Лес видений

Павлина Морозова, 2020

В Лыбедском царстве-государстве, в деревне Окраинной, что расположилась у самого леса дремучего, жила-была Немила, девица красивая, но нравом непокорная и ленивая. И были у неё две сестрицы старшие, на внешность невзрачные, но трудолюбивые и к ремеслу способные. И пропал в том царстве Иван, младший царский сын, которого в последний раз видели недалеко от границ леса дремучего. И был у сестёр батюшка, который отправился вместе с дружиной в чужеземье, чтобы Ивана найти и вернуть… Страшно грустила Немила без батюшки, пока во время очередной дневной прогулки вдоль реки Ежевики не обнаружила прекрасный цветок, что умудрился вырасти из зимней мёрзлой земли…

Часть 1. Мокша. Глава 1

Час был ранний, поэтому двор, по которому в дневное время бегали куры, гуси и свиньи, пока ещё пустовал. Немила собиралась выпустить всех чуть позже, а пока радовалась последним денькам, когда можно просто открыть ставни и увидеть не грязно-бежевую, непрозрачную плёнку бычьего пузыря, а деревенские постройки, уходящие вдаль поля и тёмные силуэты деревьев, принадлежащие нескончаемому лесу, который начинается прямо отсюда, по левую руку от окошка, и простирается настолько далеко на восток, что никто не знает точно, где тот кончается и кончается ли вообще.

Здесь, на востоке, зима наступает раньше, чем в славном Лыбедь-граде, хотя тот располагается севернее. Батюшка говорит, причина тому — близость к морю, благодаря которой смена времён года происходит плавно, неторопливо, поэтому и холод, и тепло приходят туда с небольшим опозданием, даже не идут — крадутся, что едва заметишь их шажки.

Немиле сложно представить, как это, когда холод приходит незаметно, ведь она за свою недолгую жизнь привыкла, что как только недолгий сбор урожая подходит к концу, так сразу же погода начинает портиться, словно подгоняя запаздывающих непутёвых крестьян, мол, поторапливайтесь, зима идёт!

Ветер, врывающийся в раскрытое окно, шептал о том же, каждым дуновением пуская по телу волны мурашек: «Зима идёт! Дорогу зиме!»

И всё же осень пока не собиралась сдавать свою власть, а потому вместо снега за окном накрапывал слабый дождик, который потихоньку, по одному листочку незаметно обрывал богатые одеяния красавцев-деревьев.

Но не поэтому лицо Немилы, выглядывающее этим утром из окошка, было полно́ какой-то мрачной мечтательности. Вовсе не о природе были её мысли, а о людях, точнее, об одном конкретном человеке, встреча с которым была для неё столь же невозможна, как попытка оседлать ветер.

«Лицо узкое, с маленьким длинным подбородком, кожа смугловатая, цветом как очищенное зёрнышко пшеницы, щёки всегда розоватые. Волосы, и брови, и ресницы тёмные, почти чёрные, глаза большие, круглые, смотрят на мир немного свысока — им позволительно, — далее нос, тонкий, кончик чуть изогнут книзу, ноздри всегда выглядят по-горделивому раздутыми, верхняя губа изогнута в форме дуги лука, нижняя полновата. Семейные черты за версту видны, поэтому пропавшего наследника престола сложно спутать с кем-либо иным».

Посмотреть бы на тот светлый лик хотя бы ещё один разочек! Но увы, приближённые царя увезли портрет в тот же час, как все деревенские насмотрелись на изображение царевича, а батюшка, как староста деревни, записал себе соответствующее словесное описание лица и тела. Как же там было?

«Фигурой царевич Иван одарён неплохой, но мужское начало ещё не успело раскрыться в полную силу, потому он угловат и узок в плечах, однако прямая осанка выдаёт благородное происхождение».

Царевич выехал из дворца на своём белом коне, покинул славный стольный Лыбедь-град, и с тех пор его никто не видел. Произошло это аккурат в середине весны, а значит, скоро уж пять месяцочков стукнет с момента его бесславного исчезновения.

Как и многие в деревне, особенно молодые девицы, Немила страшно грустила и убивалась из-за загадочной пропажи царевича. Как и у всякой молодой девицы с северо-восточной окраины царства, у неё была для того дополнительная веская причина, о которой будет поведано ниже.

А дело было так. У царя-батюшки было трое сыновей-погодок. Когда подошло время задуматься о будущих невестках, царь смекнул, что огромной морокой будет три года подряд устраивать смотрины, к тому же как ни старайся угодить женитьбой дворянам, боярам и купцам, всё равно останутся обиженные и начнут зуб точить, что-де не их доченьку сделали избранницей. И тогда придумал он ловкий ход, который позволил ему невест самому не выбирать. И издал царь указ, по которому выходило, что отправляет он сыновей своими силами суженых искать. Собрал он благородных сыновей, выдал им ровно по одной стреле, приказал выйти за ворота Лыбедь-града и разойтись на три разные стороны. «А когда разойдётесь, стреляйте и идите в ту сторону, куда ваша стрела полетит, и ищите там невесту свою, — сказал царь. — Стрелы ваши не просто так с золотыми наконечниками, это длань всевидящего Солнца, она и приведёт вас к счастью».

Но не прошло всё так гладко, как рассчитывал царь, и даже совсем негладко. Выехали трое царевичей из дворца царского, а вернулись с невестами только двое. Старший сын встретил пухленькую красавицу, дочь очень богатого купца, шедшую за покупками в град стольный, а средний проехал чуть дальше и попал во владения боярина, где познакомился с юной любительницей прогулок и рисования на свежем воздухе. То была младшая, пятая по счёту, дочь того боярина, и несмотря на её малый возраст, знатным родителем тут же было выдано согласие на брак.

Как нетрудно догадаться, оба брата, старший и средний, довольно быстро вернулись во дворец. И стали все младшего дожидаться, чтобы тройную свадьбу отпраздновать. А его нет да нет, всё нет да нет. Прошла неделя-другая, а когда третья перевалила за середину, то царю ничего не осталось, как всенародную тревогу объявить. Начали посыльные царя ездить и опрашивать народ, и вскоре выяснилось, что когда царевич в последний раз разговаривал с живыми людьми, то говорил, будто бы направляется в земли окраинные, туда, где лесная полоса, прикрывающая землю Лыбедскую с восточной стороны, перерастает в непроходимые дремучие заросли, а от реки Лыбеди отходит приток, небольшая речушка под названием Ежевика. Неясно было, с чего это вдруг третьего наследника на престол потянуло к тем местам, ясно одно — с тех пор его не видели ни в тех местах, где он последний раз общался с людьми, ни на востоке. А значит, не добрался он куда хотел. Из этого вывод — перехватили царевича, похитили, а кто, как не подлые щековцы, мог это сделать?

Но услышав, куда царевич Иван держал путь, все незамужние девицы деревни Окраинной, в том числе Немила, ощущали себя не столько скорбящими по поводу пропажи царевича и напуганными по поводу его дальнейшей судьбы, сколько обманутыми и незаслуженно обделёнными. Подумать только, он ведь направлялся прямо сюда! Деревня Окраинная как раз таки одна из последних деревушек на восточном краю страны, за ней начинаются бескрайние необжитые земли, уходящие далеко на восток, а как далеко — никто до сих пор не смог изведать, потому как пробраться по дремучим лесам и болотам очень тяжело, и даже самые упорные рано или поздно поворачивают назад, а кто не поворачивает — тот не возвращается вовсе.

И чего царевича потянуло в эти сомнительные места, спрашивается? Почему не нашёл себе невесту где-нибудь поближе? Сие вряд ли кому-то известно наверняка, но каждому подданному, от мала до велика, известно, что младший из царевичей был чрезвычайно влюблён в дикую природу и в походы, особенно он любил отлучиться из дворца в полном одиночестве, и после мог пропадать по несколько дней кряду.

А когда выяснилось, куда направлялся Иван перед исчезновением, что началось! Девки в надежде, что царевич всё-таки найдётся, выходили каждый день расфуфыренные, целыми компаниями гуляли по близлежащим полям, спускалась к рекам, кричали Ивана в лесу. Парни и мужи занимались примерно тем же, но более по уму. И тем, и этим, в итоггге не свезло, но самыми грустными от этого стали именно незамужние девицы.

Немила же считала, что у неё гораздо больше поводов расстраиваться, чем у её несостоявшихся соперниц, поскольку таким миловидным личиком, как у неё, не могла похвастаться ни одна из знакомых ей деревенских жительниц сходного с нею возраста. И пусть говорят, что заговорённая стрела зрит тоньше и глубже самого острого глаза, а она считала, что ни одна стрела не заставит полюбить супротив воли кривую, косую и безродную крестьянку. А вот ежели крестьянка и лицом мила, и стройна, и характером обладает мягким, тогда ей может улыбнуться удача…

Ах, и надо ж было царевичу пропасть, чуток не дойдя до Окраинной…

— Немилушка! Потом будешь витать в своих мечтах! Иди с батюшкой простись, в путь-дорогу ему пора, только тебя и дожидается!

— Бегу! — крикнула Немила, закрыла ставни, выскочила из комнаты и со свечой в руке спустилась на первый этаж, а оттуда через сени выбежала на крыльцо.

Странное дело, вот он, батюшка, стоит в полном обмундировании, по приказу царя в очередной боевой поход на недругов идёт, откуда может и не вернуться, а она по какому-то царевичу убивается, которого и в жизни-то ни разу не видела!

Но царевич вовсе не какой-то, а очень важный, а батюшка — тот вообще единственный в мире. Просто за всю свою недолгую жизнь Немила привыкла к тому, что самый дорогой и любимый батюшка может отсутствовать дома неделями, а то и месяцами. И несмотря на все невзгоды, что поджидали его на далёкой земле, она всегда верила, что после всех испытаний он обязательно вернётся. А для верности молилась она Солнцу, чтобы принёс славную победу, и Луне, чтобы позволила батюшке подольше пожить на этом свете. Молилась она и за других: за соседей, что отправляли по три — пять человек от семьи, и за друзей детства, самые старшие из которых доросли до того возраста, когда можно жениться и воевать.

Батюшка был уже полностью готов к выходу. На нём были надеты только шерстяные рубаха и шаровары, да короткий дорожный плащ. Сбоку торчал меч, дорожная сумка лежала у ног, а остальное обмундирование, провизия и прочее было загружено в повозки с тягловыми лошадьми.

— Ну, Немилушка, вот мы тебя и дождались, — батюшка с широкой улыбкой распахнул объятия. Немила с удовольствием прильнула к его широкой груди и привычно подставила лоб для отеческого поцелуя.

Подбородок батюшки был рассечён надвое ещё в стародавние времена, когда ни одной из трёх сестёр не было на этом свете, а сам он был совсем юн и неопытен. Были у него и другие следы от увечий — и немало, — но он никогда на памяти Немилы не жаловался на судьбу, никогда не пытался увильнуть от похода, хотя это было проще простого, притом, что один глаз его уже почти не видел, а коли батюшке приходилось долго на холодном ветру бывать, у него прихватывало спину — да так, что та ныла ежедневно и еженощно до семи дней подряд.

Однако в каждый следующий поход батюшка отправлялся с огромной радостью, которую не мог, да и не пытался скрыть. Нельзя сказать, что ему не нравилась спокойная крестьянская жизнь, он умел искренне наслаждаться каждым днём независимо от того, где находился и что делал — в этом Немила ему даже завидовала — и всё же порой она ловила батюшку, чей взгляд тоскливый был устремлён в дальние дали. Но стоило ему заметить, что кто-то наблюдает, так он сразу смеялся и говорил: «Я тут одну историю вспомнил, иди ко мне, расскажу».

Но ни он, ни другие мужчины никогда не рассказывали подробностей о боях, в которых побывали. «Не бабское это дело — о битвах слушать», — утверждали они, а между собой говорили загадками.

— Что грустишь, доченька? — батюшка усмехнулся в усы и погладил Немилу по голове. — Не волнуйся за меня, в этот раз, возможно, и не придётся пускать в ход меч. Мы идём припугнуть щековских, чтобы сознались они в похищении царевича, а ты знаешь, какие они слабаки и трусы — только исподтишка могут нападать и грабить, потом — в кусты и молчок. Быстренько разделаемся с ними и вернёмся, соскучиться не успеете.

— И вы привезёте царевича домой? — робко поинтересовалась Немила.

— Чего не знаю — того не знаю, — выдохнул батюшка. — Может, он и у щековских, а может, в дремучий лес потянула его сила неведомая… И лучше бы первое, чем второе.

Он многозначительно постучал по голове, прикрытой коричневой меховой шапкой с отворотом, пожал плечами и добавил:

— Нужно быть совсем отчаянным, чтобы в одиночку в дремучий лес соваться. Но я не могу осуждать… А-а, да что же мы о грустном-то! Дочери мои, у меня к вам важный вопрос имеется.

Злоба и Нелюба, которые, застыв, стояли тут же, рядом с батюшкой, но виделись Немиле лишь как плоские силуэты на фоне стены, как некие истуканы или тени самих себя, зашевелились и оттого стали снова объёмные и осязаемые. В глазах их заплясали огоньки живого интереса.

— Слушаем, батюшка! — воскликнули они практически одновременно.

Этот батюшкин тон голоса, который можно описать как осторожно намекающий, все трое знали очень хорошо, и всю суть важного вопроса они уловили ещё до того, как он был задан.

— Злобушка, Нелюбушка, Немилушка, каких гостинцев вам привезти из града стольного? Не стесняйтесь, заказывайте всё, что хотите, — оправдывая ожидания дочерей, щедро заявил батюшка, на что сёстры Немилы ответили чётко, и по существу.

Первой по старшинству выступила Злоба. Она сложила руки на груди, вздёрнула подбородок и медленно, будто смакуя каждое слово, заявила:

— Я слыхала, что из земель южных начали возить новые приправы, что каждое блюдо делают ещё вкуснее, а иногда меняют до неузнаваемости. Так вот, мне надо приправ этих! Буду я новые блюда готовить, всех вас потчевать.

Второй выступила Нелюба. Немила привычно сложила губы в брезгливую гримаску, которую Нелюба — привычно — не заметила. В присутствии батюшки у средней сестры проявлялась склонность к лебезению и преувеличению всего на свете, и это почему-то сильно раздражало Немилу, будто средняя сестра покушалась на нечто святое.

— Ах, батюшка! — тонким голоском напела Нелюба. — Мне привези того же, что и всегда! Тканей новых, необычных по плетению и расцветке, да ещё ниток и игл самых тонких, а то мои все затупились и погнулись. И пяльцы посмотри, а то те, что ты привозил в прошлый раз, слишком большие оказались и неудобные.

Батюшка сосредоточенно покивал головой и обратился к Немиле.

— А тебе чего привезти? Тоже как всегда? Бусин крупных и мелких, жемчуга речного, цветных лент? Шкатулку и зеркальце? Али ещё какие пожелания будут? Может, посуды красивой желаешь?

Тут Немила замялась, не нашлась с ответом. Готовить она умела из рук вон плохо, рукоделием занималась редко, и то только тогда, когда делать было совсем нечего, а оттого сих пор ничего не умела мастерить, кроме самых примитивных браслетов и бус, а шкатулочек, зеркал и прочей дребедени она и так насобирала на десяток лет вперёд. Всё это было не то, хотелось ей чего-то совершенно иного.

Тут из-за угла избы подул ветер, и солнце мгновенно скрылось, отчего всё вокруг потускнело.

Немила снова с тоской подумала об уходящих тёплых днях и в сердцах воскликнула:

— Батюшка! Привези мне чего-нибудь такого, чтобы напоминало о лете, о радости, о солнечных днях!

Батюшка поначалу показался обескураженным таким ответом, но потом рассмеялся.

— Хорошо, я поищу на базаре то, что ты просишь. Летнее, солнечное, радостное? Что бы это ни было, я обязательно его найду.

Затем, когда пожелания насчёт подарков закончились, сёстры вместе с батюшкой спустились с крыльца и вышли к дороге, где уже собрались другие семьи, провожающие своих мужчин в дальний путь.

Кое-кто плакал, чаще те женщины, которые впервые отправляли сыновей в такую даль, и некоторые дети, которые ещё не успели привыкнуть к вынужденному расставанию с отцами и братьями. А в остальном прощание было слишком привычным ритуалом, чтобы проливать по этому поводу слёзы. Да, в стычках могли и убить, и покалечить, но, слава Хорсу, мужчины из этих краёв почти всегда возвращались домой тем же составом, что и уходили, потому что суровое воспитание с детства закаляло их и приучало к выживанию.

А глядя на то, как ловко батюшка запрыгивает на спину гнедого коня, Немила тихо гордилась родителем: вот в ком энергии хватит ещё на дюжину походов!

Пожалуй, будь она мужчиной, тоже бы каждый раз радовалась, оставляя знакомые места, чтобы устремиться в неведомые дали, встряхнуться, насытиться впечатлениями, да хорошенько соскучиться по дому. И всё же, не хотелось бы ей родиться мужчиной, потому что она знала, что доля мужская тоже нелегка: многие дни без отдыха скачи на лошади, спи на голой земле, тренируй без устали своё тело, чтобы было крепким и ловким, никогда не показывай, что тебе страшно, и не позволяй своим слабостям взять над тобой верх.

Нет, увольте, самое лучше — быть женщиной, причём не простой, а знатной, чтоб спать да обеда, гулять и наряды менять, а ещё поедать вкусные и сладкие фрукты в любое время года и танцевать, и петь под бойкую игру приглашённых музыкантов, пока дорогой муж занят делами высокой важности.

— Не скучайте слишком, скоро уж увидимся, — коротко добавил батюшка, махнул рукой и тронул пятками лошадиные бока.

Конь фыркнул, неторопливо двинулся с места. Его круп покачивался, а хвост лениво болтался из стороны в сторону, отгоняяя злых и толстых осенних мух.

Вслед за батюшкой и его конём потихоньку потянулись и остальные мужчины деревни, все как один медлительные, молчаливые и расслабленные. Немила знала, что они продолжают мысленно прощаться с каждым кустком и настраиваться на дальнюю дорогу. Сейчас выйдут из деревни и все вместе остановятся в чистом поле, оставят там дары, помолятся Солнцу, и тогда уж можно считать, что начался отсчёт их путешествию.

Женщины же не спешили расходиться, ровно как и дети, они вбирали в память каждое мгновение, пока спины их мужей, отцов, братьев и дядьёв не скрылись из виду, ведь они знали, что в следующий раз смогут увидеться не ранее, чем через месяц, а то и через два.

Вот последний всадник скрылся за поворотом дороги, что петляла вдоль кромки леса, и постепенно все начали расходиться, чтобы заняться обыденными делами по хозяйству. Загремели вёдра, застучали топоры, зашуршали грабли и лопаты, а самые шустрые уже отрядились идти на поле, чтобы собрать остатки озимой пшеницы и ржи.

Немила попыталась было прибиться к полевым, чтобы потом у реки незаметно улизнуть, но у неё ничего не вышло.

— Стой! Ну-ка, стой, кому говорят! — прикрикнула Злоба. — Ишь ты, опять улизнуть собиралась! Иди скотину корми и хлев убирай! А я, пока корову буду доить, за тобой пригляжу!

Свесив голову, Немила развернулась и послушно двинулась через улицу обратно к дому. Эх, позорно попалась у всех на глазах! Терпеть она не могла убирать в хлебе, а сёстры, как назло, вечно ей самую грязную работу оставляли и ещё насмехались: мол, раз ничего больше не умеешь, так страдай и терпи!

Похожи они были, сестрицы, на тех самых мух-кровопийц: такие же приставучие и кусучие. Терпеть она не могла обеих, что Злобу, двуличную гадину, которая на людях всегда добренькая и хорошенькая, а наедине ядом брызжет — только уворачивайся, что Нелюбу — самовлюблённую и заносчивую, до невозможности приторную в общении и при этом страшно мнительную. Вот уж у кого нужно учиться от домашних дел отлынивать! У той вечно то мигрени, то за сердце хватается, а как пальчик уколет своим шитьём, так весь день страдать будет.

Ничего не попишешь, сегодня их взяла — пусть порадуются, пока могут. Гордо вздёрнув голову и не глядя ни на кого, Немила вернулась к своему дому, прошагала мимо сестёр и устремилась в сторону заднего двора. «Подумаешь! Не такое уж большое дело в хлеву почистить!» — уговаривала она себя, но как-то ей не удавалось особенно поверить в свои же слова.

В отсутствие батюшки сёстры вечно норовили возложить на младшую сестру какую-нибудь работу, да потяжелее, да ещё всю дорогу попрекали, что она ленива и нерасторопна. И некому было вступиться за неё, такую беззащитную, поскольку остальные бабы в деревне всегда вставали на сторону сестёр (завистливые злыдни) и обидно говорили: «Немила-белоручка, тебя такую непутёвую за одни красивые глазки никто замуж не возьмёт!»

Ну ничего, она ещё им всем покажет! Вот возьмёт и убежит, не сегодня так завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… Замечтавшись о том, как где-нибудь недалеко от деревни, например, на лесной опушке, посреди медленно облетающей с деревьев листвы, она внезапно встретит царевича, Немила взяла в руки лопату и принялась за уборку, не обращая внимания ни на косые взгляды старшей сестры, ни на вид и запах свежих коровьих лепёшек.