Кинохроника. Сборник рассказов

Павел Шушканов

Нет вселенной более фантастической, невероятной и захватывающей, чем реальная жизнь. Но в жизни, как правило, нет ничего нового, кроме бесконечно повторяющихся событий. Эти истории придуманы мной лишь отчасти, некоторые произошли на самом деле где-то рядом с вами.

ФРАГМЕНТЫ

— Ну, долго еще? — Ира несла за спиной желтый рюкзачок, из которого выглядывали тряпичные уши зайца — очень полезный в долгом пути груз. Заяц весил немного, даже вместе с рюкзаком, но большую часть пути нес его я вдобавок к двум здоровенным сумкам. В том, что среди заботливо уложенных теплых вещей, документов и походной еды таятся ее игрушки, я догадывался, но виду не подавал.

— Почти пришли. Не успеешь сосчитать до ста, и мы на месте.

Ира вздохнула и принялась считать, изредка жульничая.

Обычно в октябре в город приходили дожди, но не в этом году. В высоком небе сияло, хоть и не грело, солнце, а по утрам на траве уже сверкала изморозь. По всему городу желтели клены. Они были огромными уже тогда, тридцать лет назад, а сейчас на них восхищенно, как когда-то я, смотрела Ира.

Я хотел показать ей город моего детства именно таким, наполненным спокойствием подступающей зимы и мне это удалось.

Мы приехали в город, где я родился и провел свое детство, еще поздней ночью, доехали на такси до ближайшей гостиницы, и заспанная Ира смотрела в окно на пролетающие мимо огни ночных фонарей и подсвеченных зданий. Она уснула, едва увидев подушку, а я ворочался до утра. Звуки за окном были какие-то чужие, их не было в моем детстве. Десятилетним мальчишкой я выходил на крыльцо и слушал шум деревьев, далекие раскаты грома, шорох дождя. Тогда огромным казался даже город, и улица была целым миром, наполненным гонками на велосипедах, свистящими стрелами из самодельных луков, крестовыми походами с деревянными мечами в руках, возней с воздушными змеями, которые никак не хотели подниматься в бесконечно высокое небо.

Этой ночью мы пересекли его за полчаса, а за тонким стеклом шумели машины, сирены пароходов с близкой реки, приветственные крики дворников друг другу на языке, который я так и не выучил в детстве.

Позавтракав, мы отправились парк. Ира сметала листья с деревянных скамеечек, озадаченно смотрела на указатели на двух языках, показывала зайцу неработающие аттракционы и ругала его за настойчивое желание покататься.

— Дочь, смотри какие деревья. У нас таких не увидишь.

— У нас ёлки, — буркнула Ира. — А тут нету.

— Зато тут можно делать так!

Я подбежал и, подхватив дочь на руки, вопреки визгам и смеху, превратил ее в самолетик, пикирующий прямо в огромные кучи желтой листвы. Тут не убирали опавшие листья, и они шуршали до самой зимы, а потом еще и под тонким слоем снега, проглядывая рыжими пятнами сквозь белоснежную чистоту.

— Там речка, смотри! — Ира убирала с шапки и с лица прилипшие листья и тыкала пальцем в просвет между деревьями.

— Угу. Видишь, какая широкая. Старица.

— А почему Старица?

— Так называются старые русла рек. Ей уж лет сто, а тут все еще глубоко. Я купался здесь, когда был таким, как ты.

Ира поёжилась.

— Так холодно же!

— Так летом же.

Ветер катил по тёмной воде легкую рябь, в которой дрожало солнце и летящие на запад облака.

— Папа, а мы домой пойдем?

— Конечно. Скоро.

Я продолжал стоять. Над холодной водой стелился легкий туман.

— Ну же, пойдем, ты обещал.

До дома минут тридцать пешком, насколько я помнил. В воздухе запах осени и гул тепловозов. Железная дорога проходила совсем рядом, и улица с одного конца раньше почти утыкалась в нее. Сейчас там красовался яркой облупающейся краской высокий голубой забор.

Ира шага впереди, отсчитывая цифры до ста. Вдруг она остановилась и обернулась, уши зайца в рюкзаке качнулись и запрыгнули ей на плечо.

— А там есть кто-нибудь?

Я покачал головой.

— Нет, уже никого.

— Дом пустой что ли? А кушать кто приготовит?

— А вместе и приготовим.

Улица уже не казалась такой бесконечно длинной, как раньше, но все еще оставалась широкой. Вдоль домов, выходящих фасадами и высокими заборами к тротуару, тянулись деревья, а между ними дорога. Свежие пятна асфальта говорили о том, что недавно снова копали и меняли трубы. Такие события в детстве превращались в настоящую радость для мальчишек — канавы становились окопами, а забытые сварочные электроды настоящим оружием.

— Сто! — радостно и в то же время укоризненно заявила Ира.

— Так мы и пришли. Держи ключи, открывай.

Высокая калитка была заперта на часто заедающий замок. Маленькие окна с белыми занавесками приветливо смотрели на нас. Ира, повесив рюкзак на ручку, пыхтя и сопя, подбирала нужный ключ.

Скрипнула дверь, но не наша. Парень лет тридцати в растянутом свитере и кепке вытирал руки куском промасленной тряпки. Он некоторое время смотрел на меня, потом приветственно поднял руку.

— Володя, ты?

Я помахал в ответ.

— Салам! — он подошел, потряс руку двумя своими и обнял. — Давно приехал? Смотрю, прошел кто-то мимо окон, подумал — ты или не ты?

— Ночью, — сказал я. Ермек был самым маленьким в нашей огромной шумной ватаге. Вечно бегал за нами в больших не по размеру туфлях брата и тер кулаками чумазое лицо. Ему хотелось быть чуть старше и тоже иметь деревянный меч и лук, стоять на воротах, когда старшие лупят ногами по рваному мечу, но он был счастлив и тем, что его не прогоняли.

Ермек достал пачку сигарет и предложил мне.

— Дочка твоя? Похожа. У меня вот тоже сын родился в сентябре.

Я пожал его руку.

— Не знал, что ты женат.

— А долго, что ли? — он засмеялся. — Как там жизнь в России?

Я пожал плечами и махнул рукой.

— Надолго?

— Как продам, — я посмотрел на дом. Ира всё еще возилась с замком и осуждающе поглядывала на мою сигарету. При ней я почти никогда не курил. — Тетки уже год как нет, а документы только выдали. Я бы оставил, но сам понимаешь. Живу в двух днях пути отсюда на поезде, а скоро зима. Дому уход нужен и ремонт, какой-никакой.

Ермек согласно кивнул.

— Я б купил, да пока не густо. Жалко, дом хороший.

— Жалко.

Ира торжествующе распахнула калитку и притихла. Она настороженно смотрела вглубь двора, не решаясь шагнуть за порог.

— Ну, что ты, трусиха. Смелее!

Всю стену дома, часть забора и крышу опутал дикий виноград. Он пологом навис над дверью в дом. Листья его пожелтели и стали совсем прозрачные. У дома пустая конура, в подсохшей луже ржавел обрывок цепи. Сарай еще больше накренился над давно непахаными грядками, на которых тут и там высился белыми стеблями неунывающий чеснок.

Я открыл дверь в дом и впустил туда Иру.

— На пороге не разувайся, только в доме. И подожди меня на кухне, если боишься.

Ира пожала плечами и шмыгнула в дом.

Я аккуратно спустился с низкого крыльца. Под ногами хрустнули листья. Листьями был засыпан весь двор. Огромная яблоня, расположившаяся как раз между нашим и соседним двором, щедро посыпала ими все вокруг. Многое осталось прежним, но каким-то другим. Старые санки, которые я помнил лет с четырех, все еще стояли на крыше сарая, но теперь ржавчина проела их насквозь, как и садовые инструменты без защиты от снега и дождя лежавшие на земле в зарослях сорняка.

Послышался стук и я обернулся. Счастливая Ира стучала мне в окно, отодвинув занавеску.

— Ну, дочь, сейчас начнем готовить!

— Так нет же ничего. Может в магазин?

— Здрасьти, а подвал нам на что? А соседи?

Пока я доставал из подвала банки с компотом и вареньем, затянутые паутиной и облепленные толстым слоем пыли, Ира нашла старые журналы и совершенно остыла к готовке. То были журналы моды из семидесятых, прическам в которых в детстве удивлялся даже я.

За окном промелькнула тень, затем вошел Ермек. Он оказался выше дверного проема и привычно пригнул голову.

— Приятного аппетита, — пожелал он, заприметив компот. — Володя, там в сарае пила почти новая и отвертки. Я возьму, чтобы не пропадало?

— Конечно, — кивнул я, — бери что нужно. А нам захвати хлеба, если есть и яиц штук пять.

Ермек улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Когда я вернулся из огорода с пучком зелени и парой неизвестно как уцелевших огурцов, на столе уже лежали хлеб, банка сметаны, тарелка с холодным мясом и целый пакет курта.

— Обожаю наших соседей, — сказал я. — Вот, Ира, учись доброте.

— Так самим не хватит, — нахмурилась Ира.

После обеда я попытался провести экскурсию по дому. Знакомые доски пола привычно поскрипывали. Книжки, которые я знал наизусть, на своих местах, на полках. Между ними разрисованные тетрадки. У меня были настоящие альбомы, но рисовать я предпочитал в тетрадях в клетку. Вот дом с нереально высоко крышей в разрезе — там затаился за баком неведомый зверь, срисованный с соседского кота.

А вот двор с сугробами по самую макушку. Они, и правда, были такими высокими, что дед прочищал в них настоящие коридоры, а я после школы брал лопатку и копал туннели, в которых можно было потеряться. В особо глубокие и самые дальние туннели приглашал друга из дома напротив, и мы сидели там с керосиновой лампой, а снег светился изнутри, выдавая наше тайное укрытие. Лампа на рисунках получалась у меня особенно хорошо.

Таких зим сейчас, наверное, уже нет. А лампа все еще стоит где-нибудь на пыльных полках в тайном чулане за дверью.

— Пап, а игрушки твои где?

— Да не осталось уже ничего. Что-то раздали, а что-то в печку. Да и игрушки у меня были странные. Я часто мастерил ракеты из фольги, начинял их серой от спичек или порохом и запускал в огороде. Там среди пионов и редиски целая выжженная площадка была. Хотел отправить ракету на Венеру.

— А чего не на Марс?

— Венера красивее. Огромная такая яркая звезда на востоке. Ну, не звезда, планета, конечно. Я тебе утром покажу.

Она кивнула. Отсутствие игрушек ее немного расстроило.

— А ну-ка иди сюда!

Я подтащил дочь к двери и поставил ровно к косяку. Трижды замазанные краской, но еще заметные зарубки тянулись почти к потолку.

— Смотри, это мои зарубки. Вот мне семь. Эй, да ты выше меня в этом возрасте!

Она засмеялась и гордо осмотрела место, где только что была ее голова.

— А можно мне тоже зарубку сделать?

— А почему нет, — пожал плечами я. — Схожу за ножом.

На кухне меня встретил Ермек и женщина, лицо которой было мне очень знакомо. Вероятно, она жила на этой улице, вот только я видел ее еще молодой.

— Здравствуйте, — произнес я.

— К тебе, — коротко пояснил Ермек и ушел. Я поставил чайник.

Да, женщину я почти не помнил, но она хорошо помнила меня. И тетку. Помянули добрым словом, вспомнили тех, кто уехал с улицы. Поговорили о скорой зиме и ценах на газ.

— Я же зачем пришла, — спохватилась соседка. — Слышала, что вы дом продавать будете. А у меня как раз внук женится. Вроде бы и не далеко, если помочь нужно будет по хозяйству или с детьми. Сколько хотите, в общем?

Я назвал цену. Сказал просто из головы. Соседка кивнула.

— Ну, хорошо. Я скажу. Вы надолго к нам, еще успеете оформить, если внук согласен?

— Конечно. Обратный билет не брал, договоримся, — я обвел кухню рукой. — Надо же дом показать. Где что подремонтировать, где утеплить. С отоплением тоже свои хитрости есть. Дед покойный все хотел перебрать его, но каждую весну забывал, а осенью оставлял как есть.

Соседка махнула рукой и улыбнулась.

— Да не нужно, что вы. Он все равно строиться будет. Знаете эти щитовые дома новые, двухэтажные. Ему больше земля нужна.

— Снесет, значит? — я кивнул, — ну, это понятно.

Мы помолчали. Соседка оставила свой номер телефона на бумажке и ушла.

Над низким забором нависло большое красное солнце. Значит, холодно будет — так тетка говорила. Я открыл ящик стола. Звякнули старые ржавые инструменты, ключи от давно потерянных во времени замков, старые монетки. Белый листок бумаги лег поверх всего этого хлама чужим ненужным фрагментом. Словно яркая закладка из модного магазина в древней фамильной книге.

Ира сидела в комнате на полу, чертила что-то на найденном листке бумаги, положив его на белый дверной косяк.

Я подошел и присел рядом, обнял ее за худенькие плечики.

— Папа, мешаешь, — насупилась она.

— Ира, а ты хотела бы здесь жить?

Она пыхтела, высунув кончик языка. Всегда так делала, когда рисовала. На белом листке появлялись мама, кошка, ее подруги с яркими волосами, мальчик из параллельного класса, с которым подружилась на продленке. Словно белое окошко в другой мир. Как тот кусочек бумаги, что заперт среди старых ключей.

— Пап, ругаться не будешь? — она убрала листок и на белой краске косяка обнаружилась маленькая ракета, на которой, покачивая ногами, сидели двое. — Если я сделаю такую же, — сказала она, поняв, что ругать ее никто не собирается, — она полетит?

— Конечно, — улыбнулся я и подсел поближе. Знакомая доска пола под нами привычно скрипнула. — Полетит высоко-высоко. До самых облаков, — я поцеловал ее в макушку, — до самого неба.