня контролировать…

— Я вовсе не у тебя в голове, Тодд, — возразил он. — В том-то и красота. Это все ты. Тренируйся, Тодд. Это дар.

— Не нужны мне от тебя никакие дары.

— Уверен, в том-то и дело, — все еще улыбаясь, заявил он.

— Мистер президент! — встрял, внезапно появляясь, мистер Тейт.

— Ах да. Капитан, — отозвался мэр. — Прибыли первые доклады шпионов?

— Пока нет, сэр. Ожидаем сразу после рассвета.

— И они сообщат нам, что наблюдают ограниченные передвижения к северу, над рекой, которая слишком широка, чтобы спаклы могли переправиться, и к югу, вдоль гряды холмов, которые слишком далеко, чтобы их можно было эффективно использовать, — мэр поднял глаза на холм. — А значит, нападать они будут вон оттуда, в этом нет сомнений.

— Но я к вам не за этим, сэр, — мистер Тейт протянул ему какую-то кипу сложенной ткани. — Оказалось непросто найти ее в развалинах собора. Но она оказалась совершенно нетронутой.

— Превосходно, капитан, — мэр принял ношу; в голосе его звучало неподдельное удовольствие. — Просто превосходно.

— Что это такое? — полюбопытствовал я.

Мэр развернул ткань и поднял повыше: это оказался нарядный с виду мундир и брюки к нему.

— Моя генеральская форма.

И на глазах у мистера Тейта, у меня и у всех солдат с ближайших бивуаков он стащил свой обычный мундир, заляпанный кровью и пылью, и натянул этот, идеально подогнанный, темно-синий, с золотой полосой вдоль каждого рукава. Разгладил его ладонями по всей длине и глянул на меня все с той же прыгающей в глазах довольной искоркой.

— Ну что ж, да начнется битва за мир.

[ВИОЛА]

Мы с Желудем возвращались по дороге… в город… через площадь… Небо на востоке тихо розовело под натиском надвигающейся зари.

Пока могла, я оглядывалась на Тодда… Но вскоре он пропал из виду. Я ужасно за него беспокоилась, за его Шум… Даже когда я отъезжала, в нем все еще была эта странная размытость, эта муть: деталей не разглядишь, но чувства все равно бушуют…

(даже те… ну, те самые, которые было видно всего-то с минуту, пока он не растерялся, не смутился — физические чувства, без слов, сосредоточенные на ощущении моей кожи, на том, как ему хотелось не прерывать контакт, от которых мне самой захотелось…)

…и я снова задумалась, не тот ли это самый шок, что и у Ангаррад? Увиденное в битве оказалось настолько плохим, что он захотел перестать его видеть, совсем, даже у себя в Шуме… — от одной этой мысли у меня просто сердце разрывалось.

Еще одна причина немедленно прекратить войну.

Я поплотнее запахнула бушлат, который мне выдала Симона. Стоял жуткий холод, я вся дрожала, но вместе с тем почему-то истекала потом — из краткого курса целительницы явствовало, что у меня поднимается температура. Подтянула рукав, заглянула под повязку: кожа вокруг браслета была воспаленная и красная.

А теперь от него к запястью еще и тянулись красные протуберанцы.

Которые означали инфекцию. Очень скверную инфекцию.

Которую даже пластырь победить не смог.

Я опустила рукав и попыталась не думать о том, что увидела. И о том, что не сказала Тодду, как ужасно это было, — тоже. Не думать.

Потому что мне все равно надо найти мистрис Койл.

— Так, — сказала я Желудю. — Она все время толковала про океан. Интересно, он правда так далеко, как она…

Я подскочила: это у меня в кармане пискнул и заворочался комм.

— Тодд? — я мгновенно выхватила аппарат из кармана, но это оказалась Симона.

— Возвращайся сюда немедленно, — сказала она.

— Почему? — встревожилась я. — Что случилось?

— Я нашла твой Ответ.

Прежде

[Возвращение]

Солнце уже почти собралось вставать, когда я дошел до провиантских костров и взял себе еды. Земля смотрела, как я беру миску и накладываю в нее жаркого. Их голоса открыты — вряд ли их можно закрыть и все еще оставаться частью Земли, — и я слышу, как они обсуждают меня, мысли распространяются от одного к другому, образуя одно мнение, потом другое, противоположное, потом опять возвращаются к первому — мне едва удавалось за ними поспевать.

А потом они приходят к решению. Одна из них подымается на ноги и протягивает мне большую костяную ложку, чтобы мне не пришлось просто хлебать жаркое из миски, через край, и за нею я слышу голоса Земли, их общий голос, который протягивает ее мне вместе с дружбой.

Я протягиваю руку, беру…

Говорю спасибо на языке Бремени…

И вот оно опять, легкое общее неудобство от языка, на котором я говорю, неприязнь к чему-то, столь чуждому, столь… индивидуальному, говорящему — слишком внятно — о чем-то постыдном. Его быстро замяли, заспорили в вихре голосов, но на мгновение — да, оно там было.

Я не взял ложку.

В спину мне несутся извиняющиеся голоса, но я ухожу и не оборачиваюсь. Иду по тропинке, которую нашел, — вверх, на каменистый холм у обочины дороги.

Земля в основном расположилась лагерем вдоль дороги, в плоской части долины, но на склоне тоже стоят наши — из тех краев, где Земля селится в горах, кому привычнее и знакомей на крутизне. А внизу — те, кто пришел из низин, от рек и спит теперь в наскоро вытесанных лодках.

Но какая разница — Земля же все равно одна, едина в себе, разве нет? В Земле нет иных, нет других — никаких они или те.

Есть только одна Земля.

А я — тот, кто стоит снаружи.

Дальше холм становится так крут, что приходится лезть. Вон там, чуть подальше, утес — можно сесть на него и сидеть, глядя на Землю внизу… как она сама может посмотреть через кромку холма и увидать внизу, под собою, Расчистку.

Место, где я могу остаться один.

Я не должен быть один.

Мой один особенный должен быть здесь, рядом со мной — есть со мной, борясь со сном, пока заря медленно высвечивает небо… Ждать следующей фазы войны.

Но моего одного особенного здесь нет.

Потому что моего одного особенного убила Расчистка, когда Бремя выгоняли из садов и подвалов, из запертых комнат, с половины слуг. Нас с одним особенным держали в садовом сарае, и когда в ночи к нам выбили дверь, один особенный вступил в бой. За меня вступил. За то, чтобы не дать им меня увести.

И оказался сражен. Зарублен тяжелым клинком.

А меня поволокли прочь. Я истошно щелкал — идиотские, негодные звуки, все, что нам осталось после того, как Расчистка заставила всех принять это их «лекарство». Звуки, совершенно не способные выразить, каково это — когда тебя отрывают от твоего одного особенного и кидают в толпу Бремени, согнанных со всех сторон… которым приходится повалить тебя наземь и придавить, чтобы не пустить назад, в этот сарай, где…

Чтобы тебя самого там не зарубили.

Я ненавидел за это Бремя. Ненавидел, что не дали мне умереть тогда же, на том самом месте, раз уж одного горя не хватило, чтобы положить конец моей жизни. Ненавидел за то, как они…

За то, как мы смирились со своей долей, как пошли туда, куда нам сказали, ели, что нам сказали, спали, где велели. За все это время мы однажды — только однажды! — дали сдачи. Ножу и тому, второму, что был с ним, громкому — он был больше, но казался моложе. Мы взбунтовались, когда этот, второй, застегнул ошейник на шее у одного из нас — из чистой жестокой забавы.

В тот момент, в тишине, Бремя вдруг снова друг друга поняло. На один миг мы снова стали едины, связаны…

Больше не одиноки.

И дали сдачи.

И некоторые из нас умерли.

И больше мы не сопротивлялись.

Ни когда группа Расчистки вернулась с ружьями и саблями. Ни когда нас построили и начали убивать. Стрелять нас, рубить нас, издавая этот их высокий цокот, который называется смех. Убивая молодых и старых, матерей и детей, отцов, сыновей. Если мы пытались дать отпор, нас убивали. Если не пытались — тоже убивали. Если мы бежали — нас убивали. И если не бежали — тоже.

Одного за другим одного за другим одного за другим…

И никакой возможности разделить этот ужас друг с другом. Никакой возможности скоординировать свои действия и защититься. Никакого утешения в смертный час.

Мы умирали одни. Каждый из нас — один.

Все — кроме одного.

Кроме 1017.

Прежде чем начать резню, они просмотрели наши браслеты и нашли меня. Они вытащили меня к стене и заставили смотреть. Слушать… как затихает щелканье Бремени, как трава промокает от крови… пока я не остался единственным выжившим Бременем в целом свете.

И тогда меня оглушили дубинкой по голове, и я очнулся в куче тел — со знакомыми лицами, руками, что несли мне утешение, устами, что делились едой, глазами, что пытались поделиться страхом…

Я очнулся, один среди мертвых… и они давили на меня, давили, душили…

А дальше там оказался Нож.

Он сейчас здесь…

Тащит меня наружу из кучи тел Бремени…

И мы вместе катимся наземь, а я — прочь от него…

Мы таращимся друг на друга, от дыхания в холоде виснут облачка…

Его голос распахнут настежь — ужасом, болью от того, что он видит…

Ужасом, болью, которые он чувствует всегда…

Ужасом, болью, которые грозят вот-вот захлестнуть его, в любой момент…

Но так и не захлестывают.

— Ты жив, — говорит он, и в нем такое облегчение, такое счастье, оттого что он видит меня посреди всей этой смерти, где я отныне один один один навек, он так счастлив, что я клянусь себе его убить…

И тогда он спрашивает меня о своем одном особенном…

Спрашивает, не видал ли я здесь, среди резни моего народа, одного из его народа…

И моя клятва делается нерушима.

Я показываю, что убью его…

Во всей слабости моего возвращающегося голоса я показываю, что я его убью…

И да, я убью…

Сейчас, я сделаю это прямо сейчас…

Ты в безопасности, говорит мне голос.

Я уже на ногах, в панике размахиваю кулаками.

Небо с легкостью ловит их в свои огромные руки. Вывалившись из кошмара этой грезы, я чуть не падаю вниз со своего утеса. Ему снова приходится меня ловить. Рука хватает меня ровно за браслет, и я кричу, пока он ставит меня на ноги; его голос окружает боль в моем, обволакивает ее, гасит, держит в объятиях, пока огонь в руке не унимается.

Все еще так больно? — мягко спрашивает Небо на языке Бремени.

Я тяжело дышу, у меня шок от возвращения в реальность, от того, что рядом обнаруживается Небо, от боли.

Да, все, что я могу сейчас ему показать.

Прости, что я так и не смог ее исцелить, показывает он. Земля удвоит свои усилия.

Усилия Земли лучше направить в другое русло, показываю я. Это отрава Расчистки, предназначенная для животных. Исцелить это могут только они, да и то не наверняка.

Земля многому учится у Расчистки, показывает Небо. Мы слышим их голос, даже когда они не слышат нашего. И учимся. В его голосе появляется неподдельное чувство. Мы спасем Возвращение.

Мне не нужно спасение, показываю я.

Ты не ХОЧЕШЬ спасения, это совсем другое. И к тому же это займет Землю.

Боль в руке отпускает, я тру ладонями лицо, пытаясь поскорее проснуться.

Я не собирался спать, показываю я. Я вообще не хочу спать, пока Расчистка не уберется отсюда навсегда.

И что, тогда в твои сны вернется мир? — озадаченно показывает Небо.

Ты не понимаешь, показываю я. Не можешь понять.

И снова его тепло окружает мой голос.

Возвращение не прав. Небо в силах разделить прошлое в голосе Возвращения, такова природа голоса Земли: все переживают опыт как один, ничто не забывается, а все вещи…

Это не то же самое, что быть там самому, перебиваю я, понимая, что груб. Воспоминание не равно событию.

Он умолкает, но тепло остается со мной.

Возможно, и нет, показывает он наконец.

Чего вы хотите? — показываю я, немного слишком громко, пристыженный его добротой.

Он кладет руку мне на плечо, и мы вместе смотрим, как внизу, вдоль дороги, расстилается Земля: справа — до самого края холма, нависающего над Расчисткой, а слева — докуда только хватает глаз, за излучину реки и еще того дальше, я знаю.

Земля отдыхает, показывает Небо. Земля ждет. Ждет Возвращения.

Я не показываю ничего.

Ты — от Земли, показывает он. Ты — один из нас, сколь бы отдельным себя сейчас ни ощущал. Но это не все, чего ждет сегодня Земля.

Я смотрю на него.

Что-то изменилось? Мы будем атаковать?

Еще не сейчас, показывает он. Но есть много способов воевать.

Он открыл свой голос и показал мне, что сейчас видят глаза других по всей Земле…

В свете нового солнца, текущем в самые глубокие долины…

И я вижу тоже.

Я вижу грядущее.

И ощущаю свою собственную маленькую искорку тепла.

[ВИОЛА]

— Можешь представить место безопаснее, моя девочка? — сказала мистрис Койл.

После звонка Симоны мы с Желудем со всех ног припустили обратно на холм.

Где успел расположиться лагерем Ответ.

Холодное солнце вставало над поляной, битком набитой телегами, людьми и первыми кострами. Уже и полевую кухню успели поставить, где теперь мистрис Надари и мистрис Лоусон деловито распределяли припасы и выдавали пайки — с синими «О» на груди. А у кое-кого еще и на лицах — вон их несколько виднеется в толпе. Магнус и другие, из знакомых, ставили палатки. Я помахала Уилфу, который занимался скотиной. С ним была Джейн, которая так жизнерадостно замахала в ответ, что я испугалась, она себе руку вывихнет.

— Может, твои друзья и не хотят лезть в нашу войну, — заявила мистрис Койл с припаркованной прямо у трапа корабля телеги (там она устроила себе постель и там же сидела теперь, поедая завтрак). — Но если мэр или спаклы вздумают напасть, они наверняка захотят как-то себя защитить.

— Наглости тебе не занимать, — сердито бросила я, не слезая с Желудя.

— Не занимать, — согласилась она, отправляя в рот еще ложку каши, — потому что наглость, она же выдержка, — это то, что поможет сохранить жизнь моим людям.

— Ага. Пока ты не решишь снова кем-то пожертвовать.

— Думаешь, ты меня знаешь, — она прожгла меня взглядом. — Думаешь, я злая, жестокая и вообще тиран. Да, мне приходилось принимать трудные решения, но у них всегда была только одна цель, Виола. Избавиться от этого человека и вернуть Убежище, каким мы знали его когда-то. Вовсе не резня ради резни. И не бессмысленное жертвоприношение хороших людей. Как ни удивительно, это всегда была та же цель, что и у тебя, моя девочка. Мир.

— Вот только средства у тебя чересчур военные.

— У меня взрослые средства, — покачала головой она. — А взрослые средства не милы и не добры. Зато они помогают добиться цели, — она кивнула кому-то у меня за спиной. — Доброе утро.

— Доброе утро.

По трапу спустилась Симона.

— Как он? — спросила я.

— Разговаривает с конвоем. Пытается выяснить, есть ли от этого какое-то лекарство, — она скрестила руки на груди. — Пока безрезультатно.

— У меня лекарство было, но все вышло, — сообщила мистрис Койл. — Но есть природные средства, они помогают смягчить острое состояние.

— Держись от него подальше — предупредила я.

— Я целитель, Виола, — напомнила она, — нравится тебе это или нет. Я и тебя была бы не прочь исцелить — это ведь лихорадка, как я погляжу.

Симона встревоженно поглядела на меня.

— Она вообще-то права, Виола. Ты плоховато выглядишь.

— Эта женщина меня больше пальцем не тронет, — отрезала я. — Никогда.

Мистрис Койл тяжело вздохнула.

— Даже в порядке возмещения убытков, моя девочка? Как первый знак примирения между нами?

Я испытующе посмотрела на нее… Ведь и правда, превосходная целительница… как она сражалась за жизнь Коринн… как смогла одной силой воли превратить горстку целительниц и дезертиров в армию, способную, как она и сказала, свергнуть мэра, не подоспей вдруг спаклы…

Но и о бомбах я тоже не забыла, вот в чем закавыка.

Особенно о той, последней.

— Ты пыталась убить меня.

— Я пыталась убить его, — вздохнула она. — Разница есть.

— Для новеньких местечко будет? — сказал позади новый голос.

Мужчина, с ног до головы в пыли, униформа драная и хитрые глаза. Их-то я и узнала.

— Айвен?

— Продрал я глаза в соборе, а у вас тут война в полный рост.

За ним другие уже тянулись к полевой кухне — те, кто пытался помочь нам с Тоддом свергнуть мэра… кого оглушила Шумовая атака мэра… Айвен тогда упал последним.

Не могу сказать, что я сильно ему обрадовалась.

— Тодд говорил, ты всегда на той стороне, где сила.

— Потому-то я до сих пор и жив, — он мне чуть ли не подмигнул.

— Добро пожаловать, — решительно вмешалась мистрис Койл, будто это она тут командовала.

Айвен благодарно кивнул и пошел питаться.

Я посмотрела на нее: она улыбалась. Улыбалась тому, что я сказала — про силу.

Потому что на сей раз он пришел к ней.

[ТОДД]

— Очень умно, — похвалил мэр. — Именно это я бы и сделал на ее месте. Попытался перетянуть наших новых поселенцев на свою сторону.

Виола первым делом позвонила мне и рассказала, што у них на холме объявился Ответ. Я попытался скрыть это от мэра, держа Шум легким, светлым — и все это без малейших усилий.

Ясное дело, он меня все равно услышал.

— Нет никаких сторон, — отрезал я. — Больше не может быть сторон. Сейчас все мы — против спаклов.

На это он сказал только «м-м-м-м».

— Мистер президент? — это мистер О’Хеа явился с очередным докладом.

Мэр жадно уткнулся в него голодными глазами.

Потомуш до сих пор ничего не произошло. Он, наверное, ждал, што новая битва начнется прямо с рассветом, но холодное солнце уже успело вскарабкаться на небосклон, а ничего так и не случилось. Вот и полдень подоспел — и опять ничего. Будто и не было вчера никакой резни.

(только вот она была)

(а у меня в голове… у меня в голове она шла до сих пор…)

(Я есмь круг и круг есть я, подумал я так легко, как только мог)

— Не слишком информативно, — сказал мэр мистеру О’Хеа.

— Есть сообщения о возможных маневрах к югу…

Мэр сунул ему обратно бумаги, прервав на полуслове.

— Ты отдаешь себе отчет, Тодд, что, если они начнут наступление всеми силами сразу, мы ничего не сможем поделать? У наших орудий рано или поздно кончатся боеприпасы, люди все будут убиты, но и тогда неприятеля будет более чем достаточно, чтобы стереть наши остатки с лица земли, — он задумчиво клацнул зубами. — Так чего же они не наступают?

Он повернулся к мистеру О’Хеа.

— Велите людям подойти ближе.

Тот удивленно воззрился на него.

— Но, сэр…

— Нам нужна информация.

Мистер О’Хеа секунду смотрел на него.

— Есть, сэр, — сказал он и зашагал прочь, но было видно, что приказу этому он не слишком рад.

— Возможно, спаклы думают не как ты, — сказал я. — Может быть, их цель — не просто война.

— Ты уж прости меня, Тодд, — расхохотался он, — но ты не знаешь нашего врага.

— Возможно, ты тоже. Не так хорошо, как ты думаешь, во всяком случае.

Он перестал ржать.

— Я уже их бил, Тодд. И побью снова, даже если с тех пор они стали и умнее, и лучше, — он стряхнул какую-то пылинку со своих генеральских брюк. — Они нападут, помяни мое слово, и когда они это сделают — я их побью.

— И тогда мы заключим мир, — твердо закончил я.

— Да, Тодд, — согласился он. — Как скажешь.

— Сэр? — на сей раз это был мистер Тейт.

— Ну, в чем дело? — развернулся мэр.

Но мистер Тейт не смотрел на нас. Он смотрел нам за спины, за армию… где мужской РЕВ уже тоже менялся при виде…

Мы с мэром повернулись посмотреть.

И на какую-то секунду, клянусь, я глазам своим не поверил.

[ВИОЛА]

— Я правда думаю, что мистрис Койл стоит на это взглянуть, Виола, — встревоженно сказала мистрис Лоусон, перебинтовывая мне руку.

— Вы и сами прекрасно справляетесь, — возразила я.

Дело было в импровизированном доме… комнате исцеления на борту нашего разведчика. Пока утро раскачивалось, мне и вправду становилось все хуже. И наконец я отправилась искать мистрис Лоусон, а та чуть в обморок не упала, когда увидела мою руку. На бегу испросив разрешения у Симоны, она потащила меня на корабль и кинулась жадно читать инструкции ко всем новым приборам, которые они привезли.

— Это самые сильные антибиотики, какие мне удалось найти, — сказала она, заканчивая повязку.

Вместе с лекарством под кожу поползла прохлада. Красные щупальца уже тянулись в обе стороны от браслета.

— Теперь нам остается только ждать.

— Спасибо, — пробормотала я, но она меня вряд ли услышала, так как снова бросилась прочесывать местный медицинский арсенал.

Лоусон всегда была самой доброй из мистрис. Маленькая, кругленькая, в Убежище она отвечала за педиатрию. И больше всего на свете хотела одного: чтобы люди рядом с ней перестали страдать.

Я оставила ее заниматься своим делом и потопала по трапу обратно на поляну, где лагерь Ответ уже выглядел так, будто стоял тут всю жизнь. Сверху над ним нависала ястребиная тень корабля. Ряды и ряды аккуратных палаток, костров, провиантских складов, точек сбора. И утра, можно сказать, не прошло, а лагерь уже ничем не уступал тому, который я увидела первым, в копях. Кто-то радостно со мной здоровался, когда я шла между палатками, но другие делали вид, будто не замечают. Не понимали, стало быть, какую роль я во всем этом играю.

Этого я вообще-то и сама не понимала.

К мистрис Лоусон я пошла только потому, что собиралась тут же ехать обратно, к Тодду… хотя устала уже настолько, что, чего доброго, могла заснуть прямо в седле. За утро я успела уже дважды с ним переговорить. Голос через комм получается жестяной и далекий-далекий, а Шум — сильно приглушенный, задавленный в маленьких коммовских динамиках Шумом всей окружающей его армии.

Но хотя бы лицо его увидеть — и то хорошо.

— Это, стало быть, все твои друзья? — осведомился Брэдли, оказываясь вдруг позади меня.

— Привет! — я прямо бросилась ему на шею. — Как ты себя чувствуешь?

Громко, сказал его Шум, а Брэдли даже чуть улыбнулся — он и правда был сегодня поспокойнее, не настолько в панике.

— Ты привыкнешь, — пообещала я. — Слово даю.

— Хочу я того или нет, ага.

Он отвел мне прядку с глаз. ТАКАЯ ВЗРОСЛАЯ, сказал Шум. И ТАКАЯ БЛЕДНАЯ. И показал мне меня — из прошлого года, на классе по математике. Такую маленькую, такую чистую, что я невольно расхохоталась.

— Симона разговаривает с конвоем, — сообщил он. — Они согласны, что нужен мирный подход. Мы попробуем встретиться с этими спаклами и предложить гуманитарную помощь местному населению. Последнее, что нам нужно, — это оказаться втянутыми в войну, которая к нам не имеет никакого отношения, — он крепко сжал мне плечо. — Ты была совершенно права, Виола, пытаясь не дать нам вмешаться.

— Хотела бы я знать, что нам теперь делать, — я постаралась отстраниться от его похвалы, вспомнив, как близко подошла к тому, чтобы выбрать другой вариант… — Я хотела выяснить у мистрис Койл, как сработало первое перемирие, но…

Тут я умолкла, потому что к нам кто-то бежал через поляну, оглядываясь по сторонам, разыскивая знакомое лицо… потом увидел корабль, увидел меня и припустил со всех ног…

— Это кто там? — спросил Брэдли, но я уже оторвалась от него, и…

Потому что это был…

— ЛИ!!! — закричала я и кинулась навстречу.

ВИОЛА, вопил его Шум, ВИОЛА, ВИОЛА, ВИОЛА, и вот мы встретились, и он схватил меня и закружил в выжимающем весь воздух из легких объятии, от которого у меня тут же заболела рука.

— Слава богу!

— Ты как? Ты цел? Где ты…

— Река! — едва дыша, перебил меня он. — Что творится с рекой?

Он посмотрел на Брэдли, назад на меня. Шум встал волной, а за ним и голос.

— Вы что, не видели реку?!

[ТОДД]

— Но как? — я таращился на водопад…

Который на глазах делался все тише и тише…

И уже почти начал совсем иссякать…

Спаклы поворачивали реку вспять.

— Очень умный ход, — сказал сам себе мэр. — Просто очень умный.

— Што? — я почти заорал ему в лицо — Што они такое делают?

Вся армия до последнего солдата уже смотрела туда — РЕВ стоял такой, што не услышишь — не поверишь… — в панике следя за тем, как водопад превращается в тонкую струйку, словно там, наверху, кто-то взял и закрутил кран, и река внизу съеживалась, и вот уже там, где лежал берег, были только футы и футы сырой грязи…

— Ни слова от наших шпионов, так, мистер О’Хеа? — вопросил мэр отнюдь не довольным голосом.

— Ни единого, сэр, — отрапортовал тот. — Если это дамба, она должна быть очень далеко. Гораздо выше по течению.

— Значит, нам надо выяснить в точности, что там происходит, не так ли?

— Сейчас, сэр?

Мэр так на него посмотрел, што тот отдал честь и смылся с рекордной скоростью.

— Да што происходит-то? — взвыл я.

— Они хотят осады, Тодд, — объяснил мэр. — Вместо того чтобы сражаться в открытом бою, они лишили нас воды и теперь просто подождут, пока мы ослабеем и они смогут пройти по нам пешком, — кажется, он почти гневался. — Им не это полагалось делать, Тодд. И им такой ход с рук не сойдет. Капитан Тейт!

— Сэр! — рявкнул Тейт, который стоял рядом и смотрел вместе с нами.

— Стройтесь в боевые порядки.

— Сэр? — донельзя удивился тот.

— Какие-то проблемы с исполнением приказа, капитан?

— Бой на холме, сэр… Вы же сами говорили…

— Это было до того, как враг отказался играть по правилам.

Слова мэра плыли по воздуху, кружились, проникали в головы солдат по всему периметру лагеря…

— Каждый солдат исполнит свой долг, — продолжал мэр. — Каждый будет биться, пока мы не победим. Они не ожидают, что мы обрушимся на них так внезапно и жестко, — фактор неожиданности на нашей стороне. Вам все ясно?

— Да, сэр, — и мистер Тейт кинулся в лагерь, выкрикивая приказы.

Ближайшие к нам полки уже вооружались и строились.

— Готовься, Тодд, — мэр проводил его взглядом. — Сегодня мы расставим все точки над «i».

[ВИОЛА]

— Как? — вырвалось у Симоны. — Как они это сделали?

— Вы можете послать наверх зонд? — спросила мистрис Койл.

— Они его снова собьют, — возразил Брэдли, набирая что-то на пульте дистанционного управления.

Мы все собрались вокруг трехмерной проекции, в тени от крыла корабля: я, Симона, Брэдли, Ли… мистрис Койл, конечно. И из Ответа стал подтягиваться народ, как только прошел слух.

— Так, смотрим, — проекция сделалась еще больше.

В толпе ахнули. Река практически пересохла, водопад иссяк. Ракурс пошел выше, но разглядеть удалось только то, что и над водопадом река исчезает на глазах, а на дороге сплошной бело-глиняной массой раскинулась армия спаклов.

— А другие источники воды здесь есть? — сразу же спросила Симона.

— Мало, — ответила мистрис Койл. — Пара прудов и родников, но…

— Значит, у нас большие проблемы, — перебила Симона. — Так?

— Ты думаешь, у нас только теперь большие проблемы? — Ли наградил ее остолбенелым взглядом.

— А я вам говорила, что их не стоит недооценивать, — сказала Брэдли мистрис Койл.

— Нет, — отрезал Брэдли. — Вы нам говорили разбомбить их к чертям, даже не пытаясь заключать никакое перемирие.

— И скажете, я была не права?

Брэдли поколдовал с настройками. Зонд взмыл выше в небо и показал еще больше спачьей армии — тысячи, тысячи, протянувшиеся вдоль дороги. В толпе снова заахали — до Ответа, наконец, стало доходить, сколько там на самом деле спаклов.

— Нам их всех не убить, — покачал головой Брэдли. — Мы бы только подписали себе смертный приговор.

— Что сейчас делает мэр? — сдавленно поинтересовалась я.

Брэдли поменял угол обзора. Армия мэра строилась в боевые порядки.

— Нет, — с присвистом прошептала мистрис Койл. — Не может быть.

— Чего не может быть? — чуть не выкрикнула я. — Чего?

— Он не может сейчас атаковать. Это форменное самоубийство.

Пикнул комм, я выхватила его из кармана.

— Тодд?

— Виола? — его встревоженное лицо оказалось у меня в ладони.

— Что у вас происходит? Ты в порядке?

— Река, Виола… Она…

— Мы ее видим. Следим прямо отсюда…

— Водопад! Они в водопаде!

[ТОДД]

В тени под исчезающим водопадом протянулась череда огней — вдоль той самой тропинки, где прошли когда-то мы с Виолой, убегая от Аарона… мокрой, скользкой каменной тропинки за рушащейся стеной воды, что вела в заброшенную церковь в кармане скалы. На внутренней стене большой белый круг и два маленьких… эта планета и две кружащие вокруг нее луны — вон они, светятся над цепочкой огней, бегущей вдоль… теперь уже просто мокрого утеса.

— Ты их видишь? — спросил я у Виолы через комм.

— Погоди, — ответила она.

— Тот бинок все еще при тебе, Тодд? — подал голос мэр.

Я совсем забыл, што отобрал бинок у него обратно… — побежал к Ангаррад, которая по-прежнему молча стояла у моей поклажи.

— Не волнуйся, девочка, — сказал я ей, роясь у себя в сумке, — я смогу тебя защитить.

Бинок я отыскал, но к мэру назад не пошел, а жадно вперился в него сам. Нажал какие-то кнопки, приблизил картинку…

— Мы их видим, Тодд, — сказала Виола из комма. — Это группа спаклов, они на той тропинке, по которой мы тогда бежали…

— Знаю-знаю, — ответил я. — Я их тоже вижу.

— Что ты видишь, Тодд? — рядом нарисовался мэр. — Что они там такое несут?

— Типа лука, кажется… — попробовал разглядеть я. — Но только они не похожи на…

— Тодд! — вскрикнула она, и я посмотрел поверх биноков…

Одно пятнышко света оторвалось от цепочки, выстрелило прямо из-под церковного символа и теперь медленной дугой спускалось к речному ложу…

— Что это там? — снова подал голос мэр. — Слишком большое для стрелы.

Я снова уткнулся в бинок и стал водить им, выискивая это световое пятно, с каждой секундой приближающееся к нам…

Ага, вот оно…

С виду как-то… колышется, што ли… мерцает, то пригаснет, то снова вспыхнет…

Теперь уже все следили глазами его полет, крутой аркой над последними жалкими струйками воды.

— Тодд?

— Да что это там такое, Тодд? — прорычал над ухом мэр.

А я все смотрел через бинок…

Как огонек чертит воздух…

Меняет траекторию…

И берет курс на армию…

На нашу армию…

И уже совсем не мигает…

Он вращается…

И огонек уже больше не огонек…

А огонь.

— Нам нужно вернуться! — сказал я, не отрывая бинока от глаз. — Вернуться в город.

— Оно летит прямо к вам, Тодд! — закричала в комме Виола.

Терпение у мэра лопнуло, и он попытался вырвать у меня бинок…

— Эй! — заорал я…

И отвесил ему правой в скулу…

Он отшатнулся, больше удивившись, чем пострадав…

Но позади уже подымался крик, и на него-то мы и оглянулись…

Крутливый огонь добрался до армии…

Толпа солдат попыталась расступиться, убраться с дороги, потому што он пер прямо на них…

И летел к нам…

Ко мне летел…

Но на пути было слишком много народу…

И этот чертов огонь, крутясь и слепя, шел прямо через них…

На уровне головы…

И первых солдат, кого он коснулся, разорвало практически пополам…

Но он не остановился…

Он, еть, и не думал останавливаться…

Даже вращение не сбавило оборотов…

Он прожигал себе дорогу через строй солдат, словно спички чиркал…

Уничтожая все на своем пути…

Заливая людей по обе стороны липким белым пламенем…

И все равно летел вперед…

На той же бешеной скорости…

Прямо на меня…

На меня и мэра…

И бежать…

Было…

Некуда…

— Виола! — закричал я…

[ВИОЛА]

— Тодд! — закричала я при виде этого огня, который описал дугу по воздуху и врезался в гущу солдат…

Насквозь… гущи солдат…

Сзади, где люди тоже смотрели в проекцию, послышались вопли ужаса.

Огонь резал толпу пополам легко, словно кто-то линию ручкой рисовал, — еще и дугу загибал… рвал солдат на куски, отправлял тела в полет, обмазывал все поблизости от себя жидким огнем…

— Тодд! — истошно заорала я в комм. — Убирайся оттуда!

Но я даже лица его больше не видела — только огонь, проедавший себе путь через проекцию, убивающий все на пути, а потом…

А потом он взял и взмыл.

— Что за черт? — выдохнул рядом со мной Ли.

Огонь резко пошел вверх, вон из толпы, бросив вдруг убивать людей…

— Закладывает новую траекторию, — прокомментировал Брэдли.

— Что это такое? — обратилась Симона к мистрис Койл.

— Понятия не имею. Никогда раньше не видела, — ответила та, не в силах оторвать взгляд от проекции. — Очевидно, спаклы времени зря не теряли.

— Тодд? — сказала я в комм.

Но ответа не получила.

Брэдли большим пальцем нарисовал квадрат на экране пульта. В проекции появилась рамка, захватила эту огненную штуковину, увеличила и сместила вбок от главной картинки. Еще какие-то настройки, и она, наконец, замедлилась. Огонь горел на вращающейся, состоящей из лезвий восьмерке, такой яркой и злой, что на нее даже смотреть было трудно…

— Она летит обратно, к водопадам! — Ли ткнул пальцем в проекцию, где огненная штука взлетела над армией, закладывая дугу и все так же умопомрачительно быстро.

Она поднялась еще выше в воздух, завершая широченную окружность, вдоль холма с зигзагообразной дорогой и направилась к каменной полке под теперь уже окончательно пересохшим водопадом. Горя и крутясь. Теперь там было видно спаклов, десятки их — они стояли с новыми горящими штуками на изготовку, натянув луки. Когда первая полетела прямо на них, они и глазом не моргнули. Вот уже можно было разглядеть спакла с пустым луком, который ее и запустил…

Он перевернул лук вверх тормашками, показав загнутый крюк на нижнем его конце, и идеальным движением изловил летящую восьмерку, вынул ее уверенным движением из воздуха и мгновенно перезарядил, готовый стрелять снова. Высотой она, надо сказать, была в полный его рост.

В отраженном свете горящих штук было видно, что руки и все тело у спаклов покрыты толстым, но гибким слоем глины, защищающим от ожогов.

— Тодд? — повторила я в комм. — Тодд, ты там? Вам надо бежать! Тодд, беги…

А тем временем на приближенном кадре все спаклы подняли луки…

— Тодд! — заорала я. — Ответь мне!

И как один…

Выстрелили…

[ТОДД]

— ВИОЛА! — закричал я…

Но комма у меня больше не было и бинока тоже…

Их у меня вышибла из рук стена бегущих солдат, толкающихся, отпихивающих друг друга с дороги и орущих…

И горящих…

Вертлявый огонь пропахал дугу через толпу прямо передо мной, убивая так быстро, што убитые не успевали даже понять, што с ними произошло, и обливая огнем на два-три ряда в обе стороны…

И в тот самый миг, когда я сам должен был лишиться головы…

Он ушел вверх.

Ушел вверх и стал закладывать обратную дугу…

Возвращаясь на полку за водопадом, из которой вылетел…

Я завертелся на месте, пытаясь понять, куда бежать…

И тут поверх всего солдатского ора…

Услышал визг Ангаррад…

И я развернулся, и, толкаясь, пихаясь, расшвыривая людей, стал пробираться к моей лошади…

— Ангаррад! АНГАРРАД!

Но ее нигде не было видно…

Зато слышно — перепуганный, пронзительный визг…

Я ринулся в толпу с новой силой…

Но тут меня схватили за воротник…

— Нет, Тодд! — проорал мэр, оттаскивая меня назад.

— Мне надо к ней! — рявкнул я и вырвался…

— Нам надо бежать!

И поскольку мэр ни за что, никогда бы такого не сказал, я повернулся посмотреть на него…

Но его взгляд был устремлен к водопаду…

И я проследил его тоже…

И…

И…

Святый боже…

Расширяющаяся арка огня неслась на нас от утеса…

Спаклы выпалили изо всех луков сразу…

Десятки луков…

…способных оставить от нашей армии пустое место… только пепел и куски тел…

— Скорее! — прокричал мэр, снова хватая меня. — В город!

Но я уже увидел прореху в толпе и в ней Ангаррад…

Она в ужасе встала на дыбы…

Вытаращив глаза, она пыталась вывернуться из хватающих ее со всех сторон рук…

И я прыгнул за ней…

…прочь от мэра…

Все пространство меж нами было битком набито солдатней…

— Я здесь, девочка! — и я поднажал еще сильнее…

Но она только кричала, кричала…

Я добрался до нее и сдернул солдата, уже почти взобравшегося в седло…

Вращающиеся огни были все ближе… ближе…

Чертя дуги в обе стороны на сей раз…

Заходя с разных сторон…

Беря в клещи…

Солдаты метались во все стороны сразу — в сторону города, к реке, где по грязи еще текла утлая струйка, и даже назад, к расчерченному зигзагом холму…

— Беги, моя девочка! — прошептал я.

Когда крутящиеся огни накрыли нас…

[ВИОЛА]

— Тодд! — снова крикнула я…

Одни огни пошли прямо над рекой, другие — дугой вдоль окаймлявших долину холмов…

Забирая армию в клещи с обеих сторон…

— Где он?! — завопила я. — Ты его видишь?

— Я в этой неразберихе вообще ничего не вижу, — ответил Брэдли.

— Мы должны что-то сделать!

Мистрис Койл поймала мой взгляд, впилась глазами в лицо, цепко, изучающе…

— Тодд? — я переключилась на комм. — Ответь мне, пожалуйста!

— Они долетели до армии! — вскрикнул Ли.

Все воткнулись обратно в проекцию…

Где летучие и крутящиеся огни резали бегущих людей во всех направлениях…

Они доберутся до Тодда…

Они его убьют…

Они там всех до последнего поубивают…

— Мы должны это остановить! — сказала я.

— Виола… — предостерегающе начал Брэдли…

— Как остановить? — в голосе у Симоны была все та же, прежняя мысль…

— Да, Виола, — подхватила мистрис Койл, глядя прямо мне в глаза, в самую глубину. — Как остановить?

Я снова уставилась в проекцию… на армию, которая горела и умирала у меня на глазах…

— Они убьют твоего мальчика, — мистрис Койл словно читала мои мысли. — На сей раз без вариантов.

Она видела мое лицо…

Видела, как я об этом думаю…

Снова об этом думаю…

Думаю обо всей этой смерти.

— Нет, — прошептала я. — Нельзя…

Или все-таки можно?

[ТОДД]

ВВВУХХХ!

Один крутящийся огонь пронесся слева, совсем рядом с нами. С солдата, попытавшегося пригнуться, слетела голова…

Я повис на поводьях у Ангаррад, но она снова в панике вскинулась на дыбы, выкатив глаза, сверкая белками; в Шуме один сплошной пронзительный визг, который я едва мог вынести…

Второй огонь ВВВУХХХнул поперек дороги впереди, поливая все вокруг жидким пламенем, и Ангаррад так перепугалась, што оторвала меня, висящего на поводьях, от земли, и мы с ней оба ввалились прямо в гущу толпы…

— СЮДА! — закричал кто-то сзади.

Мэр…

…а крутящийся огонь, между тем, превратил в горящую стену десяток людей прямо за нами…

И вот когда он, мэр, это прокричал, ноги словно сами развернули меня к нему лицом — как дернуло что-то…

Но я заставил себя вернуться к Ангаррад…

— Идем, девочка! Идем! — заорал я, пытаясь заставить ее двигаться — хоть куда-нибудь, хоть как-то…

— ТОДД! БРОСЬ ЕЕ!

Мэр уже каким-то образом успел оказаться на Морпете и теперь скакал между людьми и уворачивался от очередного огненного колеса, как раз решившего загнуть траекторию обратно, в небо…

— В ГОРОД! ВСЕ В ГОРОД! — крикнул он солдатам.

Вонзая это прямо им в Шум…

Прямо мне в Шум…

Пробиваясь в него насквозь по лезвию тихого, настойчивого гула…

И я снова ударил его, отбросил прочь у себя в голове…

Но солдаты рядом лишь побежали еще быстрее…

Крутящиеся огни все еще неслись по небу, словно пикирующие на жертву птицы…

Но сейчас они возвращались туда, откуда пришли…

Повсюду горели люди, но те, что пока оставались в живых, тоже заметили, что огни улетают…

Что у нас есть несколько секунд до новой атаки…

И люди бежали, бежали в сторону города, и первые уже устремлялись вперед по дороге, где мэр орал во все горло…

— ТОДД! ТЫ ДОЛЖЕН БЕЖАТЬ!

Но Ангаррад все еще вопила и взбрыкивала, пытаясь вырваться из моей хватки…

А у меня сердце рвалось пополам…

— ИДЕМ ЖЕ, ДЕВОЧКА! НУ!

— ТОДД!

Но я не собирался бросать Ангаррад…

— Я ЕЕ НЕ БРОШУ! — крикнул ему я…

Потому что, черт меня возьми, не брошу, и все…

Я уже бросил Мэнчи…

Я оставил его, ушел…

И больше я этого не сделаю…

Я оглянулся…

Он скакал прочь, взяв курс на город…

С остальными своими людьми…

Нас с Ангаррад оставили одних в быстро пустеющем лагере…

[ВИОЛА]

— Мы не станем запускать ракету, — сказал Брэдли (Шум у него просто ревел). — Это решение мы уже приняли и менять не будем.

— Так у вас и ракеты есть? — изумился Ли. — Тогда какого черта вы ими не пользуетесь?

— Потому что мы хотим заключить мир с этим видом! — заорал, наконец, Брэдли. — Если мы откроем огонь, последствия будут катастрофические!

— Они уже катастрофические, прямо сейчас, — напомнила мистрис Койл.

— Катастрофические для армии, против которой вы просите нас выступить. Катастрофические для армии, которая сейчас атакует…

— Брэдли… — вмешалась Симона.

Он развернулся к ней (Шум был полон до ужаса грубых слов).

— На нашей ответственности почти пять тысяч человек. Ты правда хочешь, чтобы они проснулись и обнаружили себя посреди безнадежной войны, которую невозможно выиграть?

— Да вы же уже по уши в войне! — вставил Ли.

— Нет! — еще громче отрезал Брэдли. — И именно поэтому у нас еще есть шанс вытащить из нее остальных.

— Вам всего только и нужно, что наглядно показать: спаклам есть о чем беспокоиться почище пушек мэра, — почему-то мистрис Койл сказала это мне, а не Брэдли с Симоной. — В первый раз нам удалось заключить с ними мир, моя девочка, потому что мы были на позиции силы. Именно так работает война. Именно так устроено перемирие. Мы показываем им, что обладаем силой, превышающей всякое их воображение, и после этого они делаются куда более готовыми к переговорам.

— А потом возвращаются через пять лет, когда сами станут сильнее, и убивают всех людей на этой планете, — закончил за нее Брэдли.

— За пять лет вполне можно навести мосты между нашими племенами и сделать так, что в новой войне не будет никакой необходимости, — отбрила мистрис Койл.

— Что у вас изумительно получилось в прошлый раз, как я погляжу!

— Да чего вы ждете-то? — решил подать голос Айвен из толпы; несколько человек к нему тут же присоединилось. — Пальните в них ракетой, и дело с концом!

— Тодд, — прошептала я и снова уставилась на проекцию.

Огни уже летели обратно, к водопаду, их ловили и перезаряжали…

И тут я его увидела…

— Он один! — закричала я. — Они бросили его там одного!

Армия спешно отступала по дороге назад, к городу, — толкаясь и стремясь поскорее добраться до деревьев…

— Он пытается спасти свою конягу! — сказал Ли.

Я снова защелкала коммом.

— Черт, Тодд! Ответь мне немедленно!

— Моя девочка! — мистрис Койл даже пальцами прищелкнула, чтобы привлечь мое внимание. — Мы снова достигли того критического момента, когда у тебя и твоих друзей есть шанс — второй шанс сделать выбор.

Шум Брэдли издал яростный звук; он повернулся к Симоне за помощью, но ее глаза метались по толпе — по толпе, которая окружала нас со всех сторон, требуя открыть огонь.

— Не вижу для нас никакого выбора, — развела руками она. — Если мы ничего не сделаем, те люди погибнут.

— А если мы что-то сделаем, они все равно погибнут, — нетерпение Брэдли так и плескало во все стороны. — А с ними и мы, и все, кто сейчас летит сюда на кораблях. Это не наша война!

— Рано или поздно она все равно станет нашей, — покачала головой Симона. — Мы продемонстрируем силу. Это может заставить их пойти на переговоры с нами уже сейчас.

— Симона! — почти крикнул Брэдли, а его Шум добавил кое-что реально грубое. — Конвой хочет, чтобы мы преследовали мирные…

— Конвой не видит того, что сейчас видим мы, — решительно перебила она.

— Они снова стреляют! — сказала я.

Новая арка крутящегося огня сорвалась с полки под водопадом…

Чего бы хотел Тодд? — подумала я.

Он бы хотел, прежде всего, чтобы я была в безопасности…

Тодд хотел бы мир, который был бы для меня безопасен…

Я знаю, это я точно знаю…

Даже если бы его самого в этом мире больше не было…

Но он до сих пор там — посреди всего этого ужаса…

Он там, один, и огонь сейчас прольется на него с небес…

И еще один факт, который я никак не могу выкинуть из головы, мир там или не мир, и этот факт — непреложная истина…

Он истинный, но неправильный…

Истинный, но ох какой опасный…

Вот он: если они его убьют…

Если они хоть пальцем его тронут…

На этом корабле не хватит оружия для спаклов, которым придется за это заплатить.

Я перевела взгляд на Симону, которая без труда его прочла.

— Я заряжаю ракету, — кивнула она.

[ТОДД]

— Ну, девочка, ну давай, что же ты… — твердил я.

Кругом были тела, только тела, они горели кучами… а некоторые еще и кричали…

— Давай! — заорал я.

Но она все сопротивлялась, мотала головой во все стороны, пятилась от огня и дыма, от мертвецов, от немногочисленных все еще бегущих мимо солдат…

А потом взяла и упала…

Завалилась назад и на бок…

И меня за собой утащила…

Я шлепнулся радом с ее головой.

— Ангаррад! — позвал я прямо в ухо. — Ангаррад, пожалуйста, вставай!

Дернулась шея…

Потом дернулись уши…

Глаз посмотрел на меня…

В первый раз — реально посмотрел на меня…

И…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК?

Маленький такой, дрожащий голосок…

Совсем крошечный, напуганный просто до…

Но он здесь…

— Я прямо рядом с тобой, девочка!

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК?

У меня сердце так и подпрыгнуло, обнявшись с надеждой…

— Давай, малышка! Вставай, вставай, вставай, вставай…

Я был уже на коленях и тянул ее за поводья, заставляя поднять голову…

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

И она действительно подняла голову…

Посмотрела на холм…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! — завопила кобыла…

Новая арка крутящихся огней падала прямо на нас…

— Скорее!

Ангаррад перекатилась на ноги, закачалась нетвердо, шарахнулась от горящего тела…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК! — продолжала кричать она.

— Давай, девочка! — я попытался вскарабкаться на нее…

Влезть в седло…

Но тут нас накрыли огни…

Как пикирующие с неба огненные орлы…

Один прошел как раз у нее над ушами…

Ровно там, где была бы моя голова, сиди я сейчас верхом…

И тут она понесла…

Ринулась в ужасе вперед…

А я, вися на поводьях, поскакал за ней — пешком…

Спотыкаясь о каждую рытвину…

Полубегом, полуволоком…

А крутящиеся огни уже летели на нас, со всех сторон, со всех сторон…

И все небо уже было — огонь…

Поводья выкручивали мне руки…

Ангаррад орала МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК!..

Я падал…

Узда выскальзывала у меня из пальцев…

МАЛЬЧИК-ЖЕРЕБЕНОК!

Ангаррад!

ПОДЧИНИСЬ!

…другой лошадиный голос…

И уже падая и стукаясь об землю, я услышал новый комплект копыт, нового коня…

Мэр, верхом на Морпете…

Накидывающий какую-то тряпку на голову Ангаррад…

Закрывая ей глаза, пряча от нее валящийся с неба огненный дождь…

А потом он наклонился с седла и крепко схватил меня за руку…

Поднял в воздух…

Рывком отдергивая с пути крутящегося огня, который обжег землю на том самом месте, где я только что валялся…

— СКОРЕЕ! — кричал он…

А я уже карабкался на Ангаррад, хватал поводья…

А мэр описывал круг за кругом…

Уклоняясь от огней…

Присматривая за мной…

Присматривая, чтобы со мной ничего не случилось…

Он сам вернулся, чтобы спасти меня…

Он меня приехал спасти…

— НАЗАД В ГОРОД, ТОДД! — крикнул он. — У НИХ ОГРАНИЧЕННАЯ ДАЛЬНОСТЬ! ОНИ НЕ ДОСТАНУТ…

Крутящийся огонь врезался прямиком в широкую грудь Морпета.

Мэр исчез с глаз.

[ВИОЛА]

— Подумай, что ты делаешь! — воскликнул Брэдли (ГЛУПАЯ, ЭГОИСТИЧНАЯ СУКА! — бросил его Шум в спину Симоне, уже сидевшей в рубке). — Прости, — тут же процедил он сквозь стиснутые зубы. — Но нам правда не надо это делать!

Мы уже все туда набились; Брэдли и мистрис Койл толкались позади нас с Ли.

— Телеметрия есть, — сообщила Симона.

Открылась небольшая панель с квадратиком, на ней синяя кнопка. Пустить ракеты, просто коснувшись экрана, нельзя: это должно быть физическое действие. Ты должен точно этого хотеть.

— Цель взята.

— На поле больше никого нет! — Брэдли ткнул пальцем в экран над панелью. — Дальше этого предела огни все равно не полетят!

Симона не ответила, но ее палец замер над синей кнопкой.

— Твой мальчик все еще где-то там, моя девочка, — мистрис Койл снова обратилась ко мне, словно это я тут за все отвечала…

Какая разница, если это правда — он действительно был там, пытался поставить Ангаррад опять на ноги… почему-то мы до сих пор его видели, посреди всего этого, в клубах огня и дыма, маленький, одинокий — и не отвечающий на вызовы…

— Я знаю, что ты думаешь, Виола, — Брэдли изо всех сил старался говорить тихо, хотя Шум его ревел и бушевал. — Но это одна-единственная жизнь против тысяч.

— Довольно разговоров! — крикнул Ли. — Запускайте эту чертову штуку!

Но на экране поле битвы действительно пустело — остались только Тодд и еще горстка людей, и я подумала, если он сумеет, если он правда оттуда выберется, то, возможно, они правы, возможно, мэр поймет, как малы его шансы против настолько могущественного оружия… потому как кому в здравом уме придет в голову… Кому?

Но для начала Тодд должен оттуда выбраться.

Обязан, по-другому никак…

Его лошадь неслась вскачь, таща его за собой…

И новая порция огней уже накрывала поле…

Нет, нет…

Палец Симоны все так же висел в нерешительности над кнопкой…

— Тодд, — вслух произнесла я…

— Виола, — с силой сказал Брэдли…

Я повернулась к нему…

— Я знаю, сколько он для тебя значит, но мы не можем… — на кону слишком много других жизней.

— Брэдли… — начала я.

— Ради одного-единственного человека — нет! — отрезал он. — Нельзя превращать войну в личные счеты…

— СМОТРИТЕ! — закричала вдруг мистрис Койл.

Я стремительно повернулась обратно к экрану…

Крутящийся огонь врезался прямо в грудь бегущего коня…

НЕТ! — вырвалось у меня. — НЕТ!

Экран взорвался лавиной огня…

И, все еще крича на пределе легких, я рванулась вперед, мимо Симоны, и грохнула кулаком по синей кнопке…

[ТОДД]

У Морпета даже времени взвизгнуть не было…

Лишь колени подломились, и огненная молния прошла прямо через него, насквозь…

Я отпрыгнул от взрыва, натягивая поводья Ангаррад, отворачивая ее от ударной волны, пока огонь с ревом катился поверх нас…

Она послушалась, легче, по крайней мере, — теперь, когда глаза ничего не видели; Шум пытался нащупать землю, куда ступать…

А молния пронеслась дальше своей дорогой, расплескивая пламя во все стороны…

Но еще один ком огня, поменьше, отделился…

Повалился вбок, ударился оземь…

Мэр яростно покатился к нам…

Я сорвал с Ангаррад одеяло, набросил на него, прибивая ползущий по генеральской униформе огонь…

(смутно сознавая, што огни уже возвращаются своим чередом обратно, к утесам…)

(што у нас есть еще несколько секунд передышки, штобы убраться отсюда…)

Мэр, шатаясь и все еще дымясь, поднялся на ноги: лицо черное от сажи, волосы опалены, но в остальном целый и невредимый…

В отличие от Морпета, от которого осталась неузнаваемая куча горящего мяса…

— Они мне за это заплатят, — надтреснутым от дыма голосом прохрипел мэр.

— Скорее! — крикнул я. — Если поторопимся, можем успеть!

— Оно не так должно было пойти, Тодд! — свирепо бросил он, бегом кидаясь вместе со мной в сторону дороги. — Впрочем, до города им все одно не долететь, да и по высотности явно есть ограничения — поэтому-то они и не стали стрелять ими еще с вершины холма…

— Просто заткнись и беги! — рявкнул я, таща за собой Ангаррад и думая, што нет, нам никак не успеть к тому времени, как дадут следующий залп…

— Я тебе все это говорю, чтобы ты не думал, будто мы уже побеждены! — прокричал на бегу мэр. — Для них это еще не победа! Так, временное преимущество… Мы еще доберемся до них, мы еще…

А потом воздух пронзительно завизжал, што-то пронеслось над нами со скоростью пули, и…

БУМММ!

Весь склон холма взорвался, будто вулкан из огня и пыли. Ударная волна швырнула наземь и мэра, и нас с Ангаррад, а сверху хлынул щебеночный ливень… несколько громадных булыжников грохнули поблизости — любой из них мог бы расплющить нас с концами…

— Что?! — мэр, не веря своим глазам, оглянулся назад и вверх…

Пересохший водопад рушился в опустевший водоем внизу, уволакивая за собой все спачьи крутящиеся огни… пыль и дым стеной вставали над ним, скрывая с глаз зигзаг дороги…

Вся передняя поверхность холма оседала, проваливаясь сама в себя, превращаясь просто в кучу камней от земли до неба…

— Это были твои люди? — крикнул я, пытаясь перекрыть звон в ушах. — Это была артиллерия?

— У нас не было времени, — проорал в ответ он, жадно ощупывая взглядом разрушения. — И у нас нет ничего настолько мощного.

Первая дымовая завеса начала потихоньку рассеиваться. У подножья холма зияла исполинских размеров воронка, повсюду громоздились завалы острых обломков — рваная рана поперек лица земли…

Виола, подумал я…

— Воистину, — произнес мэр с неожиданным и безобразным наслаждением в голосе.

И стоя там, перед полем мертвецов, покрытым обожженными останками людей, которые еще десять минут назад ходили и говорили, которые сражались и умирали за него на войне, которую он сам развязал…

Перед всем вот этим…

Мэр молвил:

— Это твои друзья вступили в войну, Тодд.

И улыбнулся.

Орудия войны

[Возвращение]

Удар поражает нас всех, сразу.

Холм, который смотрел на долину, вырывает из почвы всем куском. Лучники Земли погибают мгновенно, как и вся Земля с краю холма, — их уничтожает взрывом; мы с Небом уцелели только потому, что оказались дальше — буквально на длину тела.

Взрыв длится и длится, звуча в голосе Земли, волной убегая назад, вдоль реки, нарастая с каждым шагом, и вот он уже взрывается непрерывно, без конца, и шок от него ревет в нас, через нас снова и снова и снова и снова и снова и вся Земля оглушена как один и не понимает, что же значит такой невероятный масштаб взрыва.

И что будет дальше?

Достанет ли ему величины, чтобы убить нас всех?

Небо остановил реку вскоре после восхода солнца. Он отправил послание по Путям — Земле, которая строила плотину выше по течению, велев запечатать последние стены, положить последние камни и обратить реку вспять. Вода начала иссякать, медленно поначалу, но потом все быстрей и быстрей, пока арки цвета, отбрасываемые в воздух брызгами водопада, не исчезли совсем, а широкое поле воды не превратилось в равнину грязи. Когда гул реки смолк, мы расслышали изумленные, испуганные голоса Расчистки от подножия холма.

А затем пробил час лучников, и наше зрение ушло к ним. Они проскользнули за водопад под покровом ночи и ждали там, пока встанет солнце и вода уступит им место.

И тогда они воздели свое оружие и выстрелили.

Вся Земля до последнего видела, как это произошло, видела глазами лучников, как горящие лезвия рвали Расчистку на части, и Расчистка бежала, кричала и умирала. Мы все как один глядели, как разгорается наша победа, как враг бессилен дать нам отпор…

А потом внезапно распороло воздух, что-то пронеслось так быстро, что мы его не увидели — но почувствовали, и громовая вспышка заполнила разум и душу, и голос каждого из Земли, и наша кажущаяся победа забрала свою цену, потому что у Расчистки сыскалось оружие гораздо больше, чем мы думали, и теперь она использует его, чтобы убить нас всех…

Но других взрывов не последовало.

Судно, которое пролетело над нами, показываю я Небу, когда Земля начинает, шатаясь, подниматься на ноги. Небо помогает встать мне. Взрыв опрокинул нас обоих, но никто не ранен — так, небольшие ссадины… Но все вокруг усеяно телами Земли.

Судно, соглашается Небо.

Мы принимаемся за работу, страшась, что каждую секунду может грохнуть второй взрыв. Небо приказывает Земле спешно перегруппироваться, я помогаю перенести раненых к яслям исцеления — в новый лагерь, который уже сам себя организует дальше от обрыва, в сухом речном русле, прямо сейчас, сразу же после взрыва, потому что так приказал Небо; там голос Земли может снова собраться вместе, снова стать единым.

Но только не слишком далеко от нас. Небо хочет держать Расчистку физически в поле зрения, хотя холм теперь настолько разрушен, что места для армии сойти вниз там просто больше нет — если только не карабкаться поодиночке с камня на камень.

Есть и другие дороги, показывает он мне, и я уже слышу, как по Путям до него доходят послания, перестраивающие само тело Земли, велящие начать двигаться по маршрутам, о которых Расчистка пока что понятия не имеет.

Это очень странно, показывает Небо уже много часов спустя, когда мы делаем, наконец, привал, чтобы подкрепиться (второго удара так и не случилось). Выстрелить только раз и потом замолчать.

Может быть, у них имелось только одно оружие, показываю я. Или они знают, что оружие такого типа бесполезно против силы запертой реки. Если они уничтожат нас, мы отпустим реку и она убьет их.

Гарантированное взаимное уничтожение, говорит Небо, и в его голосе эти слова звучат причудливо, по-иностранному.

Его голос обращается внутрь себя, долгое мгновение обшаривает голос Земли, пытаясь найти ответы.

Потом он встает.

Сейчас Небо должен оставить Возвращение.

Оставить? — показываю я. Но у нас столько работы…

Сначала Небо должен сделать кое-что один. Он улыбается моей растерянности. Встретимся на закате у моего скакуна.

У твоего скакуна? показываю я, но он уже идет от меня прочь.

Когда день начинает клониться к закату, я делаю, как сказал Небо, и иду вверх по сухому речному руслу, мимо кухонных костров и яслей исцеления, мимо солдат Земли, восстанавливающихся после взрыва, приводящих в порядок оружие, готовящихся к следующей атаке, оплакивающих тела Земли, которая умерла.

Но Земля должна жить, продолжать жить, и я иду все дальше по реке от места взрыва. Я миную Землю, собирающую рассеянные пожитки и строящую новые бивуаки: несколько хижин уже возвышаются на фоне все еще дымного вечера. Земля ухаживает за стайками белоптиц и скривенов — нашим живым провиантским складом. Я иду мимо хранилищ зерна и складов рыбы, обильно пополненных из опустошенной реки. Мимо Земли, копающей новые отхожие места. И даже мимо группы молодежи, распевающей песни, которые научат их отсеивать историю Земли изо всех голосов, как поворачивать, крутить и плести массу звуков в один-единый голос, который расскажет им, кто они такие, всегда и на веки вечные.

Песня, на языке которой мне все еще трудно говорить, даже когда Земля общается со мной на скорости, которую они обычно приберегают только для детей.

Я иду сквозь песню, пока не оказываюсь на выгоне, занятом боерогами.

Боероги.

Для меня это всегда были легендарные создания — я их видел только в голосах Бремени, пока рос, в снах и сказках о войне, которая оставила нам Расчистку. Я даже почти верил, что это просто фантазии, выдуманные чудовища, которых в действительности или нет совсем, или они совсем не такие, как я думал, — увидишь и разочаруешься.

Как я ошибался. Они были великолепные. Огромные, белые или покрытые глиняной боевой броней. Но даже и без нее шкура у них очень толстая и образует твердые пластины. В ширину они примерно такие же, как я — в высоту, с обширной спиной, на которой можно с легкостью стоять: так Земля и ездит на них, стоймя, в ножных седлах.

Транспорт Неба — самый крупный из них. Рог, который торчит у него из носа, длиннее всего моего тела. Еще у него есть редкий для этих зверей дополнительный рог — такой вырастает только у вожака стада.

Возвращение, показывает он, когда я подхожу к ограде. Единственное слово Бремени, которое ему известно, — это его Небо научил, как пить дать. Возвращение, показывает он — очень нежно, радушно. Я кладу руку на местечко между рогами и ласково там глажу. Он закрывает глаза от удовольствия.

Это слабость скакуна Неба, показывает Небо, подходя ко мне сзади. Нет, не прекращай.

Есть ли новости? — показываю я, убирая руку. Ты принял решение?

Мое нетерпение исторгает у него вздох.

Оружие Расчистки сильнее нашего. Если у них есть еще, мы все погибнем в волнах.

Они уже убили тысячи за прошедшие годы. И убьют еще тысячи, даже если мы ничего не станем делать.

Мы продолжим действовать по исходному плану, показывает Небо. Мы явили свою новую силу и заставили их отступить. Мы контролируем реку и лишили их воды. И даем понять, что можем утопить их в любой момент, если выпустим воду всю и сразу. И теперь мы посмотрим, как они нам ответят.

Я выпрямляюсь, голос наливается силой.

Посмотрим, как они ответят? Да что хорошего может получиться из…

Я умолкаю, так как в голову приходит мысль — от нее все другие мысли останавливаются.

Ты же не имеешь в виду, показываю я, ты НЕ МОЖЕШЬ иметь в виду, что собираешься подождать мирного предложения с их стороны?

Он шевельнулся.

Этого Небо не показывал никогда.

Ты обещал, что они будут уничтожены! — показываю я. Неужели резня Бремени НИЧЕГО для тебя не значит?

Успокойся, показывает он, и это в первый раз, когда его голос мне что-то приказывает. Я приму твой совет и твой опыт, но делать я буду то, что лучше всего для Земли.

В прошлый раз лучше всего было бросить Бремя на произвол судьбы и уйти! Чтобы они стали рабами!

Тогда мы были другой Землей, показывает он, под другим Небом, с другими умениями и другим оружием. Теперь мы стали лучше. Сильнее. Мы многому научились.

Конец ознакомительного фрагмента.