Падение Рудры

Павел Сергеевич Шубин, 2022

Книга в жанре исторического фэнтези. Действие разворачивается на просторах древней Ассирии и Мидии, где в схватке сходятся высшие представители темных и светлых сил.

Глава 4

Я был молод и состарился,

И не видал праведник оставленным

И потомков его просящими хлеба:

Он всякий день милует и взаймы дает,

И потомство его в благословении будет.

Прошло восемь лет. Давид, как и раньше любил вздремнуть в жаркий полдень под ветвями старого платана во дворе их дома. Спал он и сейчас, и видел сон яркий и приятный. Во сне Давид чувствовал, как наяву легкость своего тела, ритмичное биение сердца, радостное щебетание птиц вокруг, аромат цветов. Небо было лазурно-голубое, солнце ласковое, дул легкий освежающий ветерок. Давид лежал во дворе дома, по обычаю своему под тенью старого платана и широко раскрытыми глазами (это был все не сон, но вместе с этим и сон, так как спал он реально под платаном) смотрел на стройного прекрасного светящегося изнутри юношу, величественно подошедшего к его одру.

— Давид! — мягко, но уверенно произнес юноша, — Услышана твоя просьба. Зри!

Свечение стало невыносимо сильным и Давид от боли зажмурил глаза. Когда же успокоился и боль ушла, он открыл их вновь, то увидел стоящего перед ним племянника Ахиахара.

— Разве ты не уехал в длительную командировку? — удивленно спросил Давид.

— Ты… Ты меня видишь? — промолвил в ответ племянник. — Но как?

— Какая разница как! — воскликнул Давид. — Ты забыл о нас! Я, твой дядя, лежу который год больной, твоя тетя Анна, как простая служанка ткет шерсть на продажу! Да, но как же я тебя вижу? Я же слепой…

— Сколько пальцев, — спросил, растопырив пятерню Ахиахар.

— Ахат, штаим, шалёш, — дядя стал загибать свои кривые костяшки, — хамэш. Пять.

— Ух, ты, верно!

Прибежала Анна — он видел и ее. Привели сына Торию — разглядел и его. Далее по списку были недавно вернувшиеся к хозяевам слуги, конюх и садовник. Посмотреть на чудо пришел даже ничего не пропускающий из новостей сосед Зартошт аль Шахзад. Давид узнал их всех. Зрение вернулось.

— Дядя, а я, между прочим, к тебе пришел по поручению самого царя, да будет славиться имя его в веках!

— Будет, — согласились все присутствующие. — Не может, что б не будет.

— Какая же нужда у царя во мне никчемном?

— Срочно ищут нового главного снабженца на царские кухни. Объект большой: сама царская кухня — уже не мало, далее гарем на триста, как бы сказать… ртов. Тоже с кухней. Буфет для министров. Сюда же плюсуй обеспечение фуражем царские конюшни.

— А старый где?

— Обкурился кальяном вчера и стал жаловаться прилюдно, что недооценен. Вот сегодня с утра пораньше и дооценили: три года в колодце проведет. Н-да, ну хоть живой остался…

— Так я же больной…

— И я говорил больной, но с царем разве поспоришь! Иди, — говорит, — посмотри, может и не больной. Уж как, он искусно, при отце моем справлялся с делами — три ревизии пережил и не бурчал по пустякам. А ты, дядь, и впрямь не больной. Собирайся, едем.

— Прибыльная работа, морда-шморда, красивый как сковородка будет, — подвел черту под разговором сосед дядя Зартошт аль Шахзад.

После посещения царской аудиенции, вернувшись домой уже в новом качестве и с полученными «подъемными», Давид принялся мыслить масштабно. Прежде всего он припомнил, что еще двадцать лет назад разместил он свое кровное серебро у одного знакомого банкира в Рагах Мидийских. Банкира звали просто Гаваил, но отличался он двадцать лет назад своей честностью и порядочностью, минимум, как по отношению к своим по вере. Давид был свой и даже больше: Гаврию отцу этого самого Гаваила он приходился даже каким-то очень дальним родственником по линии их жен. Родственные связи, конечно же, так себе — нашему плетню двоюродный забор, но, ведь, лучше, чем ничего?..

Пришел момент вернуть свое себе. Но путь был дальний, шестьдесят пять дневных переходов, если все будет идти гладко. И это только в одну сторону. Следовало, прежде всего навести порядок на службе, а уж потом вспомнить о личном.

Первым делом, Давид прошелся кавалерийской походкой по складам и кухням дворца. Увиденное его впечатлило — предшественник знал свою работу и даже жаль, что оказался несдержанным на язык. Но, с другой стороны, Давиду оказалось это на руку.

Но стоило ли говорить об этом Самому? Для пользы дела нет. Стратегически следовало раскритиковать существующее положение, тактически выждать некоторое время, деланно улучшая и без того неплохую организацию работ, произвести две или три перестановки среди персонала и, после, выпросить у начальства командировку в Мидию, где у него помимо производственного был еще и личный интерес.

Давид так и поступил. Месяцев эдак через два, когда великий царь Сахердан-праведный, как его теперь называли придворные, опорожнив за завтраком блюдо жирных бараньих потрохов на гороховой каше, вытирал свои сальные пальцы о полу халата Давида, тот задал царю вкрадчивый вопрос:

— О великий и солнцеподобный царь, чья великая и богатая, красивая и мирная империя простирается от края земли и до другого ее края, вкусно ли было тебе?

— В-ку-у-с-но…

— О великий и солнцеподобный царь, чья…

— Ладно тебе, здесь все свои. Говори уже проще! Чего тебе?

— Не хочет ли великий царь, чтобы кушанья его стола были еще вкуснее, мясо еще ароматнее, а десерты для его гарема еще слаще?

— Слаще для гарема? А, что это может быть разумно… — царь призадумался. — Какие предложения?

— Не командирует ли великий царь своего раба Давида в соседнее нам Мидийское государство с официальным визитом для установления еще более прочных торговых отношений, а проще говоря, для закупки импортный специй и сладостей. У меня там есть свои концы и папирус на трехпроцентную скидку, так, что поставки импортных товаров обеспечу.

— Хорошо, съезди, но оставь вместо себя толкового человечка…

— Будет исполнено…

Про то, что у самого Давида был в той стороне свой «шкурный» интерес в виде заначки в банкирском доме Гаваила Рагамидийского, царю он не обмолвился ни словом. Зачем расстраивать человека — ведь у царя там своей заначки не было…

Следующие несколько недель ушли на подготовку к поездке. Главной проблемой оказались верблюды: никак не мог Давид решить сколько верблюдов ему понадобится. Один нужен ему самому, как средство передвижения. Второй для перевозки серебра. На третьем, придется везти пробные партии товара для отчета перед начальством. Хорошо бы взять еще и четвертого как «запаску». Животные были в наличии и даже больше. Но с таким их количеством он привлечет к себе внимание в дороге, а этого не хотелось. Тогда следовало бы взять охрану из дворцовой стражи, а это лишние глаза, которые все увидят и длинные языки, которые донесут наверх о его делах в Раге Мидийской. А этого уже совсем не надо!

Но, пока он ломал голову над решением этой хитрой бизнес-задачки, как-то само собой, неожиданно и непредвиденно случилось то, чего Давид очень не желал и втайне боялся.

— Видимо Давид постарел, совсем-совсем подряхлел — именно так сказала в тот самый день его любимая супруга Анна.

— А может, это промысел Божией о мне такой? — сомневался сам Давид.

Так или иначе, или еще как, но не долго продержался он на месте главного снабженца на царских кухнях, с правом круглосуточного доступа в самое охраняемое место Ассирийского царства — дворец Великого царя Сахердана-благодетеля.

Прошло-то всего ничего, пара недель после разговора с царем, как старый Давид неожиданно вновь стал чувствовать проблему со зрением. Однажды утром, совершенно внезапно, без каких-либо предварительных намеков и симптомов, отказал левый глаз. Конечно же на оставшийся другой, правый глаз, нагрузка увеличилась вдвое. А смотреть Давиду было за чем: спелость поставляемых на кухню фруктов, соответствие стандартным величинам размеров привозимых арбузов и дынь. Наполнены ли до верху мешки и баулы с сыпучим товаром, достаточно ли зарумянены свежие, прямо из тандыра лепешки «оби-нон». Достаточно ли жирный приведен барашка для ежедневного шашлыка?

Из старого барана не то, что шашлык-машлык, но даже и даже простой куардак не сделаешь — любил говорить царь Сахердан, когда заходил на кухню.

А следить за всем этим кому? Правильно, Давиду.

Два или три дня еще прошло, «перетрудился» и правый глаз. Опять весь мир превратился в молоко. Ослеп бедный Давид полностью и в этот раз, как он догадался — видимо уже навсегда.

Царь, конечно, расстроился, но, воля Всевышнего, отпустил старика домой к жене доживать последние деньки-годочки и пенсию небольшую назначил — две трети от оклада (все-таки госслужащий). Грустно, а что поделаешь? Перед болезнью и цари бессильны…

Но самое болезненное для старика было то, что теперь уже самому ему не то, что трудновато будет вернуть кровно нажитое, а совсем невозможно. Пришлось искать альтернативные пути…

— Пошлю Торию, — решил он.

Но прежде, чем отпустить сына в дальнюю дорогу, решил Давид преподать ребенку отеческий урок, как когда-то его наставил мудрости житейской его отец Товиил. Призвав сына, он начал говорить.

— Сын мой! — обратился отец, — когда я умру, похорони меня и не покидай матери своей; почитай ее, делай угодное ей и не причиняй ей огорчения. Помни, сын мой, что она много имела скорбей из-за тебя еще во время чревоношения. Когда она умрет, похорони ее подле меня в одном гробе.

— Ты знаешь, сын мой, — далее медленно и сосредоточенно стал произносить Давид. — Земля наших отцов находится далеко отсюда. И ты можешь считать, что наша семья, как и наш народ находятся в этой земле, как в рабстве. Что наше состояние — это несвобода. Но это не так. Пока мы все вместе или каждый из нас находится вместе с Богом наших отцов, мы всегда будем оставаться свободными — как бы не думали по этому поводу окружающие. Если кто-то из них считает по-своему — это его дело, пусть! Главное же, что по-ни-мать под словом «сво-бо-да»?

— И что это, возлюбленный отец?

— Свобода, сын мой — это умение сохранять баланс везде и во всем. Вести дело так, чтобы не оказаться в зависимости от него. Безденежье — это рабство, но и богатство тоже может привести к рабству: богатый может стать рабом денег, рабом политики, рабом своего слова. Ты поймешь меня — в нашем роду все были сообразительные. Но только Бог наших отцов может устроить так, чтобы в нашей жизни сохранялся баланс, а, следовательно, мы оставались бы свободными. Вот, как объяснял мне это мой отец, а твой дедушка, Товиил сын Ананиила: «Во все дни помни, сын мой, Господа Бога нашего и не желай грешить и преступать заповеди Его. Во все дни жизни твоей делай правду и не ходи путями беззакония, ибо, если ты будешь поступать по истине, в делах твоих будет успех, как у всех поступающих по правде. Из имения твоего подавай милостыню, и да не жалеет глаз твой, когда будешь творить милостыню. Ни от какого нищего не отвращай лица твоего, тогда и от тебя не отвратится лице Божие. Когда у тебя будет много, твори из того милостыню, и когда у тебя будет мало, не бойся творить милостыню и понемногу; ты запасешь себе богатое сокровище на день нужды, ибо милостыня избавляет от смерти и не попускает сойти во тьму. Милостыня есть богатый дар для всех, кто творит ее пред Всевышним. Берегись, сын мой, всякого вида распутства. Возьми себе жену из племени отцов твоих, но не бери жены иноземной, которая не из колена отца твоего, ибо мы сыны пророков. Издревле отцы наши — Ной, Авраам, Исаак и Иаков. Помни, сын мой, что все он брали жен из среды братьев своих и были благословенны в детях своих, и потомство их наследует землю. Итак, сын мой, люби братьев твоих и не превозносись сердцем пред братьями твоими и пред сынами и дочерями народа твоего, чтобы не от них взять тебе жену, потому что от гордости — погибель и великое неустройство, а от непотребства — оскудение и разорение: непотребство есть мать голода. Плата наемника, который будет работать у тебя, да не переночует у тебя, а отдавай ее тотчас: и тебе воздастся, если будешь служить Богу. Будь осторожен, сын мой, во всех поступках твоих и будь благоразумен во всем поведении твоем. Что ненавистно тебе самому, того не делай никому. Вина до опьянения не пей. У всякого благоразумного проси совета, и не пренебрегай советом полезным. Благословляй Господа Бога во всякое время и проси у Него, чтобы пути твои были правы и все дела и намерения твои благоуспешны, ибо ни один народ не властен в успехе начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет, уничижает по Своей воле. Помни же, сын мой, заповеди мои, и да не изгладятся они из сердца твоего!

Сын Тория выслушав отца внимательно и с почтением произнес в ответ:

— Отец мой, я исполню все, что ты завещаешь мне.

Давид призвал сына ближе к себе и сняв с себя пояс, вынул из него что-то, завернутое в тряпицу.

— Теперь я открою тебе, что я отдал десять талантов серебра на сохранение Гаваилу, сыну Гавриеву, в Рагах Мидийских. Смотри сын, — сказал он, тихим голосом, прежде внимательно прислушавшись: нет ли чужого присутствия вокруг. И развернул тряпицу.

— Ты придешь в дом банкира Гаваила в Рагах Мидийских. Вот это, — он стал протягивать сыну, — половина расписки, написанная рукой Гаваила, как это есть в деловом обычае страны нашей. Вторая половина у него, и они должны совпасть. Но это только часть того, что следует предъявить. Вот половина монеты — вторая у Гаваила. Это второе. И, наконец третье:

— Что третье?

— Пароль. Когда ты войдешь в дом ты должен Гаваилу сказать пароль: «Голодный думает: “Не наемся”» Ответ: «а сытый: “Не проголодаюсь”».

— Запомнил, — твердо кивнул головой сын Тория.

— Тебе нужен друг. Дальний путь труден без друга — сказал Давид.

— К сожалению, у меня нет никого, кого мог бы я позвать с собой в дальнее и опасное путешествие, — посетовал сын.

— Если нет, то положимся на Бога наших отцов, Бога Авраама и ступай, найди себе человека, который сопутствовал бы тебе; я дам ему плату.

Недолго думая, но быстро собравшись, пошел сын искать человека.

Почему-то, в этот час улицы были пусты. Может от того, что время было обеденное, а жил Давид с сыном в элитном в всех отношениях столичном квартале и его обитатели в обеденные часы только и знали, что себе обедали. Кормежка и в те старинные, совсем забытые лета у многих была по распорядку. Однако, могли иметь место и иные причины, как-то внезапно напавшее на горожан домоседство, излишне жаркая погода, припекавшая темечко праздношатающемуся азиату даже сквозь чалму, популярные в народе зрелищные мероприятия по случаю смены политической власти с раздачей дармовой выпивки и разбрасывания медяков. Да мало ли чего еще, сейчас уже мало кто вспомнит в подробностях, но факт остается фактом. Нужного человека поблизости не оказалось.

Однако, возвращаться к отцу с «пустыми руками» Тории не хотелось, и он продолжил поиск. И вот, пробродив по восточным белоснежным улочкам, попинав с досадой мелкие камушки, все же он увидел одного парня, сидевшего расслаблено в тени финиковой пальмы, взором своим уставившись на небо, как бы сочиняя какой мадригал или сводя дебет с кредитом удачно провернутой аферы. Кстати, в жизни нередко оказывается одно с другим вместе.

Итак, Тория встретил Рафаила. Это был Ангел. Но Тория, конечно же не знал, что это был ангел. Но и Архангелу Рафаилу было некстати сразу вот так просто раскрывать все свои карты. Предстоящая история, которой следовало разыграться на обширных просторах древних Ассирии и Мидии, требовала своего логичного начала, увлекательного развития и эффектного конца. Все должно было произойти тонко, чувственно и красиво. Так и только так. Иначе могло случиться, что повеление данное Господом своему Архангелу, могло оказаться и невыполненным, но такого история мира не знала никогда и не узнала и в нашей истории.

Оказалось, что спутника Тория себе нашел что надо: человек, как он о себе утверждал, был хороший, выглядел надежно и, что было немаловажно по мнению Тории, мамой клялся, что знает эту дорогу и преодолевал ее уже не раз.

— Что же, выбор всегда непредсказуем, — решил Тория и, чтобы времени не терять он и кандидат в его будущие спутники по странствию пришли в дом Давида, чтобы обсудить с отцом все детали предстоящей экспедиции.

Выбор спутника путешествия всегда дело щекотливое. Путешествовать любят многие, еще больше любят получать деньги. Но претендент должен соответствовать ряду непременных условий. Вдруг, некстати, ногу натрет или желудком слаб окажется? Или на руку нечист или на глаз нескромен? А то беглый, алиментщик или уклонист? С таким странствовать себе дороже будет.

При этом следовало поторапливаться. Жизнь в седьмом веке до нашей эры была такова, что кто-то с кем-то, но почти всегда воевал. Все друг на друга ходили войной. У всех царей постоянно чесались кулаки. И вот возник светлый промежуток, «окно»: прошлая война закончилась, а новая что-то запаздывала и еще не началась — в общем самое удобное время для путешествий.

Старый Давид решил положиться в выборе делового партнера для своего сына сейчас, но как уже не раз он это делала в своей жизни в отношение самого себя, на самого Господа Бога Иегову, да славится имя Его от края и до края. Этим и решить все самые возможные противоречия.

— Скажи мне, брат, из какого ты колена и из какого рода? — прежде всего поинтересовался Давид, не всматриваясь, а вслушиваясь в незнакомца и в его произношение.

— Колена и рода ты ищешь или наемника, который пошел бы с сыном твоим? — уклончиво начал гость. Такая была стратегия, как мы уже сейчас понимаем.

— Брат, мне хочется знать род твой и имя твое, — настойчиво повторил Давид.

— Я Азария, из рода Анании Великого, из братьев твоих.

Самое важное на этом этапе нашего повествования понять, что Архангел Рафаил не соврал. Ангелы вообще никогда не врут, ибо так и не научились этому немудренному действу у себя в райских кущах, а тут уж «при исполнении» так, вообще, сомневаться в его словах не приходилось. Дело в том, что выглядел он в тот момент не иначе как сам Азария, из рода Анании собственной персоной. Тютелька в тютельку. Мать родная не отличит. Только Давид по слабости своего зрения этого не видел.

— Брат, иди благополучно, — тогда сказал Давид, расслышав получше Азария, — и не гневайся на меня за то, что я спросил о колене и роде твоем. Ты доводишься брат мне, из честного и доброго рода. Я знал Ананию и Ионафана, сыновей Семея великого; мы вместе ходили в Иерусалим на поклонение, с первородными и десятинами земных произведений, ибо не увлекались заблуждением братьев наших: ты, брат, от хорошего корня!

— Спасибо, Давид, — ответил Азария. — Мой отец часто рассказывал мне эту увлекательную историю.

— Но скажи мне: какую плату я должен буду дать тебе? — быстро перешел к делу отец. — Я дам тебе драхму на день и все необходимое для тебя и для сына моего, и еще прибавлю тебе сверх этой платы, если благополучно возвратитесь.

Так и условились. Драхма в день на дороге не валяется.

После недолгих сборов, рано утром Тория и Азария вышли в путь. От верблюдов они вообще отказались, так как Азария посчитал, что налегке им будет удобнее проскочить, но с ними увязался дворовой пес. Звали собачку красивым собачьим именем Гидеон. В переводе это означало «рубака». Действительно Гидеон был сильным и смелым псом, не раз в своей жизни врубался в дерущуюся свору бездомных хвостатых бродяжек и всегда выходил победителем, но к людям относился без враждебности, а Торию — так просто любил.

Собака в дороге — верный, незаменимый друг: всегда предупредит о приближающейся опасности, будь то чужой человек или дикий зверь. С таким другом тебя не застанут врасплох. Но, все же главное в дальней дороге несомненно то, что четвероногий друг — это частичка покинутого дома. Посмотришь ему в глаза и вспомнишь и отца, и мать, и дом родной. Все есть в преданных, добрых и любящих собачьих глазах, вся твоя память. Обнимешь это пушистое существо и спокойно, и радостно станет. Уткнется тебе в ладони мокрый нос: усталости и напряжения как и не было.

— Пойдем коротким путем, — предложил Азария. — Можно идти «шелковым путем», через Вавилон. Так, конечно, интереснее — красивые места, людные города, много рынков, беллидэнс-харчевен, но получится порядочный крюк. Караванам это на руку, но нам только время терять. Пойдем кратчайшим путем: по берегу Тигра спустимся до Ассура, а там повернем на восток, по старому верблюжьему пути, через горы Загрос выйдем на трассу Хасанпу — Екбатан и спустимся по ней на юг. А уж из Екбатана до Рагов Мидийских совсем рядом.

— Ты знаешь! — согласился Тория.