Высоцкий: вне времени и пространства

Павел Сурков

Эта книга – одно из первых в России культурологических исследований творчества Владимира Высоцкого. Вы узнаете о творческой связи Высоцкого и братьев Стругацких, о пересечениях Высоцкого и Галича, о даже – о связи Высоцкого с современными рок-музыкантами. Книга лишена псевдоисторических домыслов, снабжена большим количеством ссылок на источники и расширенной библиографией.

Два гения: Высоцкий и Галич

Между Галичем и Высоцким — фактически целое поколение: Галич старше Высоцкого ровно на 20 лет, Александр Аркадьевич родился в октябре 1918-го, Высоцкий — в январе 1938-го. Двадцать лет — это очень внушительный срок — да и по отношению ко многим представителям искусства 60-х Галич был, что называется, «старшим товарищем», человеком, многое повидавшим, многое пережившим, заставшим «стык времен» и подошедшим к ключевым историческим событиям в истории страны взрослым (пусть и молодым) человеком.

Личность Галича, его биография, еще ждет своего вдумчивого исследователя — у нас нет до сих пор ни сколько-нибудь подробной биографической книги о нем (некоторые изданные биографии полнятся слухами, которые, как мы понимаем, всегда роем возникают вокруг любой значительной исторической личности), ни полного собрания сочинений с соответствующими научными комментариями. Конечно, стихи и проза Галича издаются, его записи, слава Богу, доступны — выпущен практически полный звуковой архив, его песни живут и по сей день и исполняются со сцены (например, кумир молодежи Василий Вакуленко, известный как Баста, с необычайным трепетом относится к творческому наследию Галича и в своих концертах поет «Облака» и «Еще раз о черте»), доступен прекрасный сборник «Генеральная репетиция», настоящий литературный памятник, подготовленный, к сожалению, недавно ушедшим из жизни поэтом и литературоведом Александром Шаталовым, — эту книгу я бы настоятельно рекомендовал всем, кто желает максимально подробно познакомиться с творчеством Галича: в нее включен основной корпус стихотворных работ, прозаические произведения, но главное — прекрасная подборка публицистических воспоминаний о Галиче — от Юрия Нагибина до Всеволода Некрасова, и стоящее особняком великолепное произведение А. Зверева. Кроме того, к столетию Галича готовятся новые издания его произведений — одним словом, личность Галича не забыта, хотя и, признаемся честно, популярность его существенно ниже, чем у иных, более молодых товарищей по цеху авторской песни — Булата Окуджавы, Юрия Визбора и, конечно, Владимира Высоцкого.

Мнений, почему это так, довольно много. Вот как характеризует этот феномен известный коллекционер и публицист Роберт Фукс: «Нельзя сказать, что все любители безоговорочно приняли песни Галича. Большинству более все-таки по сердцу был Владимир Высоцкий, чьи песни казались более доходчивыми. Людям же интеллигентным более импонировал А. Галич»⁴.

Галич действительно оказался невероятно странной — и уникальной! — фигурой в русской литературной культуре. Невероятный «удачник», человек, чья творческая карьера развивалась стремительно и чрезвычайно успешно. Модник и красавец (современники вспоминали невероятное: «У Галича была первая в Москве „водолазка“!» — это, знаете ли, дорогого стоило), статный, высокий, с красивыми чертами лица и глубоким бархатным голосом — этот свой природный дар он еще и усилил. Юный Саша Гинзбург (такова была истинная фамилия Галича, свой псевдоним он составил из букв фамилии, имени и отчества Гинзбург АЛександр АркадьевИЧ), окончив девятый класс, поступил в Оперно-драматическую студию Станиславского, на последний курс, который Константин Сергеевич набрал, но не успел выпустить (Станиславский умирает 7 августа 1938 года) — то есть Галич, фактически, стал одним из последних учеников великого режиссера.

Галич был фантастически успешным драматургом — он пишет пьесы, которые идут во всех театрах страны: самой популярной становится «Вас вызывает Таймыр», написанная в соавторстве с Константином Исаевым. Эта пьеса блистала сперва на подмостках Ленинградского театра комедии, где ее поставил Эраст Гарин — и на молодую Ольгу Аросеву в роли Любы Поповой приходил смотреть весь город. А затем постановку осуществил Андрей Гончаров в Московском театре сатиры — и спектакль тоже получился, как сегодня сказали бы, «звездным»: в нем играли Виталий Доронин, Татьяна Пельтцер и молодой Анатолий Папанов.

По сценарию Галича снимались фильмы, которые мгновенно становились любимы зрителями: комедия «Верные друзья» (тоже написанная в соавторстве с Исаевым) до сих пор любима и не устарела ни на день. Драма Станислава Ростоцкого «На семи ветрах» признана одним из лучших фильмов о Великой Отечественной войне. А комедия Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу» объединила на одном экране уже упомянутого Анатолия Папанова, юного Олега Борисова, прекрасную Ларису Голубкину, маститого Николая Крючкова и абсолютных любимцев советского зрителя — троицу Трус-Балбес-Бывалый в исполнении Георгия Вицина, Юрия Никулина и Евгения Моргунова. Одним словом, Галич — невероятно востребован и на сцене, и в кино. Более того — он «выездной», ему разрешают поездки с творческими группами за рубеж, его чтят в самых «верхах», он обожаем самыми красивыми женщинами страны, он — душа московских компаний…

И вдруг в одночасье все меняется: словно открылась какая-то тайная дверца, словно державшийся взаперти талант вдруг нашел брешь — и из Галича потоком хлынули стихи и песни: невероятные, ни на что не похожие, с собственной уникальной поэтикой, сложной рифмой — и совершенно «несоветскими» сюжетами. И Галич постепенно превращается в фигуру не просто неугодную власти — он становится парией, изгоем: ему не дают работать, у него нет публичных концертов, и само окружение, сама система подталкивает Галича к тому, чтобы тот покинул страну. Впрочем, об эмиграции Галича мы поговорим ниже более подробно.

Почему же Галич оказывается так неугоден власти? Что опасного в песнях и стихах — тем более, что пишет Галич о вещах, о которых, казалось бы, говорить можно: уже не секрет события 30-х годов и из культа личности Сталина не делают жупела. Но Галич говорит не о каких-то конкретных вещах — он говорит о чем-то большем, он говорит о вещах общечеловеческих. И пугает вот что: человек, которому власть дала все, человек абсолютно «свой» — вдруг начинает вступать с властью в открытую конфронтацию, призывая к свободомыслию и абсолютной откровенности. Это удивляет, вызывает непонимание — а там, где непонимание, там страх. А там, где страх, — там желание максимально возобладать над тем, кто или что тебе этот страх внушает, подчинить его своей воле или попросту — сокрушить.

Легче всего сейчас рассказывать привычные истории о «людоедском советском строе», который только и ждал, как бы уничтожить того или иного инакомыслящего. Но нет — Галич действовал абсолютно сознательно, понимая свою оппозиционность по отношению к Советской власти, четко идентифицируя свое место и, как можно предположить, отдавая себе отчет в последствиях. При этом нельзя отказывать Галичу в романтизме — он был именно что романтиком, человеком, рассчитывавшим на то, что политические перемены, произошедшие в стране после смерти Сталина, приведут к какой-никакой, но свободе слова, — и радостное ощущение хрущевской «оттепели» опьяняло его, как и многих других писателей, поэтов, музыкантов, художников…

Галича будут бояться даже тогда, когда Высоцкого, пусть отчасти, но «разрешат»: когда Эльдар Рязанов сделает четырехсерийную документальную ленту «Четыре вечера с Владимиром Высоцким», из четвертой, заключительной серии — «Поэт. Певец. Музыкант» — будет выкинут эпизод с рассказом Рязанова о Мандельштаме, Ахматовой, Окуджаве и Галиче. Зато потом эти строки войдут в книжное издание литературного текста передачи. Вот что там говорилось о Галиче: «Потом в этом жанре появился Александр Галич. Его песни — острые, сюжетные, талантливые, — были популярны в начале 60-х годов. Они кочевали с магнитофона на магнитофон, говоря неприкрашенную, горькую правду. Его колючие, язвительные песни были очень широко известны, фразы из них стали крылатыми. Галича вынудили покинуть Родину. И через два с половиной года жизни на чужбине он умер…»⁵.

Казалось бы, совершенно безобидные строчки, но в середине 80-х (фильм вышел накануне 50-летия Высоцкого, когда в прессе стало появляться огромное количество материалов о нем — перестройка все-таки сделала свое дело) Галич все еще оставался персоной нон грата для определенной категории граждан (прежде всего — для высших партийных чиновников, а значит — его упоминание в центральной прессе все еще было невозможно).

Галич был, конечно, резок — писал он жестко, бескомпромиссно и актуально. Например, написанное в 1966 году стихотворение «На смерть Б. Л. Пастернака» (ставшее песней, как и многие стихи Галича) содержало непростительные для любого официоза строки:

Разобрали венки на веники,

На полчасика погрустнели…

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!..

И не к терновому венцу

Колесованьем,

А, как поленом по лицу,

Голосованьем…

И убийственная строфа:

Мы не забудем этот смех

И эту скуку!

Мы поименно вспомним всех,

Кто поднял руку!..

Конечно, Галич был неугоден. Даже в свободомыслящей «тусовке» любителей авторской песни он оказывался «не при дворе». Так, например, в 60-е годы в Ленинграде был основан клуб самодеятельной песни «Восток» — уникальный политический ход местного партийного руководства: пусть лучше барды-менестрели будут под надзором, чем превратятся в подпольный очаг свободомыслия (позднее ровно такая же организационная схема будет применена по отношению к Ленинградскому рок-клубу). Вот что вспоминает об этом времени исследователь творчества Высоцкого и авторской песни в Ленинграде Лев Годованник: «К заместителю директора Дома культуры работников пищевой промышленности (на базе которого разворачивался клуб «Восток») по политико-просветительской работе Валентине Войнолович (она как член руководства Дома культуры занималась клубом) как-то прибыл инструктор из обкома. Он поделился полученными сведениями о каком-то перелете Александра Галича из одного провинциального города в Москву. Якобы в самолете Галич пел песни, которые иначе как антисоветской пропагандой назвать было невозможно (кстати, у любого, даже сегодняшнего слушателя песен Галича сомнений нет: почти все его творчество — это чистая антисоветчина). Валентина Семеновна рассказала мне, что среагировала на рассказ инструктора с пониманием:

— Галича в «Востоке» никогда не было и не будет, — сказала она.

И сдержала свое слово…»⁶.

Но Галич в Ленинграде выступал, играл концерты — и результаты этих концертов отразились и на судьбе Высоцкого. Впрочем, об этом чуть позже.

Тем не менее Высоцкий творчество Галича знал и ценил — сохранились фонограммы исполнения им песен Галича, в том числе — «Про физиков» (она же — «Про маляров, истопника и теорию относительности»: «Чувствуем с напарником: ну и ну!»). Парафразы этой песни потом отзовутся в «Марше студентов-физиков» — так что с творчеством Галича Высоцкий себя ассоциировал.

Уже в самом начале своего творческого пути Высоцкий с Галичем пересекается — и причина тому довольно любопытна. В «Современнике» Олег Ефремов ставит «Матросскую тишину», одно из программных сочинений Галича, которая после генеральной репетиции оказывается запрещена (об этом Галич потом напишет автобиографический роман, который так и назовет — «Генеральная репетиция»). А одну из небольших ролей в спектакле играл Геннадий Портер — однокурсник тогда совсем молодого Владимира Высоцкого по Школе-студии МХАТ. Портер так полюбил галичевский текст, что выучил всю пьесу наизусть и однажды на гастролях в Риге «сыграл» ее в компании своим друзьям, среди которых были Владимир Высоцкий и его ближайший друг Игорь Кохановский. И именно на этом «показе» случилось невероятное: в Риге в тот момент оказался автор пьесы — и Галич увидел удивительный монопоказ Портера. Вот как вспоминает об этом Кохановский: «Я очень хорошо запомнил реплику одного из героев: „Скажи, ты видел Стену Плача?“ — в этот момент Гена посмотрел куда-то вверх и как-то удивленно-растерянно сказал: „Ой, Александр Аркадьевич Галич“. Ресторан находился в полуподвальном этаже, и в зал надо было спускаться с небольшой лестницы. И вот наверху, в дверях ресторана появился неожиданно знаменитый писатель. Галич тоже увидел знакомого актера и подошел к нашему столу. Гена его представил нам, а ему — нас. Александр Аркадьевич посмотрел на наш более чем скромный ужин, подозвал официанта и сказал: „Сегодня студенты гуляют. Принесите, пожалуйста, нам выпивки, закуски, да побольше“. И началось шикарное застолье…»⁷.

В этом шикарном жесте весь Галич: естественно, после застолья он начинает петь для молодых актеров — и тут он исполняет не только «Облака», но и «Течет речечка по песочечку» (которую исполнял на своих ранних концертах и Высоцкий).

На следующий день у Высоцкого выходной, и он вместе с Кохановским идет к Галичу, и все втроем гуляют по старой Риге, Галич рассказывает друзьям какие-то театральные и киношные байки, но никакого взаимного обмена опытом не происходит (Кохановский читает ему свои стихи, но песен Высоцкого Галич не слушает). Тем не менее влияние Галича на Высоцкого чрезвычайно сильно: он признает его старшинство (прежде всего — в части опыта работы в театре и в кино) и безусловный литературный талант («Матросская тишина» Высоцкого, например, заворожила — военная тема ему была, как мы понимаем, чрезвычайно близка).

Пути Галича и Высоцкого будут постоянно пересекаться, так или иначе, — при этом Высоцкий иногда, как уже говорилось выше, будет исполнять на публику некоторые вещи Галича (не так много, две-три, не более, в том числе и «Тонечку», об исполнении которой вспоминали некоторые друзья Высоцкого), а в записи сохранилась только «Про физиков», да еще все та же «Течет речечка», которую с равным успехом пели и Галич, и Высоцкий.

Но есть еще одно удивительное пересечение биографий Высоцкого и Галича — вернее, есть один из ключевых эпизодов Александра Аркадьевича, который оказался воспетым в песне Владимира Семеновича. Эпизод трагический по своей сути — да и песня, на первый взгляд, шуточная, оказалась наполнена внутренним драматизмом и содержит одни из самых сильных строчек во всем поэтическом наследии Высоцкого. Речь идет о песне «Случай на таможне», которая практически в точности воспроизводит момент прощания Галича с Родиной.

Галич не хотел уезжать: при всех неполадках и несогласованностях с властями предержащими, он понимал, что эмигрантская среда — это вовсе не то, что ему нужно. Как закрепиться на незнакомой, а главное — иноязычной почве, он и представить себе не мог. Да, за границей были знакомые, да, эмигрантская диаспора во многом ждала Галича если не как мессию, то уж точно — как пророка, но все это меркло по сравнению с тем, что отъезд означал разрыв с языком — главным орудием поэта.

И Галич сопротивлялся, сопротивлялся фактически до последнего. Буквально за несколько минут до вылета пограничники увидели на его теле золотую цепочку с крестильным крестом (Галича крестил сам о. Александр Мень, и это, кстати, выставляло еще один барьер, который мог оказаться роковым в определенной эмигрантской диаспоре — православный еврей смотрелся несколько нелепо, скорее как предатель вероисповедания предков). Пограничник сообщает, что предел вывоза золота достигнут, больше вывозить нельзя, требует снять золото и как минимум задекларировать его, возникает скандал, пограничник говорит, что не выпустит Галича — и тот, скорее, доволен: да пожалуйста, не выпускайте, очень мне надо отсюда уезжать, но крестильный крест я не снимал и не сниму.

Для разрешения вопроса на переговоры с таможенниками проходит сперва совсем молодой Александр Мирзаян (позднее он станет известным бардом и музыкальным теоретиком, а тогда он занимал пост старшего научного сотрудника Института теоретической и экспериментальной физики), а затем — сам Андрей Дмитриевич Сахаров. Таможенники звонят по «вертушке» наверх — и получают в ответ категоричное: «Да выпускайте же его!» Галича отпускают — ждать вылета пришлось 45 минут, самолет Москва—Вена задержали из-за одного-единственного человека…

Галич за границей — отдельная тема, не самая приятная и радужная. Но отъезд Галича — важное событие в интеллигентской среде. Конечно, Высоцкий знал о кошмарных, фактически трагических подробностях этого события. И «Случай на таможне» — казалось бы, шуточная песня — вдруг наполняется серьезными и неслучайными аллюзиями. Да, там есть болезненное восклицание касательно того, что свидетельства православной культуры утекают за границы в частные коллекции — «Так веру в Господа от нас увозят потихоньку». Но есть и строчки, которые кажутся прямым посвящением Галичу: «И на поездки далеко, навек, бесповоротно / Угодники идут легко, пророки — неохотно».

Галич — это именно пророк: человек, который громогласно вещает о неизбежном, но которого никто не может понять. Пророк гоним, пророк невостребован, вокруг пророка собирается собственная паства, но эту паству начинают гнать вслед за ним. Галич — типичный пророк советского времени: и в шуточной песенке о том, как можно провезти крест через границу, читается четкое понимание не то что миссии или судьбы Галича — а фактически его рокового предназначения.

При этом к творчеству Галича Высоцкий со временем становится, как я отмечал выше, более холоден. Игорь Шевцов так вспоминает один из поздних откликов Высоцкого о Галиче:

«А-а, «Тонечка»!.. «Останкино, где «Титан-кино»… Когда вышла его книжка в «Посеве», кажется, — он еще здесь был — там было написано, что он сидел в лагере. И он ведь не давал опровержения. Я его спрашивал: «А зачем вам это?». Он только смеялся»⁸. Еще резче о Галиче он отзывается в интервью в Набережных Челнах: «Один элемент у него сильный и преобладающий — сатирический. Может, поэтому музыкальный и текстовой отстают…»⁹.

Нет, это не ревность и не желание унизить старшего товарища. Это просто глобальное непонимание трагедии Галича — просто оттого, что тот в силу своего характера был довольно закрытым человеком, но при этом всегда старался по-самурайски «не терять лицо». Как бы плохо ему ни было, как бы очередной чиновник ни испортил ему кровь, Галич всегда оставался лощеным, подтянутым, импозантным — никто и подумать бы не мог, что у этого человека настолько колоссальные личные проблемы. То есть в беду попросту не верилось.

В пользу такого восприятия Высоцким Галича (замечу, позднего Галича!) говорят и воспоминания Михаила Шемякина: «Володя не очень любил Галича, надо прямо сказать. Он считал Галича слишком много получившим и слишком много требовавшим от жизни. А я дружил с Сашей, очень дружил»¹⁰.

Примерно такое же воспоминание об отношении Высоцкого к Галичу оставил Давид Карапетян, один из близких знакомых Владимира Семеновича. Книга его воспоминаний «Между словом и славой» — довольно неоднозначное произведение, в ней много скандального, слишком откровенного, с налетом вопиющей субъективности, перебирание отдельных страниц биографии, но это — искренняя книга, написанная человеком, бесспорно восхищавшимся Высоцким. И Карапетян прямо пишет: «Интервью на политические темы Высоцкий за границей избегал. Особенно интересовало журналистов его мнение о Галиче. Володя убедительно просил их не задавать о нем вопросов. Имея на руках советский паспорт, он обязан был вести себя лояльно: «Хвалить Галича в моем положении значило лезть в политику, критиковать же изгнанника я не хотел и не мог». И, с легкой иронией, добавил:

— Сейчас Галич меня всячески расхваливает, всем рекомендует слушать.

Отношение Высоцкого к Галичу было неоднозначным. В конце шестидесятых он не скрывал влияния старшего барда на свое творчество. Тогда он признавался: «Да, он помог мне всю поэтическую форму поставить». Когда Володя писал:

А счетчик щелк да щелк, но все равно,

В конце пути придется рассчитаться…

Галич уже был автором «Веселого разговора».

А касса щелкает, касса щелкает,

Не копеечкам — жизни счет!

И трясет она белой челкою,

А касса: щелк, щелк, щелк…

К Галичу-эмигранту Володя относился сдержаннее. Это было, видимо, связано с его скептическим взглядом на диссидентство в целом. Не на эмигрантов, — горемык, а именно на диссидентов-профессионалов. Володя считал их людьми излишне политизированными и не вполне свободными…»¹¹.

Еще одно яркое воспоминание об отношении Высоцкого к Галичу оставил композитор Владимир Дашкевич, познакомившийся с ним на репетиции таганского спектакля «Господин Мокинпотт»: «…Мне кажется, что для Высоцкого Галич был загадкой. Нельзя не признать, что в каких-то песнях Высоцкий ему подражал. Подражал его стилю, но такого художественного результата, как Галич, Высоцкий в этом стиле, мне кажется, не достиг. Сочетание игрового и социального накала, как это было у Галича, у Высоцкого не получалось. Игра была сильнее, чем социальная составляющая. И вообще, социального начала он, в общем-то, избегал… Как мне кажется, Галич Высоцкого несколько пугал, потому что один шаг — и человек мог перейти на ту сторону…»¹².

Воспоминания и впечатления, по меньшей мере, честные — показывающее различие, которое проводил Высоцкий между Галичем-художником, Галичем — общественным деятелем и Галичем-человеком. То есть, с одной стороны, образ «благополучного советского холуя» (это определение применял к себе сам Галич) сильно довлел над поэтом и чрезвычайно мешал его правильному восприятию собратьями по цеху — и Высоцким в том числе. Но, с другой стороны, время открытых бунтов — и их бесполезности — прошло, сменилась социальная и моральная парадигма, призывать к революции было бессмысленно, нужно было просто делать свое дело и собственным примером расставлять акценты на том, что хорошо и что плохо, — а умные люди разберутся сами. Рубежная же составляющая Галича, когда успешный советский кинофункционер превращался в лютого оппозиционера — в это, с одной стороны, не очень верилось, а, с другой стороны, — обреченность такой двойственной позиции была очевидна.

Вот эта странная несогласованность — если хотите, фактически амбивалентность Галича, которая так пугала советских чиновников, в более поздние (речь идет о конце 70-х) годы, именно она начинает некоторым образом даже раздражать Высоцкого. К сожалению, в этот момент наблюдается ровно противоположная «раскачка» известности Высоцкого и Галича. Популярность Высоцкого — неуклонно возрастает, творчество становится мощнее, ярче, глубже, а Галич, напротив, оказавшись в эмиграции, практически перестает писать новые вещи, а если пишет — то это попросту крики отчаяния, боли, экспрессия происходящего в его израненной душе. Эта неустроенность, противоречивость эмигрантского состояния Галича отражается и на его здоровье — он откровенно «сдает». Это видно по последним записям, да и воспоминания о последних годах жизни Галича свидетельствуют о том, как тяжело было Александру Аркадьевичу в это время.

Когда в 1977 году Театр на Таганке приезжает с гастролями во Францию, Галич приходит на «Гамлета», но к Высоцкому не подходит, общается только с Дмитрием Межевичем. Межевич оставил об этой встрече довольно четкие, но не совсем оптимистичные воспоминания: «А в декабре 1977-го в Париже Александр Аркадьевич приходил на наш „Гамлет“ — уже постаревший, с палочкой. Страдавший от ностальгии. Я тогда (по-моему, единственный) подошел к нему после спектакля, хотя, конечно, очень боялся — сами понимаете, какое время»¹³.

Впрочем, тут Межевич ошибся: была еще одна встреча артистов с Галичем (Высоцкий на ней, кажется, не присутствовал, во всяком случае, подтверждений о том, что он там был, нет). Сохранились воспоминания актрисы Таганки Виктории Радунской: «С Галичем в Париже мы встречались. Он пришел к кому-то в номер. И несколько человек сидели всю ночь и слушали песни Галича… Мы пришли послушать. Сидели и слушали Александра Аркадьевича, который всю ночь пел. Потом мы уехали в Лион и Марсель. Из Марселя — прямо домой в Москву. Когда прилетели в Москву, узнали о том, что погиб Галич»¹⁴.

К тайне гибели Галича и о том, как это связано с Высоцким, мы еще вернемся на страницах этой книги. А пока поговорим о ряде других совпадений, которые пролегали между нашими героями. Их было гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.

Например, существует легенда о том, что Высоцкий несколько раз играл на гитаре, которая до этого принадлежала Галичу. Достоверно известно о двух таких случаях — оба произошли в Ленинграде. Первая гитара принадлежала Борису Полоскину, и на ней Галич записал свой «прощальный ленинградский концерт» для коллекционера Михаила Крыжановского. Надо сказать, что у гитары была интересная история — ее Полоскину помог купить другой известный бард, Евгений Клячкин — в 1991 году он, как и Галич за много лет до него, оставит на ней свой автограф. Но Высоцкий, игравший на этой гитаре за несколько лет до Галича, автографа на инструменте не оставил…

А вторая «гитара Галича» случилась в 1974 году в редакции журнала «Аврора», куда во время ленинградских гастролей Театра на Таганке пришли артисты — Вениамин Смехов и Алла Демидова, позднее приехал и Высоцкий. Итогом этой встречи стала публикация статьи Смехова «Мои товарищи — артисты» — последняя прижизненная публикация о Высоцком, а также передача в редакцию подборки стихотворений (их Высоцкий отдал главному редактору Владимиру Торопыгину, была смутная надежда, что стихи удастся опубликовать — но вышла подборка только в январе 1989 года), а кроме того — небольшой импровизированный концерт (запись его, к сожалению не сохранилась). Высоцкий, по воспоминаниям, сыграл на «редакционной» гитаре, на которой за несколько лет до этого, также будучи гостями «Авроры», играли Галич и Окуджава (про это написал очень романтичное стихотворение «Гитара Галича» поэт и историк Петербурга Александр Шарымов).

У них были общие друзья — в первую очередь, в области кинематографа. Так, Станислав Говорухин, желая помочь Галичу, заказал ему песни к своему фильму «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо».

В 1972 году этот заказ фактически спас Галича: автору стихов полагались 150 рублей. Естественно, в картину не вошло ни строчки — то ли критика вымарала, то ли по еще каким-то обстоятельствам (не сохранилось и рукописей — то есть вообще какого-либо следа того, что Галич над этими песнями работал) — возможно, это была просто договоренность о легальной помощи с Говорухиным. Но надо отдать должное Станиславу Сергеевичу: он умел (и умеет, насколько я знаю) дружить и всегда приходил к друзьям на помощь.

Они — Высоцкий и Галич — «встретятся» еще один раз, на киноэкране в фильме Ивана Дыховичного «Копейка». Это — очень необычная, но безусловно заслуживающая внимания картина, снятая бывшим товарищем Высоцкого по Таганке: закончив с актерской карьерой, Дыховичный стал заметным кинорежиссером. И, конечно, все ждали, обратится ли когда-нибудь в своем творчестве он к теме «Таганки».

Дыховичный сделал это в картине 2002 года «Копейка» — недооцененной, но, может быть, лучшей своей работе. Это была история машины «Жигули» ВАЗ-2101, легендарной «копейки». В сценарии, написанном Дыховичным в соавторстве с одиозным, но блестящим Владимиром Сорокиным, машина проходила 30-летний путь, попадая то в руки партийного функционера, то военного, то пляжного «каталы», то бездомного автослесаря… И Галич с Высоцким стали одними из героев этой череды автовладельцев. Вернее, Галич появился в фильме косвенно, а Высоцкий — непосредственно. Но — обо всем по порядку.

Одним из хозяев «копейки» становится физик Антон Борисович (эту роль исполнил известный режиссер Олег Ковалов), работающий в новосибирском Академгородке. Любит Антон Борисович три вещи — физику, жену и диссидентов. Песни Галича он слушает на маленьком переносном магнитофоне и восхищается талантом поэта. А вот жена Антона (Александра Куликова) не разделяет его страсти — и любит только «одну вещь»¹⁵: Высоцкого. Это вызывает нешуточные ссоры между супругами, невероятно точно реплицирующие бесконечные споры между поклонниками Галича и Высоцкого («Твой Высоцкий — приблатненный пошляк!» — «А твой Галич — антисоветчик!»), а восхищение Антона Галичем приобретает характер культа («Однажды, когда меня не будет дома, возьми магнитофон, послушай Галича. „А у папы ее пайки цековские, а по праздникам — кино с Целиковскою“. Это же гениальная поэзия! Не понимаешь, дура…» — говорит он жене).

И вот — Антон получает Государственную премию за очередное физическое открытие и собирается ехать в Москву. Принимать премию из рук «этих гадов» он считает не совсем правильным, но «если бы не ребята — ни за что бы не поехал». Типичная двуличность многих диссидентов 60-х: есть официальная личина, а есть домашняя, кухонная.

При этом Антон понимает, что теперь будет пользоваться номенклатурной «Волгой», а «копейку» хочет подарить Галичу («Просто отдам ему ключи, а за машиной он пришлет кого-нибудь. Я и адрес узнал»). Однако жена отговаривает Антона («Ты погубишь и себя и меня»), предлагает подарить машину Высоцкому или, на худой конец, Окуджаве, но это вызывает у Антона только презрительный плевок.

Но — судьба расставляет все по своим местам: Высоцкий (эту роль играет Игорь Арташонов, и играет замечательно — портретный грим не слишком похож, но мягкая манера разговора, пластика — все это сделано артистом с большим мастерством, и, пожалуй, эта роль — лучшее киновоплощение Высоцкого) приезжает давать концерт в Академгородке, и по его завершении — оказывается в постели с женой Антона. Оскорбленный муж вызывает Высоцкого на разговор («Я хотел бы, чтоб мы вышли») — и гордо вручает ему ключи от машины.

И вот тут начинается очень жесткий «высоцкий» сюжет. С одной стороны, Дыховичный, как может показаться на первый взгляд, весьма жестоко представил на экране образ Высоцкого: тот ведет себя откровенно аморально — совращает чужую жену, активно пьет с сомнительными личностями (и в результате разбивает «копейку», сев пьяным за руль), и все это сопровождается звучанием за кадром «Песни конченого человека».

Но вот — в фильме наступает один очень важный момент: это короткий эпизод разговора Высоцкого по телефону. И он вдруг в отчаянии произносит невидимому абоненту: «Да не могу я все время доставать вам эти финские холодильники! У меня же другая профессия!»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Цит. по: Фукс Р. Галич прощается с Ленинградом. Записки коллекционера магнитиздата — http://www.blat.dp.ua/rf/galich.htm

5

Цит. по: Рязанов Э. Четыре вечера с Владимиром Высоцким. М., 1989. С. 205.

6

Цит. по: Годованник Л. Тайные гастроли Владимира Высоцкого. СПб., 2011. С. 42—43.

7

Цит. по: Все не так, ребята… Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег, собранных Игорем Кохановским при участии Дмитрия Быкова. М., 2017. С. 28.

8

Цит. по: Перевозчиков В. Владимир Высоцкий. Только самые близкие. М., 2017. С. 206.

9

Цит. по: Цыбульский М. Галич и Высоцкий — https://v-vysotsky.com/statji/2004/Galich_i_Vysotsky/text.html

10

Цит. по: Корман Я. Галич и Высоцкий — http://7iskusstv.com/2013/Nomer8/JKorman1.php

11

Цит. по: Карапетян Д. Владимир Высоцкий. Между словом и славой. Воспоминания. М., 2002. С. 266.

12

Цит. по: Все не так, ребята… Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег, собранных Игорем Кохановским при участии Дмитрия Быкова. М., 2017. С. 286.

13

Цит. по: Межевич Д. Нас сблизили концерты / Беседовал В. Громов. Высоцкий: время, наследие, судьба. Киев. 1995. №20. С. 3.

14

Цит. по Я. Корман, «Галич и Высоцкий»: http://7iskusstv.com/2013/Nomer8/JKorman1.php

15

Сентенция про «две вещи» чрезвычайно важна для смысла фильма: через весь сюжет лейтмотивом проходит пародия на кантовский императив и две объективно существующие вещи: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Соответственно и для каждого из героев становятся важными какие-то две вещи. За исключением диссидента Антона (у него, в силу интеллигентности, таких вещей, как мы уже упоминали, три, и его жены, у которой, ввиду ее некоторой ограниченности, такая вещь — одна. — Прим. авт.