Предатель ада (сборник)

Павел Пепперштейн, 2018

Нечто иное смотрит на нас. Это может быть иностранный взгляд на Россию, неземной взгляд на Землю или взгляд из мира умерших на мир живых. В рассказах Павла Пепперштейна (р. 1966) иное ощущается очень остро. За какой бы сюжет ни брался автор, в фокусе повествования оказывается отношение между познанием и фантазмом, реальностью и виртуальностью. Автор считается классиком психоделического реализма, особого направления в литературе и изобразительном искусстве, чьи принципы были разработаны группой Инспекция «Медицинская герменевтика» (Пепперштейн является одним из трех основателей этой легендарной группы). Направление представлено культовым романом Пепперштейна и Ануфриева «Мифогенная любовь каст», а также книгами Пепперштейна «Военные рассказы», «Свастика и Пентагон», «Весна» и «Пражская ночь», которые вызвали бурную реакцию литературных критиков и читателей разных стран.

Звук

Имеющие уши, да слышат.

Евангелие от Иоанна

Меня зовут Джейн. Джейн Марпл. Уже в колледже я подписывалась Джейн Марпл Младшая и рассказывала всем, что моя бабушка — та самая проницательная старая леди, которую Агата Кристи прославила на весь мир за выдающиеся способности к разгадыванию криминальных тайн. Старушка распутывала самые запутанные клубки, вот только она не существовала в действительности, а я существую.

Мое образование, которому я посвятила свою любознательную рассеянность, было связано с историей искусств, но я так обожала Агату Кристи, что после колледжа пошла работать в аукционный дом Christie’s, воспользовавшись протекцией своей дяди лорда Балтимора. Впрочем, вскоре дядя переметнулся к конкурирующему дому Sotheby’s, и я вслед за ним.

Sotheby’s — знаменитый аукционный дом, но его название никак не связано с Агатой Кристи, поэтому я быстро потеряла интерес к работе, хотя мой дядя был неизменно обаятелен.

Я сказала ему, что хотела бы расследовать преступления, чтобы оправдать свое священное имя — Джейн Марпл.

Впрочем, должна сразу же признаться, что полностью лишена необходимых для этого дела талантов. Я невнимательна. С детства меня осуждали за склонность к бесплодным мечтам, которые всецело овладевали моим туманным сердцем. Я росла, как остров в дожде растет за бортом корабля на радость усталым пассажирам круизного лайнера. Всегда мечтала о морских круизах.

Воспринимая реальность сквозь круизную призму своих фантазий, я вряд ли способна быть детективом.

Там не менее лорд Балтимор отнесся к моим словам о расследовании преступлений с неожиданной серьезностью.

— Не хочешь ли впутаться в одну шпионскую историю? Вижу, тебя уже не возбуждают интриги вокруг аукционов, хотя в нашем деле немало авантюр. В таком случае ты могла бы оказать услугу своей семье. Твой двоюродный брат Морис Сэгам предпринял попытку служить Ее Величеству в качестве агента по специальным поручениям.

Я всегда сомневался в его шпионских дарованиях. Кажется, дело окончилось провалом. Честно говоря, Морис — не семи пядей во лбу. Пустой парень, хотя и не лишенный сантиментов. Мой друг по клубу (не буду его называть, ты сама знаешь, о ком я говорю) сказал, что Морис сейчас в Крыму и с ним там что-то стряслось. Он вроде бы потерял память и вообще сошел с ума и находится в психиатрической клинике в Ялте. В той самой Ялте, где когда-то сэр Уинстон Черчилль, Рузвельт и Сталин делили Европу, точно торт. Его служба больше не хочет им заниматься, они считают, что зря связались с ним. Да и само дело, ради которого он оказался в Крыму, нынче считается надуманным и не стоящим выеденного яйца. Всего лишь фантазия одной горячей головы из МИ-6. Не хочу сказать, что вся наша родня — сплошные неудачники, но Морис так же не тянет на Джеймса Бонда, как ты, дорогая, на Джейн Марпл Старшую. Он уже в Оксфорде славился своими бредовыми выходками и бездарностью по части наук. Видимо, такие и идут в спецслужбы. Тем не менее он часть нашей разветвленной семьи, поэтому, раз уж ты мечтаешь о приключениях и морских круизах, то вот билет на самолет до Марселя, а там тебя ожидает круизный лайнер. В Ялте ты сможешь навестить Мориса в клинике и, надеюсь, забрать его оттуда. Привези домой этого дурачка.

Я мало знала Мориса Сэгама, моего кузена. У нас в семье его почему-то называли Американцем. То ли потому, что он долго жил в Америке, то ли по какой-то другой причине. Его выгнали из Оксфорда за небрежное отношение к наукам. Я понятия не имела, что он сделался секретным агентом Королевы. Один раз я вместе с ним и Джеральдом Фасмером употребляла галлюциногенный препарат. В бреду Сэгам что-то говорил о королях и королевах. Впрочем, я тоже люблю Елизавету.

Мне сказали, что в Ялте обо мне позаботится некий Джейк Янг — видимо, мелкий агент. Собственно, он и сообщил о том, что Сэгам находится в клинике. Так я оказалась в Крыму — край почти баснословный, о котором я знала лишь то, что там сложил голову мой предок, британский генерал, воевавший в Крымскую войну. Представление о той военной кампании у меня было весьма смутное, что не мешало мне ощущать горделивую причастность к давним битвам при просмотре фильма «Атака легкой кавалерии».

Джейк Янг передал мне ключ от квартиры, где Сэгам прожил почти год, — квартирка располагалась в Симеизе (местечко недалеко от Ялты), в старом доме, где в начале ХХ века действовала гостиница для холостяков.

Я так мало знала о человеке, которого собиралась выручить из беды. «Может быть, его жилье скажет мне нечто о свойствах его души?» — подумала я. В старом доме в тот момент не было электрического света (в Крыму часто отключают электричество), поэтому я обследовала эту квартиру со свечой в руке.

То был туманный вечер русской Пасхи. У стен местной церкви я наблюдала крестный ход в соленом тумане и огонек свечи сохранила до интервенции в покинутую квартиру. Там я обнаружила множество стеклянных и фарфоровых фигурок и один рисунок, изображающий девочку в костюме охотницы с кровавыми слезными струйками на щеках. После я с наслаждением приняла душ.

Все это показалось мне восхитительным. Шпион-неудачник, собирающий дешевые статуэтки с блошиного рынка, — что может быть обворожительнее для бывшей сотрудницы аукционного дома Christie’s? Меня охватило мистическое томление, возможно, сексуального происхождения, ведь воздух был пропитан пьянящим благоуханием цветов и моря.

На следующий день я отправилась в клинику — по адресу, который мне сообщил Джейк Янг. Странная оказалась клиника, она состояла из нескольких строений, старых и относительно новых, везде было пустынно и тихо, кое-где ходили медики и санитары в белых халатах, но в целом создавалось впечатление, что в этом комплексе зданий нет других пациентов, кроме Мориса Сэгама. Должно быть, жители Ялты не склонны к психическим заболеваниям. Эта местность слишком прекрасна и дышит здоровьем.

Во дворе клиники оборудовали картинг — небольшой лабиринт из автомобильных шин: там я увидела Мориса, который медленно ездил по лабиринту в полуигрушечном авто. Голова его была увенчана шлемом. Главный врач, чем-то похожий на доктора Фрейда, рассказал мне, что Морис обожает проводить время таким образом.

— Впрочем, причина не в его любви к автомобильному спорту. Просто ему нравится, когда на его голове шлем, — добавил врач загадочно.

В последующие дни я не раз беседовала с этим пожилым врачом, а также с его молодой ассистенткой, которая превосходно владела английским.

Говорила я и с другими сотрудниками. Один из санитаров показался мне подозрительно похожим на Джеральда Фасмера, обожателя интересных химических веществ, вызывающих видения.

Впрочем, я знала, что Джеральд редко покидает Южный Лондон, так что сочла это сходство случайностью. У себя дома на Саут-стрит оригинал Джеральд обычно расхаживал в причудливых мантиях из золотой парчи с мальтийским крестом на шее. Что могло заставить этого наркоденди поменять свою мистическую мантию на белый халат санитара, раздуваемый нежным южным ветром?

Мне было не до Джеральда Фасмера и не до его двойника-санитара. Я пыталась разобраться в том, что случилось с Морисом Сэгамом.

Джейк Янг показал мне мутную видеозапись, сделанную незадолго до госпитализации Мориса, где Сэгам говорит, что напал на след… Впрочем, он тут же сообщает о том, что нечто, как ему кажется, угрожает его рассудку. И это нечто — Звук. Некий звук.

Морис называл его liquid sound — жидкий звук. Еще он употребил выражение poison sound — отравляющий звук. Звукояд.

Из рассказов врачей следовало, что психическое расстройство Сэгама связано с фобией звука. Они сообщали, что пациент использует любой предлог, чтобы защитить свои уши. Он часами разъезжает по картингу только потому, что там ему выдают шлем. Он постоянно сидит в наушниках, делая вид, что слушает музыку, но никакой музыки не слушает. Рассказывали и о том, что время от времени с ним случаются странные припадки — кажется, он имитирует некую агонию, после чего на несколько минут как бы умирает. В эти моменты тело его не откликается на болевые сигналы. После этой краткой смерти он приходит в себя и бывает особенно тихим и отстраненным.

Да и вообще, за исключением этих «агоний», он ведет себя смирно — в клинике его даже прозвали «тихий американец». Прозвище Американец последовало за ним и сюда. Сэгам родился в Штатах, и у него американский паспорт. Впрочем, он истово любит Британию — она является ему в галлюцинациях в виде прекрасной девушки в черной короне, всегда на фоне моря, с развевающимся английским флагом в руках.

Врачи упоминали также об «оживающей руке». Несколько раз наблюдали за удивительной сценой: у крепко спящего Сэгама вдруг «пробуждалась» рука. Рука вела себя как отдельное, независимое существо, причем явно настроенное против самого Сэгама.

Конец ознакомительного фрагмента.